Пираты Миссисипи - читать онлайн

Глава I. Могила в лесу

Весной 18… года на склоне лесистого холма, неподалеку от реки Уабаш, катившей прозрачные воды в Огайо, отдыхали два человека. Младшему из них было не более двадцати четырех лет, и одеждой своей он походил больше на моряка, чем на охотника. На светлых курчавых волосах была надета, довольно кокетливо, низкая шляпа, обхваченная широкою лентой; плечи, которыми мог бы гордиться сам Геркулес, мощно бугрились под синею матросскою курткой; панталоны из белого холста придерживались поясом с торчащим ножом в широких кожаных ножнах. Красная фланелевая рубашка и черный шелковый галстук дополняли этот костюм; одни только шитые высокие сапоги – мокасины – указывали на то, что молодой человек был более знаком с лесной жизнью, нежели с судовой.

Рядом с ним лежал убитый медвежонок, на которого поглядывала со злобой превосходная бурая борзая, тяжело переводя дыхание и зализывая раны – победа над зверем досталась ей не даром.

Второму охотнику было лет шестьдесят. Пониже ростом и не так крепко сложен, как его спутник, но в нем не было еще ничего старческого. Глаза светились еще юношеским блеском, щеки горели здоровым румянцем. Одет он был в охотничью бумажную блузу, но вместо короткого матросского ножа у него висел сбоку длинный и широкий тесак.

– Том, – сказал он товарищу, – запаздывать здесь не годится. Солнце скоро зайдет, а нам еще далеко до реки.

– Всего километр, никак не более, – ответил молодой человек. – Но, Эджворт, как ни старались бы нанятые нами люди, им не довести сюда к вечеру нашей лодки. Они должны будут остановиться, когда начнет смеркаться, чтобы не наткнуться на какой-нибудь подводный камень или затонувший пень. Плыть по Уабашу небезопасно.

– Вы хорошо знакомы со здешнею местностью?

– Еще бы! Я охотился здесь в течение двух лет и знаю тут каждый ручеек, каждое дерево. Это было еще до того, как я познакомился с Диксоном и отправился на его шхуне в Бразилию. Бедняга! Не ожидал он себе такого конца…

– Вы не рассказывали мне подробно об этом грустном событии, Том.

– Расскажу хоть сегодня, если хотите, но прежде разведем огонь и закусим, чтобы потом выспаться хорошенько до рассвета и тогда уже пойти ждать нашу барку…

– Вы уверены, что они не пройдут мимо?

– Будьте спокойны! Билл знает, где надо пристать.

– Если так, примемся за дело! – сказал Эджворт, разводя костер из валежника, находившегося близ соседнего ручейка.

Скоро пламя охватило сухие сучья, и старик, отрезав несколько ломтей от медвежьей туши, поджаривал их на угольях.

Спутники поджидали плоскодонное судно, перевозившее товар в Новый Орлеан из поместья, принадлежавшего старому Эджворту в Индиане. На этот раз лодка была загружена виски, луком, яблоками, окороками, копченой дичиной, сушеными персиками и кукурузой. Сверх того Эджворт вез с собою порядочную сумму денег для закупки товаров, которые было трудно найти в его краях.

Том был сиротой и приходился дальним родственником Эджворту. Он намеревался тоже обзавестись фермой на берегах Уабаша, но увлекся рассказами Диксона, старого приятеля его покойного отца, и отправился с ним в Новый Орлеан. Сбыв там выгодно свои товары, Диксон и Том посетили Гавану, а затем Бразилию, но здесь Диксон был вероломно убит. Том воротился домой, но не захотел жить в своей усадьбе и стал просить Эджворта позволить ему плавать с ним по Миссисипи. Старый фермер был недоволен такою просьбою: ему казалось, что молодому человеку следовало бросить бродячий образ жизни, заняться самостоятельно хозяйством и стать наконец степенным, достойным уважения фермером. Но Том уперся, настаивая на своем и теперь, отдыхая со спутником в лесу, восхвалял прелести вольной жизни.

– Особенно хорошо здесь, – весело говорил он, – когда погода хороша и попадется на зуб такое вкусное кушанье, как эти кусочки медвежьего мяса…

– Но вы обещали рассказать мне о Диксоне, милый Том, – заметил старик.

– Расскажу, но эта история невеселая. Мы вошли в речку Сан-Хозе, надеясь сбыть наши пшеницу, лук, виски и жесть местным плантаторам, но нам пришлось заночевать в пустынном месте, прежде чем мы добрались до ближайшего поселка. Причалив наше суденышко, мы улеглись спать на берегу, не приняв никаких мер предосторожности. Я заснул, но Диксон скоро разбудил меня, заслышав какой-то шорох. И только тут я сообразил, что на нас могли напасть врасплох краснокожие. Диксон бросился к лодке с криком: «Вставайте все! Грабят!», но споткнулся и упал, едва успев вскочить на палубу судна. Экипаж наш состоял всего из трех матросов и одного юнги. Пока они проснулись и поняли, в чем дело, я мог только схватить попавшуюся мне под руку острогу и ею наносил удары грабителям. Они попадали в воду, а юнга, по счастью, догадался перерубить канат, прикреплявший лодку к берегу. Нас отнесло тотчас же на середину реки. Двое из наших матросов, Мелерс и Гевитс, говорили, что отбили пятерых индейцев, уцепившихся за борт нашей лодки. Так ли было, не знаю, но наш бедный капитан лежал мертвый на палубе: грудь ему пробило насквозь копьем, а голову раздробило палицей…

– Что же вы сделали с грузом?

– Я продал его, накупил другого товара и прибыл месяца через четыре в Чарльстоун, где жила вдова Диксона. Она поплакала о муже, но, правду сказать, деньги, которые я ей привез, помогли ей скоро утешиться. Всего через два месяца она была уже замужем за соседом-плантатором. Увы, так было в мире всегда…

– Она могла знать, что ее мужа нет более в живых, – задумчиво проговорил старик. – А каково оставаться в неизвестности об участи своих близких – ждать ежедневно их возвращения и приходить наконец к мысли, что любимого существа давно уже нет, что даже прах его развеян…

– Такая неизвестность насчет судьбы близких нам людей дело самое обыкновенное! – сказал Том. – Сколько людей гибнет безвозвратно каждый день…

– Случается, однако, что и возвращаются неожиданно, – возразил Эджворт. – Однако как здесь неловко лежать; должно быть, я разостлал одеяло на кочках.

Он привстал, чтобы перенести свою подстилку на другое место, но Том, помогавший ему, воскликнул:

– Немудрено, что вам было неудобно лежать! Это даже не кочки, а кости оленя!

Эджворт поднес одну из костей ближе к огню.

– Том, – проговорил он, – это кость не оленья!

– Ну, может быть, волчья или медвежья, проворчал молодой человек, уже успевший задремать.

– Мне кажется, что это кость, принадлежавшая человеку, – продолжал Эджворт. – И именно берцовая кость…

– Так не давайте дотрагиваться до нее собаке, – проговорил Том с тревогой, поднимаясь и оглядываясь кругом.

– Что такое? – спросил старик, озадаченный его очевидным волнением. – Кость действительно человечья…

– Если так, – сказал Том, – то я знаю, кому она принадлежала. Когда мы нашли труп, то зарыли его в хворост… Вот почему здесь и такая куча сухих ветвей… Да, это именно то место… Вот и дуб, на котором я вырезал крест…

– Но что это был за человек? Как он умер?.. – спросил Эджворт.

– Я не могу ответить подробно на это; знаю только, что убил этого несчастного один лодочник с целью поживиться несколькими долларами. Этот Билли…

– Кто это, лодочник?

– Нет, убитый. Он служил на нашей шхуне, но нанялся к нам всего дня за четыре перед тем, так что я ничего еще не знал о нем… Кажется, он был из Огайо… Ну, этот Билли имел неосторожность показать тому негодяю свои деньги, и, когда мы сошли на берег и уселись у огня, лодочник стал уговаривать его поиграть в карты, но Билли отказался, а это рассердило мошенника. Он не выдал, однако, своей досады и пригласил Билли ночевать с ним на шхуне. Мы остались на берегу, но утром, воротясь к судну, не нашли людей. Прождав бесполезно до вечера, мы заметили стаю коршунов, летевших по одному направлению. «Чуют труп», – сказал один из наших товарищей, старый охотник. Нет сомнения, что этот злодей убил Колченогого…

– Колченогого! – повторил Эджворт с ужасом. – Отчего вы прозвали так этого Билли?

– Оттого, что у него правая нога была немного покороче левой и он прихрамывал на ходу… Мы пошли отыскивать труп, и я никогда не забуду того зрелища, которое представилось нам… Мы увидели несчастного и коршунов… Но что с вами, Эджворт?.. Вы бледнеете… вы…

– Скажите, у этого Билли, или Колченогого, как вы его называете, был шрам на лбу?

– Да, широкий багровый рубец… Вы знали этого человека?

Вместо ответа старик опрокинулся навзничь с громким воплем.

– Но что с вами, Эджворт? – воскликнул испуганный Том. – Говорите, ради бога! Вы знавали бедного малого?

– Это был мой сын… – прошептал старик, закрывая лицо руками.

– Да помилует вас Господь! Наступило молчание.

Старик прервал его:

– И вы не зарыли покойного?

– Мы сделали, что могли, – ответил Том, подавляя свое волнение. – С нами не было других орудий, кроме индейских кистеней, а земля была сухая и твердая… Но к чему эти подробности, которые только расстраивают вас?..

– Нет, нет, говорите! – сказал Эджворт умоляющим голосом. – Я хочу все знать.

– Мы навалили на него такую гору валежника, чтоб ее не могли разгрести хищные звери, – продолжал Том, – а затем я вырезал ножом небольшой крест на стволе этого дерева.

Старик просидел еще какое-то время молча, потом осмотрелся печально кругом, произнося дрожащим голосом:

– Так мы отдыхали на твоей могиле, милый мой Уильям!.. Какой конец, боже мой!.. Но я не хочу, чтобы останки твои остались без погребения. Вы поможете мне зарыть их, Том?

– Охотно, но у нас нет никаких лопат…

– В лодке найдутся ломы и заступы, мои люди помогут… Не оставлю же я сына без погребения!.. Это все, что я могу для него сделать. Боже мой! Я все надеялся обнять его еще раз, а вот пришлось мне только найти его кости среди пустыни!.. Спите, Том, вам необходим отдых после тяжелого дня… Я постараюсь тоже заснуть.

Он прилег, чтобы заставить и молодого человека сделать то же, но не сомкнул глаз в скорби. Едва потянуло утренним ветерком, он встал, подложил хвороста в костер и начал собирать в одну кучку все кости. Проснувшийся Том молча помогал ему, но, подойдя случайно к кусту, у которого лежала собака, остановился с удивлением.

– Что с тобою, Волчок? – сказал он. – Что тебе вздумалось рычать на меня? Не узнал, что ли?

Но собака продолжала ворчать, помахивая в то же время хвостом и как бы желая этим сказать: я знаю, что ты друг, но все же не подпущу к этому месту.

– Что это может значить? – спросил Том, обращаясь к Эджворту.

Старик подошел к собаке и увидал у нее под лапами череп своего сына.

– Неужели ты узнал, что это принадлежит твоему хозяину, Волчок? Помнишь ты его, добрый мой пес? – сказал старик дрогнувшим голосом.

Волчок приник к земле, смотря пристально на Эджворта, и испустил тихий, жалобный вой. Бедный отец не выдержал более: он опустился на траву, обвил шею собаки руками и зарыдал. Волчок лизал ему лицо, стараясь положить лапу на плечо.

– Это удивительно! – сказал Том, тронутый поведением собаки.

– Узнал своего хозяина… вспомнил, – говорил Эджворт, лаская животное. – Мне это отрадно, добрый мой Волчок.

Он поднялся с трудом на ноги, продолжая гладить собаку. В эту минуту с реки раздался выстрел.

– Это наши! – сказал Эджворт. – Окажите мне услугу, Том, позовите их сюда.

Молодой человек пошел к лодке. Старик, оставшись один, опустился на колени перед дубом на могиле его сына. Он молился усердно перед начертанным на дереве крестом, но лишь только заслышал шаги приближавшихся людей, поднялся на ноги и пошел твердою поступью им навстречу, сохраняя спокойный вид.

Том рассказал матросам о том, что случилось, и они принялись безмолвно рыть яму для погребения костей. Покрыв останки землею, они навалили на могилу насыпь и воротились так же молча к лодке, унося с собою медведя, убитого Томом и Эджвортом.

– Эй! Никак свежее жаркое? – крикнул им остававшийся на вахте матрос, человек самой отталкивающей внешности, рябой и с жесткими всклокоченными черными волосами. – Вот за это спасибо капитану! Ну что же, плывем дальше? Медлить нечего, вода спадает.

– Еще дело есть, – ответил один матрос.

– Чего еще?

– Надо отнести туда кирпичей, чтобы сложить хоть какой-нибудь памятник.

– Вот дураки! Хотят разобрать печку! На чем же будем мы себе пищу готовить?

– Найдем других кирпичей в Винсене, – сказал Том. – Помоги нам.

– Вот еще! Я нанялся быть лоцманом, а не кирпичи таскать! – ответил тот грубо и растянулся на палубе. – Придумали тоже! Хоронить кости, хотя они сгнили бы и без вас!

Никто из матросов не ответил на непристойную выходку. Каждый из них взвалил себе на плечи кирпичей сколько мог, и через полчаса над могилой убитого охотника возвысился маленький памятник. Потом люди счистили мох, начавший покрывать крест, вырезанный на стволе дерева, и пошли обратно к реке со своим хозяином; он пожал им всем руки, когда они кончили свою работу, и направился к берегу впереди всех, твердой походкой, вскинув карабин себе на спину.

Громадные весла грузового судна снова задвигались, направляя его на середину реки. Когда оно тронулось плавно вниз по течению, матросы позволили себе отдохнуть; улеглись на палубе, греясь под лучами солнца, золотившего верхушки деревьев. Эджворт, сидя на корме вместе с Волчком, не сводил грустного взгляда с величественной чащи; но скоро в извилине реки крутой утес заслонил горизонт, и характер пейзажа изменился. Река Миссисипи, по которой неслось судно уабашского фермера, катила свои воды уже между каменистыми высокими берегами.

Глава II. Уличные сцены

Хелена, главный город штата Арканзас, лежащий на берегу Миссисипи, был «театром»: шли выборы и проходил большой съезд; толпились люди из окрестностей, некоторые в замшевых блузах с разноцветной бахромой, как пионеры[1] прерий, другие – одетые в более скромные костюмы, но все были возбуждены.

Огромная толпа стояла перед отелем «Союз», лучшим в городе, и хозяин его, очень высокий и сухопарый, с всклокоченными волосами, выдающимися скулами, длинным носом и добродушными голубыми глазами, прислушивался с удовольствием к тому, что говорилось перед его крыльцом. В доме кипела работа: заботливая хозяйка суетилась, исполняя требования многочисленных посетителей, приготовляя комнаты для ночлега жившим слишком далеко от города и тем, которые не успевали воротиться к себе в тот же вечер домой. Ей помогали слуга негр и несколько женщин. На улице выпившие ораторы приходили во все большее возбуждение, со всех сторон раздавались ругательства и угрозы. Наконец колебания толпы из стороны в сторону доказали трактирщику, что его надежды сбываются и разговоры заменяются дракой.

Прислонясь к косяку двери и засунув руки в карманы, он поглядывал с наслаждением на эту сцену – он ее предвидел и страстно желал.

Первый удар был нанесен одним ирландцем, низким, коренастым малым с рыжими волосами и бородою еще более яркого оттенка. На нем был какой-то смешной нанковый балахон с расстегнутым воротником и засученными рукавами. Но если наружность Патрика О'Тула была карикатурна, то сам он был вовсе не расположен шутить. Ему стоило проглотить несколько капель виски, для того чтобы почувствовать влечение к тому, что он называл «разумным диспутом», то есть попросту к драке. И хотя он был вовсе не сердитого нрава, но тем не менее никогда не уходил с места, если предвиделась хотя бы малейшая возможность пустить в ход кулаки.

В этот раз ему не поздоровилось, лишь только он сбил с ног своего противника, большинство тех, которые не принимали участия в схватке, набросилось на него.

– Прочь, негодяи, волчьи дети! – кричал Патрик, раздавая во все стороны полновесные удары. – Это что же? Драться, так честным манером, как следует порядочным людям. Один на один! Или хотя двое против одного! Или даже хоть трое! Но не накидывайтесь же вдевятером на одного меня!

– Ну ладно! – закричали в толпе, соглашаясь с ним, но человек, сбитый Патриком с ног, поднялся с земли, закрыл левою рукой вспухший глаз, а правою вытащил из кармана нож и кинулся с бешеным криком на ирландца. Тот схватил его за руку вовремя, встряхнув его так, что он снова повалился на землю. Патрик обратился тогда ко всем присутствовавшим, надеясь, что они примут его сторону при таком предательском нападении. Но толпа была страшно возбуждена: – Смерть этой ирландской собаке! Он осмелился тронуть гражданина Североамериканских Штатов! Зачем его принесло сюда?.. Смерть ему, смерть! Бейте!

– В воду его! – крикнул великан с бледным лицом, пересеченным большим шрамом, он тянулся у него от рта и далеко за левое ухо, придавая всей физиономии отвратительное выражение.

– В реку его, в реку! Эти подлецы немцы и ирландцы только хлеб отбивают у нас, честных работников! Пусть послужит на ужин ракам в Миссисипи.

– В реку! В реку! Да свяжите ему руки за спиной! Пусть так и плывет к себе обратно в Ирландию!

Люди более миролюбивые постарались заступиться за несчастного, но были оттиснуты разъяренной толпой, и положение Патрика казалось безнадежным. Он знал: его ненавидят, ему нечего ждать пощады… И вдобавок река была у них под рукою. Однако один человек бросился вперед и ухватил его за руку. Был это не кто иной, как трактирщик, почтенный Ионафан Смарт.

– Будет! – произнес он повелительно, с достоинством и твердостью настоящего судьи.

Но толпа не была расположена слушаться, и кругом раздались грозные голоса:

– Смарт, не суйся! Прочь! Отпусти этого человека!..

Трактирщик стоял, однако, на своем.

– В таком случае, сам напрашиваешься! – произнес один из державших Патрика, вынимая из кармана пистолет и нацеливаясь в Смарта.

По счастью для великодушного янки, оружие дало осечку, он успел выхватить из-за пояса длинный нож и кинулся на нападавшего. Тот успел уклониться от удара, который мог пробить ему череп, и лезвие скользнуло только по его руке, разорвав рукав сверху донизу. Твердость духа Смарта была так ясна и взгляд его был так выразителен, что державшие Патрика нехотя отпустили. Лишь только Патрик почувствовал себя на свободе, он поднялся тотчас же на ноги, закудахтал, как сердитый петух, и был готов снова кинуться в драку. Но Смарт не дал ему опомниться, схватил его за шиворот, притащил к своему крыльцу, впихнул в дом и запер дверь, прежде чем ошеломленная толпа успела прийти в себя от неожиданного поворота дела.

Человек со шрамом на лице первый нарушил молчание.

– Неужели мы перенесем такую обиду? – крикнул он. – Что это за долговязый янки, который смеет предписывать законы честным гражданам Арканзаса? Подожжем ему дом… Пусть изжарится со своею женою и всей прислугой!

– Отлично! Отлично! – загалдели в толпе. – Огня возьмем с его же собственной кухни.

Толпа всегда расположена к преступлению. Она хлынула к гостинице, как лавина, и предалась бы варварству, если бы перед нею не появилось новое лицо. Этот человек был настроен самым миролюбивым образом и, подняв руки вверх, просил позволения сказать только несколько слов.

Он был высок и строен, у него был высокий лоб, глаза и волосы каштанового цвета, мужественный рот. По тонкости сукна и снежной белизне белья, разумеется, можно понять, что он принадлежит к высшему обществу. Действительно, это был врач и юрист, прибывший год назад из Северных Штатов. Его глубокие познания во врачебной науке и привлекательность быстро доставили ему весьма обширную практику. Сверх того, он был избран в должность городского и областного судьи.

– Джентльмены, – сказал он, обращаясь к толпе, – подумайте хорошенько о том, что вы хотите делать. Мы все подчинены законоположениям Союза, и суды наши также готовы защищать нас от насилий, как и карать за насилия над слабейшими. Мистер Смарт не оскорблял вас, а, напротив того, удержал от преступления, которое навлекло бы на вас, полагаю, печальные последствия. Он оказал вам услугу, и я надеюсь, что вы могли бы выразить ему вашу признательность… Мистер Смарт человек достойный…

– Достойный!.. И мы обязаны ему!.. – воскликнул тот, который стрелял в Смарта. – Вот так сказано! Он меня чуть пополам не разрезал, как яблоко… Сжечь его харчевню, вот и все!

– Джентльмены, – сказал судья, – если мистер Смарт вас обидел, то, я уверен, он будет готов принести вам извинения… Пойдем к нему, переговорим с ним по-приятельски, и он согласится, я знаю, если мы наложим на него контрибуцию в виде виски. Дело уладится к обоюдному удовольствию. Как вы полагаете?.. Идет?..

– Да, – сказал человек со шрамом, – пусть он нас угостит! Но, попадись он мне только еще раз, я его тоже угощу девятью дюймами стали. Ребята, в харчевню!

Толпа кинулась с диким криком к гостинице, и миролюбивое посредничество судьи могло бы иметь роковой исход, но Смарт знал, с кем имел дело. Поэтому, видя, что толпа ринулась к его дому, он подошел к окну с карабином в руках и клятвенно объявил, что уложит первого, кто переступит порог его дома.

А он был известен как меткий стрелок. Судья выступил снова посредником; он заявил Смарту, что эти люди уже отказались от своих враждебных намерений и поэтому он просит его отложить в сторону карабин.

– Поставьте им четверть или полбочонка виски, – сказал он, – и они выпьют за ваше здоровье. Не лучше ли жить в добром согласии с соседями?

Смарт опустил карабин и ответил:

– Вы очень добры, мистер Дэйтон. Мало кто из ваших собратий принял бы на себя такой труд. Желая доказать этим добрым людям, что я не сержусь на них и хочу жить с ними в мире, я пожертвую им даже целый бочонок, только прикажу вынести его туда, к ним… У меня тут женщины в доме, и я думаю, что самим этим джентльменам будет удобнее распить водку на чистом воздухе, чем стесняться присутствием дам.

– Прах побери! Водка! – проговорил человек со шрамом. – И вы дадите нам в самом деле целый бочонок?.. И согласитесь сказать, что сожалеете о случившемся?

– С удовольствием, – ответил Смарт, хотя на его губах заиграла презрительная усмешка. – Я предоставляю вам бочонок самой лучшей водки из моего погреба. Все ли джентльмены довольны?

– Довольны! Довольны! – закричала толпа. – И вправду подавайте водку сюда! Где женщины, там пьется уже не так свободно. Только не мешкайте, Смарт!

Через несколько минут плечистый негр с курчавыми волосами вынес громадный глиняный кувшин с водкой и несколько жестяных стаканов. Толпа расположилась для выпивки на откосе и шумела там до поздней ночи. Смарт, оставшись с Дэйтоном, благодарил его за оказанную им помощь.

– Я исполнил только свой гражданский долг, – возразил судья. – Одно гневное слово порождает часто большие несчастья, а решительный человек, если только умно возьмется за дело, может всегда руководить толпою.

– Не знаю, так ли это, – сказал Смарт, покачивая головой и глядя на речной откос. – Людьми, подобными этим, трудно управлять, будь то оружие или добрые речи. Это скоты, которым нечего терять, ничем не дорожат, кроме жизни, и ею готовы пожертвовать из-за всякого вздора. Во всяком случае, я рад, что дело так обошлось: не люблю я проливать кровь, да еще ради пустяков! Вы зайдете, доктор, ко мне?

– Нет, Смарт, мне некогда, но я попрошу вас к себе. Приходите, мне надо поговорить кой о чем с вами.

– А если эти люди воротятся?..

– Не думаю. Они грубы, дерзки, скоры на руку, но я не считаю их способными на обдуманное злодейство. Они хотели поджечь ваш дом в минуту гнева, но теперь злоба их улеглась, и они не захотят вредить вам.

– Тем лучше! Но мой негр все же посторожит здесь без меня. Где бы я ни был в городе, я услышу его рожок в случае надобности. Я буду у вас через полчаса.

Мистер Дэйтон ушел, а Смарт воротился домой, где его ожидал неприятный прием. Мистрис Смарт была в самом отвратительном расположении духа. Сцены, происходившие перед гостиницей, а также то, что ей пришлось хлопотать без отдыха целый день, вывели ее из себя. Она была не из числа тех женщин, которые переносят неприятности молча, и чувствовала потребность излить на кого-нибудь свою досаду. Заслышав шаги мужа, она сдвинула на затылок шляпу, защищавшую ее от огня очага, подбоченилась и встретила своего супруга:

– Ну, что хорошего изволили совершить сегодня? Ведь стоит мне только отвернуться, как случается беда! Не может произойти на свете глупости, в которую не постарался бы всунуть своего носа мистер Смарт!

– Мистрис Смарт, – ответил трактирщик, бывший в хорошем настроении, – я спас сегодня жизнь человеку и полагаю…

– Спас жизнь человеку! Это к чему вам спасать-то? О чужих жизнях заботится! Вы подумали бы лучше о жене. Вам дела нет до того, как она работает, мучается. Вы выбрасываете за окно бочки прекрасной водки, как будто она так и валяется на улице!

– И я полагаю, – докончил свою фразу Смарт совершенно спокойно и как бы вовсе не слыша гневной речи жены, – я полагаю, что заплатил за нее не слишком дорого.

– А я вам скажу, – вскричала трактирщица, выведенная из себя, – я вам скажу, что вы человек бесчувственный! Вы не жалеете собственной плоти и крови! Наш Филипп уже подрастает, но вам до этого дела нет, вы ведете дела к разорению, и когда бедный мальчик достигнет совершеннолетия, ему некуда будет голову приклонить! Вы изверг, а не отец!

– Изверг, о котором вы говорите, не знал тоже, куда ему голову приклонить, – сказал Смарт, улыбаясь и потирая себе руки. – Но Смарт-отец дал хорошее воспитание Смарту-сыну, и Смарт-сын так воспользовался этим воспитанием, что сумел в несколько лет завести собственный, лучший отель во всей Хелене. В настоящее время старый Смарт уже умер; молодой Смарт стал сам старым Смартом; если же, согласно обычному течению жизни, молодой Смарт…

– Ах, довольно всякого вздора о старых и молодых Смартах! Займитесь делом; загляните в конюшню, пошлите ко мне негра; надо, чтобы он нарвал мне бобов в огороде, принес бы сахара из склада. О, мистер Смарт! Ваше легкомыслие сведет меня в гроб!..

– Мой сын послушает советов старого Смарта, как бывший молодой Смарт слушал, во время оно, своего старика, – продолжал янки с тем же невозмутимым спокойствием. – Поэтому можно надеяться, что Смарт-сын сумеет зарабатывать себе хлеб не хуже своего отца и столь же благородно, как отец.

– Пошлите ко мне Сципиона! – почти прорычала мистрис Смарт, вне себя от бешенства, и колотя чумичкою по столу. – Слышите, Ионафан? Пошлите сюда негра и уходите, если не желаете моей смерти. Если же не уйдете, я воспользуюсь кухонным правом[2]… – Произнеся эту угрозу, мистрис Смарт схватила огромную железную ложку и опустила ее в кипяток.

Смарт знал хорошо, что его жена не приводит никогда подобных угроз в исполнение; она слишком ясно понимала характер мужа, для того чтобы осмелиться перейти от угроз к действиям. Однако, прекращая спор, он встал, пошел к двери и, уже на пороге, спросил, не прикажет ли она еще чего, прежде чем он уйдет из дома…

Такое молчаливое признание за нею главного авторитета в хозяйстве тотчас же смягчило ее сердце. Она отошла от кастрюли с кипятком, обтерла себе передником лицо и проворчала:

– Если у вас вечно дела вне дома, то, разумеется, вам не до домашних дел! Я должна, однако, сказать насчет лошадей…

– Им задан корм.

– А бочка с сахаром…

– Ее уже доставили в контору.

– Вот надо бы бобов…

– Сципион набрал их уже с полчаса назад.

– Прекрасно, но те две комнаты, которые нужны только что прибывшему джентльмену?..

– Они готовы, мы прибрали их вдвоем со Сципионом. Угодно вам приказать еще что-нибудь, мистрис Смарт?

Досадуя, что не к чему придраться, мистрис Смарт ворошила с ожесточением угли в очаге так, что лицо ее совсем побагровело. Потом она постаралась приподнять слишком тяжелый котел с водой, но никак не могла сдвинуть его с места, Ионафан подошел к плите, справился с котлом, подвесил его, оборотился с улыбкою к сердитой жене, чмокнул ее громко в обе румяные щеки и вышел, засунув руки в карманы и насвистывая знаменитую национальную мелодию: «Янки Дудль».

Глава III. Внутренняя жизнь в отеле «Союз»

Отели в Соединенных Штатах очень своеобразны, но походят один на другой, как станции железной дороги. На прилавке – все равно, мраморный ли он или окружен простой деревянной решеткой, – красуются неизменно маленькие графинчики с мутными или полынными эссенциями, корзинки с апельсинами и лимонами, вина, настойки, ликеры и бутылки шампанского с горлышками, покрытыми свинцом.

За исключением частных домов, настоящего комфорта нигде в Америке нет: не ищите его ни на постоялых дворах, ни в нарядных отелях, ни в простой харчевне, ни в меблированных комнатах!

По большей части в общей зале стулья находятся лишь возле камина. И забавно, что даже летом, когда в камине нет огня, курильщики все же садятся не иначе как здесь и поплевывают, где должен лежать пепел. Никому не приходит в голову остаться с полчаса за столом, со стаканом вина, чтобы побеседовать с приятелем, или усесться спокойно в сторонке для наблюдения за входящими. Здесь в обычае стоять группами, выпить наскоро стакан вина, пробежать мельком газету и затем поспешить прочь для занятия делами или удовольствиями.

Отель «Союз» не разнился ни в чем с общим типом. В большой зале, прямо против двери, помещалась стойка, посередине стоял квадратный стол с наваленными на него газетами, и все убранство комнаты завершалось дюжиной стульев, настенными часами с гирями и маленьким зеркалом.

Состав посетителей был несколько разнообразнее обыкновенного. Лишь двое из них сидели, и так неподвижно, что их можно было тоже принять за предметы украшения залы: они сидели у камина спиною к публике и положив ноги на каминную доску.

Главная группа состояла из молодого местного адвоката по фамилии Робиас, фермера, какого-то приземистого человека, моряка, несмотря на его черный потертый цилиндр и светло-голубую блузу, и почтальона, развозившего письма и посылки между Хеленой и почтовой станцией Стронг на реке Сэнт-Френсис.

Предметом разговора служили только что происшедшие события. Почтальон, маленький, худенький двадцатипятилетний человек, дивился тому, что толпа сильных и смелых людей дала себя провести одному лицу и выпустила из рук свою жертву.

– Джентльмены! – восклицал он, повторяя беспрестанно это, для того чтобы убедить всех в своей принадлежности к джентльменству. – Джентльмены! Вырождается род людской в Арканзасе! Демократический принцип утрачивается, и берут силу монархические идеи! Джентльмены! Я убежден, что в Вашингтоне скоро изберут короля, и королем этим будет… генерал Скотт.

– Скотт! Какой вздор! – перебил фермер. – Но, во всяком случае, если его «там» выберут, пусть и держат его у себя. Перейти Миссисипи мы не допустим. Наши деды, проливавшие кровь за независимость, восстали бы из гробов, чтобы упрекнуть нас за допущение подобного позора! Это все европейские выходцы насаждают здесь свои рабские идеи… Собаками бы их задавить, этих негодяев!

– Зачем? – сказал адвокат. – Нас защитит и сама конституция.

– Конституция? Да она сама не устоит, если мы ее не защитим! От вас, адвокатов, толку немного. Фермер – вот это сила, это настоящая опора государства! Он возделывает землю, дает ход промышленности, пóтом своим удобряет почву Америки и не жалуется никогда на труд! Конституция! Что в ней проку, если народ слаб и никуда не годится?

– Верно, – подтвердил почтальон, хотя вовсе не понял основной мысли. – И вот почему я дивлюсь, что сотня людей послушалась одного человека. Случись все это при мне, я показал бы им… – (Он оглянулся, чтобы удостовериться в отсутствии трактирщика), – показал бы, как проучить этого янки, вмешивающегося не в свои дела!

– Что касается меня, – возразил хладнокровно фермер, – то я, напротив, очень доволен тем, что народ дал себя образумить. Видно здесь, в городе, все же меньше негодяев, чем говорят, и встречаются люди, способные водворять порядок… Но что еще нового здесь?

– Продали с торгов дом и земли Голька, – ответил человек в голубой блузе.

– Голька? Богача Голька? – воскликнул с изумлением фермер. – Быть не может! Я приезжал сюда на прошлой неделе, и ничего не было слышно…

– С тех пор много чего произошло! Гольк, как вам известно, отправился с товаром в Новый Орлеан. Барка его затонула, весь экипаж погиб, поэтому молодой Гольк воротился один…

– Как! Да разве у старика был сын? Гольк не был женат.

– Был, когда-то прежде. Молодой Гольк очень желал остаться здесь, но у него случались приступы лихорадки, и место ему опротивело, так что, на третий же день по своем приезде, он решил все продать… Сегодня и состоялись торги.

– Малый не любит терять времени! – заметил почтарь. – И задешево пошел дом?

– Нет, – сказал адвокат. – Ведь это было самое красивое здание во всем городе! Охотников купить было много, в том числе я сам и мистер Дэйтон. Но здешний хозяин украл у всех нас кусок: надбавил цену, еще заплатил тотчас же наличными. О, мистер Смарт славно обделывает свои дела!

– Но все это странно, – проговорил фермер. – Гольк говорил мне, что у него нет ни детей, ни родственников в Америке и что он думает продать здесь все и вернуться в Германию.

– Он любил молодиться и потому выдавал себя за холостого, – заметил блузник. – Вы знаете, может быть, молодую вдовушку, что живет рядом с Дэйтонами?

Говоря это, он скривил свой рот в язвительную усмешку.

– Ах, да, жаль эту бедную женщину! – сказал молодой купец, подошедший к группе. – Ведь они были помолвлены, как слышно. Она убита горем теперь, а бедный Гольк вместо брачного ложа покоится на дне Миссисипи!

– Однако что-то очень уж много судов погибает на этой реке, – заметил фермер. – Правительство должно было бы позаботиться об очистке русла от коряг и других препятствий. Сколько тут схоронено человеческих жизней, да и драгоценнейших грузов…

– Сами хозяева судов часто виноваты, – живо возразил блузник. – Сидит себе человек на земле, никогда на воде не бывал, но вдруг построил плоскодонную лодку или купил старую, никуда не годную, нагрузит ее и сам у руля станет. Что же мудреного, если наткнется на что-нибудь? С Миссисипи шутки плохи. Жалеют заплатить сорок или пятьдесят долларов хорошему лоцману, вот в чем вся беда!

– Это не совсем справедливо, – заметил фермер. Дело в том, что в лоцманы нанимаются люди, вовсе не знакомые с рекой; они клянутся, что изучили ее в тонкости, а в сущности пускаются наудачу… Пронесет бог, хорошо, и получай большие деньги; не посчастливится – что же, плавать мы, разумеется, можем, до берега доберемся, а остальные там пропадай!

– Всякое бывает, конечно, – произнес блузник с презрительною усмешкой.

– Вы говорите о лоцманах? – вмешался в разговор маленький, сухощавый, седой человечек со странно бегавшими серыми глазками. – Не о том ли именно лоцмане, который был у меня в руках и мог бы служить образцом для врача-специалиста, интересующегося переломами? У него были сломаны четыре ребра, рука пополам, затылок раздроблен… И человек все же был жив! Я старался поддерживать в нем эту жизнь целый час, но он так кричал…

– Было бы человечнее дать ему поскорее умереть, – перебил фермер.

– Этот несчастный пострадал при взрыве котла на пароходе «Генерал Броун», – сказал адвокат. – До пятнадцати человек было убило при катастрофе…

– Да, и были еще презанимательные раненые, – перебил опять маленький человек, – у одного негра голова висела всего на лоскутке кожи; у одной женщины…

– Избавьте от этих подробностей! – прервал его фермер, морщась. – Они отобьют у нас аппетит.

– Извините, но они имеют громадную важность в научном отношении, и я могу вас уверить, что берега Миссисипи драгоценны по части изучения трупов и ран! Так, например, близ Виктории, на слиянии двух рек, можно ежедневно находить трупы. У одного из них на бедре…

– Да замолчите, черт вас возьми! – крикнул с бешенством человек в блузе. – Я часто видел кровь и не неженка какой-нибудь, но терпеть не могу этих хладнокровных рассуждений о страданиях человеческих! Сердце воротит от ваших речей!

– Ладно, ладно! Не стоит и слов терять с подобными вам людьми! – закричал в ответ ему странный человечек, нахлобучивая шляпу и выбегая за дверь. – Понятия ни о чем не имеете.

– Это кто же, доктор? И практикует он? – спросил фермер с любопытством.

– Собственно, он вовсе не врач, – отвечал адвокат. – Но все зовут его доктором потому, что у него страсть говорить о ранах, трупах, хирургических операциях. Обращаться же к нему как к врачу могут разве только изредка эмигранты, по ошибке. Он скоро отправляет их на тот свет и сохраняет их трупы в спирте, составляя таким образом то, что он называет своим музеем. Он ворует даже головы покойников с кладбища с этой целью…

– Можно ли поверить, что человек находит удовольствие в подобном занятии! – воскликнул фермер.

– У него своего рода мания, – продолжал адвокат. – Живет он одиноко, в лесу, неподалеку от города. Навещают его там разве только волки и коршуны.

– Скажите, кстати, правда ли все, что рассказывают о «линчевателях»? – спросил фермер недоверчиво. – В газетах было описание одной их расправы с методистским проповедником, которого они будто бы сожгли живьем. Не верится что-то… Неужели законные власти оставили бы безнаказанными такие поступки?

– О! – воскликнул человек в блузе. – Что ваши суды против людей, которые берут на самих себя исполнение правосудия? Законы хороши для старух и детей, верящих канцелярским писакам, а каждому надо самому стоять за себя в такой стране, где суд – плохая защита! Суд Линча – правильный суд!

– Нет, я другого мнения, – возразил фермер. – Наше законодательство поставило Соединенные Штаты на ту высоту, которую они занимают. Долг каждого гражданина уважать однажды признанную власть. Я не спорю, что совершается много преступлений, избегающих законного возмездия, но всякий американец должен свято чтить законы, потому что они обеспечивают нашу свободу… Однако становится поздно; мне надо поторопиться, чтобы поспеть до ночи в Кильби.

Он простился со своими собеседниками, сел на лошадь, привязав к луке два мешка с деньгами, и поехал рысью из города, направляясь к лесу, расстилавшемуся к северу от Хелены.

Глава IV. Вечер у Дэйтона

Веселое общество сидело за чайным столом в гостиной прелестного коттеджа. Дэйтону пришлось позвонить два раза у дверей: громкие голоса, смех и звуки мелодичного вальса заглушили первый звонок хозяина дома.

– Наконец-то! – воскликнула девушка, вскакивая из-за рояля и бросаясь навстречу Дэйтону. – Самый строгий и точный из судей заставил себя ждать сегодня самым непростительным образом!

– Неужели моя шалунья Адель поджидала меня? Неужели она заметила хоть раз мое отсутствие?

– Заметила, как и всегда замечаю, но сегодня была и еще особенная причина для того. Мистер Лэйвли ждет вас уже целый час. И должен сообщить вам что-то очень важное и ужасное, судя по тому, что он не произнес еще ни слова с тех пор, как прибыл сюда. Мистрис Брэдфорд тоже здесь…

– Позвольте мне вставить слово, моя милая! – перебила девушку гостья. – Я знаю, что я разговорчива, и сознаю эту слабость, а как говорит достопочтенный мистер Лоторг: «Сознающий свой грех уже на пути к совершенству». Мой дорогой покойник, ангел кротости и терпения, не хотел признать этого. Поверите ли, мистер Дэйтон, что он все упрекал меня в том, что я много говорю? Друг мой, говорила я, я себя знаю: допустим, что я болтлива, но если сознаю это, то я исправлюсь…

– Не хотите ли еще чашку чая, мистрис Брэдфорд? – предложила мистрис Дэйтон, в надежде остановить этот поток речей, Адель же воспользовалась такой минутой, чтобы снова заиграть вальс, звуки которого насильно остановили автобиографические излияния гостьи.

– Принесли почту, Адель? – спросил Дэйтон у девушки.

– Нет еще, но мистер Лэйвли способен ее заменить, – ответила шалунья, поглядывая искоса на молодого человека, которому было не по себе. Он решительно не знал, как приспособиться. Сначала он закинул правую ногу на левую, потом вытянул обе, чуть не до середины комнаты. Точно так же мешали ему руки, и вообще он напоминал собою рыбу, брошенную на берег. Особенно смущал его насмешливый взгляд Адели. Он решил уже уйти, но шляпу его запрятали.

Между тем Джеймс Лэйвли был вовсе не из робких или дурковатых. Он считался толковым фермером и смелым охотником, но он вырос среди лесов и потому выказывал себя с блеском только там, а в женском обществе совершенно терялся. В этот вечер его окончательно смущали шутливые выходки Адели.

Желая ободрить молодого гостя, Дэйтон стал расспрашивать его о домашних делах, о здоровье его отца и матери, о хозяйстве. Бедный юноша тотчас оживился.

– Благодарю вас, – заговорил он. – У нас все обстоит хорошо, только черная корова вчера захворала; вот почему я и здесь… По крайней мере, это одна из причин моего приезда. Но я хотел бы… – Он заикнулся, покраснел до ушей и бросил взгляд на дам, сидевших в стороне. – Я хотел бы… мне было бы желательно…

– Не стесняйтесь, мистер Лэйвли, – вскричала мистрис Брэдфорд. – Забудьте, что мы здесь! И не думайте, что мы, женщины, не сумеем сохранить вашей тайны: Мы болтаем, но не проболтаемся! Мой покойник говаривал: «Ты слишком сдержанна, Луиза! Ты не выдашь, чего не захочешь, хотя бы тебя пытали десять инквизиторов! Ты…»

Новое шумное аллегро Адели прервало и на этот раз словоизлияния мистрис Брэдфорд, и мистер Дэйтон мог спросить у молодого человека, в чем состояло то дело.

– Никакого дела нет, сэр… – Произнеся это, мистер Лэйвли сунул обе руки в карманы с каким-то отчаянным порывом и выдернул их тотчас же обратно, точно почувствовав под ними горячие уголья. – Никакого, сэр… Но матушка полагала… то есть, отец говорил… что, если вам будет угодно… то есть, если ваши дамы пожелают… приехать к нам… то есть, если это им приятно… и погостить… сколько будет угодно, то есть подолее… Матушка надеется…

Приглашение нисколько не касалось мистрис Брэдфорд, но она сочла за нужное ответить прежде всех.

– Мистрис Лэйвли, право, слишком любезна! – воскликнула она. – Правда, теперь Миссисипи полноводна и вся запружена судами, но все же перебраться можно, и хотя теперь самый разгар торговли, но всегда есть возможность найти недельку-другую, чтобы погостить у добрых соседей. Мой покойник твердил: «Луиза, ты не знаешь, что значит хорошее соседство!» Поблагодарите вашу матушку, мистер Лэйвли… На будущей неделе непременно приеду…

Сказав это, она принялась пить чай, а Джеймс окаменел от ужаса. Мысли его так спутались, что он задавал себе вопрос: не пригласил ли он уже в самом деле эту ужасную женщину, которую не терпели в его семье? – и только ласковые слова мистрис Дэйтон привели его в чувство.

– Мы будем у вас непременно, – говорила она. – Но садитесь ко мне поближе, порасскажите о себе… поправился ли ваш отец?

– Ему гораздо лучше, мы охотились недавно с ним на медведя; вы можете судить уже по этому о его здоровье…

– И он все босиком? – спросила Адель.

– Это у него дурная привычка, – заметил Дэйтон. – Она причина его лихорадок. Скажите вашей матери: она напрасно не заставляет его носить обувь.

– Да что может сделать матушка? – возразил молодой человек. – Разве он послушается? Вы знаете, до чего он упрям.

– Это как мой покойник! – начала мистрис Брэдфорд, но речь ее была прервана таким сильным ударом звонка, что все вздрогнули. Один Дэйтон остался спокойным.

– Я знаю, кто пришел, – сказал он. – Это Смарт, я пригласил его на сегодня.

Ионафан Смарт вошел в комнату со шляпой на голове, но снял ее тотчас же и дружески пожал руки всем, за исключением мистрис Брэдфорд, которой он только кивнул головой.

– Вижу и очень рад, что вы все хорошо поживаете, – сказал он, садясь. – Это мне чай, мисс Адель? Благодарю вас. Сливок мне не надо… а вот капельку рома, если позволите… Но я, кажется, прервал разговор?.. Извините, я знаю, что немного опоздал, но…

– О, вы всегда кстати, почтеннейший мистер Смарт! – воскликнула мистрис Брэдфорд. – Я рассказывала… Позвольте, что я рассказывала?.. Ох, память у меня… Да, именно…

– Но доктор пригласил меня непременно прийти, во всяком случае, – продолжал мистер Смарт, вовсе не замечая слов этой дамы. – И я не мог отказаться, особенно после того, что было.

– Что было? Мы ничего не знаем, – сказала Адель.

– Доктор ничего не рассказывал вам? – спросил Смарт.

– Решительно ничего! – воскликнули разом все три женщины.

– Он оказал мне такую услугу…

– Дорогой мой Смарт, я только выполнил свой долг, – сказал Дэйтон.

– Он спас мне жизнь, рискуя своею собственной…

– Никакого риска не было, вы напрасно восхваляете меня, Смарт. Эти негодяи не посмели бы…

– Как бы не так! Они способны на все. Но вы удержали их, не дали убить меня и сжечь мой дом.

И Смарт рассказал в подробностях все происшествие.

– Вы упустили один эпизод, Смарт, – сказал доктор, – а именно то, что вы-то спасли этого ирландца, рискуя собой уж действительно. Один из этих мерзавцев прицелился в вас…

– Что за ужасы происходят в Хелене, однако! – заметила с тревогой хозяйка дома.

– То же, что и прежде бывало, – возразил Смарт, пожимая плечами. – Но, правду сказать, городок наш богат в этом смысле….

– Вот что говорил мой покойник, – начала мистрис Брэдфорд. – Он не переставал меня убеждать: «Когда я умру, не оставайся в Хелене, Луиза!.. Ты женщина робкая, трусливая. Куда тебе!» И я утешала его: «Будь спокоен, уеду, лишь только ты глаза закроешь…» Но как мне сдержать слово? Я женщина одинокая, в чужой стороне будет еще более жутко, чем здесь…

– У вас остался кто-нибудь в доме, сударыня, я надеюсь? – перебил ее неожиданно Смарт.

– Зачем вы это спросили? – вскрикнула она, быстро поднимаясь с места. – Никого у меня нет в доме… Я прогнала сегодня же немца, которого наняла для черной работы… Он так грубил… Но что такое, мистер Смарт?

– Не тревожьтесь, – возразил спокойно трактирщик, – может быть, то, что я видел, не имеет никакого значения…

– Да говорите же!

– Ничего особенного, правду сказать… Какая-то женщина стучала в ставень вашей кухни… Ей не отворяли, она обошла кругом, постучалась, и здесь все напрасно, разумеется. Тогда она вынула связку ключей и стала подбирать…

– Подбирать ключ к замку! И вы ее не остановили? Не велели арестовать? – завопила в бешенстве мистрис Брэдфорд, надевая наскоро шляпу и накидывая себе на плечи мантилью. – Вы оставили ее там?! И она вошла в дом?.. Говорите же!.. О, мистер Смарт!

– Я не могу ответить с точностью на ваш последний вопрос, потому что я посмотрел на часы, увидел, что и без того запоздал, и пошел сюда…

– Оставив ее там! Это неслыханно!

– Вы что-то ищете, мистрис Брэдфорд? – спросила Адель.

– Шляпу мою… шляпу…

– Она у вас на голове, – вежливо произнес Смарт.

– Прощайте, мистрис Дэйтон, Адель, мистер Лэйвли… Доктор, не пойдете ли вы со мной?

Дэйтон поднялся с места, но Смарт сделал незаметно такой комический знак, что он понял, в чем дело, и сказал мистрис Брэдфорд:

– Я пошел бы с вами охотно, дорогая моя соседка, но мне необходимо покончить теперь же кое-какие счеты с мистером Лэйвли. Мой слуга вас проводит и пригласит констебля, если вы найдете нужным, а потом вы можете прислать и за мною.

– Мистер Смарт, – сказала мистрис Дэйтон с некоторой тревогой, когда испуганная гостья удалилась, – отчего, в самом деле, вы не задержали эту женщину?

Смарт громко расхохотался.

– Никакой женщины не было, дорогая мистрис Дэйтон… Дайте-ка мне еще чашечку чая… Просто я рассказал первое, что мне взбрело в голову, и спровадил эту особу… Иначе она занимала бы нас весь вечер воспоминаниями о своем покойнике.

Если бы мистрис Брэдфорд могла услышать тот единодушный взрыв смеха, который последовал за этим признанием Смарта, она очень обиделась бы, но она была далеко. Между тем весь этот эпизод так оживил общество, что даже бедный Лэйвли признался, что намерение этой дамы испугало его до крайности.

– Неприятная особа, – сказала мистрис Дэйтон, – и я не знаю, как от нее отделаться. Я ее не приглашаю, а она все является…

– Она пользуется здесь вообще весьма незавидной славой, – заметил Смарт.

– Я не люблю ее, но думаю, что слухи о ней все же преувеличены, – возразил Дэйтон. – Ее обвиняют в тайном сбыте водки неграм, и я учредил за ней надзор. Но ничего еще пока не открыто. Разумеется, если она окажется виновной, я в качестве судьи не пощажу ее, несмотря на знакомство. Но отказывать ей от дома так, без видимой причины, я не могу. Вы знаете здешнее общественное мнение: все стали бы тотчас кричать, что я зазнался, горжусь… Поэтому лучше уж переносить ее несносную болтовню.

– Письмо мистеру Дэйтону, – сказала служанка, отворяя дверь и держа в руках поднос, на котором лежал запечатанный конверт.

– Кто подал, Нанси?

– Почтальон. И он сказал, что спешное.

– Милая моя, – сказал Дэйтон, прочтя письмо и обращаясь к жене, – меня зовут сегодня же к опасно больному.

– Здесь, в городе? – спросила она с беспокойством.

– Нет, к сожалению; это в десяти милях отсюда, так что я ворочусь уже завтра утром. Нанси, велите оседлать мне лошадь.

– Джордж, – сказал мистрис Дэйтон со вздохом, – мне очень лестно, что здесь так ценят твои знания, но, право, я была бы счастливее, если бы ты оставался дома… Эти постоянные ночные поездки расстроят наконец твое здоровье.

– Ничего, – ответил Дэйтон, надевая плотный плащ. – Ты тревожишься совершенно напрасно. Ночная свежесть не вредит мне. Признаюсь, что мне самому было бы приятнее посидеть здесь, с вами, но что же делать? Могу ли я оставить без помощи страдальцев? И когда я знаю, что здесь столько шарлатанов…

– Вы совершенно правы, – сказал Смарт, – но я не желал бы заниматься делом, которое не дает покоя ни днем ни ночью. Кто же тревожит вас на этот раз?

– Это вновь прибывший немец, некто Брандер. Заболел, вероятно, перемежающейся лихорадкой. Но моя лошадь уже у крыльца. Прощайте… Вы тоже собираетесь ехать, Лэйвли?

– Да… но по одной ли мне дороге с вами, мистер Дэйтон?

– Не думаю; я возьму проселком, на Байлей. Тут короче.

– Без сомнения, но надо переехать болото, – сказал Джеймс, – а это опасный путь, даже днем.

– Но мне эта дорога знакома, как здешняя главная улица! – возразил доктор. – До свидания, мои милые! Надеюсь поспеть наутро, к вашему завтраку. – Лэйвли раскланялся почтительно с дамами, не осмеливаясь, однако, взглянуть на Адель, и сказал только: – Могу я сказать матушке, что вы приедете завтра?

– Можете, – отвечала мистрис Дэйтон, протягивая ему руку, которую он удержал в своей, размышляя о том, можно ли и должно ли ему сказать что-нибудь и мисс Адели. Добрая хозяйка, понимая, что происходило в душе молодого человека, спросила его ласково: – Привезти мне с собою нашу молодую гостью?

Джеймс вздрогнул и так сжал ей пальцы, что они чуть не хрустнули.

– О, – проговорив он, краснея, – мисс Адель найдет, может быть, что у нас очень скучно…

– Так не остаться ли мне здесь с мистрис Брэдфорд? – проговорила девушка.

– Мисс Адель, вы осчастливите нас…

– Ждите нас, Джеймс, – сказала мистрис Дэйтон.

Ее муж закричал с улицы:

– Что же вы, Лэйвли? Выходите вы или нет?

Молодой человек бросился опрометью из комнаты и вскочил в седло. Он выехал из города с доктором, но через несколько минут дороги их разделились.

Смарт простился с дамами и вышел, посвистывая, заложив руки в карманы, но направился не домой, а к реке, у берега которой были причалены плоскодонные барки и другие суда грубой конструкции.

Глава V. Таинственный остров

Вид Миссисипи был великолепен при свете луны, которая то ярко отражалась в серебристых волнах, то сквозила сквозь облака, гонимые порывистым ветром. На самой реке было тихо, слышался только плеск волн, ударявшихся о бока барок и лодок. В прибрежных кабаках шумно пировали матросы.

Смарт шел медленно по берегу, поглядывая на воду, но внимание его было неожиданно привлечено человеком, в котором он узнал спасенного им ирландца.

– Эй, любезный! – крикнул ему Смарт. – Видно, кожа у тебя очень чешется, или ты любишь холодные ванны? Для чего ты толчешься здесь, в самом соседстве с теми, кто хотел тебя погубить? Мне не удастся спасти тебя во второй раз!

О'Тул, не узнав сразу трактирщика, схватился было за свой нож, но успокоился и отвечал шепотом:

– Эти люди еще хуже, нежели вы воображаете, мистер Смарт! Они состоят членами настоящей индейской шайки.

– Я думаю, это просто лентяи и пьяницы, – возразил Смарт презрительно.

– Нет, нет, у них есть свои сигналы… Заметили вы, что этот негодяй, которого я сбил с ног, свистнул как-то особенно, и тогда только вся эта ватага кинулась на меня… О, у них свои знаки! Но я за ними слежу…

– А я советую вам, Патрик, держаться от них подальше; не то не миновать вам реки. Ну, прощайте!

Одна шлюпка отделилась от берега, направляясь к середине реки, и потом повернула по течению. Рулевым был тот самый человек со шрамом на лице, который набросился на Патрика; из девяти бывших с ним человек, четверо гребли; остальные лежали на дне лодки. Все эти люди участвовали в схватке перед отелем Смарта.

– Не взять ли нам ближе к берегу? – спросил один из гребцов.

– Зачем? Сесть на мель или обратить на себя внимание береговых жителей? – возразил рулевой. – И то и другое вовсе ни к чему. Бросьте даже весла теперь… надо плыть как можно тише, пока не минуем домов.

Шлюпка двигалась по течению бесшумно и скоро оставила за собой городские предместья. По знаку рулевого гребцы заработали снова, и легкое суденышко понеслось быстро вдоль берега, в такой близости от него, что они могли различать светляков, копошившихся в кустах и траве.

В одной миле далее лодке пришлось плыть мимо деревни. Чтобы избежать всякого шума, люди окутали весла холстом, но одно из них задело за пень, торчавший из воды, и выпало из рук гребца. Рулевой успел его подхватить, но это не могло обойтись без некоторого шума, и две большие собаки выскочили тотчас с лаем из соседнего домика, а какой-то человек влез на ствол смоковницы, опрокинутой в воду, и размахивал платком, чтобы заставить плывших остановиться.

Спрятаться было нельзя, и рулевой спросил спокойно:

– Что вам надо?

Говоря это, он повернул лодку против течения и громко приказал одному из гребцов ухватиться за сучья лежавшего в воде дерева, чтобы придержаться на месте.

– Берегись, Нил! Что ты делаешь? Лезешь волку в пасть! – прошептал один из гребцов.

– Молчи! Знаю, что делаю. Не надо возбуждать подозрения.

– Вы куда путь держите? – раздался вопрос с берега.

– До мыса Монгомери.

– Можете принять одного пассажира?

– Сама добыча в руки идет! – шепнул сосед рулевому. – Соглашайся, Нил; у этого пассажира, верно, есть поклажа!

– Нет! – крикнул рулевой, не обращая внимания на слова товарища. – Нас здесь уже, вдоволь, и если встретимся с пароходом, то, пожалуй, мы подвернемся под него… Отпускай! – приказал он державшемуся за дерево. – Ну, вперед!

– Отчего было не принять этого пассажира? – заворчал говоривший. – Ты лишил нас добычи по своей прихоти, и атаман наш не похвалит тебя за это.

– Не болтай о том, чего не понимаешь! – возразил Нил. – Забыл, верно, каких хлопот нам стоила недавняя история с дрянным чемоданишкой?.. Не стоит рук марать из-за вздора. Худо только, что нас видели… Ну, ничего! Работайте дружно… Атаман ждет нас; он решит в эту же ночь насчет нашего ближайшего дела.

Гребцы налегли на весла, и скоро показался остров, покрытый пышной растительностью.

Он был из наносной почвы, как и все острова на реке Миссисипи, и берега его защищались громадными камышовыми порослями, ивняком, исполинскими хлопковыми деревьями. Когда-то здесь была пристань, но в то время, к которому относится наш рассказ, суда старались обходить этот островок, опасаясь окружавших его подводных камней. Он был известен под № 61. Избегавшие его пловцы не знали, что в чаще, притаясь, следили за ними какие-то люди, говорившие злобно и угрюмо:

– Счастье ваше, что вы не пристали сюда! Сон ваш был бы продолжительнее, чем вы думаете!

Остров длиной около трех миль лежал близ левого берега Миссисипи. Он расширялся в одну сторону, покрытый густой чащей, другая заканчивалась мысом, от которого тянулась отмель, позволявшая доходить, при спаде вод, до другого островка, находившегося в полумиле далее. Этот второй островок считался прилегающим к № 61. Справа остров был защищен высокой грядой песчаных холмов, которая тянулась в двухстах метрах от острова и заканчивалась узкой полосой земли, покрытой деревьями.

Скрывавшиеся на острове были в безопасности от внезапного нападения на них.

Фарватер, по которому ходили по Миссисипи суда и пароходы, лежал к западу от острова. Ширина реки от лесистой косы к берегу штата Арканзас равнялась одной миле, а к берегу штата Миссисипи – полумиле. На обоих этих берегах стояли две полуразрушенные постройки.

Остров казался необитаемым, и путешественник, все же вздумавший пристать к нему, нашел бы не скоро тропинку, по которой можно было проникнуть в глубь него. Поваленные громадные деревья заграждали всюду проход, и прорубиться сквозь них было не под силу человеку. Между тем на этом острове был целый поселок из девяти домиков, большой кладовой и пяти конюшен. Все эти постройки были расположены по одному плану с индейскими поселками – наилучший способ для обороны. Склад и один домик помещались в центре общего двора, прочие окружали этот двор, а конюшни, расположенные полукругом на восточной стороне, составляли уже сами по себе отличный блокгауз с бойницами. С западной стороны, наименее подверженной нападению, домики связывались между собою крепкими палисадами, а на крыше склада был установлен фальконет, бивший без промаха.

Между складом и соседним домиком, занимаемым атаманом шайки, была расчищена площадка, над которой раскидывался летом полосатый навес. Женатые люди помещались в отдельных домиках; для холостых был построен один, пообширнее. Он же служил местом общих собраний.

Таково было убежище у «Речных акул», хозяйничавших на широкой Миссисипи. Атаманом их был человек, которому они беспрекословно повиновались. Такое влияние укреплялось его редким умом и беззаветной храбростью. Звался он «капитан Келли», и головорезы, бывшие под его командой, страшно его боялись, но и были преданы ему безгранично.

Тропинок от берегов к поселку было только две, и обе они были искусно замаскированы как бы естественными заграждениями. Человек, не знакомый с ними, должен был неминуемо попасть в болото или в непролазную чащу. Лодки пиратов тоже были запрятаны от постороннего глаза, но главной обороной злоумышленников была та тайна, которой они сумели себя окружить. И для соблюдения тайны была выработана особая система условностей. Участники шайки связывались страшными клятвами, а разветвления ее в населении штатов были так велики, обороты так обширны и скрытны, что желавший выдать своих не знал бы, кому довериться, – адвокат или судья, к которому он вздумал бы обратиться, мог сам быть членом шайки и погубить его.

Остров был надежным убежищем для всех, не ладивших с правосудием. Преступник скрывался на острове, а новые товарищи его искусно распускали слух о том, что он бежал в Техас. Атаман определил награду тому, кто предотвратит предательство, заколов изменника. Такая благоразумная и жестокая мера, сулившая тысячу долларов чистоганом, представляла столько соблазнительного, что каждый ревниво следил за другим, равно как и за самим собою, удерживаясь от малейшей неосторожности.

В первую субботу каждого месяца происходило общее собрание под председательством Келли.

Пираты грабили чаще штат Миссисипи, чем Арканзас. Один из них, приютясь на вершине дерева, как вахтенный на мачте, наблюдал за обоими берегами, подавая сторожевые сигналы. Для спасения атамана от опасности, на юго-западной оконечности острова, за песчаной отмелью, стояла всегда наготове лодка с притаившимися четырьмя гребцами. Тропинка, ведущая к ней, была известна лишь посвященным. Эта лодка была нахально на виду, но окружавшее ее мелководье не допускало к ней большие суда, и они считали ее просто заброшенной.

Глава VI. Пираты и их главарь

В «Зале холостяков» царило большое веселье. В большом камине, несмотря на летний день, горел огонь, и двенадцать рослых молодцов лежали возле него с трубками в руках.

Все эти люди были одеты как обыкновенные судовые рабочие, и на них не было видно оружия, но стены залы были увешаны длинными американскими карабинами, французскими охотничьими ружьями, немецкими штуцерами, испанскими стилетами, ножами, топорами, аншпугами и другими боевыми орудиями. Один из присутствующих напевал вполголоса грубые кабацкие песни, другие поджаривали на вертелах ломти личины или куски дроф. Некоторые отбивали ногами такт песенки, ее наигрывал громадный негр довольно, верно, на плохой скрипке.

Дверь отворилась, и в залу вошел высокий и статный человек в черной пуховой шляпе, надвинутой на глаза, широких матросских шароварах и лоцманской куртке.

Это был сам капитан Ричард Келли, предводитель шайки пиратов.

Несмотря на грубость и дерзость, бывшие в зале тотчас же поднялись. Легким кивком Келли ответил на их глубокие поклоны. Все молчали и только смотрели почтительно на вождя. Он подошел, тоже молча, к камину, посмотрел задумчиво на огонь и потом принялся быстро ходить взад и вперед по зале, заложив руки за спину.

– Воротилась лодка из Хелены? – спросил он у человека, появившегося в дверях.

– Нет еще, ваша милость, но, стоя очередным на вахте, я заслышал вдали плеск весел… Прикажете что-нибудь?

– Пусть барка будет наготове, – сказал Келли, опускаясь на стул, поставленный для него у камина. – Лошади должны прибыть из Арканзаса в эту же ночь; Джонс обещал это наверное, их нельзя оставлять здесь. Трое из вас переправят их в Уиксбург. Дальнейшие мои распоряжения узнаете там от констебля Брума.

– Замечательно, как нам сочувствуют административные лица! – воскликнул с хохотом один из пиратов по имени Блэквуд. – Вряд ли найдется город, где у нас не было бы сообщника между констеблями, сторожами, даже адвокатами, судьями или почтмейстерами! Если только засадят в тюрьму кого из наших в Арканзасе или Миссисипи, все равно его оправдают. Поверите ли, капитан, что граждане Пинквиля выбрали на прошлой неделе в прокуроры нашего Тоби Кривого! Будь я проклят, если не постараюсь послушать хотя бы одну из его речей!

Келли усмехнулся, но не ответил ничего и встал, говоря:

– Блэквуд, мне надо сообщить тебе кое-что…

Он вышел, не дожидаясь ответа, и Блэквуд последовал за ним на открытую площадку перед домом, ярко освещенную луной.

– Блэквуд, – сказал Келли своему подручному, – наши дела идут хорошо, но мы в опасности. Наша тайна известна слишком многим, измена грозит страшной опасностью всякому, кто решился бы на нее, но все же ее нельзя считать невозможной.

– Так что же? Допустим, наше убежище будет открыто; какое свиное рыло возьмет нас отсюда живьем?

– Но нам могут грозить беды, которые трудно предвидеть. И если мы будем вынуждены бежать отсюда, где найдем мы подобное?

– А маленький островок, заливаемый водой?.. А хижинки среди болот?.. Мало ли у нас нор!

– Да, но этого еще недостаточно, – проговорил Келли, снимая шляпу и встряхивая волосами, мокрыми от росы.

Он был хорош собою. Лоб окружали волнистые волосы, в темных глазах – разбойная удаль, рот оживлялся самонадеянной улыбкой. Глядя на него, Блэквуд спросил с недоумением:

– Чего вы опасаетесь, капитан? Подозреваете кого-нибудь из наших? Назовите этого подлеца…

– Нет, – сказал Келли. – Была подобная опасность, но она миновала. Тебе известно, что наш пойманный Роусон едва не выдал нас, стараясь спасти себе жизнь. Если он не успел этого сделать, то лишь потому, что Регуляторы сами оплошали и дали нашему индейцу вовремя раздробить ему голову. Но подобный случай может повториться, наше убежище превратят в груду развалин, мы останемся без приюта, и потому нам надо заблаговременно принять меры против подобной беды.

– Но что же мы можем сделать?

– Очень многое, и все это в наших силах. Начиная с завтрашнего дня всю добычу из Нового Орлеана мы будем отправлять уже не сюда, потому что было бы глупостью копить здесь богатства на пользу тех, которые, рано или поздно, разорят наше гнездо. У нас немало сообщников в Техасе, и мы будем переправлять все к ним туда. Не посчастливится нам здесь – что же! Там будут у нас капиталы, и с ними мы можем начать новые операции.

– Совершенно верно, но что же можем мы сделать, скажу я опять. И потом, рассудите: мы держимся здесь уже три года, и ни в штате Миссисипи, ни в Арканзасе никто не подозревает о существовании нашего убежища!

– Именно! В течение последних десяти месяцев общество наше так увеличилось, что тайна становится почти невозможной. Нас могут выдать; это почти неизбежно, и потому нам следует думать только о средствах.

– Какие же еще средства? – спросил Блэквуд с недоумением.

– Нам необходимо завести собственный пароход.

– Пароход! Идея великолепная!.. Мы можем отправиться на нем прямо в Техас. Но как вы полагаете добыть себе этот пароход? Купить? Иным способом? А потом, и это главное, где мы его будем держать, чтобы он был у нас всегда под руками?.. И выходит, что мысль прекрасная, но она… неосуществима.

– Весьма осуществима. Именно ты будешь капитаном парохода, развозящего товарные грузы между Мемфисом и Напомоном. Это послужит нам к взаимовыгоде с нашими сообщниками. Он может стоять здесь подолгу на якоре. Проезжающие суда будут предполагать, что он принадлежит лицам, которые задумали пробраться восточным рукавом реки, чтобы объехать остров кругом…

– Но покупка будет нам стоить недешево…

– За деньгами дело не станет. Савэдж Билл извещает меня, что ведет сюда с берегов Уабаша барку с богатым грузом и что у владельца ее мы найдем порядочную сумму наличными. Пишут мне также из Питсбурга, Цинциннати, Луисвилля и других мест, что к нам в руки направляется немало роскошной добычи. Надо удвоить сторожевые посты, чтобы не пропустить ни одного груза… Ночи теперь коротки, и надо успевать убирать захваченное до рассвета, иначе всякий проезжий судовщик выдаст нас.

– Кому поручите вы покупку парохода?

– Я отправился бы сам для этого в Северные Штаты, но у меня дела здесь. Что пишет оттуда Симпсон?

– От него нет никаких известий, и это очень странно… Он все еще в Джорджии, и последние донесения о нем говорят в его пользу.

– Он действует слишком самостоятельно и пользуется нашей поддержкой, только покуда это приносит ему личную выгоду. Но его не трудно осадить. Мы напустим на него нашего адвоката, Брума.

– Но Брум уже выехал оттуда… он здесь.

– Что же, отправим его опять туда. Он может взять одну из тех лошадей, которых сюда приведут, и продать ее там. Приготовили настил, чтобы перевести их с парома?

– Все готово, капитан. Но позвольте мне спросить: как прошла эта продажа с аукциона в Хелене? Наш самозваный наследник не попался? Признали его права?

– Как же! – ответил Келли, смеясь. – Штука отличная, ее можно повторить при случае. Сумма выручилась порядочная.

– И неужели никакого подозрения? Эти простаки поверили, что Гольк со своим экипажем погиб в Миссисипи? И смерть его приписали гибели лодки у наших подводных камней?.. Забавно! Любопытно мне знать, как продались три последние наши барки в Новом Орлеане… Их перекрасили?

– Нет, но наперед надо это делать. Я распорядился уже привезти сюда краски. Первое судно, которое мы возьмем, будет перекрашено, а уж в новом виде отправлено в Новый Орлеан – разумеется, если груз будет того стоить. Мне доставлен адрес негоцианта, который будет забирать от нас товар… Да, вот еще что, вчера прибыл в Хелену один человек, который едет в Литл-Рок для покупки там земель, соседних с нашими в Арканзасе. Выедет он из Хелены завтра утром, рано, на серой лошади…

Его провожает почтарь, состоящий при мальпосте, и знает, в чем дело. Он подготовит все; они вместе прибудут к почтовой конторе в деревне Стронг. Этот малый не желает ночевать там, боясь, что с него возьмут дорого, а остановится в доме, отстоящем на три мили от Стронга… Дом на правой стороне дороги; на окне будет свеча. Понимаешь?

– Как не понять! Но что прикажете делать с девушкой, что привели сюда вчера наши люди?.. Она помешана, кажется.

– Как же ты допустил ее сюда, на остров? – крикнул взбешенный Колли. – Я приказал кентуккийцу покончить с нею, но он так упрям…

– Я не очень-то доверяю этому человеку, ваша милость. Негр Боливар указал мне на многое…

– Боливар хитрая голова; поручите ему следить за кентуккийцем… Затопили обе барки, с которых сняли груз?

– Да, ваша милость, в двух милях отсюда, чтоб подальше от нас.

– Прекрасно… Не худо бы тоже бросить одну или две затонувшие лодки на берег, чтобы отбить охоту у всех приставать сюда.

– Как же вы решаете насчет парохода?

– Разумеется, скрывать мы не будем, деньги будут взяты из общей кассы, – ответил Келли после раздумья. – Я заговорю об этом плане на собрании… Но где же эта девушка?

– Я запер ее в № 2, но мистрис Келли сжалилась над бедняжкой и взяла ее к себе.

– Хорошо. Джорджина знает прекрасно, что это мне не понравится. Надо спровадить эту дурочку, и как можно скорее. Пошли ко мне Боливара. Без того здесь слишком много женщин, и уже это одно заставляет меня бояться за нашу безопасность. По нашему уставу, нам можно держать здесь лишь двенадцать женщин, а эта уже восемнадцатая!

Говоря это, капитан ходил взад и вперед в большом волнении, но внимание его было отвлечено прибытием людей из Елены. Они шли гуськом по узкой тропинке и раскланивались с атаманом. Тот даже не ответил на их приветствие и сухо спросил:

– Письма где?

– Одно только, ваша милость, – сказал человек со шрамом на лице, – и почтмейстер передал мне его лишь за несколько минут до нашего отъезда.

Келли взял поспешно письмо и направился к дому, но остановился при входе в него и сказал Блэквуду:

– Пошли же ко мне негра… и если лошади прибудут ночью, дай им отдохнуть несколько часов, но на рассвете выкупайте их и отправьте тотчас в глубь страны… Воротился ли Сандерс?

Вперед выдвинулся молодой человек; он мог бы считаться красавцем благодаря стройному стану, голубым глазам и длинным белокурым волосам, но он был так пьян, что вся его привлекательность исчезла. Он сделал несколько шагов, пошатываясь и бормоча:

– Капитан Келли… имею честь…

– Довольно, Сандерс, ложитесь спать. Я потребую вас к себе завтра утром.

Сказав это, Келли вошел в свой домик и запер дверь на замок. Сандерс поплелся назад, продолжая бормотать:

– Скажите, как бесцеремонно… Потребую вас утром к себе… Спрашивается, зачем? Чтобы свернуть голову еще какой-нибудь несчастной девчонке?.. Разбить… ей… сердце?.. Ну, пусть он меня представит… пусть его… Товарищи мои!.. Порою мне так…

– Ну, ну! – перебил его Блэквуд, хватая его под руку. – Мы все устали, спать хотим… И тебе тоже надо, а то глаза будут красные, перестанешь нравиться женщинам…

– Правда твоя… правда! Идем спать! Слава купидону и всем смазливым рожицам!.. Ты не сердишься на меня?.. Не сердись… Но хотя бы мне миллионы давали… не променяю я… своей физиономии… на твою… или на такую, как у того… со шрамом…

– Ладно, ладно! Где уж нам равняться с тобой! – отвечал тот со смехом. – А все же ложись… на завтра нам много работы.

Он уложил его и не отошел прочь, пока тот не заснул совершенно; иначе Сандерс мог подняться снова и напиться уже так, что никуда не годился бы на другой день.

Глава VII. Красавица Джорджина

Маленькая комнатка изящного домика, убранная с баснословной роскошью, была уже до того переполнена всякими вещами – десятой доли которых было достаточно для ее украшения, – что походила более на магазин, чем на будуар.

Три стены этого покоя были затянуты драгоценнейшими шелковыми материями, затканными серебром, но и эта чудная обивка закрывалась зеркалами, картинами, статуэтками из бронзы и слоновой кости, великолепными канделябрами и роскошным оружием. Четвертая стена была разукрашена всевозможными дорогими вещами, сама же представляла собой подобие стенки в корабельной каюте. Такое сходство особенно придавали ей крошечные оконца со ставнями. Простенки между этими окнами были почти закрыты тропическими растениями, вьющимися до потолка, одеждами из индейских тканей и оружием тоже индейского ремесла.

Все это убранство производило впечатление излишества, неумеренного, не смягченного вкусом великолепия и скорее неприятно поражало взор, нежели очаровывало его.

Посредине роскошного помещения стоял диван, на котором лежала, опираясь на мягкие подушки, молодая женщина в белом платье.

Рядом с нею, на низеньком табурете, сидела другая женщина, закрывшая лицо руками в глубоком отчаянии.

– Он не умер, дитя мое! – говорила женщина в белом, ласково поглаживая ее волосы. – Верьте мне, он жив и уже, может быть, ищет вас. Но как ему знать, где вы находитесь?

– Нет! – отвечала та, поворачивая к ней лицо, орошенное слезами. – Он не воротится более, он на дне реки. Разве я не видела, как его поразила пуля, как он упал… Я слышала плеск воды при его падении… и после этого я лишилась чувств.

– Слушайте, Мария, я все же не знаю ничего обстоятельно. Если вы хотите, чтобы я была вам полезна, вы должны рассказать мне все.

– Вы хотите, чтобы я еще больше растравила свои раны?.. Но не сердитесь. Шесть месяцев назад, он, которого я потом полюбила, ступил к нам в дом первый раз. Он был так добр, благороден, благочестив… Родители мои не отвергли его любви ко мне и благословили наш союз… Я стала женою моего Эдуарда. Но он все восхищался Югом, на котором бывал прежде, и уговорил моего отца переселиться из Арканзаса туда. Отец продал свое здешнее поместье, получил за него хорошие деньги, и мы отправились в Луизиану, нагрузив все наше имущество на плоскодонную барку. Эдуард взялся править ею сам, без лоцмана, он знал отлично наши реки. Действительно, мы прошли благополучно Уабаш, Огайо и вступили в Миссисипи… Но третьего дня, по ошибке Эдуарда, быть может, мы наткнулись на островок… О, я не могу больше, я схожу с ума!

– Что сталось с Эдуардом?.. С вашим отцом, с вашей матерью?..

– Они все погибли…

– А вы?..

– Пожалейте меня! Не спрашивайте более… О Боже!.. Эдуард, мой Эдуард не мог даже защитить своей жены… не мог избавить ее от этих отвратительных воспоминаний!..

Она замолчала, беспомощно опустив свою голову на грудь.

– Вы останетесь со мною, Мария, – произнесла слушавшая ее женщина. – Не вырвут вас от меня… Он не посмеет! – прибавила она, как бы говоря с собою. – Я употреблю все усилия… Но отдохните.

Она встала и отвела несчастную в небольшую комнатку, примыкавшую к той, в которой они находились. Едва успела она затворить дверь, как послышались мужские шаги, и Келли вошел, спрашивая с заметным раздражением:

– Где эта женщина?

– Так-то здоровается теперь Ричард со своею Джорджиной? – проговорила красавица шутливо. – Ему нужно видеть чужую женщину, а не меня!

– Нет, Джорджина, – сказал он ласковее, – ты знаешь, что я вижу только тебя среди всех…

Он нежно обнял ее.

– Мне нужно знать, где она. Ты поступила нехорошо, взяв ее сюда.

– Слушай, Ричард, – сказала Джорджина, обвивая прелестными руками его шею, – я попрошу тебя оставить ее при мне. Ты сам знаешь, до чего грубы, невоспитанны здешние женщины… и они ненавидят меня за то, что я не разделяю их циничных удовольствий… Эта Мария – дочь простого фермера, но такая милая, образованная… Она будет мне подругой, и это утешит ее в ее собственном горе…

– Дорогая моя, ты знаешь наш устав, – возразил Келли, усаживаясь на оттоманку. – Женщины не должны вмешиваться в распоряжения, касающиеся общей безопасности…

– А я тебе скажу, Ричард, что ты никогда не делаешь ничего для меня. Что бы я ни попросила, у тебя найдется всегда причина отказать. Вот ты не взял меня ни разу с собой в Хелену…

– Я уже говорил тебе, что и сам не смею туда показываться.

– Так оставь мне хотя бы эту прелестную женщину, единственную, на которую я могу смотреть здесь без отвращения.

– Это очень лестно для меня…

– Ты несносен сегодня, Ричард!

– Будь благоразумна. Оставаясь здесь, эта женщина неизбежно увидит Сандерса…

– Так это он, негодяй…

– Не брани его, он нам очень полезен. Но мне надо поговорить с тобою о деле. Наше положение здесь становится очень опасным; нам необходимо скрыться отсюда, в глубь Техаса. Будь готова на всякий случай.

– А твои товарищи?

– Они выберут себе нового атамана.

– А если они не захотят тебя отпустить?

– В таком случае они последуют за мною, – ответил Келли. – Но, как бы то ни было, эту женщину нельзя здесь оставить… Надо опасаться всего, что может выдать наши намерения.

– Но что станется с нею, если я соглашусь с ней расстаться? – спросила с тревогой Джорджина.

– Боливар отвезет ее в Натшец. Ты довольна?

– Мне приходится всегда только повиноваться тебе, – проговорила она, хмуря брови. – Прошло то время, когда мое желание было законом для тебя!..

– Но рассуди же, пойми, что мы не можем жертвовать нашей безопасностью, нашей жизнью ради какой-то полупомешанной! – сказал Келли, обнимая жену. – Если бы я еще оставался постоянно здесь, мне было бы легче исполнять твои прихоти… Я сам охранял бы тебя…

– Ты опять уезжаешь?..

– Необходимо.

– Слушай, Ричард, – начала она, смотря ему пристально в глаза, – если я только узнала бы, что ты мне не верен, что ты обманываешь меня… тогда как я пожертвовала тебе не только свою жизнь, но и жизнь родителей моих, если бы уверилась в твоей измене… о, клянусь тебе духом тьмы, я отомстила бы тебе так, как не мстила еще никому ни одна женщина!

– Ты ревнива, Джорджина? – сказал он, снова обнимая ее. – Но для кого же я тружусь? Ради кого стал я вне закона, пролил первую кровь?.. Твоя ревность не сердит меня, она говорит о твоей любви, но ты все же несправедлива. Я знаю, что ты не равняешь меня с другими, что ты уважаешь меня, что ты и не полюбила бы меня, если бы я был недалеким малым. Но имей же доверие ко мне…

– Хорошо! – воскликнула она. – Я буду доверять тебе во всем, но не запирай же и ты меня совершенно, познакомь со своими друзьями…

– Исполнить такую просьбу труднее, чем ты думаешь…

– Ты отказываешь?

– Кто же говорит это? А ты стала недоверчива, Джорджина. Скажи, кстати, зачем был послан на берег твой метис? Подсматривать за мной?

– Если бы и так?.. Что же из этого?

– Я так и подумал. Ты совершенно перестала доверять мне, бедняжка? Ну, хорошо, посылай своего соглядатая, я не буду его прогонять, пусть следит за мной повсюду и доносит тебе обо всем, что увидит. Довольна ты?

– Но как решишь ты насчет этой несчастной?

– Пусть она останется пока при тебе, потому что я увожу с собой Сандерса. Но когда Блэквуд воротится сюда, ты не будешь уже противиться, я надеюсь, исполнению тех правил, которые установлены для безопасности не только нас, но и для личной твоей?.. Ты все еще сердишься на меня?

– Могу ли я сердиться, когда ты такой добрый? – проговорила она, обнимая его.

– У нас столько внешних опасностей, что не надо создавать себе еще внутренние бури… Будем жить в мире!

Пока Келли говорил со своей женой, Блэквуд и негр тоже беседовали кое о чем.

– Что-то он затевает, – говорил Блэквуд. – Хотелось бы знать его настоящие намерения.

– Он решительно никогда не скажет правды, только я умею угадывать! – отвечал негр. – Если он говорит, что пойдет вверх по реке, это значит, что по течению. Если скажет, что едет в Арканзас, то, поверь, Арканзас последнее место, о котором он думает.

Блэквуд, посмотрев на негра, принялся расхаживать взад и вперед и потом спросил неожиданно:

– Ты сопровождал его в Хелену когда-нибудь?

Негр взглянул на него тоже пристально и только через минуту кивнул утвердительно головой.

– И тебе известно… – продолжал Блэквуд.

– Молчи! – шепнул Боливар, поглядывая с испугом на дом пирата. – Я не стану говорить ни слова о его делах; я поклялся молчать, да и помню хорошо, как он обошелся с тем испанцем: отрезал ему нос, уши, руки… и потом кинул издыхать в болоте… О, белые свирепее черных!

С вершины соседнего дерева раздался свист.

– Вот еще какая-нибудь новая работа привалила! – проворчал негр. – Старых мало… Всех лошадей зараз перевезут?

– Нет, Регуляторы настороже и подметят наши следы. Тех двух коней, которых мы ждем из-за реки, проведут через болото. Это поручено Бойсу, а прочих доставят водой… Но пойдем же скорее на пристань, надо помочь вывести лошадей.

Животные были страшно измучены, они отказывались есть превосходный корм, который им засыпали в ясли, приведя их в конюшню. Джонс Бойс рассказывал, что загнал коней так, потому что за ним самим гнались Регуляторы. Речь его была прервана появлением Келли, который не стал расспрашивать Бойса, а отвел Блэквуда в сторону и сказал:

– Джорджина настаивает на том, чтобы посылать метиса на тот берег… В первый же раз, когда она его пошлет, пусть перевозит его Боливар… но чтобы тот до берега не доехал… Ты меня понимаешь?

– Не доехал… то есть вы разумеете метиса Олио?

Келли кивнул головой и продолжал:

– Приказания Сандерсу изложены в этом конверте. Все остальное тебе известно.

– Когда вы поджидаете Сэвэджа?

– Очень скоро. Согласно его расчету, он должен был прибыть со своими пассажирами в Хелену еще вчера. Вы условились насчет сигнала?

– Как же, ваша милость. Он пойдет близехонько от острова, сделает выстрел у подводных камней и потом выбросит судно на берег немного пониже.

– Отлично. Лошадь моя отдохнула?

– Совершенно, ваша милость. А как же насчет этой молодой женщины?

– Ты передашь ее негру, которому я уже сам отдам приказания. Ложись спать… А тебе надо наблюдать за этим молодцом.

– За кем еще? За Джонсом?

– Да! Не выпускай его с острова, пока я не прикажу.

– Он кажется таким преданным…

– Тем лучше для него. Прощай.

Глава VIII. Тайное совещание среди болота

Солнце стояло уже часа два над горизонтом, когда на полузатопленной степи, окаймляющей Миссисипи на протяжении нескольких миль, напротив таинственного острова показались два всадника на превосходных конях.

Среди этого громадного болота не было видно ни одной тропинки, не было никакого следа, указывающих на присутствие человеческого жилья. Всюду виднелись лишь камни и стволы подмытых водою деревьев, над которыми носились тучами рои москитов.

Но всадники знали дорогу; они ехали уверенно среди окружавших их грязных луж. Тот, который постарше, был грязен и дик, под стать дикой природе, но младший был изящен и вежлив. Он не походил на местного охотника или пионера, а казался щеголем, выехавшим прогуляться на чистокровнейшем скакуне. На нем был светло-коричневый редингот, сшитый по последней французской моде, белый шелковый жилет и цветные панталоны, и только ноги его были в красных фланелевых гетрах, подобных тем, которые носят западные фермеры. Он был очень красив собой, и если бы на его верхней губе не пробивались усы, то его миловидное лицо с голубыми глазами, выглядывавшими из-под черной шляпы самого изящного фасона, могло заставить всех принимать его за переодетую девушку. Но никогда еще красота не была столь обманчивым признаком душевной чистоты.

Этот юноша явился на остров под именем Эдуарда Сандерса, и его испорченность и способность к лицемерию принесли большие выгоды пиратам. Никому не было известно его прошлое, да он сам о нем не рассказывал: никто и не старался его расспрашивать. Сандерс говорил только, что он из Джорджии, сын плантатора.

Он появлялся очень редко на острове и не сходился близко ни с кем, кроме самого Келли и его жены. Единственный с кем он еще беседовал по временам, был Блэквуд, уверявший, что «грабеж – такое же занятие, как и прочие», и пристрастившийся к этому, как индеец к охоте за бизонами.

Блэквуд был на этот раз в костюме фермера, но с карабином за плечами и ножом за поясом. Он выдавал себя за колониста, снявшего недавно ферму на берегах Миссисипи и желающего поместить деньги в какое-нибудь выгодное предприятие. Оба они направлялись в Хелену, куда Сандерсу было дано тайное важное поручение.

– Ну, дорога! – воскликнул Сандерс. – Здесь кости переломаешь и, что еще хуже, выпачкаешься с головы до ног… Хорош я буду по приезде в Хелену. Не заблудились ли мы?

– Нет, не бойтесь, прямая дорога. Хелена уже в какой-нибудь миле от нас… Вы вправду порядочно выпачканы… Вы же не захотели завернуться в одеяло, как я вам советовал?

– Мне не отчистить потом пуха от моего платья в течение целой недели. Высохшая грязь скорее отстанет… Но расскажи-ка мне, с какою целью покупаем мы пароход?

– Я говорил уже вам, что мы надуем тех, которые выследят нас… Удерем от них с нашими капиталами на паровом судне! Мысль недурна?

– Да… Пароход позволит нам заняться настоящим корсарским делом еще по дороге в Мексику… Нам легко будет перехватывать небольшие шхуны и другие мелкие суда… а почем знать, со временем не наложим ли мы руку и на какой-нибудь пароход дяди Сэма[3]? Это была бы уже заправская добыча!.. Но прежде чем воспользоваться пароходом, надо его купить.

– Много у нас денег в кассе? – спросил Сандерс после некоторого размышления. – В последнее время у нас было много добычи.

– Денег? Право, не знаю. В субботу атаман представит расчет. Мне известно только, что он переслал большие суммы в Мексику, для покупки там земель…

– Общество дало ему право на это? – спросил с живостью Сандерс, поворачиваясь к своему спутнику.

– Не думаю, – ответил Блэквуд. – Да к чему ему спрашивать разрешения? Все, что он делает, должно быть хорошо… Нам здесь несдобровать, я уверен в этом: атаман того же мнения. Я полагаю поэтому, что приобретение земель и парохода – дело разумное.

– Да, при условии, чтобы эти покупки совершались как текущий расход, не затрагивая наших частных сумм. Если же мы пожертвуем ими, то останемся совершенно во власти шайки и атамана. У меня нет ни родни, ни друзей, и я не нуждаюсь в пароходе, чтобы перевезти свое имущество. Скажу прямо, что не пожертвую и шести пенсов для этой покупки. А вы там поступайте, как знаете.

– Что же вы намереваетесь делать? Вы не сообщили мне даже, зачем едете теперь в Хелену.

– Спросите лучше, зачем меня туда гонят, я хотел бы отдохнуть несколько дней на острове. Ведь это не шутка провести барку по Уабашу, Огайо и Миссисипи до нашего острова. Не говоря уже о заключительной комедии!.. И мне не дают даже выспаться, посылают на эти дьявольские дороги…

– Но зачем?

– Чтобы похитить хорошенькую девушку. Тут в перспективе наследство, Блэквуд!

– Наследство! Чье?

– Не спрашивайте. Я сам ничего не понимаю. Как не знаю того, где атаман пропадал это время.

– Я знаю. Он был в Джорджии. Но разве есть связь между этой поездкой и наследством?

– Почему же нет? Ведь Симпсон в Джорджии и постоянно переписывается с Келли.

– Это правда, но атаман ничего не сообщал мне, – сказал Блэквуд. – А вы уже знаете ту особу, к которой едете в Хелену?

– Я знавал ее в Индиане… У меня рекомендательное письмо к одному ее родственнику, у которого она гостит, мистеру Дэйтону…

– Дэйтон ее родственник! – воскликнул Блэквуд, в изумлении так натянув поводья лошади, что она поднялась на дыбы.

– Да, письмо к нему, но сама она сельская жительница, развитая, впрочем… Она меня знает, мне не трудно будет сладить дело.

– Но что за цель у атамана?

– Не знаю. Да мне что? Приказ состоит в том, чтобы сманить ее самое позднее в субботу в назначенное место. Действовать я буду кротко, если возможно. Остальное касается Келли. Он выплатит мне за эту проделку тысячу долларов из своего собственного кошелька… Но вы, Блэквуд, зачем вы едете в Хелену? Не с амурными ли делами?

– Мне надо тоже посетить одну даму…

– Великолепно! Блэквуд на любовном свидании! Вот потеха!..

– Смешного тут ничего нет. Особа, к которой я отправляюсь, мистрис Луиза Брэдфорд.

– Она! – воскликнул Сандерс. – Так эта ведьма еще жива? И она в Хелене? О, если она только меня увидит, то погонится за мною. Правда, что однажды в Циксбурге она помогла мне совершить один фокус. В Циксбурге я жил под чужим именем…

– Не бойтесь ничего, она не станет вспоминать ваше прошлое. Ей требуется схоронить свое… Но в случае, если бы она вздумала вам грозить шантажом, спросите ее, не осталось ли у нее еще больших гвоздей, из тех, которые доставил ей мистер Дайлинг несколько лет назад. Не забудьте эту фамилию: «Дайлинг»… Не забудете?

Сандерс, из предосторожности, записал это имя.

– Дайлинг, – повторил он в раздумье, – Дайлинг… я слыхал уже эту фамилию, как будто… Но какое отношение к этому имеют гвозди?

– Какое вам дело? – возразил Блэквуд. – Ну, вот мы и на большой дороге…

Он пустил свою лошадь в галоп. Сандерс последовал за ним, обчищая ручной щеткой свой костюм и приглаживая карманной гребеночкой свои растрепавшиеся волосы.

Глава IX. Двойная западня

Мистрис Дэйтон хотела сдержать слово, данное накануне молодому Лэйвли, и занималась приготовлениями к отъезду. Было решено выехать только к вечеру, сам Дэйтон воротился из своей поездки к больному уже поздно, очень устал, и жена не хотела оставить его одного.

Когда семья, пообедав, еще находилась в столовой, на дворе раздался стук копыт. Адель подбежала к окну и вскрикнула:

– Мистер Гэвс! Вот неожиданность!

– Что это за мистер Гэвс? – спросил шутливо Дэйтон. – У меня в доме такой не бывал, и если он явился теперь, то это, верно, к вам, мисс.

– Весьма вероятно, – сказала Адель, не смущаясь.

Я была так дружна с его женой там, в Индиане… Мария Моррис, дочь богача Морриса. Но зачем Гэвс тут, в Арканзасе? Я думала, что он на своих новых плантациях в Луизиане…

Дверь отворилась, и в комнату вошел молодой человек, которого читатель знает уже под именем Сандерса.

– Здравствуйте, мисс Адель, – сказал он, протягивая руку девушке. – Очень рад, найти вас в добром здоровье… Я имею честь видеть мистера и мистрис Дэйтон? – Муж и жена поклонились, а Дэйтон произнес радушно: – Наша милая мисс уже назвала вас; вы с нею старые знакомые, как кажется.

– В таком случае, рекомендательное письмо, которое дано мне, будет уже бесполезно. Меня снабдил им Порель, он теперь прокурор в Синквиле.

– Порель! Вы виделись с ним на этих днях?.. Уже столько лет мы не встречались друг с другом! – воскликнул Дэйтон.

– Он вспоминает о вас всегда с такой любовью и уважением, – ответил Сандерс. – Должность, на которую он теперь назначен, так почетна и выгодна, что вы порадуетесь за него…

– Но Мария? Говорите же о Марии! Где она теперь? – перебила Адель. – Что ее родители? Я думала, что вы все в Луизиане, на купленных вами плантациях…

– Нет, по счастью, мы узнали вовремя о невыгодности такого приобретения и купили другое поместье здесь, в штате Миссисипи, именно в Синквиле.

– В Синквиле! – воскликнула Адель радостно. – Ах, как это хорошо! Синквиль всего в шести милях отсюда, и я непременно приеду к вам в гости.

– Я и приехал сегодня именно с тем, чтобы передать вам приглашение от Марии, но вы должны распорядиться так, чтоб погостить у нас подолее. Она надеялась, что вы поедете со мной сегодня же… Я и приехал в кабриолете, только оставил его за рекой, а сюда явился верхом, не зная, где именно вы живете, в городе иди на даче…

– Но как же распорядиться тогда с поездкой к Лэйвли? Или вы ее отложите? – спросил Дэйтон.

– О нет, это невозможно, – возразила жена. – Мы дали вчера слово молодому Лэйвли на сегодня, и мать его ожидает нас. Она обидится, если мы ее обманем. Пусть лучше мистер Гэвс поедет теперь с нами, Адель же отправится в Синквиль завтра с ним, и все уладится.

– Меня задерживают дела, – прибавил Дэйтон, – а вы будете, без сомнения, для моих дам лучшим проводником, чем наш старый Цезарь.

– Я горжусь вашим доверием, но, к сожалению, я не знаю дороги…

– О, я буду вашим вожатым! – воскликнула Адель.

– За таким проводником я пойду куда угодно, хоть на смерть! – любезно заметил гость.

– Мистер Гэвс, – сказал Дэйтон, – выражение, немного странное в устах молодого мужа, и если бы ваша жена слышала.

– Мария и я, обе мы хорошо понимаем, что значат такие слова, – перебила Адель. – Мистер пишет иногда стихи, а поэты склонны к преувеличению. Но наши лошади выказывают нетерпение… едем!

Она быстро вскочила в седло без помощи Сандерса, который успел только вставить ее ножку в бархатное стремя, и маленькая кавалькада выехала из города по дороге к ферме старого Лэйвли.

Почти одновременно по реке спускалась к городу большая плоскодонная барка, на которой кроме гребцов находились два человека, уже знакомые читателям: старый Эджворт и молодой приятель Том Барнвел. Волчок сидел у ног хозяина и смотрел с любопытством на работу матросов. Он был очень сердит. Сэвэдж придумывал разные предлоги, чтобы избежать остановки в Хелене, но Эджворт поставил на своем.

– Это безумие, приставать здесь, – ворчал Сэвэдж. – Чтобы выплыть отсюда, нам придется выбиваться из сил; сверх того, и товар продался бы лучше в других местах.

– Что это за местечко? Я и не слыхивал такого имени, хотя спускался по Миссисипи не раз, – сказал Том.

– Может быть, вы и других новых мест не знаете, – возразил Билл Сэвэдж. – Тут в какой-нибудь год страна так изменяется, что и глазам не веришь. Вот, хотя бы и самая Хелена. Когда я начал плавать, здесь стояло всего несколько домиков, а теперь это целый город. И везде так. Четыре года назад некто Монгомери построил хижинку на мысу, нынче это ключ ко всей западной окраине. Все спускающиеся по Уайтривер до Арканзаса идут через этот пункт – путь короче. Один купец, поселившийся там недавно, закупил один целую барку с пшеницей, а купец этот еще далеко не из самых богатых в местечке.

– Хорошо, если не продам всего здесь, зайдем и туда, – сказал Эджворт.

Когда барка пристала к берегу, старик, оставив двух людей для охраны, отпустил других погулять, а сам пошел с Томом узнать в городе о ценах на товар. Билл Сэвэдж не пошел с ними; он остался на берегу. Когда же они скрылись из виду, он поспешно пошел к одиноко стоявшему домику и стукнул в дверь два раза.

Мистрис Брэдфорд, выглянув из окна верхнего этажа, тотчас же спустилась вниз.

– О, Билл! – воскликнула она. – Как я рада тебя видеть! Жду уже целых три дня. Мой покойник недаром говаривал: «Луиза…»

– Нельзя ли без ваших дурацких россказней? – перебил Сэвэдж, не церемонясь. – Какие вести с острова? Есть кто-нибудь из наших в Хелене?

– Все такой же медведь! Я думала, вы немного пообтесались. Но я не позволю собой всякому помыкать. Мой покойник говорил: «Луиза, ты…»

– «…прекрасная, славная женщина», – договорил Билл, протягивая ей руку, видя, что она прогневалась уже не на шутку. – Пора привыкнуть ко мне! Я невоспитан, но все же не зол. Ну, милая моя, говорите: что новенького здесь? Если случится, что мне потребуется помощь, то найду я здесь кого из наших?

– Целый десяток! – крикнул кто-то с верха лестницы. – Как поживаешь, дружище? Приволок нам чем поживиться?

– Это ты, Блэквуд? – ответил радостно Билл, поднимаясь наверх. – Вот кстати! Нам надо покончить дело со стариком сегодня же вечером. Только знаешь что? Не пуститься ли нам в путь завтра днем? Если поведем барку между островом и левым берегом, то нам ничто не помешает расправиться с ней засветло.

– До свидания, мистрис Брэдфорд! – сказал Блэквуд. – Судно, о котором я вам говорил, будет иметь на корме флаг зеленый с красными. Остальное вы знаете.

Эджворт и Том ходили по городу, наводя справки, но не узнали ничего утешительного. Местные торговцы давали слишком низкие цены, не желая вступать в сделку и уверяя, что могут получать все дешевле через мистрис Брэдфорд. Они дали старику адрес этой особы, говоря, что он может сбыть ей весь свой груз.

– Нет, Том, – говорил Эджворт, – я вижу, что мне ничего не сделать в Хелене. Этот рулевой, Сэвэдж, все толкует о Монгомери-Пойнте. Может быть, у него свой расчет… какие-нибудь родственники или знакомые. Не лежит у меня сердце к этому человеку. Не замышляет ли он чего дурного? Я попросил бы тебя взять нашу шлюпку и поехать теперь же вперед; вниз по течению реки много городов, и ты наведешь справки о ценах, а я выеду на своей барке завтра, и ты встретишь меня в Монгомери-Пойнте. Так будет вернее. Возьми одного или двух из наших людей.

– Никого мне не надо, пришлите только Боба, чтобы помочь мне снарядиться в дорогу. Да, кстати: когда прибудете к острову № 67, не доезжая Монгомери-Пойнта, подайте мне какой-нибудь сигнал, чтобы мне не ехать понапрасну далее; выстрелите из карабина или привяжите одну из ваших цветных рубах к шесту так, чтобы я увидел.

– Мне надо отдать починить мой карабин здесь, – сказал Эджворт. – Здесь есть оружейники, успеют исправить завтра.

– Как это могло случиться?

– Не знаю. Пружина испорчена. Странно это.

Том простился со стариком. Эджворт остался на берегу, глядя, как молодой человек отвязывал шлюпку от барки с помощью Боба, а он принес ему на дорогу все необходимое, между прочим, и бочонок виски. Когда все было готово, Том махнул рукой на прощание и принялся энергично за весла.

Эджворт посмотрел ему вслед, потом оборотился и чуть не столкнулся с Сэвэджем.

– Это ваш родственник, мистер Том? – спросил рулевой, указывая на лодку. – Да, не ошибаюсь, это он!

– Он самый, – ответил старик.

– Зачем же он отправился без нас? И шлюпку забрал. А если она нам понадобится?

– Обойдемся без нее, – сказал спокойно Эджворт. – Том отправился вперед, чтобы узнать рыночные цены на разный товар, а мы выступим завтра и его догоним.

Билл Сэвэдж скрыл удовольствие, доставленное ему этим решением, и проговорил:

– А я встретился тут в трактире с одним купцом из Виктории. Он прослышал о вашем грузе и спрашивал меня, где бы с вами повидаться.

– Где же эта Виктория?

– Она немного пониже устья Уайт-ривера, по ту сторону Миссисипи… Из Монгомери-Пойнта ее видать.

– А как зовут этого купца?

– Не спросил я… Скажу только, что наружность у него как будто не купеческая. Да вы сами лучше обсудите, когда с ним увидитесь. Он в отеле «Союз».

Эджворт пошел по указанному адресу, а Билл смотрел ему вслед со злобной усмешкой.

«Иди, старый глупец, – говорил он про себя. – Мы посмотрим, сохранятся ли так хорошо твои кости на дне Миссисипи, как кости твоего сына на берегу Уабаша… Иди, заключай торговую сделку, это уж последняя в твоей жизни».

Глава X. Ферма мистера Лэйвли

Ферма, принадлежащая семье Лэйвли, находилась в шести милях от Хелены, среди девственного леса, в котором было вырублено лишь пространство, нужное для расположения построек.

На стволе дерева, обструганного в виде скамьи, сидел возле дома совершенно седой, но бодрый, цветущий старик, щеки его горели румянцем, а глаза блестели добродушием и отвагой. Голова была не покрыта, и белые кудри падали волнами на загорелую шею. Одежда его состояла из серого суконного длинного сюртука, таких же панталон, синего жилета и белья ослепительной белизны, но, что было очень странно, ноги у него были совершенно босые. В стороне от него сидел молодой человек, он сдирал шкуру с убитого молодого оленя. Большая ньюфаундлендская собака, облизываясь, внимательно следила за его работой.

Этот молодой человек, зять старика, приехал недавно из западных штатов и поселился на соседнем участке, но домик его так и не был построен, и он жил пока со своей женой и тремя детьми на ферме у своего тестя.

– Славного оленя убил ты, Уильям, – говорил старик Лэйвли. – Окорока из него выйдут отличные. Славное дело охота, занятное… Но настоящее дело наше все же не то. Мы должны возделывать землю. Так и сказано: в поте лица…

Речь его была прервана лаем собаки и радостным восклицанием Джеймса, бросившегося отворять ворота приближавшимся гостям. Адель подняла свою лошадь и заставила ее перескочить на двор через невысокую изгородь. Мистрис Дэйтон и ее спутник въехали степенно через ворота.

Общество уселось под сенью раскидистого орешника, и старая мистрис Лэйвли, несмотря на возраст, не уступила никому чести прислуживать гостям. Она угощала их кофе, разнося чашки.

– Кто это с дамами? – спросил, сидя в стороне, зять Лэйвли, Уильям Кук, указывая на Сандерса. – Я как будто видал его где-то…

– Я его вовсе не знаю, и он здесь не по моему приглашению, – отвечал тихо молодой Лэйвли, взглядывая недружелюбно на приезжего. – Он говорит так фамильярно с мисс Аделью, как будто вырос с нею… Обходится, точно брат…

– Красивые у него волосы, – заметил Уильям.

– Хороши, нечего сказать, точно мочала!.. – проворчал Джеймс.

Угадать причину такого критического отношения к красоте гостя было не трудно. Сама Адель замечала недружелюбие своего молодого поклонника. Чтобы утешить его, она обратилась, говоря любезно:

– Мистер Джеймс, вы обещали мне прошлый раз рассказать подробно о вашей схватке с пантерой. Мистер Гэвс говорит, что невозможно одолеть пантеру, не имея при себе ничего, кроме ножа.

Джеймс, находивший неприличным хвастаться перед молодой особой своими охотничьими подвигами, проговорил в замешательстве:

– Да что… мистер Гэвс… я не знаю, право…

– Верно, легче побороть пантеру, чем рассказывать о том? – заметил Сандерс насмешливо. – Насколько известно, все охотники забывают упоминать о собаках, на долю которых и приходится, собственно, вся опасность. Сам охотник стреляет в зверя с изрядного расстояния, а когда животное уже издохло, вонзает в него нож раза два или три, стараясь не попортить шкуру, но в доказательство опасной схватки…

– Если я говорю, что убил сам пантеру ножом, – произнес Джеймс со сдержанным бешенством, – то это значит, что со мною не было собак и я не употреблял карабина. Может быть, вам и приходилось слушать хвастливые и лживые рассказы, но в наших лесах они не в ходу… И в нашей семье лжецов не водится.

– Позвольте, – сказал Сандерс, понимая, что всякая ссора помешает делу, – позвольте, мистер Лэйвли! Я вовсе не хотел сказать, что охотничьи рассказы принято считать за ложь. Охотнику просто позволительно увлекаться. Ему даже прощают…

– Этого я не понимаю. Могу только сказать, что я пользуюсь на охоте ножом только в случае самой последней крайности. Что же до пантеры, то Кук был свидетелем дела; пусть он и рассказывает.

Но старая мистрис Лэйвли перебила разговор, принимавший неприятный оборот.

– Не пора ли вам в комнаты? – сказала она. – Солнце уже зашло, а городские жительницы простужаются легко. Джеймс, помоги мне убрать все со стола.

Общество послушалось хозяйку, и скоро большая и уютная гостиная огласилась веселым говором. Старый Лэйвли рассказывал про былое, жена его хлопотала, стараясь всячески обласкать мистрис Дэйтон и Адель. Она говорила, мол, ни за что не отпустит девушку завтра же от себя. Пусть мистер Гэвс и не думает ее похищать! Он, такой любезный, не захочет огорчать всех!

Слушая речь матери, Джеймс мог только спросить молодую девушку подавленным голосом:

– И вы в самом деле хотите покинуть нас завтра, мисс Адель?

– Да, мистер Лэйвли, – ответила она задорно. – Мистер Гэвс увозит меня к своей жене.

Эти слова поразили бедного юношу.

– Надо припрятать остатки оленя от собак и хищников, – сказал он первое, что пришло ему в голову.

– Верно, верно, иди… А я расскажу презабавное происшествие…

Он принялся за рассказ, а Сандерс слушал с притворным любопытством. Все его внимание было поглощено оживленной беседой между старухой Лэйвли и мистрис Дэйтон. Речь шла о семье, жившей в Джорджии и состоявшей в родстве с мистрис Дэйтон и Аделью.

– Да, мистрис Дэйтон, – говорила старуха, – это достоверно. Моему мужу писали оттуда. Старый Бервик пережил только тремя днями свою жену, и завещание его хотели вскрыть в среду. Вы получите уведомление на этих днях. Но такого рода дела всегда тянутся, наши нотариусы и другие законники никогда не торопятся, если дело идет о выдаче денег.

Адель разговаривала с мистрис Кук, потом пошла помогать ей укладывать спать детей и выказала при этом такую милую заботливость, что молодая фермерша сказала, нежно пожимая ей руку:

– Дорогая моя, как я была бы счастлива, если бы вы вышли замуж за какого-нибудь фермера у нас, по соседству!

– Я люблю сельскую жизнь, – ответила девушка, краснея, – но если бы знать будущее… Вам было хорошо там, где вы жили прежде? Вы не жалеете о тех местах? – поспешно спросила Адель.

– И там было очень хорошо, но здесь мои родители и брат Джеймс, а я всех их так люблю! И здесь еще лучше. Может быть, и Джеймс встретит девушку, которую полюбит, женится, и тогда у нас будет тут целая своя колония. Мисс Адель, мне очень хотелось бы, чтобы вы жили поближе к нам.

– Ну, пора и на покой, дети! – провозгласил громко Лэйвли, любивший соблюдать порядки, однажды заведенные в доме.

По недостатку места было решено: дамы будут ночевать в доме самих Лэйвли, а мужчины во флигеле, занимаемом Куком.

Адель, уходя, заметила волнение Джеймса. Она шепнула ему на прощание:

– Вы сердитесь, мистер Лэйвли? Вы думаете, я не ценю приглашение ваших родителей? Но, право, мне хочется навестить подругу, которую я так давно не видала; я скоро вернусь, и тогда, если ваша матушка позволит, я погощу у вас, ваша дикая местность нравится мне более нашего города.

– Вы слишком добры, мисс, – проговорил он. – Разве я могу сердиться на вас?

– Покойной ночи, мисс Адель! – сказал Сандерс, подходя. – Желаю вам выспаться хорошенько, чтобы собраться с силами для завтрашней поездки.

Он взял руку молодой девушки и поднес ее к губам, после чего вышел из комнаты.

Джеймс оставался последним, но видел, что дамы ждут и его ухода. Он простился наскоро со всеми и пошел тоже во флигель, захватив с собой карабин и пороховницу.

Глава XI. Засада

Вся долина Миссисипи, в особенности же пространство к западу от реки, состоит из громадной болотистой площади, пересекаемой густыми камышовыми порослями и тощим хлопковым кустарником. Во многих местах равнина завершается озерами или непроходимыми болотами. Почва весьма плодородна, но разлив Миссисипи и ее протоков, усиливаемый еще дождями, позволяет ей высыхать лишь в августе и сентябре под палящими солнечными лучами. Тысячи миль земли остаются восемь или девять месяцев в году под водой, а в течение трех остальных из высыхающих болот и стоячей воды озер поднимаются миазмы, разносящие по окрестности губительную желтую лихорадку. Одно баснословное плодородие высыхающей почвы заставляет колонистов жить в этой зараженной местности. Они строят жилища на сравнительно возвышенных площадях.

Первые пионеры города Хелены построили здесь несколько хижин, но мало-помалу городок разросся.

Ферма Лэйвли в шести милях от города была расположена к северу от него, на склоне горы. Маленькая речка опоясывала усадьбу и впадала в Миссисипи. По ту сторону этой речки, прямо напротив дома, возвышался старинный индейский могильный курган, на котором старик Лэйвли собирался устроить беседку. Курган был очищен от кустарника и валежника, и около него были сложены бревна и доски.

Когда в доме все стихло, у реки, среди кустов, послышался шепот. Кто-то ворчал:

– Наконец-то улеглись! А только знаешь, Дэн, мне сдается, что нам здесь несдобровать. Так и кажется, что мы напрасно подвергаем себя большой опасности. Собак здесь много: разом почуют!

– Напрасно трусишь, Коттон! – отвечал другой голос. – Река под боком; прыгнем в нее – и след простыл, особенно при этом ветре. Не бойся же, увидишь, тебе достанется карабин. Вот только страшно мне есть хочется…

– Ты только и думаешь о еде.

– Хорошо тебе говорить! Когда я ел? Украл с голода горсть кукурузы в амбаре и за это получил заряд дроби в икру… И что за жизнь мы ведем? Травят нас, как хищных зверей… Ты задумал ограбить человека, теперь вся полиция против нас на ногах. Тебе еще хорошо, ты белый, можешь всюду зайти, тебя накормят без разговора, а я мулат, у меня тотчас спросят вид… Нет, такая жизнь мне невмоготу, и я вздохну свободно, лишь когда доберусь до благословенной Канады!

– Друг ты мой, до нее далеко, а в Иллинойсе и Миссисипи власти очень строги против беглых рабов. За ними охотятся…

– Знаю, поэтому я и думаю часто: не вернуться ли на остров, с которого мы бежали? Все же там собакам жить лучше, чем теперь нам с тобой.

– Как хочешь, Дэн, но я туда не пойду. Там слишком хорошо награждают доносчиков. Но рано или поздно остров будет открыт, а я давно уже извлек из опыта истину, что платят за музыку всего больше те, которые меньше всех плясали! Нам надо выбираться из штата, и для этого нужны деньги, а для того, чтобы достать их, нужен карабин. Надеюсь, мы добудем его в этом доме.

– Не забудь и пороховницу.

– Разумеется; не дурак же я. Но странно, что собаки вовсе не лают.

– Они собрались все там, у дерева, на котором висит оленина. Слишком хорошо дрессированы, чтобы ее тронуть. Я уверен, они не обратят внимания на меня, когда я проскользну в дом.

– Но если они залают?

– Ну, тогда прыгнем в реку, а потом сойдемся «Под тремя кипарисами».

– О Коттон, если бы ты не зарезал того человека понапрасну, мы были бы уже в Канаде.

– Думай лучше о том, как добыть мне карабин. Я надеюсь, что они все уже в постели.

– Только дай им уснуть хорошенько.

Во флигеле было всего две кровати. Одна из них была предоставлена старому Лэйвли, на другой Уильям Кук поместился вместе с Сандерсом, а Джеймс и старший сын Уильяма, девятилетний мальчик, легли на полу, подостлав под себя медвежью шкуру.

– Запер ли ты дверь? – спросил Уильям сына.

– Нет, – ответил ребенок, – но ведь собаки на дворе.

– Но чего же вы боитесь? – заметил Сандерс, смеясь. – Нас здесь не мало, и мы с оружием.

– Осторожность не мешает, – возразил старый Лэйвли, потягиваясь на кровати. – Воровства много. На днях чуть было не украли карабин у соседа нашего, Бойльса… Ты рассказывал, Джеймс?

– Да, только Бойльс возвратился вовремя, чтобы прогнать грабителей, а они в ту же ночь забрались к старому Госвелю и ранили его тяжело. Унесли, впрочем, только его пистолет и кое-что из одежды.

– И портфель Госвеля, – прибавил Кук. – Денег в нем не было, но зато находились очень важные для Госвеля бумаги: так рассказывает Драпер.

– Где ты видел Драпера? – спросил Джеймс.

– В лесу. Он помог мне взвалить убитого мной оленя на лошадь.

– Кто же эти разбойники? Неизвестно? – спросил Сандерс.

– Подозревают одного белого, по имени Коттон, и мулата, принадлежавшего Аткинсу, – отвечал Уильям. – Коттон зарезал одного человека в графстве Пойнсет. Шериф устроил за ним погоню.

– И напали на след?

– Они пробирались к северу. Убийство совершено между Мемфисом и Бэтсвилем. Но как только местные колонисты и охотники приступили к облаве на них, злодеи должны были повернуть назад. Мы все решили положить конец подвигам этих двуногих акул.

Старик уже спал. Скоро примеру его последовали и другие, и через полчаса в дверь, не запертую по оплошности хозяев, тихо юркнула человеческая фигура.

Глава XII. Охота за грабителями

Мулат, пробравшийся так незаметно во флигель, остановился неподвижно у дверей, чтобы убедиться в собственной безопасности. Но никто не сторожил, спали все. Тишина нарушалась только дыханием спящих и биением сердца самого Дэна. Он стоял, как пригвожденный к месту, и лишь сжимал рукою левую сторону груди.

Но он скоро пришел в себя – ему не угрожала опасность – и протянул руку к дверной притолоке, зная, что охотники вешают всегда ружья на этом месте. К его великой радости, он нащупал здесь карабин, но пороховницы при нем не оказалось, хотя эти предметы вешаются обычно рядом. Где ее искать? Малейшее неловкое движение могло выдать его. Он решил дорого продать свою жизнь и шарил тихонько по стенам и стульям.