Пачиков смог основать компьютерный клуб, из которого потом вырастет «ПараГраф», только благодаря тому, что в 1984 году решил устроиться вахтером в общежитие. Этот радикальный карьерный шаг определил его судьбу в гораздо большей степени, чем Академия наук СССР, которая до поры до времени оставалась для него основным местом работы.
Вахтеры были уникальным порождением советской системы. Они несли свою службу на входе в любой мало-мальски значимый объект. Зачем? Это оставалось загадкой. Не для обеспечения безопасности – вахтеры не имели ни подготовки, ни соответствующей экипировки, а доверенные им объекты в большинстве случаев не представляли интереса для злоумышленников. Да и предотвратить воровство они оказывались бессильны.
Вахтеры иногда вели учет входящих и выходящих, записывая паспортные данные каждого гостя в разлинованные вручную тетрадки. Но эта работа часто выполнялась спустя рукава и вряд ли имела практический смысл. И уж точно вахтеры не оказывали никаких услуг посетителям – концепция сервиса была чужда советскому человеку. Зачастую на будках вахтеров красовалась лаконичная надпись: «Справок не даем».
В советском обществе функция у вахтеров все же была: они создавали иллюзию порядка и контроля. Миссия Степана Пачикова в должности вахтера общежития состояла в том, чтобы в определенные часы сидеть на отведенном ему стуле и провожать строгим взглядом проходящих мимо людей. Бо́льшую часть времени Степан пренебрегал своими обязанностями и читал книги. Работая ночь через три, Пачиков получал 60 рублей в месяц – в дополнение к 180, которые ему платили в Академии наук.
Глядя на Пачикова, многие обитатели общежития, конечно, не верили, что он ученый, – с чего это научный сотрудник будет работать простым вахтером? И вряд ли они предполагали, что Степан сидит на протертом стуле и задает себе вопрос, который после тридцати лет одолевает многих: «Как же это я тут вообще оказался? Все же так в моей жизни хорошо начиналось – и так банально вышло».
К тому моменту прошло уже десять лет с тех пор, как Пачиков счастливо избежал крупных неприятностей в Тбилиси и отправился покорять Москву. Поначалу его карьера в столице складывалась вполне благополучно. Однако все испортил квартирный вопрос.
В Советском Союзе не существовало ни частной собственности, ни рынка жилья как такового – квартиру нельзя было как купить в ипотеку, так и официально взять в аренду в каком-нибудь доходном доме.
Аспирантура предоставляла молодым ученым общежитие – но только на время обучения. Чтобы остаться жить в столице, нужно было потом найти работу в организации, которая могла предоставить и жилье, и официальную московскую прописку. А это оказывалось непросто.
Задействовав все наработанные в Москве связи, Пачиков в итоге смог устроиться на завидную должность в совхоз «Московский», где ему поручили присматривать за экспериментом по автоматизации бухгалтерии, который проводил Вычислительный центр Министерства сельского хозяйства. Автоматизация производилась на базе советского компьютера «Минск-32».
Эта деятельность не имела никакого отношения к теме диссертации о размытых множествах, которую Степан так и не закончил. Однако совхоз закрыл вопрос с пропиской, предоставив новому сотруднику жилье в ближнем Подмосковье. К тому же новая работа позволила ему поправить финансовое положение: Пачикову назначили зарплату вдвое выше того, что обычно получали молодые ученые.
Для человека, который уже успел обзавестись и женой, и ребенком, это было совсем не лишне, как и возможность официально покупать в совхозе его продукцию – помидоры и шампиньоны. Месячная норма продуктов, положенная каждому сотруднику, была весьма скромной. А чтобы купить лишний килограмм грибов, требовалась подпись руководства. Но даже такая ничтожная привилегия имела значение: продукты в СССР были дороже денег.
Самые банальные продовольственные товары оставались в СССР в дефиците – из-за железного занавеса и стремления производить все самостоятельно, помноженного на невыгодные климатические условия и неэффективную модель советского управления. Даже при наличии денег хорошие продукты нельзя было купить – нужно было «доставать».
В СССР трудящиеся систематически разворовывали продукцию предприятий, на которых работали, чтобы затем обменять на товары самой первой необходимости, также украденные другими. Не все, подобно Степану, могли и стремились получать их честным путем. На сером рынке продуктового бартера помидоры и шампиньоны считались ликвидным товаром. За них можно было получить мясо, рыбу, овощи, колбасу…
Однако надежды на великие научные свершения пришлось если не бросить, то отложить до лучших времен. Пачиков смог возобновить научную карьеру только через несколько лет, устроившись научным сотрудником в консультативную группу при президенте Академии наук. Группа занималась экономическим моделированием в энергетической отрасли и тоже вряд ли могла открыть Степану дорогу к научным прорывам. Но там он мог по крайней мере применять свои знания в области кибернетики.
Переход в Академию ударил по семейному бюджету – платили на новом месте в полтора раза меньше. Какое-то время в семье ученого спасались тем, что на пару шили по вечерам кимоно для карате по заказу знакомого тренера, в группе которого Степан занимался этим модным тогда видом спорта.
Власть не поощряла «левые» заработки – хотя формально они и не были запрещены. Зачем советскому человеку дополнительные доходы, если всем необходимым его обеспечивает государство – самое справедливое из всех. Несмотря на официальную доктрину, как и Пачиков, многие тогда искали способ улучшить свое положение, не афишируя коммерческую деятельность. По оценкам исследователей, в «застойные» 1970-е десять-двенадцать процентов доходов советских граждан составляли неофициальные частные заработки.
Помимо кройки и шитья Степан занимался и еще более сомнительной с точки зрения советской власти деятельностью: через знакомого переводчика издательства «Прогресс» покупал на Западе запрещенную в СССР литературу и распространял ее среди друзей и знакомых.
Издательство выпускало на экспорт советскую пропаганду на 50 языках. Среди почти тысячи сотрудников «Прогресса» были иностранцы-переводчики, которые жили и работали в Москве. Один из них, Кристофер Инглиш, участвовал не только в экспорте, но и в импорте культурных ценностей.
Он начал свою подрывную деятельность с того, что привозил в СССР пленки с записями Beatles и Rolling Stones, а потом уже переключился на нечто более серьезное – запрещенные в Союзе книги Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Иосифа Бродского и других враждебных или просто неблагонадежных авторов… Они издавались на Западе – в том числе и на русском языке. Через посольских работников переводчик ввозил их в страну и отдавал надежному человеку, с которым его свели друзья. Этим человеком был Степан Пачиков.
Через его руки прошли сотни ненавистных советскому режиму литературных памятников человеческой жестокости и подлости, и за многие из них он рисковал получить несколько лет тюрьмы. При этом Пачиков входил в совершенно официальное общество книголюбов, из тех, что существовали в СССР почти на каждом предприятии и должны были способствовать популяризации идеологически выверенной советской поэзии и прозы.
Помимо полного барахла это общество распространяло и более-менее приличные вещи. Ради них Степан набирал все, что ему давали. Его старания не остались незамеченными, и однажды книголюбу вручили почетную грамоту «За активное распространение общественно-политической литературы».
Знакомство с Кристофером Инглишем оказалось судьбоносным: именно он сообщил Пачикову, что в общежитии издательства «Прогресс» открылась перспективная вакансия вахтера. Степан ухватился за эту возможность не раздумывая – и с радостью променял шитье кимоно на просиживание штанов.
Работая вахтером, он мог получать деньги, ничего не делая. Кроме того, общежитие, строго говоря, было не общежитием, а многоквартирным домом, где проживали преимущественно иностранные сотрудники «Прогресса». А знакомства с иностранцами в закрытой от мира стране сулили советскому гражданину новые, хоть и неопределенные и опасные, возможности.
Не веря в легенду о сотруднике Академии наук, некоторые жители дома считали Пачикова офицером КГБ, которого отрядили за ними присматривать. Должен же был вездесущий Комитет госбезопасности держать переводчиков под колпаком – как и всех других владельцев иностранных паспортов, потенциальных саботажников и шпионов?
Степан часто носил отцовские офицерские рубашки. Отчасти из уважения к его памяти – отец умер вскоре после тбилисской истории. Отчасти оттого, что в Советском Союзе не так-то просто было отыскать хорошую мужскую сорочку. Эти рубашки только укрепляли подозрения обитателей дома в том, что их новый вахтер совсем не тот, за кого себя выдает.
Однако не все жильцы оказались подвержены общей паранойе, и однажды один из них, финн Аки Паананен, решил пойти ва-банк и спросил: не поможет ли ему Степан разобраться, как извлечь толк из этого ящика с кнопками, называемого персональным компьютером? Ящиком оказался Commodore 64 – один из первых массовых персональных компьютеров.
Его дебютная версия Commodore PET появилась в 1977 году, за несколько месяцев до Apple II, того самого изобретения, которое открыло новую эру в цифровой индустрии и превратило предприятие двух Стивов – Джобса и Возняка – в одну из самых успешных американских IT-компаний.
Прежде доступом к вычислительным машинам наслаждались лишь ученые и сотрудники корпораций – компьютеры были слишком громоздкими и дорогими для частных пользователей. Цена доходила до нескольких миллионов долларов, а аренда достигала десятков тысяч в день. Commodore, Apple, а потом и британский Sinclair Research в начале 1980-х вывели на рынок машины принципиально другой категории – сравнительно компактные и недорогие, они предназначались для домашнего использования.
За несколько лет люди оценили возможности, которые давали персональные компьютеры. Они позволяли набирать и редактировать тексты, работать с таблицами и даже играть, управляя, к примеру, нарисованными каратистами на ринге или даже космическим кораблем. Корабль, впрочем, выглядел довольно условно, поскольку обозначался одними линиями – сквозь его корпус просвечивали звезды.
Commodore 64, который приобрел финн Аки Паананен, был третьей, самой популярной, моделью в линейке американской фирмы. Продажи этой модели исчислялись миллионами штук.
Несмотря на массовость, компьютер выглядел не слишком простым в освоении. При включении на синем экране загоралась надпись «Ready» и на следующей строке – белый квадратик, на месте которого появлялась буква, если пользователь нажимал клавишу. Первое, что обычно приходило в голову нормальному человеку, – ввести слово «Привет» и нажать «ввод». В ответ на это машина выдавала загадочную надпись: «?Syntax Error».
Пачикова трудности не испугали. Он умел программировать на БЭСМ-6 – советской полупроводниковой вычислительной машине, которую выпускали с конца 1960-х. А в лаборатории Академии наук он работал с мини-компьютером фирмы Wang.
Степан попросил оставить ему на время «ящик» и инструкцию и за несколько ночей разобрался в Commodore 64 настолько хорошо, что сумел не только обучить хозяина азам пользования, но и создать клавиатурный драйвер, который позволял печатать по-русски.
Для человека, работающего с двумя языками, такой апгрейд превращал компьютер в полноценный инструмент. Пораженный переводчик не знал, что предложить Пачикову в качестве благодарности, и тот попросил оформить ему подписку на компьютерные журналы.
Власть в СССР ревниво следила за тем, откуда граждане черпают информацию о мире. Поэтому обычный советский человек не имел возможности подписаться на западную прессу.
Ученым, которых нельзя было совсем отрезать от остального мира, дозволялось читать иностранную периодику в специализированной библиотеке. Однако журналы появлялись там с запозданием в несколько месяцев, иногда в виде частичных копий, из которых была изъята реклама и статьи, ненужные или вредные советскому труженику науки.