Увы, я не принадлежу к тем людям, которые, испытав стресс, мгновенно приходят в себя. Мне требуется некоторое время для осмысления событий, а вот Егор моментально подстраивается под обстоятельства.
Он весьма бойко, правда, не так быстро, как всегда, шагал вперед, я плелся за ним, спотыкаясь о куски битого кирпича и торчащие из земли железные прутья. В голове гудело, уши словно заткнули ватой.
– Сюда, – приказал Дружинин, – второй подъезд, пятый этаж.
Я окинул взглядом затрапезную пятиэтажку и только сейчас догадался спросить:
– К кому мы приехали?
– Ко мне, – ответил Егор и, толкнув дверь, вошел в загаженное парадное.
– К тебе? – изумился я. – Хочешь сказать, что имеешь тут квартиру?
Дружинин спросил:
– Белкина помнишь? Фотографа?
– Семена? Конечно, но он умер, или… ой… он тоже?
– Не ерунди, – буркнул Егор, поднимаясь по заплеванным ступенькам, – Сенька спился. Последний год вообще плохой был, у него опухоль нашли, злокачественную.
– Я не знал.
– А никто не знал, – перебил меня Егор, – с Семеном люди давно общаться перестали, я на него случайно наткнулся, в метро.
– Ты? В подземке?
Дружинин кивнул.
– Я тогда в пробку попал, почти час простоял, понял – опоздаю на важную встречу, ну и спустился в метро, гляжу: на скамейке Сенька сидит. Поговорили мы. Он, как про болячку узнал, бухать бросил, да поздно. Денег нет, а бесплатная медицина сам знаешь какая. В общем, я его в клинику устроил, где он и умер в хороших условиях. Как человек ушел, и не под табличкой с номером лежит, а честь по чести, в личной могиле, с памятником.
Я воззрился на Егора, ей-богу, он не устает меня поражать! Он не подумал о десятках людей, которые схватятся за сердце при виде ожившего покойника, и пожалел Белкина, абсолютно маргинального субъекта, которому никто бы руки не подал!
– А после его смерти выяснилось, – слегка запыхавшись, сообщил Егор, – что Сенька мне квартирку завещал, так сказать, в благодарность. Че с ней делать, ума не приложу. Продать? Так она две копейки стоит, и вообще, чтобы продать, жилище в порядок привести следует, а мне недосуг ерундой заниматься. И вот сейчас халупа пригодилась, о ней никто не знает. Входи, Ваньша!
Егор остановился у обшарпанной двери.
– Она заперта, – сказал я.
Приятель пожал плечами:
– Вышибем, если ключа нет.
С этими словами он поднял руку и легко оторвал наличник, за ним открылась полость, я увидел гвоздик, а на нем колечко с ключом.
– Во, – констатировал Дружинин, – пожалуйста, висит себе. Семен придумал захоронку, потому что терял постоянно по пьяни ключи.
Очутившись в небольшой комнатенке, Егор плюхнулся на продавленный диван и велел:
– Значит, так, Ваня! Слушай внимательно! Я все обдумал и решил! Поживу тут!
– В этой грязной норе?! Но это невозможно!
– Почему?
– Ну… потому!
– Замечательный аргумент, – усмехнулся Егор, – сделай одолжение, не перебивай. Мне нужно во что бы то ни стало выяснить, кто задумал похоронить живьем господина Дружинина. Кто у нас такой кровожадный, а? Но для того, чтобы ты, Ваня, мог спокойно работать, я должен считаться покойником. Пусть организатор преступления чувствует себя в полнейшей безопасности: Егор на том свете, все получилось шоколадно. Квартира Белкина – лучшее место в подобной ситуации. Во-первых, о ней никто не знает, во-вторых, район непрестижный, сюда наши общие знакомые не заруливают, в-третьих, соседи всегда пьяные, им наплевать на окружающих. Продукты я куплю… Кстати, Ваньша, насчет денег! Съездишь в одну контору, назовешь пароль – и тебе выдадут конверт. Не бойся, вопросов задавать не станут, ребята специализируются на выполнении деликатных просьб. Гонорар тебе заплачу отличный.
– Прости, не понимаю, о чем ты? – спросил я.
Егор потер нос.
– Фу, воняет тут, надо проветрить. О чем я веду речь? Есть офис, где у меня притырены денежки, так, на всякий случай, если понадобится энную сумму взять, не светясь. Ты получишь тугрики и купишь мне кое-что: спортивный костюм, белье, еду, книги, телик, а то я с ума от скуки сойду. Надеюсь, ты недолго провозишься!
– Если дашь список, то за день я управлюсь!
– Я не о покупках!
– А о чем?
– Ваня, найди моего убийцу!
– Но ты жив и…
– Ваня! Меня хотели убить!
– Навряд ли я сумею…
– Сможешь, я тебе помогу.
– Однако…
– Иван Павлович, – вздохнул Егор, – насколько я знаю, в твоей жизни есть одна проблема.
– Увы, их много!
– Глобальная!
– Какую ты имеешь в виду?
– Квартиру, – пояснил Егор, – наличие собственной жилплощади.
Я вздрогнул, вот уж не в бровь, а в глаз. Егор насыпал соли в открытую рану. Я, по сути, бомж. Нет, у меня имеется московская прописка, я родился в столице и всю жизнь живу здесь, но маленькая деталь: мои родные пенаты – это отцовская квартира, где проживает моя матушка Николетта. Основным побудительным мотивом для устройства на службу к Элеоноре было предложение ею мне личной комнаты. Существовать под одной крышей с маменькой я категорически не способен. Все годы секретарства я пытаюсь собрать деньги на личную нору, но, увы, цены на квадратные метры растут намного быстрее, чем моя зарплата. Иногда в голову закрадывается подлая мысль: что, если с Норой, не дай бог, случится неприятность, куда денусь я?
– Я бы с удовольствием купил тебе квартиру, – улыбаясь, словно змей-искуситель, продолжал Егор, – но ведь ты не примешь подарок.
– Огромное спасибо, – сказал я, – нет. Мы с тобой находимся в равных весовых категориях. Если я получу жилплощадь, то должен достойно отдарить, например, пригнать тебе «Бентли», но, к сожалению, у меня нет возможности делать столь щедрые подарки.
– Вот-вот, – закивал Егор, – зная тебя, зануду, я иное и не ожидал услышать, поэтому предлагаю: найдешь организатора покушения – и получишь в качестве гонорара двушку!
– Мне и однокомнатной хватит, – машинально ответил я.
– Не спорь, – нахмурился Егор, – значит, по рукам!
Я покачал головой:
– Нет.
– Ваня! – изумленно воскликнул Дружинин. – Ты не хочешь мне помочь? Что тебе мешает? Элеоноры нет, ты сидишь один, времени полно. Боишься не справиться? Так я помогу, надо начать с Юрия, прижать ему хвост и выяснить, почему он меня не откопал! Ваня, мне некому помочь! Я доверяю только тебе, знаешь, твой мобильный телефон, засунутый в гроб, убедил меня: ты никоим образом не причастен…
– Наверное, я неправильно высказался, – остановил я Дружинина, – попробую разобраться в этой истории. И считаю, что в первую очередь следует нанести визит Юрию Трофимову. Но я не приму квартиру и не возьму никакого гонорара.
– Ваня, – вскипел Егор, – ты идиот! Частный детектив берет за работу бабки!
– Я не владею агентством «Ниро», хозяйкой является Нора, она и решает, каким делом заняться. Кстати, я никогда не обсуждаю с заказчиком финансовые вопросы, это прерогатива Элеоноры.
– Но сейчас ты в отпуске, и я не простой клиент, а, смею надеяться, твой лучший друг, – вконец рассердился Егор, – попавший в беду! Неужели ты мне откажешь? Ей-богу, в этом случае я изменю свое мнение о человечестве.
– Безусловно, я прямо сейчас займусь этим вопросом, – улыбнулся я, – только, как ты правильно заметил, я в отпуске, следовательно, не могу брать гонорар.
– Глупости! Да это полнейшее…
– Егор, – пресек я излияния Дружинина, – неужели ты считаешь меня человеком, который способен взять вознаграждение за помощь другу?
Приятель осекся, потом встал, подошел к окну, посмотрел вниз и нервно воскликнул:
– И как только люди тут живут? С видом на помойку?!
– Многие были бы счастливы получить даже такую квартиру, – мягко возразил я, – если тут сделать ремонт, все будет не так уж плохо.
Дружинин побарабанил пальцами по подоконнику.
– Извини, Ваня! Если всерьез занимаешься бизнесом, рано или поздно начинаешь меняться, нечто в тебе появляется этакое…
– Думаю, ты абсолютно прав! – воскликнул я. – Давай мне координаты Трофимова, попытаюсь его найти в кратчайшие сроки. Кстати, в этой норе есть телефон?
Дружинин указал глазами на аппарат доисторического вида, громоздкий, черный, с наборным диском.
– Раритетная вещь! – восхитился я. – Интересно, он работает?
Дружинин снял трубку.
– Гудит, я оплатил телефон за год вперед вместе с коммунальными и прочими услугами.
– Давай номер.
– Я его не знаю, – растерялся Егор, – вернее, наизусть не помню, записан где-то. Вот что, сначала добудешь деньги, купишь мне сотовый…
Через час, обсудив в мельчайших подробностях план действий, я оставил приятеля в квартире, а сам спустился к машине, воткнул в свой вернувшийся с того света мобильный зарядку, завел мотор и тут же услыхал звонок.
– Вава! – закричала Николетта. – Ну сколько можно спать! Немедленно приезжай. Мы с Сонечкой хотим…
– Прости, я занят!
– Чем? – завопила маменька. – Нора уехала, у тебя отпуск! Нет, это просто безобразие! Что ты себе позволяешь? Я несчастная, брошенная, жду не дождусь, когда у тебя появится минутка для матери.
– Уже еду, – сломался я.
«Несчастная, брошенная» Николетта встретила меня на пороге, одетая в изящную шубку из щипаной норки.
– Мы с Сонечкой хотим пойти в магазин! – тут же воскликнула маменька. – Отвезешь нас в центр, да, милая?
Сонечка, натягивавшая туфли, закивала.
– Боюсь, у меня нет времени на поход по лавкам, – ляпнул я и съежился.
Сейчас Николетта откроет рот, и оттуда полетят ядовитые стрелы, но маменька неожиданно ответила:
– Ты нам не нужен! Добросишь до магазина, и адью!
– Назад можно и такси взять, – воскликнула Сонечка.
– Потом разберемся, – заявила Николетта. – Пошли, Вава, сколько можно тебя ждать, я в шубе! Жарко ведь!
– На улице чудесная погода, – напомнил я, – тепло, солнечно, меховая доха тебе ни к чему!
Николетта скривилась.
– А меня знобит! И потом, манто не из целиковых пластин, оно связано.
– Как это? – удивился я.
Николетта махнула рукой, а Сонечка, надевая красивое черное пальто, воскликнула:
– Очень просто! Берут шкурки, обрабатывают их особым образом, потом нарезают на полоски и вяжут на специальных спицах. Получается легкое изделие, его можно даже летом надевать.
– Но зачем такие сложности? – недоумевал я. – Не проще ли купить трикотажную куртку?
Сонечка засмеялась, а Николетта воскликнула:
– Ну, что я тебе говорила, детка? Вава просто первый день творения. Подожди, ангел мой, сбегаю за носовым платочком.
Повернувшись на каблуках, Николетта испарилась, Сонечка улыбнулась и, поправив длинную белокурую прядь, сказала:
– Похоже, мама вас обожает! Только и разговоров о сыне! Вы, оказывается, писатель?
Я начал судорожно кашлять, а Сонечка, наивная душа, продолжала:
– Николетта рассказала мне о вашей книге. Очень, очень интересный сюжет. Прямо дух захватывает, я чуть не разрыдалась от жалости к вашей героине. Как ей не повезло с мужем! Мерзкий занудливый старик! Ясное дело, Анна не выдержала и полюбила молодого, красивого военного! Изменила мужу! Впрочем, что тут особенного! Да и чего этот супруг хотел со своим возрастом и брюзгливым характером? Зачем вы сделали так, что она призналась? Бегала бы к любовнику тихонько. А то ведь никакого счастливого конца! Бросилась под поезд! Ужасно! Я бы на такое не решилась! Хотя… Каренин у жены сына отнял… Нет, вы дико талантливый! Надо одному человечку слово замолвить, вполне вероятно, что он захочет снять фильм по вашему роману.
На секунду я замер с открытым ртом, забыв о кашле, но тут из спальни Николетты раздался крик:
– Ваня, помоги, не могу открыть ящик!
Я помчался на помощь.
– Который из комодов заклинило? – деловито осведомился я, влетев в душное, застеленное коврами помещение.
Николетта приложила палец к губам:
– Тсс.
Я оглянулся и шепотом поинтересовался:
– Что стряслось?
Маменька округлила глаза.
– Специально позвала тебя сюда! Господь услышал мои молитвы! Знаешь, кто такая Сонечка?
– Дочка Розы, сестры Фани, подруги Зюки…
– Ее фамилия Моргенштерн.
– И что?
– Вава! МОРГЕНШТЕРН! Понимаешь?
– Насколько я помню из курса немецкого языка, – забубнил я, – морген – это утро, а штерн – звезда, утренняя звезда, очень красиво!
– Дурак! – выпалила маменька. – Сонечка – дочка Якова и внучка Исаака Моргенштерна.
Луч понимания забрезжил в голове.
– Погоди, погоди… Исаак Моргенштерн, коллекционер, много лет назад уехал в Израиль…
– Он сбежал в Америку, – с горящими глазами перебила меня маменька, – уж и не припомню в каком году! Я была совсем ребенком, еще в школу не пошла! Ой, какой скандал был! Павел пришел домой и говорит: «Исаак-то что учудил, таким правильным считался, член КПСС, по заграницам катался, и тут! Ба-бах! Поехал с делегацией в Венгрию, оторвался от группы и прямиком в американское посольство». Да уж! Полетели тогда головы! Все партруководство Союза писателей разогнали, не уследили за Исааком! Проморгали врага! «Голоса» долго выли: «Моргенштерн выбрал свободу. Автор поэмы „Рабочий и колхозница“ сбежал в США»[2].
Мне стало смешно. Николетта в своем духе. Только что спокойно заявила, что во время побега Исаака была почти пеленочным младенцем, и через пару секунд изложила разговор с моим отцом. Нестыковочка вышла. Либо маменька в те годы была неразумным дитятком, либо женой прозаика Павла Подушкина! А Николетта не замечала шероховатостей в своем рассказе и лихо неслась дальше.
Жена Исаака и его сын Яков остались в СССР, вот уж кто получил по полной программе, так это несчастная женщина с ребенком. Хорошо хоть к тому времени скончался Сталин и бедолаг не выслали в лагерь, как семью врага народа. В конце концов жизнь потихоньку наладилась, особенно после перестройки. Исаак, которого мучила совесть, приехал в Москву, он буквально засыпал свою семью подарками. В средствах Моргенштерн не нуждался, петербургские сплетники, закатывая глаза, рассказывали об уникальной коллекции картин Исаака и о его богатстве. А после смерти старика весь немалый капитал достался его единственной внучке Сонечке.
– Девочка наивна, – шептала Николетта, – ее одну никуда не отпускают, боятся. И правильно, я бы тоже берегла бутон стоимостью во много миллионов долларов. Больше всего Фаня с Розой опасаются, что Сонечка найдет себе неподобающего жениха, кого-нибудь из этих… современных жиголо, а тот объяснит девочке, что она имеет полное право самостоятельно распоряжаться капиталом. Вот где беда!
– Сколько же лет детке?
– Двадцать шесть.
– Она выглядит на девятнадцать!
– Верно, а ума у нее на десять! Ты только посмотри на это!
Маменька протянула мне правую руку, указательный палец украшало большое кольцо с синим камнем.
– Я похвалила перстень, – тараторила Николетта, – без всякой задней мысли, а Сонечка его сняла и говорит: «Николетта, дорогая, возьмите, мне он совершенно не нравится, носите на здоровье».
Я крякнул, да уж, девушку с подобными замашками лучше не выпускать из дома одну.
– Роза наняла дочери телохранителя, – вещала маменька, – но Сонечка наотрез отказалась от мужлана. Возникла проблема, на этот раз ее согласился сопровождать в Москву Владимир Иванович, родной дядя, у него отпуск. Компренэ? Вава! Очнись! Слушай внимательно! Смотри мне в глаза!
Цепкой ручонкой маменька ухватилась за лацкан моего пиджака и прошипела:
– Сонечка невинная девушка, душой и телом! Она дала обет выйти замуж один раз и навсегда. Бережет себя для мужа! Тот, кто ее… ну того… получит капиталы Моргенштерна! Сонечка спокойно передоверит деньги супругу. Вава! Это наш шанс!