Тоска по милом Песня

Дубрава шумит;

Сбираются тучи;

На берег зыбучий

Склонившись, сидит

В слезах, пригорюнясь, девица-краса;

И полночь и буря мрачат небеса;

И черные волны, вздымаясь, бушуют;

И тяжкие вздохи грудь белу волнуют.

«Душа отцвела;

Природа уныла;

Любовь изменила,

Любовь унесла

Надежду, надежду – мой сладкий удел.

Куда ты, мой ангел, куда улетел?

Ах, полно! я счастьем мирским насладилась:

Жила, и любила… и друга лишилась.

Теките струей

Вы, слезы горючи;

Дубравы дремучи,

Тоскуйте со мной.

Уж боле не встретить мне радостных дней;

Простилась, простилась я с жизнью моей:

Мой друг не воскреснет; что было, не будет…

И бывшего сердце вовек не забудет.

Ах! скоро ль пройдут

Унылые годы?

С весною-природы

Красы расцветут…

Но сладкое счастье не дважды цветет.

Пускай же драгое в слезах оживет;

Любовь, ты погибла: ты, радость, умчалась;

Одна о минувшем тоска мне осталась».

18 февраль 1807

Песня

Мой друг, хранитель-ангел мой,

О ты, с которой нет сравненья,

Люблю тебя, дышу тобой;

Но где для страсти выраженья?

Во всех природы красотах

Твой образ милый я встречаю;

Прелестных вижу – в их чертах

Одну тебя воображаю.

Беру перо – им начертать

Могу лишь имя незабвенной;

Одну тебя лишь прославлять

Могу на лире восхищенной.

С тобой, один, вблизи, вдали.

Тебя любить – одна мне радость;

Ты мне все блага на земли;

Ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.

В пустыне, в шуме городском

Одной тебе внимать мечтаю;

Твой образ, забывая сном,

С последней мыслию сливаю;

Приятный звук твоих речей

Со мной во сне не расстается;

Проснусь – и ты в душе моей

Скорей, чем день очам коснется.

Ах! мне ль разлуку знать с тобой?

Ты всюду спутник мой незримый;

Молчишь – мне взор понятен твой,

Для всех других неизъяснимый;

Я в сердце твой приемлю глас;

Я пью любовь в твоем дыханье…

Восторги, кто постигнет вас,

Тебя, души очарованье?

Тобой и для одной тебя

Живу и жизнью наслаждаюсь;

Тобою чувствую себя;

В тебе природе удивляюсь.

И с чем мне жребий мой сравнить?

Чего желать в столь сладкой доле?

Любовь мне жизнь – ах! я любить

Еще стократ желал бы боле.

1 апрель 1808

Плач Людмилы

Ангел был он красотою!

Маем кроткий взор блистал!

Все великою душою

Несравненный превышал!

Поцелуи – сладость рая,

Слитых пламеней струя,

Горних арф игра святая!

Небеса вкушала я!

Взором взор, душа душою

Распалялись – все цвело!

Мир сиял для нас весною,

Все нам радость в дар несло!

Непостижное слиянье

Восхищенья и тоски,

Нежных ласк очарованье,

Огнь сжимающей руки!

Сердца сладостные муки —

Все прости… его уж нет!

Ах! прерви ж печаль разлуки,

Смерть, души последний свет!

1809 (?)

Моя богиня

Какую бессмертную

Венчать предпочтительно

Пред всеми богинями

Олимпа надзвездного?

Не спорю с питомцами

Разборчивой мудрости,

Учеными строгими;

Но свежей гирляндою

Венчаю веселую,

Крылатую, милую,

Всегда разновидную,

Всегда животворную,

Любимицу Зевсову,

Богиню Фантазию.

Ей дал он те вымыслы,

Те сны благотворные,

Которыми в области

Олимпа надзвездного

С амврозией, с нектаром

Подчас утешается

Он в скуке бессмертия;

Лелея с усмешкою

На персях родительских,

Ее величает он

Богинею Радостью.

То в утреннем веянье

С лилейною веткою,

Одетая ризою,

Сотканной из нежного

Денницы сияния,

По долу душистому,

По холмам муравчатым,

По облакам утренним

Малиновкой носится;

На ландыш, на лилию,

На цвет-незабудочку,

На травку дубравную

Спускается пчелкою;

Устами пчелиными

Впивается в листики,

Пьет росу медвяную;

То, кудри с небрежностью

По ветру развеявши,

Во взоре уныние,

Тоской отуманена,

Глава наклоненная,

Сидит на крутой скале

И смотрит в мечтании

На море пустынное,

И любит прислушивать,

Как волны плескаются,

О камни дробимые;

То внемлет, задумавшись,

Как ветер полуночный

Порой подымается,

Шумит над дубравою,

Качает вершинами

Дерев сеннолиственных;

То в сумраке вечера

(Когда златорогая

Луна из-за облака

Над рощею выглянет

И, сливши дрожащий луч

С вечерними тенями,

Оденет и лес и дол

Туманным сичнием)

Играет с наядами

По гладкой поверхности

Потока дубравного,

И, струек с журчанием

Мешая гармонию

Волшебного шепота,

Наводит задумчивость,

Дремоту и легкий сон;

Иль, быстро с зефирами

По дремлющим лилиям,

Гвоздикам узорчатым,

Фиалкам и ландышам

Порхая, питается

Душистым дыханием

Цветов, ожемчуженных

Росинками светлыми;

Иль с сонмами гениев,

Воздушною цепию

Виясь, развивается,

В мерцании месяца,

Невидима-видима,

По облакам носится,

И, к роще спустившися,

Играет листочками

Осины трепещущей.

Прославим создателя

Могущего, древнего,

Зевеса, пославшего

Нам радость – Фантазию;

В сей жизни, где радости

Прямые – луч молнии,

Он дал нам в ней счастие,

Всегда неизменное,

Супругу веселую,

Красой вечно юную.

И с нею нас цепию

Сопряг нераздельною.

«Да будешь, – сказал он ей, —

И в счастьи, и в горести

Им верная спутница,

Утеха, прибежище».

Другие творения,

С очами незрящими,

В слепых наслаждениях,

С печалями смутными,

Гнетомые бременем

Нужды непреклонныя,

Начавшись, кончаются

В кругу, ограниченном

Чертой настоящего,

Минутною жизнею;

Но мы, отличенные

Зевесовой благостью!..

Он дал нам сопутницу,

Игривую, нежную,

Летунью, искусницу

На милые вымыслы,

Причудницу резвую,

Любимую дщерь свою

Богиню Фантазию!

Ласкайте прелестную;

Кажите внимание

Ко всем ее прихотям,

Невинным, младенческим!

Пускай почитается

Над вами владычицей

И дома хозяйкою;

Чтоб вотчиму старому,

Брюзгливцу суровому,

Рассудку, не вздумалось

Ее переучивать,

Пугать укоризнами

И мучить уроками.

Я знаю сестру ее,

Степенную, тихую…

Мой друг утешительный,

Тогда лишь простись со мной,

Когда из очей моих

Луч жизни сокроется;

Тогда лишь покинь меня,

Причина всех добрых дел,

Источник великого,

Нам твердость и мужество,

И силу дающая,

Надежда отрадная!..

1809

К ней

Имя где для тебя?

Не сильно смертных искусство

Выразить прелесть твою!

Лиры нет для тебя!

Что песни? Отзыв неверный

Поздней молвы о тебе!

Если бы сердце могло быть

Им слышно, каждое чувство

Было бы гимном тебе!

Прелесть жизни твоей,

Сей образ чистый, священный,

В сердце, как тайну, ношу.

Я могу лишь любить,

Сказать же, как ты любима,

Может лишь вечность одна!

1811

Песня

О милый друг! теперь с тобою радость!

А я один – и мой печален путь;

Живи, вкушай невинной жизни сладость;

В душе не изменись; достойна счастья будь…

Но не отринь, в толпе пленяемых тобою,

Ты друга прежнего, увядшего душою;

Веселья их дели – ему отрадой будь;

Его, мой друг, не позабудь.

О милый друг, нам рок велел разлуку:

Дни, месяцы и годы пролетят,

Вотще к тебе простру от сердца руку —

Ни голос твой, ни взор меня не усладят.

Но и вдали моя душа с твоей согласна;

Любовь ни времени, ни месту не подвластна;

Всегда, везде ты мой хранитель-ангел будь,

Меня, мой друг, не позабудь.

О милый друг, пусть будет прах холодный

То сердце, где любовь к тебе жила:

Есть лучший мир; там мы любить свободны;

Туда моя душа уж все перенесла;

Туда всечасное влечет меня желанье;

Там свидимся опять; там наше воздаянье;

Сей верой сладкою полна в разлуке будь —

Меня, мой друг, не позабудь.

29 сентября 1811

Желание Романс

Озарися, дол туманный:

Расступися, мрак густой;

Где найду исход желанный?

Где воскресну я душой?

Испещренные цветами,

Красны холмы вижу там…

Ах! зачем я не с крылами?

Полетел бы я к холмам.

Там поют согласны лиры;

Там обитель тишины;

Мчат ко мне оттоль зефиры

Благовония весны;

Там блестят плоды златые

На сенистых деревах;

Там не слышны вихри злые

На пригорках, на лугах.

О предел очарованья!

Как прелестна там весна!

Как от юных роз дыханья

Там душа оживлена!

Полечу туда… напрасно!

Нет путей к сим берегам;

Предо мной поток ужасный

Грозно мчится по скалам.

Лодку вижу… где ж вожатый?

Едем!.. будь, что суждено…

Паруса ее крылаты,

И весло оживлено.

Верь тому, что сердце скажет;

Нет залогов от небес;

Нам лишь чудо путь укажет

В сей волшебный край чудес.

1811

Певец

В тени дерев, над чистыми водами

Дерновый холм вы видете ль, друзья?

Чуть слышно там плескает в брег струя;

Чуть ветерок там дышит меж листами;

На ветвях лира и венец…

Увы! друзья, сей холм – могила;

Здесь прах певца земля сокрыла;

Бедный певец!

Он сердцем прост, он нежен был душою —

Но в мире он минутный странник был;

Едва расцвел – и жизнь уж разлюбил;

И ждал конца с волненьем и тоскою;

И рано встретил он конец,

Заснул желанным сном могилы…

Твой век был миг, но миг унылый,

Бедный певец!

Он дружбу пел, дав другу нежну руку, —

Но верный друг во цвете лет угас;

Он пел любовь – но был печален глас;

Увы! он знал любви одну лишь муку;

Tеперь всему, всему конец;

Твоя душа покой вкусила,

Ты спишь; тиха твоя могила,

Бедный певец!

Здесь у ручья вечернею порою,

Прощальну песнь он заунывно пел:

«О красный мир, где я вотще расцвел

Прости навек: с обманутой душою

Я счастья ждал – мечтам конец;

Погибло все, умолкни, лира;

Скорей, скорей в обитель мира,

Бедный певец!

Что жизнь, когда в ней нет очарованья?

Блаженство знать, к нему лететь душой,

Но пропасть зреть меж ним и меж собой;

Желать всяк час и трепетать желанья…

О пристань горестных сердец,

Могила, вечный путь к покою,

Когда же будет взят тобою

Бедный певец!»

И нет певца… его не слышно лиры…

Его следы исчезли в сих местах;

И скорбно все в долине, на холмах;

И все молчит… лишь тихие зефиры,

Колебля вянущий венец,

Порою веют над могилой,

И лира вторит им уныло:

Бедный певец!

1811

Пловец

Вихрем бедствия гонимый,

Без кормила и весла,

В океан неисходимый

Буря челн мой занесла.

В тучах звездочка светилась;

«Не скрывался!» – я взывал;

Непреклонная сокрылась;

Якорь был – и тот пропал.

Все оделось черной мглою;

Всколыхалися валы;

Бездны в мраке предо мною;

Вкруг ужасные скалы.

«Нет надежды на спасенье!» —

Я роптал, уныв душой…

О безумец! Провиденье

Было тайный кормщик твой.

Невидимою рукою,

Сквозь режущие валы,

Сквозь одеты бездны мглою

И грозящие скалы,

Мощный вел меня хранитель.

Вдруг – все тихо! мрак исчез;

Вижу райскую обитель…

В ней трех ангелов небес…

О спаситель-провиденье!

Скорбный ропот мой утих;

На коленах, в восхищенье,

Я смотрю на образ их.

О! кто прелесть их опишет?

Кто их силу над душой?

Все окрест их небом дышит

И невинностью святой.

Неиспытанная радость —

Ими жить, для них дышать;

Их речей, их взоров сладость

В душу, в сердце принимать.

О судьба! одно желанье:

Дай все блага им вкусить;

Пусть им радость – мне страданье;

Но… не дай их пережить.

Июль (?) 1812

Мечты Песня

Зачем так рано изменила?

С мечтами, радостью, тоской,

Куда полет свой устремила?

Неумолимая, постой!

О дней моих весна златая,

Постой… тебе возврата нет…

Летит, молитве не внимая;

И все за ней помчалось вслед.

О! где ты, луч, путеводитель

Веселых юношеских дней?

Где ты, надежда, обольститель

Неопытной души моей?

Уж нет ее, сей веры милой

К твореньям пламенной мечты…

Добыча истине унылой

Призраков прежних красоты.

Как древле рук своих созданье

Боготворил Пигмалион —

И мрамор внял любви стенанье,

И мертвый был одушевлен —

Так пламенно объята мною

Природа хладная была;

И, полная моей душою,

Она подвиглась, ожила.

И, юноши деля желанье,

Немая обрела язык:

Мне отвечала на лобзанье,

И сердца глас в нее проник.

Тогда и древо жизнь прияло,

И чувство ощутил ручей,

И мертвое отзывом стало

Пылающей души моей.

И неестественным стремленьем

Весь мир в мою теснился грудь;

Картиной, звуком, выраженьем

Во все я жизнь хотел вдохнуть.

И в нежном семени сокрытой

Сколь пышным мне казался свет…

Но ах! сколь мало в нем развито!

И малое – сколь бедный цвет.

Как бодро, следом за мечтою

Волшебным очарован сном,

Забот не связанный уздою,

Я жизни полетел путем.

Желанье было – исполненье;

Успех отвагу пламенил:

Ни высота, ни отдаленье

Не ужасали смелых крыл.

И быстро жизни колесница

Стезею младости текла;

Ее воздушная станица

Веселых призраков влекла:

(Любовь) с прелестными дарами,

С алмазным (Счастие) ключом,

И (Слава) с звездными венцами,

И с ярким (Истина) лучом.

Но ах!.. еще с полудороги,

Наскучив резвою игрой,

Вожди отстали быстроноги…

За роем вслед умчался рой.

Украдкой (Счастие) сокрылось;

Изменой (Знание) ушло;

Сомненья тучей обложилось

Священной (Истины) чело.

Я зрел, как дерзкою рукою

Презренный славу похищал;

И быстро с быстрою весною

Прелестный цвет (Любви) увял.

И все пустынно, тихо стало

Окрест меня и предо мной!

Едва (Надежды) лишь сияло

Светило над моей тропой.

Но кто ж из сей толпы крылатой

Один с любовью мне вослед,

Мой до могилы провожатый,

Участник радостей и бед?..

Ты, уз житейских облегчитель,

В душевном мраке милый свет,

Ты, (Дружба), сердца исцелитель,

Мой добрый гений с юных лет.

И ты, товарищ мой любимый,

Души хранитель, как она,

Друг верный, (Труд) неутомимый,

Кому святая власть дана:

Всегда творить, не разрушая,

Мирить печального с судьбой

И, силу в сердце водворяя,

Беречь в нем ясность и покой.

1812

Элизиум Песня

Роща, где, податель мира,

Добрый Гений смерти спит,

Где румяный блеск эфира

С тенью зыбких сеней слит,

Где источника журчанье,

Как далекий отзыв лир,

Где печаль, забыв роптанье,

Обретает сладкий мир:

С тайным трепетом, смятенна,

В упоении богов,

Для бессмертья возрожденна,

Сбросив пепельный покров,

Входит в сумрак твой Психея;

Неприкованна к земле,

Юной жизнью пламенея,

Развила она криле.

Полетела в тихом свете,

С обновленною красой,

В дол туманный, к тайной Лете;

Мнилось, легкою рукой

Гений влек ее незримый;

Видит мирные луга;

Видит Летою кропимы

Очарованны брега.

В ней надежда, ожиданье;

Наклонилася к водам,

Усмиряющим страданье…

Лик простерся по струям;

Так безоблачен играет

В море месяц молодой:

Так в источнике сверкает

Факел Геспера златой.

Лишь фиал воды забвенья

Поднесла к устам она —

Дней минувших привиденья

Скрылись легкой тенью сна.

Заблистала, полетела

К очарованным холмам,

Где журчат, как Филомела,

Светлы воды по цветам.

Все в торжественном молчанье.

Притаились ветерки;

Лавров стихло трепетанье;

Спят на розах мотыльки.

Так молчало все творенье —

Море, воздух, берег дик —

Зря пенистых вод рожденье,

Анадиомены лик.

Всюду яркий блеск Авроры.

Никогда такой красой

Не сияли рощи, горы,

Обновленные весной.

Мирты с зыбкими листами

Тонут в пурпурных лучах;

Розы светлыми звездами

Отразилися в водах.

Так волшебный луч Селены

В лес Карийский проникал,

Где, ловитвой утомленный,

Сладко друг Дианы спал;

Как струи ленивой ропот,

Как воздушной арфы звон,

Разливался в лесе шопот:

Пробудись, Эндимион!

Апрель 1812

Узник к мотыльку, влетевшему в его темницу

Откуда ты, эфира житель?

Скажи, нежданный гость небес,

Какой зефир тебя занес

В мою печальную обитель?

Увы! денницы милый свет

До сводов сих не достигает;

В сей бездне ужас обитает;

Веселья здесь и следу нет.

Сколь сладостно твое явленье!

Знать, милый гость мой, с высоты

Страдальца вздох услышал ты —

Тебя примчало сожаленье;

Увы! убитая тоской

Душа весь мир в тебе узрела,

Надежда ясная влетела

В темницу к узнику с тобой.

Скажи ж, любимый друг природы,

Все те же ль неба красоты?

По-прежнему ль в лугах цветы?

Душисты ль рощи? ясны ль воды?

По-прежнему ль в тиши ночной

Поет дубравная певица?

Увы! скажи мне, где денница?

Скажи, что сделалось с весной?

Дай весть услышать о свободе;

Слыхал ли песнь ее в горах?

Ее видал ли на лугах

В одушевленном хороводе?

Ах! зрел ли милую страну,

Где я был счастлив в прежни годы?

Все та же ль там краса природы?

Все так ли там, как в старину?

Весна сих сводов не видала:

Ты не найдешь на них цветка;

На них затворников рука

Страданий повесть начертала!

Не долетает к сим стенам

Зефира легкое дыханье:

Ты внемлешь здесь одно стенанье;

Ты здесь порхаешь по цепям.

Лети ж, лети к свободе в поле;

Оставь сей бездны глубину;

Спеши прожить твою весну —

Другой весны не будет боле;

Спеши, творения краса!

Тебя зовут луга шелковы:

Там прихоти – твои оковы;

Твоя темница – небеса.

Будь весел, гость мой легкокрылый,

Резвяся в поле по цветам…

Быть может, двух младенцев там

Ты встретишь с матерью унылой.

Ах, если б мог ты усладить

Их муку радости словами;

Сказать: он жив! он дышит вами!

Но… ты не можешь говорить.

Увы! хоть крыльями златыми

Моих младенцев ты прельсти;

По травке тихо полети,

Как бы хотел быть пойман ими;

Тебе помчатся вслед они,

Добычи милыя желая;

Ты их, с цветка на цвет порхая,

К моей темнице примани.

Забав их зритель равнодушный,

Пойдет за ними вслед их мать —

Ты будешь путь их услаждать

Своею резвостью воздушной.

Любовь их – мой последний щит:

Они страдальцу провиденье;

Сирот священное моленье

Тюремных стражей победит.

Падут железные затворы —

Детей, супругу, небеса,

Родимый край, холмы, леса

Опять мои увидят взоры…

Но что?… я цепью загремел;

Сокрылся призрак-обольститель…

Вспорхнул эфирный посетитель…

Постой!.. но он уж улетел.

Начало 1813

Светлане

Хочешь видеть жребий свой

В зеркале, Светлана?

Ты спросись с своей душой!

Скажет без обмана.

Что тебе здесь суждено!

Там душа – зерцало!

Все в ней, все заключено,

Что нам обещало

Провиденье в жизни сей!

Милый друг, в душе твоей

Непорочной, ясной,

С восхищеньем вижу я,

Что сходна судьба твоя

С сей душой прекрасной!

Непорочность – спутник твой

И веселость – гений

Всюду будут пред тобой

С чашей наслаждений.

Лишь тому, в ком чувства нет,

Путь земной ужасен!

Счастье в нас, и божий свет

Нами лишь прекрасен.

Милый друг, спокойна будь,

Безопасен твой здесь путь:

Сердце твой хранитель!

Все судьбою в нем дано:

Будет здесь тебе оно

К счастью предводитель!

1813 (?)

К самому себе

Ты унываешь о днях, невозвратно протекших,

Горестной мыслью, тоской безнадежной их призывая, —

Будь настоящее твой утешительный гений!

Веря ему, свой день проводи безмятежно!

Легким полетом несутся дни быстрые жизни!

Только успеем достигнуть до полныя зрелости мыслей,

Только увидим достойную цель пред очами —

Все уж для нас прошло, как мечта сновиденья,

Призрак фантазии, то представляющей взору

Луг, испещренный цветами, веселые холмы, долины;

То пролетающей в мрачной одежде печали

Дикую степь, леса и ужасные бездны.

Следуй же мудрым! Всегда неизменный душою,

Что посылает судьба, принимай и не сетуй! Безумно

Скорбью бесплодной о благе навеки погибшем

То отвергать, что нам предлагает минута!

1813 (?)

Славянка Элегия

Славянка тихая, сколь ток приятен твой,

Когда, в осенний день, в твои глядятся воды

Холмы, одетые последнею красой

Полуотцветшия природы.

Спешу к твоим брегам… свод неба тих и чист;

При свете солнечном прохлада повевает;

Последний запах свой осыпавшийся лист

С осенней свежестью сливает.

Иду под рощею излучистой тропой;

Что шаг, то новая в глазах моих картина,

То вдруг сквозь чащу древ мелькает предо мной,

Как в дыме, светлая долина;

То вдруг исчезло все… окрест сгустился лес;

Все дико вкруг меня, и сумрак и молчанье;

Лишь изредка, струей сквозь темный свод древес

Прокравшись, дневное сиянье

Верхи поблеклые и корни золотит;

Лишь, сорван ветерка минутным дуновеньем,

На сумраке листок трепещущий блестит,

Смущая тишину паденьем…

И вдруг пустынный храм в дичи передо мной;

Заглохшая тропа; кругом кусты седые;

Между багряных лип чернеет дуб густой

И дремлют ели гробовые.

Воспоминанье здесь унылое живет;

Здесь, к урне преклонясь задумчивой главою,

Оно беседует о том, чего уж нет,

С неизменяющей Мечтою.

Все к размышленью здесь влечет невольно нас;

Все в душу томное уныние вселяет;

Как будто здесь оно из гроба важный глас

Давно минувшего внимает.

Сей храм, сей темный свод, сей тихий мавзолей,

Сей факел гаснущий и долу обращенный,

Все здесь свидетель нам, сколь блага наших дней,

Сколь все величия мгновенны.

И нечувствительно с превратности мечтой

Дружится здесь мечта бессмертия и славы:

Сей витязь, на руку склонившийся главой;

Сей громоносец двоеглавый,

Под шуйцей твердою седящий на щите;

Сия печальная семья кругом царицы;

Сии небесные друзья на высоте,

Младые спутники денницы…

О! сколь они, в виду сей урны гробовой,

Для унывающей души красноречивы:

Тоскуя ль полетит она за край земной —

Там все утраченные живы;

К земле ль наклонит взор – великий ряд чудес:

Борьба за честь; народ, покрытый блеском славным;

И мир, воскреснувший по манию небес,

Спокойный под щитом державным.

Но вкруг меня опять светлеет частый лес;

Опять река вдали мелькает средь долины,

То в свете, то в тени, то в ней лазурь небес,

То обращенных древ вершины.

И вдруг открытая равнина предо мной:

Там мыза, блеском дня под рощей озаренна;

Спокойное село над ясною рекой,

Гумно и нива обнаженна.

Все здесь оживлено: с овинов дым седой,

Клубяся, по браздам ложится и редеет,

И нива под его прозрачной пеленой

То померкает, то светлеет.

Там слышен на току согласный стук цепов;

Там песня пастуха и шум от стад бегущих;

Там медленно, скрыпя, тащится ряд возов,

Тяжелый груз снопов везущих.

Но солнце катится беззнойное с небес;

Окрест него закат свободно пламенеет;

Завесой огненной подернут старый лес;

Восток безоблачный синеет.

Спускаюсь в дол к реке: брег темен надо мной,

И на воды легли дерев кудряв тени;

Противный брег горит, осыпанный зарей;

В волнах блестят прибрежны сени;

То отраженный в них сияет мавзолей;

То холм муравчатый, усыпаный древами;

То ива дряхлая, до свившихся корней

Склонившись гибкими ветвями,

Сенистую главу купает в их струях;

Здесь храм между берез и яворов мелькает;

Там лебедь, притаясь у берега в кустах,

Недвижим в сумраке сияет.

Вдруг гладким озерком является река;

Сколь здесь ее брегов пленительна картина;

В лазоревый кристалл, слиясь вкруг челнока,

Яснеет вод ее равнина.

Но гаснет день… в тени склонился лес к водам;

Древа облечены вечерней темнотою;

Лишь простирается по тихим их верхам

Заря багряной полосою;

Лишь ярко заревом восточный брег облит,

И пышный дом царей на скате озлащенном,

Как исполин, глядясь в зерцало вод, блестит

В величии уединенном.

Но вечер на него покров накинул свой;

И рощи и брега, смешавшись, побледнели,

Последни облака, блиставшие зарей,

С небес потухнув, улетели:

И воцарилася повсюду тишина;

Все спит… лишь изредка в далекой тьме промчится

Невнятный глас… или колышется волна…

Иль сонный лист зашевелится

Я на брегу один… окрестность вся молчит…

Как привидение, в тумане предо мною

Семья младых берез недвижимо стоит

Над усыпленною водою.

Вхожу с волнением под их священный кров;

Мой слух в сей тишине приветный голос слышит:

Как бы эфирное там веет меж листов,

Как бы невидимое дышит;

Как бы сокрытая под юных древ корой,

С сей очарованной мешаясь тишиною.

Душа незримая подъемлет голос свой

С моей беседовать душою.

И некто урне сей безмолвной приседит;

И, мнится, на меня вперил он темны очи;

Без образа лицо, и зрак туманный слит

С туманным мраком полуночи.

Смотрю… и, мнится, все, что было жертвой лет,

Опять в видении прекрасном воскресает;

И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет,

С надеждой к сердцу прилетает.

Но где он?… скрылось все… лишь только в тишине

Как бы знакомое мне слышится призванье,

Как будто Гений путь указывает мне

На неизвестное свиданье.

О! кто ты, тайный вождь? душа тебе вослед!

Скажи: бессмертный ли пределов сих хранитель

Иль гость минутный их? Скажи, земной ли свет

Иль небеса твоя обитель?..

И ангел от земли в сиянье предо мной

Взлетает; на лице величие смиренья;

Взор к небу устремлен: над юною главой

Горит звезда преображенья.

Помедли улетать, прекрасный сын небес;

Младая жизнь в слезах простерта пред тобою…

Но где я?.. Все вокруг молчит… призрак исчез,

И небеса покрыты мглою.

Одна лишь смутная мечта в душе моей:

Как будто мир земной в ничто преобратился;

Как будто та страна знакома стала ей,

Куда сей чистый ангел скрылся.

Сентябрь – октябрь 1815

Голос с того света

Не узнавай, куда я путь склонила,

В какой предел из мира перешла…

О друг, я все земное совершила;

Я на земле любила и жила.

Нашла ли их? Сбылись ли ожиданья?

Без страха верь: обмана сердцу нет;

Сбылося все: я в стороне свиданья;

И знаю здесь, сколь ваш прекрасен свет.

Друг, на земле великое не тщетно;

Будь тверд, а здесь тебе не изменят;

О милый, здесь не будет безответно

Ничто, ничто: ни мысль, ни вздох, ни взгляд.

Не унывай: минувшее с тобою;

Незрима я, но в мире мы одном;

Будь верен мне прекрасною душою;

Сверши один начатое вдвоем.

1815

Песня

Розы расцветают,

Сердце, отдохни;

Скоро засияют

Благодатны дни;

Все с зимой ненастной

Грустное пройдет;

Сердце будет ясно;

Розою прекрасной

Счастье расцветет.

Розы расцветают —

Сердце, уповай;

Есть, нам обещают,

Где-то лучший край.

Вечно молодая

Там весна живет;

Там, в долине рая,

Жизнь для нас иная

Розой расцветет.

1815

Песня

К востоку, все к востоку

Стремление земли —

К востоку, все к востоку

Летит моя душа;

Далеко на востоке,

За синевой лесов,

За синими горами

Прекрасная живет.

И мне в разлуке с нею

Все мнится, что она —

Прекрасное преданье

Чудесной старины,

Что мне она явилась

Когда-то в древни дни,

Что мне об ней остался

Один блаженный сон.

1815

Песня

Птичкой-певицею

Быть бы хотел;

С юной денницею

Я б прилетел

Первый к твоим дверям;

В них бы порхнул,

И к молодым грудям

Милой прильнул.

Будь я сиянием

Дневных лучей,

Слитых с пыланием

Ярких очей,

Щеки б румяные

Жарко лобзал,

В перси бы рдяные

Вкравшись, пылал.

Если б я сладостным

Был ветерком,

Веяньем радостным

Тайно кругом

Милой летал бы я;

С долов, с лугов

К ней привевал бы я

Запах цветов.

Стал бы я, стал бы я

Эхом лесов;

Все повторял бы я

Милой: любовь…

Ах! но напрасное

Я загадал;

Тайное, страстное

Кто выражал?

Птичка, небесный цвет,

Бег ветерка,

Эха лесной привет

Издалека —

Быстры, но ясное

Нам без речей,

Тайное, страстное

Всё их быстрей.

1815

Воспоминание

Прошли, прошли вы, дни очарованья!

Подобных вам уж сердцу не нажить!

Ваш след в одной тоске воспоминанья!

Ах! лучше б вас совсем мне позабыть!

К вам часто мчит привычное желанье —

И слез любви нет сил остановить!

Несчастие – об вас воспоминанье!

Но более несчастье – вас забыть!

О, будь же грусть заменой упованья!

Отрада нам – о счастье слезы лить!

Мне умереть с тоски воспоминанья!

Но можно ль жить, – увы! и позабыть!

Начало 1816

«Кто слез на хлеб свой не ронял…»

Кто слез на хлеб свой не ронял,

Кто близ одра, как близ могилы,

В ночи, бессонный, не рыдал, —

Тот вас не знает, вышни силы!

На жизнь мы брошены от вас!

И вы ж, дав знаться нам с виною,

Страданью выдаете нас,

Вину преследуете мздою.

Начало 1816

«Там небеса и воды ясны!..»

Там небеса и воды ясны!

Там песни птичек сладкогласны!

О родина! все дни твои прекрасны!

Где б ни был я, но все с тобой

Душой.

Ты помнишь ли, как под горою,

Осеребряемый росою,

Белелся луч вечернею порою

И тишина слетала в лес

С небес?

Ты помнишь ли наш пруд спокойный,

И тень от ив в час полдня знойный,

И над водой от стада гул нестройный,

И в лоне вод, как сквозь стекло,

Село?

Там на заре пичужка пела;

Даль озарялась и светлела;

Туда, туда душа моя летела:

Казалось сердцу и очам

Всё там!..

Сентябрь – октябрь 1816

Песня

Кольцо души-девицы

Я в море уронил;

С моим кольцом я счастье

Земное погубил.

Мне, дав его, сказала:

«Носи! не забывай!

Пока твое колечко,

Меня своей считай!»

Не в добрый час я невод

Стал в море полоскать;

Кольцо юркнуло в воду;

Искал… но где сыскать!..

С тех пор мы как чужие!

Приду к ней – не глядит!

С тех пор мое веселье

На дне морском лежит!

О ветер полуночный,

Проснися! будь мне друг!

Схвати со дна колечко

И выкати на луг.

Вчера ей жалко стало:

Нашла меня в слезах!

И что-то, как бывало,

Зажглось у ней в глазах!

Ко мне подсела с лаской,

Мне руку подала;

И что-то ей хотелось

Сказать, но не могла!

На что твоя мне ласка!

На что мне твой привет!

Любви, любви хочу я…

Любви-то мне и нет!

Ищи, кто хочет, в море

Богатых янтарей…

А мне мое колечко

С надеждою моей.

1816

Сон

Заснув на хо́лме луговом,

Вблизи большой дороги,

Я унесен был легким сном

Туда, где жили боги.

Но я проснулся, наконец,

И смутно озирался:

Дорогой шел младой певец

И с пеньем удалялся.

Вдали пропал за рощей он —

Но струны все звенели.

Ах! не они ли дивный сон

Мне на душу напели?

1816

Песня бедняка

Куда мне голову склонить?

Покинут я и сир;

Хотел бы весело хоть раз

Взглянуть на божий мир.

И я в семье моих родных

Когда-то счастлив был;

Но горе спутник мой с тех пор,

Как я их схоронил.

Я вижу за́мки богачей

И их сады кругом…

Моя ж дорога мимо их

С заботой и трудом.

Но я счастливых не дичусь;

Моя печаль в тиши;

Я всем веселым рад сказать:

Бог помочь! от души.

О щедрый бог, не вовсе ж я

Тобою позабыт;

Источник милости твоей

Для всех равно открыт.

В селенье каждом есть свой храм

С сияющим крестом,

С молитвой сладкой и с твоим

Доступным алтарем.

Мне светит солнце и луна;

Любуюсь на зарю;

И, слыша благовест, с тобой,

Создатель, говорю.

И знаю: будет добрый пир

В небесной стороне;

Там буду праздновать и я;

Там место есть и мне.

1816

Весеннее чувство

Легкий, легкий ветерок,

Что так сладко, тихо веешь?

Что играешь, что светлеешь,

Очарованный поток?

Чем опять душа полна?

Что опять в ней пробудилось?

Что с тобой к ней возвратилось,

Перелетная весна?

Я смотрю на небеса…

Облака, летя, сияют

И, сияя, улетают

За далекие леса.

Иль опять от вышины

Весть знакомая несется?

Или снова раздается

Милый голос старины?

Или там, куда летит

Птичка, странник поднебесный,

Все еще сей неизвестный,

Край желанного сокрыт?..

Кто ж к неведомым брегам

Путь неведомый укажет?

Ах! найдется ль, кто мне скажет,

Очарованное Там?

1816

Счастие во сне

Дорогой шла девица;

С ней друг ее младой:

Болезнены их лица;

Наполнен взор тоской.

Друг друга лобызают

И в очи и в уста —

И снова расцветают

В них жизнь и красота.

Минутное веселье!

Двух колоколов звон:

Она проснулась в келье;

В тюрьме проснулся он.

1816

Явление богов

Знайте, с Олимпа

Являются боги

К нам не одни;

Только что Бахус придет говорливый,

Мчится Эрот, благодатный младенец;

Следом за ними и сам Аполлон.

Слетелись, слетелись

Все жители неба,

Небесными по́лно

Земное жилище.

Чем угощу я,

Земли уроженец,

Вечных богов?

Дайте мне вашей, бессмертные, жизни!

Боги! что, смертный, могу поднести вам?

К вашему небу возвысьте меня!

Прекрасная радость

Живет у Зевеса!

Где не́ктар? налейте,

Налейте мне чашу!

Не́ктара чашу

Певцу, молодая

Геба, подай!

Очи небесной росой окропите;

Пусть он не зрит ненавистного Стикса,

Быть да мечтает одним из богов!

Шумит, заблистала

Небесная влага,

Спокоилось сердца,

Провидели очи.

1816

Жалоба пастуха

На ту знакомую гору

Сто раз я в день прихожу;

Стою, склоняся на посох,

И в дол с вершины гляжу.

Вздохнув, медлительным шагом

Иду вослед я овцам,

И часто, часто в долину

Схожу, не чувствуя сам.

Весь луг по-прежнему полон

Младой цветов красоты;

Я рву их – сам же не знаю,

Кому отдать мне цветы.

Здесь часто в дождик и в грозу

Стою, к земле пригвожден;

Все жду, чтоб дверь отворилась…

Но то обманчивый сон.

Над милой хижинкой светит,

Видаю, радуга мне…

К чему? Она удалилась!

Она в чужой стороне!

Она все дале! все дале!

И скоро слух замолчит!

Бегите ж, овцы, бегите!

Здесь горе душу томит!

Конец 1817

Утешение в слезах

«Скажи, что так задумчив ты?

Все весело вокруг;

В твоих глазах печали след;

Ты, верно, плакал, друг?»

«О чем грущу, то в сердце мне

Запало глубоко;

А слезы… слезы в радость нам;

От них душе легко».

«К тебе ласкаются друзья,

Их ласки не дичись;

И что бы ни утратил ты,

Утратой поделись».

«Как вам, счастливцам, то понять,

Что понял я тоской?

О чем… но нет! оно мое,

Хотя и не со мной».

«Не унывай же, ободрись;

Еще ты в цвете лет;

Ищи – найдешь; отважным, друг,

Несбыточного нет».

«Увы! Напрасные слова!

Найдешь, – сказать легко;

Мне до него, как до звезды

Небесной, далеко».

«На что ж искать далеких звезд?

Для неба их краса;

Любуйся ими в ясну ночь,

Не мысли в небеса».

«Ах! я любуюсь в ясный день;

Нет сил и глаз отвесть;

А ночью… ночью плакать мне,

Покуда слезы есть».

Конец 1817

Мина Романс

Я знаю край! там негой дышит лес,

Златой лимон горит во мгле древес,

И ветерок жар неба охладит,

И тихо мирт и гордо лавр стоит…

Там счастье, друг! туда! туда

Мечта зовет! Там сердцем я всегда!

Там светлый дом! на мраморных столбах

Поставлен свод; чертог горит в лучах;

И ликов ряд недвижимых стоит;

И, мнится, их молчанье говорит…

Там счастье, друг! туда! туда

Мечта зовет! Там сердцем я всегда!

Гора там есть с заоблачной тропой!

В туманах мул там путь находит свой;

Драконы там мутят ночную мглу;

Летит скала и воды на скалу!..

О друг, пойдем! туда! туда

Мечта зовет!.. Но быть ли там когда?

Конец 1817

К месяцу

Снова лес и дол покрыл

Блеск туманный твой:

Он мне душу растворил

Сладкой тишиной.

Ты блеснул… и просветлел

Тихо темный луг:

Так улыбкой наш удел

Озаряет друг.

Скорбь и радость давних лет

Отозвались мне,

И минувшего привет

Слышу в тишине.

Лейся, мой ручей, стремись!

Жизнь уж отцвела;

Так надежды пронеслись;

Так любовь ушла.

Ах! то было и моим,

Чем так сладко жить,

То, чего, расставшись с ним,

Вечно не забыть.

Лейся, лейся, мой ручей,

И журчанье струй

С одинокою моей

Лирой согласуй.

Счастлив, кто от хлада лет

Сердце охранил,

Кто без ненависти свет,

Бросил и забыл,

Кто делит с душой родной,

Втайне от людей,

То, что презрено толпой

Или чуждо ей.

Конец 1817

Новая любовь – новая жизнь

Что с тобой вдруг, сердце, стало?

Что ты ноешь? Что опять

Закипело, запылало?

Как тебя растолковать?

Все изчезло, чем ты жило,

Чем так сладостно грустило!

Где беспечность? где покой?..

Ах! что сделалось с тобой?

Расцветающая ль младость,

Речи ль, полные душой,

Взора ль пламенная сладость

Овладели так тобой?

Захочу ли ободриться,

Оторваться, удалиться —

Бросить томный, томный взгляд!

Ах! я к ней лечу назад!

Я неволен, очарован!

Я к неволе золотой,

Обессиленный, прикован

Шелковинкою одной!

И бежать очарованья

Нет ни силы, ни желанья!

Рад тоске! хочу любить!..

Видно, сердце, так и быть!

Январь или февраль 1818

Горная дорога

Над страшной бездной дорога бежит,

Меж жизнью и смертию мчится;

Толпа великанов ее сторожит;

Погибель над нею гнездится.

Страшись пробужденья лавины ужасной:

В молчанье пройди по дороге опасной.

Там мост через бездну отважной дугой

С скалы на скалу перегнулся;

Не смертною был он поставлен рукой —

Кто смертный к нему бы коснулся?

Поток под него разъяренный бежит;

Сразить его рвется и ввек не сразит.

Там, грозно раздавшись, стоят ворота;

Мнишь, область теней пред тобою;

Пройди их – долина, долин красота,

Там осень играет с весною.

Приют сокровенный! Желанный предел!

Туда бы от жизни ушел, улетел!

Четыре потока оттуда шумят —

Не зрели их выхода очи.

Стремятся они на восток, на закат;

Стремятся к полудню, к полночи;

Рождаются вместе; родясь, расстаются;

Бегут без возврата и ввек не сольются.

Там в блеске небес два утеса стоят,

Превыше всего, что земное:

Кругом облака золотые кипят,

Эфира семейство младое;

Ведут хороводы в стране голубой;

Там не был, не будет свидетель земной.

Царица сидит высоко и светло

На вечно незыблемом троне;

Чудесной красой обвивает чело

И блещет в алмазной короне;

Напрасно там солнцу сиять и гореть:

Ее золотит, но не может согреть.

Март – начало апреля 1818

Песня

Минувших дней очарованье,

Зачем опять воскресло ты?

Кто разбудил воспоминанье

И замолчавшие мечты?

Шепнул душе привет бывалый;

Душе блеснул знакомый взор;

И зримо ей минуту стало

Незримое с давнишних пор.

О милый гость, святое Прежде,

Зачем в мою теснишься грудь?

Могу ль сказать: живи надежде?

Скажу ль тому, что было: будь?

Могу ль узреть во блеске новом

Мечты увядшей красоту?

Могу ль опять одеть покровом

Знакомой жизни наготу?

Зачем душа в тот край стремится,

Где были дни, каких уж нет?

Пустынный край не населится;

Не у́зрит он минувших лет;

Там есть один жилец безгласный,

Свидетель милой старины;

Там вместе с ним все дни прекрасны

В единый гроб положены.

Июль – ноябрь 1818

Мечта

Ах! если б мой милый был роза-цветок,

Его унесла бы я в свой уголок;

И там украшал бы мое он окно;

И с ним я душой бы жила заодно.

К нему бы в окно ветерок прилетал,

И свежий мне запах на грудь навевал;

И я б унывала, им сладко дыша,

И с милым бы, тая, сливалась душа.

Его бы и ранней и поздней порой

Я, нежа, поила струей ключевой;

Ко мне прилипая, живые листы

Шептали б: «Я милый, а милая ты».

Не села бы пчелка на милый мой цвет;

Сказала б я: «Меду для пчелки здесь нет;

Для пчелки-летуньи есть шелковый луг;

Моим без раздела останься, мой друг».

Сильфиды бы легкой слетелись толпой

К нему любоваться его красотой;

И мне бы шепнули, целуя листы:

«Мы любим, что мило, мы любим, как ты».

Тогда б встрепенулся мой милый цветок,

С цветка сорвался бы румяный листок,

К моей бы щеке распаленной пристал,

И пурпурным жаром на ней заиграл.

Родная б спросила: «Что, друг мой, с тобой?

Ты вся разгорелась, как день молодой». —

«Родная, родная, – сказала бы я, —

Мне в душу свой запах льет роза моя».

1818

<В. А. Перовскому>

Товарищ! Вот тебе рука!

Ты другу вовремя сказался;

К любви душа была близка:

Уже в ней пламень загорался,

Животворитель бытия,

И жизнь отцветшая моя

Надеждой снова зацветала!

Опять о счастье мне шептала

Мечта, знакомец старины…

Доро́гой странник утомленный,

Узрев с холма неотдаленный

Предел родимой стороны,

Трепещет, сердцем оживает,

И жадным взором различает

За горизонтом отчий кров,

И слышит снова шум дубов,

Которые давно шумели

Над ним, игравшим в колыбели,

В виду родительских гробов.

Он небо узнает родное,

Под коим счастье молодое

Ему сказалося впервой!

Прискорбно-радостным желаньем,

Невыразимым упованьем,

Невыразимою мечтой

Живым утраченное мнится;

Он снова гость минувших дней,

И снова жизнь к нему теснится

Всей милой прелестью своей…

Таков был я одно мгновенье!

Прелестно-быстрое виденье,

Давно не посещавший друг,

Меня внезапно навестило,

Меня внезапно уманило

На первобытный в жизни луг!

Любовь мелькнула предо мною.

С возобновленною душою

Я к лире бросился моей,

И под рукой нетерпеливой

Бывалый звук раздался в ней!

И мертвое мне стало живо,

И снова на бездушный свет

Я оглянулся как поэт!..

Но удались, мой посетитель!

Не у меня тебе гостить!

Не мне о жизни возвестить

Тебе, святой благовеститель!

Товарищ! мной ты не забыт!

Любовь – друзей не раздружит.

Сим несозревшим упованьем,

Едва отведанным душой,

Подорожу ль перед тобой?

Сравню ль его с твоим страданьем?

Я вижу, молодость твоя

В прекрасном цвете умирает

И страсть, убийца бытия,

Тебя безмолвно убивает!

Давно веселости уж нет!

Где остроты приятной живость,

С которой ты являлся в свет?

Угрюмый спутник – молчаливость

Повсюду следом за тобой.

Ты молча радостных дичишься

И, к жизни охладев, дружишься

С одной убийственной тоской,

Владельцем сердца одиноким.

Мой друг! с участием глубоким

Я часто на лице твоем

Ловлю души твоей движенья!

Болезнь любви без утешенья

Изображается на нем.

Сие смятение во взоре,

Склоненном робко перед ней;

Несвязность смутная речей

В желанном сердцу разговоре;

Перерывающийся глас;

К тому, что окружает нас,

Задумчивое невниманье;

Присутствия очарованье,

И неприсутствия тоска,

И трепет, признак страсти тайной,

Когда послышится случайно

Любимый глас издалека,

И это все, что сердцу ясно,

А выраженью неподвластно,

Сии приметы знаю я!..

Мой жребий дал на то мне право!

Но то, в чем сладость бытия,

Должно ли быть ему отравой?

Нет, милый! ободрись! она

Столь восхитительна недаром:

Души глубокой чистым жаром

Сия краса оживлена!

Сей ясный взор – он не обманчив:

Не прелестью ума одной,

Он чувства прелестью приманчив!

Под сей веселостью живой

Задумчивое что-то скрыто,

Уныло-сладостное слито

С сей оживленной красотой;

В ней что-то искреннее дышит,

И в милом голосе ея

Доверчиво душа твоя

Какой-то звук знакомый слышит,

Всему в нем лучшему родной,

В нее участие лиющий

И без усилия дающий

Ей убежденье и покой.

О, верь же, друг, душе прекрасной!

Ужель природою напрасно

Ей столько милого дано?

Люби! любовь и жизнь – одно!

Отдайся ей, забудь сомненье

И жребий жизни соверши;

Она поймет твое мученье,

Она поймет язык души!

23 июля – 2 августа 1819

Жизнь

Отуманенным потоком

Жизнь унылая плыла;

Берег в сумраке глубоком;

На холодном небе мгла;

Тьмою звезды обложило;

Бури нет – один туман;

И вдали ревет уныло

Скрытый мглою океан.

Было время – был день ясный,

Были пышны берега.

Были рощи сладкогласны,

Были зе́лены луга.

И за ней вились толпою

Светлокрылые друзья:

Юность легкая с Мечтою

И живых Надежд семья.

К ней теснились, услаждали

Мирный путь ее игрой

И над нею расстилали

Благодатный парус свой.

К ней Фантазия летала

В блеске радужных лучей

И с небес к ней прикликала

Очарованных гостей:

Вдохновение с звездою

Над возвышенной главой

И Хариту с молодою

Музой, Гения сестрой;

И она, их внемля пенье,

Засыпала в тишине

И ловила привиденье

Счастья милого во сне!..

Bсе пропало, изменило;

Разлетелися друзья;

В бездне брошена унылой

Одинокая ладья;

Року странница послушна,

Не желает и не ждет

И прискорбно-равнодушна

В беспредельное плывет.

Что же вдруг затрепетало

Над поверхностью зыбей?

Что же прелестью бывалой

Вдруг повеяло над ней?

Легкой птичкой встрепенулся

Пробужденный ветерок;

Сонный парус развернулся;

Дрогнул руль; быстрей челнок.

Смотрит… ангелом прекрасным

Кто-то светлый прилетел,

Улыбнулся взором ясным

Подарил и в лодку сел;

И запел он песнь надежды;

Жизнь очнулась, ожила

И с волненьем робким вежды

На красавца подняла.

Видит… мрачность разлетелась;

Снова зе́ркальна вода;

И приветно загорелась

В небе яркая звезда;

И в нее проникла радость,

Прежней веры тишина,

И как будто снова младость

С упованьем отдана.

О хранитель, небом данный!

Пой, небесный, и ладьей

Правь ко пристани желанной

За попутною звездой.

Будь сиянье, будь ненастье;

Будь, что надобно судьбе;

Все для Жизни будет счастье,

Добрый спутник, при тебе.

10 августа 1819

Невыразимое (отрывок)

Что наш язык земной пред дивною природой?

С какой небрежною и легкою свободой

Она рассыпала повсюду красоту

И разновидное с единством согласила!

Но где, какая кисть ее изобразила?

Едва, едва одну ее черту

С усилием поймать удастся вдохновенью…

Но льзя ли в мертвое живое передать?

Кто мог создание в словах пересоздать?

Невыразимое подвластно ль выраженью?..

Святые таинства, лишь сердце знает вас.

Не часто ли в величественный час

Вечернего земли преображенья —

Когда душа сметенная полна

Пророчеством великого виденья

И в беспредельное унесена, —

Спирается в груди болезненное чувство,

Хотим прекрасное в полете удержать,

Ненареченному хотим названье дать —

И обессиленно безмолствует искусство!

Что видимо очам – сей пламень облаков,

По небу тихому летящих,

Сие дрожанье вод блестящих,

Сии картины берегов

В пожаре пышного заката —

Сии столь яркие черты

Легко их ловит мысль крылата,

И есть слова для их блестящей красоты.

Но то, что слито с сей блестящей красотою —

Сие столь смутное, волнующее нас,

Сей внемлемый одной душою

Обворожающего глас,

Сие к далекому стремленье,

Сей миновавшего привет

(Как прилетевшее незапно дуновенье)

От луга родины, где был когда-то цвет,

Святая молодость, где жило упованье),

Сие шепнувшее душе воспоминанье

О милом радостном и скорбном старины,

Сия сходящая святыня с вышины,

Сие присутствие создателя в созданье —

Какой для них язык?.. Горе́ душа летит,

Все необъятное в единый вздох теснится,

И лишь молчание приятно говорит.

Август 1819

«Взошла заря. Дыханием приятным…»

Взошла заря. Дыханием приятным

Сманила сон с моих она очей;

Из хижины за гостем благодатным

Я восходил на верх горы моей;

Жемчуг росы по травкам ароматным

Уже блистал младым огнем лучей,

И день взлетел, как гений светлокрылый!

И жизнью все живому сердцу было.

Я восходил; вдруг тихо закурился

Туманный дым в долине над рекой;

Густел, редел, тянулся и клубился

И вдруг взлетел крылатый надо мной,

И яркий день с ним в бледный сумрак слился,

Задернулась окрестность пеленой

И влажною пустыней окруженный

Я в облаках изчез уединенный…

27 ноября 1819

Три путника

В свой край возвратяся из дальней земли,

Три путника в гости к старушке зашли.

«Прими, приюти нас на темную ночь;

Но где же красавица? Где твоя дочь?» —

«Принять, приютить вас готова, друзья;

Скончалась красавица дочка моя».

В светлице свеча пред иконой горит:

В светлице красавица в гробе лежит.

И первый, поднявши покров гробовой,

На мертвую смотрит с унылой душой:

«Ах, если б на свете еще ты жила,

Ты мною б отныне любимой была».

Другой покрывало опять наложил,

И горько заплакал, и взор опустил:

«Ах, милая, милая, ты ль умерла?

Ты мною так долго любима была».

Но третий опять покрывало поднял,

И мертвую в бледны уста целовал:

«Тебя я любил; мне тебя не забыть;

Тебя я и в вечности буду любить».

Начало 1820

Песня

Отымает наши радости

Без замены хладный свет;

Вдохновенье нашей младости

Гаснет с чувством жертвой лет;

Не одно ланит пылание

Тратим с юностью живой —

Видим сердца увядание

Прежде юности самой.

Наше счастие разбитое

Видим мы игрушкой волн;

И в далекий мрак сердитое

Море мчит наш бедный челн;

Стрелки нет путеводительной

Иль вотще ее магнит

В бурю к пристани спасительной

Челн беспарусный манит?

Хлад, как будто ускоренная

Смерть заходит в душу к нам;

К наслажденью охлажденная,

Охладев к самим бедам,

Без стремленья, без желанья,

В нас душа заглушена

И навек очарования

Слез отрадных лишена.

На минуту ли улыбкою

Мертвый лик наш оживет,

Или прежнее ошибкою

В сердце сонное зайдет —

То обман; то плющ, играющий

По развалинам седым;

Сверху лист благоухающий —

Прах и тление под ним.

Оживите сердце вялое;

Дайте быть по старине;

Иль оплакивать бывалое

Слез бывалых дайте мне.

Сладко, сладко появление

Ручейка в пустой глуши;

Так и слезы – освежение

Запустевшия души.

1820

Лалла Рук

Милый сон, души пленитель,

Гость прекрасный с вышины,

Благодарный посетитель

Поднебесной стороны,

Я тобою насладился

На минуту, но вполне:

Добрым вестником явился

Здесь небесного ты мне.

Мнил я быть в обетованной

Toй земле, где вечный мир;

Мнил я зреть благоуханный

Безмятежный Кашемир;

Видел я: торжествовали

Праздник розы и весны

И пришелицу встречали

Из далекой стороны.

И блистая, и пленяя —

Словно ангел неземной —

Непорочность молодая

Появилась предо мной;

Светлый завес покрывала

Оттенял ее черты,

И застенчиво склоняла

Взор умильный с высоты.

Все – и робкая стыдливость

Под сиянием венца,

И младенческая живость,

И величие лица,

И в чертах глубокость чувства

С безмятежной тишиной —

Все в ней было без искусства

Неописанной красой.

Я смотрел – а призрак мимо

(Увлекая душу вслед)

Пролетал невозвратимо;

Я за ним – его уж нет!

Посетил, как упованье;

Жизнь минуту озарил;

И оставил лишь преданье,

Что когда-то в жизни был.

Ах! не с вами обитает

Гений чистый красоты;

Лишь порой он навещает

Нас с небесной высоты;

Он поспешен, как мечтанье,

Как воздушный утра сон;

Но в святом воспоминанье

Неразлучен с сердцем он.

Он лишь в чистые мгновенья

Бытия бывает к нам,

И приносит откровенья,

Благотворные сердцам;

Чтоб о небе сердце знало

В темной области земной,

Нам туда сквозь покрывало

Он дает взглянуть порой;

И во всем, что здесь прекрасно,

Что наш мир животворит,

Убедительно и ясно

Он с душою говорит;

А когда нас покидает,

В дар любви у нас в виду

В нашем небе зажигает

Он прощальную звезду.

15 января – 7 февраля 1821

«Теснятся все к тебе во храм…»

Теснятся все к тебе во храм,

И все с коленопреклоненьем

Тебе приносят фимиам,

Тебя гремящим славят пеньем;

Я одинок в углу стою,

Как жизнью, полон я тобою,

И жертву тайную мою

Я приношу тебе душою.

4 февраля 1821

Воспоминание

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сoпутствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были.

16 февраля 1821

Победитель

Сто красавиц светлооких

Председали на турнире.

Все – цветочки полевые;

А моя одна как роза.

На нее глядел я смело,

Как орел глядит на солнце.

Как от щек моих горячих

Разгоралося забрало!

Как рвалось пробиться сердце

Сквозь тяжелый, твердый панцирь!

Тихих взоров светлый пламень

Стал душе моей пожаром;

Сладкошепчущие речи

Стали сердцу бурным вихрем;

И она – младое утро —

Стала мне грозой могучей;

Я помчался, я ударил —

И ничто не устояло.

1822

Близость весны

На небе тишина;

Таинственно луна

Сквозь тонкий пар сияет;

Звезда любви играет

Над темною горой;

И в бездне голубой

Бесплотные, летая,

Чаруя, оживляя

Ночную тишину,

Приветствуют весну.

1822

Море Элегия

Безмолвное море, лазурное море,

Стою очарован над бездной твоей.

Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,

Тревожною думой наполнено ты.

Безмолвное море, лазурное море,

Открой мне глубокую тайну твою:

Что движет твое необъятное лоно?

Чем дышит твоя напряженная грудь?

Иль тянет тебя из земныя неволи

Далекое, светлое небо к себе?..

Таинственной, сладостной полное жизни,

Ты чисто в присутствии чистом его.

Ты льешься его светозарной лазурью,

Вечерним и утренним светом горишь,

Ласкаешь его облака золотые

И радостно блещешь звездами его.

Когда же сбираются темные тучи,

Чтоб ясное небо отнять у тебя —

Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,

Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…

И мгла исчезает, и тучи уходят;

Но, полное прошлой тревоги своей,

Ты долго вздымаешь испуганны волны,

И сладостный блеск возвращенных небес

Не вовсе тебе тишину возвращает;

Обманчив твоей неподвижности вид:

Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,

Ты, небом любуясь, дрожишь за него.

1822

9 марта 1823

Ты предо мною

Стояла тихо;

Твой взор унылый

Был полон чувств!

Он мне напомнил

О милом прошлом…

Он был последний

На здешнем свете.

Ты удалилась,

Как тихий ангел!

Твоя могила,

Как рай, спокойна!

Там все земные

О небе мысли.

Звезды небес!

Тихая ночь!..

Март 1823

Привидение

В тени дерев, при звуке струн, в сиянье

Вечерних гаснущих лучей,

Как первыя любви очарованье,

Как прелесть первых юных дней —

Явилася она передо мною

В одежде белой, как туман;

Воздушною лазурной пеленою

Был окружен воздушный стан;

Таинственно она ее свивала

И развивала над собой;

То, сняв ее, открытая стояла

С темнокудрявой головой;

То, вдруг всю ткань чудесно распустивши,

Как призрак, исчезала в ней;

То, перст к устам и голову склонивши,

Огнем задумчивых очей

Задумчивость на сердце наводила.

Вдруг… покрывало подняла…

Трикраты им куда-то поманила…

И скрылася… как не была!

Вотще продлить хотелось упоенье…

Не возвратилася она;

Лишь грустию по милом привиденье

Душа осталася полна.

1823

Ночь

Уже утомившийся день

Склонился в багряные воды,

Темнеют лазурные своды,

Прохладная стелется тень;

И ночь молчаливая мирно

Пошла по дороге эфирной,

И Геспер летит перед ней

С прекрасной звездою своей.

Сойди, о небесная, к нам

С волшебным твоим покрывалом,

С целебным забвенья фиалом,

Дай мира усталым сердцам.

Своим миротворным явленьем,

Своим усыпительным пеньем,

Томимую душу тоской,

Как матерь дитя, успокой.

1823

«Я Музу юную, бывало…»

Я Музу юную, бывало,

Встречал в подлунной стороне,

И Вдохновение летало

С небес, незванное, ко мне;

На все земное наводило

Животворящий луч оно —

И для меня в то время было

Жизнь и Поэзия одно.

Но дарователь песнопений

Меня давно не посещал;

Бывалых нет в душе видений,

И голос арфы замолчал.

Его желанного возврата

Дождатся ль мне когда опять?

Или навек моя утрата,

И вечно арфе не звучать?

Но все, что от времен прекрасных,

Когда он мне доступен был,

Все, что от милых темных, ясных

Минувших дней я сохранил —

Цветы мечты уединенной

И жизни лучшие цветы —

Кладу на твой алтарь священный,

О Гений чистой красоты!

Не знаю, светлых вдохновений

Когда воротится чреда, —

Но ты знаком мне, чистый Гений!

И светит мне твоя звезда!

Пока еще ее сиянье

Душа умеет различать:

Не умерло очарованье!

Былое сбудется опять.

1822–1824 (?)

Таинственный посетитель

Кто ты, призрак, гость прекрасный?

К нам откуда прилетал?

Безответно и безгласно,

Для чего от нас пропал?

Где ты? Где твое селенье?

Что с тобой? Куда исчез?

И зачем твое явленье

В поднебесную с небес?

Не Надежда ль ты младая,

Приходящая порой

Из неведомого края

Под волшебной пеленой?

Как она, неумолимо

Радость милую на час

Показал ты, с нею мимо

Пролетел и бросил нас.

Не Любовь ли нам собою

Тайно ты изобразил?..

Дни любви, когда одною

Мир для нас прекрасен был,

Ах! тогда сквозь покрывало

Неземным казался он…

Снят покров; любви не стало;

Жизнь пуста, и счастье – сон.

Не волшебница ли Дума

Здесь в тебе явилась нам?

Удаленная от шума,

И мечтательно к устам

Приложивши перст, приходит

К нам, как ты, она порой

И в минувшее уводит

Нас безмолвно за собой.

Иль в тебе сама святая

Здесь Поэзия была?..

К нам, как ты, она из рая

Два покрова принесла:

Для небес лазурно-ясный,

Чистый, белый для земли:

С ней все близкое прекрасно;

Все знакомо, что вдали,

Иль Предчувствие сходило

К нам во образе твоем

И понятно говорило

О небесном, о святом?

Часто в жизни так бывало:

Кто-то светлый к нам летит,

Подымает покрывало

И в далекое манит.

1824

Мотылек и цветы

Поляны мирной украшенье,

Благоуханные цветы,

Минутное изображенье

Земной, минутной красоты;

Вы равнодушно расцветаете,

Глядяся в воды ручейка,

И равнодушно упрекаете

В непостоянстве мотылька.

Во дни весны с востока ясного,

Младой денницей побужден,

В пределы бытия прекрасного

От высоты спустился он.

Исполненный воспоминанием

Небесной, чистой красоты,

Он вашим радостным сиянием

Пленился, милые цветы.

Он мнил, что вы с ним однородные

Переселенцы с вышины,

Что вам, как и ему, свободные

И крылья и душа даны:

Но вы к земле, цветы, прикованы;

Вам на земле и умереть;

Глаза лишь вами очарованы,

А сердца вам не разогреть.

Не рождены вы для внимания;

Вам непонятен чувства глас;

Стремишься к вам без упования;

Без горя забываешь вас.

Пускай же к вам резвясь ласкается,

Как вы, минутный ветерок;

Иною прелестью пленяется

Бессмертья вестник мотылек.

Но есть меж вами два избранные,

Два ненадменные цветка:

Их имена, им сердцем данные,

К ним привлекают мотылька.

Они без пышного сияния;

Едва приметны красотой:

Один есть цвет воспоминания,

Сердечной думы цвет другой.

О милое воспоминание

О том, чего уж мире нет!

О дума сердца – упование

На лучший, неизменный свет!

Блажен, кто вас среди губящего

Волненья жизни сохранил

И с вами низость настоящего

И пренебрег и позабыл.

1824

К Гёте

Творец великих вдохновений!

Я сохраню в душе моей

Очарование мгновений,

Столь счастливых в близи твоей!

Твое вечернее сиянье

Не о закате говорит!

Ты юноша среди созданья!

Твой гений, как творил, творит.

Я в сердце уношу надежду

Еще здесь встретиться с тобой:

Земле знакомую одежду

Не скоро скинет гений твой.

В далеком полуночном свете

Твоею Музою я жил,

И для меня мой гений Гёте

Животворитель жизни был!

Почто судьба мне запретила

Тебя узреть в моей весне?

Тогда душа бы воспалила

Свой пламень на твоем огне.

Тогда б вокруг меня создался

Иной, чудесно-пышный свет;

Тогда б и обо мне остался

В потомстве слух: он был поэт!

22–26 августа 1827

Могила

В лоне твоем глубоком и темном покоится тайно

Весь человеческий жребий. Скорби рыданье, волнение

Страсти навеки в твой засыпают целебный приют,

Мука любви и блаженство любви не тревожат там боле

Груди спокойной. О жизнь, ты полная трепета буря!

Только в безмолвно-хранительном мраке могилы безвластен

Рок… Мы там забываемся сном беспробудным, быть может

Сны прекрасные видя… О! там не кипит, не пылает

Кровь, и терзания жизни не рвут охладевшего сердца.

1828 (?)

Любовь

На воле природы,

На луге душистом,

В цветущей долине,

И в пышном чертоге,

И в звездном блистанье

Безмолвный ночи —

Дышу лишь тобою.

Глубокую сладость,

Глубокое пламя

В меня ты вливаешь.

В весне животворной,

В цветах благовонных

Меня ты объемлешь

Спокойствием неба,

Святая любовь!

1828 (?)

К сестрам и братьям

Рано от печальной

Жизни вы сокрылись.

Но об вас ли плакать?

Вы давно в могиле

Сном спокойным спите.

Вас, друзья, в лицо я

Прежде не видала,

Вас в печальной жизни

Вечно я не встречу.

Но за вами сердцем

Я из жизни рвуся;

И глубоко в сердце

Слышится мне голос:

Всё, мне говорит он,

Живо здесь любовью;

Ею к нам нисходит

Наш Создатель с неба,

И к нему на небо

Ею мы восходим.

1828 (?)

Homer

Веки идут, и веки уходят, а песни Гомера

Все раздаются, и вечен Гомеров венец.

Долго думав, природа вдруг создала и, создавши,

Молила так: одного будет Гомера земле!

1829

Две загадки

I

Не человечьими руками

Жемчужный разноцветный мост

Из вод построен над водами,

Чудесный вид! огромный рост!

Раскинув паруса шумящи,

Не раз корабль под ним проплыл;

Но на хребет его блестящий

Еще никто не восходил!

Идешь к нему – он прочь стремится,

И в то же время недвижим;

С своим потоком он родится

И вместе исчезает с ним.

II

На пажити необозримой,

Не убавляясь никогда,

Скитаются неисчислимо

Сереброрунные стада.

В рожок серебряный играет

Пастух, приставленный к стадам:

Он их в златую дверь впускает

И счет ведет им по ночам.

И, недочета им не зная,

Пасет он их давно, давно;

Стада поит вода живая,

И умирать им не дано.

Они одной дорогой бродят,

Под стражей пастырской руки,

И юноши их там находят,

Где находили старики;

У них есть вождь – Овен прекрасный

Их сторожит огромный Пес,

Есть Лев меж ними неопасный

И Дева – чудо из чудес.

10–17 марта 1831

Замок на берегу моря

«Ты видел ли замок на бреге морском?

Играют, сияют над ним облака;

Лазурное море прекрасно кругом».

«Я замок тот видел на бреге морском;

Сияла над ним одиноко луна;

Над морем клубился холодный туман».

«Шумели ль, плескали ль морские валы?

С их шумом, с их плеском сливался ли глас

Веселого пенья, торжественных струн?»

«Был ветер спокоен; молчала волна;

Мне слышалась в замке печальная песнь;

Я плакал от жалобных криков ея».

«Царя и царицу ты видел ли там?

Ты видел ли с ними их милую дочь,

Младую, как утро весеннего дня?»

«Царя и царицу я видел… Вдвоем

Безгласны, печальны сидели они;

Но милой их дочери не было там».

28 марта 1831

Приход весны

Зелень нивы, рощи лепет,

В небе жаворонка трепет,

Теплый дождь, сверканье вод, —

Вас назвавши, что прибавить?

Чем иным тебя прославить,

Жизнь души, весны приход?

Март 1831

Ночной смотр

В двенадцать часов по ночам

Из гроба встает барабанщик;

И ходит он взад и вперед,

И бьет он проворно тревогу.

И в темных гробах барабан

Могучую будит пехоту:

Встают молодцы-егеря,

Встают старики-гренадеры,

Встают из-под русских снегов,

С роскошных полей Италийских,

Встают с Африканских степей,

С горючих песков Палестины.

В двенадцать часов по ночам

Выходит трубач из могилы;

И скачет он взад и вперед,

И громко трубит он тревогу.

И в темных могилах труба

Могучую конницу будит:

Седые гусары встают,

Встают усачи кирасиры;

И с севера, с юга летят,

С востока и с запада мчатся

На легких воздушных конях

Один за другим эскадроны.

В двенадцать часов по ночам

Из гроба встает полководец;

На нем сверх мундира сюртук;

Он с маленькой шляпой и шпагой

На старом коне боевом

Он медленно едет по фрунту;

И маршалы едут за ним,

И едут за ним адъютанты;

И армия честь отдает.

Становится он перед нею;

И с музыкой мимо его

Проходят полки за полками.

И всех генералов своих

Потом он в кружок собирает,

И ближнему на ухо сам

Он шепчет пароль свой и лозунг;

И армии всей отдают

Они тот пароль и тот лозунг:

И Франция – тот их пароль,

Тот лозунг – Святая Елена.

Так к старым солдатам своим

На смотр генеральный из гроба

В двенадцать часов по ночам

Встает император усопший.

Январь – март (?) 1836

Судьба

С светлой главой, на тяжких свинцовых ногах между нами

Ходит судьба! Человек, прямо и смело иди!

Если, ее повстречав, не потупишь очей и спокойным

Оком ей взглянешь в лицо – сам просветлеешь лицом;

Если ж, испуганный ею, пред нею падешь ты – наступит

Тяжкой ногой на тебя, будешь затоптан в грязи!

1837

<А. С. Пушкин>

Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе

Руки свои опустив. Голову тихо склоня,

Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем

Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза,

Было лицо его мне так знакомо, и было заметно,

Что выражалось на нем, – в жизни такого

Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья

Пламень на нем; не сиял острый ум;

Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью

Было объято оно: мнилося мне, что ему

В этот миг предстояло как будто какое виденье,

Что-то сбывалось над ним, и спросить мне хотелось: что видишь?

1837

Царскосельский лебедь

Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый,

Как же нелюдимо ты, отшельник хилый,

Здесь сидишь на лоне вод уединенных!

Спутников давнишних, прежней современных

Жизни, переживши, сетуя глубоко,

Их ты понимаешь думой одинокой!

Сумрачный пустынник, из уединенья

Ты на молодое смотришь поколенье

Грустными очами; прежнего единый

Брошенный обломок, в новый лебединый

Свет на пир веселый гость неприглашенный,

Ты вступить дичишься в круг неблагосклонный

Резвой молодежи. На водах широких,

На виду царевых теремов высоких,

Пред Чесменской гордо блещущей колонной,

Лебеди младые голубое лоно

Озера тревожат плаваньем, плесканьем,

Боем крыл могучих, белых шей купаньем;

День они встречают, звонко окликаясь;

В зеркале прозрачной влаги отражаясь,

Длинной вереницей, белым флотом стройно

Плавают в сиянье солнца по спокойной

Озера лазури; ночью ж меж звездами

В небе, повторенном тихими водами,

Облаком перловым, вод не зыбля, реют

Иль двойною тенью, дремля, в них белеют;

А когда гуляет месяц меж звездами,

Влагу расшибая сильными крылами,

В блеске волн, зажженных месячным сияньем,

Окруженны брызгов огненных сверканьем,

Кажутся волшебным призраков явленьем —

Племя молодое, полное кипеньем

Жизни своевольной. Ты ж старик печальный,

Молодость их образ твой монументальный

Резвую пугает; он на них наводит

Скуку, и в приют твой ни один не входит

Гость из молодежи, ветрено летящей

Вслед за быстрым мигом жизни настоящей.

Но не сетуй, старец, пращур лебединый:

Ты родился в славный век Екатерины,

Был ее ласкаем царскою рукою, —

Памятников гордых битве под Чесмою,

Битве при Кагуле воздвиженье зрел ты;

С веком Александра тихо устарел ты;

И, почти столетний, в веке Николая

Видишь, угасая, как вся Русь святая

Вкруг царевой силы, – вековой зеленый

Плющ вкруг силы дуба, – вьется, под короной

Царской, от окрестных бурь ища защиты.

Дни текли за днями. Лебедь позабытый

Таял одиноко; а младое племя

В шуме резвой жизни забывало время…

Раз среди их шума раздался чудесно

Голос, всю пронзивший бездну поднебесной;

Лебеди, услышав голос, присмирели,

И, стремимы тайной силой, полетели

На голос: пред ними, вновь помолоделый,

Радостно вздымая перья груди белой,

Голову на щее гордо распрямленной

К небесам подъемля – весь воспламененный

Лебедь благородный дней Екатерины

Пел, прощаясь с жизнью, гимн свой лебединый!

А когда допел он – на небо взглянувши

И крылами сильно дряхлыми взмахнувши —

К небу, как во время оное бывало,

Он с земли рванулся… и его не стало

В высоте… и навзничь с высоты упал он;

И прекрасен мертвый на хребте лежал он,

Широко раскинув крылья, как летящий,

В небеса вперяя взор, уж не горящий.

Ноябрь или декабрь 1851

Розы

Розы цветущие, розы душистые, как вы прекрасно

В пестрый венок сплетены милой рукой для меня!

Светлое, чистое девственной кисти созданье, глубокий

Смысл заключается здесь в легких воздушных чертах.

Роз разновидных семья на одном окруженном шипами

Стебле – не вся ли тут жизнь? Корень же твердый цветов —

Крест, претворяющий чудно своей жизнедательной силой

Стебля терновый венец в свежий венок из цветов?

Веры хранительный стебель, цветущие почки надежды,

Цвет благовонный любви в образ один здесь слились, —

Образ великий, для нас бытия выражающий тайну;

Все, что пленяет, как цвет, все, что пронзает, как терн,

Радость и скорбь на земле знаменуют одно: их в единый

Свежий сплетает венок Промысл тайной рукой.

Розы прекрасные! в этом венке очарованном здесь вы

Будете свежи всегда: нет увяданья для вас;

Будете вечно душисты; здесь памятью сердца о милой

Вас здесь собравшей руке будет ваш жив аромат.

Не ранее марта 1852

Загрузка...