Статьи о картинах Петра Валюса

Эрнст Цумпих,

социолог

"Арбайтер Цайтунг", 29 мая 1978 г., Австрия. Перевод с немецкого


Выставка в "СИМЕНС – ДАТА"


Можно было с уверенностью предполагать, что в советском неофициальном искусстве скрывается много талантов. Художник Пётр Валюс – такой случай. Его картины: сильные, философски-экспрессионистические, независимые и своеобразные, включая также последние работы, написанные перед смертью, яркие и многообразные как жизнь и свобода. И если есть истинность в искусстве, так она безусловно присутствует в почти абстрактных работах этого русского художника.







Два эскиза к "Художнику"

Профессор Жан Перюс,

искусствовед,

Клермон, Франция, 1972 год.

На русском напечатано в газете "Наука "Казанского филиала Академии наук СССР. 12.06. 89 г., № 21

Перевод с французского.


Валюс


В прошлом году в Москве умер от рака художник Пётр Валюс. Парижские ценители живописи помнят, конечно, его работы на первой послевоенной выставке советской живописи в 1967 году. Его участие в этой выставке было весьма скромным: цветы, выполненные темперой. Работы были почти тотчас сняты (куплены), но пресса, в частности "Леттр франсэз", отметила их высокие достоинства. В этих темперах, поразительно трепетных по колориту, особенно трогало соединение яркой свежести жизни и ощущение её хрупкости, столь характерное для творческой индивидуальности этого художника.

Отец Валюса родом из Прибалтики, мать – русская. Пётр Валюс родился и жил в Москве. Художником он стал поздно. Родители его были фармацевтами, они не одобряли склонности сына к живописи, и он, получив техническое образование, стал инженером-строителем. Лишь после войны он решился оставить свою профессию и, опираясь на поддержку друзей, веривших в его талант, полностью посвятил себя живописи. В течение 15 лет он писал в спокойной и достойной манере, не вызывая нареканий и ничем не выделяясь в общем потоке советской живописи. Он шёл, пожалуй, даже позади других: его индивидуальность выражалась скорее в нежности, чем в силе. И только в 1963 году он резко изменил манеру и осуществил крупные полотна, которые можно назвать философскими (в том смысле, в каком это слово приложимо к работам Ван Гога), и эти полотна поставили его в один ряд с самыми выдающимися художниками нашего века.

Валюс был дружелюбным и приветливым человеком: он возродил несколько забытую в Москве традицию, открыв двери своего дома для всех любителей искусства. Это позволило ему приватным образом создать атмосферу духовного общения между художником и публикой, в котором он ощущал настоятельную необходимость. Вдова и сын Валюса, благоговейно чтя его память, продолжают раз в неделю принимать любителей живописи в мастерской, которая была дана художнику и которой он не успел воспользоваться. В ней он нашёл бы простор, столь ему необходимый в последние годы жизни, когда его искусство стало монументальным. Развешанные по стенам обширной мастерской, его холсты внятно и выразительно на языке живописи, без всякой аллегорической дидактики несут зрителю заветы художника.

Каждый из холстов представляет собой размышление в пластике, отражает трагические противоречия нашего времени и их осознание художником, страстно любящим людей и жизнь. Резко контрастные краски Валюса властно входят в сознание зрителя, не давая ему уклониться от поставленной проблемы: вот война – не в плане её ужасов и героизма, а в плане ответственности мыслящего человека перед страшным пожаром, сжигающим дотла всё доброе и человеческое. Вот снятие с креста – не истерзанное тело, поддерживаемое рыдающими женщинами, не вечный урок сострадания и любви: мы видим мертвенно белое тело, ноги за пределами полотна, должно быть всё ещё пригвождены к кресту; покинутое всеми, оно лежит навзничь на чёрной земле среди хаоса – неужели его страдания были напрасными? Вот хрупкий женский образ, сияющий в своей чистоте, заслонённый и раздавленный огромной чёрной массой насилия и мракобесия – он возродится! Вот образ материнства, но не торжествующего и счастливого: женское тело, написанное в однообразных темно-красных тонах на контрастном зелёном фоне, вырисовывает длинную арабеску, замыкающую в себе эмбрион и защищающую слабый росток жизни…

Картины Валюса легко доступны для понимания. Конечно, словами не передать живопись, притом, что это чистая пластика, ничего не заимствующая от слова, но символический смысл её ясен. Мне бы хотелось рассказать хотя бы только об одной из работ художника, осуществлённых им в крайнем творческом напряжении последних месяцев жизни: за один последний месяц перед смертью он написал 9 крупных полотен. Я расскажу о картине, которая предстаёт перед нами как итог всей жизни художника. На лиловатом, пастозно написанном, тревожном фоне, клокочущем, точно бурное море, взрывающаяся туманность или адская река выделяются две частично погруженные фигуры; обе написаны в интенсивном красном цвете – цвете жизни – и очень выразительны: одна из них, помещённая на втором плане, кажется раненой, другая, на первом плане, выпрямилась в позе вызова; между ними и над ними мы видим третью фигуру, идущее от неё сияние лучами озаряет головы двух первых. Но человек ли это или нечто иное, сияющее всеми оттенками, всем валерами жёлтого цвета, в нём чудится кипящее солнце, сверкающее над нашим трагическим миром! И не является ли материализация цветом духовного мира художника пластическим выражением мысли, совести, поэзии? И, кажется, в этом творении художник выразил своё понимание цели Искусства.

Язык Валюса, как всякий поэтический язык, имеет свои тайны. Свобода и угнетение, жизнь и смерть сражаются в нём во всём многообразии тёплых и холодных тонов. Но что обозначает этот лиловый диск, появляющийся, словно тайная планета, на многих полотнах? И почему почти на каждой картине среди мрачных бездн и переливающихся тёмных тонов фона вдруг появляется маленький блик белого или жёлтого цвета? Здесь можно только догадываться. Замечу только, что в самой живописной манере Валюса есть что-то незаконченное. Все его работы осуществлялись сразу в одном порыве, за несколько часов. Краска, наложенная густым потоком, словно течёт, приплюснутая мастихином, извивается под ударами кисти. Нет ничего окончательного, ничего застывшего. Мир создаётся и трансформируется у нас на глазах. Видимый глазу порыв творческого размышления преодолевает в процессе работы антагонизм сущего – жизнь, смерть – и в борении обретает высшую жизнь. Порыв художника увлекает зрителя. Этот творческий порыв выражает больше, чем победу Валюса над своей собственной смертью. Он властно и с доверием зовёт людей трагического века осознать их ответственность, которая является не только залогом спасения достоинства, любви, красоты, всех созданий человеческого духа, но, в наши дни, залогом спасения всякой жизни на Земле. Живопись Петра Валюса мобилизует людей на борьбу за жизнь. Эта живопись является для художника Запада важным и полезным напоминанием: искусство не должно уходить в бесплотность и абстракцию. Присущий ей язык способен выразить самое глубокое размышление, самую высокую мысль, оставаясь человечным.




Эскиз к «Суд идёт», 1968, бумага, темпера, 600х40 см.

Александр Борщаговский,

драматург, публицист

"Огонёк", № 22, май 1990


Где найдутся стены для картин?


В 1970 году, незадолго до смерти, пятидесятивосьмилетний Пётр Валюс обрел, наконец, временные неспокойные стены для своих полотен. Скудные, подвальные стены в недрах московской земли, они достались ему по случайности: жить здесь стало людям невмоготу. Стены, отремонтированные руками сына, Валерия, и его друзей, стены – счастье, хотя больному, обречённому художнику только однажды удалось спуститься по крутым ступеням в свою мастерскую, вступить в спасительную для творца толпу зрителей, заполнивших обе "выставочные" комнаты и коридор между ними. Его скоро отвезли домой, в пятиэтажку, в две комнатёнки, где толком и отступить-то от полотна было некуда…