Еропкин Петр Михайлович

П. М. Еропкин, потомок Рюриковичей, происходил из того рода, который давно потерял свое княжеское достоинство.

Один из Рюриковичей, носивший титул князя, прозывался Еропкой; от этого Еропки произошли Еропкины, в десятом колене которых был П. М. Еропкин. Год рождения его достоверно неизвестен, но можно полагать, что он родился раньше 1700 года двумя или тремя годами. Основанием такому предположению служит следующее обстоятельство. В 1715 году, дворянин Еропкин был представлен государю и получил назначение в морскую академию, а через два года назначен был к отправке в Италию для развития архитектурных познаний. На этом смотре представлявшиеся лица из дворян имели не менее 17-ти лет: стало быть, не зная достоверно года рождения Еропкина, можно заключить, что он родился, во всяком случае, раньше 1700 года.

В биографии Зимцова я имел случай упомянуть, что Еропкину приходилось с ним три раза чередоваться и два раза заседать в одной и той же комиссии, труды которой лежали исключительно на них двоих. Комиссия эта занималась составлением первых общих планов Петербурга, а также урегулированием и приведением в целое отдельных, разбросанных до того, в слободах зданий. Это было в последние годы царствования Анны.



Грачев Г. И. Иллюстрация из сборника «Русские деятели в портретах, изданных редакцией исторического журнала «Русская старина». Третье собрание. Санкт-Петербург, 1889 год


П. М. Еропкин архитектор, руководитель Комиссии о Санкт-Петербургском строении, составившей первый генеральный план Санкт-Петербурга; разработал проекты планировки и застройки центральных районов, закрепив три главных лучевых проспекта, и наметил пути дальнейшего развития города

Имя Еропкина впервые мы встречаем в документах об отправлении его за границу, в 1717 году. Известно, что Петр Великий, во второе свое путешествие, в пансионеры к отправлению за границу исключительно выбрал художников: их было шесть человек. Старший из них Иван Никитин с братом своим Романом, уже прославившимся паркетной живописью, Тимофей Усов и Петр Еропкин отправились в Италию; двое же – живописец Матвеев и каменных дел мастер Баймаков – поехали в Голландию. Вместе с ними еще два архитектора, Коробов и Устинов, поступили на службу в морское ведомство. Коробов дожил до Екатерины II. Устинов умер при Елизавете. Эти пансионеры, да еще один гравер из подьячих, заявивший, уже в возрасте 30ти лет, желание учиться гравированию, прожив в Голландии и в Париже, воротились, научившись всему понемножку. Никитин и Матвеев до кончины своей исполняли обязанности своей профессии, и все остальные упомянутые архитекторы были заняты с первых же лет по возвращении из заграницы. Все эти молодые люди были препровождены под особое покровительство великого герцога Тосканского, который выбирал сам им наставников, прося их заботиться об их развитии и докладывать каждые три месяца об их успехах. В актах флорентийских сохранились известия об этих пансионерах: им предсказывали большие успехи и о многих из них высказывалось сожаление, что они должны возвратиться в Россию. Если к кому можно применить это сожаление, то, конечно, к братьям Никитиным, которые были сосланы при Анне в Сибирь, и к Еропкину, который сложил голову совершенно безвинно.

Нужно заметить, что до отправки Еропкина за границу, любознательность заставила его изучать языки, а в бытность свою за границей он составил библиотеку, сведения о которой сохранились по поводу привлечения его к суду, когда вместе с прочим имуществом была конфисковала его библиотека, которая поступила целиком в Публичную библиотеку: она состояла из французских, латинских и итальянских сочинений.



Первый генеральный план Санкт-Петербурга 1705 года


По деятельности комиссии, занимавшейся составлением регулярного плана Петербурга по составлению инструкции для построек, сделавшейся основным законом для строителей, мы вправе думать, что Еропкин был человек весьма развитой и прекрасно знал свою часть.

В 1724 г., обогащенный знаниями, явился в Москву, вместе с товарищем своим Усовым, П. М. Еропкин, в то время, когда там находился Петр Великий, задумавший короновать свою супругу. В Москве находилось тогда четыре архитектора, которым Петр велел, прежде всего, проэкзаменовать вновь прибывших; о двоих из приехавших отзыв был такой, что в теории они очень сильны, относительно же практических познаний экзаменаторы выразили сомнение. Наглядевшись на иностранцев, являвшихся в русскую службу, и зная, что теоретики не всегда бывают находчивы на практике, сомнение их, может быть, имело основание. Государь, желая испытать знание их, приказал составить проект дворца в любимом месте его подвигов, где он проводил много времени. Проекты составлены были очень скоро Усовым и Еропкиным и даже ими собственноручно были выполнены модели этих проектов. Модель Еропкина понравилась Петру I, и он тотчас уполномочил его производить работы, которые были остановлены со смертью Петра. При воцарении Екатерины, хотя и удалось вывести кирпичные стены, но окончание не последовало. Проект этот значительно был изменен при Анне.

Неокончание этого сооружения для Усова и Еропкина нисколько не было препятствием к улучшению их положения, потому что с вызовом в Петербург по Высочайшему повелению их произвели из гезелей от архитектурии в архитекторы и назначили по 550 рублей – высший размер оклада, который тогда назначался. Им поручили производить постройки в Екатерингофе, где они провели около трех лет. При воцарении Петра II, Еропкин удостоился блистательного повышения, какого едва ли кто мог ожидать. Высочайшим указом от 1727 года его произвели в полковники – в высший ранг, который получил только Трезини.

При Петре II, Еропкин возвышением своим обязан был одному из своих родственников, достигшему в это время чина генерал-поручика, а также приходившимся ему сродни всемощным любимцем Петра – Долгоруким. Даже после падения Долгоруких, мы видим Еропкина постоянно действующим и производящим работы и наконец, назначенным в комиссию по регулированию Петербурга. После постройки дворца в первые годы Анны, мы из трудов Еропкина ничего не знаем, но можем сказать, что ему поручали несколько раз ревизовать административную часть и, вообще, сооружения в столице и назначали его главным архитектором при главной полиции; по крайней мере, в течение пяти лет он выполнял эту должность. В это время ему предстояло много дела, потому что обязательные для дворян-помещиков сооружения, оставленные Екатериной, с удалением двора в Москву, при Анне снова начались; явился новый указ о приведение начатых построек в такое состояние, чтобы можно было жить в них.

Зная Еропкина по деятельности его комиссии, можно заключить, что те узаконения, которые появились в 1735 г., принадлежат исключительно его уму и находчивости. Между ними есть важные постановления; одно из них, существенно необходимое при тогдашнем низменном положении Петербурга, вводится с 1734 г., именно – установление нормы возвышения набережных и введение мощения этих набережных, с проведением ниже полотна дороги сточных каналов, закрытых герметически и, вообще, принятие мер к осушению местности. Другое постановление, которое явилось по его почину, – это введение более прочной деревянной одежды для набережной невских берегов. При Петре невская деревянная набережная делалась наравне с амстердамской; с 1730 г. в набережной произошло некоторое изменение: откос был несколько отсечен, но зато больше были забиты сваи в берега, на них навален булыжник, залитый известью, а поверх всего насыпан песок и произведено мощение. Эта мостовая просуществовала без особенных прорывов около 30-ти лет, на нее не повлияло даже страшное наводнение.

В 1735 г., из полиции Еропкин был назначен для продолжения сооружения Невского монастыря, вследствие удаления в отставку строившего его архитектора.

В Невском монастыре Еропкину предстояло сооружение очень высокого собора с большим куполом и с двумя колокольнями по западному фасаду. Высота главного купола доходила до 30 саженей, а колокольни были еще выше. Выведенное из кирпича еще при Анне, это сооружение стояло несколько лет без штукатурки и без надлежащей покрышки; наконец, в 1739 г., главный купол дал трещину. По этому поводу были созваны на совещание тогдашние строители, которые положили разобрать все сооружение собора; выполнение этого постановления, однако, замедлилось и осуществилось уже при Екатерине II, когда по возвращении из заграницы академика Старова, здание было исполнено в существующем виде по его проекту.

Исполняя разнообразные, по своей специальности, поручения, Еропкин участвовал в комиссии мер и весов и в том же году был назначен в комиссию по регулированию Петербурга.

В этой комиссии он был занят составлением разных циркулярных правил, которые все вошли в строительный устав; вместе с тем ему принадлежало составление генерального плана Петербурга. На долю Еропкина досталась самая важная часть плана, Адмиралтейская часть города, т. е. все пространство по течению Большой Невы, которое было застроено совершенно неправильно, видимо без всякого плана, если не считать стремление провести два или три проспекта (нынешний Большой проспект и др.).

По идее Еропкина была проложена Гороховая улица и названа так потому, что было пробита сквозь Горохова дом.

Выработанные Еропкиным в комиссии правила определяли: крепость фундамента, высоту этажей, толщину стен и кирпичных столбов, покрытие дерном и черепицей. Железо тогда входило уже в употребление, но применялось только в самых лучших постройках.

Затем им составлены правила относительно ширины улиц, мощения их, устройства деревянных мостовых, заменявших тротуары, потому что по сторонам улиц, немного отступя, были сточные канавы; им были определены нормы главных каналов и деревянная одежда их; составлены правила для очистки дымовых труб и учреждения в столице цеха трубочистов, для отвоза нечистот из столицы; им же установлена такса для построек обязательных, т. е. вычислена стоимость домов; вычислена была также стоимость домов, строимых двумя владельцами. Таких домов было много, и этот способ построек был в большом употреблении, так, что еще до половины XVIII века мы встречаем довольно часто иски владельцев, заявлявших претензию по случаю продажи другой половины его товарищем.

Если бы не процесс Волынского, то грозное царствование Анны, быть может, прошло бы для Еропкина спокойно; но, к несчастью его, он по чину, по образованию, по связям и по происхождению своему был аристократ и русский, находился в дружеских отношениях с Долгорукими и другими вельможами, и потому опала этих последних должна была отразиться и на нем.

Сблизившись с тогдашним кабинет-министром Волынским Еропкин разделил с ним его трагическую участь. Когда, преследуемый Бироном, Волынский был арестован, по обвинению в тяжком преступлении, люди близкие к нему подверглись также гонению. В числе их находились Хрущев и Еропкин. Через десять дней после ареста их перевели в крепость и 28-ого апреля подвергли пытке. Участь его была решена, когда Волынский во время пытки показал, что, не скрываясь от Еропкина, он жаловался ему на настоящее правительство и читал ему в переводе на русский язык запрещенные статьи. Обвиненные в государственной измене, они были приговорены к позорной смерти. Волынский к четвертованию, а Хрущев и Еропкин – к обезглавлению. Предварительно казни, им всем были отрезаны языки. Казнь была выполнена 27 июля 1740 г. на Сытном рынке, и кровавые трупы этих несчастных похоронены на Сампсониевском кладбище.

На могиле их Екатерина II велела поставить один общий памятник.

Еропкину во время казни было около 40 лет, здоровье его было еще очень прочно, талантливость – несомненна, знания, по времени, были обширные, какими никто не обладал не только из русских архитекторов, но и из иностранных.

П. Петров

Журнал «Зодчий», №5, май 1878 год