Из-за скудности рациона олени паслись днем, неторопливо переходя от куста к кусту, обгладывая кору и выбирая мягкими губами почки. Долина располагалась между гребнями холмов и естественный путь среди ключей − очень маленьких речек-ручьев, был очерчен самим ландшафтом. Так они странствовали, привычно проводя каждый день в поисках еды, жуя, вбирая носом воздух, словно хотели захватить все имеющиеся ароматы, и, двигая ушами, реагировали на каждое дыхание леса, будь то дуновения ветра или шорохи лемминга. Воздух в долине разносил признаки распушившейся где-то на склоне желтой вербы. Её пыльца сдувалась с нежного комка из-под липкой оболочки, и невидимой пылью опускалась к ключам, радуя первыми ароматами цветения. Она манила вдаль, где весна трогала первые прутки, веточки, кусты. Среди них сквозное пространство начало чем-то заполняться. Даже незначительное набухание почек суживали пустоты, вдыхая в растения новую жизнь. Олени шли туда, где было сытнее, словно понимали, как еда влияет на восстановление сил.
Уже несколько дней олени паслись в одном месте и насытили своим присутствием воздух долины. Нужно было продолжать кочевую жизнь, идти дальше в следующую долину. Восточный склон делал зигзаги, подставляя свои бока солнцу. Там было открыто много хороших мест для пастбища. Воздух удачно доносил только лесные безопасные запахи, что придавало жизни размеренный, степенный ритм, превращая бытность в прогулку.
Леопард шел по гребню: голые кусты, искривленные стволы деревьев, вероятно от досаждающих ветров, и всюду камни, вросшие в грунт − были спутниками неторопливого шествия. Леопард прыгнул на плоский валун, привычно потянул воздух. Где-то очень далеко на другом склоне паслись олени. Зоркие глаза хищника сумели распознать их среди пятен прошлогодней травы. Леопард прошелся по камню, сделав круг за своим хвостом, опять подчиняясь его воле, и лег. Камень успел получить скудное тепло от солнца, и был сухим. Носом хищник уткнулся в собственные лапы и задремал. Он был неподвижен, долго и сосредоточенно. Устраиваясь поудобнее, он накрыл лапой свой нос и уже навечно остался в такой позиции, словно не желал раздражаться запахами вокруг.