Джилли Кромби, корреспондент газеты «Новости островов Силли», остановилась посреди тротуара, раскрыла сумочку и принялась перебирать содержимое. Она точно помнила, что положила бумажку с адресом в боковой карман, но она куда-то запропастилась. Рядом буркнули «Посторонитесь, пожалуйста, мисс», она извинилась, не поднимая головы, и отошла к стене здания, продолжая поиски. И только спустя несколько секунд поняла, что к ней обратились на английском, что было редкостью – квартал-то был русским. Она посмотрела вслед уходящему мужчине, но успела приметить только спину – черный короткий пиджак, котелок и трость. Ну, уже хорошо. Тетины подруги пугали, что в русском квартале прямо по мостовой скачут «cossaks» с «nagayka», гуляют медведи, но… в отличие от Российской Империи, морозы не сбивают с ног, ведь это остров Силли, Гольфстрим рядом. Она не призналась бы в подобных предрассудках, но в глубине души и впрямь ожидала варварских орд на улицах; однако ей стало немного спокойнее, когда она напомнила себе, что находится, как ни крути, на территории Соединенного Королевства. В конечном счете, это она дома, а русские – гости. Как и все остальные…
Когда самые могущественные державы мира на заре нового века собрались и создали Проект, она только начинала работу в качестве журналиста местной газеты. До того знаменательного дня она думала, что ей катастрофически не повезло родиться на малюсеньком островке, словно отщепившемся то ли от Франции, то ли от Англии, и унесенном в море. Один городишко, три деревни. Жителей едва наберется, чтобы выпускать местную газету тиражом в пятьсот экземпляров, и надеяться, что покупают ее именно для того, чтобы читать, а не рыбу заворачивать или что похуже. Но всего три года назад судьба ее резко изменилась – остров был выбран путем жеребьевки из более чем тысячи претендентов, чтобы стать базой для самого, пожалуй, амбициозного и значительного проекта человечества со времен постройки Вавилонской башни. Так, кстати, называли остров Науки некоторые радикалы и крайние консерваторы – «Новая башня Вавилона», и предрекали ему ту же судьбу. Некоторые из них до сих пор пытались пробраться через несколько линий защиты, окружающей остров, чтобы устроить тут митинги и акции протеста. Последнюю удачную попытку совершила «Партия антимонополистов» год назад, но они успели только бросить парочку навозных бомб, расклеить плакаты, призывающие ученых вернуться по домам, и заслужить в газетах прозвище «Партия деградации».
А Проект рос, как на дрожжах. Строительство основных объектов завершили в рекордные сроки – всего за год. Вот что значит, когда за дело берутся сообща. Спустя еще год на бОльшей части острова задымили фабрики и заводы… и, естественно, приехали журналисты со всего света. Каждая страна, участвующая в Проекте, присылала своих представителей, в том числе газетчиков. Но «Новости острова Силли» не уступили своих позиций чужакам. Пишите о научных открытиях сколько угодно, сказал главный редактор «Новостей», а также дядя Джилли, Майкрофт Кромби, а мы по-прежнему будем освещать события, происходящие на острове.
Джилли имела некоторую фору, как племянница редактора и владельца местной газеты, но она не смогла бы выжить в профессиональном море, полном опасностей, если б не обладала журналистским талантом, чутьем и напористостью. В этом году она была твердо намерена побороться за звание лучшего репортера острова, и именно для того, чтобы осуществить эту мечту, она пришла сегодня на главную улицу русского квартала – Николаевскую. Как выяснила Джилли, предпочитавшая тщательно готовиться перед интервью, улица была названа в честь русского царя. Найти ее было легко – самая длинная и широкая, остальные разбегались от нее, как трещинки от колеи. А вот дом… двадцать три? Тридцать два?
Отчаявшись найти бумажку с адресом, она решила положиться на свою память и удачу. Вскинув голову, она увидела табличку с цифрой «18» и решила идти, пока не дойдет до двадцать третьего номера. Фамилию изобретателя она запомнила, в крайнем случае постучит, и спросит, правильно ли пришла.
Дверь дома номер 23 по Николаевской была оборудована дверным глазком, массивной ручкой звонка и табличкой, свидетельствующей о том, что удача Джилл не изменила.
«Schwarz J.G. Russian inventor. Clock and machinery»
Джилли поправила шляпку, покрутила медную ручку и состроила на лице выражение, которое можно было бы описать как «я пришла восхищаться, излейте на меня ваше бесценное мнение». Такой был у нее подход – в то время как другие журналисты задавали вопросы, клещами вытягивая ответы, она, беззастенчиво пользуясь своей внешностью милой молодой особы, просто распахивала глаза, приоткрывала рот и слушала, слушала… Благо подавляющее большинство изобретателей были мужчинами. С женщинами тоже проблем не было, надо было только выглядеть дерзко и храбро, и они сразу же принимали ее за суфражистку. Пара фраз о борьбе за равноправие женщин, и изобретательницы выдавали секреты и делились своим видением роли женщины в науке.
Дверь открылась и Джилли увидела перед собой субъекта, настолько далекого от определения «ученый», насколько это было возможно. «Итальянец? – подумала Джилл, разглядывая из-под полей шляпки черную кучерявую голову мужчины. – Только у итальянцев такой откровенный, раздевающий взгляд». Незнакомец был красив, и более того – он был прекрасно об этом осведомлен, поскольку одевался довольно щеголевато и щурился самодовольно.
– Мисс Кромби? – На чистейшем английском спросил он.
– Да, это я. Газета «Новости островов…»
– Я в курсе. Проходите.
Очарование незнакомца сразу поумерилось, стоило ему развернуться к ней спиной и бесцеремонно удалиться куда-то вглубь дома. Спустя несколько секунд, когда Джилли вошла и попыталась рассмотреть прихожую, утопавшую во мраке, до нее донесся голос мужчины:
– Я – Жак. Мистер Шварц сейчас выйдет. Вешалка справа от вас.
Джилли сняла пелерину, чуть встряхнула ее, потому что на ней осела мелкая морось от тумана, и повесила ее на неестественно выгнутое крыло металлической сказочной птицы, которую обнаружила сбоку. Зябко потерла руки – погода на островах теплом не баловала. Достала блокнот, потом спрятала обратно в сумку. Потом снова достала. Спрятала.
Наконец, раздались шаги и в прихожую вошел хозяин лаборатории. Высокий, огненно-рыжий, с длинными руками и ногами, будто на поршнях. Тот самый русский ученый, о котором ходил слух, будто он скоро получит для своих нужд целый завод. Ничего особо привлекательного в нем не было, на вкус Джилли, однако же она бессознательно все равно поправила шляпку и улыбнулась.
– Мисс Кромби, рад вас видеть. Вы, наверное, продрогли. Пройдемте в гостиную, нас ждет чай и приятная беседа.
Девушка только кивнула и посеменила за изобретателем. Войдя через дверь с круглым окошком посередине, она постаралась не выдать своего изумления: гостиная была похожа скорее на лабораторию. Всюду графики, странные машины… Возможно ли, чтобы мистер Шварц проводил свои опыты там же, где и принимал гостей? Очень на то было похоже.
– Садитесь, вы совсем замерзли… – Хозяин заботливо подал Джилли плед, укрыть ноги, и поставил на стол пару чашек; над ними клубился пар, расходясь по комнате завитками, пахнущими клубникой. – Настоящая английская погода, да? Вполне понятно, почему у англичан принято разговаривать о ней за столом, да и вообще часто упоминать в беседе – невозможно удержаться от того, чтобы не пожаловаться на сырость, или порадоваться редкому солнцу. Булочек с маслом?
Джилли, смутившись, покачала головой. Новая диета категорически запрещала сдобу. Девушка придерживалась ее уже два дня, и пока стойко сопротивлялась искушениям. Она вежливо сделала глоток чая, удивилась тому, насколько он вкусный и крепкий, а затем, порывшись в сумочке, достала блокнот и выложила на стол три остро заточенных карандаша, в рядок, очень аккуратно. Взяла один из них и улыбнулась мистеру Шварцу как можно обаятельнее.
– Газета «Новости островов Силли», мистер Шварц, скажите…
– А вы знаете, откуда пошло название этих островов? – Внезапно перебил ее хозяин. И, лукаво глядя на девушку, улыбнулся в ответ. – Это острова Сциллы, того самого чудовища – знакомы с древнегреческой мифологией?
Джилли читала в детстве адаптированную версию «Подвигов Геракла», и помнила смутно о львиной шкуре, конюшнях и каких-то птицах; потому неуверенно покачала головой.
– Если верить мифам, где-то неподалеку живет и второе чудовище, Харибда. А Сцилла была прекрасной девушкой, которую волшебница Церцея отравила, обратив в чудовище. Но что это я… вы же хотели задать мне какой-то вопрос?
Джилли, растерявшись от перемены темы, брякнула первое, что пришло в голову, ощущая, что звание лучшего корреспондента острова стремительно превращается в недостижимую мечту.
– Да-да… Наука – это очень сложно?
– Хм… Это очень сложный вопрос. – Мистер Шварц посмотрел на журналистку без тени усмешки. – Позвольте, я начну немного издалека. Вот, возьмем довольно распространенное мнение общества о том, что толстяки должны быть добрыми и веселыми.
Джилли вздрогнула и чуть подалась вперед. «Какое удивительное совпадение», – подумала девушка.
Буквально на днях тетя, жена дяди, ей прочла длинную лекцию о том, как должна вести себя девушка, чья внешность «далека от идеала». Джилл была уверена, что ей вовсе не обязательно стремиться стать томной худосочной красоткой с кругами под глазами, курить сигаретки в мундштуках и нюхать кокаин – для бледности и худобы, как сейчас было модно, о чем и сказала тете, на что получила ответ: «Раз уж твои объемы больше, чем следовало, по крайней мере, не будь букой. Возможно, ты найдешь жениха, если будешь милой и легкой в общении». Только под давлением тети Джилл согласилась на строгую диету, чтобы перейти из «толстеньких» в категорию «пухленьких», и то корила себя за малодушие, то убеждала в том, что с новым платьем на размер меньше жизнь и правда станет лучше.
Тем временем Шварц продолжал развивать свою мысль, нарезая булочку на тарелке и неспешно намазывая ее маслом – толстыми, блестящими пластами масла, желтого и свежего.
– Люди считают, что раз уж кто-то отходит от современных понятий о красоте, то должен уравновесить это приятностью характера. Точно так же раньше слишком хрупким девушкам говорили – возможно, восемь из десяти твоих детей умрут во время родов, но остальным ты, с твоим умом, дашь хорошее образование. Булочку?
– Да, пожалуй. – Как завороженная, Джилли приняла из рук ученого угощение и, откусив, стала медленно жевать.
– То же с наукой, – Шварц довольно сощурился. – Наука, знаете ли, проистекает из хаоса. Но люди боятся неопределенности, неорганизованности, и потому надевают на науку одежку логики и последовательности. Мешает ли это разглядеть собственно рождение новых идей? Да, конечно – ведь они появляются на свет в прокрустовом ложе порядка. И вот опять мы вернулись к мифологии. Вам известна история Прокруста?
– М-м, – снова покачала головой Джилли.
– Так звали разбойника, что устроился на дороге между Мегарой и Афинами. Он подстерегал неосторожных путников и, уложив их на специальное ложе, слишком высоких «укорачивал», обрубая ноги, а слишком, по его мнению, низких – растягивал. Такой вот древнегреческий аналог демона – гипотетического, конечно – Максвелла, который пропускает из сосуда с газом только быстрые молекулы. И, совершив круг, мы вновь вернулись к науке. Забавно, верно? Наука тесно связана с мифом, вот мое мнение.
«Наука – это миф», – вывела первую фразу в блокноте Джилл, не отрывая взгляда от ученого.
– Может, показать вам мое последнее изобретение?
Журналистка оживилась и вскочила со стула. Стыд какой – чуть было не заснула в гостях, глаза уже стали слипаться. Она украдкой ущипнула себя за запястье.
– Пройдемте… – Шварц повел рукой в сторону неприметной дверцы в стене, не той, через которую они прошли сюда. Эта была металлической, с заклепками. Когда ученый открыл ее, Джилл ощутила всем телом некий гул, даже пол под ногами задрожал. Следуя за Шварцем, она прошла длинным, темным коридором с низким потолком – долговязый изобретатель был вынужден скрючиться, сложившись почти пополам, а ей пришлось снять шляпку. Огромное помещение, в котором они оказались, поразило ее: она не раз, благодаря своей профессии, видела различные лаборатории, но эта не была похожа ни на одну из них, и вместе с тем являлась смешением всего странного, крутящегося, дребезжащего, что видела в подобных местах Джилли. Гигантское окно, запотевшее и покрытое мелкими капельками, пропускало все же достаточно света. Кое-где прямо из пола вверх поднимались цепи, теряясь в отверстиях, справа от входа мерно поднимался и опускался насос. На многочисленных столах стояли различные изобретения, о назначении которых девушка могла лишь догадываться. Она подошла к одному из них – большой треноге, на которой лежала колба с пузырящейся синей жидкостью. Рядом на подставке трещал и искрился полированный шар размером с кулак. Воздух пах озоном, разогретым металлом, известью и почему-то корицей.
– Осторожно, – предупредил Шварц, а Джилл зачеркала в блокноте. – Это кислота. Позвольте, я возьму вас под руку.
И он повлек ее к дальней части помещения, лавируя между столами. Скрипнула дверь, и в лабораторию вошел тот, чернявый, что встретил журналистку. «Как же его зовут? Жан? Жакоб?», – подумала Джилл. В одной руке он держал кухонную лопатку, в другой – пучок проводов.
– А вот и Жак, – прокомментировал появление своего помощника ученый. – Как у вас дела?
– Адам печет булочки, я борюсь с лампами наверху. О… – Жак уставился на Джилл, будто видит ее впервые – с удивлением и даже некоторой неприязнью. – Газетчица еще здесь? То есть, мисс Кромби.
– Я показываю ей лабораторию. И хочу сделать подарок. – Шварц поднял со стола какую-то деталь и, к ужасу Джилл, запустил ее в помощника. Тот ловко увернулся и медная трубка с грохотом ударилась в стену. – Исчезни.
Помощник оскалился в улыбке и нырнул за массивный шкаф. Джилли подняла беспомощный взгляд на ученого, и тот поспешил ее успокоить:
– Ничего страшного. Он может быть и милым, когда захочет, но сегодня, видимо, встал не с той ноги. Ах да, подарок. Достаточно небольшой, но все же не настолько, чтобы вы сами его унесли, так что я пошлю Адама вас проводить.
Шварц подвел девушку к столу, сдернул белую ткань с какого-то агрегата, улыбаясь с видом крайнего удовлетворения, словно дядюшка, преподнесший подарок на Рождество. Джилл уставилась на странную конструкцию из трубок, оплетенных металлической проволокой, с чайничком наверху. Недоуменно закусила кончик карандаша.
– Аппарат этот очень прост в использовании. Я пока не придумал ему название – разрываюсь между «Чаеразливалкой» и «Часо-чайником». Хотя, можно дать ему имя, не имеющее отношения к его функциям, просто красивое и звучное. Например, «Сцилла». Вы заметили, что многие называют свои компании, либо же изобретения именами, взятыми из книг, нисколько при этом не интересуясь смыслом или же происхождением оных? Я, например, недавно видел магазин модной одежды на Виндзор-стрит, он назывался «Фобос». И его владелец, судя по всему, поленился открыть словарь и прочитать, что в переводе с греческого это значит «Ужас», и подобное имя носил один из сыновей Марса, или же Ареса, бога войны. А мы… – тут Шварц заговорщически подмигнул Джилл, – назовем так наш аппарат сознательно. Это будет наш маленький акт сарказма.
– Но что он делает? – тихо спросила девушка, обходя изобретение.
– Разливает чай. В пять часов пополудни, как и полагается. Видите – там есть часы? Даже два часовых механизма, при желании можно выставить другие на утро. Ставите стрелку будильника на пять… заводите часы. И – time’o’clock, чайник разогревается, а затем наливает чай, остается только подставить чашку.
– Это… прелестная вещица, но, право, я не могу…
– Очень даже можете, мисс Кромби. Отказа я не приму. Передавайте привет дядюшке, со всем уважением.
Шварц достал из кармана колокольчик, позвонил. Менее чем через минуту (в которую мысли Джилл были заняты сочинением подходящего повода отказаться от подарка) в лабораторию зашел молодой человек приятной наружности, в хорошо сшитом костюме. Волосы его и руки были в муке.
– Проводи мисс Кромби домой, Адам, – попросил ученый. – И возьми с собой ее подарок, вот он. Заверни хорошенько, чтобы не разбить, и инструкцию положи внутрь упаковки.
Дальнейшее – возвращение в прихожую, сборы, прощание с ученым, – Джилл помнила смутно. В память врезалось почему-то, как она стояла у зеркала и пыталась в полутьме приколоть булавками шляпку, а та все сползала, да то, как шелестела обертка из бумаги, в которую был завернут подарок. Мистер Адам терпеливо ждал, пока Джилл накинет пелерину, затем вежливо открыл перед ней дверь.
На улице оказалось неожиданно свежо, и журналистка глубоко вздохнула, испытав облегчение – хотя, находясь в доме, и не подумала бы, что там душно. Она зашагала по тротуару, слегка влажному и чисто выметенному – лишь несколько желтых листьев прилипло к бордюру.
– И как вам… работать у мистера Шварца? – вежливо поинтересовалась Джилл, запрокидывая голову, чтобы взглянуть в лицо Адама.
– Хорошо, – ровно ответил тот, и покрепче прижал к груди подарок. – Очень хорошо.
– А сами вы открытия делали?
– Я… – Джилл показалось, что молодой человек с трудом подбирает слова. – Я… не способен. Извините.
– О… это, конечно, не ваша вина. Должен быть талант… но у вас он, наверное, лежит в другой плоскости?
– Лежит. – Задумчиво подтвердил Адам. – В землю не зарыт. Я стараюсь. – И вдруг: – Булочки вкусные?
Джилл моментально покраснела, уши стали горячими. «Издевается», – подумала она, но взглянув в лицо юноши, натолкнулась на добродушный, открытый взгляд. И, неожиданно для себя самой, спросила:
– Я вам нравлюсь?
Тот, прежде чем ответить, подумал. И это Джилл понравилось. Значит, не просто вежливая отговорка, или галантность, он ответит честно.
– Да. – Сказал Адам. – Вы приятная личность, очень.
Девушка кивнула и зашагала дальше. Мимо проехала ровным строем русская конная полиция – те самые казаки; только, в отличие от страшных рассказов вполне милые, улыбчивые и одновременно строгие.
– Булочки очень вкусные, – сказала после паузы Джилл. – А вы давно здесь живете?
– Пару лет. – Ответил Адам. – А вы?
– Всю мою жизнь…
И в который раз удивляя саму себя, Джилл внезапно стала рассказывать молодому человеку о детстве, о том как собирала ракушки на пляжах острова Святой Марии, самом большом из архипелага; как собралась уходить в море с рыбаками, и отец поймал ее на самом причале, и потом долго не мог объяснить плачущей девочке, что усатые, пахнущие солью дяди просто пошутили. О том, как отец умер и ее взял к себе дядя, и научил всему, что она знает. Как она написала первую свою статью – в тринадцать лет. Она была посвящена поэтическому вечеру, который ежегодно проводился в городке, и как она изо всех сил старалась написать «по-взрослому», а потому ругала старых напыщенных чтецов на все лады, и как дядя объяснил ей, что значит «журналистская вежливость». Они все шли и шли через сентябрьское утро, и Джилл радовалась тому, что до дома целых две мили… а если сделать крюк по набережной, то прогулка затянется еще на полчаса…
Чайки резко падали вниз, будто собирались воткнуться головой в булыжники и совершить самоубийство, потом делали крутой разворот и, подхватив рыбешку из воды, взмывали вверх. Темные камни набережной, в белых соляных потеках, выстроились стройной дугой, уходящей к мысу. С моря дул сильный ветер, и волосы Джилл выбились из-под шляпки, но она не замечала ни брызг на лице, ни мокрых ног. Адам оказался прекрасным слушателем. Они прошлись по набережной, свернули в каштановую аллею и поднялись на холм, укрытый от ветров каменными валунами в форме зубьев, выстроившимися в ряд на краю обрыва.
– Ну вот, я и дома, – с сожалением сказала Джилл, когда перед ними возник двухэтажный особняк с красными кирпичными стенами, окруженный разросшимся цветником. – Спасибо, что проводили, и… за все.
– Вам спасибо. Мне было очень приятно.
– Дальше я сама. – Джилл смутилась, протянула руки к свертку, но Адам покачал головой:
– Мистер Шварц сказал проводить до самого крыльца.
– Хорошо.
У двери Адам вручил ей с поклоном подарок, приподнял шляпу и с открытой улыбкой произнес:
– Хорошего дня, мисс Кромби.
– Джилл… мисс Джилл, – поправила его девушка.
Он еще раз тронул край шляпы, развернулся и зашагал прочь. Джилл еще какое-то время стояла, глядя ему вслед, затем вздохнула и, достав ключ из сумочки, открыла дверь. В прихожей она поставила «Скиллу» на стол для почты; увидев в зеркале свою лохматую голову, сорвала шляпку и пригладила намокшие пряди.
– Позорище, – ласково пожурила она свое отражение.
Оставив подарок на столе, она сняла пелерину и прошла в гостиную, где упала с мечтательной улыбкой в объятия мягкого, глубокого кожаного кресла. Вздохнув, она неторопливо достала из сумочки блокнот. Работать совершенно не хотелось, но статья нужна уже к вечеру… С минуту Джилл смотрела на первый лист блокнота остановившимся взглядом. Почерк принадлежал ей, без всякого сомнения, но вместо стенографических значков, там было написано всего несколько строк.
«Наука – это миф»
«вкусный чай»
«осторожно»
«исчезни»
«Ужас»
«привет дядюшке»