Свобода с волей вы дороже, что осознал себя предав.
Не лечит зона, а калечит. Ломает так, эх кто бы знал!
Эх, детство, ты моё, как рана. Забытая, но всё же ранишь.
Залеченная, но живая, и снова помнишь, не забыв:
Отца не помню, я им брошен. Оставлен им росток пустой.
И я один с сестрой и мамой – сестра постарше, я малой.
С сестрой мы разные – чужие, не понимала никогда.
Лишь для себя, себе и только. А мама, что – она же мать.
Так не хватало мне отца. Так, что не знаю, и попал!
На улицу к друзьям, что старше, кем защищался сам зазнавшись.
Взрослее все и поумнее, а я же младше и глупее.
Добрее в чём-то, и честнее. Искал таких, что всех храбрее!
Учился как бы не тому, и хулиганил потому.
Не предал никого, не сдал, когда досталось и попал.
Четырнадцать мне было – мал, но я узнал то, что не знал…
И повернулась та жестянка, чтоб я узнал закон – изнанку.
Где ложь и фальшь, где мерзость кружит,
Там, где ломают детство – «учат», Ответственность всю позабыв.
Припев:
Свобода с волей, вы дороже. Что осознал себя предав.
Не лечит зона, а калечит. Ломает так, эх кто бы знал!
Куда стремленья? – Для «добра», где лишь калечится судьба,
Не думая о том, что ждёт, что выйдет из того, что ждёт.
Что с нами будет, что поймём. Зачем страданья, что найдём,
Что осознаем, что возьмём? Закон неправый, и во всём.
Лишь по статье и по струне, как вам угодно строить всех.
Ломать, калеча образ детства, вбивая лишь страданья в детство.
Зачем мы вам нужны такие, и для кого, и для чего?
Изорванные, как бумага, уродливые, как тоска.
Остался жив и выжил в клетке, где «осознанье» малолетки,
И вновь тюрьма и новый срок. Чуть на свободе и в острог.
Опять наручники – конвой. Да, новое, и вновь отстой.
Опять на воле, что так ждал, опять друзья, и снова там.
Чернее тучи стал как будто и нервы с жилами разбухли.
Устроен так, как зверь для метки, как волк, но пойманный для клетки.
Остепенился, – хватит, хватит. Хоть и замаран, но уж хватит.
Десятку выстрадал свободы, а там, что будет… Эх вы – годы…