Глава 2. Продается запретный плод
«Организованная преступность – это раковая опухоль города. Она превратилась в глубоко укоренившуюся отрасль национальной промышленности», – Президент Линдон Б. Джонсон, 1966 год.
«Ни одна из 24 семей Коза Ностры не была уничтожена. Они только заняли еще более прочное положение и чувствуют себя в большей безопасности, чем когда-либо», – Президент Ричард М. Никсон, 1969 год.
Автоматная очередь, прозвучавшая на Клайд Авеню, вызвала громкое эхо. Спустя сорок один год, в 1966 году, ее отголоски достигли Белого Дома. Прошло время, и, по словам Сенатора Арканзаса Джона Л. МакКленнана, махинации преступников были признаны «величайшей внутренней угрозой для страны». По многочисленным свидетельствам, бомба замедленного действия была заложена в стычке на Саут Шор.
За уличной засадой последовали два события. Король отрекся от власти, и на трон взошел принц крови. Джонни Торрио потерял свой город, а Аль Капоне вместо него стал главой чикагских бандитов. Имя Аль Капоне знакомо многим. Люди неизбежно приходят к выводу, что его возвышение и перемещение на руководящее место стало самым значительным последствием кровавой бойни на Клайд Авеню.
Джонни Торрио
Однако тщательное изучение деятельности этих двоих в течение последующих лет говорит об обратном. Перестрелка стала поворотным пунктом на пути преступности не потому, что она возвысила Лицо со Шрамом[3], а потому, что Торрио создал видимость того, что уступил свои позиции.
Шрам! Сейчас это имя стало зловещим, вызывающим дрожь эпитетом. Репортеры, писатели и кинодраматурги воспользовались этим прозвищем для своих леденящих кровь историй. Капоне оставил после себя громкое имя.
Торрио, в котором не было ничего наводящего ужас, кроме энергичной деловой аббревиатуры «Джей Ти», оставил после себя Организацию.
Менее десятилетия спустя после того, как хирурги в больнице «Джеймс Парк» его заштопали, Торрио основал Систему, которая, несомненно, позволила ему занять главную нишу в Американском Пантеоне Дурной Славы.
Он основал Национальный Преступный Синдикат – Группировку. Картель, Комбинат, Организацию, Систему, Сообщество, Коза Ностра. Называйте его как угодно. Этот Синдикат до сих пор воплощает программу, разработанную Торрио и нацеленную на прикарманивание львиной доли добычи, полученной в результате легальных и нелегальных мероприятий национального масштаба. Ее размер, по оценкам Дж. Эдгара Гувера, составлял 28 миллиардов долларов.
Аль Капоне
Блестящее достижение со стороны учреждения, основанного бандитом для того, чтобы завладеть вниманием Белого Дома. В 1966 году Президент Джонсон призвал все правоохранительные органы предпринять согласованные действия, чтобы задушить детище Джей Ти, проект которого Торрио набросал в гостиничном номере, в Нью-Йорке, 32 годами раньше.
Первым, кто назвал голубоглазого толстяка отцом-основателем тайного Синдиката[4], был человек, принадлежащий к числу доверенных лиц. На Торрио указал пальцем Аб Релес, но прозвищу Малыш-Петля на Шею. Малыш знал, о чем говорит. Он был главой Корпорации Убийств, карательного органа Синдиката. Показания Малыша выдержали проверку в залах суда: на их основании семь гангстеров были приговорены к электрическому стулу.
У Торрио были все средства, чтобы стать мистером Большой Босс. Еще до того, как стало известно, что Торрио приютил всех бандитов под гигантским зонтиком, сведущие полицейские и криминальные воротилы называли его мозгом городских трущоб. Они нехотя признавали, что из всех закоренелых преступников у него был самый острый ум.
«Торрио был прародителем современных американских бандитов; самым умным из всех гангстеров», – сказал Элмер Л. При. начальник правоохранительного отдела Министерства финансов Вирджил В. Петерсон, бывший начальник полевого офиса ФБР, вышел в отставку в январе 1970 года после того, как он много лет провел на посту управляющего директора Чикагской Комиссии по преступности. Он называл Торрио «гением организационных решений».
«Чикаго Трибьюн» описала его как «преступника в мире бизнеса, который делает бизнесменов преступниками». Впоследствии Герберт Осбери, автор книг о преступном мире Нью-Йорка, Сан-Франциско, Нового Орлеана и Чикаго, вынес свое заключение: «Торрио был, очевидно, самым эффективным организатором криминальных сообществ невиданно широкого размаха. Он чуть было не стал мистическим „властелином умов“.
Биографии Капоне, Фрэнка Костелло и Чарли (Лаки) Лучано уже написаны. Торрио, как призрачная фигура, мелькает лишь на отдельных страницах. В этом нельзя винить историков; детективы и окружные прокуроры испытывали те же трудности при поиске его отпечатков пальцев. Из-за нехватки информации Торрио отвели проходные роли в жизнеописаниях людей, которые были стольким ему обязаны.
Костелло и Лучано последовали за его указующим перстом при формировании карательных органов; они расставляли стулья за столом Совета Директоров Синдиката, который он создал упорным трудом. Капоне вступил в высшую лигу криминальных авторитетов, работая рассыльным у Торрио. Он заработал свои эполеты под опекой толстяка. Лицо со Шрамом послужил хозяину другим образом. Капоне выступал в роли рекламного щита. Толстогубый, так называли его гангстеры, лишь отвлекал внимание от своего босса, что более чем устраивало Джей Ти.
Торрио был тщеславен по-своему. Когда полиция арестовала его за бродяжничество, он не смог сдержать своего возмущения, что с ним обращаются как с обычным преступником. Но, заметим, что Торрио публично выдал себя только один раз. Не без оснований считая себя королем-львом джунглей преступного мира, он довольствовался тем, что тешил свое тщеславие приватно, без свидетелей.
У него была, позаимствуем цитату, страсть к анонимности. Он избегает главенства подобно тому, как вор на узких улочках прячется от фар полицейских машин. Преступника, по его мнению, не должно быть ни слышно, ни видно. Поэтому, если вам почти ничего не известно о нем, не вините себя. Джей Ти хотел, чтобы так и было.
Торрио заслуживает портрета во весь рост, поскольку сведения о нем дают представление о том, как в Америке развивалась организованная преступность. Он воплощает в себе достижения отдельной криминальной личности: взлет из подвалов нищеты в пентхаус высших кругов большого города. Гангстер прошел путь от лакея чиновников до их хозяина. Перевернув эти роли с ног на голову, он оказал влияние на Таммани Холл[5], на республиканский и демократический политический аппарат в Чикаго. Торрио был лидером.
Сухой закон сыграл роль пускового механизма для Торрио и его конкурентов в других метрополиях. С помощью золота бутлегеров они заманивали в ловушку политиков, которым до процветания сухого закона они прислуживали в качестве лакеев во время выборов. Претенденты на должность мэра Нью-Йорка стремились получить благословение Фрэнка Костелло; кандидат, выдвинутый в Верховный Суд Нью-Йорка, позвонил Костелло по телефону (по данным полицейского прослушивания) и поблагодарил его за удачно провернутое дельце. Политики из Бруклина и Ньюарка толпами направлялись в кафе Джо Адониса за подачками. Не за едой, а за наличными. Жилет Джо был денежной кассой. Чтобы действовать изящно и не думая, в каждом из четырех карманов находились купюры разного достоинства.
Пивные бароны поставили раздачу взяток на поток. Раньше коррупционеры заключали сделки только с высшим эшелоном политиков и с руководящей верхушкой полиции. Патрульный полицейский считал, что ему повезло, если ему удавалось перехватить доллар-другой у владельца бара, игрока или хозяйки борделя.
Торрио и его товарищи были более демократичными. „Джей Ти всегда был готов потратить доллар, чтобы заработать два“, – рассказывал один из сторонников Торрио журналисту, заслужившему его доверие. Для низших чинов, которыми раньше пренебрегали: патрульных, судейских чиновников, судебных приставов, – взятки стали надежным источником доходов. Начальник чикагской полиции Чарльз С. Фицморрис жаловался: „Шестидесяти процентам моих людей платят, чтобы они смотрели в другую сторону, когда мимо проезжает грузовик бутлегера“.
В платежных списках Джей Ти частные лица соседствовали с государственными чиновниками. Начальник тюрьмы открывал двери исправительных учреждений людям из банды Торрио, мэр положил город у его ног; шериф прокладывал для него путь к завоеванию пригородов. По полученным сведениям, государственный чиновник из Вашингтона покончил с собой из-за того, что он был слаб, а толстяк был изобретателен.
Агенты Министерства финансов обнаружили тайник с алкоголем в шахте
Прошли те времена, когда преступник был заключен в узкие рамки. Тогда для политиков он был прежде всего разбойником, вором, лжецом, громилой с кастетом в руках. Торрио проложил новые пути. Согласно его генеральному плану, преступники бросились на штурм промышленности и бизнеса. Под его крылом бандиты и водители пивных грузовиков времен сухого закона через тридцать лет стали владельцами мегакорпораций в жизненно важных отраслях торговли и сферы услуг. На заседаниях правительственных комитетов Кефауэра и МакКленнана эта информация прозвучала только в 50-х годах.
Слушания в мраморных залах Конгресса поднимали рейтинги телевизионных программ; при этом они не ставили никаких препятствий победному маршу бандитов. Разоблачения 50-х годов показали, что преступный мир значительно улучшил свои технологии. Нитроглицерин для взрыва сейфов был заклеймен как устаревшее средство. Банки и инвестиционные конторы опустошались, а их содержимое переходило в собственность бандитов.
Назвать Торрио Фейгином[6] было бы несправедливо. Этот литературный герой Диккенса обучал уличных мальчишек мелкому мошенничеству. Более подходящим персонажем является мистер Чипс[7]. Торрио муштровал своих головорезов, чтобы они могли занять руководящие посты в кабинетах, обшитых панелями из ореха.
Торрио накопил солидный опыт. Он изучал основы бизнеса на практике, постигая секреты второй древнейшей профессии. Управление конгломератом публичных домов научило его нанимать женщин, заинтересовывать мужчин и защищать интересы обоих от наиболее досадного вмешательства: от полисмена, врывающегося в спальню.
Во многом его богатство основывалось на автомобилях, их использовании, а также на горизонтах, которые они открывали. Джей Ти впервые извлек выгоду из автомобиля, предоставившего новые возможности в торговле проститутками. Он открывал загородные бордели. Также его можно с полным правом назвать изобретателем дома терпимости на колесах.
В течение столетий проституцию поддерживали самые высокопоставленные лица. В семнадцатом веке до нашей эры Хаммурапи, стоявший во главе одной из первых цивилизаций, основал систему платежей за услуги проституток. Древние греки возводили статуи, прославлявшие знаменитых гетер. Древние римляне проводили фестивали под названием „флоралии“ в честь очаровательной девицы легкого поведения по имени Флора, хотя празднества не имели ничего общего с ее профессией. Сюэ Тао, знаменитая fille de joie[8] с лицензией в древнем Китае X века нашей эры, получила признание в качестве поэтессы.
Что же касается сутенеров, то им не ставили памятников. В средние века сводников пороли и отрезали им уши. Если они были неоднократно пойманы на месте преступления, то их сжигали заживо. И в начале двадцатого столетия сводник не стал популярной фигурой. Я нашел этому подтверждение в истории, произошедшей на Саут Шор. В экстренном выпуске газет, посвященном перестрелке, содержались и биографические сведения о жертве. Через своих осведомителей полиция собрала досье на Торрио и поделилась своими знаниями с прессой.
Мой редактор поручил мне пронаблюдать за реакцией жителей на известие о том, что среди них проживает Джекил-Хайд. Новость о том, что Лэнгли – бутлегер, а не брокер, вызвала изумление, но не шок. На Саут Шор проводились вечеринки с коктейлем, которые на самом деле обслуживал розничный торговец Торрио.
Однако соседей ужаснул и шокировал тот факт, что Торрио торговал женским телом. На Саут Шор проживали женщины, которые частенько сталкивались с ним на лестнице. И все они содрогались от ужаса, вспоминая о встречах с этим омерзительным человеком. Они застывали от удивления, когда им описывали место, где он работал. Ибо нельзя было придумать более разные заведения, чем брокерская контора на ЛаСаль Стрит, которую ему приписывало общественное мнение, и „Четыре Двойки“.
Это название было заимствовано из жаргона игроков, и оно отлично подходило для четырехэтажного здания из красного кирпича. Здание было расположено на Саут Вобаш Авеню, 2222. Это был универмаг с незаконным товаром, торговый центр, битком набитый запретными плодами.
На первом этаже располагался спикизи[9], где продавался муншайн[10], произведенный в перегонных кубах на Вест Сайде, по 25 центов за рюмку спиртного, а разбавленный скотч и хлебная водка из Канады и Багам – по 75 центов. На втором этаже находилась букмекерская контора. Громкоговорители круглосуточно комментировали скачки по всей стране. На третьем этаже был миниатюрный Монте-Карло: кости, покер, блэк джек, рулетка.
В здании не было лифта. Клиенты взбирались за объектами своих вожделений на своих двоих. Они останавливались на площадке между вторым и третьим этажом, чтобы перевести дыхание. Аромат игры спускался вниз, поощряя и заманивая их. Посетитель глубоко вдыхал смесь фимиама и духов и, воодушевленный, продолжал восхождение. Планировка здания была тщательно продумана. Мужчина вряд ли захочет тащиться на четвертый этаж за глотком алкоголя или за игорной удачей. Но он соберет все силы при мысли о том, что в конце пути его ждет страстная женщина.
Публичный дом был бесцветным деловым учреждением – фабрикой сексуальных услуг, нацеленной на получение сверхприбыли. В маленькой тускло-коричневой гостиной клиент делал свой выбор из полудюжины девиц в тонких рубашках. Они не были обнажены, поскольку праздное созерцание мешало бы ходу бизнеса. Жадные взгляды слишком долго бы останавливались на телах, прежде чем они принимали решение Сделав выбор, гость уходил в отдельную спаленку, в которой стояла койка и стул, чтобы вешать одежду. За ним следовала его красотка с полотенцем и умывальником. А два доллара переходили к новому владельцу.
Болес просторная комната удовлетворяла прихоти эксцентричных посетителей. За пять долларов сексуально пресытившиеся клиенты в поиске необычных удовольствий наблюдали за двумя девушками, исполняющими любовный акт. На жаргоне публичного дома это называлось „цирком“.
На втором этаже, за рядом кассиров-букмекеров, находилась дверь с надписью „частное владение“, которая вела в офис управляющего директора этого своеобразного торгового центра. Джон Торрио был равнодушен к алкоголю, рулетке и продажной страсти. Он существовал в своем мире, в естественной среде, которая окружала его всю жизнь. В логове порока вместе со своими папками, гроссбухами и телефонами он чувствовал себя как дома, подобно банковскому служащему, который ощущает себя комфортно в тишине аскетических кабинетов. Решения Торрио становились законом на пивоварнях, винокуренных заводах, в игорных залах и публичных домах. Все это составляло его империю, штаб-квартира которой находилась в Четырех Двойках. Он управлял кораблем с отлично вышколенной командой. Иногда его подчиненные ворчали в кулуарах, что их лишили инициативы. Они не могли ни замахнуться, ни взвести курок, не получив разрешения босса.
Согласно его наставлениям, в бизнесе для решения проблем следовало применять усилие, но не насилие. Человек, который тащится по улице с разбитым черепом или с огнестрельным ранением, неизбежно попадает в газеты. Глупо привлекать внимание газетчиков и рисковать тем, что публика будет задавать вопросы: „Куда только смотрят полицейские?!“ Подобно Муссолини, другому большому политику, с которым ему предстояло встретиться, он осознал, что „иногда силу приходится применять с хирургической осторожностью“. Джей Ти, как мы обнаружим, организовал в Чикаго два первых ключевых убийства времен сухого закона.
У него был наметанный глаз на возможные проколы. Кабачок Джо урезал свои закупки пива. Мэйбл вечно подпирает стены в гостинице „Наконечник стрелы“. Что случилось с Джо? То ли его бизнес переживает упадок, то ли дело в конкуренте, торгующем нелегальным пивом. Заведующий отделением должен будет выяснить этот вопрос.
В случае с Мэйбл не было никакой загадки. У нее просто отсутствовало то неуловимое нечто, что заставляет мужчин возвращаться снова и снова. Он поставил отметку напротив ее имени в гроссбухе, там, где был указан ее заработок. От нее надо избавиться. Можно заключить сделку с кем-нибудь вроде Лаки Лучано. Несколько раз в месяц Лаки звонил Торрио из Нью-Йорка. Большой человек на темных улицах Бродвея, он хотел стать еще более влиятельным. „Я устрою бордели, такие же популярные, как A&P[11]“, – хвастался он мадам по имени Коки Фло.
Когда он звонил в Четыре Двойки, в его гортанном голосе появлялись другие нотки. Когда-то Торрио был главарем банды из Нижнего Ист Сайда, где Лаки собирал у владельцев ларьков мелочь за защиту. Тогда Лучано смотрел на Торрио снизу вверх с благоговением и восхищением, и в дальнейшем он так и не избавился от этого чувства.
– Приветствую тебя, Джей Ти. Как всегда, рад с тобой поговорить.
– Я тоже рад услышать твой голос, Чарли.
– У меня есть 15 девушек, которые готовы поехать в Чикаго.
– Высылай их, Чарли. Я тоже сколочу для тебя группу.
Намечалась отличная бартерная сделка. Мэйбл и се непопулярные подружки произведут временный фурор в салонах Манхэттена. В свою очередь, девушки Лучано, потерявшие свежесть, вызовут интерес в публичных домах Торрио. Без новых пополнений публичный дом не мог рассчитывать на постоянную клиентуру. Новые, не попробованные девушки подогревали интерес посетителей.
– Спасибо, Джей Ти. Передавай привет своей прекрасной половине.
Торрио ответил сердечным голосом: „Непременно, Чарли“.
Повесив трубку, он сморщился от неудовольствия. Не стоит передавать Анне привет от сутенера.
В ночь перестрелки мы стали свидетелями столкновения двух миров Джонни Торрио. Нашим гидом была его жена. В комнате ожидания больницы „Джексон Парк“ я увидел Анну. Ее муж находился на третьем этаже, в комнате, куда его перевезли после операции. Она слушала толстого приземистого мужчину с бычьей шеей в ярком клетчатом костюме. В руках он держал широкополую жемчужно-серую шляпу. Бандиты по всей стране копировали его стиль одежды и его шляпы. Лицо со Шрамом – Капоне – пришел отдать должное его превосходительству. Большой босс умирал (по крайне мере, мы так думали). К нему пришел человек, готовый сесть на его место. Я уставился на него с любопытством.
Потом Капоне уехал, и Анна осталась одна. Она сидела очень прямо. Ее фигурка с худенькими плечами была затянута в английский костюм из синей саржи. Ее прелестное лицо было бледным и измученным. Пальцы нервно теребили платиновое обручальное кольцо. Коллеги-репортеры посоветовались с Патришей Догерти, журналисткой из Геральд-Экзамайнер, остроумной брюнеткой. Пат сообщила, что цвет глаз у Анны следует описывать как золотисто-зеленый.
Пат получила задание взять интервью у жены Торрио. Она начала с того, что подошла и спросила заботливым голосом: „Миссис Торрио, принести Вам кофе?“
Анна покачала головой. Журналистка, не спросив разрешения, уселась на диван рядом с ней.
Женщина с темно-рыжими волосами посмотрела Пат прямо в глаза: „Я знаю, что Вы журналистка. И я знаю, что люди говорят о моем муже“.
Она говорила почти безучастно, но затем неожиданно сжала кулаки гак, что ухоженные ногти со свежим маникюром впились ей в ладони.
– Вы думаете, что знаете его, по это не так. Я расскажу Вам о нем. Это замечательный человек. Внимательный, заботливый. Иаш брак был двенадцатью годами ничем не омраченного счастья. Он дал мне доброту, преданность, любовь – все то, что настоящий мужчина должен дать своей жене.
– Посмотрите, что он сделал для своей матери! В прошлом году он возил ее в места, где она родилась. Она уехала оттуда простой крестьянкой, а вернулась самой богатой женщиной селения.
Прекрасный дом. слуги, деньги. И так он поступал всегда. Он заботился о ней с малых лет.
Пат Догерти, осторожно нащупывая нить разговора, сказала:
– Да. я понимаю. Мне только хотелось узнать насчет Капоне. Я видела его здесь. Правда, что они с Вашим мужем близкие друзья?»
Анна произнесла сухо: «Они просто партнеры по бизнесу».
Пат открыла рот, но не успела ничего спросить, как Анна решительно сказала: «Я не встречала Капоне вплоть до этой ночи. Он никогда не бывал у нас дома. У Джонни много деловых партнеров. Однако он никогда не просил меня встречаться с ними. Они никогда не переступали порог нашего дома».
Пат не терпелось задать один животрепещущий вопрос: «Скажите мне честно, как Вы относитесь к тому, что Ваш муж работает с людьми, которых он не хочет знакомить с женой?»
Но в этот момент удача отвернулась от журналистки. Рыжеволосая женщина резко оборвала интервью: «Больше мне нечего сказать. Благодарю за внимание».
В первый и единственный раз Анна нарушила режим секретности, который установил ее муж. Она думала, что вскоре станет вдовой. Резкие газетные статьи звучали для нее некрологами. Она разговорилась в непреодолимом желании оправдать своего мужа.
Недавно я услышал описание семейной жизни Торрио от одного из адвокатов, который представлял его интересы. Адвокат был выходцем из трущоб, однако со временем он выработал аристократические вкусы. Торрио, должно быть, чувствовал некоторое с ним родство. Это объясняет, почему адвокат стал одним из немногих, кто проник в мир Фрэнка Лэнгли.
Однажды в квартире на Саут Шор состоялся обед. За столом завязалась беседа. Из высказываний хозяина становилось понятно, что ряды книг в библиотеке не были декорацией. Торрио не просто много читал. Он обдумывал и хранил в памяти мысли и идеи, изложенные на страницах.
– После обеда мы слушали оперные записи, – вспоминает гость. – Меня позабавило, что Торрио бессознательно размахивал руками, как будто дирижировал оркестром. Он подходил к патефону и останавливал запись на середине, анализировал отрывок, который мы только прослушали, и объяснял, чем он хорош. И мы понимали, что это не пустое бахвальство, Джей Ти испытывал восторг и хотел разделить его с нами Смотря на него и слушая, как он насвистывает арии, я представлял себе полного и радушного преподавателя музыки.
Но странное дело! Только когда он расслаблялся, увлеченный музыкой или разговором о книгах, я осознавал, что передо мной стоял низенький, полный мужчина. Я видел его на деловых встречах, когда дела принимали неприятный оборот. Его голубые глаза были безжалостны, и он отдавал приказания таким голосом, что их бросались выполнять сломя голову. Создавалось впечатление, что перед вами жилистый мужчина с движениями быстрыми, как удар кинжала.
Адвокат задумался. Недавно я читал о Ленине, – продолжил он, – и он напомнил мне Джей Ти. Когда Ленин возглавил революционное правительство в России, он намеренно перестал слушать музыку, которая была для него самым большим удовольствием. «Музыка, – объяснял он, – создаст благодушное настроение. Вам хочется гладить людей по голове, и вы попадаете в ловушку, потому что работа требует от вас, чтобы вы по этим головам били».
– Можно сказать, что у Джей Ти была сила воли тверже, чем у Ленина, – усмехнулся адвокат. – Он тоже был в своем роде диктатором, и если не было другого выхода, он разбивал людям головы. Однако он не боялся, что музыка помешает ему выполнять свою работу.
Наибольшее число клиентов приходило в заведение Торрио по вечерам. Но ничто, кроме большого кризиса, не могло помешать Торрио, закончив работу, закрыть свой кабинет в Четырех Двойках. В этом клубе его не интересовало ничего, помимо подсчета наличности. Он не пил, не курил и не играл в азартные игры. И никто не замечал, чтобы он поднимался на верхний этаж.
У него была очаровательная и преданная жена, которая жила на Саут Шор; на книжных полках у него лежали кладези человеческой мысли; музыка Пуччини и Баха была у него под рукой. Он мог позволить себе покупать лучшие книги и пластинки, и ценил их по достоинству. И радовался присутствию искусства в своем доме, потому что это показывало ему, как высоко он вознесся над невежеством нищеты.