– Что ты там застрял? – голос Глеба смешивался с помехами.
– Он ушел, но я его вижу, – Юра поднес рацию к губам и старался говорить как можно тише.
– Тогда возвращайся обратно, рядовой!
– Я пошел за ним, товарищ майор. – Парень ухмыльнулся, услышав поток ругани, затихавший в треске помех.
Глеб еще всыплет ему по первое число и будет прав, но сейчас это волновало меньше всего. Мужчина резко перестал улыбаться, когда Юра ответил на сообщение по рации. Он спрятал иглоподобные зубы за узкими синеватыми губами, червями тянувшимися через бледное лицо. Юра медленно, не отрывая глаз от мужчины, опустил рацию в клумбу и поднял вверх руки, развернув ладонями к нему. Мужчина несколько секунд не менялся в лице, но потом снова растянул губы в широкой – на все лицо – улыбке, полной желто-коричневых игл.
Юра шагнул вперед, заметив, как мужчина едва заметно отшатнулся – от неожиданности или страха. Но как только тот опять замер, глядя на него лишенными век глазами, парень продолжил приближение. Он двигался осторожно, нащупывая путь перед собой, как-то зная, что отворачиваться нельзя. Он старался даже не моргать, но это не удавалось. Каждый раз, стоило моргнуть, мужчина успевал отскочить на несколько шагов назад. Вскоре это стало бесполезным – Юра подошел к забору, слишком высокому. Он вытянул руку вверх и едва ухватился кончиками пальцев за край кирпичной кладки.
– Слышишь?
Влажный, хлюпающий голос раздался приглушенно с другой стороны стены, но будто прямо на уровне Юриного уха, как если бы говоривший точно знал, где он стоит. Парень рефлекторно кивнул, не успев ни о чем подумать. В нос бил смрад.
– Здравствуй.
Голос был странным, он заставлял морщиться. Казалось, говоривший захлебывался.
– Привет, – хрипло отозвался Юра, не придумав ничего лучше. В конце концов, он же пришел поговорить.
– Ответил! – взвизгнул голос. – Он ответил мне, ответил!
Воздух задрожал от скрежета ногтя о камень. Мужчина, стоя по другую сторону забора, медленно вел пальцами по кирпичам, завороженно глядя, как те сыплются мелкой крошкой под ноги. Он чуть приплясывал и улыбался так сильно, что в уголках синих губ выглянули темные капли крови.
– Кто ты?
Юрин голос звучал безразлично. А мужчина ждал испуга – да, страх расстроил бы его, но…
– Не помнишь? – он говорил быстро, чтобы успеть, пока густая кровь снова не заполнила его горло.
Мужчина увидел, как Юра отрицательно покачал головой. Хорошо иметь такие глаза.
– Вспомнишь, – он прижался к забору. – Тебя ждут.
– Что? – парень непонимающе уставился на забор, почти глядя в глаза собеседнику. – Кто ждет? Где?
Мужчина сглотнул кровь, чтобы ответить, но ее собралось в горле слишком много. Черная вязкая жидкость сочилась между его тонкими зубами и стекала по подбородку.
– Отвечай! – крикнул охотник.
Мужчина отчаянно глядел на Юру, растирая тыльной стороной ладони по лицу струящуюся смолистую кровь. Парень сомневался, не ушел ли этот странный человек, хотя кожей чувствовал, что нет. Но как ему, мужчине в черном плаще, сказать, как дать охотнику понять, что он все еще здесь? Он слишком долго искал этого юношу, так долго, что успел забыть, зачем вообще пришел. А потом вдруг они встретились. Прямо тут, совсем рядом.
Мужчина наклонился, извергнув из себя несколько литров густой жижи. Коротко отдышался, прокашлялся и опять прижался к забору.
– Возвращайся, – он почти выплюнул эти слова, снова подавившись уже наполнившей горло кровью.
Он хотел бы еще поговорить – это было так здорово, слышать, как тебе отвечают, вести разговор, – но времени не оставалось.
Юра быстро пробежал вдоль забора и наконец нашел высокий пень совсем рядом со стеной. Оттолкнувшись от него, он в два прыжка очутился по ту сторону, лишь чуть порвав рукав об острые шпили забора. Но все зря – он увидел только стремительно удаляющуюся спину, скрытую длинным темным плащом.
Парень побежал следом, но тот двигался слишком быстро – через пару минут мужчина пропал из виду. Краев стоял, упершись руками в колени и переводя дыхание.
Пожалуй, это был один из самых странных разговоров в его жизни. Не самый странный, но точно в первой десятке. Он опасался этого мужчины – вряд ли могло быть иначе, но это было лишь в голове, в разуме. Навязанный окружающей действительностью, той же, которая говорит, что красиво, а что – нет. Какая музыка приятна, какая – нет, какая картина – шедевр, а какая – повод отвести ребенка к психиатру.
Действительность говорила, что мужчина был устрашающ, но сам Юра нутром своим, если отключить разум, страха не ощущал. Он думал, что должен бы, но нет, этого не случилось. Что он ощущал – так это интерес и близость ответа. Как когда пытаешься вспомнить слово, а оно вот – совсем близко, крутится на языке, ты почти его вспомнил, надо еще чуть-чуть. И пока не вспомнишь, о другом думать не сможешь.
Но сейчас вспомнить не удалось. Он еще раз оглянулся вокруг и обежал несколько соседних улиц, надеясь, что снова заметит пару чернильных глаз без век, уставившихся на него. Но, не добившись успеха, покрытый уличной пылью, зашагал в сторону больницы, готовый получить разнос от новоприобретенного начальства.
По пути к больнице он сделал крюк, чтобы забрать истошно орущую рацию из кустов. Взглянул на трясущийся от сигнала (и злости Глеба) прибор, вскрыл заднюю панель, снеся в процессе пару крупных болтов, и вытряхнул блок питания.
Рация замолкла, парень облегченно выдохнул. После ужина, который, похоже, уже завершился, в больнице воцарялась тишина – и внутри, и снаружи. Трудно было поверить, что всего час назад этот парк был заполнен струящимся между вязов и яблонь движением, детским смехом и тихими разговорами.
Сейчас здесь были лишь вечерняя прохлада да мягкая тишь. Вдали слышался плеск воды – там стоял маленький фонтан. Юра присел на край клумбы и оглянулся – казалось, деревья тоже замерли, ни один листочек не шевелился. Где-то слышалось стрекотание сверчков, но достаточно далеко, чтобы не быть частью этого места.
– Я подвешу тебя на флагштоке!
Глеб чуть не выпал из окна, но кричать не перестал. Он побледнел от гнева, на лбу вздулась вена.
– Молодой человек, не шумите! – послышалось откуда-то выше.
– На часы смотрел, пацан? – сбоку.
– Юноша, – звонкий старушечий голос, – подвешивайте хоть меня, хоть голышом, но утром!
Со всех сторон на майора сыпались обвинения (и предложения сомнительного характера). Глеб решил не гневить пациентов и молча бросил на подчиненного грозный многозначительный взгляд. Юра кивнул сквозь смех и двинулся в сторону парадного входа.
Через несколько минут гневные выкрики переросли в душевные беседы между этажами, и когда Юра свернул с лестницы на третий этаж, он застал медсестер, сердито упрашивавших пациентов отложить общение через открытые окна на завтра, а лучше вообще знакомиться на прогулках, а не кричать на весь город. Женщины в застиранных белых халатах ворчали, что это больница, а не пионерский лагерь, то и дело заглядывая в палаты и шикая на развеселившихся стариков.
Спустя какое-то время на больницу вновь опустилась привычная тишина. Ее нарушал лишь редкий храп и негромко включенный крошечный телевизор у дежурной медсестры. Девушка зевала, вникая в события, которые разворачивались в простом, но не лишенном очарования детективном сериале о доблестных милиционерах, снятом как раз для таких ночей.
– Не положено, – отрезал один из прапорщиков, когда Юра подошел к нужной ему двери.
– Как это не положено? – удивился тот.
– Приказ.
Юра закатил глаза и потянулся к двери, чтобы хотя бы постучать, но второй прапорщик схватил его за руку и оттолкнул.
– Вы ошалели совсем?!
– Нам приказано никого не впускать, – снова протараторил первый, проглатывая окончания слов.
– Меня ждут, – Юра посмотрел на них исподлобья с кислой миной на лице.
Хуже глупых людей – только глупые люди, получившие приказ.
– Не положено.
– Позовите Глеба!
– Не положено.
– Майор Майоров не вносил изменений в приказ, – добавил второй.
– Погодите, что? – Юра хохотнул. – Майоров? Майор Майоров? Ха! Вот уж точно поэт-хреноплет.
Прапорщики непонимающе покосились на него и никак не среагировали.
– Кхм, а врачей вы тоже не пускаете?
– Пускаем, – ответили они в один голос, переглянувшись.
– Я врач.
– Нет, – улыбнулись.
– Откуда вам знать?
– Ты без халата, – сказал первый тем тоном, которым дуракам объясняют прописные истины.
– И без этого, как его… – второй начал щелкать пальцами, силясь вспомнить слово.
– Стетоскопа? – подсказал Юра.
– Да, точно! – радостно согласился второй.
– Я в форме медицинской. – Краев подергал себя за край больничной рубашки.
Прапорщики задумались на четверть минуты, но потом, не сговариваясь, отрицательно помотали головами.
– Не положено, – сказал первый.
– Не было приказа, – сказал второй.
Юра в изумлении провел рукой по голове, загребая спутанные пряди. Хмыкнув, он выудил из кармана детали рации и, быстро собрав ее воедино, нажал на кнопку вызова. Та пощелкала, пошипела и разразилась голосом Глеба:
– Ты по стене лезешь?! Почему так долго?!
– Меня не пускают товарищи, – он взглянул на их погоны, – прапорщики. Прием.
Ответа не было. На несколько секунд куполом опустилась тишина, но вскоре разбилась от топота, раздавшегося изнутри палаты. Глеб резко распахнул дверь, повиснув на косяке.
– Как это понимать?! – Он гневно переводил взгляд с первого прапорщика на второго, в то время как оба от неожиданности отшатнулись.
– Глеб Вячеславович, – ответил первый, – вы сами приказали никого не пускать.
– Никого?!
– Ну да, никого, – подтвердил второй.
– Ну, – майор пару мгновений думал, наморщив лоб, – да, так я и сказал. Хорошо работаете, ребята. – Он ободряюще им улыбнулся. – Ты, – посмотрел на Юру, – внутрь!
– Как скажете, гражданин Майоров. – Юра, смеясь в прижатый к губам кулак, наконец переступил порог палаты.
– Хрена ли ты ржешь?
– Слушай, как тебе повышение давать теперь? Вся симметрия порушится!
Майор молча упер руки в бока и кисло глядел на рядового, ясно давая понять, что ничего из сказанного тем не отличалось свежестью.
– А малыш-то наш юморист, – раздался слабый голос.
Марина лежала на нескольких подушках, уложенных под спину, и улыбалась, глядя на Юру. Она была мертвенно-бледна, но уже сняла кислородную маску и дышала самостоятельно – ровно и тихо.
– Продадим в цирк, – ворчал Глеб.
– Придется циркачам доплачивать, – усмехнулась девушка. – Мы с тобой не настолько богаты.
– Новенький, а как у тебя с почками? Не жалуешься?
– Я не дам продать нашего малыша на органы, – возмутилась Марина.
– Вы меня усыновить решили? – Юра выжидающе уставился на охотников.
Глеб с кислой миной бросил:
– Чур меня, а тебя нафиг.
– Как ты себя чувствуешь? – Юра подошел к кровати Марины.
– Как по утрам, только вечером. То есть паршиво. – Она улыбнулась.
– Ты скоро поправишься.
– Да, спасибо. – Девушка чуть поерзала на подушках. – Глеб мне все рассказал.
– Вы слушаете радиостанцию «Майоров-эф-эм», – сказал парень гнусавым голосом, глядя на майора, севшего на стоящий рядом стул.
– Не дразнись, – с улыбкой возмутилась Марина.
– Ладно, не буду, мамуля, – ответил он тем же тоном. – Она всегда такая сахарная? – спросил он полушепотом, наклонившись к Глебу.
– Мне кажется, это все лекарства, – ответил тот, состроив шокированную гримасу.
– Как же это здорово, – вздохнула девушка. – Мы столько жизней теперь спасем.
– А? – протянули оба охотника в один голос.
– Ты же спас ту девушку. – Марина удивленно подняла брови и посмотрела на охотников, как на сглупивших детей. – Мы теперь всех сможем избавить от фениксов, понимаете?
– Кажется, да, – кивнул Юра через несколько секунд раздумий.
Выходит, он действительно должен будет так же убить всех фениксов. В голове мелькнуло слово «бойня», но он тут же отсек эту мысль. Все прекрасно знали, что произошло бы без него. Глеб расстрелял бы ту девушку в упор, не усомнившись в своем решении ни на секунду и не испытав даже крохотной частички жалости, потому что к тому времени Марина уже была бы мертва. Юра спас две жизни, убив феникса. Во всяком случае, он надеялся, что истолковал все правильно.
– Расскажи, как было на той стороне? – попросила Марина.
– Жарко. – Краев задумался. – Тихо.
Он уже говорил это, но других слов в голову не пришло. Он мог бы долго рассказывать, как его «туда» тянет и как хорошо было ему плавиться в этой жаровне среди отходящих от асфальта волн раскаленного воздуха. Но мог сказать только несколько сухих слов да пожать плечами.
– А феникс? Какой он был? Страшный?
Глаза Марины горели неподдельным интересом, она была полностью захвачена этим новым витком давно сошедшей с ума реальности.
– Это была девушка. Совсем не страшная. – Юра сжал губы, вспоминая тоненькие ручки, схватившие его в объятия. – Скорее наоборот.
– Милая, что ли? – удивленно переспросил Глеб.
– Не знаю. – Юра ссутулился, уставившись в пол.
– Эй, друг, эта обаятельная крошка убила пятерых, не забывай.
– Я помню, – кивнул тот. – Но…
– Что «но»? Расскажи нам. – Марина с трудом села в кровати и положила руку на плечо рядового.
– Я даже не знаю, ма-а-ам, – улыбнулся Юра, все еще глядя на пол.
Марина отвесила ему подзатыльник, едва ощутимый из-за ее слабости. Краев внимательно посмотрел на обоих охотников, пытаясь принять решение. Ему надо было кому-то рассказать. Все произошедшее гноем копилось в его воспаленном мозге, и требовалось либо вскрыть рану и очистить ее, либо умереть.
– Она обрадовалась мне, – наконец едва слышно сказал он.
– Ну, такие куры обычно всем рады. – Глеб криво улыбнулся, пытаясь скрыть удивление.
– Хватит паясничать, – одернула его Марина. – Как так?
– Эта девушка, феникс, она, – Юра выпрямился и глубоко вдохнул, – была очень рада, когда меня увидела. Не пыталась мне навредить. И была шокирована, правда шокирована, когда я напал.
Он выпалил все это на одном дыхании, почувствовав вдруг сильное облегчение. Охотники смотрели на него не отрываясь, изумленные услышанным.
– Глеб. – Девушка обернулась к майору, не отпуская плечо рядового. – Я ужасно хочу пить, можешь?..
– Чего изволите, моя миледи? – Он, кряхтя, встал со стула.
– Воды.
Охотник кивнул и быстро выскочил из палаты.
– Малыш, – шепнула она, как только дверь за Глебом закрылась. – Я расскажу кое-что тебе, а ты послушай, хорошо?
– Ладно.
Девушка несколько раз шумно вдохнула и выдохнула, собираясь с духом, после чего чуть дрожащим полушепотом сказала:
– Мне приснилось что-то, и я хочу, чтобы ты это услышал. – Он кивнул. – Парк напротив того здания. – Она закрыла глаза и хмурила брови, вспоминая. – Но без людей. Совсем без людей. Ты слушаешь? Хорошо. Так вот, со мной говорила девушка, ну… Блондинка. Длинные светлые, даже белые волосы, ровная челка. Ты видел кого-то похожего?.. – Юра напряженно кивнул, а она вздрогнула. – А потом прибежал ты и, я плохо помню…
– Не волнуйся. – Парень приобнял ее за плечи.
– И ты убил эту девушку. – Она подняла на него лихорадочно блестевшие глаза. – Сначала заколол, а потом задушил. – Она неуверенно улыбнулась. – Фигня какая-то, ну?
– Но все было именно так, – перебил ее Юра. – И ты там действительно была.
Марина глядела на него круглыми от ужаса глазами. Девушка подскочила на месте, когда дверные петли скрипнули в два раза громче из-за царившей вокруг тишины и вошел Глеб, вертя в руках четыре маленьких картонных пакетика.
– Я не нашел воду, да-да, не пяльтесь так на меня, в этой больнице нет питьевой воды. Держи сок.
Он протянул Марине четыре пакетика – все с разными вкусами – та выбрала ананасовый и коротко поблагодарила напарника.
– А ты какой будешь, новенький?
– Грушевый.
– Мне томатный тогда. – Глеб поставил на прикроватную тумбочку оставшийся пакетик.
– Майор Помидорка, – еле слышно сказал Юра, уже жуя зубами трубочку.
– Рядовой Глюк, – буркнул Глеб в ответ, занятый тем же.
– Кстати, о… – оживилась Марина, все еще не открывшая свой сок. – Что было сейчас?
– То есть? – переспросил Юра, хотя прекрасно понимал, о чем она говорит.
– Мужик, истерия, неподчинение высшему офицерскому составу, игнорирование прямых приказов, незнание элементарных разделов ботаники, – подсказал Глеб с кислой миной.
Юра коротко пересказал произошедшее, упомянув в основном о своих передвижениях и внешнем облике мужчины в плаще (на что получил особенно много красочных комментариев Глеба), и совсем кратко – об их и без того недлинном разговоре. Он решил опустить бо́льшую его часть, отметив лишь то, что мужчина говорил с трудом, будто что-то ему мешало, и что он был до отвращения искренне рад, когда Юра ему ответил.
Несколько минут после того, как Юра закончил, все молчали, переваривая услышанное.
– И ты все еще думаешь, что это был не феникс? – спросил Глеб, прервав наконец затянувшуюся паузу.
– Уверен.
– Почему? – не унимался майор. – Кто еще это может быть? Он же страшный, как… – Он замялся. – Я хотел привести сравнение с задом бабуина, но теперь эти звери кажутся мне симпатягами со всех сторон.
– Не отвлекайся, – поправила его Марина.
– Я к тому, что это явно не человек, так? – все кивнули. – Значит, феникс.
– Нет, – Юра устало потер глаза, – мы столкнулись с чем-то другим.
– Да как же…
– Четырнадцать лет назад никто не верил в фениксов, – напомнила Марина.
Этот довод подействовал, Глеб выглядел недовольным, однако согласно кивнул. В самом деле, совсем недавно, когда они с Мариной были еще в старшей школе, в происходящих несчастных случаях винили что и кого угодно, кроме фениксов. Он очень хорошо помнил тот день, когда существование фениксов приняли – к тому моменту прошел год с рождения первого феникса, известного общественности.
Сотни людей погибли из-за того, что высшие чины сидели в теплых залах заседаний и ворчали, что кресла были слишком узкими для их огромных откормленных задов. И лишь когда феникс родился в одном из таких залов и перебил всех в нем находившихся – в их существование уверовали. Было бы верхом глупости допускать такую ошибку вновь.
– Он, ну, мужик этот, был «здесь», а не «там». Как объяснить…
– Мы поняли, – серьезно сказал Глеб.
– Так что нет, не феникс.
– Мы разберемся с этим. Только не ходи к нему больше один, ясно? – Глеб сидел в полумраке, напряженные мышцы проступали через тонкую ткань футболки.
– Хорошо.
– Врешь.
– Я же согласился.
– Соврал.
Глеб смотрел на Юру в упор, прожигая взглядом насквозь. Его глаза выглядели неестественно светлыми из-за контраста с темными волосами, а сейчас они ловили каждое движение парня напротив, мгновенно замечая все перемены в его лице и позе, выдававшие истинные чувства еще не научившегося скрывать их солдата.
– Он не станет говорить со мной, если рядом будет кто-то еще, – признался Юра, поняв, что спорить бесполезно.
– И как ты это выяснил?
– Он чуть не ушел, когда я ответил тебе по рации.
– Черт. – Глеб поднялся и, сведя руки на затылке, начал расхаживать по палате.
Он гневно скрежетал зубами и периодически замирал, пытаясь унять желание швырнуть что-нибудь тяжелое в стену. Марина и Юра сидели молча, глядя друг на друга. Перед глазами снова встала площадка у офисного здания, на которой были они оба. Вдруг глаза девушки расширились, и она сказала едва слышно, так, что даже Краев расслышал с трудом:
– Я видела этого мужчину.
Юра смотрел на нее, принимая ее страх и удивление, полностью проглатывая их. Он не успел ничего ответить, Глеб подошел к кровати.
– Плевать, – сказал он стальным тоном. – И на мужика этого, и на загадки. Я не могу позволить тебе ходить к набитой иглами заднице в одиночку. Если он не хочет говорить в моей компании – пусть молчит.
– Но…
– Ты сказал, он был рад говорить с тобой, так? – Юра кивнул. – Хочет и дальше наслаждаться поболтушками – придется принять наши условия. Дискуссия окончена.
Глеб рассерженно смотрел на охотников, ожидая протестов, но их не последовало.
– Нам нужен отдых. Всем нам. – Он посмотрел на Юру, который только сейчас почувствовал усталость, силы просто закончились в какой-то момент все разом. – Тебе принесли кровать.
Он мотнул головой, указывая на стоявшую позади железную койку со скрипучим пружинным перекрытием, на которое кинули тонкий пожелтевший матрац, простыню и колючее шерстяное одеяло без пододеяльника; подушки не было.
– Пардон, – Глеб заметил разочарованный взгляд рядового. – Сказали, что раз не болен, не развалишься.
– Я предпочитаю спать дома.
– Не сегодня, новенький, – покачал головой майор. – Приказ генерала.
Продолжать спор было бесполезно.
Глеб попрощался с Мариной, обнял ее и сказал что-то на ухо, что заставило ее негромко рассмеяться. Он вполголоса отдал приказания прапорщикам, которые, вытянувшись по струнке, выслушали все указания и тяжело вздохнули, поняв, что смены не будет, а им придется стоять тут до утра.
Юра дождался, чтобы шаги майора затихли, после чего слез со своей скрипучей кровати, которая, вероятней всего, еще царя застала, и присел рядом с Мариной. Он хотел, чтобы она разъяснила, что имела в виду, когда сказала, что видела мужчину в длинном плаще.
Но, к его разочарованию, девушка уже уснула. Она откинулась на подушках и часто, но ровно дышала. Юра решил, что расспросы подождут до утра, и вернулся на свою кровать.
Ржавые пружины то ли заскрипели, то ли зарыдали, прогнувшись под его весом. Он тихо хохотнул, когда, чуть подпрыгнув, коснулся спиной пола. Поворочался, чтобы понять, что удобного положения нет, и в итоге улегся на спину и уставился в потолок. К утру он должен назвать феникса, который скоро родится в этой больнице. Забавно, но он почти забыл об этом.
Парень вскочил с кровати и, шлепая голыми пятками, пошел в туалет. Палата Марины имела отдельный – комнату метр на метр, выкрашенную в насыщенно-бежевый. Пожелтевшая сантехника, кран с единственным вентилем для холодной воды, зеркало, прикрепленное к стене несколькими плотными нитками, цеплявшимися за вбитый в бетонный блок стены гвоздь. Юра подождал несколько минут, чтобы вода из крана стала из мутно-коричневой прозрачной, после чего помыл руки мылом, лежавшим на старой губке (что, впрочем, хотя бы сохраняло его сухим), и умылся ледяной водой.
Упершись руками в раковину, он взглянул на собственное отражение. Вымотанный, с покрасневшими от усталости глазами, бледный. Ничего нового, в самом деле. Замигала единственная лампочка, освещавшая комнату. Краев протянул руку и пару раз легонько ударил по толстому матовому плафону, что было чистым рефлексом – но лампочка мигать перестала. Он снова повернулся к раковине, чтобы закрутить вентиль, заметив боковым зрением собственное отражение в зеркале. И кого-то позади.
Краев медленно повернулся к зеркалу. За ним кто-то был.
Высокий – Юра едва доходил ему до груди – голый мужчина. Настолько тощий, что можно было видеть каждую косточку и сухожилие, обтянутые бледной зеленоватой кожей. Лица не видно, оно где-то под потолком и в зеркало не попадает. Его грудь поднимается и опускается, натягивая кожу так, что, кажется, ребра вот-вот прорвут тонкую оболочку. Он не шевелится. Его длинные руки спускаются вдоль туловища и заканчиваются где-то за пределами зеркала. Парень с усилием перевел взгляд на собственное отражение.
Юра улыбался.
Краев медленно поднес дрожащую руку к лицу. Да, так и есть, его губы растянуты в улыбке, которую он не чувствовал и не мог убрать с лица. Отражение колотило от нетерпения: оно смотрело то на охотника, то на стоявшего позади мужчину. Сердце бьется слишком быстро, вот-вот разорвется. Юра сумел только протянуть руку, которой только что касался собственных губ, к губам отражения.
В момент, когда он прикоснулся к зеркалу, что-то дернуло его вперед с достаточной силой, чтобы выдернуть руку из сустава. Он никуда не делся, все так же стоял в туалете перед зеркалом. Высокий голый мужчина исчез, ощущение собственного тела вернулось, только очень сильно болело плечо. Юра попробовал его размять, но последовала резкая боль – к руке было не прикоснуться. Он устало пожал здоровым плечом, подумав, что удачно очутился в больнице, и зашагал по холодному линолеуму в коридор, к дежурной медсестре.
– Вы же меня впустите обратно? Основные приметы: в трусах, босиком, – сказал он, выходя из палаты.
Прапорщики никак не отреагировали. Они стояли, прислонившись к стене, и с унылыми лицами глядели перед собой.
– Эй, ребята, я серьезно собираюсь через какое-то время вернуться. – Он толкнул первого солдата, тот не шевельнулся.
Толкнул снова – ничего. Затаив дыхание, Юра прикоснулся к вене на его шее – сердце прапорщика не билось. На всякий случай он проверил пульс второго – также. Парень ошалело улыбнулся, его била крупная дрожь. Он пробежал по коридору и нашел там заснувшую с включенным телевизором дежурную медсестру. Ее сердце тоже не билось. Сомнений нет, он «там». Юра медленно выдохнул, полностью изгнав из себя весь воздух. Затем, прикрыв глаза, вдохнул. Он хотел наполнить себя здешним сухим кислородом, колючим, соленым, пахнущим железом.
Да, феникс. Он должен найти феникса.
Эта мысль болезненно стрельнула в мозге, заставив резко раскрыть глаза и поморщиться. А хочет ли он его искать? Что произойдет потом? Либо им займется Форт, что не сулит ничего хорошего ни фениксу, ни человеку, в котором он родится. Либо он будет убит. Юрой. Рядовой с силой сжал кулаки, с удивлением ощутив резкую боль. Поднес к глазам ладони и в полумраке, разбавленном лишь настольной лампой медсестры, увидел неглубокие кровоточащие раны от ногтей.
Ребенок смеется.
Юра резко дернулся, забыв и о своих руках, и о плече. Звонкий детский смех раздавался откуда-то из глубины темных больничных тоннелей. Включенной была лишь одна лампа из шести, создавая из длинной кишки коридоров черные проходы с редкими огнями дрожащего электрического света. Юра затаил дыхание, чтобы не пропустить ни единого звука. Смех повторился очень скоро, но звучал уже дальше. Однако определить направление ему удалось. Парень двигался по коридору быстро, но как мог тихо, держась в тени. Он старался не отвлекаться – в голове конкретная цель.
Но хотелось дышать. Просто встать на месте и вдох за вдохом наполнять себя этим воздухом, сделать себя частью этого места.
Он двигался вперед, долго выжидая перед каждым островком света. Лишь услышав смех вдалеке, перепрыгивал через бледное пятно света и снова замирал перед следующим. Ребенок был где-то совсем близко. По голосу похоже, что это девочка. Она напевала что-то, но слов было не разобрать.
Наконец, он уперся в тупик – перед ним выросла стена противоположного больничного крыла, завешанная плакатами с информацией для пациентов. Справа – дверь на лестничную клетку, слева – общие душевые на этаж. Юра растерянно шарил глазами по темноте, а смех раздался вновь, очень близко. Он обернулся и заметил в пятне света от ламп краешек белой юбочки с крупным кружевом и розовую туфельку на ремешке, надетую на белоснежный гольф с нарисованными вишенками.
Он рванулся следом, но смех зазвучал вновь уже вдали – гнаться не было смысла. Он медленно зашагал следом, заглядывая в открытые палаты. В комнатах находилось по пять-десять кроватей, почти на каждой спал человек. Кто-то уснул с раскрытой книгой в руках, кто-то сбросил одеяло из-за жары. Юра быстро переходил от одного круга света к другому, прислушиваясь, – теперь смех зазвучал совсем тихо, с другого этажа. Он постоял несколько минут на месте, дожидаясь, пока голос раздастся вновь, чтобы определить направление.
– Почему ты в одних трусах?
Кто-то дернул его за край боксеров, чуть не стянув их. Юра резко оглянулся, но в темноте никого не увидел. Зато услышал заливистый смех, совсем рядом.
– Потому что я спал.
– Все спят, – обиженно сказала девочка. – Никто не хочет со мной играть.
– Давай я поиграю. Хочешь?
Он не узнавал свой голос. Тихий, низкий, колючий.
– Хочу!
– Во что мы будем играть?
– В салочки! Ты водишь!
Детская ладошка хлопнула по его ноге, раздался смех и быстрые шаги крохотных ножек. Юра побежал следом наугад – девочка смеялась то спереди, то сзади, то с других этажей. Парень в ужасе осознавал, что только что говорил с фениксом.
Девочка, маленькая девочка. Он не видел лица, но сколько ей? Четыре-пять, не больше. Она еще неумело говорила, склеивая слова в один большой резиновый мяч, который гулко бился о стены. Он не сможет. Охотник остановился, глядя перед собой. Дети не должны становиться фениксами, он просто не сумеет справиться с этим, даже у себя в мыслях.
Впереди бледнели восемь продолговатых ламп, откидывавших ровные круги света на потертый охристый линолеум. Столько же позади. В густой тишине раздался громкий щелчок – самые дальние лампы с обеих сторон погасли, сократив коридор на несколько метров и спереди, и сзади. Пространство за границей крайних пятен света съедалось, сжималось и, издав неслышный никому истошный вопль, исчезало.
– Ты не играешь! – раздался обиженный крик из глубины темноты.
– Извини, – Юра с трудом изобразил слабую улыбку. – Я задумался.
– Ты плохой во́да.
– Какие еще игры тебе нравятся?
Голос девочки звучал то совсем рядом, то сразу отовсюду.
– В прятки тоже весело играть!
– Хорошо, я сосчитаю до десяти, а ты прячься.
Он никогда не сможет даже подумать об этом.
– Нет, искать буду я.
Девочка то ли заскучала, то ли рассердилась. Юра услышал негромкий хлопок от того, что она топнула ножкой. Детский звон исчез из голоса.
– Ты обиделась?
– Раз.
– Эй, – он неуверенно пошел на голос, – иди сюда, не дуйся.
– Два.
– Как тебя зовут?
– Три.
Голос рос, крепчал, грубел. Из серого он стал иссиня-черным и шершавым, как щебень.
– Меня – Юрой.
– Четыре.
– Ну, ты же большая девочка, а ведешь себя, как малышка.
– Пять, – раздалось у самого уха.
Паника взрывной волной прошла через его тело за один миг. Это не ребенок. Это феникс, который похож на ребенка, ведет себя так, выглядит, смеется и звучит. Но это неправда.
– Шесть.
Не успеет спрятаться. А если и попытаться – феникс везде. Она растворилась в воздухе, витая частичками, атомами сразу в каждой единице пространства. Всего четверть часа назад он с упоением вдыхал ее вместе с воздухом. И теперь она и в нем самом, попала в кровь и мозг. И знает обо всем, о каждой мысли, даже о тех, которые он сам не замечал.
– Семь.
Бежать. Нужно возвращаться. Только…
– Восемь.
В прошлый раз он вернулся, лишь убив феникса.
– Девять.
Не сможет. Желудок стягивало в тугой пучок от мысли, что он должен это сделать.
– Десять.
Шагнул в сторону, исчезнув из пятна света.
– Я иду искать.
Голос грубый, резкий, ржавый, насмешливый. Смех убийцы.
Волнение исчезло, выплюнутое с первым же выдохом. Тело отяжелело. Он не видел, но чувствовал, как вены его рвутся, не выдержав острую темноту, заструившуюся по ним. Разорвав каждый сосуд, чернота эта медленно нагревалась, пока не начала тихонько кипеть, ожидая, когда он выплеснет ее раскаленной массой. Мыслей не было. Воздуха тоже. Феникс, которого он успел вдохнуть и впитать в кровь и органы, был изгнан, спален и сейчас гнил, окружив охотника зловонием.
– Я слышу тебя.
Феникс шипел от полученной раны. И он собрался обратно, воедино. По атому соединившись снова в тело, к которому можно прикоснуться. Которое можно убить. И надо успеть до того, как голос опять начнет звучать со всех сторон одновременно, а феникс будет по частицам парить в воздухе.
Слышит? Юра улыбнулся. И вытянул руку вбок, позволив электрическому свету осветить его запястье. Кожа была покрыта черными тонкими полосами, будто лобовое стекло в трещинах после удара. Он несколько раз сжал и разжал руку, глядя, как его кожа несильно пузырится, надуваясь и дымясь.
– Я вижу тебя.
Он ухмыльнулся, довольный результатом. Убрал руку, слившись с темнотой.
– Братик, ты нечестно играешь.
На секунду кровь замерла, но тут же снова закипела, лишь охотник нахмурился. Он мотнул головой, отбрасывая лишнее. Сейчас ему надо выиграть.
– Но я все равно тебя найду. Где же ты… Может быть, тут?
В тишине скрип распахнувшейся двери и стук ее о стену звучал в десятки раз громче. Но он не вздрогнул, когда открылась дверь в палату в нескольких метрах от него. Шаги больше не были детскими. Тяжелый топот, сильные удары пяток. Будто молоток бьет по полу. Пять раз подряд весь коридор – от края до края – наполнился хрустом костей. Ни одного вскрика не послышалось. Из палаты медленный, ленивый поток крови устремился к пятнам света, чтобы согреться под электрическими лампами.
– Здесь нет…
Мелькнула дверь следующей комнаты – ближе к охотнику. Тот не шевельнулся, не вздрогнул. Когда раздался звук сломанной кости, он быстрым спокойным шагом, ступая с носка, направился вперед. Он помнил, что в этой палате стояло десять кроватей, две свободны. Хруст раздался трижды – гулко, долго. Она не ломала шею и не пробивала череп. Феникс отламывала ребро и медленно, зачарованно пронзала орган за органом, глядя, как человек перевоплощается в кровавый ручей.
Охотник замер перед открытой дверью, дожидаясь, пока она отойдет от последней кровати. Он стоял в шаге от двери, выжидая, чтобы феникс вышла. Выйдя, она направится либо налево, либо направо, либо прямо – в палату напротив. Налево – она попадет прямиком в его руки. Он проиграет в прятки, а она умрет. Направо – он последует за ней и будет терпеливо слушать каждый хруст, каждый удар и хлюпающий звук от проникновения острого обломка кости в плоть. Если же она направится к противоположной двери, он выиграет. И этого ему хотелось больше всего, обыграть феникса в его же забаве. Охотник оскалился, не сопротивляясь проникающим в его разум мыслям.
Ему было весело.
Место страха занял азарт, игра полностью его поглотила. Настолько, что он смог не дышать. В восьмой раз хрустнула переломленная кость. Омерзительные звуки рвущейся плоти затихли. Ни одна частичка в воздухе не шевелилась – даже мутные пылинки, парившие вокруг, замерли.
Хлопнула открывшаяся дверь. Охотник увидел, как в комнате прямо перед ним мелькнула вырванная из груди кость. Он улыбнулся, не веря в такую удачу – феникс выбрала палату по другую сторону коридора. Ошалело улыбаясь и до боли раскрыв глаза, он, прижавшись к стене, боком скользнул мимо первого пятна света. Ему удалось не попасть под лампу. Незамеченный, он преодолел остальные пятна вдвое быстрее, тратя бо́льшую часть сил на то, чтобы не засмеяться в голос.
Охотник добрался до старта. Он знал, что больница стала кольцом, соединив вход с выходом, смерть с жизнью, старт с финишем. И это сделала не феникс. С каждым разом, когда люди, у которых была написана на спине смерть, выходили из этих дверей живыми, они тянули больницу за собой, растягивая ее, размягчая. Такие места не могут быть конечными или четкими по определению. Оттого здесь лучше всего играть в прятки.
Он скользнул мимо замерших на месте прапорщиков и нырнул в туалетную комнату. Дрожащими от нетерпения и азарта руками схватился за раковину, которая чуть пошатнулась под его натиском и царапнула старую стену позади. В тишине оглушительно громко несколько песчинок бетона осыпались на раскаленный пол. Она услышала его, точно услышала. Нужно спрятаться.
Зеркала нет.
Он смотрел перед собой и не видел отражения. В панике ощупал стену – под пальцы легко гладкое стекло. Нет, зеркало на месте – он облегченно улыбнулся, случайно оцарапал зубами губу (Или она уже была разбита? Когда?). На язык попали соленые капли крови. Зеркало висело все там же, хоть и не отражало. Но показывало. Охотник увидел знакомое недовольное выражение лица, ясный острый взгляд, хорошо скрытое раздражение в движениях, которое, однако, от глаз охотника не укрылось.
Надо показать ему, позвать. Юра потянулся к зеркальной поверхности, но не смог к ней прикоснуться. Рука прошла насквозь. Пылающая, кипящая, она окунулась в прохладу, царившую на той стороне. Их стороне. Он поудобней перехватил край раковины и всем телом подался вперед. Рука прошла через стекло легко – будто совсем ничего между «там» и «здесь» не было, а голова уперлась во что-то упругое, теплое и пульсирующее. Он услышал вскрик и выстрелы. Все пули ударились о его кожу и упали на пол сплющенными дисками. Рядовой сильнее рванул вперед, прорывая преграду. Она разорвалась с глухим воем, от которого он вздрогнул. Его пропитало чувство вины, осознание того, что только что причинил кому-то боль.
Но через мгновение он увидел перед собой Василия и вспомнил о поставленной цели.
Полковник стоял ровно, держа в вытянутой руке пистолет, уже выпустив всю обойму в руку Краева. Когда тот вынырнул «оттуда» наполовину, он увидел на лице начальника отвращение и… что это было? Удивление? Глава поискового отряда будто не узнал своего охотника. Он шагнул назад, вжавшись в стену, оклеенную чуть отличавшейся по оттенку голубой плиткой, задев плечо лежавшего на полу рядового. Тот был без сознания – Юра несколько секунд разглядывал самого себя: кукла без разума и силы, оболочка. В комнату вбежала бледная Марина.
Воздух и «здесь», и «там» дрогнул от ее вопля. Охотник удивленно уставился на нее, но тут же за спиной услышал знакомые шаги – феникс была совсем рядом. Он схватил полковника за запястье и резко дернул на себя, одним быстрым движением втолкнув его за собой.
Василий упал плашмя на пол. Он тут же вскочил на ноги, на это у него ушло всего мгновение, и оглянулся. Ему было сложно дышать – воздух горячий, будто совсем лишенный кислорода.
– Прячься!
Перед ним стоял новый охотник центрального отряда – надоедливый рядовой, которого он хотел удушить девять раз только за прошедший день. Глаза Юры лихорадочно блестели, губы растянуты в широкой улыбке, лицо измазано кровью. Парень быстро выбежал из туалета, дернув того за собой. Василий выскочил следом, но палата была будто пуста. Он не сразу заметил Марину, которая лежала в кровати и спокойно спала. Почему спала? Он нахмурился – минуту назад она была рядом с ним. Так почему спит, как такое возможно? Полковник подошел к девушке и потряс ее за плечо. Она никак не отреагировала. Горло сдавило от начавшего пожирать его понимания происходящего. Он проверил ее пульс – сердце не билось.
– А ты кто? – тоненький детский голосок.
Василий обернулся – перед ним в центре комнаты стояла маленькая девочка. Длинные русые волосы заплетены в две косички с белыми узкими ленточками, завязанными бантиками на кончиках. Летний белый сарафан, украшенный кружевами, которые, похоже, кто-то терпеливо пришивал вручную. Девочка смотрела на него ясными серыми глазами и обиженно надула губы.
– Я охотник, – он присел перед ней на корточки. – Где твоя мама?
– Кого ты ловишь?
Облака медленно ползли, наконец позволив широкому серпу месяца окунуться в ночное небо. Палата, освещенная луной, из черной стала серой. В комнате находились четверо. Спящая девушка, у которой не билось сердце. Спрятавшийся охотник, вся воля которого сейчас уходила на то, чтобы не захохотать. Полковник, у которого слова застряли в горле. И девочка которая, не отрываясь смотрела на полковника своими серыми глазами без зрачков.
– Преступников, – ответил Василий, сумев не выдать ни в голосе, ни в лице удивления.
– Так ты милиционер?
– Да, именно. – Он улыбнулся и потрепал девочку по голове, та смущенно улыбнулась. – Так где твоя мама?
– Поиграй со мной! – Она звонко засмеялась и подпрыгнула на месте.
– Как тебя зовут?
– Я уже играю с одним дяденькой в прятки. Он ходил по коридору в одних трусах! – Она театрально прикрыла рот ладошкой и, покраснев, добавила: – Сра-а-а-ам!
– Где твоя мама? Как тебя зовут? – Вася нахмурился.
– Я досчитаю до десяти, а ты прячься, я буду вас обоих искать!
Полковник схватил девочку за крохотную ручку, сжав не больно, но сильно.
– Отвечай.
– Не буду.
– Почему?
– Потому что ты мне врешь.
Девочка переменилась в лице. Она уже не прыгала, полная энергии, не глядела вокруг в поисках игрушек или идей для игр. Серые глаза без зрачков не моргая смотрели только на Василия. Ее запястье в его руке обмякло. Детское лицо выглядело неестественно серьезным.
– Я не обманывал тебя. – Полковник улыбнулся и чуть потряс руку ребенка – та была абсолютно безвольной и ватной.
– Лжешь, – выплюнула девочка.
– Где твоя мама?
– Правда хочешь знать? – шепнула она, приблизившись к нему.
Василий молча кивнул, выдержав долгий взгляд немигающих глаз. Девочка сделала шаг навстречу и сказала ему на ухо, уткнувшись в него носом:
– Мы играли в прятки. Я ее нашла.
Она залилась похожим на кашель смехом. Голос стал грубым и глухим.
– Отпусти.
Полковник только сильнее сжал ее руку. Девочка насупилась, ее губы задрожали, а через секунду по щекам заструились крупные слезы, сопровождаемые детским плачем в голос. Василий не слышал этого и не видел. Он чувствовал, что держит феникса, не ребенка. И знал, что отпускать ее нельзя. Спустя несколько минут горьких рыданий девочка прекратила плакать в одну секунду, резко извернулась и укусила полковника за руку. Он вскрикнул от удивления и рефлекторно разжал запястье, тут же сжал пальцы обратно, но схватил лишь воздух.
Девочка, отскочив назад, еще раз внимательно оглядела его с ног до головы, запоминая черты его лица и фигуру, ширину плеч, длину ног, размер ладоней. Василий рванулся вперед, полоснул рукой воздух, но феникс успела еще раз отпрыгнуть назад, и охотник лишь дернул кончиками пальцев ее сарафан, не сумев ухватиться. Тучи снова пожрали луну, комната из серой вновь почернела.
Темнота спустилась так быстро, что на мгновение Василий совсем потерял зрение. Он успел лишь заметить, как девочка широко улыбнулась, и ее белые зубы были единственным светлым пятном на полностью покрытом кровью фениксе. После он ослеп на долгое, вязкое мгновение. Он несколько раз наугад вслепую попытался схватить девочку, но его руки не встретили никакого сопротивления. Когда он снова начал различать силуэты и контуры вокруг себя, феникса в комнате уже не было.
Юра мотнул головой – та была будто отлита из свинца, в затылке била тупая боль. Он открыл глаза, на несколько секунд его ослепила лампочка, без плафона свисавшая на толстом проводе с потолка. Он несколько раз моргнул, привыкая к свету.
– Очнулся! – выдохнула девушка, сидевшая рядом.
Марина быстро сняла с его лба высохшее за несколько минут полотенце и положила взамен другое, пропитанное холодной (горячей все равно не было) водой.
– Как ты сюда попала? – Он поморщился от боли в затылке.
– Куда? – лицо девушки удивленно вытянулось.
– На другую сторону.
– Ого, как ты приложился… – Она сочувственно взглянула на него.
Он догадался.
– Где мы?
– Где и были, – она неуверенно улыбнулась одним уголком губ, – в больнице.
Юра разочарованно вздохнул. Вернулся. Так же внезапно, как и в прошлый раз. Хотя возвращаться совсем не хотелось.
– А где мудак с тремя звездочками?
Марина скривилась, ее веки вздрагивали, но она не моргала.
– Он не вернулся? – Юра приподнялся на локтях.
Девушка отрицательно помотала головой.
– Это странно, – протянул он, снова откидываясь на кровать. – Я думал, мы вместе вернемся.
– Как это вместе? – Она ошарашенно толкнула парня в бок.
– Ну, мы оба там были. Я сумел его «туда» отвести, прикинь?
– Как ты это сделал? – Девушка побелела, ее дрожь усилилась, проникнув в голос.
– Через зеркало, – Юра сел в кровати, непонимающе глядя на девушку, – в туалете.
– Там не ты был. – Она медленно мотала головой из стороны в сторону.
– Нет, точно я. – Он возбужденно улыбнулся. – Я его затащил внутрь. Пролез через зеркало и…
Он приобнял ее за плечи, но Марина вырвалась и, уронив стул, отскочила к противоположной стороне комнаты, вжавшись в стену.
– Я все видела, это был не ты.
Он наконец вспомнил, что в последний момент, когда он уже почти дотянулся до руки Василия, девушка увидела их и закричала. Он списал все на чрезмерное удивление (впрочем, есть чему удивляться), но сейчас понял, что причина была иной.
– Что ты видела?
Марина медленно сползала по стене, сильно дрожа и не отводя от Юры взгляда. Парень слез с кровати и шагнул в ее сторону. Она дернулась, потеряла равновесие и, не успев подставить руки, упала на пол плашмя, ударившись коленками и скулой.
– Марина, не бойся. – Он вытянул вперед руку, но приближаться больше не стал. – Это я, вот прямо сейчас – я.
Он улыбнулся и выждал несколько минут. Она повернулась к нему лицом и села, упершись спиной в стену и обняв прижатые к груди колени.
– Как тебе доказать?
Она отрицательно мотнула головой:
– Я верю, извини.
Юра осторожно подошел ближе и опустился на пол рядом с ней.
– Расскажи, что видела.
Он коснулся ее пальцев, Марина дернулась, но убегать не стала. Выждав еще несколько минут, Юра тыльной стороной ладони вытер ее слезы и обхватил щеку, медленно проводя по ней большим пальцем. Это монотонное движение начало понемногу успокаивать девушку, она стала ровнее дышать.
– Из зеркала не ты вылез. – Она расслабила шею, упершись головой в его ладонь.
– А кто?
Несколько секунд она смотрела сквозь него, после чего пожала плечами с обреченностью сумасшедшей.
– Монстр.
Юра нахмурился. Он точно знал, кто проник через зеркало, кого она видела. Он помнил это во всех деталях, его сердце все еще стучало в такт пульсирующей перепонке зеркала.
– Ты можешь описать его?
Марина задумалась и кивнула. Она закрыла глаза и сморщилась, вспоминая увиденное.
– У него не было глаз – только пустые дыры глазниц. Из них вытекал гной. Кожа прожжена насквозь, видно кости, видно внутренности, они тоже в гное, вываливаются из туловища.
Она закашлялась от рвотного рефлекса. Юра гладил ее по щекам и плечам, пытаясь успокоить.
– Зубы на все лицо, без губ. Вот отсюда. – Она слабо прикоснулась к верхней точке его скул. – Прямо отсюда растут. Гнилые, черные, на все лицо!
– Больше не надо. – Он с силой рванул ее к себе и крепко обнял, ненавидя себя.
В первую очередь за то, что заставил ее рассказать. Следом – за то, что заставил ее смотреть. Неужели он так выглядел? Но он чувствовал себя нормальным – в том числе когда прорвал зеркало, он тянул к Василию свою руку, обычную, покрытую смуглой кожей и с заусенцами на пальцах. Кожа не кипела, как рядом с фениксом, – он резко выдохнул, вспомнив об этом. Марина ровно дышала в его руках, но он не решался ее выпускать, продолжая гладить по спине.
Сейчас, вернувшись, он вспоминал произошедшее так, будто видел все со стороны. Впрочем, «там» все слишком отличается – и он тоже отличается. Полностью, не только внешне (Неужели он так выглядел? Нет, он помнил себя, этого не могло быть), но и физически – «там» он сильнее, быстрее, может не дышать и сливаться с темнотой. Может убивать фениксов.
В любом случае это половина проблемы. Причем меньшая. Он должен забрать полковника обратно и понятия не имеет, как это сделать. Втащить постороннего человека на ту сторону оказалось достаточно просто, а главное – возможно. Значит, должен быть путь в противоположном направлении.
Зеркало. Так или иначе, каждый раз все начиналось с отражения: сначала он увидел себя на залитом кровью полу офиса, потом – здесь, в туалете, всмотревшись в зеркало. Юра нахмурился – нет, через зеркало он не сможет полковника вытащить.
Только сейчас он осознал простой факт: если в том, как попасть «туда», он еще хоть что-то понимал, то как возвращался обратно – не имел ни малейшего представления. Он просто в какой-то момент моргал и, снова открыв глаза, оказывался «здесь». Оба раза это произошло против его воли или желания, абсолютно неожиданно и без каких-либо ключей. Его предположение, что в прошлый раз он вылетел «оттуда» из-за убийства феникса, разбилось в пыль – феникс, блуждающая по больнице, жива и здорова.
Возможно, «там» может находиться только кто-то один, но почему тогда он не вернулся сразу? Он несколько минут стоял в тени за дверью и наблюдал, как полковник разговаривал с фениксом, не зная, как именно она играет. Они долго там пробыли вместе, так что это предположение тоже не работает. Но какие-то правила быть должны.
В конце концов, на входе они есть – висят отлитой из свинца табличкой, и первым пункт в них: «Посмотри в глаза своему отражению, пока оно не посмотрит на тебя в ответ». На двери выхода они тоже есть, просто он их еще не заметил.
Крик. Истошный, обдирающий горло, срывающийся на хрип вопль разрубил больницу надвое – на «до этой минуты» и «после нее». Марина проворно вскочила на ноги и выбежала в коридор. Юра увидел ее замерший в дверном проеме силуэт, когда пошел следом. Она не двигалась и смотрела себе под ноги. Рядовой шагнул за порог палаты и опустил босую ступлю во что-то липкое и вязкое. Он знал, что это, еще до того, как посмотрел вниз.
Весь коридор – от дальнего тупика с доской объявлений для пациентов и до палаты лейтенанта Соколовой – был залит ярко-алым слоем крови. У одной из дверей стояла девушка в больничной сорочке, схватившись за косяк, чтобы не упасть. Ее ноги дрожали, и она с трудом удерживала равновесие. Девушка в ужасе смотрела вокруг и хватала ртом пропахший железом воздух. Сверху и снизу слышался топот, а через минуту в центр коридора, с лестничной площадки и из лифта, посыпались люди, прибежавшие на крик. Они как муравьи хлынули внутрь, замерев через секунду на границе кровавой лужи. Люди топтались перед ней, будто стоя на краю обрыва, и не решались шагнуть дальше.
Юра уже понимал, что случилось. Он умирал за каждого из этих людей одновременно, его наполняла резкая боль, будто в глотку залили расплавленное олово, которое сожгло все внутренности и уже застыло, заполнив его изнутри. Он мог это предотвратить? Мог. Он знал, что должен был сделать. В первую очередь теперь он – охотник. И он упустил феникса, хотя должен, обязан был сломать ее шею, переломить пополам. Без жалости, без рассуждений. Что-то внутри орало, что это неправильно, что так нельзя. Но он, охотник, точно знал, на чьей он стороне. Теперь знал.
Рядовой за несколько прыжков преодолел расстояние до палаты, возле которой пыталась не упасть девушка. Он успел ухватить ее, та тут же обмякла в его руках, беспомощно уронив лицо ему на грудь. За ее спиной находилось десять кроватей. Две пусты, с одной в кровь сброшены одеяло и подушка, на семи лежали люди. Их грудные клетки вскрыты, белеют вырванные из плоти ребра, животы пусты, все органы аккуратными кучками лежат под каждой из кроватей.
Следом подоспела Марина. Она поскользнулась на крови и проехала на пятках еще пару метров, после чего вернулась и заглянула внутрь. Девушка ахнула и рефлекторно зажала рот руками.
– Еще в двух палатах так же, – сухо сказал Юра, подхватив девушку на руки.
– Откуда ты знаешь?
Рядовой молча пошел в сторону их с Мариной комнаты, морщась каждый раз из-за хлюпанья крови под босыми ногами. Девушка оказалась совершенно невесомой, и это было ему знакомо. Он ощущал ее на своих руках совсем недавно. Юра внимательно посмотрел на девушку, которая вздрагивала всем телом при каждом вдохе. Она прижималась к нему лицом, и он ощущал мятный аромат, исходивший от ее темных волос. Нет, ему показалось, эта невесомость лишь похожа на ту, которую он ощущал на своих руках вчера.
Позади дважды хлопнули двери и послышались приглушенные вскрики лейтенанта. Марина не решилась зайти ни в одну из палат и, придя в себя, побежала следом за Юрой, обогнала его и первая вбежала в комнату, тут же схватив рацию.
– Глеб, мы в дерьме, – она трясла пластмассовую коробочку, надеясь, что та перестанет трещать помехами. – Феникс родился раньше времени. Ты слышишь?! Феникс уже здесь!
Ответом послышались лишь обрывки голоса майора, которые было не разобрать.
– Он едет, – сообщила Марина. – Плохо, что Васи нет.
Она нервно ходила из одного угла комнаты в другой, то и дело оборачиваясь к выходу – не начала ли кровь сочиться из-под двери к ним в комнату. Она чувствовала себя окруженной, загнанной в угол.
– Очень, очень плохо, что нет Васи, – повторяла девушка снова и снова, судорожно сжимая кулаки.
– Позовите его, – послышался тихий, чуть охрипший голос.
Юра вздрогнул – он прекрасно знал этот голос, помнил все его интонации. Девушка, которую он все еще держал на руках, уперлась холодной дрожащей ладонью в его ключицу и немного отстранилась, повернувшись к Марине.
– Не можем, – коротко ответила лейтенант, даже не взглянув на нее.
– Что с твоими волосами? – спросил Юра, глядевший на курносый профиль.
Девушка обернулась к нему, чуть сильнее надавив на его ключицу от испуга. Она глядела на него с удивлением и страхом. Так смотрят на то, что внушает ужас, но настоящим быть не может. Она сложила губы трубочкой и долго, пытаясь успокоиться, выдыхала, обдав его прохладным воздухом. Осторожно подняла руку и указательным пальцем сначала ткнула в скулу и щеку, а потом провела непрерывную черту от его виска до подбородка. Юра не отворачивался и терпеливо ждал, пока она убедится в том, что перед ней настоящий человек.
– А что с ними? – наконец отозвалась она.
– Потемнели.
Девушка ойкнула и поднесла прядь волос к носу, внимательно ее разглядывая.
– Я не знаю, как так…
– Оставь это до похода в салон, – раздраженно бросила Марина, заставив их обоих вздрогнуть.
– Не узнаешь? – спросил Юра у лейтенанта, проигнорировав ее недовольство.
Марина наконец остановилась и посмотрела на девушку. Она медленно, не отрывая от нее взгляда, подошла ближе и заглянула той прямо в глаза.
– Феникс, – прошипела она.
– Уже нет, – отрезал Юра.
– Мальчик мой, – вздохнула лейтенант, – фениксов, как военных, наркоманов и любителей сладкого, – не бывает бывших.
Девушка вертела головой, непонимающе смотря то на рядового, то на лейтенанта. Марина разглядывала ее еще несколько секунд, но после все же качнула головой и принялась снова расхаживать по палате.
– Почему Вася не возвращается? – Она терла покрасневшие глаза.
– Я не знаю, как ему вернуться. Не знаю, как сам возвращаюсь.
– Откуда? – шепнула девушка на его руках.
– Неважно. – Марина снова принялась трясти рацию, выясняя, где носит Глеба.
– Откуда? – повторила она, глядя на Юру.
Он хотел прикрикнуть на нее, чтобы перестала лезть куда не следует, приструнить, чтобы не мешалась, посадить на кровать, в конце концов, чтобы хоть руки освободить.
– Из места, где живут фениксы, – сказал он вместо этого.
Она снова уткнулась ему в грудь. Голой кожей он чувствовал ее до странного холодное дыхание.
– Я попробую сделать это еще раз. – Юра наконец опустил девушку на кровать, та нехотя отстранилась и села на самый край.
– Как? – Марина стояла, упершись руками в бока, и нервно притоптывала ногой.
– Я не очень уверен, как это работает, но попытаюсь.
– Нет, – отрезала лейтенант. – До приезда Глеба никто никуда не идет, это приказ.
Юра оглянулся: пол палаты был заляпан кровавыми отпечатками босых ног.
– Я умыться, – бросил он, направившись в ванную.
– Не задерживайся.
Зайдя в уборную, он крепко схватил край крохотной раковины, услышал знакомый скрежет фарфора о стену, треск ссыпавшейся на пол бетонной пыли. Охотник внимательно смотрел на себя в зеркало, видя испуганного, виноватого, разозленного мужчину, беспомощного, как ребенок. Отвращение от самого себя сжало горло, он резко наклонился над раковиной и закашлялся от подкатившей рвоты. Его не вырвало – нечем, – лишь горло драло судорогами от попыток выплюнуть омерзение, вызванное взглядом на самого себя.
– Осторожно. – В туалетную комнату робко заглянула девушка-феникс. – За этим зеркалом призрак.
Юра замер, выгнувшись над раковиной. Позвонки выступили так остро, будто вот-вот разорвут кожу, темные вены паутиной покрывали спину, пульсируя под показавшейся вдруг очень тонкой кожей.
– О чем ты? – Он не поднял головы.
– Не смотри в это зеркало, пожалуйста.
Она осторожно шагнула внутрь и потянулась к охотнику, но не решилась прикоснуться.
– Почему?
– Ты из-за него плохо себя чувствуешь.
Охотник глухо хохотнул:
– Нет, не из-за него.
– Пожалуйста.
Она, закусив губу, сделала еще один шаг ему навстречу и, на всякий случай зажмурившись, кончиками пальцев прикоснулась к выступившим ребрам. Охотник вздрогнул и издал звук, похожий на сдавленный рык, но не сдвинулся с места. Она, снова открыв глаза, приблизилась еще на шаг и положила на чуть вздрагивающую спину охотника ладонь.
– Ты не виноват. – Девушка медленно гладила его по ребрам от позвоночника к бокам, едва приподнимая руку, чтобы вернуться обратно к позвоночнику.
– Почему?
– Призраки обманывают. – Она провела ледяным пальцем по его позвонкам.
– Похоже, меня и правда обдурили.
Юра наконец выдохнул, ощутив, что горло перестало сжимать от рвотных позывов. Он выпрямился в полный рост и развел в стороны руки, сжатые в локтях, чтобы размять затекшую спину. Девушка отпрыгнула на несколько шагов назад и, убрав руки за спину, принялась внимательно разглядывать разношерстную плитку голубого оттенка.
– Как тебя зовут? – Юра все же крутанул вентиль и ополоснул лицо ледяной водой.
– Лиза, – робко ответила та, все еще изучая стену. – Лиза Найденова.
– Игрушка для каприза, – ухмыльнулся он.
– Какая шутка смешная, у бабуль на лавке услышал? – Девушка скорчила кислую мину.
– Не сердись. – Охотник улыбнулся, вытирая лицо пахнущим хлоркой вафельным полотенцем.
– Не буду. Раз у медузы получается жить без мозгов – ты тоже справишься, – огрызнулась она и вышла из туалета, оставив в воздухе мятный аромат дешевого шампуня, которым располагает больница.
Юра улыбнулся, вдохнув этот запах, и потянулся к вентилю, чтобы выключить воду. Периферийным зрением он увидел зеркало, свое отражение в нем и высокого мужчину, кожа которого имела зеленоватый оттенок. Охотник замер. Он держал полузакрытый вентиль и не отводил взгляда от тонкой брызгающей по сторонам струи воды. Краем глаза он видел, как человек в зеркале тяжело дышит, при каждом вдохе раздавался острый свист, а его живот раздувался, демонстрируя забитые слизью небольшие раны, которыми было покрыто все его тело. Глаза заболели, и охотник моргнул. Теперь в зеркале отражался только он.
– Что ты говорила про зеркала? – спросил он, выбежав из туалетной комнаты.
– Чтобы ты в них не смотрел – только расстраиваться будешь, – буркнула Лиза.
Девушка сидела на его скрипучей кровати, забравшись на нее с ногами, скрестив их и прижав к груди. Кровать практически не прогнулась под ней, но скрипела протяжно и жалостливо.
– А девчонка права, – хохотнула Марина.
– Я серьезно. – Юра никак не отреагировал на подколки.
– Что ты к ней пристаешь? – Лейтенант трясла рацию, уставшая от ожидания.
Марина отыскала в забытом Глебом мундире шнур и перевязала им волосы, собрав их в тугой розовый пучок на затылке. Она ходила, приподняв полы больничной сорочки, недовольная тем, насколько непрактичной оказалась эта одежда. Бежать неудобно, сидеть неудобно, все неудобно. Как и любая другая одежда. Лейтенант Соколова ежилась от холода и чувства незащищенности, и ей отчаянно хотелось надеть свой мундир, хотя и понимала, что тот не решил бы никаких проблем и вообще не в силах повлиять на ситуацию или на девушку. Но после этих мыслей она только снова зябко поводила плечами и ворчала на больничную сорочку.
– Слушай, я испугалась. – Лиза виновато посмотрела на охотника. – Я и сейчас боюсь.
– Что. Ты. Говорила. Про. Зеркала?
– Чушь я говорила, ерунду. Еще раз: я испугалась. И говорила это не всерьез.
– Девочка, – осторожно сказала Марина, заметив по лицу подчиненного, что тот вот-вот выйдет из себя: на его шее вздулась вена, лицо побелело. – Скажи уже малышу, чего он хочет.
– Чтоб вас, – вздохнула Лиза. – Призраки за зеркалами живут. Все, доволен?
– Объясни. – Он резко шагнул вперед.
– Да не подходи ты ко мне, психованный!
– Что ты имеешь в виду?
– Что не хочу, чтобы ты ко мне приближался.
– Лиза!
– Что?!
– Деточка, он тебя сейчас придушит, – вмешалась Марина.
Лейтенант вскочила с места и ухватила охотника за плечи, заставляя притормозить.
– Говорят так. – Лиза отвернулась от охотников. – Вроде как примета, ничего серьезного.
– Но ты же знаешь, – Юра оскалился, – что за этим зеркалом действительно кто-то есть?
– Чего? – Марина, сделав лицо «у меня непереносимость чуши», выпустила охотника, который тут же, не удержав равновесие, рухнул кубарем на кровать.
– Ты если держишь – так держи! – рявкнул Юра, пытаясь подняться.
Лейтенант не ответила. Взвинченная, девушка совершенно не представляла, что делать, для этого в ее разуме прямо сейчас, в эту конкретную минуту и сотню следующих, места не было. Волновал только один вопрос, который щетинился и больно бил по сознанию и нервам – почему Вася не возвращается?