Став Папой Александром VI, кардинал Родриго Борджа понял, что первым делом он должен навести порядок на улицах Рима. За короткий отрезок времени, прошедший между смертью Папы Иннокентия и его возведением на папский престол, в городе от руки убийц погибло больше двухсот человек. А потому он чувствовал себя обязанным остановить это беззаконие, должным образом наказать грешников, чтобы добрые христиане поняли, что теперь могут молиться в мире, не боясь за себя и своих ближних.
Первого убийцу поймали и тут же вздернули на сук. Не только убийцу, но и его родного брата. А потом сожгли и сровняли с землей дом, оставив всю семью без крыши над головой.
Порядок на улицах быстро восстановился, и горожане радовались тому, что теперь власть находится в столь крепких руках. Народ в своем выборе присоединился к кардиналам.
Но Александру предстояло принять и другие решения. Два – наиболее важных, не имеющих отношения к духовной сфере. Прежде всего он считал необходимым создать армию, чтобы утвердить католическую церковь в качестве мирской силы и вернуть контроль над Папской областью. Во-вторых, обеспечить будущее своим детям.
Сидя на троне в зале Веры Ватиканского дворца, он размышлял о путях Господних, мире, странах, семьях. Разве не он – непогрешимый наместник Бога на этой земле? А потому не его ли касаются судьбы мира, государств и их правителей, всех независимых городов Италии, как республик, так и олигархий? Включая и недавно открытую Индию? И не его ли обязанность давать им дельные советы? Должны же они признавать верховенство Бога!
И еще семья, бесчисленные Борджа, родственники, о которых следовало позаботиться, не говоря уже о собственных сыновьях и дочери. В них текла та же кровь, но он же не мог полностью контролировать их. Как ему поступать с ними? Чьи интересы учитывать в первую очередь? Мог он параллельно решать обе задачи, не жертвуя одной ради другой?
С долгом перед Богом Александру все было ясно. Его дело – укреплять церковь. Память о «Великом схизме», закончившемся семьдесят пять лет тому назад, когда соседствовали двое Пап и две церкви, укрепляли его в этой мысли.
Города Италии, ранее принадлежавшие церкви, теперь управлялись тиранами, которые стремились прежде всего набить золотом семейные сундуки, а уж потом платить церкви, которая освятила их правление. Короли использовали церковь как инструмент в борьбе за власть. О спасении бессмертных душ все забыли. Даже богатые короли Франции и Испании задерживали выплаты церкви, если им чем-то не нравился Папа. Как только смели! Или они не думали о том, что произойдет, если церковь более не будет считать их помазанниками Божьими? Как-никак, люди повиновались королям, лишь веря в то, что власть эта дарована им Богом, и только Папа мог подтвердить, что дело обстоит именно так, а не иначе. Александр знал, что должен играть на противоречиях между королями Франции и Испании, чтобы не дать им сблизиться и вновь собрать Великий совет. Церковь и Папа должны превратиться во всемирную силу, утверждающую волю Господа. Короче, необходима сильная армия. В голове Александра постепенно созрел план. Папе хватало воли и власти, чтобы реализовать его в жизнь.
Став Папой, Родриго Борджа постарался как можно скорее сделать своего сына Чезаре кардиналом. Еще ребенком Чезаре пользовался благорасположением церкви, которая удостоила его сана епископа с годовым доходом в тысячу дукатов. В год избрания Родриго Папой Чезаре исполнилось только семнадцать, но, пусть и подвластный плотским страстям и грехам своего возраста, телом и умом он больше напоминал зрелого мужчину. Он получил дипломы по юриспруденции и теологии в университетах Перуджи и Пизы, и его диссертации по праву признавались одними из лучших, представленных в те годы студентами. Но больше всего его увлекали военная история и стратегия. Он участвовал в нескольких мелких сражениях, и в одном ему даже удалось отличиться. Так что в искусстве ведения войны он уже был далеко не новичком.
Александру повезло. Бог благословил его сыном, обладающим острым умом, умением добиться поставленной цели и врожденной жестокостью, без которой невозможно выжить в этом несовершенном мире.
Чезаре Борджа получил известие о том, что выбран кардиналом святой римской католической церкви, когда еще изучал канонический закон в университете Пизы. Получение им этого высокого сана никого не удивило, поскольку он был сыном нового Папы. Но Чезаре Борджа воспринял это известие без радости. Да, он становился богаче, но, с другой стороны, сам он видел себя солдатом, а не священником, куда больше ему хотелось вести войска в битву, штурмовать замки и занимать города. А еще хотелось жениться и иметь детей, которые не будут рождены вне брака, как он сам.
Двое его ближайших друзей, тоже студенты, Джованни Медичи и Тила Бальони, поздравили его и начали готовиться к вечернему празднованию этого события, ибо на следующей неделе Чезаре предстояло ехать в Рим на инвеституру[3].
Джо стал кардиналом еще в тринадцать лет стараниями его отца, правителя Флоренции, Лоренцо Великолепного. Из всех троих только Тила Бальони не имел церковного сана, но он был одним из наследников герцога Перуджи. Однако в университете Пизы к ним относились, как к обычным студентам. Хотя у каждого были слуги и телохранители, все трое при необходимости могли постоять за себя. Чезаре блестяще владел мечом, боевым топором и алебардой. Он обладал невероятной физической силой и ростом превосходил большинство людей. Прекрасно он успевал и на занятиях, учителя им гордились. Но именно этого и ожидали от сына Папы. Даже в семнадцать в Чезаре уже видели лидера.
Джованни учился хорошо, но не мог похвастаться физическими кондициями. Зато славился острым языком, но никогда не оттачивал его на своих друзьях. Тила Бальони, наоборот, брал не умом, а силой. Его отличал взрывной характер, и иной раз без всякого повода юноша впадал в дикую ярость.
Получение Чезаре кардинальской шляпы отпраздновали на семейной вилле Медичи, расположенной неподалеку от Пизы. Отпраздновали скромно, небольшой пирушкой в компании всего шести куртизанок. Мясо, сладости, вино, легкий разговор, никаких излишеств.
Спать легли рано, потому что на следующий день, до того, как разъехаться по домам, Джо Медичи – во Флоренцию, Чезаре Борджа – в Рим, решили вместе с Тилой Бальони отправиться в Перуджу, благо был повод. Двоюродный брат Тилы женился, и его тетя, Аталанта Бальони, настоятельно просила Тилу прибыть на свадьбу. Он не счел возможным отказаться.
На следующее утро все трое направились в Перуджу. Чезаре ехал на прекрасном жеребце, подарке Альфонсо, герцога Феррары. Джо – на белом муле, поскольку всадником был никаким. Тила – на мощном боевом коне с обрезанными ушами, придававшими ему грозный вид. И действительно, от одного только взгляда на наездника и коня у многих душа уходила в пятки. Броню никто не надел, но каждый вооружился мечом и кинжалом. Их сопровождали тридцать вооруженных людей, нанятых Чезаре Борджа и носивших его цвета, красный и желтый.
Перуджа находилась на пути из Пизы в Рим. Семья Бальони и Перуджа всегда яростно отстаивали свою независимость, хотя Папы считали город частью Папской области. Несмотря на мастерское владение оружием и недюжинную физическую силу, Чезаре Борджа, если б не находился под защитой Тилы, никогда не решился бы посетить город. А теперь предвкушал возможность хорошенько повеселиться, поскольку понимал, что в Риме будет не до этого.
Перуджа произвела на него неизгладимое впечатление.
Особенно крепость, практически неприступная, построенная на огромном холме.
Въехав в город, трое молодых людей увидели, что все церкви и дворцы празднично украшены, статуи святых наряжены в золотые одежды. Чезаре весело болтал с друзьями, много шутил, но при этом его взгляд цепко выхватывал укрепления, и он забавлял себя, строя планы штурма города.
Правила Перуджей вдова, герцогиня Аталанта Бальони. Все еще красивая женщина, она славилась жестокостью и держала город в крепкой узде. Армией Перуджи командовал ее сын Нетто. Она очень хотела, чтобы ее любимый племянник Торино женился на Лавине, одной из ее фавориток, потому что чувствовала, что со временем Торино сможет помочь укреплению позиций семьи Бальони.
В замке собрались все ветви многочисленного клана Бальони. Играли музыканты, пары танцевали, столы ломились от всякой снеди. Тут же шли состязания в борьбе. Чезаре, гордящийся своей силой, выиграл все схватки, в которых участвовал.
С наступлением ночи Бальони поднялись в крепость, а Джованни, Чезаре и Тила отправились в покои последнего, чтобы продолжить пирушку.
Около полуночи, когда они осоловели от выпитого вина, замок огласили крики. Тила немедленно схватил меч и попытался выбежать из покоев, но Чезаре остановил его.
– Позволь мне посмотреть, что происходит. Возможно, тебе грозит опасность. Я скоро вернусь.
Едва услышав крики, Чезаре интуитивно понял, что причина им – заговор. Так что покои Тилы он покинул с мечом в руке. И хотя за Бальони закрепилась репутация убийц, он знал, что они не решатся напасть на сына Папы. Коридорами замка он неспешно шел на крики. Наконец оказался около спальни новобрачных.
Увидел, что все там залито кровью. Статуя Девы Марии, портрет младенца Иисуса, белые простыни и наволочки, даже полог. На полу лежали тела новобрачных, Лавины и Торино, со смертельными ранами, нанесенными ударами мечей в сердца и по голове.
Над ними стояли Нетто и четверо его офицеров, с обагренными кровью мечами. Мать Нетто, герцогиня Аталанта, рыдала и проклинала своего любимого сына. Нетто попытался успокоить ее. Чезаре ловил каждое слово.
– Мама, – говорил Нетто, – Торино приобрел слишком большое влияние. Его семья готовилась отнять у тебя трон. Я убил всех членов его клана, – а потом добавил, что, хотя он и становится правителем города, она получит почетный пост в руководимом им государстве.
Аталанта отвесила ему пощечину.
– Меня предал сын! – заголосила она.
– Раскрой глаза, мама. Не только Торино, но и кузен Тила тоже участвовал в заговоре против тебя, – настаивал Нетто.
Чезаре услышал больше чем достаточно. Быстро вернулся в покои Тилы.
Узнав, что произошло, Тила пришел в ярость.
– Сплетни, все сплетни! Этот мерзавец Нетто пытается украсть корону у собственной матери. Хочет убить и меня.
Чезаре, Тила и Джо забаррикадировали дверь и через окно выбрались на крышу. Потом Чезаре и Тила спрыгнули в темноту заднего двора, помогли спуститься Джо, не такому сильному, как они. На земле Чезаре пришлось сдерживать Тилу, который порывался вернуться в замок, чтобы сразиться с Нетто. Но в конце концов ему удалось увести их в поля, к расположившемуся там лагерем отряду сопровождения. Там он почувствовал себя в полной безопасности, потому что теперь его окружали тридцать верных ему хорошо вооруженных солдат. Оставался один вопрос: как действовать дальше? Оставаться с Тилой, чтобы спасти своего друга, или увезти его в Рим? Чезаре предложил Тиле на выбор оба варианта, но тот их отверг. Только попросил Чезаре помочь добраться до Общественного дворца в центре Перуджи, где он мог собрать своих сторонников, чтобы потом защитить собственную честь и восстановить на престоле тетушку.
Чезаре согласился, но сначала выделил Джо Медичи десять солдат, чтобы те сопровождали его до Флоренции. Как только они ускакали, вместе с остальными и Тилой двинулся к Общественному дворцу.
Там они нашли четырех вооруженных людей, верных сторонников Тилы. Он послал их за подмогой, и к утру Тила уже командовал сотней солдат.
Как только встало солнце, на городской площади появился отряд всадников, возглавляемый Нетто. Чезаре приказал своим солдатам не принимать участия в происходящем. Они лишь наблюдали, как Тила окружил площадь своими людьми, а потом один выехал навстречу Нетто.
Все закончилось, едва начавшись. Тила вплотную приблизился к Нетто, перехватил его правую руку, кинжалом ударил в бедро. Нетто свалился с лошади. Тила спешился и, прежде чем Нетто успел подняться, насадил его на свой меч. Солдаты Нетто попытались сбежать, но их взяли в плен. Тила тем временем вновь уселся на боевого коня с обрезанными ушами и приказал выстроить пленников перед ним.
В живых осталось только пятнадцать. Многие, раненые, едва держались на ногах.
Чезаре наблюдал, как Тила приказывает обезглавить солдат Нетто, как их головы поднимают на пиках на валу вокруг кафедрального собора. Его удивило, с какой легкостью, в мгновение ока, Тила, драчливый студент, превратился в безжалостного палача. Вот так семнадцатилетний Тила Бальони стал тираном Перуджи.
Вернувшись в Рим, Чезаре встретился с отцом, рассказал ему эту историю и спросил: «Если самая почитаемая святая в Перуджи – Дева Мария, почему они так жестоки?»
Папа Александр улыбнулся. История эта скорее позабавила его, нежели ужаснула.
– Бальони – истинно верующие, – ответил он. – Они верят в рай. Это великий дар. Как иначе человек может выдержать такую ужасную жизнь? К сожалению, вера эта придает смелости людям, служащим злу, и они совершают чудовищные преступления во имя добра и Господа.
Папа Александр не любил роскошь как таковую, но резонно полагал, что она способствует достижению поставленных им целей. Вот и его дворец в Ватикане пробуждал мысли о том, какая благодать ждет истинно верующего на небесах. Он понимал, что на людей производят впечатление земные богатства Бога, представляемые святой католической церковью. Обычные люди видели в Папе человека-бога, непогрешимого и почитаемого, но вот у королей и принцев в этом возникали сомнения. Для убеждения тех, у кого в венах текла благородная кровь, и служили золото и драгоценные камни, шелка и парча, огромная митра, которую Папа носил на голове, и расшитые золотом и серебром одежды, старинные, тщательно сохраняемые, бесценные.
В одном из самых больших помещений Ватикана, громадном зале Пап, тысячи квадратных ярдов расписанных стен и потолков демонстрировали блага, которые ждали праведных в последующей жизни. Именно в этом зале Папа принимал пилигримов со всей Европы, которые приходили с дукатами в руках, вымаливая отпущение грехов. Здесь же находились портреты знаменитых Пап, короновавших великих королей, таких, как Шарлеман IV[4], возглавлявших Крестовые походы и упросивших Мадонну вмешаться в текущие события ради блага человечества.
Эти портреты не оставляли ни грана сомнения в том, что все великие короли обрели свою власть из рук Папы, который помазывал его на престол. Папа был их земным Спасителем. Короли, склонив головы, на коленях стояли перед Папой, чей взор всегда был обращен к небесам.
Рядом с огромным залом располагались личные покои Александра, куда он пригласил своего сына Хуана. Пришла пора сказать ему, что он должен занять достойное место среди испанских аристократов.
Хуан Борджа ростом практически не уступал Чезаре, но не мог сравниться с ним силой и шириной плеч. Как отца и брата, природа не обделила его красотой, но его отличали чуть раскосые глаза и высокие скулы, доставшиеся от испанских предков. Его кожа побронзовела от долгих часов, проведенных верхом на лошади и на охоте, а в широко расставленных черных глазах очень уж часто мелькала подозрительность. Но главный недостаток Хуана заключался в другом: у него напрочь отсутствовало обаяние, свойственное Чезаре и Александру. Темные губы часто кривились в циничной усмешке, но не в тот момент, когда он преклонил колени перед отцом.
– Чем я могу услужить тебе, папа? – спросил он.
Александр улыбался, с любовью взирая на сына, ибо этот молодой человек, как и все юные, еще не нашедшие пути истинного, более всего нуждался в его советах. Только они могли обеспечить ему спасение бессмертной души.
– Пора тебе занять место твоего сводного брата Педро Луиса, который умер, завещав тебе герцогство и титул герцога Гандии. Незадолго до смерти состоялась его помолвка с Марией Энрикес, кузиной короля Испании Фердинанда, и я, как твой отец, так же как и Святейший Папа, решил оставить эту договоренность в силе, с тем чтобы укрепить наш союз с объединившейся Испанией и заверить Арагон в нашей дружбе. Таким образом, вскорости ты отправишься в Испанию за своей королевской невестой. Ты понял?
– Да, папа, – ответил Хуан, недовольно хмурясь.
– Тебе не по душе мое решение? – спросил Папа. – Оно идет на пользу и нам, и тебе. Семья эта богатая и знатная, и этот союз выгоден нам политически. Опять же, в Гандии огромный замок и богатые земли, которые будут принадлежать тебе.
– Должен ли я взять богатства с собой, чтобы они видели, что и меня надо уважать? – спросил Хуан.
Александр помрачнел.
– Если ты хочешь, чтобы тебя уважали, выказывай набожность и страх перед Господом. Ты должен верно служить королю, уважать жену и избегать азартных игр.
– Это все, папа? – с ехидством спросил Хуан.
– Если я захочу сказать тебе что-то еще, то снова вызову тебя, – резко ответствовал Александр. Он редко злился на сына, но в этот день ему особенно хотелось отвесить ему пару оплеух. Но он напомнил себе, что Хуан еще молод и не обладает дипломатическим даром. Поэтому когда заговорил снова, голос его заметно смягчился. – Пройдет какое-то время, и тебе понравится твоя новая жизнь, сын мой. Ты ни о чем не пожалеешь, если должным образом разыграешь выпавшие тебе карты.
В день, когда Чезаре Борджа возводили в сан кардинала святой римской католической церкви, гигантская часовня базилики святого Петра ломилась от наплыва разодетых аристократов. Все лучшие семьи Италии сочли необходимым присутствовать на церемонии.
Из Милана приехал смуглолицый Лодовико Сфорца, по прозвищу Мавр. Его сопровождал брат, Асканьо Сфорца, теперь вице-канцлер Александра, одетый в расшитую ризу цвета слоновой кости и красную кардинальскую шляпу. Стоило им войти, как по базилике пробежал одобрительный шепоток.
Из Феррары прибыли Д’Эсте, одна из самых родовитых и консервативных семей Италии. Простые, в черных и серых тонах, одежды украшали потрясающие драгоценные цепи и ожерелья. Они приехали так далеко не только для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение, но и произвести хорошее впечатление на Папу и его нового кардинала, поскольку нуждались в их благоволении.
Но особенно резко повернулись головы собравшихся в базилике, когда в нее вошел Пьеро Медичи, молодой флорентийский аристократ, в богато расшитом изумрудном камзоле. По длинному центральному проходу он вел за собой семь гордых родственников, включая своего брата, близкого друга Чезаре Джованни Медичи. Пьеро на тот момент правил Флоренцией, но ходили слухи, что со смертью его отца, Лоренцо Великолепного, Медичи утратили контроль над городом и вскорости молодого принца свергнут, а Медичи изгонят из Флоренции.
Среди представляющих Рим семей выделялись Орсини и Колонна. Многие десятилетия враждовавшие между собой, семьи на какое-то время заключили некое подобие перемирия. Однако усаживались они в разных концах базилики, памятуя, что в не столь уж далеком прошлом кровавая схватка между ними едва не сорвала возведение в сан одного из кардиналов.
На первом ряду Гвидо Фелтра, могущественный герцог Урбино, шепотом беседовал с одним из наиболее влиятельных и последовательных противников Папы Александра VI, кардиналом Джулиано делла Ровере, племянником Папы Сикста IV, а теперь папским посланником во Франции.
Фелтра наклонился к кардиналу.
– Подозреваю, наш Чезаре скорее солдат, чем ученый. Этот мальчик со временем станет генералом, если, конечно, не будет метить в Папы.
Делла Ровере поморщился.
– Как и его отец, он думает только о плотских утехах. Да еще кичится своей силой. Заваливает быков, борется с крестьянами на ярмарках. Негоже…
Фелтра кивнул.
– Я слышал, его лошадь выиграла скачки в Сиене.
– Хитростью, а не в честной борьбе, – раздраженно ответил делла Ровере. – Наездник спрыгнул с нее перед самым финишем, отчего лошадь побежала быстрее. Результаты заезда, конечно, опротестовали. Однако судьи оставили все как есть.
Фелтра улыбнулся.
– Забавно…
Но делла Ровере продолжал хмуриться.
– Попомни мои слова, Гвидо Фелтра. В нем живет дьявол, в этом сыне церкви.
К этому моменту Джулиано делла Ровере был заклятым врагом Борджа. Его злили не только проигранная борьба за папский престол, но и число сторонников Борджа, которых возвел в сан кардинала Папа Александр. Однако об отказе от посещения церемонии не могло быть и речи. Хотя делла Ровере очень надеялся, что в будущем ему удастся отплатить Борджа за все.
Папа Александр VI стоял у алтаря, высокий, широкоплечий, завораживающий взгляды. Белоснежность его одеяний подчеркивалась ало-золотой епитрахилью. В этот момент глаза его сияли гордостью и уверенностью. Здесь он правил, единственный и непогрешимый, из этого массивного дома Бога, сотни лет тому назад возведенного над могилой святого Петра.
Мощный орган торжествующе играл Te Deum, гимн хвалы Господу. Александр выступил вперед, обеими руками высоко поднял красную кардинальскую шляпу и с благословением надел ее на голову сына, стоявшего перед ним на коленях.
Уже кардинал, Чезаре Борджа поднялся, и двое его пожилых коллег окутали сиреневой сутаной его широкие плечи. А потом встал рядом с Папой. Двое мужчин, бок о бок, взирали на собравшихся.
Красота и мощь Чезаре производили впечатление. Он превосходил ростом своего дородного отца, темно-карие глаза лучились умом. По толпе прошелестел восторженный шепот.
Но в последнем ряду, в одиночестве, сидел очень толстый мужчина, одетый в белое и серебряное: Гаспаре Малатеста, Лев Римини. Малатеста давно точил зуб на этого испанского Папу. Из-за мальчика, которого нашли у ворот его города, убитого и привязанного к ослу. Ему ли бояться Папы и его угроз? Да нет же. Ему ли бояться гнева Божьего? Никогда. Лев Римини не верил в Бога. Александр же был человеком… а люди могли умереть. Лев подумал, а не налить ли чернила в чаши со святой водой, как он как-то сделал на Великий пост, чтобы кардинал и его гости перепачкали свои наряды и спустились с небес на землю. Мысль эта ему понравилась, но сейчас его занимали более важные дела. С улыбкой он откинулся на спинку скамьи.
Позади него, скрытый в тени, следя за каждым его движением, стоял дон Мичелотто. И когда базилику заполнили последние аккорды Te Deum, невысокий крепыш, никем не замеченный, проскользнул в темное пространство за спиной Гаспаре Малатесты. А потом ловким движением затянул гарроту на толстой шее.
Лев Римини раскрыл рот, жадно хватая воздух. Пытался сопротивляться, но его мышцы лишились притока крови и кислорода. Перед смертью он лишь успел услышать слова, которые шепнули ему на ухо: «Это тебе весточка от Святейшего Папы». И убийца исчез так же быстро, как и появился.
Чезаре Борджа следом за отцом шел по центральному проходу. За ними – его мать Ваноцца, сестра Лукреция и братья, Хуан и Хофре. Потом – остальные родственники. Все молча прошли мимо последнего ряда, где на скамье со спинкой сидел Гаспаре Малатеста, уронив подбородок на грудь, словно спал.
Наконец несколько женщин остановились и, посмеиваясь, начали показывать на него пальцем. Жена брата Гаспаре пришла в ужас, подумав, что тот решил таким способом выразить свое презрение к Борджа, и коснулась рукой, чтобы разбудить. Но Гаспаре, вместо того чтобы вскинуть голову, повалился под скамью. Его невидящие глаза уставились в потолок. Женщина закричала.