У меня нет сомнений, что, кроме меня, есть и другие, для кого ценен ваш визит. Когда они впервые получают задание, то всегда торопятся, нервничают, и может пройти несколько недель, прежде чем они начнут не спеша обходить комнату пребывания, класть руку на предметы, прислушиваться. Зачастую до этого момента члены команды не замечают запаха в комнате. Я знаю, что многие на тот момент удивлялись млечно-голубому свечению. В предметах есть что-то знакомое, даже если они тебе раньше не встречались. Как будто они из наших сновидений или из далекого прошлого, которое мы храним глубоко внутри себя и которое не описать словами. Как будто это воспоминание о том, как мы были амебами или одноклеточными организмами, невесомыми эмбрионами в теплых водах. Эмбрионами, чьи носы и рты – широко открытые, с оголенными, словно у полового органа, слизистыми – еще не срослись. У предмета может быть розоватый узор, как на песке, через который пробился родник, как потрескавшаяся земля в бесплодной пустыне, как нарезанное куриное филе, как пачка мороженого, которую мать просила меня достать из холодильника, и тонкая обертка вокруг морозно жгла руки, но скоро становилась влажной, и подтаявшее мороженое просачивалось через сгибы картонной упаковки. Может, в них есть нечто, желающее вырваться наружу? Или, может, они скрывают что-то, зная, что мы наблюдаем за ними?