Дядя Джек тревожно смотрел на Горация, который царственно восседал на руке его брата и разглядывал магазин с таким видом, словно видел его в первый раз.
Лоттин папа почесал Горация за перьевыми ушками, и тот втянул голову в плечи и блаженно зажмурился. Потом удивленно распахнул глаза.
– Я уже и забыл, – пробормотал он, – какое хорошее зрение у хищных птиц. – Он посмотрел на буфет в углу кухни. – Ты знаешь, что там, под буфетом, паук? – спросил он у дяди Джека.
Лотти поморщилась, а Софи с отвращением шмыгнула носом. Они обе терпеть не могли пауков.
Именно в эту минуту мышонок Фред решил, что пора прекращать дуться, и выбрался из кармана куртки Лоттиного папы.
Абсолютно не замечая огромную хищную птицу буквально в метре от себя, Фред, топоча лапами, прошел через кухонный стол и встал перед Лотти, сердито встопорщив усы.
– Ты собираешься извиниться? – спросил он, воинственно взмахнув хвостом.
– Фред! – вскрикнула Лотти.
– Да! Это я! Тот самый мышонок, кого ты так сильно обидела. Я, знаешь ли, не ядовитый. Мои усы не испортят кофе. Мыши очень опрятные и чистоплотные, если ты вдруг не знала. Так ты собираешься извиниться?
– Нет! Фред, смотри…
– Ну и ладно! – Фред трагически дернул усами. – Я ошибся в тебе, Лотти Грейс, теперь мне все ясно. Вот уж не думал, что услышу от тебя такое… такое мышененавистническое высказывание! – Он развернулся, гордо взмахнув хвостом, но потом эмоции взяли верх – розовые мыши вообще очень эмоциональны, – и он поплелся к краю стола, повесив голову и уныло волоча за собой хвост.
– Я имела в виду совершенно другое… Ой, Фред, осторожней! Гораций, нет!
Фред резко метнулся на другой край стола. Его мышиный инстинкт все же сработал. Он был изнеженным «тепличным» мышонком, выросшим в безопасном зоомагазине, где на него никто никогда не охотился, но в стремительном взлете Горация, в свисте его мощных крыльев явно сквозила угроза.
Лотти бросилась к Фреду, но Софи ее опередила. Она схватила Фреда зубами и нырнула под стол. Лотти упала на них сверху. Гораций с хриплым криком промчался прямо над ними, на лету развернулся и уселся на стойку буфета, яростно сверкая глазами.
– Ого! – Дэнни помог Лотти встать. – Жалко, я не успел заснять этот прыжок. Но ты уже вряд ли сумеешь его повторить, да? А то можно было бы выложить ролик в Сеть, и мы бы разбогатели на одних только просмотрах.
Лотти не обратила на него внимания:
– Софи, с тобой все в порядке? Ой, нет. У тебя кровь!
– Этот глупый hibou[1] меня поцарапал! Задел когтями! – Софи задыхалась от возмущения, ей уже не хватало слов, и она сердито залаяла на Горация, который сидел рядом с вазой с цветами и раздраженно шипел. Кажется, ему было немного неловко и стыдно за себя.
– Вот так всегда! – Фред сердито выдернул свой хвост из пасти Софи. Надо сказать, хвост нисколько не пострадал, Софи прикусила его между зубами, но Фред все равно трагически застонал, как будто хвост был непоправимо испорчен. – Она набросилась на меня, а ты спрашиваешь у нее, все ли с ней в порядке! Посмотри на мой хвост! Посмотри! Он весь мокрый. Она обслюнявила мне весь хвост!
– Извините! – возмутилась Софи, вмиг забыв о своей оцарапанной лапе. – Я собака воспитанная! Не слюнявая!
Лотти подхватила Фреда и усадила к себе на ладонь, стараясь думать о чем-нибудь утешительно-успокоительном, что было непросто, потому что ее раздирали самые противоречивые чувства: ей хотелось стукнуть Горация по голове чем-нибудь тяжелым, и одновременно она еле сдерживала смех. Но смеяться было никак нельзя.
– Фред, пожалуйста, успокойся. Софи не хотела тебя обидеть. Она пыталась тебя спасти. Честное слово. Ты не видел Горация? Он хотел тебя съесть! – сказала Лотти и только потом поняла, что сказала что-то не то. Теперь Фред, чего доброго, забьется в истерике и еще долго не успокоится.
Но Фред резко выпрямился у нее на ладони – десять сантиметров чистой пушистой ярости и оскорбленного достоинства – и скрестил передние лапы на груди.
– Да, конечно. Гораций. Попугай. В жизни не слышал такой дурацкой отговорки. Постыдилась бы, Лотти.
– Он уже не попугай, а сова. То есть филин. Смотри… Ой. – Лотти растерянно замолчала, потому что Гораций опять превратился в серого попугая с красными перьями на хвосте. Его глаза как-то странно блестели. Кажется, он пытался изображать смущение и при этом очень старался не рассмеяться.
– Филин! Да! – Бедняга Фред чуть не расплакался от возмущения. Он спрыгнул на стол и решительным шагом направился к Лоттиному папе с явным намерением снова забраться к нему в карман. – Ты надо мной издеваешься, Лотти. Ты нарочно так делаешь. Как ты можешь быть такой жестокой! – Он нырнул в карман куртки Тома, не заметив, как хищно Гораций дернулся в его сторону. Видимо, даже в облике попугая в нем еще оставались какие-то совиные инстинкты. – Мне снова нужен платок. Мне надо укрыться от мира, – пропищал Фред, и Лоттин папа услужливо опустил платок в карман.
Все облегченно вздохнули, и дядя Джек пошел ставить чайник.
– Мне нужно пирожное, – жалобно заскулила Софи, подняв лапу с уже почти и не заметной царапиной. – Вы же видите, я истекаю кровью!
Дядя Джек не стал спорить и послушно открыл буфет.
– Что там? – Софи мгновенно воспрянула духом. – Есть шоколадные кексы? Мне категорически необходим шоколадный кекс! – Она помедлила и тяжело вздохнула, словно оценивая свои шансы, которые явно стремились к нулю. – Профитроли? Одна маленькая профитролинка? Ну, хотя бы печенье…
Дядя Джек пожал плечами:
– Шоколадные мини-рулетики…
Софи закатила глаза. Было вполне очевидно, что шоколадные мини-рулетики уж никак не послужат достаточной компенсацией за ее невыносимые страдания.
– Мне нужно минимум три штуки, – сказала она дяде Джеку, пронзив его стальным взглядом.
– Две! – решительно объявил Дэнни. – Там всего шесть в упаковке.
– А он, может быть, и не захочет! – Софи элегантно кивнула Лоттиному папе, потом подошла к нему, нарочито хромая, и уставилась на него снизу вверх большими печальными трогательными глазами. – Ведь ты понимаешь, что мне очень-очень нужен шоколад? Да? Гораздо больше, чем тебе.
Лоттин папа задумчиво посмотрел на нее.
– Вообще-то я тоже люблю шоколад, – сказал он с виноватой улыбкой. – И ты сама говорила, что Лотти тебя закармливает шоколадом. И у меня тоже был очень насыщенный день.
Софи нахмурилась и пошла гипнотизировать Лотти умильным взглядом.
– Нет. Я тоже хочу шоколадный рулетик. Ты и так уже выпросила две штуки. Не будь поросенком, Софи. – Лотти взяла Софи на руки, и это было ее ошибкой. Ну как устоять перед этими дрожащими усиками и огромными горестными глазами. – Ну, хорошо. Я с тобой поделюсь. Дам тебе половину своего рулетика.
Софи ласково лизнула ее в щеку.
– Ты хорошая девочка, Лотти, ma belle[2], – пробормотала она, щекотно уткнувшись носом Лотти в ухо.
Они сидели за большим столом в кухне и старались почувствовать себя одной большой дружной семьей, но им все равно было неловко и неуютно. Никто не завел разговор о том, что будет теперь, когда Лоттин папа вернулся домой. О том, как все изменится. Словно никто не хотел обсуждать эту тему, никто не хотел об этом говорить.
Хотя Лотти очень хотела. Просто не знала, с чего начать.
Чтобы нарушить неловкое молчание, дядя Джек заговорил о Горации и о его превращении. Он поставил на стол блюдце с семечками, Гораций, устроившись рядом с блюдцем, принялся задумчиво рассматривать угощение.
– Это хорошие семечки, маслянистые, – сказал дядя Джек.
Гораций подхватил семечко клювом и тут же его уронил.
– Хочешь сочную толстую мышку? – спросил Дэнни.
Гораций демонстративно повернулся к нему спиной, но когда Дэнни принялся ухать по-совиному, сердито глянул на него через плечо.
– Детей должно быть видно, но не слышно. Особенно если они говорят только глупости.
Дэнни облизал испачканные шоколадом пальцы и ухмыльнулся, но дядя Джек тяжело вздохнул:
– Вообще-то в чем-то он прав. Э… Гораций? Ты останешься попугаем или опять превратишься в филина? Если да, тогда надо что-то решать. Насчет твоих… э… пищевых привычек.
– Папа имеет в виду, что не надо питаться зверюшками из нашего магазина, – пояснил Дэнни, и Лотти чуть не подавилась кусочком рулетика.
– Каждый из нас совершает ошибки. Я на секунду забылся, – проворчал Гораций. – Поддался глупому раздражению на мальчишку. После такого-то потрясения, когда Том вернулся…
Лотти кивнула. Папино возвращение потрясло всех. И было так странно слышать, как Гораций называет ее папу Томом. Хотя, если подумать, что в этом странного? Феникс знал ее папу задолго до того, как тот стал папой.
– И ты все это время не менял облик? – нахмурился Том. – Сколько лет? – спросил он, и его голос дрогнул. – Сколько лет меня не было?
– Восемь, – прошептала Лотти.
Том так побледнел, что это было заметно даже под загаром.
– Восемь лет?! Не может быть! – Он уставился на свои руки, а потом тяжело вздохнул. – Кого я хочу обмануть? Конечно, так все и было. Но мне казалось, что я отсутствовал не так долго. Как такое возможно? Почему я ничего не помню?
– Совсем-совсем ничего? – робко спросила Лотти.
Папа покачал головой.
– Почти ничего. Только долгую дорогу домой. Помню, как я тайком пробирался на корабли. На какие-то грузовики. Я знал, что мне нужно добраться в какое-то важное место. Хотя и не знал, куда именно. Теперь-то я понимаю, что возвращался домой. – Он на секунду умолк и добавил: – И единороги. Я помню единорогов. – Он настороженно оглядел всех сидящих за столом, словно боялся, что они ему не поверят, и снова уставился на свои руки.
Когда он поднял глаза, все, кто был в кухне, кажется, затаили дыхание.
– Что?
Дядя Джек медленно поставил на стол чашку с кофе:
– Когда ты уехал… восемь лет назад… ты поехал искать единорогов. В джунглях у подножия Гималаев.
Том задумчиво кивнул.
– Я их нашел, – сказал он. Потом покачал головой: – Но я не помню, почему я к ним поехал. Не помню, что было раньше. – Он растерянно нахмурился и опять побледнел, словно ему стало плохо.
– Я сомневался начет единорогов. Я тебе не поверил. На самом деле я пытался отговорить тебя ехать. Я говорил, что это глупо, бессмысленно и безответственно, – сказал дядя Джек. – Никто не хотел, чтобы ты уезжал. Но ты был уверен, что слухи не врут. Ты уверен, что единороги действительно существуют? – Его голос дрогнул, словно он об этом мечтал, но боялся надеяться.
Но Лотти нисколько не интересовали единороги – по крайней мере, не прямо сейчас.
– Это все было подстроено! – выпалила она. – Это Пандора распустила слухи о единорогах. Она хотела тебе отомстить. Хотела разлучить тебя с мамой и со мной!
Папа изумленно уставился на нее.
– Кто такая Пандора? И твоя мама… – Он тихонечко застонал. – Я даже и не подумал… Конечно. Я понимаю, как это сейчас прозвучит, но я и ее тоже не помню. Совсем не помню. Где она?
– Во Франции, – сказала Лотти. – Она там работает. Поэтому я живу здесь. Когда ты пропал, мы переехали в Лондон. Мама не знает о магии. Неужели ты ничего не помнишь?! – сердито выпалила она.
– Совсем ничего. Извини, Лотти. Я не нарочно. Расскажи мне. Кто такая Пандора?
Лотти беспомощно посмотрела на дядю Джека. Ей не хотелось рассказывать папе о его бывшей девушке, превратившейся в сумасшедшую колдунью; это было бы совсем уж странно. Но мысли, теснившиеся у нее в голове, были слишком настойчивы, чтобы так просто от них отмахнуться. Она не могла рассказать папе, но не сумела сдержать эти мысли – и показала.
Софи свернулась калачиком у нее на коленях и передала ей часть своей силы, чтобы придать больше плотности странному видению, внезапно возникшему над столом.
Все смотрели как завороженные на искрящийся серый туман, из которого соткалась картинка: красивая женщина в красном платье – красивая, но зловещая и пугающая – смеялась, запрокинув голову, ее белые волосы развевались, словно на ветру, а перед ней, испуганно съежившись, стояла девочка с черными кудрявыми волосами.
Лотти услышала, как папа яростно втянул в себя воздух.
– Это Пандора, – прошептала она. – А это я…
Картинка менялась. Пандора встревоженно огляделась по сторонам, словно ее что-то насторожило. Ее улыбка поблекла. Раздался грохот – стук могучих копыт, – и на скале над тропинкой, где стояли Лотти и Пандора, появилось огромное сияющее существо. Единорог.
Лотти видела все это раньше, и Софи тогда была с ней, но остальные не видели, хотя Лотти пыталась рассказывать дяде Джеку и Дэнни о том, что с ней произошло. Фред выбрался из кармана папиной куртки и стоял на столе на задних лапах, взволнованно теребил хвост в передних, подпрыгивал на месте и пронзительным писком подбадривал Лотти и серебристо-белого единорога, который прогнал Пандору прочь. Который ее напугал. Лотти с Софи остались одни в темноте на Нитербриджском холме.
– Ох, Лотти, – пробормотал дядя Джек, когда видение померкло. – Прости меня, Лотти. Не то чтобы я тебе не поверил – но я не думал, что все было так…
– Тише! – шикнула на него Софи. – Это еще не все. Смотри!
Лотти моргнула. Над столом опять заклубился серебристый туман, но на этот раз его вызвала не она. Она посмотрела на папу и подумала, что, наверное, она сама выглядит точно так же, когда создает видения: брови чуть нахмурены, взгляд задумчивый и отрешенный.
Из тумана снова соткался серебристо-белый единорог, но теперь он был другим. По-прежнему очень красивым, но до боли печальным. Он стоял, низко опустив голову, и смотрел в неглубокую быструю речку – Лотти не видела воду, но догадалась, что он изучает свое отражение.
Внезапно единорог из видения запрокинул голову к небу и издал громкий победный крик. Потом развернулся и умчался галопом в густые заросли леса. Лотти затаила дыхание. Она испугалась, что единорог может пораниться об острые ветки. Единорог мчался по лесу, не разбирая дороги, а потом деревья вдруг расступились, и за ними открылась поляна, затянутая туманной дымкой. Единорог выбежал на поляну и остановился. Он шумно дышал, его бока раздувались, рог сверкал в лучах солнца, поднявшегося над лесом.
Непонятно откуда, словно соткавшись из солнечного сияния, на поляну вышел еще один единорог – маленький, явно ребенок, сам золотистый, как солнышко. Девочка-единорог потерлась головой о шею большого серебристого единорога, и они вместе пошли навстречу восходящему солнцу и исчезли из виду, исчезли вместе с видением.
– Значит, ты что-то помнишь? – Лотти с надеждой взглянула на папу. – Это видение вызвал ты. Потому что я точно такого не помню. Когда это было?
– Мне это приснилось, – пробормотал папа. – Теперь я вспомнил. Все такое туманное, смутное… Но я помню маленького золотого единорога. Это девочка, да. Она напомнила мне, кто я на самом деле – по крайней мере, напомнила мне, что я кто-то другой. И конечно, это была ты. – Он нахмурился, пристально глядя на Лотти. – Тогда я не понял. Я потерялся в облике единорога, а эта девочка-единорог… Она позвала меня домой. Она привела меня домой. Это была ты, Лотти. Ты помогла мне вернуться к тебе. – Он резко поднялся из-за стола и сгреб Лотти в объятиях. Именно так, как она и хотела: обнял ее крепко-крепко, прижал к себе, закружил по комнате. – Какая ты умница!
– Я не понимаю, – пробормотал Дэнни, по-прежнему глядя в пустоту над столом, где раньше были видения, а теперь кружились пылинки, искрящиеся в солнечном свете, льющемся в окно. – Лотти, ты же вроде бы говорила, что Пандора выдумала единорогов, чтобы твой папа отправился в это безумное путешествие?