Первое, что меня угнетало в большом городе, это отсутствие солнца. Хотя я приехал туда весной. Даже если оно случайно и появлялось на горизонте – как чисто физическое явление, – его все равно не было. Оно либо пряталось за небоскребами, либо дымовая завеса от заводских труб закрывала его. И если ему все же какой-то хитростью удавалось вынырнуть и спастись, это было уже не солнце. Просто казалось, что кто-то среди бела дня включил очередной фонарь или рекламная лампочка случайно оторвалась и болтается в небе на проводе.
Но если к отсутствию солнца можно было более-менее привыкнуть, то с состоянием полной ничтожности и ненужности смириться было куда труднее. Эта ненужность витала в прокуренном, пропитанном гарью воздухе. И ощущали ее не только приезжие. Ее ощущали все, даже те, кому посчастливилось здесь родиться.
Главными же гарантиями выживания в этих каменных джунглях были законченный цинизм и полный эгоизм, наплевательство на чувства и мысли других. Это напоминало марафонский забег, где существовало незыблемое правило – не оглядываться, а только вперед, расталкивая локтями, наступая на ноги, сбивая с ног и не обращая внимания на жертвы. Если на секунду остановишься и пожалеешь упавших, другие безжалостно собьют тебя с ног.
Я так и не смог понять и принять подобные правила… Раньше думал, что сильный и неглупый мужик в любом месте сможет найти свое настоящее дело. Я был очень наивен. Эту природную наивность мегаполис исправлял буквально за пару дней. И я стал не исключением. Хотя не боялся работы и поначалу хватался за любое дело – работал грузчиком на вокзале, рабочим на стройке супермаркета, поваром в какой-то забегаловке, даже умудрился устроиться в Ботанический сад, решив быть поближе к земле. Но и это не принесло счастья. Деньги катастрофически убывали, я задолжал за квартиру и жил практически впроголодь. Там, в лесу, казалось, что я накопил много денег. Слишком много. Да и что там было нужно мне и Чижику? Здесь мне было нужно ровно столько же, но деньги на это исчезали мгновенно…
Так я оказался загнанным в угол. Возвратиться не позволяла гордость, хотя со страшной силой я тосковал по дому. Но возвращение было исключено.
Окончательно же выбило меня из седла даже не это. Однажды я решился позвонить Лиде. Я не мог позвонить ей сразу, поскольку считал, что первым делом должен твердо встать на ноги. Но когда мои иллюзии по поводу быстрого трудоустройства иссякли, а тоска и одиночество окончательно измучили, я почувствовал, что слабею. И уже не противился своей слабости. Вот тогда-то и решился на звонок. И долго придумывал, что сказать необходимо, а что необязательно.
Безусловно, я не стану жаловаться на свое безысходное положение, а то она немедленно бросится на помощь. Мне же не хотелось этого. Я просто скажу, что у меня хорошая работа, хороший заработок, но пока мы пожениться не сможем, поскольку мне еще предстоит окончательно утвердиться. Пару раз отрепетировав пламенную речь, я наконец-то собрался духом.
Прошло почти два года, как мы расстались. Конечно, многое могло измениться. Но то, что она меня любила по-прежнему, я не сомневался. Потому что забыть такую любовь за каких-то жалких два года невозможно. Напротив, она должна была лишь укрепиться, закалиться, что ли. Как у меня.
Лида сразу подняла трубку. И я не удивился. Так и должно быть. Пара лет – такой маленький срок.
– Алло, алло, – повторяла она, пока я от волнения дышал в трубку.
– Лида, – наконец тихо вымолвил я.
В трубке повисло молчание. Не хватало, чтобы она упала в обморок.
– Лидок, Лидка, Лида…
– Алло! Алло! Кто это! Я не понимаю!
Ну и связь в этих городах, словно с другим концом света разговариваешь.
– Лида, Лидок! – Я уже кричал на всякий случай в трубку. – Здравствуй, Лида!
– Кто это? – ответил более раздраженный голос. – Я не узнаю вас.
У меня неприятно засосало под ложечкой.
– Лида, это же я, Даня. Ты что, с ума сошла? Это же я!
– А, – равнодушно протянула она в ответ. – Да, да… Я, конечно, помню. Пансионат «Сосновка», кажется? Вы в командировке?
– Угу, – промычал я.
– Очень приятно. Вам, надеюсь, понравилась столица. К сожалению, не смогу с вами сейчас встретиться, у меня много съемочных дней. Но вам желаю счастливого времяпрепровождения.
– А когда? Когда, черт побери, ты сможешь со мной встретиться?!
– Когда? – в трубке послышалось искреннее изумление. – В этом году я буду отдыхать во Франции. В ваши края уже вряд ли загляну. Да и зачем?
– Действительно, зачем? – грубо ответил я. – Надеюсь, во Франции, тоже есть бородатые лесники, а то ведь поездка будет бессмысленной.
В трубке раздались злобные отрывистые гудки, напоминающие лай моськи.
– Дура! – выругался от всей души я в лающую трубку. И схватился за голову.
Меня словно обдало холодным душем. В висках вдруг застучала прежняя, такая спасительная мысль: домой, скорее домой. Туда, где меня ждет верный друг Чижик. Туда, где сторожка утопает в сирени, по ночам поют соловьи и здоровые сильные ели шумят на ветру. Скорее домой.
Я вздрогнул и огляделся. Мне некуда идти. Меня никто не ждет. У меня больше нет дома. Лишь голые стены. Запах автомобильной гари, месиво грязи за мутным окном. И, пожалуй, впервые в жизни я заплакал. Раньше, если бы кто-то сказал, что я буду плакать, то получил бы по морде за такое предположение. А теперь я не стыдился своих слез, а даже упивался ими. Я становился достойным гражданином столицы – мнительным, сломленным, злым…
Вволю поплакав, я пошел и принял холодный душ. Словно хотел смыть с себя всю грязь города. Хотя она плохо смывалась. Но мысли более-менее стали приходить в порядок. И я даже успокоился. Каким-то неестественным показался мне этот телефонный разговор. Черт побери! Так не должно быть! Ну, понимаю, если бы она сказала: «Прости, я полюбила другого», или даже вышла замуж. Но такое напускное равнодушие, словно мы никогда не любили друг друга! В этом не было смысла. Это лишало смысла всю мою жизнь. И мой побег из дома, и мое жалкое существование здесь… Нет, тут что-то не так. Наверняка ей было просто неудобно говорить по телефону. Кто-то стоял рядом. Наверняка из-за этого она теперь мучается…
И я решил встретиться с Лидой во что бы то ни стало. Адрес мне когда-то дала Марианна Кирилловна, и я немедленно поехал туда. Еще не зная, как себя поведу, явившись непрошеным гостем в дом.
Но обстоятельства распорядились иначе. Пока я курил недалеко от ее подъезда, обдумывая предстоящий разговор, дверь широко распахнулась и оттуда выскочила шумная, пестро разодетая компания похожих друг на друга, как две капли воды, Эдиков. В центре которой шла Лида. Я, как и давным-давно, прятался за деревом и наблюдал за чужим праздником. Это была другая Лида. Там, в ветровке и джинсах, она казалась милой городской девчонкой, слегка избалованной, с распахнутыми удивленными глазами, которые, однако, с восхищением глядели на зеленый обветренный мой мир. Теперь я наблюдал довольно вульгарную девицу в длинном блестящем платье, поверх которого было наброшено меховое манто. Ярко накрашенную, с сигаретой в губах, хихикающую на пошлости клиповых героев… Боже, это ведь ради нее я перечеркнул свою жизнь. Мой побег уже не казался опрометчивым, сумасбродным, отчаянным, а выглядел просто глупым и почти комичным. Таким, что мне самому невольно захотелось расхохотаться во весь голос. Боже, из-за каких пустяков мы готовы ломать судьбу?!
Эдики галантно распахнули дверцу серебристой «вольво» перед Лидой, но я успел схватить девушку за плечо. Лида вскрикнула и оглянулась. Вид у меня был не очень. Обросший, лохматый, в помятой ветровке и резиновых сапогах, я, наверное, произвел на окружающих не самое приятное впечатление. Они не на шутку испугались, приняв меня за бандита или хулигана, и тут же стали отступать. Оставив красавицу наедине с чудовищем. Я бесцеремонно взял ее за руку.
– Нужно поговорить, – отрезал я, сверкнув на нее таким злобным взглядом, что она испугалась. И лишь попросила своих трусливых спутников:
– Подождите, не уезжайте. Я сейчас.
Эдики забрались в машину, захлопнули двери, закрыли окна и отъехали в сторону. Они напоминали килек в консервной банке, правда, уже с изрядным душком.
– Ну, чего тебе? – Лида скривила ярко накрашенные губы. Она уже меня не боялась. Потому что вспомнила, что меня бояться не надо.
Я решил идти до конца, ведь пока любил ее.
– Знаешь, я все бросил ради тебя. И свой дом, и свой лес, и даже свою собаку.
Лида с искренним недоумением смотрела на меня.
– Ты сумасшедший. Какая глупость, более того – тупость. Зачем?
– Ты говорила, что любишь…
Она расхохоталась и покрутила пальцем у виска.
– Так все говорят, когда заводят интрижку. Других слов еще не придумали. А пошлости говорить неудобно. Боже, какой ты дурак. Такой большой – и такой дурак.
– Я ничего, ничего не понимаю! В конце концов, ты же могла тогда быть с Эдиком! Он и красивый, и не дурак!
– Да у меня здесь знаешь сколько Эдиков?! – Лида кивнула на машину, набитую Эдиками. – А там – лес, запах смолы, озеро в кувшинках, ты, как лесной зверь, такой сильный и большой. Какие, к черту, Эдики на свежем воздухе!
Я с откровенным презрением взглянул на нее.
– Лепила факты творческой биографии?
Она пожала плечами.
– Ну и что? Ни у одной моей подружки не было в любовниках лесника.
Я едва не удержался, чтобы не залепить ей пощечину. Она, такая красивая, юная, стояла передо мной, а я любовался ее голыми плечами, выглядывающими из-под съехавшего мехового манто, выпирающими ключицами, облегающим тонким платьем, длинными пышными волосами. Я изо всей силы пытался любить ее, чтобы как-то оправдать свое пребывание здесь. И сделал еще один шаг навстречу.
– А как же три листочка на мертвом дубе? Они для тебя ничего не значат?
Лида искренне расхохоталась.
– Неужели ты меня принимал за идиотку? Нет, ты и впрямь дурак. Я же прекрасно знала, что ты прицепил их ранним утром специально для меня. Мне Эдик об этом сказал, он сам видел во время утренней пробежки.
– Но почему? Почему ты мне не сказала об этом?
– Господи! – Лида всплеснула руками, унизанными золотыми кольцами. – Ну это же правила игры! Всего лишь! А твои листочки – часть декорации, а наши пламенные слова о любви – сценические диалоги. Неужели непонятно? Хотя, конечно, я не была к тебе равнодушной. Я так просто не могу… Я же не какая-нибудь…
– Именно – какая-нибудь. Точнее – никакая. Я выбрал ничто и в ничто приехал. Так мне и надо.
Лида даже не обиделась. Она по-прежнему недоуменно смотрела на меня. А какой умной мне она казалась там, в лесу!
– Знаешь, поезжай-ка ты домой. Да и своего Чижика ты бросил зря. Возвращайся.
Из машины раздалось нетерпеливое покашливание. Лиде стало неудобно, и она бросила взгляд на мои резиновые грязные сапоги.
– Ну, мне пора! – Она поежилась. – В общем, не принимай все близко к сердцу. Здесь так не принято. Сердца может надолго не хватить.
– Если здесь вообще принято иметь сердце, – усмехнулся я. И осторожно прикоснулся к меховому манто. – Кто это?
– Норка серебристая, – с гордостью ответила Лида. Она даже распрямила плечи. Она вновь осознала свою цену. – Красиво, правда?
Я вновь погладил мягкий мех. Мне показалось, что мои руки прикасались к безжизненному пушистому телу.
– Семейство куньих. Высота тела до 45 сантиметров, длина хвоста до 20. Ценный объект пушного промысла.
– Я не понимаю, – Лида с испугом отпрянула от меня.
– Выделанная шкурка с сохранением волосяного покрова путем жирования.
– Путем чего? – прохрипела она дрожащими губами.
– Жирования, кода в кожу жирующих материалов вводят животные и растительные жиры для придания водостойкости, мягкости и эластичности, – завершил я. И добил слоганом из увиденной недавно в вагоне метро рекламы некоей организации защиты животных: – А смогли бы вы взглянуть в глаза этим животным?…
Лида смотрела на меня как на сумасшедшего. Я, впрочем, ничем от такового не отличался – горящий взгляд в темноте сверкал, губы скривились в презрительной усмешке.
– Все мертвое. Все. И норка, и ваши дома, улицы, и ваше солнце, и Эдики, и ты… Ты особенно, если такое возможно… Я приехал в мертвый город. К мертвым людям. И к мертвой любви. Я по доброй воле закопал себя вместе с вами…
Лида не выдержала и бросилась прочь. Она бежала по мостовой, стуча каблуками. В ночной тишине этот стук напоминал удары сердца на электрокардиографе. Она подвернула ногу, сбросила одну туфлю и все быстрее и быстрее ковыляла к машине. И сердце уже отсчитывало неравномерные удары, как больное. Впрочем, в этом городе не принято иметь сердце. Только возможен вот такой стук каблуков, имитирующих его удары.
Машина резко сорвалась с места и промчалась мимо меня. Как взбесившийся конь, уносящий в ночь наездника, который на полпути непременно сорвется в пропасть.
На следующий день я взял расчет в администрации Ботанического сада. Меня уже не беспокоила жизнь растений в оранжереях, их селекция и генетика. Мне нужно было серьезно подумать, как быть дальше. Жизнь неумолимо проводила свой естественный отбор. И похоже, как и некоторые растения и животные, я оказался непригодным. Не прошел тесты на стойкость, устойчивость и приспособленность. С квартиры меня уже гнали за неуплату. И одной ногой я уже стоял на улице.
Теперь я брел по вечернему городу, месил грязь под ногами и вспоминал свое прошлое, такое чистое и свежее, как родниковая вода на пригорке у сторожки. Вспоминал со всеми мельчайшими подробностями, до сегодняшнего дня, который ненавидел, до последней минуты, в которой кое-как жил.
В кармане лежали скомканные деньги – ими со мной рассчитался Ботанический сад. Впрочем, их не хватало, чтобы уплатить за квартиру. Но было достаточно, чтобы напиться. И хотя бы на вечер забыть о прошлом, настоящем и о том, чего никогда не будет.
Так я забрел в маленький тихий кабачок на углу многолюдного проспекта и примостился у самого крайнего столика. Мне уже принесли вторую бутылку вина, но голова по-прежнему оставалась ясной, словно я вообще не пригубил ни капли. Впрочем, у меня почти никогда не получалось напиться, хотя и пил-то я мало. А если такое внезапно случалось, то я все равно никогда не пьянел, благодаря здоровому образу жизни, который вел на природе. И хотя я уже пару месяцев существовал в совершенно ином экологическом и духовном пространстве, природный иммунитет сохранить удалось. И я трезвым взглядом созерцал картину пьяного вечера. Слушал возбужденные речи о неудачной жизни и позвякивание рюмок, видел нервные жесты и красные лица. И искренне радовался, что пью один. Пожалуй, даже пьяный я не смог бы рассказывать кому-то свою жизнь. Я мог ее только поминать добрым словом и рюмкой тепловатого недорогого вина. В одиночку.
Не знаю почему, но вдруг я обернулся. Может быть, от нечего делать, а может, физически почувствовал на спине чей-то пристальный взгляд. Мужчина за соседним столиком в упор разглядывал меня так, как, пожалуй, минутой раньше мою спину. Он тоже пил в одиночку, но, в отличие от меня, уже был изрядно пьян, хотя бутылок перед ним стояло не больше.
С не меньшим интересом я посмотрел на него и, резко повернувшись, вновь налил себе рюмку. Одного секундного взгляда было достаточно, чтобы понять, что этого человека я знаю. Более того, мне даже показалось, что я с ним очень близко знаком. «Но этого не может быть!» – пробормотал я себе под нос. Похоже, вино все-таки возымело свое действие. Хотя я готов был дать руку на отсечение, что мы раньше встречались. Но как и где? На лесной тропе его встретить я точно не мог. А здесь никого вообще практически не знал, разве что парочку рабочих-грузчиков, парочку поваров, нескольких работниц из Ботанического, одного ученого и одну квартирную хозяйку. На этом, пожалуй, статистика моих столичных знакомств заканчивалась. К тому же мужчина – явно из другого круга, в который я не был вхож и наверняка уже никогда не буду. Даже странно, что он пьет в одиночку в такой сомнительной забегаловке. Дорогой белый костюм, черная широкополая шляпа, серый блестящий галстук. Этакий денди, случайно завернувший не на ту улочку и попавший не в тот ресторан. Но лицо… Господи, где я мог видеть это лицо? Эти черные глубокие глаза, эти широкие скулы, этот прямой нос и слегка выдающий вперед подбородок. Может, он отдыхал в нашем пансионате? Нет, нет – категорично покачал головой я сам себе. Я вновь налил себе рюмку и залпом выпил, словно надеялся избавиться от назойливых воспоминаний. Или, напротив, все вспомнить в один миг с одним глотком теплого вина. Но так и не вспомнил. А мужчина продолжал сверлить мою спину взглядом. Я расстегнул куртку, хотя в кабачке было довольно холодно, к тому же из окна прямо в лицо дул пронзительный весенний ветер… Я полез в карман и нащупал там две последние десятки. Что ж, пора, пора. Ничто не способно так быстро выгнать из кабака, как деньги. Вернее, их отсутствие. Столько потратил, чтобы забыть и забыться! И все без толку. От воспоминаний никогда не откупиться. Равно как и не выкупить прошлое.
Я наглухо застегнул ветровку, набросил на голову капюшон и вдруг заметил, как мимо меня, слегка пошатываясь, прошел тот мужчина в белом костюме и черной шляпе. Решив немного подождать, пока он уйдет, я наполнил рюмку оставшимся вином. Не знаю почему, но выходить одновременно с ним мне не хотелось. Хотя мы и были одного роста, рядом с ним я вдруг почувствовал себя каким-то лилипутом. Черт побери, вот еще одна черта, формируемая мегаполисом, – комплексы по поводу собственной несостоятельности. Там, на природе, у меня и мысли бы такой не возникло. И высокие сосны, и кривые маленькие кустики, и уродливые жучки, и красивые птицы, и я – мы все были частью одного мира. Находясь под одним небом, мы дополняли друг друга и друг друга любили. Боже, что со мной сделали?! Вернее, что я позволил сделать с собой?…
Я медленно поднялся, закурил папиросу и огляделся. Кафе было совершенно пустое. Я был последним посетителем. На спинке стула у столика, за которым сидел неизвестный наблюдатель, лежало темно-синее дорогое пальто.
– Вот шляпа! – раздраженно выдохнул я и, схватив пальто, выскочил на улицу.
Я бегал взад-вперед, разыскивая человека в белом костюме, расспрашивал прохожих, но все безрезультатно. Разве можно разыскать иголку в стоге сена? Он растворился в толпе или, скорее всего, умчался на шикарном автомобиле. И мне ничего не оставалось, как вернуться и оставить пальто в кафе. Но кабачок к моему приходу уже закрылся. Я растерянно стоял на углу проспекта возле забегаловки с круглыми окнами, напоминающими пустые глаза. И озирался по сторонам – вдруг человек в белом костюме вернется? Но он не вернулся.
Потеряв всякую надежду, я понуро побрел домой. В конце концов, отдать хорошую вещь никогда не поздно. Потеряному обрадуются в любое время суток. И я решил подождать до утра.
Дома было очень холодно. Отопление уже отключили по случаю прихода весны. Хотя весна так и не наступила. Я сидел в комнате на тахте и при свете маленькой тусклой лампочки прикуривал одну папиросу от другой. Завтра должна явиться квартирная хозяйка, а в моем кармане валялись всего две помятые десятки. И я размышлял, какой бы найти веский предлог, чтобы еще на неделю задержаться здесь. Но ничего стоящего придумать не мог. От холода я накинул пальто незнакомца. Оно было теплое и мягкое. Я взглянул в зеркало. Пальто было впору, словно по мне шито. И вообще могло быть к лицу, если бы не лицо. Заросшее черной бородой, хмурое, с синяками под глазами и со взлохмаченными длинными волосами. Да, моя физиономия оставляла желать лучшего.
Я опустил озябшие руки в карманы, и по телу пробежала нервная дрожь. В одном из карманов оказалось кожаное портмоне, а в другом – нераспечатанная пачка «Парламента». Я бросил портмоне на диван, подальше от искушения. Оно было чужое. Но сигарету взял с чистой совестью и закурил. Нет, я должен заглянуть в бумажник, в конце концов, там, возможно, есть визитная карточка знакомого незнакомца. Что может упростить дело. Я даже сейчас мог бы позвонить ему и успокоить. Ведь он наверняка волнуется из-за потери.
Более не раздумывая, я заглянул в чужой бумажник. Итак, паспорт и деньги – целая пачка долларов. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Я пересчитывал сотенные купюры и в конце концов сбился со счета. Руки слегка дрожали, мысли путались. А ведь раньше я был так равнодушен к деньгам. Нет, я и сейчас к ним равнодушен. Но когда одной ногой оказываешься на улице, да еще в такой холод, да еще с дырами в кармане… Стоп. Я не имею права себя жалеть. Жалость – плохой попутчик, который может завести не на ту дорожку. И последний кров неудачников.
Я небрежно бросил деньги на тахту и открыл паспорт. Это он, только без шляпы. Стриженный налысо, по последней моде. И в том же белом костюме. Неглинов Ростислав Евгеньевич. Это имя мне ни о чем не говорило. На год старше меня. И его адрес… Сегодня уже поздно ехать к нему даже с добрыми новостями. А телефон в паспорте не указывают. Так что остается подождать утра. Под кожаной обложкой паспорта я нащупал несколько чужих визиток. Как положено – фамилии, телефоны каких-то фирм, продюсеров. Но не звонить же сейчас незнакомым людям, требуя номер телефона Неглинова. Ничего, подождет до утра. Подождет. Не раздеваясь, я устало рухнул на тахту и заснул как мертвый. Чтобы завтра родиться вновь.
Утром меня разбудил настойчивый звонок в дверь, звук которого напоминал бормашину. Я поморщился, машинально схватившись за щеку, словно у меня разболелся зуб.
На пороге стояла квартирная хозяйка, вызывающе уперев руки в бока.
– Так-так, – она презрительно оглядела меня с ног до головы. – Говорили же мне, дуре, – не сдавай комнаты этим лимитчикам! Понаехали в столицу, окаянные! Житья от вас нету! Коренному москвичу и пройти негде!
Я ответил ей не менее презрительным взглядом. Это она-то коренная! Кому бы рассказывала! Человек неопределенного возраста с неопределенным расплывшимся лицом. Можно дать и тридцать пять, а можно – и все пятьдесят. Словно вылепленная из теста, и то плохим пекарем.
– Что-то не встречал коренных с волжским акцентом, – огрызнулся я.
Она задохнулась, не находя слов, и замахала толстыми руками, как крыльями, сделанными из некачественного папье-маше.
– Если… Если вы мне сейчас же не заплатите, я напущу на вас милицию! И так за два месяца задолжали!
– Ага, напустите. И милиция сейчас же бросится на меня, делать ей больше нечего. К тому же я скажу, что вы моя давняя знакомая, задолжали мне деньги, а теперь пытаетесь выкрутиться. Конечно, если дождусь милиции. Скорее всего, меня через пять минут уже здесь не будет. Вот так, милая. Кстати, вы читали «Преступление и наказание»? Помните, что случилось со старухой-процентщицей?
Хозяйка изменилась в лице, ее словно перекосило, и она медленно попятилась к двери. А я так же медленно на нее наступал.
Стоп, Данька. Я резко остановился и перевел дух. Вообще-то мне давно уже казалось, что это не я. Говорю не своими фразами и думаю не своими мыслями. Я же совсем другой, совсем – рожденный на свежем воздухе, влюбленный в природу, закаленный ветром, у меня здоровое тело и здоровые мысли. Как редко я стал об этом вспоминать. Стоп, Данька, стоп.
– Да пошутил я, чего вы так перепугались, – я махнул рукой. И словно в знак прощения вытащил из бумажника несколько стодолларовых бумажек. – Так сколько, говорите, я вам должен?
Старуха-процентщица от удивления проглотила язык. И вмиг перестала меня бояться. А лишь жадным взглядом смотрела, как я кладу назад в бумажник пачку денег. Наконец, придя в себя, она дрожащим голосом назвала сумму. Но никакой страх не помешал ей вовремя сориентироваться и назвать гораздо большую сумму долга. Я не стал торговаться и молча протянул ей деньги. Потом вытащил еще.
– А это я мог бы заплатить за два месяца вперед. Да вряд ли мне понадобится эта ночлежка, – я помахал пачкой зелененьких перед картофельным носом хозяйки и тут же спрятал.
– Спа-спа-спасибо, – пролепетала она, проглотив слюну, и, раскрасневшись, как помидор, тут же дрожащими руками сунула квартплату в цветную сумку. Словно я мог передумать и забрать деньги назад. – А вы зря меня обижаете, называете мой уютный домик ночлежкой. Живите тут, ради бога, я-то что? Сразу видно, вы человек хороший, благородный, не какой-нибудь там… Надеюсь, вам удобно, если хотите, я могу тумбочку принести.
Она, видимо, собиралась рассыпаться в любезностях еще долго, и я ее перебил:
– Ничего мне не нужно. А что нужно – куплю. Мы с вами рассчитались, и в вашем благородном притоне мне теперь делать нечего. А там будет видно…
– Ага, видно. Ну да, конечно, вы теперь человек солидный…
Как можно любезнее я выпроводил ее за дверь.
Теперь мне нужно было все хорошенько обдумать и взвесить. Я предчувствовал новый поворот в судьбе. Только что будет за этим поворотом, знать не мог. Да пока и не хотел. Но главное – я смог рассчитаться за квартиру. Правда, чужими деньгами. Но парень, видно, богатый и, как мне показалось, не жлоб. Хотя и денди. Возможно, я смогу с ним договориться. В конце концов, денежные знаки тоже могут быть знаками судьбы. Как это ни прозаично звучит. Но, чтобы договориться, мне придется одолжить у этого парня еще сотню-другую. Семь бед – один ответ.
Потому, быстро собрав немногочисленные вещи и долго не раздумывая, я выскочил на улицу. Какое счастливое совпадение – вслед за мной выскочило и солнце. Сегодня началась весна, которую я так долго ждал. Разве это тоже – не знак судьбы? Только более поэтичный. И на душе у меня стало легче.
Вскоре я уверенно шагал по городу, перебросив через плечо чужое пальто и торжественно держа в руках широкополую шляпу. Это был я, Даня из Сосновки, но сам себя вряд ли бы узнал, если бы случайно столкнулся на улице. Я заглянул в зеркальную витрину супермаркета. Там отразился чужой человек, кого-то сильно напоминающий. Красивый, уверенный в себе. Дорогой светлый костюм, черная рубаха, серебристый галстук. Бритое гладкое лицо и бритая голова – по последней моде. Конечно, я нахально содрал стиль у вчерашнего незнакомца, лицо которого мне показалось до боли знакомым, но так и не вспомнил, где с ним встречался. Сам я не умел одеваться, и поэтому копирование чужого образа было вполне оправданно. Тем более для парня из лесного поселка.
Я шел по адресу, указанному в чужом паспорте. Но там никого не оказалось, и это меня несколько озадачило. Нет, мне сейчас же нужно все вернуть. Не хватало, чтобы меня начала искать милиция. Я вытащил первую попавшуюся визитку и внимательно вчитался в нее. Разыскав таксофон, набрал номер. Женский мягкий голос ответил, что Ростислава Неглинова ждут с минуту на минуту.
– Извините, мы договорились с ним встретиться, вы не подскажете, как мне к вам добраться? – Я говорил весьма любезно, как и требовал мой костюм.
Через полчаса я был на месте. Безусловно, киностудия. Где еще может работать парень с таким выразительным лицом? И как я сразу не догадался, что видел его по телевизору?! Я подошел к бюро пропусков, раздумывая, кто бы мне мог выписать пропуск. Хотя, зачем? Неглинов сам спустится за бумажником, стоит лишь позвонить. И едва набрав номер, я почувствовал сильный хлопок по плечу.
– Ну ты, Ростик, и сволочь порядочная! Задержал съемки на полчаса, а мне, между прочим, потом выплачивать неустойку! Вот скотина, опять, что ли, запил?…
Я оглянулся, пытаясь что-либо возразить. Но толстый маленький человек с залысиной на макушке не дал и рта раскрыть. Он потащил меня за руку, по пути изливая поток брани.
– Да, выглядишь неважно, но, слава богу, хоть трезвый, скотина! Такие бабки не каждый день в лапы текут. Да еще на халяву! Подумаешь, выдавить пару фраз… Между прочим, я тебя, чертяка, пристроил, так ты еще и подводишь друга, подлюга! Кстати, костюмчик – отпад! – Лысый бесцеремонно пощупал светлую ткань уже в лифте, уносящем нас куда-то наверх. – Может, в нем и снимем твою наглую рожу, а? (Он тоненько захихикал.) И дешевле обойдется, на фига нам еще платить за прокат всякого тряпья, а? Ну чего язык проглотил? От пьянки очухаться никак не можешь?…
Меня определенно путали с актером Неглиновым… И тут меня осенило! Вот почему мне до боли знакомым показалось его лицо, хотя я с ним знаком не был!
Лифт плавно затормозил. И мне показалось, что я стал ближе к небесам. Особенно тогда, когда на меня, уже загримированного и отутюженного, навели юпитеры, и они ударили мощным световым потоком в лицо. Мне показалось, что я на исповеди у Всевышнего, но – на электрическом стуле. Правда, очень скоро мои иллюзии растворились в огромном загроможденном пространстве, среди непонятной аппаратуры и галдящей, как на базаре, толпы. Я просто внимательно прочитал текст, который нужно произнести.
– Ну же, Ростик, поехали! – закричал лысый, имени которого я так и не узнал.
И я пробормотал что-то типа того, что если вы не купите банку этого замечательного кофе, то вся ваша жалкая жизнь покатится к черту. От вас отвернутся все родные и близкие. У вас не случится любовь. И т. д. При этом мне нужно было давиться какой-то коричневой бурдой. Наконец я не выдержал и, вскочив с места, послал всех, включая кофе, к черту.
– Сам ты пошел к черту! – заорал лысый, силой усаживая меня на место. – Где твоя хваленая дикция, где твоя наглая ухмылка, от которой сходят с ума все бабы, где твои эстетские жесты?!
Меня уже мутило от кофе, и я резко поднялся с электрического стула.
– Все! Хватит! – отрезал решительно я.
И тут же собрался силами, чтобы наконец все объяснить. Что я такой же Ростик, как лысый – Ален Делон, что я жду настоящего Ростислава Неглинова по важному делу и куда, в конце концов, он запропастился?! Но Лысый не дал мне и рта раскрыть:
– Вот, Ростик, вот! Прекрасно! Давай в том же духе. Ух, какой решительный взгляд, да после такого взгляда я и сам бы заглотнул с пол-литра этого пойла. Давай, Ростик! За пару тысяч баксов состряпать такую чушь!
У меня перехватило дыхание. За пару тысяч баксов! Действительно, можно сделать любую белиберду… Через полчаса реклама кофе была снята, со мной в главной роли. Ростислав так и не появился. Я стал нервничать. Взял чужие деньги, чужое пальто, теперь еще чужую роль. Это не к добру. Нет, я смогу ему все объяснить. Более того, я готов отдать все эти деньги Ростиславу, разве что оставлю себе немного на первое время. В конце концов, не все ли равно, кто снялся в этой пошлой рекламе? Я, к тому же, старался.
Наконец, решив незаметно смыться, пока не разоблачили, я двинулся к выходу. Но с лысым этот номер не прошел. Он вцепился в меня мертвой хваткой и настойчиво потребовал пропустить по рюмочке. Слава богу, я мимоходом узнал, что лысый – режиссер клипов и реклам, а зовут его Лютик, от звучного имени Люциан.
Мы сидели в маленьком уютном кафе киностудии. Я нетерпеливо поглядывал на часы. В кафе было мало народу, но благодаря Лютику казалось, что оно переполнено. Он орал во весь голос, размахивал руками, видимо, стараясь привлечь к себе внимание. Мне же внимание окружающих в данный момент было нужно меньше всего.
– Ну, Ростя, я чертовски рад, что ты наконец-то приходишь в норму! – Лютик залпом выпил уже третью рюмку. – Мы теперь свернем горы! Да ты верь мне, чудище, верь! Я парень не промах, ты знаешь! Сейчас в каком-нибудь сериальчике подсуетимся! Не нужен нам берег далекий, Бразилия нам не нужна! – гнусаво пропел Лютик, перефразируя известную песню. – Наше кино, оно роднее! Выгорит, я уверен! Ты только не пропадай! А то тоже выдумал! Руки на себя наложить! Да кто сейчас на себя руки-то накладывает! Скорее уж на другого!
Я молча выпил за здоровье Ростика. Оказывается, этот парень хотел покончить с собой. Еще не хватало впутаться в криминальную историю. Надеюсь, он жив и здоров. И я еще раз, на всякий случай, осушил рюмку за его благополучную жизнь.
– Нет, ну сам посуди! – не унимался Лютик. – При твоей-то внешности! Бабы от тебя млеют! Ну подумаешь, от тебя ушла Вика! Так вернется! Уж я-то уверен, что она от тебя без ума. А не вернется – черт с ней! Если честно, она мне не очень-то нравилась. Слишком умная. А на черта тебе умные бабы! Они принижают нас как-то, согласен? Ты даже ей и прихвастнуть не мог, все просекала, чертовка! А где ей было выдержать твой темп жизни! Кто она вообще такая? А ты… Ты человек из богемы! Тебе понимание нужно.