Великий переход. Первые размышления о времени. Взгляд со стороны и начало примирения с действительностью. Отрывочные воспоминания. Новая компания. Размышления о Памяти Души, её достоинствах и недостатках. Продолжение знакомства со своим телом. Воспоминания разной степени тяжести о неизбывных человеческих пристрастиях.
Свет, струившийся со всех сторон сразу, неожиданно сжимается, меркнет и превращается в кромешную темноту, которая пульсирует, булькает, повизгивает и толкается. Сколько раз я уже переживал подобное! Но этот момент всегда протекает по-особенному, хотя и очень похож на предыдущие. Вот и сейчас ощущение абсолютной свободы, лёгкости и парения стремительно исчезает и сменяется чем-то мокрым, горячим и липким… Бр-р-р!
Меня сжимает всё сильнее… Боже, как страшно! Сейчас меня раздавит. Вернее, раздавит то, чем я решил стать на этот раз, – и мне так хочется вернуться туда, где отовсюду струится непрекращающийся свет и царит великолепие парения и лёгкости. Там так хорошо! Но ведь я хотел… Я же хотел! Я ХОЧУ! Я ХОЧУ ОПЯТЬ КЕМ-НИБУДЬ ПОБЫТЬ!!! Боже, дай мне это. Вытолкни меня… Вытолкни же меня отсюда… Боже, молю Тебя… ВЫПУСТИ МЕНЯ!!!
О-о-о…
Краткий момент удушья. Краткий, но настолько жуткий, что кажется вечностью. И, наконец, свобода. Хотя, какая это свобода! Куда ни двинься, натыкаешься на какой-нибудь предел. Например, что такое вот это? Какая-то кочерга с маленькими жёсткими крючочками на конце. И, кажется, она принадлежит мне. Точно, принадлежит! Я могу ей пошевелить, если захочу. Но я вообще-то не хочу. А она всё равно шевелится. Туда-сюда, туда-сюда… О, да она ещё и не одна! Вот слева ещё одна такая же. И вот тут ещё две. И что-то такое сзади. Оно тоже шевелится. А что это толкает меня в бок? Что-то твердое. Толкает и повизгивает. Это тоже моё? Нет, это уже чьё-то. Значит, ут есть что-то и кроме меня? Ещё как есть. И, кажется, не одно. И всё это тоже тёплое и липкое. Фу, как противно! А что это такое, горячее и шершавое, елозит по моему боку? Пытаюсь рассмотреть, но передо мной только мутная красная пелена, сквозь которую едва поступает свет. Какой-то убогий свет. Мало того, что ровный и тусклый. Он ещё и однобокий. Вот тут он есть. А тут уже нет. Сплошная темь и белиберда. Господи, разве можно так жить? Нет уж. Больше я точно не захочу никем становиться.
А сейчас придётся потерпеть. Терпеть целый век? «Целый век»! Ты уже начал жить понятиями этого мира. Быстро же тебя прибрали к рукам! Целый век. Ха! Действительно, они именно так говорят, хотя цена этому – ноль. Что такое «век»? У одних он триста лет, у других – несколько часов.
А, собственно, нечего посмеиваться. Знаю ли я сам-то, что такое этот пресловутый «век»? Откуда мне это знать. Когда я здесь, то ощущаю точно так же, как и все существа этого мира, – то есть никак. А когда там… Сколько я в этот раз пробыл ТАМ? Сто тысяч лет или долю секунды? И то и другое. На Вуцейре, где я как-то был Королём бенедиктов, прошло, насколько я могу судить, лет двести. На Земле, где чёрт меня дёрнул стать гладиатором, надо думать, прошло две тысячи. Или около того. Здесь (надо будет ещё выяснить, ГДЕ это «здесь», т.е. как называется этот мир, куда я пришёл) – вообще неизвестно, сколько. Потому что я ещё не знаю, сколько чего и как тут вообще проходит. А ТАМ… Да там вообще нисколько не прошло. Потому как там его совсем нет.
Вот так.
Господи, что же это такое шершавое по мне елозит? Ещё и мокрое какое-то. И пахнет так… Нет, пахнет, кажется, неплохо. Даже, можно сказать, вкусно. Надо выскочить на минутку и посмотреть на всё это дело со стороны. Только аккуратненько: всё тут пока ещё незнакомое, и надо обязательно вернуться назад, чтобы невзначай не стать шатуном по пространствам. Так. Сосредоточились… Раз-два!
Ой, как здорово! Свет, правда, только сверху, но приятный такой, золотистый. Зверьки какие-то лежат. Их несколько, и они маленькие. А с ними большой, чёрный и какого-то такого же чёрного, но только маленького, лижет… Господи, это же меня! А это, стало быть, моя мамка? Ба-а! Да мы же собаки!
Всё, возвращайся. Хорошенького понемножку. Маленькое тельце не сможет долго выдержать моё в нём отсутствие. Сколько уже храбрецов поплатилось за подобные шалости!
Уф, вот я и дома. На какое-то время это четырёхлапое и есть – мой дом. Ничего, сойдёт. Правда, тесновато немного. И видеть ничего не могу, только красная пелена. Но это дело временное. Потерпим.
Только сейчас вспомнил, что я ведь и хотел побыть собакой. Надо же, памяти совсем не стало. Точно ведь, хотел. Понравилась ему, видите ли, собака Нерона. Познать захотел, как и чего она ощущает. Вот тебе это быстренько и устроили: жизнь гладиатора досрочно прервали. Теперь как раз всё и узнаешь.
Стоп. Я же хотел узнать про собаку Нерона. А какой тут Нерон, если две тысячи лет прошло! Хотя, конечно, пёс его знает… Может, он тоже возродился. Кем только… Да Бог с ним, с Нероном. На фига он мне нужен! Я собака. И это прекрасно. Эй, сосед. Сосе-эд! Ты понял, что мы – собаки? Ты ведь мой братишка. Да что ж ты молчишь! Вот увалень…
Ну, да. Он ещё ничего такого не соображает. Неразвитая душа! Что возьмёшь. Ну, ладно. Лежи и развивайся, раз тебе надо.
Интересно, что они, такие, ничего этого не помнят. Они здесь-то себя помнят не сразу, не то что в прошлых жизнях. Не каждому повезло встретить однажды такого дядьку, как мне. Мусаватин Безгу! Господин Великий Учитель. Он-то и научил, как сохранять Память Души. Царствие тебе небесное, великий Безгу, настолько всё познавший, что не возжелал души своей эфир в очередной раз пролить в трёхмерный мир…
Как только о нём вспоминаю, сразу перехожу на стихотворную форму. Не могу думать о господине Великом Учителе в прозе!
Хотя… Как посмотреть. Например, вот это неизменное ощущение, что возникает при каждом рождении. Ощущение удушья… Тьфу, вспоминать не хочется! Вот именно, не хочется. Вот такие вот, как этот мой братик, его и не помнят. Позавидуешь!
Тьфу, опять вспомнилось, будто снова пережил. Сейчас… Надо переждать немного, а то тошнит.
Ну, вот. Уже лучше.
Так вот, я говорю, они это и не помнят…
Фу! Опять… Ну её на фиг, не буду больше на эту тему.
А всё-таки, замечательная это вещь, Память Души, невзирая на… (Ну, вот опять. Прямо как дитя малое!) В общем, невзирая на недочёты.
Для тех, кто имеет её, всё множество жизней – и здесь, и ТАМ – сливается в одно неподражаемое путешествие. Имеющий такую память может стать всем, кем захочет, ибо только он воспринимает всё множество своих воплощений как единое целое. Хочешь побыть ханом-султаном? Пожалуйста. Мухой дрозофилой? Сделайте одолжение. Слетать на Альфа-Центавра? Да без проблем. Как-то в одном из этих миров один из моих учёных друзей всё сетовал на ограниченность человеческой жизни. Ведь чтобы попасть в одну из даже не очень удалённых галактик, этой жизни и близко не хватит, потому что лететь к ней – миллионы и миллиарды этих вот самых… лет. И если даже представить на минуту громадный корабль, в котором путешественнички, двигаясь к цели, рождаются и умирают целыми поколениями, как на своей родной планете, то до нужного места доберутся такие отдалённые потомки тех, кто затеял это путешествие, что вряд ли будут уже представлять себе его цель. А значит, её достижение не будет иметь для них никакого смысла. Прилетят вот так, выйдут где-нибудь там, на планете Вета-Зет, – и скажут: а на хрена, собственно, мы сюда летели? Что мы здесь забыли? Озадаченно поглядят друг на друга, в затылках почешут. И не найдут ответа.
Парня того я слушал со смешанным чувством превосходства и жалости. Было очень обидно видеть, как такой чудесный, умный и добрый малый тратит настоящую свою жизнь (а, может быть, даже и единственную. Ведь он не владел Памятью, а с такими беспамятными душами может и так получиться, что останутся они ТАМ навсегда, не сумев проявить волю к другим воплощениям)… Тратит на то, что никогда не способно сбыться, а если даже и сбудется в каком-то изуродованном, вымученном виде – как у тех, что до сих пор торчат на Вета-Зет, – то не принесёт никому ни радости, ни облегчения.
А ведь стоит овладеть Памятью Души…
Стоит только научиться помнить всё, о чём недоразвитые души, покидая своё очередное тело, сразу забывают, как всё, о чём мечтает по ночам этот учёный дурень, начнёт сбываться просто на щелчок пальцев. Уйдя отсюда, ты моментально сможешь возродиться там, куда тебя влечёт твоя Цель и, обладая Памятью, ты будешь не терять свои предыдущие знания, а бесконечно прибавлять к ним новые. И Жизнь твоя будет продолжаться, как ей и положено, – вечно. И будет она наполнена непреходящим и великим смыслом…
Ой, что это такое, горячее, потекло из меня?
Бывает.
Чьи-то руки поднимают меня, обтирают. Наконец я становлюсь сухим… «Сухим»? Не-ет, милый, вовсе не «сухим», а «сухой». Во, оказывается, как! Ещё один сюрприз. Разве у Нерона была сука? Уже и не помню. Да далась тебе эта сука вместе с её Нероном! Главное – ты уже сухая. И вокруг так сухо, тепло и приятно. Чего ещё желать!
Что это? Как-то непонятно урчит в животе. Прямо улюлюкает! Надо обязательно найти… Чего же найти? Ах, да. Вот эту маленькую, мягкую, шерстяную… Минутку, минутку. Кто это ещё тут возится? Братья, сёстры? Ну вас на фиг, поимейте совесть! Хватит! Сам пососал, – дай другим приложиться. Ух, ты! Он ещё и пихается. Вот тебе! Получил?
Солоноватая, жирная жидкость приятно наполняет живот. Господи, как хорошо! Как хорошо… Хорошо-о… Ур-р-р…
Надуваются и лопаются какие-то жёлтые пузыри. Надуваются и лопаются. Надува…
Ура.
Больше не надо выскакивать из себя, чтобы посмотреть, что происходит вокруг. Подо мной мягкая розовая подстилка. А вокруг комната. Не очень большая, но на первое время хватит. Обои только дрянские. Ненавижу этот цвет! Надо будет как-нибудь потом обязательно их ободрать. Да. А ведь говорили, что собаки не различают цветов. Экая ходульная чепуха! Впрочем, я же не какая-то там обычная собака. «Не гордись, не гордись! Ведь гордыня – страшный грех, из грехов – страшнее всех!» – говорил Великий Учитель. Да я и не горжусь. Больно надо! Где тут… Это самое? Ничего понять нельзя, везде пахнет одинаково. Стало быть, везде можно.
С облегчением, дорогая!
Эй, ты, дылда рыжеволосая! Не надо меня так хватать. Не надо! Ах, ты… Ну, погоди, вот подрасту – я тебя за этот вот пальчик-то наманикюренный ох как цапну! Выдумала тоже: приличного ребёнка носом в дерьмо тыкать. Ах, вот куда надо было? Так бы сразу и сказала. Если бы сказала сразу, всё было бы нормально. Что мы, неряхи, что ли, какие? Ты толком объясни… А теперь вот, раз такое дело, с недельку потерпишь. Сразу начать ходить туда, куда ты мне показываешь, не получится. Надо же мне характер продемонстрировать. А ты как думала!
Стоп! Я сказала «с недельку»? Значит, скорее всего, я опять на Земле. Ну, конечно, на Земле. Где же ещё носят такие отвратительные тапки! Ох, я вам и покажу – дайте срок!
А сколько здесь таких же, как я. Ужас! Ну-ка, посчитаю. Раз, два… А дальше как? Надо же: стоило собакой родиться, как моментально счёт стала забывать. А как я считала тогда, в Марокко, когда базарной торговкой была! Трёхзначные цифры в уме в мгновение ока… Компьютер! Покупатель, бывало, ещё сообразить ничего не успеет, как уже останется без единого фунта… Или франка. Забыла уже, что у них там за валюта применяется.
Ну-ка, ещё раз попробуем. Раз, два, три… Вот этот, серый, уже третий, или я того, чёрного, два раза посчитала?
Да ну их к лешему. Главное, что много. Не соскучишься! И мамка такая… Степенная. Как бы дотянуться до её сосков. Как бы… Эх, чебурахнулась. Надо, стало быть, ждать, когда она приляжет. Ой, как жрать хочется! Кем бы я ни была – никогда такого голода не испытывала, как сейчас. Прямо живот сводит. И всегда так будет? Вот тебе и собачья жизнь. Не позавидуешь. Ну что ж, сама этого хотела. Дура! Могла бы родиться кем-нибудь поприличнее. Как славно было тогда, в Париже, танцовщицей кабаре! Огни, музыка, шелка, духи, поклонники. Мужчины. Мужики… Мужичьё противное с наглыми рожами и липкими руками… Фу! Аж сейчас в дрожь кидает. Нет уж. Лучше собакой с вечным чувством голода. Тем более, что место вполне подходящее. Могла бы где-нибудь на задворках появиться на свет, среди мусора и мослов недогрызенных прошлогодних. И потом слонялась бы по улицам в зной и стужу, не зная, куда притулиться, всюду гонимая, тощая и грязная. Ещё в дурную компанию могла бы попасть. Бегали бы сворой, ужас на людей наводили, пока не изловили бы нас и не утилизировали, как они это умеют… А умеют они это очень здорово, суки такие. (Ой, это же я сука. Надо теперь следить за языком. Не «суки». А… Ну, скажем, поганцы. Вот так!) Что другое бы так осваивали! Ох, уж и насмотрелась я на своих веках. Одно гладиаторство чего стоит. Да и в других жизнях не лучше. Войны всякие, порой совсем из-за чепухи. Драки, разборки, мордобой. В далёком будущем жила, на планете Бронивера. Куда уж лучше! Живут, сколько сами хотят. Что ни помыслишь – всё тебе пожалуйста, как на тарелочке с голубой каёмочкой. Погоду сами заказывали! Встаёшь утром, левым глазом в окошко скосил – на тебе солнце (оно там, правда, Морилом зовётся). Правым посмотрел – дождик. Да ещё какой пожелаешь, хоть коньячный. Живи – не хочу. Так нет! Одно за другое, слово за слово – смотришь, так и дерутся целыми днями. То семьями, то дворами, то город на город, то страна на страну пойдёт. Сплошной мордобой и прочие безобразия. И ведь что характерно: оружия-то на планете никакого нет! Они его ещё в далёком прошлом договорились уничтожить, хватило ума. Так по старинке: плюнул на кулак – и на тебе по харе. И стоит, наслаждается, наблюдая, как ты сопли кровавые по щекам размазываешь. Кинотеатры пустые стоят, библиотеки паутиной заросли, по стадионам дикие похеры бегают (это всё равно как здешние бродячие псы, только покрупнее и почище малость). А население с утра до ночи лупцуется. И то сказать: делать-то особенно нечего, всё ведь само делается. Вот они со скуки-то и того… Живут, значит, столько, сколько сами захотят, а продолжительность жизни год от года снижается. Потому что скучно. Всепланетное Правительство на эту тему регулярно экстренные совещания проводит. Но решения при моей жизни так и не нашли. Потому как соберутся, начнут обсуждать. У одних одни предложения, у других другие, у третьих – третьи. Сначала так излагают, потом начинают морды друг другу колотить. А как устанут – так и разлетаются по месту жительства на махолётах персональных – без решения, с одними фингалами. Фингалы подлечат – и снова собираются. Кто же захочет в такой дури долго жить! Вот и снижается продолжительность.