Джекпот…
Выигрыш.
Преимущество.
Да. Именно оно – его величество преимущество, что порой оказывается решающим фактором. Всю его невероятную силу я не раз ощущал на собственной шкуре – особенно в начале своего тогда еще интересного мне самому и увлекательного пути к богатству и статусу. Не счесть, сколько раз мне предпочитали другого компаньона в том или ином бизнес-начинании. Почему выбирали другого? Потому что у него уже были давние связи с важными лицами отрасли, к примеру. Или он мог инвестировать больше. Или он просто от рождения обладал такой харизматичной внешностью, что сразу к себе располагал.
Преимущество… маленькое или большое, но преимущество.
Настоящий дар божий.
Но ровно до тех пор, пока ты не расслабляешься, считая, что благодаря своему козырю недосягаем для соперников. Это я тоже видел не раз. Харизматичный и улыбчивый спустя пару месяцев вылетал из проекта, и я занимал его место. Тот, кто имел связи, вдруг разом утрачивал их, когда покровитель умирал от сердечного удара или просто терял элитную должность. У богатого заканчивались активы, а новых он не создал. И их место опять же занимал я – молчаливый, сосредоточенный, бодрый и постоянно развивающийся. В те дни я не давал себе поблажек, и с каждым прошедшим месяцем становилось все меньше тех, кто мог конкурировать со мной на равных. В те дни я четко знал, в чем мое невеликое тогда еще преимущество, и каждый день буквально выворачивал себя наизнанку в попытке укрепить сильные стороны и ликвидировать слабые.
А ведь тот, кто со связями, мог за эти месяцы наладить еще немало полезных отношений, ведь все мы знаем, что рука руку моет, свой своему брат, кум и сват. Харизматичный улыбака мог бы набраться реального делового опыта, тоже наладить контакты… но нет. Все они расслабились, пустили дела на самотек и поплатились за это. Я же себе такого не позволял и потому преуспел.
Преимущество – это козырь. Но как я убедился на примере других, преимущество может превратиться в твою ахиллесову пяту, если начнешь на него полагаться слишком уж сильно, ослабляя другие направления.
Вот и мой новый стальной конь… или скорее бык… это огромное преимущество.
Сидя за рычагами простейшего управления – с базой справится и ребенок после нескольких минут изучения – наслаждаясь ровным теплом, не переживая о возможном пикирующем ударе крылатого червя, откинувшись в удобном водительском кресле, я… злился на себя и на вездеход.
Мне сейчас так хорошо, что это очень нехорошо.
По-другому и не сказать.
Мой настроенный на самое плохое мозг прямо сейчас старательно показывал перед мысленным взором все то страшное, что вскоре со мной обязательно произойдет. Обязательно случится! И я верил этим картинкам. Я считал их своим четко очерченным будущим.
И насмотревшись уже на свое мрачное будущее, я не покинул чертов вездеход и не ушел в пургу, оставив технику за спиной, только по одной причине – будущее, в отличие от прошлого, можно изменить.
Поэтому я, двигаясь с максимально медленной пока скоростью, чтобы привыкнуть к машине, сидел за рычагами и спокойно наблюдал за собственными максимально плохими пророчествами, сулящими мне страшную кончину.
Вот я, отвыкнув от суровых погодных реалий, зато привыкнув к ровному полу вездехода, выхожу, наступаю на трещину и проваливаюсь на глубину метров в десять. Я погибаю от открытых ран и переломов. Или выживаю… может, я без единой царапинки – посчастливилось упасть на пышный сугроб. Вездеход прямо надо мной, но я не в силах выбраться – все снаряжение внутри салона – и, абсолютный целый, но медленно замерзающий, мечусь по дну дышащей морозом трещины, пытаясь выбраться. Вскоре я теряю последние остатки сил и умираю, неотрывно глядя в столь близкое серое небо. Густой снег медленно падает на мое остывающее лицо и уже не тает…
Вот я, привыкнув к ложной безопасности, делаю буквально пару шагов из вездехода, и на меня беззвучной смертоносной тенью падает крылатый червь. Удар… и меня, обмякшего, со сломанной шеей и пробитым черепом, но еще живого, уносят в небо. Последнее, что я вижу – свои болтающиеся отнявшиеся ноги, мотающиеся кисти рук и летящие вниз темные капли моей замерзающей крови.
Вот я открываю задний люк, чтобы не мучиться спрыгиванием и забиранием обратно на высокие траки. И на меня тут же прыгает скрывавшийся в сугробе огромный медведь. Удар страшных когтистых лап… и с развороченной грудью и выпотрошенным животом я заваливаюсь на спину. Медведь нависает надо мной, но я даже не тянусь за рукоятью копья – я уже успел увидеть свои раны и понять, что мне не выжить. Лучше уж пусть побыстрее сожрет… Медвежьи челюсти смыкаются на моем лице и резко дергают голову вверх. Треск плоти… зрение и сознание милосердно тухнут…
Вот я со всеми предосторожностями покидаю сломавшийся вездеход с горящими в кокпите багровыми экранами. Я прекрасно снаряжен, я вооружен и знаю кратчайший путь к Бункеру. Я отправляюсь в путь, тяня за собой нарты с продуктами и самым ценным. Я полон решимости дойти. Но я отвык, я разучился выживать в снежных пустошах… и где-то на третьем, пятом, десятом или пятнадцатом километре пути я погибаю – от того же крылатого червя, падения в трещину или медвежьих клыков.
Раз за разом мой разум проигрывал передо мной невероятно яркие реалистичные короткометражки с плохим для меня финалом.
Раз за разом передо мной всплывали издевательские буквы «Ты расслабился и погиб, Охотник. Тебя съели, ты разбился, ты замерз»…
И раз за разом я уверенно отвечал сам себе – но я не расслабился. И расслабляться не собираюсь.
Да… не собираюсь.
Пусть это выглядит чистой воды безумием, но сегодняшнюю достаточно морозную ночь я проведу не в теплой машине, а в снежной норе неподалеку от нее. А затем я отправлюсь на охоту и добуду молодого медведя. Поев, втащив куски мяса на крышу машины, я продолжу свой путь. И следующую ночь я опять проведу снаружи, но выйду еще раньше – чтобы для начала заняться долгим внимательным наблюдением за одним очень для меня интересным объектом…
Но это будет потом. Пока же сосредоточусь на делах текущих.
Глядя сквозь бронестекло на едва различимую местность – свет фар я благоразумно выключил – я старательно перебирал в голове все узнанное за последние дни.
За моей спиной битком набитый салон. Я так плотно все уложил от пола до потолка, что палец между предметами добычи, может, и всунешь, а вот теннисный мяч пропихнуть уже не удастся. Понимая, что мощность машины позволяет многое, я не стеснялся в грабеже. И на крышу немалого всякого закинул – включая мебель. Да, я много чего набрал. Но все мои мысли сейчас касались содержимого одной крайне наглядной плоской коробки со стеклянной прозрачной крышкой.
Я бы назвал ее энтомологической коллекцией, не присутствуй в ней скелет знакомой мне звериной формы. Да и прочие аккуратно закрепленные или пришпиленные останки были мне прекрасно знакомы по большей части – за исключением двух экземпляров. Честно говоря, я оторопел, когда впервые увидел это…
Под толстым стеклом, что крепилось на изящных медных шарнирах и было снабжено небольшой задвижкой, находилось несколько существ. Они были расположены тремя горизонтальными рядами различной длины.
Ряд первый. Снежный червь в прекрасной сохранности. Он же в крылатой форме с раскинутыми и пришпиленными крыльями.
Ряд второй. Странный… я бы сказал, кожаный бурдюк с длинным мясистым «горлом» на одном конце, откуда торчали серые щупальцам с багровыми концами. Следом в том же ряду – прекрасное алое насекомое с тремя парами больших плоских крыльев. Я бы назвал ее бабочкой – чем-то похоже, несмотря на более мелкие крылья и при этом более массивное тело.
Ряд третий. Скелет снежного медведя с предельно раздвинутыми его домкратными лапами, непривычными любому землянину.
Имелся и четвертый ряд, но расположенные там гвоздики пустовали, и – судя по отсутствию мусора и аккуратности – то, что там некогда располагалось, было убрано сознательно.
И все бы хорошо… и все бы логично…
Вот только каждый из пришпиленных под стеклом видов был… крохотных размеров. Червь – обычный по размерам крупный дождевой червь, разве что непривычного цвета и вида. Чуть больше его крылатая взрослая форма. Про кожаный бурдюк и «бабочку» ничего не могу сказать, потому как не сталкивался. А вот медведь… медведь был размером с нашего земного суслика. И, судя по всему, им он прежде здесь и являлся – занимал его биологическую нишу.
Я окончательно в этом убедился, когда просмотрел на том диковинном проекторе обнаруженную рядом с коробкой стеклянную «шайбу» – здешний носитель видеоинформации. На короткой и полной чудесных природных звуков записи поочередно демонстрировались эти же виды в живом состоянии. Летняя теплая пора, зеленая трава, высокие деревья, по рыхлой земле довольно быстро – раз в пять быстрее земных аналогов – ползет стайка червей. Вот они добираются до останков поистине здоровенного жука с множеством лап и начинают вгрызаться в него. Вот над травой ловко парит «стрекоза» – крылатый червь, кидающийся стремительно вниз, ударяющий и подхватывающий вялые комки какой-то тугой слизи, которые я бы назвал моллюсками без раковины – чем-то похожи. А вот из темноты кустарника «выстреливают» две лапы, цепко хватая сразу горсть лакомящихся падалью червей. Рывок… и вместе со схваченными червями перемещается и камера. Становится виден мирный жирный сурок, что, лежа на пузе, наслаждается трапезой. Следующий кадр – на мокром от росы или недавнего дождя полосатом желто-зеленом листе покачивается кожаный бурдюк. Перед ним вяло шевелятся концы частично спрятанных в «горле» щупалец, что похожи на розово-красную массу тех самых подобий моллюсков… На лист беззвучной тенью падает крылатый червь и… оказывается в плену щупалец, что медленно, но неотвратимо втягивают его внутрь ходящего ходуном бурдюка.
Вот так…
Чуть повернув голову, я уставился на вздымающуюся к небесам громаду Столпа, чей приглушенный шепот едва слышно шумел в моем мозгу.
– Два варианта, – хрипло произнес я, с трудом выдавливая слова через саднящее от морозного ожога горло. – Либо мы уменьшились до размера насекомых… а ведь я когда-то мечтал пойти по стопам Карика и Вали… либо же ты постарался… Признавайся, здоровяк… это ведь твоих рук дело?
Гигантизм.
Островной гигантизм. Но тут скорее болезненный гигантизм.
– Да, – кивнул я своему отражению в небольшом зеркале. – Да… Вряд ли мы стали меньше. А вот те виды, что почему-то выжили после того, как здесь все промерзло к чертям… эти виды увеличились в размере в сотни раз. Или в тысячи? Была стрекоза – а стала крылатой тварью, что способна утащить взрослого человека в верхотуру…
Решив, что достаточно поупражнял пострадавшее горло, я продолжил дальше уже мысленно.
До появления Столпа… какая местность здесь была?
Такая же снежная? Или что-то вроде средней широты с достаточно теплым летом и в меру холодной зимой?
Висящие над головой искусственные звезды-спутники, что, по моим догадкам, постоянно поддерживают здесь отрицательную температуру, фокусируя всю свою мощь на Столпе… они вполне могли кардинально изменить эту часть планеты, превратив ее в аномальную область. А Столп добавил этой аномальности с лихвой. Ведь именно он вроде как породил здесь когда-то жизнь. Это медузоподобное невероятное существо влияет здесь на все подобно магниту… подобно запущенному на полную мощь реактору, порождая мутации. Попавшие в эту область биологические виды в основном вымерли – по большей части из-за мороза. Но влияющий на все здесь Столп мог добавить живучести некоторым особо восприимчивым видам. Они выжили, чуток изменились внешне и резко выросли. Так ранее безобидные для людей насекомые и обычнейший плотоядный «суслик» стали главной угрозой для обитающих здесь людей.
Гигантизм…
Но на нас он так не влияет – я опять же про людей.
Потерев лихорадочно лоб, подавив желание нырнуть за записями в сумку, я продолжил размышлять, не забывая глядеть на плывущую навстречу полускрытую туманом и снегопадом местность.
Гигантизм…
Нас он не коснулся. Тут хватает высоких стариков, но их рост во вполне обычных рамках. Никаких гигантов не встречал. Даже среди здесь рожденных людей – тех добрых, улыбчивых и чуток отсталых бедолаг, что помогают разносить похлебку по Центру и Холлу. Они – главный показатель. Вся их жизнь – с зарождения в материнской утробе – протекала здесь. И у них вполне обычный рост, вполне обычное телосложение.
Это что-то говорит?
Да. Это говорит о многом. Факт. Я не ученый, но все же прочел немало «легконаучного» чтива для расширения кругозора и повышения эрудированности. Каюсь, что делал это в первую очередь для того, чтобы среди интеллектуальной части моего круга общения не прослыть туповатым кретином, что думает лишь о деньгах. В наше время немодно быть Шерлоком Холмсом, что предпочитал держать в своей памяти только профессионально полезную информацию. В наше время надо знать обо всем понемногу.
Гигантизм рождается в голове. Верно? Ведь именно расположенный в мозгу гипофиз шлет гормоны роста телу, которое реагирует на эти гормональные приказы, начиная либо чрезмерно расти, либо наоборот – недобирая в размерах и становясь карликом. Так? Не уверен… я могу полагаться лишь на сведения в собственной голове, в интернет за информацией уже не нырнуть. Но при случае расспрошу население Холла и Центра. Но предположим, что все именно так и хотя бы какая-то часть процессов, порождающих подобные изменения, зарождается в мозгу. Хотя вряд ли у насекомых есть гипофиз… или есть? Не знаю… Но… я сейчас думаю не о насекомых и даже не о зверях. Я думаю о людях – о здешних людях.
Они-то ведь оказались крайне подвержены порождаемым Столпом странным, если не сказать потусторонним возмущениям.
Столп сводил их с ума. Столп воздействовал на их мозг. Воздействовал так сильно, что либо убивал, либо сводил с ума, а порой и брал под свой полный контроль. Это привело к тому, что пленители Столпа предпочли убраться отсюда куда подальше, начав забрасывать в здешние края работяг-сидельцев с других планет.
Но я это уже знал. Мы менее подвержены – но все же подвержены. И тут все индивидуально, хотя без надежного прикрытия из камня и металла Столп все равно доберется до твоего разума.
Какова полученная мной полезная информация? Что из реально важного я узнал?
Чуть подумав, я усмехнулся и осторожно покачал побаливающей головой. Я не узнал ничего важного.
Да, эта информация чуток ошеломляет – мы погибаем от лап и клыков обычных мутировавших насекомых, что раньше ползали под травкой и порхали над цветочками. А самый страшный монстр – огромный снежный медведь – был обычным… странным мелким зверьком. Хотя за первенство в рейтинге самых крутых убийц с ним успешно конкурирует здешний дракон – летающий червь, он же бывшая стрекоза. Но эта информация не дает мне ничего особо полезного. Надо копать дальше. Надеюсь, что собранные мною трофеи помогут открыть хотя бы часть тайн.
А еще меня очень интересовал кожаный горластый бурдюк с мерзкими щупальцами. И бабочка… и пустующий четвертый ряд, где остались красоваться только гвоздики…
Проклятье… объект «Красный Круг», похоже, породил во мне парочку пока крохотных, но активно развивающихся фобий…
Лежа в снежном укрытии, я ждал третий час. Драгоценное время утекало, обо мне уже наверняка сильно беспокоились в Бункере – пропал Охотник! – а кто-то из самых мрачных уже озвучил версию, что, мол, наверняка добытчика нашего медведь загрыз. Апостол Андрей тоже наверняка места себе не находит, мотается нервно по своему комфортному и считай, что робинзоновскому жилищу. Все эти мысли лениво крутились в моей голове подобно кружащемуся снегу и не оказывали никакого влияния на мои поступки. Я продолжал лежать. Продолжал всматриваться в снежное вздутие в нижней части склона одного из многочисленных холмов, заодно вспоминая, как это было…
Отказавшийся приближаться к стылой земле угнанный нами тюремный крест дрожал всей своей каменной тушей, то и дело задирая самостоятельно тупорылый нос, будто ожил и в страхе пытался вернуться в родные облака. Решение пришло моментально, когда я увидел проплывающую в стороне вершину высокого холма. Предупреждающий крик Шерифу и Красному Арни, доворот тяжелой машины и… удар… В темное небо взметнулись снежные гейзеры, снеся белоснежную вершину, крест загрохотал, металлически застонал животом и, завалившись наконец-то, подобно обреченному киту подпрыгнул последний раз и рухнул, понесшись вниз по склону и собирая перед собой снежную массу….
Да… так мы оказались на этой мрачной земле, покинув не менее мрачные слои воздушной тюрьмы…
Убедившись, что не происходит вообще ничего, я всмотрелся в облака над головой, не вставая, натянул на плечи достаточно легкий рюкзак с защитным козырьком. Выполз из тесной норы и для начала спустился к стоящему между ледяными глыбами вездеходу – чтобы дернуть резервный энергорычаг. Машине остывать нельзя. Пусть кипит красная смазка. Взяв лопату, я буднично, уже не скрываясь, потопал на снегоступах к снежному вздутию. Действуя размеренно и спокойно, вырезал широкие ступени, отбрасывая комки в сторону, чтобы не создавать внизу снежную кашу. Добравшись до верха, осмотрелся, нашел нужное место и принялся копать тоннель, пробиваясь к своей тюремной келье. Буквально ввинтившись внутрь, добравшись до внешнего кирпичного слоя, я невольно замер в легком иррациональном страхе, наблюдая за вырывающимися изо рта облачками пара.
Страшно возвращаться в тюремную камеру…
Снова это безумное и глупое якобы предчувствие – как только окажусь внутри, крест оживет. Тяжелая машина вздрогнет, шевельнется в своей могиле и, пробив ее снежный свод, поднимется в небо, унося меня с собой. С трудом удержавшись от троекратного «тьфу» через левое плечо, я продолжил пробивать себе путь, и вскоре снег передо мной провалился, открывая такую знакомую стылую темноту, что своим злым дыханием обжигала неприкрытые участки лица…
Нанеся еще один удар лопатой и чуть расширив путь, я заклинил ее снаружи, привязал к черенку веревку, закинув второй конец внутрь. Тут можно и без этого, но лучше иметь под рукой путеводную веревку. Поняв, что почему-то опять медлю, зло рыкнул на себя и ногами вперед скользнул внутрь, одновременно зажигая фонарик…
Разбившийся тюремный крест я покинул через полчаса, успев за это время забрать все, что там оставалось, а заодно осмотреть каждый почти родной уголок. Опять иррациональность – я сожалел, что все здесь разбито и приведено в негодность, я жалел, что моя тюремная нора лишилась света и тепла…
Выбравшись, вытянув за собой на веревке добычу, я по ступеням торопливо потащил ее к вездеходу, не забывая поглядывать в небо и по сторонам. Огромного медведя, что втаскивал себя по склону соседнего холма, я увидел сразу – трудно не разглядеть этого гиганта, что был больше похож на выползшего на лед морского обитателя, чем на сухопутное создание. Страшная голова раскачивалась из стороны в сторону, в вечную ночь рвался долгий постанывающий рык – медведь был голоден и выражал свое недовольство. Охотиться на такого гиганта с рогатиной и копьями… я не рискну. Хотя в голове тут же родилась глупая детская фантазия – улыбающийся я вездеходом подтаскиваю к Бункеру огромную медвежью тушу и с непринужденной улыбкой извечного победителя принимаю заслуженные аплодисменты и стакан крепкого сладкого чая.
Заходя в вездеход, я смеялся и качал головой – похоже, живущий в каждом из мужиков хвастливый и охочий до похвал мальчишка не исчезнет до самой смерти. Затащив все внутрь и разместив уже не в загроможденном салоне, а в кабине за креслами, я покосился на лежащий поверх зеленоватого резинового костюма медный шлем с залитыми изнутри черной кровью оконцами. В кресте остался лежать нагой труп Чертура – того, что навестил меня так невовремя и попытался убить за то, что я не проявлял смирения и продолжал дергать третий рычаг – оружейную гашетку.
У меня было желание вытащить и замороженный труп, но не рубя его на куски такое не проделать – не успев даже подгнить, вволю накатавшись по полу во время аварийной посадки, он замерз в нелепой позе с раскинутыми конечностями. Костюм пришлось срезать, шлем я содрал целиком.
Я уже закрывал дверь в салоне – к стене рядом прислонено короткое копье с перекладиной, а в моей левой руке нож, наружу голову не высовываю – когда заметил еще одно знакомое движение в снежном сумраке. Вглядевшись, убедился, что не ошибся, и, с глубоким вздохом напялив поглубже шапку, сгребя оружие и глянув наверх, шагнул на высокую гусеницу, а затем тяжело спрыгнул в снег. Ни о чем не подозревающий небольшой медведь пугливо обнюхивал глубокий желоб, оставленный его куда более крупным собратом. Моего приближения он не ощутил до самого конца, и лезвие копья глубоко вошло точно в область как раз открывшейся левой подмышки. Вскинувшийся зверь с ревом изрыгнул фонтан едкой белой слизи, я поспешно сделал шаг назад, налегая на короткое древко и расширяя рану. И тут же снова налег на рогатину, вбивая ее поглубже… Зверь рухнул на снег, рефлекторно вбивая до предела удлинившиеся лапы в матерый сугроб, со звоном ломая прикрывающий его ледяной панцирь…
Еще через полчаса вездеход уже катил прочь от места охоты, обогнув кишащую шипастыми снежными червями зону – я и так уже задумывался над тем, что наверняка стальные гусеницы подавили немало этих прячущихся под снежком тварей, напитавшись аммиачным запахом их крови. Кровь червей – лучшая приманка для медведей. Так что лучше не мазать себя этим… мерзким пахучим шоколадом.
Следующий пункт назначения наполнял меня предвкушением… нормальная еда, горячий чай, отдых…
А пока что я медленно жевал длинную и широкую полоску сырого медвежьего мяса, постепенно втягивая волокнистую ленту в себя. Нельзя отвыкать от реалий здешних мест. Нельзя… нельзя…
– Живой! – уже, наверное, раз в десятый повторил хлопочущий вокруг меня Апостол Андрей. – Живой, мать твою! Живой!
– Живой, – какой уж раз ответил и я, стащив наконец свитер и прислонившись плечом к теплой стене. – Ох…
– Лицо твое…
– Страшное?
– Да уж прелестями телесными душу не греет… в тебя будто снежками ледяными кидали. Давай мыться и греться! А я пока к столу все приготовлю… Живой, чертяка! Живой!
– Живой… – кивнул я, потягиваясь всем своим усталым до последней клеточки телом. – Живой…
– Сначала чай и еда, а потом уже мои жадные расспросы. Каждую мелочь выведаю! Как же я испереживался – ровно баба пугливая. А как не переживать при таком разе?
– Все хорошо, – вздохнул я. – Все хорошо. Ох… надо же тяжести потаскать… на турнике повисеть…
– Спятил?! – В радостном голосе Апостола появились удивленные и злые нотки. – А надорваться не боишься?
– Я чуток совсем, – улыбнулся я, уже топая в «спортивный уголок» и на ходу разминая плечи. – Дело даже не в тренировке, Андрей. Дело в… что-то в голову ничего не идет умного…
– Дело в упертости твоей! Хотя, может, потому ты и Охотник…
– Дело во мне, – согласился я и с вырвавшимся наружу скулящим позевыванием начал приседать. – Дело в моей упертости…. Я мяса свежего притащил кусман!
– Да видел уже… сковороду уже разогреваю. Сейчас ты живо прибежишь на запах жарящегося жирка…
Сглотнув невольно набежавшую голодную слюну, я улыбнулся и продолжил приседать. Сорок семь, сорок восемь, сорок девять…
– А чего так инея на тебе маловато было? – удивился вслух Апостол. – Я сразу не приметил, а теперь вот удивляюсь – чего ты такой не заиндевелый?
– А чего там индеветь, если я, считай, вплотную к тебе на машине подъехал? Салон теплый, в свитерке одном ехал. А как наружу вышел, так там всего-то делов – холм обогнуть и подняться.
– Ну да… Это понятно… СТОП! – На кухонке звякнула сковорода, еще через пару секунд Апостол уже стоял рядом и тряс меня за плечи. – На чем, говоришь, подъехал вплотную?! Салон теплый?!
– Гусеничный вездеход. Рычажный. В общем, все как у тебя, только ездить можно.
– Вот черт! И где он?! Глянуть бы!
– Покажу, – кивнул я и, помрачнев, положил руку на стариковское плечо. – Андрей…
– Ась? – машинально отозвался тот, продолжая изумленно крутить головой.
– Я Ахава Гарпунера убил… – просто сказал я. – Ты уж извини… пришлось…
– Ох… – вырвалось у Андрея, и он начал медленно оседать.
Ухватив его поперек туловища, крякнул – тяжел старик! – потащил к табурету, но он уже ожил, твердо встал на ноги, успокаивающе улыбнулся, выворачиваясь из моей хватки:
– Все хорошо, Охотник. Все хорошо. Да и не Ахав это был уже. Кто-то другой…
– Никто, – качнул я головой, облегченно выдыхая. – Никто другой, Андрей. Там… просто оболочка с дистанционным управлением, как по мне.
– Мудреные слова говоришь… – хмыкнул Апостол и все же уселся, явно не доверяя вдруг ослабшим ногам. – Но я понял. Столп?
– Он самый, – кивнул я и вернулся к приседаниям, с огромным удовольствием напрягая идеально слушающиеся ноги, что полностью восстановились за время отлеживания и возвращения назад в теплом салоне вездехода. – Он управляет ими. И не только Ахавом. Я наткнулся на что-то вроде капитального, но в целом полевого исследовательского центра. Ученые и вооруженная охрана, пункт защищен слоем стали и бетона. Казалось бы, что может пойти не так?
– Но?
– Столп захватил одного из… – ответил я, поднимаясь. – Ох… сто десять… – Выждав несколько секунд, я продолжил приседать и говорить. – Захватил вооруженного охранника. И тот, войдя внутрь, устроил настоящую бойню. Кому-то удалось эвакуироваться, кто-то погиб на месте, еще парочка умирала долго – они заперлись в бронированном боксе и попросту умерли от жажды или холода.
– Ну и страсти ты рассказываешь… и так спокойно, – подивился Апостол, явно разрывающийся как от желания задать больше вопросов, так и от желания сидеть и просто слушать удивительные новости. Вспомнив о сковороде, он вскочил и заторопился к плите. – Тебе жирка побольше поджаристого?
– Побольше, – улыбнулся я.
– А с лицом твоим что?
– О… – я осторожно коснулся продолжающих болеть ран на лице, что уже не были столь воспалены, но выглядели не слишком приятно. – Давай-ка я по порядку с самого начала.
– А давай. И про машину! Про машину расскажи. А потом и покажи…
Рассказывать и показывать я завершил только через два часа. И эти часы были самым теплым, добрым и спокойным временем за все прошлые дни. Уютное логово Апостола казалось чем-то несокрушимым и самым защищенным местом. Чувство ложное, я это понимал, но позволил перенапряженному мозгу ненадолго поверить в эту ложь. И это позволило мне окончательно расслабить каждую мышцу израненного тела. А если посчитать все это вместе с тренировкой, горячем чаем, солидным куском жареного мяса и последовавшим сном на три спокойных долгих часа… можно смело сказать, что я побывал в раю – пусть ненадолго, но побывал.
Когда я проснулся, глубоко задумавшийся Андрей продолжал сидеть за убранным столом, подпирая голову одной рукой, а второй аккуратно вписывая мелкие слова в небольшой листок драгоценной бумаги. Старик уже знал, куда я направлюсь дальше, и неторопливо писал письма. Он ничего не говорил, а я не спрашивал, но все равно было ясно, насколько великой радостью для Апостола служит эта его завязавшаяся переписка с обитателями Бункера.
Еще час я потратил на столь же неспешные вдумчивые сборы, тщательно собирая рюкзак и заполняя нарты. Нагрузившись избранной добычей, остальное я оставил в вездеходе, после чего попрощался ненадолго со стариком и ходко побежал к Бункеру, волоча за собой нарты. Подкатывать на гусеничной машине я не собирался. За такое ценное имущество убивают без малейших раздумий и сожалений. Центр не упустит своего шанса заполучить средство передвижения – и я их даже не осуждал. В подобном месте… выживают, а не живут. Когда будущее столь же серо и туманно, как и настоящее, поневоле отбросишь этические кодексы и вооружишься древним правилом наших далеких предков – ешь или будешь съеденным.