После звонка Анны Кирилл вещей не собрал и на вокзал не поехал. На следующий день, облачившись в привычные джинсы, куртку-ветровку и кроссовки, закинув на спину небольшой рюкзак, он направился к остановке автобусов, имевших конечными целями своих маршрутов дачные загородные поселки. Именно в поселок Луговку Кирилл и намеревался ехать.
В рюкзаке находился металлический ящичек – стерилизатор для шприцев. Его Кирилл позаимствовал из запасов матери, работающей старшей медсестрой в одном из городских стационаров.
Разумеется, не медицинские инструменты либо медикаменты находились в ящике. В нем, обернутые в плотный полиэтилен, лежали доллары. Настоящие американские доллары, в количестве пяти тысяч.
А также расписка, написанная собственноручно Зарецким С. В. (бывшим работодателем Кирилла) и удостоверяющая, что эти деньги выданы Смирнову К. А. в качестве неустойки за досрочное расторжение контракта.
Конечно, тот контракт, согласно которому Кирилл на полставки должен был работать водителем у г-на Зарецкого, того не стоил. Кирилл не знал, на какие рычаги Анне пришлось нажать, чтобы Зарецкий выплатил ему пять "штук" гринов, но определенно Анна сумела это сделать. За двенадцать лет жизни с Зарецким она наверняка отлично изучила не только его сильные, но и слабые стороны, и была достаточно умна, чтобы этим воспользоваться.
…Наконец, автобус остановился напротив указателя "Луговка", и Кирилл, спрыгнув на землю, зашагал по проселочной дороге к полузаброшенному дачному поселку, где находился двухэтажный коттедж, некогда принадлежавший отцу Анны – профессору Васнецову.
Именно этот коттедж являлся местом интимных встреч двадцатидевятилетней супруги банкира и двадцатитрехлетнего студента, ее личного водителя.
Приблизившись по заросшей бурьяном тропинке к дому, Кирилл нагнулся и нашарил под третьей ступенькой крыльца ключ (впрочем, замок на двери коттеджа был настолько прост, что его умеючи можно было вскрыть и шпилькой).
Войдя в дом, Кирилл осмотрелся. Похоже, Анна не приезжала сюда с момента их последней встречи.
Камин, рядом – им, Кириллом, заготовленный запас поленьев. Старая тахта, старинные "венские" стулья, дощатый, покрытый дешевой клеенкой стол… Он вспомнил, как Анна говорила, что после смерти отца не хочет продавать этот дом -слишком много хороших воспоминаний с ним связано…
Кирилл прошел в соседнее помещение – что-то вроде кухни, где стояли старинный буфет, допотопный холодильник, электроплитка… Откинул с пола довольно потертый половик и потянул за кольцо, вмонтированное в крышку подпола.
Пахнуло землей, сыростью, плесенью… Бывая тут, Анна не пользовалась подполом вообще.
Кирилл достал из рюкзачка предусмотрительно захваченный фонарик и осторожно начал спускаться вниз по довольно крутым ступеням. Несколько крыс при его появлении с писком разбежались по углам (впрочем, крысы его совсем не пугали, разве что вызывали отвращение).
Наконец, оказавшись на земляном полу, Кирилл извлек из рюкзака и саперную лопатку. Начал копать в одном из углов подпола ямку – достаточно глубокую, чтобы в ней мог поместиться медицинский стерилизатор (чтобы ненароком не открылся, Кирилл обмотал его поверху изолентой).
Закопав ящик и тщательно утрамбовав землю, он поднялся наверх, аккуратно поправил половик. Тут деньги будут в сохранности… лишь бы Анне либо ее бережливому супругу не взбрело в голову до осени продать этот домишко.
Или тоже хуже – снести.
"Риск есть всегда, – подумал он,– Ни в одном деле не обойтись без всякий "если", "а вдруг" и прочем…"
Он присел на тахту, взглянул на камин. Разжечь его? Зачем? Чтобы разбередить недавние воспоминания?
"Если тебя невозбранно отпустили, не значит…"
Может, и впрямь рвануть куда глаза глядят? А пожилая мать? А Ирина, младшая сестра-школьница? Мать ведь уже насторожили деньги, что принесла Анна в его отсутствие ("Сейчас такие суммы платят за работу?") Его ответ, что для Зарецкого эти деньги – капля в море, мать не слишком успокоил.
Теперь он уедет, бросив сдачу сессии, и тем самым даст матери дополнительный повод для беспокойства, а нужно ли ей это, в ее годы, с ее больным сердцем?
Наконец, он решил: раз уж от Анны более вразумительных объяснений не добиться, надо посоветоваться с лучшим другом – Орловым.
Орлов работал в агентстве "Феникс" под началом Ручьёва. Инженер по образованию, он отвечал за технические средства безопасности.
* * *
– Да, Студент, – протянул Орлов – обаятельный парень с густой соломенной шевелюрой и выразительными светло-карими глазами, – Выходит, ты попал… Хотя чего еще можно было ожидать? Удивляюсь, как Зарецкий вообще позволил тебе спокойно уйти…
– Значит, считаешь, что все, о чем она говорила, серьезно? – спросил Кирилл, – К слову, ты предполагаешь, что именно может мне угрожать?
Орлов запустил пятерню в свою буйную шевелюру.
– Да что угодно. Начиная с того, что поздним вечером, в каком-нибудь глухом дворике, ты получишь удар по черепу, от которого не поднимешься, заканчивая… тебе известно, что Зарецкий при желании способен половину городской ментовки скупить? Я не говорю – всю, ибо другая – большая – половина давно раскуплена.
– Ну спасибо. Обнадежил, – Кирилл сделал глоток минералки из стакана (разговор происходил в холостяцкой "берлоге" Орлова).
– А думать надо, Студент, головой! – Орлов неожиданно повысил голос, – Головой, а не другим местом! Что, Ольге замену найти не мог среди студенточек? Или в вашем вузе они одна страшней другой? С чего это вдруг потянуло на замужнюю даму, вдобавок много старше тебя?
– Ненамного, всего на пять с половиной лет. И вообще, не это имело значение, – и еле слышно добавил, – Тебе не понять.
– Ну где уж, нам уж… – ернически протянул Орлов, – Мадам пресытилась породистыми самцами, потянуло на мальчиков…
– Я тебя сейчас ударю, – очень четко сказал Кирилл.
Орлов пренебрежительно махнул рукой и закурил. Выпустил к потолку узкую струйку дыма, посмотрел на Кирилла, как тому показалось, с сожалением.
– Мальчишка ты… до сих пор. В некоторых вещах. Она же изначально знала – если заставят платить за этот ваш общий грех, то не ее, а тебя… В этой игре свои правила. К примеру, спутался бы ты с женой сантехника Васи Сидорова – и что? Вася набил бы супруге морду, да и все. Может, захотел бы набить морду и тебе…
– Хотеть не вредно, – слабо усмехнулся Кирилл – кандидат в мастера спорта по дзюдо.
– Разумеется, – кивнул Орлов, – Однако, тут другой расклад. Она красавица, светская, рафинированная… переводчик по образованию, папа был доктором наук… Для Зарецкого она своего рода "визитная карточка". И бить такой женщине морду? Вообще давать пищу для сплетен? Позволить, чтобы болтали, что она самому президенту "Мега-банка" рога наставила со студентом?
Исключено, абсолютно. К тому же, – сощурился Орлов, – Не забывай – у нее имеется своего рода джокер. Надежный джокер…
– Ручьёв? – пробормотал Кирилл.
– Именно, – кивнул Дмитрий, – Говорят, у Зарецкого с Ручьёвым – своего рода пакт о ненападении. Зарецкий закрывает глаза на "дружбу" супруги с владельцем "Феникса", владелец "Феникса" периодически оказывает президенту "Мега-банка" услуги… разного рода. И по части безопасности, и по части сбора нужной информации… короче, конфиденциального характера.
– Гадюшник, – буркнул Кирилл, краснея.
– Брось, – отмахнулся более опытный и циничный Орлов, – Везде так. Только возможности не у всех. И масштабы разные.
– Не стерва она, – тоскливо сказал Кирилл, – Ей, думаю, тоже сейчас несладко…
– Ей! – фыркнул Орлов, – Ты о себе думай, а уж она-то о себе позаботится, будь уверен. И вообще, отнесись к ее словам с максимальной серьезностью – дама наверняка знает, что говорит. Некуда ехать? В Астрахань махни, у меня там дядька по отцовской линии, отличный мужик… Я ему звякну, обрисую ситуацию, примут тебя как родственника… Нет денег на дорогу – я выручу.
Кирилл опять почувствовал жар в щеках.
– Да нет, дело не в этом. А сессия? Я не для того поступал, чтобы бросать через год. И потом мать… Ей как я все объясню? Нет, – по примеру Орлова взъерошил пятерней свои густые волосы, только куда более темные и подстриженные короче, – Вот сдам сессию, а там видно будет.
А пока стану избегать темных подворотен, – сверкнул короткой белозубой улыбкой.
Орлов молча пожал плечами. Взгляд его выразительных глаз ясно говорил, что порой упрямство и глупость – синонимы.
* * *
– Здравствуй, "Ржевский", – скромно сказал вошедший в кабинет руководителя "Феникса" худой, лысеющий мужчина в очках, чья заурядная внешность отнюдь не соответствовала его незаурядной натуре.
– Петр Николаич! – воскликнул Ручьёв, вставая из-за стола и направляясь навстречу посетителю (при этом на его лице вспыхнула вполне искренняя, широкая улыбка), – Каким судьбами?
– Да так… проездом, – Григорьев тонко улыбнулся, – Проезжал мимо твоей конторы и думаю – а дай, мол, заеду…
– Всегда счастлив видеть, – Ручьёв крепко пожал протянутую руку и жестом гостеприимного хозяина указал Григорьеву на мягкое и удобное кресло, предназначенное для посетителей, – Устраивайся. Кофейку? Или чего покрепче? – подмигнув, он взглядом указал на дверцу своего сейфа, где у него (именно на подобный случай) всегда могла найтись бутылка отличного армянского коньяка.
Григорьев сокрушенно вздохнул.
– Увы, в другой раз. Как ни пошло звучит, но я пока на службе… – и проигнорировав удобное кресло, отодвинул один из стульев, стоящих у стола для совещаний, и пристроил на нем свой довольно тощий зад.
– Ясно. Значит, по делу, – Ручьёв моментально посерьезнел.
Григорьев кивнул.
– Что ж, – нажав кнопку селекторной связи, Ручьёв попросил свою секретаршу ни с кем (без исключений) его не соединять, всех посетителей отсылать к Кравченке (его компаньону и первому заму), а также принести бутылку охлажденной минералки и два чистых стакана.
– Слушаюсь, шеф, – сказала Валентина, однако не преминула съязвить, – Я, кстати, грязных стаканов и не держу.
Ручьёв усмехнулся.
– Тем лучше, – устремил на Григорьева пронзительный взгляд, – Итак, Петр Николаевич, я слушаю…
Тот коротко вздохнул, глянул на кожаную папку, которую держал в руках, и тоже улыбнулся – правда, очень скупо. И ввиду несколько "лошадиных" зубов, далеко не столь ослепительно, как это умел делать Ручьёв.
Впрочем, повторим – внешность обманчива.
Григорьев являлся ментом, но ментом нетипичным. Во-первых, он был одним из немногих истинных профессионалов, еще каким-то чудом не сбежавших из структуры, давно скомпрометировавшей себя повальной коррупцией, ленью и пьянством.
Во-вторых, он действительно добросовестно работал.
В-третьих, и это удивляло больше всего, был даже относительно честен.
Ручьёв ценил дружбу с Григорьевым не только ради информационного обмена. Хотя, что греха таить, именно информационный обмен и являлся той почвой, на которой сошлись двое столь несхожих людей, как сын дипломата, в прошлом офицер внешной разведки Ручьёв – денди, умница, светский лев;
и офицер МВД Григорьев – не меньший умница, но далеко не красавец, а о светскости умолчим вообще – Григорьев (внешне, по крайней мере) производил впечатление затюканного жизнью и замордованного бытом отца семейства.
К слову, большая доля истины в этом имелась.
Однако, тянулись они друг к другу – владелец охранно-сыскного агентства и капитан милиции, опер по особо важным делам. Хоть повторимся – их дружба, как и любая дружба, не была лишена корысти. Правда, специфической. Информация являлась тем товаром, которым они взаимовыгодно обменивались.
…– Итак? – повторил Ручьёв, также садясь за свой рабочий стол, – В чем проблема?
Григорьев сделал пару глотков ледяной минералки из идеально чистого стакана и сказал абсолютно скучающим тоном:
– Я тут вспомнил на досуге… на досуге, "Ржевский",– бросил на Ручьёва острый взгляд и опять скромно опустил глаза, с видом, словно бы говорящим: "Я-то что? Я человек маленький…"
– И о чем же ты вспомнил? – мягко, почти вкрадчиво поинтересовался Ручьёв.
Григорьев коротко вздохнул.
– О пареньке одном. Который, вроде, когда-то на тебя работал,– еще один взгляд, словно бы спрашивающий: "Улавливаешь, к чему клоню?"
Ручьёв хмыкнул. Что могло означать как утверждение, так и отрицание.
– Фамилия еще у него такая простая, что очень сложно запомнить, – Григорьев даже лоб наморщил, делая вид, что усиленно вспоминает (нехорошее предчувствие Ручьёва, возникшее при упоминании о работавшем на него пареньке, усилилось), – То ли Сидоров, то ли Семенов, то ли Степанов…
– Смирнов, – негромко подсказал Ручьёв.
– Может, и Смирнов, – согласился Григорьев, – Даже скорее всего. Вот внешность у него запоминающаяся – высокий, темноглазый… слегка цыганистый, на мой взгляд, но… красивый парнишка, чего уж там. От девочек, думаю, отбою нет.
Ручьёв кривовато улыбнулся.
– Так. И к чему ты о нем вспомнил, Петя? Дочку не за кого сосватать? Так огорчу тебя, Григорьев, при всех внешних достоинствах у парня за душой – ни гроша. Гол как сокол.
Правда, трудолюбивый… вроде, – несколько рассеянно добавил Ручьёв, закуривая излюбленный "Данхилл" (предварительно, конечно, предложив сигарету Григорьеву. Тот не отказался, как никогда не отказывался и от хорошего коньяка).
– Трудолюбивый? – Григорьев чуть сощурился, – А на каком поприще трудится? Коноплю, может, выращивает? Или крэк усиленно толкает на дискотеках?
– Что? -от неожиданности Ручьёв затушил только что раскуренный "Данхилл", – Хочешь сказать, парень в наркодилеры подался? Ты уверен?
– Нет, – Григорьев прямо и твердо посмотрел Ручьёву в глаза (этот умный взгляд не мог принадлежать "затюканному подкаблучнику"), – Лично я совсем не уверен. Во всяком случае, при первом знакомстве с этим мальчишкой у меня сложилось о нем хорошее впечатление – взгляд ясный, лицо открытое… Согласись, не слишком походит на наркошу, верно? Да если еще учесть тот его геройский поступок в отношении подруги… Кстати, как они? Сложилось что у них или…
– Или, – буркнул Ручьёв, – Впрочем, откуда мне знать? …А вот ты как узнал насчет дури?
– Точно-то и я ничего не знаю, – сказал Григорьев задумчиво, – Ничего ведь, "Ржевский", еще не доказано… и, может, не будет доказано. Может, окажется, что просто оговорили парнишку… напраслину возвели, как выражались в старину. Вот, к примеру, нагрянут к нему домой с обыском – а там чисто… Что тогда? Заново станут трясти того, кто эту пресловутую напраслину возвел… и, может, даже вытрясут что-то существенное.
– Ну, а если найдут? – немного подсевшим голосом спросил Ручьёв.
Григорьев сокрушенно вздохнул.
– В этом случае плохи его дела… Насколько мне известно, влиятельных заступников он не имеет? И хоть "корни" у парнишки, вроде, кавказские, вряд ли у него есть связи хотя бы с рыночной мафией, верно?
– Не думаю, – Ручьёв отошел к окну и рассеянно повторил, – Не думаю…
Потом повернулся к Григорьеву лицом и отрывисто спросил:
– Хорошо. Какова фора?
Григорьев откашлялся.
– По моим сведениям, в конце этой недели все случится. Или начале следующей.
Я ведь случайно обо всем узнал, "Ржевский"… и только сегодня утром. Ты не думаешь, что копают-то под тебя? Как-никак, парень год на тебя отпахал…
– И год, как уволился, – мягко заметил Ручьёв.
– Ну, на безрыбье, сам знаешь…
– По сути ты прав, – Ручьёв вернулся за стол, вскинул на Григорьева потемневшие глаза, – Но в данном случае, думаю, ошибаешься. Не я причина тому, что парня утопить собираются… как кутенка, – еле слышно добавил он.
Григорьев со скучающим видом посмотрел на длинный стобик пепла на своей сигарете и стряхнул его в пепельницу именно в тот момент, когда он был готов свалиться на стол или на пол.
– Ну, это уж не мои проблемы, "Ржевский". Я тебе информацию слил, ты имеешь право ею воспользоваться или, напротив, умыть руки… это уже твои дела. Я к тебе, собственно, совсем по другому вопросу явился.
– Валяй, – вздохнул Ручьёв, и Григорьев наконец раскрыл лежащую перед ним папку.
– Есть один человечек… Настолько мелкая, на первый взгляд, сошка, что начальство категорически отказалось выделить ресурсы, дабы интенсивно его прощупать.
– Конечно, – усмехнулся Ручьёв, – В вашей конторе с ресурсами всегда туговато…
– Вот я и вспомнил о тебе, "Ржевский". Подумал – вдруг по старой памяти, по старой дружбе окажешь содействие? Я в свою очередь тоже в долгу не останусь…
– Лис, – проворчал Ручьёв, – Ну да ладно. Кто у кого в долгу окажется, жизнь рассудит. Валяй, выкладывай без утайки, что ж это за "птица", которая так сильно тебя интересует…
– Если уж совсем быть точным, интересует не столько он, сколько его связи. Контакты. Признаюсь, это очень меня интересует…
Ручьёв взял протянутую Григорьевым папку, опять вскинул на него глаза.
– Сроки?
– Тут я тебя не ограничиваю, зная, что парни твои работают очень оперативно…
– Многовато лести для одного раза, – заметил Ручьёв, – Да Бог с тобой, Григорьев. Сегодня я тебе пригожусь, а завтра… кто знает?
– Ну, а насчет этого парня? Смирнова? – осторожно спросил Григорьев, – Не пригодился я, выходит, тебе?
Ручьёв поморщился.
– Чтобы я имел дело с наркомафией? Марался… об эту мразь? Да и о ком речь-то идет? О "шестерке" мелкой, наркодилере… – слегка сощурился, – К слову, ты уверен, что сведения твои верны? Я вот лично не уверен… Представь – что, если парню уже слили инфу о том, что на него настучал его подельник? И он уже пустился в бега? А нет человека – нет проблемы, так, Григорьев? К сентябрю дело это будет похерено наверняка – у ваших доблестных парней куда более серьезных забот хватает, нежели отлавливать какого-то наркошу…
Григорьев бросил на Ручьёва очередной острый взгляд.
– Ну, если человека и впрямь нет в городе… то ты, "Ржевский", как ни прискорбно, но, пожалуй, прав.
– Да. Я во многом оказываюсь прав, в конечном итоге, – согласился Ручьёв без ложной скромности.
После ухода Григорьева (он уговорил-таки мента выпить на посошок граммов пятьдесят превосходного коньячку) Ручьёв вышел в приемную.
Валентина, его секретарша, оторвавшись от монитора компьютера, вскинула на шефа свои колдовские изумрудные глаза.
– Разыщи мне, солнышко, Орлова. И срочно. Чем бы он там не был занят.
– Поняла, шеф, – кивнула Валентина, – Сделаю сей момент.
– И кофейку свари. Покрепче, – одарив секретаршу мягкой улыбкой, Ручьёв снова удалился в свой кабинет и не вспоминал о возникшей перед ним проблеме до тех пор, пока в дверь осторожно не постучали, после чего в нее просунулась взлохмаченная башка молодого симпатичного мужчины.
– Вызывали, шеф?
– Вызывал, – согласился Ручьёв, – Проходи… беседа будет приватной.
Дмитрий кивнул. По довольно тяжелому взгляду шефа было ясно – беседа будет не только приватной, но и возможно не слишком приятной.
– Как дела, как настроение? – поинтересовался Ручьёв после того, как "гюрза" пристроил свой поджарый зад на том же стуле, где пять минут назад пристраивал свою тощую задницу ушлый следак Григорьев.
– Да как… настроение рабочее, – Дмитрий в меру ослепительно улыбнулся. В каком настроении находится шеф, определить его непроницаемому лицу возможным не представлялось.
И это, конечно, не воодушевляло.
– Слышал, по угонщикам работаешь? На Богданова? – поинтересовался Ручьёв. (Богданов – сыскарь экстра-класса, – ведал в агентстве Ручьёва непосредственно сыском. Непосредственно охраной ведал Кравченко.
Ручьёв ведал и тем, и другим. Он руководил.)
"Гюрза" кивнул.
– Могу представить отчет, шеф.
– Пока не к спеху, – небрежно сказал Ручьёв и, встав из-за стола, подошел к окну.
За окном снова моросил дождь. Лето осчастливило горожан несколькими солнечным деньками, после чего все вернулось на круги своя.
Ручьёв некстати подумал, что Анна любит дождь.
Анна любит дождь, любит подснежники, спелые персики сорта "нектарин", группу "Пикник"… любит мальчишку, чью задницу Ручьёв намеревался прикрыть.
Его, Ручьёва, она не любит (хоть периодически и врет обратное).
Он сказал себе: "Не время раскисать" и снова посмотрел на Орлова – одного из самых смышленых и обаятельных сотрудников агентства.
– Ну, а приятель твой как поживает? – спросил он скучающим тоном, – Студент?
"Студентом" прозвали Кирилла Смирнова (не иначе, за юный и благополучный вид), когда он служил в агентстве и лишь собирался поступать в технический вуз.
Орлов немного покраснел.
– Да как… нормально. Сессию сдает.
– Успешно? – поинтересовался Ручьёв.
Орлов кивнул.
– Иначе нельзя – стипендию потеряет, а в его положении, сами понимаете…
– Понимаю, – отозвался Ручьёв несколько рассеянно и, вернувшись за рабочий стол, закурил. Выпустил струйку дыма в сторону приоткрытой оконной створки, сощурился.
– Учеба дело нужное, однако утомительное… порой, – снова пронзительный взгляд серых глаз переместился на лицо Орлова, – Может, и приятелю твоему отдохнуть не мешает? Обстановку сменить, развеяться… махнуть куда-нибудь в Астрахань, к примеру. (Орлов слегка закашлялся). У тебя ведь в Астрахани родня, не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – слегка сдавленным голосом ответил Дмитрий, – Так вы считаете, Студенту следует уехать?
Ручьёв сухо усмехнулся.
– Бухгалтеры, милый мой, считают. И подсчитывают. Я же даю советы. И опять же, заметь, нечасто.
– Понятно, – пробормотал Орлов. Снова вскинул на шефа свои выразительные светло-карие глаза.
– И когда, Сергей Саныч?
– Вчера, – Ручьёв повернулся к компьютеру, пробежался пальцами по клавиатуре, давая понять "гюрзе", что разговор окончен.
Орлов поднялся из-за стола.
– Последний вопрос, шеф, если можно.
Ручьёв вопросительно приподнял брови.
– Ему предложат хлебнуть той же баланды, что и мне в свое время?
В свое время Орлова осудили по сфабрикованному обвинению, и прежде чем прокуратура внесла протест о незаконности его осуждения, Дмитрий провел в местах заключения без малого год.
Ручьёв выразительно вздохнул, выразительно посмотрел на Орлова.
– Лишний вопрос, Дима.
Орлов слегка побледнел.
– Ясно. Я свободен?
– Как птица голубь, – Ручьёв тонко улыбнулся, – Пока его кот не сцапал. Но это уже не к тебе относится, "гюрза", – и добавил уже без улыбки, – Вчера. Запомни.
– Я запомню, – кивнул Орлов, – Спасибо, шеф.
Ручьёв удивленно вскинул брови.
– За что?
* * *