Перчатка Соломона - читать онлайн

Наконец, фельдшер замолчал и в ожидании реакции уставился на главного слушателя, внимавшего ему с больничной койки, скрестив руки на груди.

Пол некоторое время, выдерживая паузу, не произносил ни слова, разглядывая собственные, укрытые одеялом, ноги, затем все-таки перевел хмурый взгляд на рассказчика.

– Значит, он начал тебе угрожать?

Кевин кивнул. Сопровождать сей жест словами ему казалось вполне бессмысленным. Галейн поднял руку и, зачесав пальцами назад густую шевелюру, тяжело вздохнул, поднимая взор к потолку.

– Это осложняет дело… – в раздумье вымолвил он, и молодой человек невольно нахмурился. Создавалось ощущение, будто у несчастного больного на его счет были какие-то свои планы, которые поведение Рэдзеро грозило нарушить. И, надо заметить, доволен Кевин этим ощущением совершенно не был – быть марионеткой, разменной монетой в игре этих двух людей ему совсем не хотелось.

– Тогда, может, стоит обратиться в полицию? – слова прозвучали прежде, чем он успел их обдумать.

По губам Пола скользнула насмешливая и, в тоже время – совершенно безнадежная улыбка.

– Полицию? – он покачал головой и, все так же продолжая изучать потолок, продолжил, – Полиция здесь не поможет, Кевин, поверь мне… Извини, что втянул тебя в это, – он опустил взгляд на собеседника и тяжело вздохнул, – Я не думал, что дело дойдет до этого. Угрозы Шона…

– Слушайте, – Энни, некоторое время честно хранившая молчание и не вмешивавшаяся в беседу брата с фельдшером, наконец не выдержала, – Но ведь его слова не были прямой угрозой. Это же был просто намек, может, не стоит так уж?..

– В устах этого человека, Энни, – Пол перевел взгляд на сестру, слегка сдвигая брови, – Даже такой намек является прямой угрозой, уж поверь мне. И, по правде говоря, я бы рекомендовал Кевину действительно оставить все эти дела, забыть обо мне и о Рэдзеро, и жить дальше… – он поморщился, – Вот только я не уверен, что Шон о нем забудет, – он потер лоб и мрачно закончил, – С ним я вообще ни в чем не уверен.

– Кроме того, что он способен перешагнуть через мой труп, – не менее мрачно откликнулся Кевин и, в свой черед вздохнув, немного опустил плечи. Энни, побледнев при этих словах, испуганно перевела взгляд с брата на нового знакомого, затем обратно.

– Он и в самом деле… Так вы знали?

Хилхэнд, поймав на себе укоризненный взор больного и только сейчас сообразив, что, пожалуй, говорить об этом в присутствии девушки не стоило бы, недовольно мотнул головой, стараясь не поморщиться при этом. Необходимость отслеживать собственные слова при обсуждении столь серьезной и, возможно, угрожающей ему самому ситуации, его несколько напрягала.

– Нет. Так сказал ваш брат, хотя и не объяснил толком ничего… Кстати, можешь приступать к объяснениям, – молодой человек, легко передав эстафетную палочку Полу Галейну, чуть приподнял уголок губ, – Мы вполне готовы выслушать тебя, не правда ли, Энни?

Девушка, на самом деле, совершенно не готовая слушать кровавые подробности общения ее брата с Шоном Рэдзеро, неуверенно кивнула и, устроившись поудобнее на краю кровати, где и сидела все это время, просительно глянула на мужчину.

– Только прошу, Пол… Без страшных подробностей, ладно?

Лицо Галейна приняло откровенно усталое выражение.

– Я постараюсь, – довольно отстраненно откликнулся он и, протерев обеими руками лицо, перевел взгляд на единственное здесь окно, собираясь с мыслями, дабы начать рассказ.

– Полагаю, ни для кого в этом городе не может быть секретом то, что кроме официальной власти здесь существует еще и власть криминальная, люди, которые делают все, что им заблагорассудится без оглядки на закон, полностью убежденные в собственной безнаказанности. Впрочем, нельзя сказать, чтобы уверенность их была безосновательна – покуда возглавляет этот конгломерат человек по имени Трес, никто и в самом деле не может их тронуть. Откуда он появился, кто он такой – этого не знает никто. Но ни для кого не секрет, что в случае неприятности, постигшей кого-то из его людей, Тресу довольно сделать один звонок и проблемы разрешаться, словно по волшебству. Никто не знает настоящего его имени, никто не видел его лица, он – это только прозвище, данное ему за то, что поговаривают, будто в настоящем его имени всего лишь три буквы. Иногда можно подумать, что Трес – фигура совершенно абстрактная, можно усомниться в самом его существовании, однако, самые приближенные знают, что он существует, общались с ним, хотя так и остались в неведении насчет его внешности. Шон Рэдзеро относится к таким приближенным. Как я уже говорил, парень достаточно опасен для того, чтобы работать на Треса, но при этом достаточно умен, чтобы, притворяясь подчиненным, создать практически полноправное партнерство. Этот человек олицетворяет собою одно из самых, на мой взгляд, страшных сочетаний – в нем прекрасно уживаются и ум, и сила, и невероятная жестокость вкупе с безжалостностью… Говоря начистоту, я никогда не хотел попасться ему на пути, ибо, хоть и не считаю себя слабаком, но все же опасаюсь и всегда опасался после этой встречи более не увидеть неба, – он перевел взгляд за окно, где синел чистый, ясный небосклон и, вздохнув, продолжил свой безрадостный рассказ, – Однако, случилось так, что мне все-таки довелось пересечься с этим парнем. И началось это с того, что я, очень давно разыскивая одну, важную мне и, как я полагал, только мне, информацию, неожиданно нашел ее. Произошло это и в самом деле случайно, однако, заполучив в процессе поисков некоторую паранойю, я предпочел уничтожить все ее следы, сохранив лишь в своем сознании, да в виде шифра, что, впрочем, было довольно равноценно, поскольку шифр этот понять и прочесть способен только я. Я так и поступил, не раздумывая, да и, признаюсь, в глубине души не слишком-то веря, что кого-то еще может заинтересовать такая ерунда… Но, как показала практика, я в глубине себя ошибался, тогда как паранойя моя оказалась абсолютно права, ибо Трес тоже интересовался этим. И, узнав о том, что кто-то по имени Пол Галейн добрался до нужных сведений раньше него, он, разумеется, возжелал побеседовать со мною по душам. Однако, коль скоро внешность свою он скрывает, демонстрировать ее незнакомцу он, конечно, не захотел, посему провести воспитательную беседу поручил своему цепному псу, своему страшному партнеру – Шону Рэдзеро.

Мужчина замолчал, переводя дух. Говорить он пытался, действительно избегая страшных подробностей, как того просила его сестра, однако, немного увлекаясь собственным рассказом, сбивался и сейчас изо всех сил пытался сообразить, как помягче пересказать ту самую беседу, о которой упомянул. Наконец, все еще не уверенный в том, что избрал верный путь, он продолжил.

– Не подозревая о тучах, сгущающихся над моей головой, я продолжал спокойно жить своей жизнью – занимался делами, ездил за покупками, ходил в гости к сестре… Так случилось и в тот раз, неделю назад. Я зашел в знакомый подъезд, намереваясь подняться на третий этаж, но успел сделать лишь несколько шагов, когда кто-то невидимый схватил меня сзади и приставил нож к моему горлу. Я замер, ничего не понимая, а незнакомец тихо произнес, что Тресу нужна от меня некоторая информация, и что я, должно быть, понимаю, какая. Я понимал. Понимал прекрасно, – я не мог знать ничего, кроме того, что было важно мне, что могло бы заинтересовать такого человека, как Трес. Но предоставлять ему эти сведения я не собирался, поэтому попытался сделать вид, что не имею понятия, о чем идет речь. Как сознаю сейчас, в этом и была моя ошибка – играть со столь опасным человеком нельзя, это может иметь слишком… далеко идущие последствия. Я плохо помню, что происходило дальше. Он держал нож у моего горла, я был морально готов к тому, что он перережет мне его, но вместо этого вдруг ощутил укол. Или сначала последовал удар?.. Я помню, он оглушил меня, а укол, быть может, сделал уже в квартире… Как бы там ни было, а в голове помутилось практически сразу, во всем теле появилась какая-то очень неприятная, гадкая слабость и я, почти не в силах держаться на ногах, стал наваливаться на него. Он легко подхватил меня и поволок к лифту. Я шел, совершенно не в состоянии сопротивляться, шатаясь, как пьяный; шел, думая, что поднимаюсь на эшафот, но не мог не идти. Помню, как ярко высветилась нажатая им кнопка в лифте, как полыхнула в моем сознании цифра на ней – цифра три… Потом… – мужчина неуверенно потер лоб, – Помню несколько дверей, он открыл одну, втолкнул меня внутрь… Не отпирал, а просто открыл – должно быть, знал, что отпирать будет неудобно и подготовился. Я упал. Дальнейшее рассказывать не буду, не хочу пугать подробностями, но было больно и как-то особенно отвратительно – я не мог шевелиться, не мог сопротивляться, в какой-то момент я почувствовал, что не могу даже говорить – язык как будто одеревенел, мне казалось, что я умираю или даже, быть может, уже умер. Не знаю, сколько времени это продолжалось. Иногда я терял сознание, потом приходил в себя. Он все время повторял что-то, требовал отдать… Но отвечать я не мог. Потом все закончилось и я, в очередной раз придя в себя, с удивлением услышал, что он вызывает скорую – вероятно, осознал, что несколько перестарался и что информации от меня ему получить не удастся. Я помню еще, как он сказал мне, что машина скоро прибудет и что сегодня я не умру, после этого отключился. Когда пришел в себя, в комнатушке уже был Кевин.

Пол умолк, всем своим видом давая понять, что рассказ завершен. О своем общении с Рэдзеро он говорил отстраненно, словно бы не придавая особого значения собственным словам, однако, Кевин, пристально следящий за рассказчиком, заметил несколько раз скользнувшую по его лицу тень боли и, понимая, что вспоминать о случившемся ему достаточно неприятно, тяжело вздохнул. Задавать вопросов, могущих опять всколыхнуть болезненные воспоминания больного ему совершенно не хотелось, но кое-что не давало ему покоя и не уточнить этого он просто не мог. Ему казалось даже, что не имел права.

– Что же он просил тебя отдать? – негромко произнес фельдшер, и Энни, по-видимому, в массе неприятной информации упустившая эти слова брата, вздрогнув, подняла голову. Сам Галейн, хмурясь, недоуменно глянул на собеседника.

– Что?

– Ты сказал, Шон требовал, чтобы ты что-то отдал, – напомнил молодой человек, чуть сдвигая брови, – Что? Неужели ты, в угоду паранойе, носишь шифровку с собой?

Повисло молчание. Пол, склонив голову набок, пристально изучал до удивительного внимательного и догадливого собеседника, Энни, переводя взгляд с одного на другого, молча ожидала ответа брата. Говорить что-либо сейчас она не хотела, не очень-то хорошо и зная, что в такой ситуации можно сказать.

Наконец, мужчина, все так же не произнося ни слова, легко усмехнулся и, неожиданно подняв руки, легким, уверенным, явно многократно отточенным движением, вынул из уха серьгу, затем протягивая ее растерявшемуся фельдшеру.

– Смотри.

Кевин неуверенно принял протягиваемый ему предмет, внимательно изучая его. Однако, ничего необычного взгляду его не предстало – он сжимал в пальцах самую обыкновенную сережку, кольцо со свисающим с него металлическим крестом, быть может, нетривиальную по форме, но более ничем не примечательную. Он поднял голову и вопросительно приподнял брови. Пол, пристально следящий за ним, чуть покачал головой. Похоже было, что внимательность фельдшера начинает разочаровывать его.

– Она ровная?

Вопрос на несколько мгновений поставил молодого человека в тупик. Он вновь опустил взгляд на серьгу в своих руках, неуверенно провел пальцем по металлической полоске – нижней части креста, и, нахмурившись, склонил голову набок, поворачивая предмет к свету и старательно вглядываясь в него.

– Здесь какие-то точки, полоски… Плохо видно… – голос парня прозвучал неуверенно, однако, почти сразу, подстегнутый внезапной догадкой, обрел твердость, – Азбука Морзе?

Галейн довольно улыбнулся. Сидящему перед ним парню он доверял и, хоть и не особенно рвался раскрывать все свои тайны, тем более в присутствии сестры, которая могла бы заволноваться, все же обрести в его лице союзника был рад, тем более, что союзник этот производил впечатление человека, можно сказать, перспективного.

– Ты и в самом деле очень умный парень, Кевин, – произнес он и, кивнув, протянул руку за серьгой, дабы вернуть ее на законное место, – Но она несколько… адаптирована под мои нужды и запросы.

– И прочесть ее способен лишь ты… – медленно проговорил его собеседник, отдавая требуемый предмет. Пол, не отвечая, согласно моргнул, вдевая серьгу обратно в ухо.

Фельдшер неодобрительно покачал головой. Поведение столь яростно защищаемого им на протяжении всей последней недели человека выглядело откровенно безрассудным, очень рискованным и, в свете присутствия в его жизни таких людей, как те, о которых сам он только что говорил, даже глупым, чем совершенно не устраивало самого Хилхэнда. Как можно, в конце концов, защищать человека, который сам с радостной готовностью лезет на рожон?

– Лучше всего все прятать на виду, – Галейн пожал плечами и, ухмыльнувшись, слегка подмигнул ему, – Не думаю, что Тресу или Рэдзеро известно, где именно записан сам шифр. Им хочется, чтобы я рассказал все сам и, пока они пребывают в уверенности, что других путей узнать информацию у них нет – я в безопасности. Потому что как только я стану им не нужен… – Пол поморщился и с неохотой продолжил, немного понижая голос, – Если Шон Рэдзеро решит избавить мир от чьего-то существования, этого человека не спасет ничто – ни крепкие засовы, ни стены, ни люди с оружием… И я бы не хотел оказаться в таком положении. Ты чего?

Кевин, без особенного внимания слушая Пола, сидел, закрыв лицо руками. Услышав обращенные к нему слова, он вздрогнул и, продолжая касаться одной рукой лба, другой потер переносицу. В лице его явственно угадывалось какое-то напряжение.

– Очень много информации… – голос молодого человека прозвучал несколько приглушенно, – Голова разболелась. Слушайте… вы не против, если я пойду попрошу у Гилберта таблетку?..

Энни, переглянувшись с братом, удивленно моргнула. Спрашивать разрешения в подобной ситуации показалось ей немного странным, однако, учитывая некоторые, уже знакомые ей, аспекты поведения этого парня, было довольно предсказуемым.

– Иди, конечно, – озвучил ее и свое мнение брат, слегка пожимая плечами и, проводив молодого фельдшера, идущего к выходу из палаты чуть пошатываясь и непрестанно держась за голову, взглядом, повернулся к сестре.

***

В далекой вышине раскатисто громыхнуло и по подоконнику забарабанили твердые капли неожиданно хлынувшего ливня. Сильный порыв ветра подхватил его косые струи и резко швырнул в окно, словно стараясь, вышибив его, проникнуть в комнату. Деревья, сгибаясь под жестоким натиском беспощадного урагана, зашумели листвой, закачались, заметались за стеклом, царапая его ветвями.

Молодой человек, расслабленно полулежащий в глубоком мягком кресле, оторвался от книги и, запрокинув голову, бросил равнодушный, бездумный взгляд на окно. Океанский шторм, бушующий на немного пожелтевших от времени страницах, казалось, вырвался из повествования, воплощаясь в реальности и теперь, лишенный возможности играть с волнами, грозил обратить весь город в море.

Парень мотнул головой, сбрасывая легкое наваждение и, взъерошив по старой привычке светлые волосы, устроился поуютнее, немного присползая в кресле, закидывая длинные ноги на стоящий возле него круглый пуф и, вновь обращая свой взгляд к книге, погрузился в морскую битву, разыгрывающуюся на ее страницах.

На улице продолжала неистовствовать непогода, в романе дьявольский ветер рвал паруса, сбивая суда с курса и сшибая их бортами, но в маленькой гостиной небольшого двухэтажного домика было уютно и тепло. Высокий торшер позади кресла давал довольно света для чтения, с кухни тянуло приятным, будоражащим аппетит, ароматом и доносилось тихое побулькивание, и вся эта обстановка навевала такое умиротворение, такое спокойствие, что неожиданно раздавшийся в почти абсолютной тишине телефонный звонок заставил молодого человека вздрогнуть.

Оглянувшись по сторонам и обнаружив противно верещащий (играла его любимая мелодия) аппарат на тумбочке, находящейся вполне в пределах его досягаемости, парень вздохнул и, пытаясь одновременно не изменить положения, дотянуться до телефона и удержать книгу, едва не уронил последнюю. Тихо чертыхнувшись, он с видимым неудовольствием, но все же достаточно легко поднялся на ноги и, схватив мобильный, безо всякого энтузиазма принял вызов. Номер на дисплее не был ему знаком, и в тоже время не оставлял сомнений в личности абонента – с неизвестных номеров мог звонить лишь один знакомый ему человек.

– Слушаю, – голос его звучал спокойно, размеренно, но с ясно прослеживаемыми в нем нотками холода, – Трес?

– Только не делай вид, что не узнал, – отвечающий ему голос так и сочился насмешкой, – Появилась новая информация. Что ты выяснил?

Парень, словно забыв о том, что собеседник не видит его, равнодушно пожал плечами.

– Пока ничего.

– Кажется, я велел тебе найти Дикса, – судя по тону, говорящий явно нахмурился. Его собеседник фыркнул.

– Знаешь, я не могу выйти на улицу и спрашивать каждого встречного, не Дикс ли он. На парня не так просто выйти, тем более, что кроме прозвища о нем ничего неизвестно… – он ухмыльнулся и провокационно прибавил, – Как странно, мне это напоминает еще кого-то. Не знаешь случайно, кто это может быть?

– Я не предрасположен к шуткам, Рэдзеро, – в голосе говорящего зазвенела сталь, однако, на собеседника его это явно не произвело должного впечатления. Зевнув, он оглянулся через плечо и, снова опускаясь в мягкое кресло, опять закинул ноги на стоящий перед ним пуф.

– Тебе определенно надо развивать чувство юмора, босс, – говорил молодой человек нарочито развязно, словно желая продемонстрировать свое несколько наплевательское отношение к тому, кого звал «боссом», – Что там у тебя за информация?

В трубке повисло недолгое молчание; откуда-то донесся плохо различимый шум. Парень, вслушавшись, сумел различить несколько голосов и чьи-то шаги.

– Потом сообщу… – ответ прозвучал немного отстраненно, чудилось, что человек, именующий себя Тресом, куда-то спешит, – Найди Дикса, Шон. И побыстрее!

– Вас понял, босс, – Шон, ухмыльнувшись приказу, равнодушно отодвинул телефон от уха и, прерывая разговор, сбросил вызов. А затем, лениво потянувшись, почти бросил аппарат обратно на тумбочку и снова схватил книгу, абсолютно не намереваясь портить столь чудесный и умиротворенный вечер поисками какого-то парня. Взгляд его безошибочно выхватил из текста предложение, на котором он был прерван и блондин, вновь расслабленно устроившись в кресле, с наслаждением снова погрузился в чтение.

– Все готово!

Женский голос, донесшийся с кухни, заставил молодого человека, тяжело вздохнув, бросить на любимое произведение взгляд, полный страдания. Чувствовалось, что спокойно почитать ему сегодня не удастся.

– Сейчас иду, – не слишком громко и достаточно равнодушно отозвался он и, искренне намереваясь лишь дочитать начатое предложение, опять уткнулся в книгу. Морская битва на ее страницах продолжалась, набирала обороты, события все накалялись и секунды, беззастенчиво слагаясь в минуты, полетели мимо молодого человека, мгновенно забывшего обо всем на свете, в какую-то неведомую даль.

Очнулся он от того, что книга в его руках пару раз странно дернулась и слуха его коснулся негромкий стук. Непонимающе заморгав, он поднял взор, с большим трудом снова отрываясь от повествования и растерянно воззрился на стоящую рядом с креслом пожилую женщину, только что постучавшую костяшками пальцев по обложке его любимого издания.

– А?..

– Я сказала, что все готово, – женщина, мягко улыбаясь, слегка покачала головой, – В который раз ты уже перечитываешь эту книгу?

Блондин, со вкусом потянувшись, заложил повесть чем-то, попавшимся ему под руку и, скинув ноги с пуфа, легко поднялся, пожимая плечами.

– Не помню. Но она помогает мне расслабиться, а расслабление, как тебе известно, – вещь достаточно необходимая, – и, завершив тираду обворожительной улыбкой, он уверенным шагом направился в сторону ванной комнаты, дабы вымыть перед ужином руки.

Собеседница последовала за ним.

– Однако с твоим образом жизни не стоило бы так сильно отключаться от всего окружающего. Это может сослужить тебе плохую службу, Шон.

– Брось, ба, – в ванной зашумела вода, возвещающая о начале водных процедур и парень несколько повысил голос, перекрывая ее шум, – Ты прекрасно знаешь, – так расслабиться я могу только здесь. Я же не дурак, чтобы позволять себе отключаться, находясь на работе.

Женщина, предпочитая ничего не говорить, слабо кивнула и, вздохнув, чуть покачала головой. Она была еще далеко не стара и, вопреки расхожему мнению, витавшему некогда среди сплетников, «старушкой» называть ее было бы слишком преждевременно, – она лишь начинала входить в пору своей прекрасной, роскошной осени, только приближаясь к царственному увяданию. Но жизнь ее, еще могущая бить ключом, была всецело посвящена внуку – никого иного не видела она вокруг, ничьи дела не интересовали ее и ничьим словам она не верила так, как всегда верила ему. Впрочем, нельзя сказать, чтобы она полагала свою жизнь хоть сколько-нибудь пустой, или не была удовлетворена ею, – нет, совсем наоборот, ей казалось, что более полной, чем сейчас, жизнь ее быть попросту не может.

Внука она обожала. Получив его, этот подарок непутевой дочери, рожденной ею в достаточно раннем возрасте, когда ей самой едва исполнилось тридцать лет, она привязалась к мальчику мгновенно, заботилась о нем так, как не каждая мать может заботиться о родном сыне. Она растила его после побега дочери, она его воспитывала, учила, помогала с уроками, она любила его безумно и сильно, гордясь им вопреки даже тому, кем он стал.

Шон платил ей тем же. Вновь вопреки мнению сплетников, обвинявших его едва ли не в убийстве бабушки, он обожал ее, за нее готов был любому перегрызть глотку, старался заботиться изо всех сил, обеспечивая ее быт и, хоть и жил постоянно на другой квартире, был довольно частым гостем в приобретенном им для нее домике.

И поэтому сейчас он говорил чистую правду – нигде, кроме как здесь, полноценно расслабиться он не мог. И поэтому бабушка, прекрасно понимая, что внук не обманывает ее (она знала, что ее он не обманывает никогда), тем не менее, волновалась, беспокоилась за него, опасаясь вероятных неприятностей.

Вода в ванной перестала шуметь. Молодой человек, небрежно вытерев руки висящим на крючке пушистым полотенцем, провел ладонью по волосам, вновь взъерошивая их и, уже покидая ванную комнату, оглянулся на себя в зеркало. На губах его возникла кривоватая улыбка, таящая в себе насмешку над, казалось, целым миром.

– Он жизнями людскими играет филигранно, даря благословение священным водам Ганга… – пробормотал он себе под нос и, едва не налетев на бабушку, широко улыбнулся ей, легко пожимая плечами и, словно давая объяснение собственным действиям, прибавил, – Благословенны воды Ганга.

– И снова у нас из крана течет священная индийская река, – женщина хмыкнула и, направляясь на кухню, предпочла сменить тему, – Тебе кто-то звонил?

– Да, Трес, – Шон, зайдя следом за ней, присел на уютный угловой диванчик, стоящий вдоль стены и огибающий собою стол и, облокотившись на последний, подпер щеку кулаком, – Темнит что-то опять. Пропадал где-то почти неделю, теперь объявился со словами о новой информации, рассказывать ее не пожелал, зато выразил претензию тем, что я не нашел столь необходимую ему личность.

– Что же это за личность? – его собеседница, наложив полную тарелку еды, поставила ее перед внуком, сама присаживаясь напротив, – И зачем она ему?

Парень, уже успевший благодарно кивнуть и начать есть, ухмыльнулся с набитым ртом.

– Это он, ба. Парень один, очень знающий, надо сказать, парень. Тут, в общем-то все просто: у него есть необходимая Тресу информация и он хочет получить ее, но для начала парня надо разыскать… – он сделал небольшую паузу и, проглотив кусочек мяса, прибавил, – А кроме прозвища о нем никто ничего не знает.

– Как и о самом Тресе, – заметила женщина и, налив в стакан воды из стоящего на столе кувшина, подвинула его к внуку. Ей, как никому, были известны его пристрастия и привычки, посему, не сомневаясь, что по прошествии нескольких секунд после начала ужина Шон захочет пить, она предпочла заблаговременно обеспечить его водой. Блондин снова благодарно кивнул.

– Спасибо. Про Треса да, я ему сказал тоже самое. Хотя вообще ну его сейчас, – он слегка поморщился, запивая ужин несколькими глотками воды, – Говорить о работе во время ужина – это уже попахивает чем-то неприличным. Лучше угадай, кого я не так давно встретил, – голубые глаза молодого человека чуть сузились, придавая его лицу откровенно хитрое выражение, и собеседница его, вопросительно приподняв брови, чуть повернула голову вбок, взирая на внука искоса.

– Кого же?

– Гилберта, – парень хмыкнул и, отправив в рот еще один кусок мяса, откинулся на спинку дивана, скрещивая руки на груди, – Правда, меня он не узнал.

Бабушка молодого человека, явно не сразу осознавшая его слова, непонимающе нахмурилась. Близких имен в жизни ее внука было не так уж и много, однако для прозвучавшего только что срок давности уже вышел и вспомнить его было не так-то легко.

– Гилберта?.. – рассеянно повторила она, старательно роясь в собственной памяти и, наконец, понимающе кивнула, – Ааа, это тот мальчик? Гилберт Диксон, помню, да-да…

– Да-да, – Шон невнимательно качнул головой, по-видимому, больше погруженный в собственные воспоминания, чем сознающий реальность, – Тот, который благополучно бросил меня одного.

– Его просто перевели в другую школу, – подобный разговор в свое время повторялся не единожды и собеседница блондина, недовольная возобновлением беседы, досадливо вздохнула, – Я ведь уже объясняла тебе. Гилберт был совершенно не причем, его отец, мистер Диксон…

– Погоди, – внезапная догадка, осенив сознание парня, заставила его, выпрямившись, пытливо взглянуть на бабушку, – Как, ты сказала, его фамилия?

Женщина, удивленная столь неожиданным интересом к персоне давно потерянного персонажа из прошлого ее внука, пожала плечами.

– Диксон.

– Надо же… – протянул Шон и, словно пытаясь скрыть улыбку, так и расплывающуюся на губах, провел по верхнему ряду ровных зубов языком, – А я и забыл. Знаешь, бабуль, похоже, ты сейчас помогла мне найти одного очень важного человека, спасибо. Надо будет пообщаться с ним…

Бабушка, прекрасно знающая, что должны означать такие слова ее внука, слегка вздохнула. Виделись они с ним часто, но все время как-то урывками и сейчас ее надежды на спокойное общение без спешки вновь оказались попраны. Причем, судя по всему, ею же самой, что было неприятно вдвойне.

– И как скоро ты планируешь пообщаться с ним? – безо всякой радости осведомилась она. Молодой человек легко пожал плечами, бросая быстрый взгляд на настенные часы.

– Часа через два, полагаю. Сейчас там чересчур много лишних людей, а вот к вечеру съезжу.

Женщина слегка нахмурилась.

– На мотоцикле?

Парень, ухмыльнувшись, развел руками, едва не уронив кусочек чего-то с вилки.

– Для санок-то сейчас не сезон.

Бабушка, не поддержав шутку, нахмурилась сильнее. Как и, пожалуй, всякой любящей и заботливой бабушке, ей были неприятны гонки внука на мотоцикле, вызывая вполне закономерные опасения за его жизнь и здоровье.

– У тебя есть машина.

– Да, но на мотоцикле удобнее, – легко отозвался Шон, – В машине сидишь, как в коробке, никакого свежего воздуха, никакого простора… На мотоцикле же совсем другое.

– На мотоцикле опаснее!

Парень вздохнул. Подобные споры были для него не в новость, да и не были редки и он, хоть и понимал чувства бабушки, несколько утомился постоянно отстаивать свою точку зрения. Собеседница его, услышав этот вздох, поморщилась и подняла руки, показывая, что сдается.

– Хорошо, хорошо. Тебя не переубедишь… – она примолкла и, выдержав на протяжении нескольких секунд чуть затянувшуюся паузу, с неожиданной серьезностью прибавила, – Прошу только об одном, Шон. Не снимай перстень.

Сапфир на пальце Рэдзеро сверкнул яркой искрой, отражая пойманный свет лампы. Шон улыбнулся. Украшение было ему дорого, и просьба бабушки казалась почти лишенной смысла, однако, требовала проявления уважения. Он протянул через стол руку и мягко сжал пальцы собеседницы. Улыбка его обрела явственно мягкий, нежный оттенок, отражая всю питаемую им к этой женщине любовь.

– Никогда, – негромко откликнулся он.

***

– Гилберт.

Молодой мужчина, заполняющий толстый журнал учета поступивших и выписавшихся больных, поднял голову, обращая взгляд ко входной двери. Рабочий день близился к завершению и он, оставаясь в одиночестве на страже порядка до прихода ночной медсестры, предпочитал заканчивать обыденные дела, сидя в комнате отдыха. Знакомый голос отвлек его от них и мужчина, увидев не менее знакомую фигуру, чуть заметно приподнял брови.

– Я думал, ты общаешься со своим цыганом. У тебя ко мне дело?

– Даже два, – Кевин утвердительно кивнул и, потерев висок, начал с того, что беспокоило его в первую очередь, – Таблетка от головной боли и… я хотел поговорить с тобой.

Гилберт равнодушно пожал плечами, снова опуская взгляд на журнал.

– Говори. Таблетки в аптечке, – он слегка кивнул в сторону последней, не поднимая головы и, не желая отвлекаться от дел, продолжил писать.

– Собственно, я просто хотел предупредить тебя, – Кевин, уже давно привыкший к манере поведения и общения этого человека и ни капли не обижающийся на него, спокойно прошествовал в указанном направлении, распахивая дверцу шкафчика с красным крестом, – Чтобы ты был очень осторожен с этим парнем, Шоном Рэдзеро.

Рука Гилберта, уверенно и быстро выводившая буквы, чуть дрогнула и замерла.

– С кем? – голос его звучал все так же ровно и спокойно, отчасти даже равнодушно, поэтому молодой человек, который, склонившись, разыскивал необходимое лекарство, сделал для себя вывод, что слова его собеседника не заинтересовали.

– Ну, тот парень, блондин, – он, наконец, выудил из обилия препаратов блистер с единственной оставшейся там нужной ему таблеткой и, оглянувшись через плечо, прибавил, – Его так зовут – Шон Рэдзеро.

– Да? – Гилберт чуть повел бровью, возвращаясь к письму, – Необычная фамилия.

– Пожалуй, – Хилхэнд, вздохнув, наполнил водой из чайника пластиковый стаканчик и, добывая таблетку, продолжил, – Как бы там ни было, Гилберт, он – очень опасный человек, правда, опасный. Я, конечно, понимаю, Пола завтра переводят, и он больше не будет иметь к тебе отношения, но на всякий случай держись подальше от этого парня.

– Хорошо, – ответ молодого мужчины прозвучал точно также ровно и безразлично и Кевин, в очередной раз убедившись, что его слова не произвели на собеседника ровным счетом никакого впечатления, лишь едва заметно неодобрительно качнул головой. А затем, приняв, наконец, таблетку, уверенно направился к выходу из комнаты отдыха, скомкано попрощавшись с находящимся в ней человеком.

Гилберт остался один. Еще несколько секунд он писал, старательно выводя буквы, стремясь сделать их как можно более аккуратными и разборчивыми, затем медленно отложил ручку и, поднявшись на ноги, сам направился к чайнику, дабы выпить несколько глотков воды. Наливая ее, он слабо улыбнулся, тотчас же погрустнел и, тяжело вздохнув, помотал головой, будто бы опровергая какие-то свои мысли…

…Возвращаясь в палату, Кевин едва не столкнулся с покидающей ее Энни.

– Вы уже уходите? – молодой человек, решительно не ожидавший от сестры больного такого поведения, удивленно перевел взгляд с нее на восседающего с довольно строгим видом Галейна и, нахмурившись, осторожно поинтересовался, – Что-то… что-то случилось?

– На улице дождь, – ответ последовал не от девушки, а со стороны несчастного больного и Кевин, не совсем поняв его заявление, слегка склонил голову набок, пытаясь сообразить, с какого боку здесь взялся дождь и какое вообще он имеет отношение к пребыванию в палате девушки.

– Пол считает, что мне лучше отправится домой, – Энни тяжело вздохнула, оглянувшись через плечо на брата, – Потому, что уже поздно, потому, что идет дождь, который собирается стать грозой…

Фельдшер, все-таки не совсем наблюдая в этих словах логику, в растерянности покрутил головой. На его, сугубо личный, никому не навязываемый, взгляд, лучше было бы как раз переждать дождь, находясь здесь, в сухом и теплом помещении, а не гулять под ним, рискуя подхватить простуду.

– Тогда давайте я отвезу вас, – дойдя в мыслях до простуды, он мгновенно принял решение, – Что же вы будете под дождем ходить?

Девушка, явственно польщенная этим предложением, заулыбалась, отрицательно качая головой.

– Не стоит. Спасибо, правда, но не стоит – Пол вызвал своего знакомого таксиста, у него очень мощная машина, как раз для этой погоды.

Молодой человек понимающе кивнул, старательно скрывая некоторое недовольство, даже, возможно, обиду. Конечно, куда уж его старой развалюхе возить под дождем красивых девушек с синими глазами – для этого существуют незнакомые таксисты на мощных машинах!

– Кевин… – голос Энни отвлек его от мысленного негодования, побуждая вопрошающе приподнять брови. Девушка что-то протягивала ему, дополняя действия просительным взглядом.

– Я хотела попросить вас… если что-нибудь случится, пожалуйста, позвоните мне, ладно? А то, вы же знаете, этот человек, – она оглянулась через плечо на брата, скорчившего в ответ недовольную рожу, – Мне о себе сообщать ничего никогда не желает. Но на вас я же могу надеяться?..

В руке она сжимала визитку, вероятно, свою, и уверенно протягивала ее собеседнику. Тот, мельком глянув на явно абсолютно недовольного таким поворотом событий Галейна, негромко хмыкнул и, приняв карточку, согласно кивнул, чуть улыбнувшись.

– Конечно. Не беспокойтесь, я уверен, что теперь все будет хорошо… Но, если что, я позвоню вам, обещаю, – и, завершив несколько скомканные заверения в исполнении просьбы, он слегка подмигнул собеседнице.

Энни, улыбнувшись, только благодарно кивнула и, пробормотав слова прощания, все-таки покинула общество больного и фельдшера, напоследок оглянувшись на них через плечо.

Кевин, сам проводив ее взглядом, повернулся, уверенно заходя в палату и прикрывая за собою дверь.

Пол Галейн продолжал восседать на больничной койке с видом наследного принца крови, почему-то обнаружившего под собой вместо мягкого трона жесткую муниципальную постель, и внимательно созерцал, как молодой человек, засовывая по пути визитную карточку в карман штанов, проходит через всю палату к окну.

– Ты мог бы тоже отправиться домой, – негромко вымолвил он наконец, несколько утомившись созерцать внимательно глядящего на дождь фельдшера. Тот, не оборачиваясь, слегка хмыкнул.

– У меня же нет знакомого таксиста на супермощной тачке. А мою может смыть.

Пол фыркнул и проницательно прищурился.

– Интересно, откуда у меня взялось ощущение, что ты ревнуешь мою сестру?

– Вот уж не знаю, – Кевин недовольно дернул плечом, все также не желая поворачиваться к собеседнику, – Я скорее ревную свою машину, которая недостойна возить ее.

– Ну-ну… – Галейн насмешливо улыбнулся, однако, развивать тему не стал, – Что же ты собираешься делать? Дождь планируется явно затяжной, собираешься всю ночь охранять меня вместо своего приятеля?

– Я хотел поговорить с тобой, – молодой человек, нахмурившись, слегка сжал пальцами подоконник и, глубоко вздохнув, продолжил, – Мне непонятно твое поведение… в отношении меня.

Собеседник его, ожидавший, надо заметить, от этого парня многого, но никак не столь неожиданных выпадов в свою сторону, непонимающе моргнул и, скрестив руки на груди, откинулся на подушку. До этого мига он сидел практически вертикально, выпрямив спину так, что к кровати она образовывала перпендикулярную линию.

– Не понял, а что с моим поведением не так?

Кевин помолчал. Объяснить свои чувства постороннему человеку для него всегда было довольно затруднительно, а здесь, к тому же, вполне возможно, пришлось бы делать и некоторый экскурс в собственное прошлое, что смущало молодого человека еще сильнее. Бросаться с распростертыми объятиями на шею каждому встречному, раскрывая ему свою душу, он не привык.

– Просто ты, понимаешь… – он замялся, кусая себя за губу, – Ты ведешь себя так, словно я – твой друг. И словно наша дружба длится уже давно… А я ведь просто отвез тебя до больницы, да не пускал к тебе того парня, мы даже и не общались толком!..

– Кевин, – Пол, усмехаясь, поднял руку, останавливая немного разошедшегося собеседника, – Во-первых, ты фактически спас мне жизнь. Шон, конечно, не планировал убивать меня, но явно увлекся и чем для меня могло это обернуться, неизвестно. К тому же, ты не пускал его ко мне все это время, и это я тоже очень ценю, тем более, если теперь дело дошло до угроз с его стороны… Ну, и потом, мы ведь были знакомы с тобою прежде. Ты не помнишь?

Хилхэнд, в свой черед совершенно не ждавший подобных заявлений, недоуменно хмурясь, повернул голову, бросая на собеседника вопросительный взгляд через плечо.

Мужчина, убедившись в том, что парень и в самом деле не припоминает их прошлой встречи, слегка вздохнул.

– Ты заказывал у нас диван, и мне пришлось приехать самому, ребята были заняты. Я не носил тогда серьгу и, пожалуй, не столь сильно смахивал на цыгана – просто смуглый мужик, не более того. Наверное, поэтому ты меня и не запомнил.

– Диван?.. – Кевин медленно повернулся всем корпусом, потирая лоб и старательно роясь в памяти, – Но диван я заказывал… Подожди, ты хочешь сказать, что работаешь в «Гало»? – взгляд молодого человека исполнился изумления и неподдельного уважения. Чувствовалось, что названная компания вызывает у него самые приятные чувства и ассоциации.

– В некотором роде, – Галейн легко улыбнулся, немного приподнимая подбородок, – Я основатель этой небольшой фирмы и, соответственно, ее владелец.

– Ты… то есть… Небольшой?? – Хилхэнд, приоткрыв от изумления рот, сделал несколько шагов на нетвердых ногах и практически упал на стоящий неподалеку стул, пристально и недоверчиво вглядываясь в кусающего губы собеседника, – Ты шутишь?? Да «Гало», это же… Это же крупнейшая фирма-производитель мебели в нашем регионе! Все знают «Гало», у меня дома вся мебель от «Гало» – диван, шкаф, кровать тоже, кажется… Думаю стол поменять, тоже хочу туда обратиться… – он говорил, совершенно увлекшись собственным удивлением, почти не обращая внимания на внимающего ему мужчину. Известие о том, что, помогая неизвестному «цыгану», помог главе довольно крупной фирмы, откровенно потрясло молодого человека. А он ведь даже не задумывался, даже не знал, не подозревал…

Пол, улыбка на губах которого с каждым словом фельдшера становилась все шире, склонил голову в благодарном поклоне.

– Мне очень приятно слышать это, мистер Хилхэнд, – в голосе его явственно прозвучали нотки профессионального удовольствия, – Полагаю, что теперь вы вполне можете рассчитывать на крупную скидку. По знакомству, так сказать, – и, заметив помрачневшее лицо собеседника и очень явный протест в его глазах, он слегка опустил плечи, вздыхая, – Надеюсь, ты позволишь мне хоть как-то отблагодарить тебя?

Кевин неопределенно повел плечом и, облизнув губы, отвел взгляд.

– Посмотрим, – буркнул он, по-видимому, абсолютно недовольный таким предложением, – Но я помогал тебе не ради благодарности. Я думал, ты знаешь.

– Знаю, – последовал хладнокровный, совершенно спокойный ответ, – И именно поэтому хочу отблагодарить тебя. Так что ты там говорил о странностях моего поведения?

Молодой человек, уже, было, понадеявшийся избежать разговора на эту тему, не удержавшись, поморщился и, поднявшись на ноги, снова прошелся по палате. Больной следил за ним одними глазами, не поворачивая головы и ждал ответа.

– Понимаешь, просто… – Хилхэнд тяжело вздохнул и уверенно продолжил, – Ты ведешь себя так, словно мы дружим, как минимум, с детства. А мы ведь с тобой едва знакомы… – он умолк на полуслове и, неожиданно переключившись на другое, прибавил, – Зато теперь ясно, почему к тебе лезут Рэдзеро и этот, Трес.

– Я не набиваюсь к тебе в друзья! – Пол, в негодовании даже выпрямившийся на кровати, гневно сверкнул глазами, – Но ты кажешься хорошим парнем, и иметь такого друга, как ты, было бы очень… Погоди, в каком смысле ясно? – неожиданно дошедшая до его сознания последняя фраза, брошенная собеседником, вынудила мужчину, нахмурившись, даже спустить ноги с кровати.

– Ну, в прямом, – Кевин, сам немного растерявшийся от такого вопроса, вернулся обратно на стул возле кровати и, глядя на Галейна снизу вверх, пару раз моргнул, словно стремясь этим придать какой-то особый оттенок своим словам, – Владелец «Гало» априори не может быть бедным человеком. А богатство и высокий статус всегда притягивают негодяев, вне зависимости от степени их испорченности, как магнитом.

Мужчина, немного удивленный до такой степени логичным выводом, несколько секунд молчал, затем широко улыбнулся.

– Да, ты и вправду неглуп, Кевин Хилхэнд. Но на этот раз ты, увы, ошибаешься – дело совсем не в том…

– А в чем? – молодой человек, склонив голову набок, немного вытянул шею, пытливо вглядываясь в собеседника, – Что им нужно от тебя, Пол? И откуда ты знаешь Шона Рэдзеро?

Пол ощутимо вздрогнул. На лицо его, только что озаренное почти беспечной, широкой улыбкой, набежала тень; он посерьезнел и помрачнел.

– С чего ты взял, что я его знаю? – даже голос мужчины зазвучал иначе, стал тише и серьезнее, сосредоточеннее, – Когда тебя бьют, сложно в полной мере узнать того, кто бьет, ты так не считаешь?

– Считаю, – Кевин, сохраняя хладнокровную уверенность, спокойно кивнул, – Но ведь ты знал Шона еще и до этого, не так ли? Никто не знает о нем больше того, что рассказала Энни, сказал ты… – он задумчиво куснул себя за губу и чуть прищурился, вглядываясь в собеседника и пытаясь отыскать в его глазах ответ, – Никто, кроме тебя. Верно?

Пол заколебался. Сомнения, питаемые им, очень явственно отобразились на лице, и мужчина, ощутив это, поспешно отвернулся. Говорить он ничего не говорил, не опровергая слов молодого человека, но пока и не подтверждая их.

Безуспешно прождав ответа на протяжении почти минуты, Кевин устало вздохнул. На улице уже и в самом деле стемнело, за единственным окном палаты умиротворяюще шумел дождь, сознание было утомлено обилием происшедшего за день… Молодому человеку нестерпимо хотелось спать, хотелось наплевать на все и уйти домой, однако, лишь после того, как узнает всю, могущую быть столь важной, информацию. А Галейн тянул время.

– Пол… – голос фельдшера отразил всю испытываемую им усталость, не скрывая и некоторой просьбы, – Пол, я не Энни. Я понимаю, ей, при ней, ты не хотел рассказывать о своем знакомстве с таким человеком, как Рэдзеро. Сестре, должно быть, неприятно было бы слышать об этом… Но я-то тебе не брат, и я имею право знать как можно больше о парне, который рвется к тебе в палату и уже начал угрожать мне!

Пол, не глядя на собеседника, чуть поморщился и недовольно вздохнул, с видимой неохотой признавая его правоту.

– Ты правильно сказал, – негромко начал он, не оборачиваясь и мрачновато созерцая стену напротив себя, – Больше того, что тебе рассказала Энни, о Шоне Рэдзеро не знает никто. Никто, кроме меня, – он замолчал, снова поворачиваясь лицом к собеседнику и, потянув время еще немного, неожиданно спросил, – Ты ведь знаешь, что «Гало» на рынке не первый год?

Кевин, растерявшись, непонимающе и удивленно кивнул.

– Конечно. Не скажу, сколько точно, но уже давно… Помнится, у фирмы как-то были какие-то проблемы, поговаривали даже, что ее закроют, но «Гало» выстояла, соответственно… о, прости, – парень смущенно улыбнулся и сделал приглашающий жест собеседнику, – Говори ты.

Пол медленно втянул воздух, собираясь с мыслями.

– У фирмы были проблемы, – наконец медленно проговорил он, – Точнее, проблемы были у меня. И если ты расскажешь о том, что я скажу тебе сейчас, Энни, я не знаю, что я с тобой сделаю, – мужчина грозно нахмурился и веско добавил, – Ни слова. Ясно? Все это случилось еще до того, как я нашел ее, она ничего не знает и будет лучше, если останется в неведении. Ей бы вряд ли было приятно узнать, что ее брат сидел в тюрьме.

Кевин приоткрыл рот, недоверчиво взирая на рассказчика. С одной стороны, чего-то подобного, возможно и следовало ожидать, коли речь должна была идти о Рэдзеро, о преступнике, но с другой… Молодой человек еще раз внимательно оглядел собеседника. На уголовника тот похож решительно не был, на убийцу или вора – тоже.

– Не надо меня изучать, – Галейн, для которого этот осмотр не остался секретом, недовольно поморщился, – Наколок ты на мне не найдешь, табличек типа «я уголовник» тоже. Да и в конце концов, я же никого не убивал!..

– Так, – Кевин, не выдержав сумбурности повествования, решительно поднялся на ноги, прерывая рассказчика, – Я понимаю тем меньше, чем больше ты говоришь. Сделай одолжение, начни с начала и по порядку.

Мужчина поморщился еще раз и, откинувшись на подушку, скрестил руки на груди, начиная рассказ…

…История эта произошла ни много, ни мало, а восемь лет назад. Именно тогда Пол Галейн, молодой, амбициозный предприниматель, добившись этого всеми правдами и неправдами, открыл собственную фирму. Дело неожиданно пошло, быстро окупая все вложенные в него средства и очень скоро фирма «Гало» стала известна по всей округе, а к владельцу ее потекли золотые реки. Впрочем, необходимо отметить, что дела Пол вел предельно честно, никого не обманывал и, ухитряясь удерживать вполне демократичные цены на товар, сохранял при этом и высокое его качество. Заказы поступали со всей округи, люди не могли нарадоваться на «Гало», регулярно так или иначе оставляя лишь самые положительные отзывы. Галейн, видя, что дело уверенно встало на рельсы и нуждается теперь только в непрестанном поддержании имиджа, несколько расслабился. И вот тут-то, как водится, и случилась неприятность.

Сотрудники в «Гало» подобрались под стать своему руководителю – Пол специально, долго и придирчиво выбирал персонал – честные, ответственные люди, искренне радевшие за фирму, не допускавшие промахов в своей работе, а в случае чего старающиеся поскорее исправить оплошность. Однако, теперь набором персонала Галейн уже не занимался – если по той или иной причине в фирме открывалась вакансия, этот вопрос решался отделом кадров.

Как понятно из вышесказанного, на молодой фирме все шло гладко, по отлаженной схеме, без каких бы то ни было отклонений от нормы. И вдруг, неожиданно, как гром среди ясного неба, поступила жалоба от одного из покупателей. Проблема в спешном порядке была исправлена, неудобства клиента компенсированы, и начальнику дружно решили не сообщать, посчитав это лишь досадным промахом.

Однако, увы, подобные «промахи» стали повторяться все чаще и чаще. Жалобы на фирму посыпались градом, умалчивать проблемы стало невозможно и, в конечном итоге, Пол узнал о происходящем в его маленьком государстве. Медлить он не стал и тотчас же затеял собственное расследование.

Но довести его до конца не успел. Кто-то из недовольных клиентов, по его словам, уже третий раз нарвавшийся на одну и ту же проблему, не выдержав, обратился в полицию и те, видно, давно приглядывающиеся к слишком уж законопослушной фирме, заявились прямиком к ее владельцу.

Список предъявленных обвинений был обширен. Покупатели жаловались и на плохое качество, и на отвратительное обслуживание, и на неоправданно высокие цены за услуги, которые прежде стоили сущие копейки – доставка, сборка мебели, вынос старой и так далее. Пол слушал, ошарашено хлопая глазами. Создавалось впечатление, что кто-то переделал его фирму, подогнал ее под себя, действуя во вред другим и, несомненно, на благо себе… Но кто?

Галейна обвинили в мошенничестве. Завертелось судебное разбирательство, времени заниматься любимой фирмой почти не осталось… А неизвестный мошенник, засевший в ней, между тем, продолжал свое дело. В конечном итоге пылающие праведным негодованием органы, убежденные в виновности владельца «Гало», добились приговора о тюремном заключении на два месяца, уверяя, что как только он будет арестован, безобразия прекратятся.

Пол только усмехнулся в ответ. Человеком он был сильным, удар держать умел и, хоть и находился в довольно смятенном состоянии духа, демонстрировать этого не хотел.

Состоялся быстрый суд, где приговор был не вынесен, а скорее официально подтвержден и глава известнейшей компании отправился за решетку. Но не это сумело в конце концов подкосить его и, сбив с толку, погрузить в пучину мрачных мыслей.

Спустя неделю после его ареста стало известно, что безобразия на фирме прекратились. Пол был потрясен. Он был совершенно уверен, что не имел ни малейшего отношения к тому, что творилось от имени «Гало», знал, что его сотрудники не позволили бы себе грубо обращаться с покупателями, не сомневался в поставщиках сырья… Было очевидно, что кто-то неизвестный, обладающий хорошим воображением и немалыми связями, уверенно и целенаправленно подставлял его и, в конечном итоге, добился успеха.

Хуже всего было то, что даже собственный адвокат перестал верить клиенту. Все было против, все указывало именно на владельца «Гало» и, как мельком слышал последний, вроде бы были даже обнаружены какие-то бумаги, документы, подтверждающие его причастность к мошенничеству.

У Пола опустились руки. Что делать, он не знал, силы, казавшиеся некогда неисчерпаемыми, вдруг покинули его и он просто покорился судьбе, неожиданно обрушившей на него все несчастья.

Осужден он был, как уже говорилось, на два месяца. В камере, куда отправили незадачливого бизнесмена, помимо него находилось еще несколько человек, тоже сидевших за мошенничество. Привыкший слышать неприятные, а то и страшные рассказы о том, что творится за решеткой, Галейн ожидал худшего, был готов отстаивать себя чуть ли не до последней капли крови.

Но репутация и здесь пришла ему на выручку. В первый же вечер, расспросив новичка о том, кто он и как оказался здесь, «братва» единодушно выразила ему сочувствие. Удивление мужчины, вполне естественное в этом случае, было быстро развеяно – о «Гало» слышали и здесь, и относились к фирме более, чем хорошо. Когда же стало известно, что все надежды ее владельца обернулись прахом, сокамерники только покачали головами и, видя, насколько он подавлен, решили оставить Цыгана – так прозвали его в камере – в покое.

Так прошел месяц. Цыган, почти забывший в мрачных раздумьях свое собственное имя, влачил жалкое существование больше по привычке, чем действительно сознавая это; постоянно сидел на шконке, тупо глядя в одну точку и, не считая вяло текущих мимо дней заключения, безнадежно ожидал их конца.

Наверное, он так бы и досидел до конца отведенного ему срока, и вышел бы на волю совершенно сломленным, уже не способным продолжать начатое им дело, а фирма, потеряв своего руководителя, тихо загнулась бы, забросанная грязью, если бы не вмешался случай.

Утром первого дня нового месяца в камере неожиданно поднялся переполох. Пол, обычно не обращавший внимания на поведение сокамерников – которые, впрочем, вели себя достаточно тихо и спокойно – на сей раз не мог не заметить громких, взволнованных шепотков и, что было более странно, – выражения страха на некоторых лицах.

– Диктор… – доносился до него несколько раз перепуганный шепот, – Это Диктор…

Не интересовавшийся ничем и никем все это время, Цыган внезапно ощутил странный внутренний импульс. Что-то было в этом имени, прозвище, что-то странно знакомое и странно цепляющее, хотя объяснить самому себе, что это такое, он пока не мог. Тем не менее, высиживать дольше на своем месте он был уже не в силах и, поднявшись, приблизился к собравшимся кучкой уголовникам, намереваясь выяснить, в чем дело.

– Простите… – голос, которым за весь месяц он практически не пользовался, сильно охрип и Полу пришлось прокашляться, повторив затем погромче, – Прошу прощения, что случилось?

Разговоры ненадолго затихли; испуганные и удивленные лица обратились к нему.

– Говорят, к нам сегодня пожалует Диктор, – вымолвил после недолго молчания тот, кого в камере почитали за главного, «пахан», – И никто не знает, почему этого типа сажают к нам, а не… – прочитав искреннее недоумение на лице собеседника, он устало вздохнул и знаком приказал Цыгану сесть, – Слышал о нем что-нибудь?

Пол отрицательно покачал головой. Об уголовниках ему слышать вообще не доводилось, а уж разбираться в них – так тем более, посему слов, должных бы объяснить ему происходящее, он не понял.

Пахан вздохнул вновь и начал обстоятельный рассказ. Выяснилось, что по ту сторону свободы, да и вообще в криминальной среде давно ходят рассказы, легенды, передающиеся шепотом из уст в уста, о человеке, страшном человеке, по прозвищу Диктор. Настоящее имя его никому не известно, а если и было известно, то давно забылось – с людей хватает и прозвища, данного ему за умение говорить – язык подвешен у парня как надо, уболтать может кого угодно. Человек этот – один из, если не самый безжалостный, бессердечный и жестокий убийца среди всех, известных на данный момент. Боятся его все, говорят, что он способен стереть с лица земли любого, кто ему не по нраву, любого, кто скажет лишнее слово или не так посмотрит. Полиция, хоть и знает о нем, поймать парня даже не пробует – все они люди, все ценят свою жизнь, у всех есть семьи… И никто не хочет однажды обнаружить если не себя самого, то кого-то из членов семьи с перерезанным горлом и фишкой из казино на остывшем теле. Фишка – его отличительный знак. Диктор никогда не скрывается, не стесняется показать, кто стал причиной гибели очередной его жертвы и, убив, оставляет на теле фишку из казино.

Как уже было сказано, Диктора боятся все. За решеткой он никогда не был, ибо полиция не особенно старается схватить его и поэтому тот факт, что сегодня, по слухам, этот человек окажется здесь, среди мошенников, людей, никогда не причинивших никому физического вреда, откровенно ужасает.

– Непонятно, почему парня, промышляющего больше «мокрухой», запихивают к нам, – завершил свой рассказ пахан, – Разве что Трес поспособствовал в этом, помог…

– Кто? – Цыган, услышавший еще одно, неизвестное ему прозвище, недоуменно нахмурился. Собеседник его только махнул рукой.

– Этот еще более неизвестен, чем тот. Вроде бы парень взялся из ниоткуда, а сразу застолбил себе нехилое местечко наверху. Наши говорят, о нем никто не знает не только имени, но даже и лица, только прозвали Тресом потому, что поговаривают, будто в настоящем его имени всего лишь три буквы. Диктор вроде связан с ним, а у Треса, говорят, руки длинные…

Пол хотел спросить еще что-то, но не успел. От дверей донесся металлический лязг, возвещающий о ее открытии и железная створка, распахнувшись, явила взглядам всех присутствующих высокого молодого человека с небрежно сбитыми набок светлыми волосами, озорно блестящими голубыми глазами и широкой улыбкой на красивом лице с правильными чертами. Позади него маячили несколько конвоиров – явно больше, чем сопровождали в свое время самого Пола – замерших с не то испуганным, не то с уважительным выражением на бледных лицах.

– Заходи… те, – донесся не приказ, а скорее просьба, и парень, спокойно кивнув, легкой походкой зашел в камеру. Дверь за ним захлопнулась на редкость поспешно, торопливо заскрежетал запираемый замок.

Юноша, сбросив с плеча подобие рюкзака с какими-то вещами, не то оставленными ему, не то просто предметами первой необходимости, окинул взглядом затравленно взирающих на него заключенных и приветливо улыбнулся.

– Привет, ребята, – говорил вновь прибывший спокойно, даже мягко, но заключенные, к которым он обращался, почему-то отпрянули, старательно забиваясь в дальний угол. Пол, невольно подчиняясь стадному инстинкту, тоже попятился, направляясь к своему месту и усаживаясь на него, хотя страх сокамерников пока был ему не особенно понятен. Ничего угрожающего в молодом человеке не было – голубые глаза его смотрели дружелюбно, открытое лицо располагало к себе, как и широкая, спокойная улыбка, да и вообще в этой обители людского горя незнакомец казался едва ли не случайно проникшим сюда лучом света.

Пахан, как главный среди находящихся здесь, как человек, должный быть, соответственно, самым смелым, самым храбрым, сглотнув, сделал шаг навстречу спокойно стоящему парню.

– Добро пожаловать… Диктор, – голос его звучал хрипло, где-то на дне его угадывалась дрожь. Диктор, бросив на него равнодушный взгляд, кивнул, выражая благодарность за приветствие.

– Ты тут главный?

Пахан неуверенно опустил подбородок. По лицу его явственно читалась готовность сложить корону и передать ее новичку, безропотно принимая его главенство.

Диктор, явно поняв это, усмехнулся и слегка покачал головой.

– Да не дрожи ты, мне твое место не интересно. Хотел только сказать, что я к вам ненадолго – через месяц распрощаемся, если не раньше. Так что, боюсь, мы даже и познакомиться близко не успеем… – в голубых глазах полыхнул и тотчас же скрылся дьявольский огонек и пахан попятился.

Пол, наблюдающий всю эту картину со стороны, видел, что сокамерники ничуть не осуждают того, кого выбрали над собою старшим – видимо, Диктор внушал такой ужас, что иначе вести себя с ним представлялось просто невозможным. И что-то подсказывало ему, что как бы парень не отнекивался от места главного здесь, оно было ему обеспечено еще до того, как он переступил порог камеры. Слава бежала впереди него, расчищая дорогу.

Не обращая больше ни на кого внимания, Диктор подобрал с пола сумку со своими вещами и той же легкой походкой, спокойный и уверенный в себе, направился к шконке, где сидел Пол.

Цыган непроизвольно сглотнул, чувствуя, что по коже побежали мурашки. Кровати в тюрьме двухъярусные, свободное место оставалось все это время только у него над головой и, сообразив сейчас, какое опасное соседство ему светит, он почувствовал, как холодеют пальцы. В камере свои законы, свои правила и порядки. И если этот человек действительно так опасен, если способен убить за один косой взгляд, то на свободу его несчастный сосед может и не выйти…

– Здоро́во, – Диктор, подойдя вплотную к койке Галейна, ослепительно улыбнулся, склоняя голову набок, – Значит, мы с тобой соседями будем? –он протянул руку для пожатия, не прекращая лучиться доброжелательностью, – Ну, тогда есть смысл познакомиться.

Пол неуверенно пожал протянутую руку.

– Цыган, – за проведенный месяц он, успев подзабыть данное ему при рождении имя, привык называть себя так. Парень, не отпуская его руки, неодобрительно прицокнув языком, слегка повел подбородком из стороны в сторону.

– А настоящее имя?

Мужчина растерянно моргнул. Такого вопроса в этих стенах ожидать как-то не приходилось.

– Пол… – неуверенно произнес он, с трудом вспоминая, как его зовут, – Галейн.

Собеседник, выпустив его руку, куснул себя за губу, как будто сдерживая смех и вновь склонил голову в приветственном кивке.

– Рад знакомству, Пол. Я Шон. Шон Рэдзеро.

***

С появлением Шона все переменилось. Дни, прежде тянувшиеся нескончаемой чередой, стали пролетать, как одна секунда и, если предыдущий месяц отсидки показался несчастному заключенному тридцатью годами, то этот пролетел за четыре дня.

Диктор всегда был весел, оживлен, подвижен; не взирая на то, что сокамерники практически не скрывали своего страха перед ним, он все-таки ухитрился стать душой компании, завоевать всеобщее расположение. С Полом он общался больше и чаще остальных, нередко засиживаясь в беседе с ним до полуночи, и, всячески демонстрируя свое расположение к «соседу», как он звал его, словно бы старался подчеркнуть, что считает его другом.

По утрам он занимался – подтягивался на своей койке, держась за ее край, отжимался, приседал, даже делал упражнения на пресс – все это под прицелом завистливых взглядов прочих сидельцев. Занимался парень, как правило, в одних штанах, не скрывая впечатляющей мускулатуры.

Пол, глядя на него, и сам начинал потихоньку включаться в спорт, повторяя если не все, что делал его новоявленный друг, то уж две трети точно.

После занятий Шон всегда ободряюще хлопал его по плечу и говорил, что завтра он наверняка сделает больше.

Он всегда держал наготове смешную шутку, удачное словцо, чтобы поддержать так и норовящего вновь упасть духом товарища, всегда умел отвлечь его от пасмурных мыслей, и Пол, казалось бы, увязший в пучине отчаяния, стал потихонечку возвращаться к жизни.

Неприученный держать все в себе, незнакомый с предательством, он рассказал Шону все о происшедшем в его жизни и, получив так желаемую и ожидаемую поддержку, впервые, к своему удивлению услышал о том, что не должен сдаваться.

– Неужели ты так и позволишь всему пропасть из-за какого мерзавца? – пылко и убедительно говорил Диктор, – Ты должен выйти, выяснить, кто он и разобраться с ним, а потом, назло всем, снова поднять «Гало» на прежний уровень!

Галейн слушал его, кивал и постепенно проникался этими словами, чувствовал, как в нем поднимает голову здоровая злость, как вновь просыпаются уже, казалось бы, утерянные силы.

Он готов был рассказывать Шону обо всем, доверял ему почти безоговорочно и, чувствуя, как повышается благодаря этой дружбе его авторитет в глазах сокамерников, испытывал смесь гордости и удовлетворения.

Но одной темы в разговоре он все-таки стремился избежать. И Шон, будто чувствуя это, раз за разом, так или иначе, поднимал ее, правда, очень изящно, не вызывая подозрений, но вместе с тем довольно настойчиво.

Речь шла о странном цвете глаз Галейна…

– Понимаешь, они и тогда уже у меня «светились», – Пол, несколько утомленный собственным рассказом, глубоко вздохнул, опуская взгляд с потолка на своего внимательного слушателя, – И он непрестанно спрашивал меня о причинах этого, постоянно, регулярно, но так, что это казалось естественным. Чаще всего он просто выражал удивление, восклицая что-то вроде «Какие же странные у тебя все-таки глаза!» и тут же присовокуплял или вопрос, или просто свое удивление, говоря, что не представляет, что могло бы привести к этому. Однако, я так ничего и не сказал.

Совместный месяц пролетел быстро и, практически в один день, мы покинули ставшую до омерзения привычной камеру. Он говорил, что у него никогда не было такого друга, как я, говорил, что и на воле меня не забудет… Но после выхода из камеры я не встречал его до того самого мига, когда он ударил меня по затылку в подъезде дома моей сестры. Вот и вся история.

Пол замолчал и, видимо, ожидая реакции, с небольшим трудом приподнял подбородок. Воспоминания все же утомили его и, не будь здесь Кевина, он бы с большим удовольствием улегся бы спать.

Молодой же человек, привыкший замечать и отмечать детали, слегка нахмурился.

– Как вся? А чем же кончилось дело с тем мошенником, из-за которого ты попал за решетку? «Гало» ведь процветает, стало быть, ты все же разобрался с ним или?..

– Ах, да, – Галейн мрачновато улыбнулся, на несколько секунд прикрывая глаза, – Можно сказать, что «или», Кевин. Когда я вышел на свободу, первое, что я сделал – устроил разгон тем доброхотам, что скрывали от меня проблемы. Пригрозил уволить, если такое повторится вновь…

…Сотрудники, искренне любившие своего руководителя, переживавшие как за него, так и за общее дело, дали клятву впредь не утаивать от него ничего, что происходит на фирме. Забегая вперед, скажем, что слово свое они сдержали и Пол Галейн с той поры знал все, что творилось в «Гало». Впрочем, серьезного ничего более не происходило.

Следующим шагом Цыгана была проверка документов отдела кадров. Мужчина небезосновательно подозревал, что незадолго до начала всех событий на фирме должен был появиться новый сотрудник, исчезнувший сразу после того, как владелец был посажен. К его вящему изумлению и, надо сказать прямо, шоку, результат был получен почти сразу.

За несколько дней до начала проблем в «Гало» устроился новый сотрудник. Некто, чье имя все еще горело клеймом в сознании Пола, некто, кого звали Шон Рэдзеро. Не веря себе, Галейн торопливо пролистал документы. Дата увольнения Шона совпадала с датой, с которой началось безрадостное существование Цыгана в камере… В сознании как будто вспыхнул свет. Пол вспомнил, как однажды, проходя мимо цехов, услышал, как рабочие в разговоре упомянули какого-то диктора, но не придал тогда значения этому. Разве что ему показалось несколько странным, что говорили о нем без уточнения фамилии или имени, – слово Диктор звучало само как имя.

– Именно тогда я услышал о нем впервые, – голос Галейна ожесточился, черты лица стали как-то резче, словно застарелая ярость проступила сквозь них, – Тогда, а не в камере, когда пахан рассказывал мне о нем. А в тот миг, когда все выяснил… Я сначала не мог поверить, что такое возможно, что человек, которого я почитал за друга, который в те безрадостные дни скрасил мое существование, стал для меня практически кумиром, мог со мной поступить столь… столь… отвратительно. Я пытался найти его, но адрес, указанный в документах «Гало» оказался фальшивым, а искать по имени даже не было смысла – Шон как-то бросил, что умеет заметать следы. Ясно было одно – он подставил меня, направил на нужный ему путь и исчез из моей жизни, видимо, потеряв интерес ко мне. Тогда я так думал… – Пол сжал губы и с явной неохотой промолвил, – Все оказалось намного сложнее.

Кевин, заинтригованный сверх всякой меры, даже подался немного вперед, тщась при этом изобразить в большей степени сочувствие, а не интерес.

– Как же?

Пол тяжело вздохнул. Говорил он долго, вспоминал о событиях, не доставлявших ему радости и продолжать сил в себе не находил.

– Если позволишь… я бы рассказал об этом в следующий раз, хорошо? – он чуть дернул уголком губ, пытаясь изобразить улыбку, – Я очень устал, Кевин, правда… Извини.

Хилхэнд, опомнившись и вновь вернувшись к исполнению врачебного долга, тряхнул головой, стараясь отбросить в сторону любопытство.

– Конечно… Прости ты, это я не сообразил. Конечно, Пол. Отдыхай.

***

Гилберт запер сейф с необыкновенно секретными, как водится, документами и. потянувшись, снял белый врачебный халат. Время было уже позднее, медсестра, которую он дожидался, давно уже воцарилась на своем посту, а он лишь сейчас, завершив все дела, направлялся домой. Кевин Хилхэнд, пребыванием которого в палате одного из больных он мог бы оправдать свою задержку, давно уже ушел; человек, о котором фельдшер так волновался, спокойно спал, да и дела, в общем-то, были закончены еще несколько часов назад. Однако, Гилберт, точный, как швейцарские часы и, пожалуй, не менее щепетильный, предпочитал, как и всегда, отсиживать оставшиеся до завершения рабочего дня часы вне зависимости от того, было ли ему чем заняться. Навлекать на свою голову неприятности, получать выговоры, а то и штрафы за несвоевременный уход с работы он не хотел.

Но теперь время рабочего дня истекло и молодой человек, натянув вместо халата несколько тонкую для царящей погоды куртку, покинул кабинет, запирая дверь. Медсестре вход в обитель врачей был по негласному правилу воспрещен и, надо сказать, Гилберт, находящийся здесь на позиции медбрата, сам иногда не очень хорошо понимал, почему, если ей это запрещалось, то ему едва ли не вменялось в обязанности.

Замок щелкнул, молодой мужчина слегка дернул дверь, проверяя надежность запора и, сунув ключи в карман, спокойно отправился восвояси. Увидь его сейчас кто-нибудь со стороны, непременно подумал бы, что на плечах этот человек влачит непомерную тяжесть забот – так они были опущены, таким утомленным казался совсем еще молодой парень.

Но кроме медсестры, давно привыкшей к такому виду коллеги, видеть его было некому. Гилберт невнимательно попрощался с ней и, покинув отделение реанимации, зашагал по уже полутемному коридору в сторону выхода. Мысли его были далеко.

– Привет, Дикс, – спокойный и уверенный голос, неожиданно раздавшийся за спиной, вынудил молодого человека остановиться, словно налетев на стену и, подняв опущенную доселе голову, медленно расправить плечи. Голос был ему знаком.

– Здравствуй… Диктор, – негромко отозвался он и, не поворачиваясь, слегка приподнял подбородок.

За спиной послышались приближающиеся шаги. Человек, о чьей опасности его совсем недавно предупреждали, неспешно приблизился и, остановившись за спиной собеседника, хмыкнул.

– Какая ностальгия – слышать это имя из твоих уст. Итак, ты все-таки вспомнил меня? А я уж, было, подумал, что время совсем изгладило мой образ из твоей памяти.

– Твой образ претерпел изменения с нашей последней встречи, – отвечать Гилберт старался в тон старому знакомому, однако, говорил несколько холоднее, чем он.

– Вот как? – в голосе Диктора явственно зазвучала насмешка, – А я-то полагал, что над старыми друзьями время не властно.

– Шон, мы не виделись со старшей школы, – Диксон, чуть сдвинув брови и не желая боле продолжать беседу, не видя лица собеседника, оглянулся через плечо на стоящего позади человека, – Ты действительно очень сильно изменился с тех пор.

– А вот ты совсем не изменился, – спокойно откликнулся Шон и, склонив голову набок, обошел старого приятеля, останавливаясь теперь прямо перед ним и пристально вглядываясь в него, – По крайней мере, внешне. Но ты стал как-то спокойнее, увереннее и… пожалуй, печальнее, – Рэдзеро сдвинул брови, видимо, не слишком довольный собственными наблюдениями и вновь выпрямил голову, – Что же с тобой случилось, Дикс?

Его собеседник, не скрываясь, поморщился, избегая прямого ответа.

– Не зови меня так. У меня есть имя.

Шон, похоже, ожидавший совсем других слов, удивленно приподнял брови, позволяя насмешливой ухмылке осветить его лицо. В голосе его прозвучало веселое изумление.

– С каких это пор?

– Я даже не знаю, наверное, с рождения, – Диксон, хмурясь, скрестил руки на груди, – Что тебе нужно, Шон? Думаю, ты не о прошлом вспоминать пришел?

– Как обычно проницателен… Гилберт, – блондин на миг закусил губу, сужая глаза. Чувствовалось, что ситуация забавляет его.

– Меня всегда восхищало это в тебе, – продолжал он, выдержав небольшую паузу, – И я думаю, ты знаешь, зачем я пришел.

На лицо Гилберта набежала тень.

– Полагаю, Тресу нужна информация от меня, – негромко вымолвил он, переводя взгляд на дальний участок коридора, где в тени скрывалась входная дверь. По губам заметившего этот мимолетный взгляд Шона змеей скользнула знакомая его собеседнику острая улыбка.

– Верно, – негромко вымолвил он, не сводя с него внимательного, пристального взгляда, словно хищник, каждое мгновение готовый броситься на могущую обратиться в бегство добычу.

– И с чего ты взял, что я тебе ее предоставлю? – Гилберт, как будто и не замечающий несколько изменившегося поведения собеседника, а может быть, просто не испытывающий ни капли страха перед ним, упер одну руку в бок. Блондин пожал плечами.

– А почему бы и нет? В память старой дружбы.

Гилберт Диксон, спокойный и уравновешенный человек, скорее холодный и безразличный, нежели порывистый и язвительный, ядовито ухмыльнулся.

– Потому, что я не работаю на Треса.

Шон, почувствовав изменившуюся атмосферу разговора, приподнял подбородок, бросая на собеседника откровенно насмешливый и почти угрожающий взгляд. В голубых глазах его, как и всегда в подобных случаях, свирепствовало дьявольское пламя.

– Зато на него работаю я, – холодно парировал он, не скрывая некоторого вызова в голосе. Ситуация стремительно становилась опасной. Гилберт, всего несколько часов назад предупрежденный насчет Шона Рэдзеро, пообещавший быть с ним поосторожнее, равнодушно повел плечом и, демонстрируя полнейшее пренебрежение к собеседнику, обошел его, становясь вновь к нему спиной.

– В таком случае, ищи нужную ему информацию сам, – не менее холодно произнес он и, всем видом показывая, что не желает доле задерживаться в обществе старого знакомого, уверенно зашагал по коридору вперед.

Шон догнал его за два шага. И, обхватив борцовским захватом сзади за шею, не несколько мгновений прижав локоть к подбородку молодого человека, тихо проговорил, приблизив губы к его уху:

– Не играй со мной, Дикс.

Голос его звучал спокойно, размерено, угрозы в нем, казалось бы, не было, – блондин скорее советовал, чем угрожал, просто говорил, не ставя под сомнение, что совету его последуют. Однако, делал он это так, что у любого здравомыслящего человека затряслись бы коленки от страха за свою жизнь, так, что было понятно, чем может быть чреват отказ от следования этому совету, и Шон не сомневался, что удерживаемый им человек понимает это. Но он просчитался.

Дикс, никогда не испытывавший ни малейшего страха перед ним, всегда питавший твердую уверенность, что уж кому-кому, а ему друг не причинит никакого вреда, равнодушно повернул голову вбок (захват был не слишком крепок).

– Или что? – голос его был ничуть не менее спокоен, чем голос Рэдзеро, звучал так же равнодушно и хладнокровно, как и раньше, – Убьешь меня? Тогда ты и в самом деле изменился, Шон Рэдзеро, стал глупее и безрассуднее, чем прежде. Или, быть может, ты и явился сюда для того, чтобы взглянуть на смерть старого друга? – в последних словах явственно, как Гилберт не пытался скрыть ее, прозвучала горечь. Чувствовалось, что, не взирая на пролегшие между последней и этой встречей годы, считать Шона другом он никогда не переставал и, если бы тот подтвердил предположение молодого человека, причинил бы тому боль, если не физическую, то моральную уж точно.

– Друга… – голос блондина прозвучал несколько приглушенно и как-то сдавленно, будто он пытался сдержать рвущиеся на волю старые обиды. Захват его на несколько секунд стал сильнее, Гилберт был вынужден немного приподнять подбородок, вытягивая шею и стремясь тем самым уменьшить давление на нее.

– Друга, который меня бросил? – теперь уже нотки сдерживаемого застарелого гнева явственно зазвучали в голосе говорящего, – Человека, которому я доверял и который оставил меня?

Дикс, ожидавший, пожалуй, любых слов, каких угодно обвинений, кроме таких, изумленно и негодующе выдохнул. А затем, подняв обе руки, резким движением сбросил руку особенно не противящегося этому Шона и рывком повернулся к нему.

– Ты рехнулся за это время, Диктор? Меня перевели в другую школу, перевели из-за тебя! А теперь ты обвиняешь меня в этом?! – глаза молодого мужчины, обычно такие спокойные и светлые, потемнели от гнева. Чувствовалось, что задетая тема волновала и его самого, вызывая, по-видимому, недовольство несколько иного рода, и обвинения, прозвучавшие сейчас, были ему, мягко говоря, неприятны.

– Что значит – из-за меня? – Шон, растерянно хлопнув густыми ресницами, непроизвольно сделал шаг назад, недоверчиво созерцая бывшего приятеля. Видеть его таким ему как-то не доводилось и поведение парня практически ставило его в тупик, заставляя сомневаться в собственных действиях и словах. Впрочем, вопрос, заданный им, как-то очень быстро успокоил бушевавшую в сердце Гилберта ярость. На лице явственно отобразилась растерянность, пожалуй, не меньшая, чем та, что отражалась в голубых глазах его оппонента.

– Ты не знал?.. – недоверчиво проговорил он и, слегка нахмурившись, продолжил, говоря, тем не менее, так, словно напоминал собеседнику давно известные сведения, – После того, как мой отец вытащил нас из полиции, он прямым текстом сказал твоей бабушке, что не желает, чтобы ее внук продолжал общаться с его сыном. Поэтому и перевел меня, наплевав на все, в конце учебного года, я думал, ты… ты знаешь, – последние слова его прозвучали совершенно потерянно. Похоже было, что Гилберт наконец уверился в том, что подробности происшедшей в прошлом разлуки действительно все это время были тайной для второго из ее участников и это повергло его в величайший ступор.

Шон медленно повел головой из стороны в сторону. Говорить ему ничего не хотелось, вновь открывшиеся детали требовали хотя бы нескольких минут для полного их принятия и переосмысления. Всю сознательную жизнь он пребывал в уверенности, что тогда, в школе, пережил предательство человека, которого почитал за лучшего друга, а теперь оказывалось, что уверенность его была ложной. Принять это было нелегко даже такому человеку, каким был, а точнее – каким за это время стал Шон Рэдзеро.

Гилберт же, тем не менее, сам пребывающий в несколько растрепанных чувствах, воспринял этот жест вкупе с молчанием по-своему. Ему показалось, что, не взирая на вновь открывшиеся обстоятельства, обвинения с него так и не сняты, что человек, бывший некогда его другом, продолжает считать его предателем и горькая обида вновь затопила его душу.

– Мне нужно идти, Шон, – говорил он негромко, стараясь не выдать испытываемых им чувств, – У меня есть еще… дела, – и, не желая произносить слова прощания, он развернулся на каблуках, вновь, куда быстрее, чем прежде, устремляясь на выход.

– Погоди… – Рэдзеро, будто бы очнувшись, приподнял опущенную на мгновение голову, взирая в след старому приятелю и нахмурился, – Дикс!

На какое-то мгновение шаг торопящегося уйти Гилберта, казалось, замедлился, но тотчас же ускорился вновь. Шон, видя, что приятель уже приближается к ведущей на улицу двери, неодобрительно вздохнув, поспешил следом за ним. Разговор, по мнению молодого человека, завершен еще не был, и если Диксон сумел приоткрыть завесу тайны над их общим прошлым, то загадки настоящего по сию пору оставались не раскрытыми, а они в данный момент волновали блондина куда как больше.

В несколько шагов он оказался возле двери, через которую только что, уверенно распахнув ее, покинул помещение больницы его старый знакомый и, не желая медлить, сам вышел на улицу.

То, что произошло дальше, заняло считанные секунды.

Поскольку Шон, спеша догнать приятеля, двигался достаточно быстро, отойти от здания Гилберт далеко не успел, сделав всего лишь два или три шага. Блондин, оказавшийся на улице вслед за ним, резко шагнул вперед, открывая рот, чтобы вновь попытаться остановить его, пока только голосом, а не действиями, но не успел вымолвить ни слова. Внимание его оказалось отвлечено медленно и бесшумно скользящим по улочке, ведущей мимо ворот больницы, черным автомобилем. Неизвестно, что именно в этом транспорте привлекло внимание Рэдзеро – отсутствующие ли номера, что он, привыкнув за свою жизнь выхватывать детали из общего образа, сразу заметил; тусклый ли блеск металла за тонированным стеклом, – но ощущение опасности, которую он, подобно дикому хищнику, чуял издалека, буквально затопило все его существо.

Заднее стекло автомобиля начало медленно опускаться.

– Гилберт… – сорвалось с губ молодого человека и он, действуя больше по наитию, нежели осознанно, метнулся вперед, буквально сшибая с ног идущего впереди парня и валя его на землю, тем самым уводя с линии огня.

Гилберт, который успел лишь смутно заметить блеснувшее в темном провале открывшегося окна пистолетное дуло, упал, машинально подставляя руки, чтобы не удариться. Одновременно с этим на тонущую в тишине автомобильную стоянку перед больницей раскатистым грохотом обрушились дробные, частые выстрелы, спустя мгновение сменившиеся ревом мотора.

Шон едва слышно зашипел сквозь сжатые зубы и, продолжая прижимать перепуганного друга к земле, приподнял голову. Автомобиль, за несколько мгновений до этого тихо кравшийся по узкой улочке, рванул с места и, скрываясь из виду, затерялся где-то среди домов.

Молодой человек, негромко чертыхнувшись, вскочил, помогая подняться и приятелю.

На Гилберта жалко было смотреть. Всегда спокойный, холодный, показательно равнодушный в любой ситуации, Диксон в прямом смысле слова дрожал от страха. Бледный, как смерть, с подрагивающими губами, широко распахнутыми глазами, судорожно сжимающий руки в кулаки, он смотрел на защитившего его друга, явно не до конца сознавая ни то, что произошло только что, ни то, что происходит сейчас.

Шон, хмурясь, аккуратно встряхнул его за плечи, пытаясь привести в чувство и, несколько повернув голову вбок, всмотрелся в бледное лицо приятеля.

– Эй… ты как? – ответа не последовало и молодой человек, на миг сжав губы, нахмурился сильнее, – Ясно. За меня держаться сможешь?

Гилберт, с трудом осознав адресованный ему вопрос и вникнув в его смысл, неуверенно, явно сомневаясь, но не в ответе, а в том, что понял верно, опустил подбородок. Шон кивнул в ответ и, сжав плечи человека, который некогда был его другом и сейчас, спустя столько лет, неожиданно вновь стал им, уверенно повел его к стоящему неподалеку ярко-синему гоночному мотоциклу…

***

– Держи.

Гилберт, пребывающий после пережитого потрясения в состоянии некоторой прострации, вздрогнул и, подняв опущенную голову, неуверенно перевел взгляд с собственных рук на то, что ему предлагалось. Прямо перед носом его находился бокал с мягко плещущейся в нем янтарной жидкостью, распространяющей сильный запах алкоголя, сжимаемый чьей-то уверенной рукой.

Диксон, медленно возвращаясь в реальность, осторожно принял его, но пить не стал, почему-то засмотревшись на искорки света, пляшущие на янтарной поверхности.

– Ты как? – голос старого друга, привычно уверенный и спокойный, прозвучал несколько обеспокоенно, и Гилберт поднял голову.

– Они… – он с трудом сглотнул и, вдохнув исходящий от напитка дурманящий запах, чуть дрогнувшим голосом договорил, – Хотели нас… уб-бить?

– Не убить, – Шон, выглядящий по сравнению с приятелем абсолютно спокойным, присел на подлокотник его кресла и, сцепив руки в замок, положил их на колено, хладнокровно поясняя, – Предупредить.

Диксон, продолжая сжимать в одной руке бокал, медленно поднял вторую и провел пальцами по несколько растрепанным волосам, затем вновь растерянно взирая на собеседника.

– Предупредить, о чем?..

Блондин облизал губы и, неожиданно ухмыльнувшись, легко повел правым плечом, склоняя голову набок.

– Чтобы я не лез не в свое дело.

Намек на нередко произносимые самим Гилбертом слова был более, чем очевиден, однако, молодой мужчина на шутку настроен не был. Уловив непонимание в его взгляде, Шон негромко вздохнул и мягко улыбнулся. Попытка отвлечь приятеля от случившегося и как-то развеселить его, расшевелить благополучно провалилась.

– Чтобы я оставил в покое Пола Галейна, – слова пояснения прозвучали спокойно и размеренно, в достаточной степени хладнокровно, но вместе с тем довольно жестко. Гилберт, от этих слов пришедший в себя куда как быстрее, чем от небольшой шутки, ошарашено моргнул.

– Галейна? Ты полагаешь, что это дело его рук? – вопрос этот он адресовал скорее бокалу в своей руке, который пристально созерцал в данный момент, но Шон решил все-таки на него ответить.

– А ты полагаешь его святым великомучеником? – он насмешливо приподнял бровь и, кривовато ухмыльнувшись, отрицательно помотал головой, – Галейн – достойный противник, Гилберт, поверь мне на слово. Но ты не ответил – как ты? Тебя не задело?

– Ничего я не полагаю, – недовольно буркнул Диксон и, потерев переносицу, глубоко вздохнул, затем наконец-то отпивая немного из бокала, – Я цел, не волнуйся. А… – он вновь поднял взгляд, намереваясь осведомиться, как чувствует себя собеседник, но спросить так ничего и не спросил. На левом плече Шона расплылось по белой ткани рубашки характерно красное пятно.

Гилберт вскочил.

– Ты ранен!

Молодой человек, несомненно польщенный и обрадованный этим проявлением беспокойства, безмятежно улыбнулся и, явно демонстрируя свое здоровье, слегка махнул левой рукой.

– Это царапина.

– Слишком много крови для царапины, – его собеседник нахмурился, пристальнее вглядываясь в рану на плече приятеля, – Давай я посмотрю.

– Дикс, серьезно, это ерунда, – Шон слегка вздохнул и, пытаясь еще больше подтвердить собственное здоровье, осторожно повел плечом, – Даже не болит. Видишь?

Гилберт, внимательно проследивший это движение, вздохнул сам. Видно было, что упрямство потенциального пациента ему не слишком приятно.

– Вижу. Давай я посмотрю, Шон. Я не пойму, ты мне, что, не доверяешь?

– Да причем тут это? – Рэдзеро, несколько раздосадованный тем, что его подозревают в недоверии, даже поднялся на ноги, – Просто это в самом деле пустяк, тем более, что на мне быстро все заживает, так что…

– Рубашку снимай, – Гилберт, выглядящий на редкость решительно, скрестил руки на груди, выжидательно приподнимая брови. Его собеседник, похоже, не ожидавший подобных приказов, на секунду умолк, но затем, хмыкнув, принялся послушно расстегивать пуговицы рубашки.

– Ты довольно строгий, док, – он подмигнул приятелю и, пряча улыбку, аккуратно стащил пропитавшуюся начавшей подсыхать кровью ткань с левого плеча, кое-как отлепив ее от раны, после чего тотчас же изобразил жуткую озабоченность и едва ли не ужас, – Скажите, я буду жить?

Диксон, фыркнув, взглядом указал ему на подлокотник кресла и, отчасти включаясь в игру, безмятежно пожал плечами, приближаясь ко вновь присевшему приятелю.

– Это уж как повезет, мистер Рэдзеро. Может, обойдемся просто ампутацией.

Шон, только, было, переставший скрывать улыбку, слегка опустил уголки рта.

– Я надеюсь, ты не серьезно?

– Да не дрожи ты, – Гилберт, как раз склонившийся над раной друга и внимательно ее изучающий, чуть качнул головой, – Серьезного я пока что ничего не вижу. Промыть надо.

Пациент, обрадованный столь обнадеживающим вердиктом, слегка развел руки в стороны.

– Без проблем, могу даже душ принять.

Ответ был короток, но решителен.

– Обойдешься. Аптечка есть?

– Есть, в ванной, – Шон мотнул головой, указывая направление и, подняв здоровую руку, поправил сбившуюся от резкого движения светлую челку, – Принести?

– Тебе на месте не сидится? – Гилберт, слегка приподняв бровь, бросил на несознательного больного несколько осуждающий взгляд и, вздохнув, решительно шагнул в указанную только что сторону, – Пошли.

Блондин, кивнув, легко поднялся на ноги и, не демонстрируя ни преднамеренно, ни случайно никакого дискомфорта, который мог бы быть вызван болью в плече, направился следом за своим личным врачом.

– Все-таки я думаю, что ты зря так беспокоишься.

Гилберт, немного затормозив, бросил на него через плечо довольно скептический взгляд.

– У тебя прострелено плечо.

Больше говорить он ничего не стал, очевидно, полагая, что аргумент достаточно убедителен. Шон, шагающий следом, недовольно фыркнул.

– Только кожа на плече. Меня слегка зацепило и не более того.

– Задета надостная фасция, – добавив в голос побольше официального холода отозвался Диксон и, уже заходя в ванную, еще раз оглянулся через плечо, поясняя, – Мышца.

– Я знаю, что это, – Рэдзеро поморщился и, зайдя следом за приятелем, с явным недоверием покосился на собственное плечо, – Странно, я совсем не чувствую этого.

– А меня это почему-то совсем не удивляет, – отстраненно отозвался молодой мужчина и, оглядевшись в просторной ванной комнате, обернулся к спутнику, отрывисто интересуясь, – Где?

Шон, по всему видно, еще не успевший привыкнуть к новой манере общения старого знакомого, но и не обижающийся на нее, слегка пожал плечами, указывая подбородком на шкафчик над раковиной.

– Там, если ты про аптечку. Но не думаю, что в ней ты найдешь воду, чтобы промыть рану.

Гилберт, направившийся сразу после указания к шкафчику, остановился, протянув к нему руку и глядя на отражение собеседника в зеркальной дверце.

– Я рассчитывал найти там перекись водорода. У тебя ее нет?

– Может и есть, но не так много, чтобы отмыть плечо от крови, – ответ молодого человека прозвучал на редкость беззаботно и Диксон тяжело вздохнул. Видно было, что от старого приятеля он ожидал проявления большей заботы о собственном здоровье. Шон, отметив этот вздох и легко угадав недовольство в нем, виновато улыбнулся. Расстраивать друга он не хотел, но считать ситуацию серьезной, тем не менее, упорно отказывался.

– Серьезно, Дикс, для этого вполне подойдет и проточная вода, – как бы подтверждая собственные слова, он уверенно шагнул к большой ванне и, пустив упомянутую воду, присел на ее бортик, – Я ценю твое стремление соблюсти стерильность, но, боюсь, в данных условиях это представляется невозможным, – и, не дожидаясь, да и, собственно, не ожидая от собеседника ответа, он подставил руку открытой ладонью под струю воды, проверяя ее температуру и улыбаясь уже менее виновато, промолвил, – Благословенны воды Ганга…

– Воды Ганга? – Диксон, как раз обнаруживший за зеркальной дверцей небольшой ящик с медикаментами первой необходимости и достающий его, обернулся к другу, не скрывая улыбки. Видно было, что слова последнего его несколько удивили.

Шон спокойно кивнул и легко пожал здоровым плечом.

– Я всегда говорю так. Когда умываюсь, когда плаваю, принимаю душ или даже пью… Слышал когда-то от кого-то, что, если благословлять постоянно воду – неважно, какими словами – можно обрести нерушимое здоровье. Верь или нет, но с тех пор, как начал делать это – не болел ни разу.

– Конечно, у тебя же на пальце исцеляющий сапфир, – меланхолично отозвался его собеседник и, взяв марлевую салфетку, смочил ее водой. После немного отжал и принялся аккуратно обтирать кровь вокруг раны на плече несколько растерявшегося приятеля.

– Прости… что?

Гилберт, почти увлекшийся собственными действиями, остановился и, хмурясь, недоуменно глянул на хлопающего глазами Рэдзеро.

– Ты не знаешь, что носишь на руке? Позволь взглянуть.

Блондин, вероятно, не ожидавший такой просьбы, на несколько мгновений замер, словно решаясь на что-то. Затем медленно и осторожно, с видимой неохотой, поднял левую руку и уже поднес, было, ее к правой, намереваясь снять перстень, когда друг остановил его, отрицательно мотнув головой.

– Не снимай. Покажи так.

Вздох, полный облегчения, против воли сорвался с губ молодого человека и он, действуя уже куда как более уверенно, вытянул правую руку, демонстрируя собеседнику упомянутое украшение. Гилберт немного склонился, внимательнее вглядываясь в сапфир, венчающий перстень и, удовлетворенно кивнув, вновь вернулся к прерванному занятию, стирая кровь с плеча приятеля и пациента в одном лице.

– Да, так и есть, – спокойно произнес он, заметив, что Шон ожидает вердикта, – Тот самый сапфир, – и, вновь возвращаясь к прерванному занятию, продолжил, – Я читал об этом камне. По свидетельствам, он дарит своему обладателю совершенную неуязвимость… – Гилберт усмехнулся и, покачав головой, отложил окровавленную салфетку в сторону, беря на удивление присутствующую в коробке с медикаментами хирургическую иглу. Придирчиво осмотрел ее, взял находящуюся тут же нить и, хмурясь, с откровенным подозрением воззрился на до крайности задумчивого приятеля.

– Признайся, ты зашивал себе раны сам?

Шон не стал спорить. Когда-то давно, когда различного происхождения повреждения были для него практически привычным делом, он и в самом деле приноровился лечить их сам, вплоть до хирургических действий такого вида.

– Приходилось, – равнодушно откликнулся он и пожал плечами, как бы говоря, что не видит в этом действии ничего ужасного или сверхчеловеческого, – Ты не отвлекайся. Что там насчет неуязвимости, которую якобы дарит колечко? – он мельком глянул на собственное плечо и усмехнулся. На неуязвимость это как-то похоже не было.

– Вот именно, что якобы, – Диксон, несколько недовольный тем, как равнодушно собеседник отмахнулся от, на его взгляд, куда как более серьезной темы, тяжело вздохнул, продевая нитку в иголку и продолжая рассказывать, – Как оказалось на практике, сапфир не дарит неуязвимость, зато способен исцелить человеческое тело от любой болезни, будь то насморк или порез ножом. Как я понимаю, на огнестрельные ранения это тоже распространяется. Радуйся, что нам не пришлось извлекать пулю… – речь свою молодой человек завершил аккуратным протыканием кожи на краю раны иглой. Шон, абсолютно такого не ждавший, непроизвольно дернулся и зашипел сквозь сжатые зубы, словно рассерженный кот.

Гилберт, моментально остановившись, позволил себе усмехнуться уголком губ.

– Ты же зашивал себе раны. Вообще, как правило, это делается с местной анестезией…

– Значит, все-таки надо было выпить, – все еще сквозь сжатые зубы выговорил блондин и, изо всех сил пытаясь справиться с болью, медленно, натужно выдохнул воздух.

– Это не та анестезия, – Дикс, пытаясь сдержать улыбку, на несколько мгновений закусил губу. Ситуация его определенно забавляла.

– Попытайся как-нибудь отвлечься, – продолжал он, ухитряясь сохранить серьезный тон, не допуская в голос и тени улыбки, – Переключи внимание на что-то еще…

– Тогда закончи сказочку про сапфир, – Шон медленно втянул носом воздух и также неспешно его выдохнул, – Она ведь не завершена, я верно понимаю? Ты говорил, он дарует неуязвимость… – он хмыкнул и вновь покосился на собственное плечо.

– Я говорил – «по свидетельствам», – Гилберт еле заметно усмехнулся и, оставив бесплодные попытки отыскать взглядом что-нибудь обезболивающее, поморщился, неуверенно осведомляясь, – Готов?

Рэдзеро кивнул, предпочитая не тратить слов. Терпеть боль он умел, но говорить в такие моменты желания у него как-то не возникало, поэтому и сейчас он предпочел предоставить право вести монолог своему персональному врачу. Тот, впрочем, не растерялся.

– Итак, я сказал, что по свидетельствам, а считай – по слухам, сапфир дарует своему хозяину неуязвимость. Но слухи, как мы можем видеть, лгут… – голос его лился, будто журчание спокойного ручейка и Шон, увлекаемый им, и в самом деле отвлекался от продолжения неприятной операции. Диксон тем временем рассказывал.

– Когда я наткнулся на упоминание об этом камне, мне стало интересно, какова же правда. Я стал изучать этот вопрос, перерыл немалое количество книг, ибо далеко не везде была сохранена память об исцеляющем сапфире, но наконец нашел то, что полагаю достаточно правдоподобным. Итак, сапфир не дарует неуязвимости. Не дарует он и бессмертия, как то явствовало из некоторых источников, он просто лечит, отсюда и его название. Он, как я уже говорил, может вылечить любую болезнь, поразившую физическое тело его владельца и, в качестве некоторого бонуса, наделяет хозяина невероятной удачей. Если взглянуть на тебя, то можно смело сказать, что это так и есть, – Гилберт прервался, стирая выступившие на коже пациента капли крови. Тот, пользуясь небольшим перерывом, хмыкнул.

– То есть, ты полагаешь меня до крайности удачливым?

– А разве нет? – Диксон вскинул брови, вновь возвращаясь к прерванному занятию, – Взять хотя бы нынешнюю ситуацию. В тебя стреляли, но тебя едва задело, к тому же рядом оказался друг, который обладает хирургическими навыками и способен зашить твою рану… Хотя есть еще кое-что о сапфире, но я не уверен, что это имеет прямое отношение к твоему перстню.

Шон поморщился, ощущая необходимость задать вопрос, и с некоторым усилием выдавил из себя:

– Что?

Гилберт выдержал театральную паузу и, радуясь, что его миссия по зашиванию огнестрельной раны уже подходит к концу, медленно и весомо проговорил:

– «Кровь и сапфир откроют ее» – так значилось на полях одной из книг, что я читал. Я не знаю, о какой крови идет речь и что она, вкупе с камнем должна открыть, но… Твой сапфир мне напомнил ключ, – он затянул нить, отрезал ее остаток ножницами и устало опустил руки, – Все. Молодец, вытерпел.

– А что мне оставалось делать? – отстраненно отозвался молодой человек, внимательно изучая собственный перстень, – Я никогда не думал о нем… так. Для меня это всегда было не более, чем украшение.

Гилберт улыбнулся и, отойдя к раковине, принялся мыть руки.

– Это и есть украшение, просто более полезное, чем ты предполагал. Ладно. Сейчас уже довольно поздно, мне надо идти… Но кажется, я еще не отблагодарил тебя за то, что ты спас мне жизнь, – он выключил воду и, вытирая руки висящим рядом с раковиной полотенцем, обернулся к собеседнику, – Что ты хотел узнать от меня, Шон?

Рэдзеро, отвлекшись от созерцания кольца, с интересом поднял голову. Он уже потерял надежду добиться от старого друга необходимой информации, да и жизнь ему спасал, совершенно не задумываясь о благодарности за это, но отказываться от последней не спешил.

– Я хотел узнать, что тебе известно… – медленно вымолвил он, – О фирме «Гало» и о ее владельце.

– Ну, положим, ее владельца ты собственноручно уложил на больничную койку, – Гилберт позволил себе легкую ухмылку, скрещивая руки на груди, – И, судя по тому, что пришел ко мне, результатов это не принесло.

– Галейн крепкий орешек, – хмыкнул в ответ блондин, – Парой ударов его не расколешь. К тому же…

– Ты переборщил с транквилизатором, – молодой человек слегка приподнял брови, как бы подталкивая собеседника к согласию. Тот, не видя смысла оспаривать очевидное, кивнул, но произнес при этом совсем не то, что можно было бы ожидать.

– Ты и об этом знаешь.

– Я знаю многое, – Диксон резким движением опустил руки и, сделав шаг вперед, присел рядом с другом на бортик ванны, оказываясь в весьма выгодном, с врачебной точки зрения, положении, чтобы наблюдать за раной на плече подопечного, – И рассказать тебе, что ты просишь – малая плата за то, что сделал ты. Но пойми меня правильно, Шон, я хотел бы помочь тебе, но… не хочу помогать Тресу. Тем более, что я прекрасно понимаю, в чем тут его интерес.

Рэдзеро вздохнул и, немного повернувшись к приятелю, пристально вгляделся в его лицо.

– Ты будешь помогать не ему, а мне, Дикс. К тому же, я не настаиваю на этой помощи, ты сам предложил рассказать, – в льдисто-голубых глазах при этих словах заискрилась откровенная насмешка. Шон не продолжил фразу, не прибавил к сказанному ни слова, но Гилберт, некогда привыкший угадывать его мысли, моментально отгадал то, что скрывалось под его последней тирадой.

– Тогда не буду тянуть, – скупо улыбнулся он в ответ, отвечая на то, что не было произнесено, – Сказал бы, что надеюсь, что Галейну это не повредит, коль скоро он не кажется плохим человеком, но после сегодняшнего… – он вздохнул, закусил на несколько секунд губу и, качнув головой, наконец приступил к повествованию, – Итак… Все началось некоторое количество лет назад, когда один амбициозный молодой человек, скопив некоторую, относительно крупную сумму денег, решил открыть свое дело. Сейчас не важно, почему ему пришла мысль создать фирму, производящую мебель, да я и не знаю о причинах такого решения, но мысль, тем не менее, пришла и он начал осуществлять свою задумку. Вероятно, он, как и многие наивные люди, полагал, что, если у тебя есть средства, желание и настойчивость, удача сама придет к тебе, потрясая мешком с деньгами, но суровая действительность быстро опровергла эти радужные мечты. Галейну пришлось работать не просто много, а очень много, денег было потрачено в два раза больше, чем он думал и нередко случалось, что желание казалось ему несбыточным. Но, тем не менее, он шел вперед, не подозревая, что теряет не только время и деньги, но еще и здоровье…

Гилберт ненадолго примолк, затем внимательно взглянул на внимавшего ему слушателя.

– Пол Галейн болен, Шон. И я, хоть и не являюсь его лечащим врачом, тем не менее, надеюсь, что врачебная тайна будет сохранена хотя бы от Треса. Я рассказываю тебе это, как другу, и не думаю, что его болезнь имеет такое уже большое значение в глазах твоего начальника. Знаешь, люди иногда шутят, говоря, что от волнения трясутся руки, не воспринимают всерьез слова «он очень нервный человек» или «потратил много нервов»… Но на деле, это отнюдь не шутки и Полу Галейну не повезло узнать это на себе. Он и в самом деле потратил много нервов в процессе становления «Гало», потерял много сил, положил всего себя на амбразуру системы, защищая свое детище так яростно, что и сам не заметил, как угодил в больницу. Увлеченный делами, он не замечал постепенно проявляющихся симптомов, не понимал, от чего трясутся руки или дергается иногда щека, и только когда однажды, встав на работе со стула, едва не упал, лишь чудом удержавшись за стол, забеспокоился. Узнав о своем заболевании, мужчина заставил себя не раскисать. Ему было страшно, тем более, что болезнь считалась неизлечимой, но более или менее привести его в порядок врачи сумели, велев несколько раз в год повторять курс лечения, чтобы вновь не попасть в подобную ситуацию. Именно тогда он решил, что, если фирма невольно стала причиной потери здоровья, она же поможет его вернуть. Под эгидой «Гало» заработала подпольная лаборатория, где регулярно проводились исследования, ставились эксперименты различной направленности, вплоть до генетических, – все было направлено на поиск лекарства. Но время шло, результатов исследования не приносили и Пол, ощутив, что скатывается в пучину отчаяния, решил действовать сам. Надежду найти спасение официальным путем он потерял, хотя и не закрывал лабораторию, посему решил обратиться к нетрадиционной медицине. Пришла очередь различных целителей, экстрасенсов, трав, зелий, амулетов… Так продолжалось до тех пор, пока кто-то из приглашенных колдунов не натолкнул его на мысль о чуде. Это чудо было известно с давних времен, но где найти то, что могло бы его сотворить не знал никто – место было спрятано, сокрыто, причем надежно. Но гарантия тут была стопроцентной. Отчаявшийся, измученный Галейн ухватился за соломинку и принялся искать. Снова были колдуны, прорицатели – все, кто мог иметь хоть какое-то отношение к подобным вещам. И, к изумлению Пола, все его старые знакомцы знали о чуде. Но, стоило им заслышать о нем теперь, как страх озарял их лица… Как подобраться туда, никто не знал. Галейн продолжал расспрашивать, но, видя, что от людей помощи ждать почти бесполезно, принялся помимо этого штудировать старинные манускрипты, рукописи, пергаменты – он искал везде. И неожиданно для себя нашел. В одной из рукописей упоминался тот предмет, что он искал, с указанием, что, исполнив желание одного, он исчезнет, дабы возникнуть в ином месте на благо следующему. Но, коль скоро никаких свидетельств того, что чудо было обнаружено, нигде не имелось, мужчина рискнул предположить, что указанный в рукописи «адрес» последнего его нахождения верен и по сей день. Он записал его шифром, который выдумал сам, а после, опасаясь, что кто-то случайно или намеренно этот шифр найдет и прочитает, заказал какому-то мастеру ювелирных дел серьгу с точным указанием, чем следует украсить гладкий металл. Заказ был выполнен в точности, и с тех пор хозяин «Гало» не расстается с шифром, который в любом случае смог бы прочесть только он. В это время Трес уже тоже начал искать искомый предмет, поэтому Галейн, узнав, что кто-то идет по его следу и посещает те же места, заволновался. В указании пути, которое он, похитив из хранилища, всегда хранил в надежном месте, не желая уничтожать лишь ввиду его исторической ценности, значилось, что добыть чудо не будет так просто. Понадобится ключ, код, шифр, если говорить современным языком. Что это за шифр, автор не знал, посему Пол продолжил искать. На сей раз он даже не пытался никого опрашивать, уверенный, что ответ кроется в книгах, но, увы… После прошлой удачи фортуна явно решила отвернуться от него. И вот, когда однажды он, уже совершенно отчаявшийся, мрачно сидел и перебирал листы старинного манускрипта, к нему подошел архивариус, напомнить, что время уже перевалило за полночь и что мужчине пора бы освободить помещение. Пол с неохотой принялся собираться, поднял тяжелую книгу, неловко повернулся… Книга выпала у него из рук, а коль скоро была довольно ветхой, корешок ее частично отвалился и из-за него выпал пожелтевший листок бумаги. Архивариус, не замечая этого, ругаясь и ворча, принялся поднимать манускрипт, а Галейн, делая вид, что помогает, осторожно подобрал листок.

В миг, когда он развернул его, уже покинув архив, он убедился, что фортуна отнюдь не собиралась поворачиваться к нему спиной, просто он не разглядел сразу протянутую ему руку помощи. Архив получил щедрое пожертвование от неизвестного мецената, по весьма невнятным причинам, а Галейн, внимательно изучив доставшийся ему ключ, поспешил в лабораторию, тихо загибавшуюся под крылом его фирмы. Узнав о том, какой эксперимент решил провести хозяин, сотрудники лаборатории, должно быть, пришли в ужас, но за дело все-таки взялись. Они давно занимались вопросом возможного изменения набора генов, при рождении полученного человеком и, надо сказать, некоторых успехов в этом достигли. Жаль только, к созданию лекарства их это не приблизило ни на шаг. Зато смогло оказать неоценимую услугу Галейну – после нескольких часов усиленной работы талантливыми учеными был проведен не имеющий аналогов, успешно завершившийся эксперимент: среди генов Пола Галейна появился еще один, в котором был надежно запрятан код, должный помочь ему найти нужное. Сам он не знает и не помнит его, секрет хранит его кровь. Страстно желающий обнаружить необходимый предмет, Галейн сам стал живым ключом… Внешне на нем это никак не отразилось. Разве что глаза…

– Значит, вот почему они светятся! – Шон, не выдержав, вскочил с бортика ванны и не то потрясенно, не то восторженно хлопнул себя по бедрам. После чего зашипел от невольной боли и, неодобрительно косясь на плечо, пробормотал:

– Кто бы мог подумать… Да, теперь ясно, почему он не рассказал мне тогда. Хотя я все-таки поражен его стойкостью – я ведь спрашивал не раз, и даже не два!

– Он тогда сидел в тюрьме, как и ты, – спокойно откликнулся Гилберт, внимательно наблюдая за своим несознательным пациентом и чуть хмурясь, – Это влияет на людей. Осторожнее, не надо делать таких резких движений.

– Я забылся, – отмахнулся Рэдзеро и, глубоко вздохнув, восхищенно качнул головой, – Да, о людях иногда можно узнать много неожиданного… Одного не пойму – откуда все знаешь ты?

На губах Гилберта возникла и тотчас пропала тень слабой усмешки.

– У меня свои источники. Если ты не против… – он медленно поднялся, явственно давая понять, что рассказ окончательно завершен, – Я пойду. Если, конечно, ты не хочешь узнать от меня еще что-то.

Блондин окинул его внимательным взглядом и неожиданно прищурился.

– Вообще-то, хочу. Скажи, Дикс, а что ты знаешь о… Тресе?

Светлые глаза молодого человека наполнились откровенным изумлением. Чего-чего, а такого вопроса он как-то не ожидал, не предполагая, что Рэдзеро может интересовать личность его босса. К тому же, надо сказать, эта тема была, пожалуй, единственной, которая по сей день оставалась загадкой даже для вездесущего Диксона.

– Тоже, что и все, – он пожал плечами и этот жест получился каким-то виноватым, – Три буквы в имени, отсюда и прозвище, а кроме прозвища о нем ничего не знает никто. О тебе тоже известно немногим, Шон, но Трес в этом тебя определенно обошел. Единственное, что я знаю сверх общеизвестного – это то, что он ищет тоже самое, что и Галейн.

Тонкие губы Рэдзеро раздвинула насмешливая, кривоватая улыбка. Он покачал головой и, скрестив руки на груди, поморщился от боли в плече, затем изящным жестом вскидывая бровь.

– Ты все время так обтекаемо называешь это «вещь», «чудо»… Почему не сказать прямо? Ты ведь знаешь, что́ это, не так ли, Дикс? –в голубых глазах зажглись огоньки какого-то опасного интереса. Гилберт, ответив на этот взор полнейшим хладнокровием, склонил голову набок.

– Странно было бы не знать, если ты сам некогда рассказал мне о ней. Да, Шон. Я знаю, что и Трес, и Галейн ищут Перчатку Соломона.

***

– Что ты знаешь о царе Соломоне?

Кевин, только что зашедший в палату, поднял руки, показывая, что сдается этому внезапному вопросу.

– Вот так сразу, с порога? А я-то надеялся узнать твои впечатления о другой палате.

Пол, полулежащий на кровати в довольно свободной, расслабленной позе, лениво махнул рукой.

– Проводов нет, и я чувствую себя гораздо лучше, хотя и не так безопасно, как в реанимации. Я ожидал ответа.

– Я был немного шокирован внезапностью вопроса, – легко отбил подачу Кевин и, присев на стул, стоящий возле кровати больного, в раздумье покусал губу, – А так, что я могу ответить… Соломон – библейский царь, очень мудрый. До такой степени, что ему приписывали магические умения… А, еще он, если не ошибаюсь, повелевал джинами.

– С помощью перстня, – Пол кивнул и, сев попрямее, кивнул еще раз, – Но все это лишь часть правды. А остальная правда заключается в том, что о царе Соломоне известно немного и всего не знает никто и по сей день. Иногда всплывают некоторые факты из его жизни и, порою, они приносят пользу современным обывателям. Так, например, у Соломона, кроме перстня для управления джинами, была еще и перчатка…

– Смею предположить, что остальные предметы гардероба у него тоже присутствовали, – фельдшер, улыбнувшись улыбкой тонкой, но широкой, с независимым видом закинул ногу на ногу. Ничего важного в рассказе о древнем правителе он пока не видел.

Пол шутку не поддержал.

– Я бы был тебе очень признателен, если бы мои слова ты воспринимал более серьезно, – мужчина нахмурился и, глубоко вздохнув, негромко, но весомо прибавил, – Речь пойдет о том, что имеет очень большое значение для меня, да и вообще не является предметом для шуток.

Кевин, не отвечая, поднял руки, давая понять, что капитулирует. Что-либо произносить он уже не рисковал, опасаясь вновь задеть чувствительное самолюбие собеседника.

Последний же, между тем, продолжал.

– Итак… Давным-давно, во времена, о которых теперь помнит лишь Библия, жил царь Соломон. Был он настолько мудр, и были ему ведомы такие невероятные тайны бытия, что людская молва наделила его магической силой. Так ли это было на самом деле, владел ли царь магией – судить я не берусь, однако, по слухам, он умел какими-то тайными способами договариваться с высшими силами. О том гласят легенды. И одна из таких легенд может принести пользу и ныне… – Пол примолк, переводя дыхание, затем медленно покачал головой, – Надеюсь, ты не будешь в претензии, если далее я не буду сохранять тот же стиль изложения? Немного затруднительно вспоминать, как это было написано в древних манускриптах.

– Мне кажется, ты и без того не слишком его придерживаешься, – заметил Кевин, – Но я не против, если легенду ты перескажешь более простым языком.