Пелевин стеснялся того, что он много пишет, его одолевали сомнения в объективности взглядов преподавателей на его прозу. Все они, как один, его хвалили, все восхищались им. Люди, что много пишут, обычно Лапе да Веги, либо наивные бумагомараки, то есть обычные графоманы!
Пелевин начал экспериментировать. Ни с формой, ни с содержанием, ни с чем-либо еще, с чем экспериментируют авторы-новаторы. Он играл со своими педагогами, ставил опыты над ними. Чтобы посмотреть, как Лев Николаевич, от качества ли рассказа зависит его дальнейшая судьба или же от имени автора? Он нарочно писал хуже, затем еще хуже, но сокурсники и гости семинара не унимались. Они ослепли! Уже по инерции каждый высказывался о его произведениях положительно. Может быть, они даже не читают того, что он создает, а вскакивают и нагло льстят. Но преподаватель? Как же мастер? Ведь он то, он то читает! Неужели и он говорит по инерции с ними? Или, его задача заключается в том, чтобы никто из опекунов института не стал никаким литератором, это не нужно?
Может быть, задача профессоров этого института как раз можно дольше не выпускать в свет литераторов? Хотя бы до вручения соответствующего диплома? Ведь если тебя будут публиковать и соответственно читать, к чему тебе этот скучный институт?