Алексей Николаевич сошел на станции Верхнеудинск и осмотрелся. В дороге он провел ровно неделю, и поезд порядком ему надоел. Хотелось размять ноги, ощутить под собой твердую почву. И отведать чего-нибудь помимо битков из курятины, которыми буфетчик экспресса явно злоупотреблял.
6 августа являлось неприсутственным днем по случаю рождения наследника цесаревича, тезки сыщика. Командированный был этому рад. Он хотел денек пожить в городке инкогнито, не представляясь властям. Поручение министра высосано из пальца. Лыков проехал мимо Иркутска сознательно: объясняться с генерал-губернатором Князевым у него не было никакого желания. Ровно поэтому же не поехал сыщик и в Читу, столицу Забайкальской области, уездным городом которой являлся Верхнеудинск. Тамошний губернатор генерал-майор Кияшко всего четыре месяца как в должности. Поди еще принимает дела. Отнимать у него время макаровскими глупостями значило унижаться безо всякой пользы. И столичный гость решил нарушить субординацию. Отбыть номер, собрать за пару дней мнение здешних администраторов и лишь после этого заскочить в Читу. Там поговорить с Кияшко, уже будучи знакомым с вопросом, получить его визу и – домой. За Байкалом на ритуальные расшаркивания смотрят проще, и можно поберечь время и нервы.
Алексей Николаевич поселился в номерах «Пекин» на Лосевской улице, прельстившись тем, что у них имелась собственная баня. Он помылся, побрился, отобедал как следует и еще успел погулять по окрестностям. Верхнеудинск стоял на слиянии Уды и Селенги, во впадине меж невысоких гор. Селенга – крупнейшая из рек, впадающих в Байкал. В казачью Заудинскую слободу командированный не пошел: там нечего смотреть, кроме двух храмов. Он прошвырнулся по более чистой городовой части, осмотрел торговые ряды, Одигитриевский собор, католический костел и лучшие улицы: Большую Николаевскую, Читинскую, Базарную. Сыщик обнаружил в скромном городке даже триумфальную арку. Надпись гласила, что она возведена по случаю проезда через Верхнеудинск в 1891 году цесаревича, нынешнего императора Николая Второго.
Отужинал гость, по совету владельца номеров, в вокзальном буфете. После чего завалился спать, наслаждаясь покоем. Колеса не стучат, постель не трясется на стыках и не храпит сосед – как хорошо…
Утром Лыков надел мундир со старшими орденами и пошел представляться начальнику уезда. Надворный советник Кармазин был удивлен появлением высокого чина из самого Петербурга и поначалу воспринял его визит всерьез. Он разложил на столе выкладки и стал доказывать преимущества переноса к ним штатов из Троицкосавска.
– Вот глядите! Сегодня в Верхнеудинске проживает примерно семнадцать тысяч человек. В моем подчинении всего сорок городовых: восемь старших и тридцать два младших. Околоточных нет. Имеются три надзирателя, которые выполняют роль участковых приставов. Город разделен на три участка, сейчас собираемся завести четвертый. Очень быстро растем, знаете ли…
– Переселенцы? – сообразил командированный.
– Да, их много приехало в последние два-три года. И часть осела здесь, не хочет землю пахать. А тут и без них, знаете ли… Ну, вы уж догадались.
– Забайкальские особенности, – подхватил Лыков. – Все коренные удинцы – потомки либо казаков-первопроходцев, либо ссыльно-каторжных. Вы это хотели сказать?
– Именно так, Алексей Николаевич. Вижу, вы человек осведомленный?
– Бывал в ваших краях прежде, имею некоторые понятия. Тут еще «сахала»[15] заявилась…
Начальник уезда кивнул:
– Все так. Народ буйный, законы соблюдать непривычен. Туземцы – буряты и тунгусы – скрывают от властей свои обычаи и о преступлениях тоже молчат. Работы и средств для пропитания мало, потому воровство и разбой процветают. И что тут сделают сорок городовых? То-то… А в Троицкосавске тишь да благодать – и целый штат бездельников. Отдайте его мне!
– Коковцов – не государственного ума человек, – сердито заявил питерец. – Он объявил себя часовым у денежного ящика и видит свое предназначение в том, чтобы пореже этот ящик открывать. А страна топчется на месте. Скоро война с германцами, у нас не хватает оружия и боезапасов. Полиция получает нищенское жалованье, даже в столицах много незанятых вакансий городовых. Флот едва живой, никак не оправится от Цусимы. Поэтому задача ваша трудная.
– Так ведь без увеличения штатов! – вскричал надворный советник. – Из одного кармана в другой переложить!
– А генерал-губернатор хочет одновременно добавить вам оклады. Тут и есть камень преткновения.
– Как же его перешагнуть? Алексей Николаевич, научите.
– Давайте кумекать…
Лыков вздохнул. Ему не нравилась роль обманщика. Сказать коллеге прямо, что его желание невыполнимо, а командированный приехал за шесть тысяч верст из-за глупого каприза министра? Тоже не годится.
– Надо аргументированно доказать, что криминальная обстановка в уезде и в области в целом требует усиления полиции. Сколько у вас убийств выходит в среднем за год?
– Сейчас их количество несколько уменьшилось, – зашелестел бумагами Кармазин. – В девятьсот пятом начался всплеск, сами помните. Сорок шесть мертвяков в уезде и шестнадцать в самом Верхнеудинске. На следующий год еще хлеще: пятьдесят одно убийство в уезде! Плюс двадцать три в городе, итого семьдесят четыре.
– Ого! У вас почти как в Иркутске. Там даже днем грабят и режут.
– У нас тоже случается, – не без гордости заявил начальник уезда. – Ту волну мы сбили, о прошлом годе тридцать восемь смертельных случаев всего. Но, согласитесь, тоже многовато. А в Троицкосавске семь. Ихний полицмейстер в носу ковыряет, а мы здесь с ног сбиваемся. Отдайте его штат мне!
Лыков несколько ободрился:
– Приложите мне эти цифры в сравнении за последние пять лет. Что у них и что у вас по тяжким преступлениям. Я вставлю их в отчет министру.
– К вечеру будут, – даже привстал надворный советник. – А пока позвольте угостить вас ухой из байкальского осетра.
– Охотно, – тоже поднялся статский.
Они вышли в приемную, где уже толпилось человек двадцать. Начальник уезда зычно объявил:
– Сегодня приема не будет, у меня ревизор из самого Петербурга! Или к помощнику, или завтра.
Просители быстро разошлись, только два купца бесцеремонно увели Кармазина обратно в кабинет и минут пять с ним толковали. Но тот вышел довольный и что-то запихивал в карман.
– Ну, к осетрам!
Надворный советник приказал столоначальнику управления подготовить нужную питерцу справку. А потом отправился с гостем в малоприметный дом на Мокрослободской улице. Оказалось, что там находится лучший в городе бордель Малки Молдовар, в котором для услуг имелись даже японки. Алексей Николаевич, когда понял, куда его заманили, обратился в бегство. Он попросил уездного начальника просто накормить его, а потом дать провожатого, чтобы показал ему Верхнеудинск. Когда еще сюда попадешь… Кармазина отказ не смутил. В результате два полицейских чина вкусно отобедали, несмотря на ранний час. Трактир Голышева на Приютской блеснул хорошей ухой. До Байкала всего сто верст, осетры свежие, водка холодная…
Выйдя после чревоугодия на крыльцо, Лыков увидел высокого мужчину в партикулярном. Он молча вытянулся перед Кармазиным. Тот гостеприимно заявил питерцу:
– Отдаю вам лучшего надзирателя верхнеудинской полиции Борениуса. До вечера он ваш чичерон. К семи часам жду в управлении, бумаги уже будут готовы, ну и отужинаем заодно. Какую кухню больше любите, бурятскую или китайскую?
– Давайте китайскую.
– Уговорились. Честь имею!
Начальник ушел, а надзиратель остался и глядел на Лыкова выжидательно:
– Жду приказаний вашего высокородия. Что желаете посмотреть в нашем городе?
– Мое высокородие зовут Алексей Николаевич. А вас как величать?
– Георгий Васильевич.
– Давайте прогуляемся по набережной, где я еще не был.
– Да там у нас неприглядно: лесные склады да тюремный замок, – смутился надзиратель.
– На реке всегда красиво. А потом кофею попьем. Есть у вас кофейня?
– Даже две!
– Отлично, ведите. И расскажите заодно про криминальную обстановку в городе и уезде.
Они отправились на неспешную прогулку. Борениус оказался на удивление толковым и быстро преодолел застенчивость перед чином пятого класса. То, что он сообщил гостю, было предсказуемо, но полезно.
Надзиратель напомнил, что Верхнеудинск – «ворота в Даурию». Он стоит в удобном месте, на пересечении судоходной Селенги, Сибирской железной дороги и тракта на Кяхту. То есть там, где сходятся главные торговые пути, связывающие европейскую Россию с Китаем и Дальним Востоком. Хоть обороты здешней ярмарки и падают с каждым годом, но они все еще велики. Административным центром Забайкалья является Чита, а здесь центр коммерческий. Однако это палка о двух концах. То же географическое положение бьет по городу в полицейском отношении. На востоке – Нерчинский каторжный район с тысячами арестантов. На западе, по ту сторону Байкала, – ссыльные места. Из Китая лезут контрабандисты. Беглые терроризируют население. Золотые прииски наполнены темным людом. Инородцы – закрытый мир, никогда не скажут начальству правды. В таких условиях служить трудно.
– Помните главный принцип государственной политики на Востоке?
– Главный? – задумался гость. – Пожалуй, такой: смотря по местным условиям.
– Верно! – обрадовался надзиратель. – Из Петербурга управлять бесполезно. У вас там свой аршин, а у нас иной. И вам виднее, как здесь жить. Так что… штаты из Троицкосавска надо бы перевести…
Лыков рассмеялся, но Борениус оставался серьезным:
– Вот вы знаете, к примеру, сколько сейчас в нашем уезде ссыльных?
– Тысячи три? – предположил наугад статский советник.
– Если бы. Почти восемь тысяч! А сколько из них действительно находятся под надзором? Всего полторы.
Алексей Николаевич даже остановился:
– Полторы? А где же остальные?
– А черт их знает. В безвестной отлучке.
– Шесть тысяч пятьсот уголовных находятся у вас в безвестной отлучке?
– Ну, и уголовных, и политических, – поправил питерца забайкалец.
– Куда же вы смотрите? Восемь ссыльных из десяти – в бегах!
– В бегах не все. Основная часть ушла на заработки и к осени вернется. А справку взять у станового им лень. Но ваша правда, много и настоящих беглых. А нас всего сорок человек.
За такими разговорами они дошли до слияния Уды с Селенгой, полюбовались на живописные виды. Притомившийся Лыков запросился в кофейню. Лучшая находилась возле синагоги, и держал ее, конечно, варшавский еврей. За кофе сыщик спросил, пристально глядя на собеседника:
– Георгий Васильевич, что вы недоговариваете?
– В каком смысле?
– Я же вижу, не слепой: что-то вас гложет. И никак не решитесь. Валяйте, говорите, в чем дело.
– Настолько заметно? – смутился надзиратель. – Да, есть трудная для меня просьба. Не знаю, как начать…
– А прямо с сути и начните, – посоветовал Лыков как можно доброжелательнее.
– Хм. Алексей Николаевич, вы от нас в Читу поедете?
– Да. Нужно согласовать предложения начальника уезда с губернатором.
– А потом в Иркутск?
– Точно так. Потребуется виза генерал-губернатора. И уже оттуда – в Петербург.
Борениус чуть не взмолился:
– А нельзя сразу от нас в Иркутск? И чтобы меня взять с собой?
– У вас там дела?
– Эх! – лицо надзирателя перекосилось. – Сроду бы не иметь таких дел. Тесть у меня пропал. Он извозом занимается, вот и уехал в Иркутск лошадей покупать, а еще сбрую и извозчичий приклад. Там все дешевле, опять же лошади лучше. Уехал – и куда-то подевался. Пятый день нет от него известий. Тесть мой – человек трезвого поведения, не шаромыжник. На него не похоже. Завсегда он высылал домой телеграмму: так и так, закончил покупки, встречайте с поезда во столько-то часов. А тут молчок, хотя давно ему полагалось бы вернуться. Там, может, слышали, что за порядки? Кутаисцы, рвань, средь бела дня зарежут. А тесть денег с собой взял восемьсот рублей. Боюсь я, что случилась с ним беда. Жена сама не своя.
– Вы телеграфируйте в их полицейское управление, пусть откроют дознание, – посоветовал Алексей Николаевич.
– Уже сделал. Но что толку? У нас, если самому не толкать, то никто пальцем о палец не ударит. Да еще для незнакомого человека…
– А что вы хотите от меня?
– Помощи. Статский советник из Департамента полиции! Да по одному вашему слову весь город на уши поставят. И я бы при вас… подсобил бы в дознании… А?
Лыков задумался. Надо поддержать, ясное дело. Вся эта командировка бессмысленна от начала до конца. Личная и недостойная месть Макарова. А тут живое дело. В Иркутске исчезнуть приезжему с большими деньгами ничего не стоит.
– Я знал тамошний кадр полицейского управления, – сказал он. – Правда, это было два года назад. Сейчас уже нет Бойчевского на должности полицмейстера, нет и Аулина в качестве начальника сыскного отделения. Люди поменялись. Но вы правы, помочь в розыске я бы мог. Однако как быть с бумагами? Нужны визы из Читы.
Борениус воодушевился:
– А к нам завтра приезжает Измайлов, вице-губернатор Забайкальской области. Утром, к семи часам. Объезд делает. Вот он вам и подпишет.
– Но не возит же он с собой печать областного правления…
– Возит. Ему тут надо закрыть акт ревизии казначейства. А оно с нами вместе сидит: мы на втором этаже, казначейство на первом. Ну все один к одному!
Лыков отодвинул чашку и встал:
– Идемте к начальнику уезда. Буду просить, чтобы помог с подписью вице-губернатора, а потом отпустил вас со мной в Иркутск.
– Вот спасибо! А то на жену сил нет смотреть, как она волнуется…
В результате сутки спустя Лыков с Борениусом уже ехали в Иркутск. Надзиратель получил отпуск на четыре дня по семейным обстоятельствам. Кармазин посочувствовал Георгию Васильевичу, но больше дать не смог. Вот-вот с Тихого океана придут циклоны, в Забайкалье начнется сезон дождей. Контрабандисты форсируются, спешат побольше завезти товара, пока в тайге можно проехать. И у полиции начинаются горячие деньки…
В поезде сыщик расспросил своего спутника о тесте и выяснил важные подробности. Оказалось, что он был не один. Извозопромышленник взял с собой товарища. Тот тоже хотел купить лошадей, а вдвоем ехать сподручнее. В итоге пропали оба.
– Где они остановились?
Борениус развел руками:
– Не знаю.
– Имя продавца не звучало?
– Нет. Там имеется конный рынок…
– А на нем шныряют кутаисцы, – хмуро напомнил Алексей Николаевич. – Им только покажи банкнот, сразу головы лишишься.
Он говорил со знанием дела. Два года назад Лыков провел в Иркутске несколько полных опасностей недель. Он разыскивал «номера для беглых», которые были спрятаны в тайге[16]. В ходе дознания питерец выяснил, что преступным миром города правит Нико – бывший ссыльный из кутаисцев Николай Ононашвили. Осев в Иркутске в конце прошлого века, он создал этническую преступную организацию. Основу ее составляли уголовники, сосланные в Сибирь из Грузии. Их скопилось больше сотни, и они захватили власть в криминальной среде. Полиция была бессильна против бандитов. Русских туда допускали лишь на вторые роли. Ононашвили окружил себя адъютантами из соплеменников, сам преступлений не совершал и был для закона недосягаем. А его абреки слушались только главаря, за измену беспощадно убивали, и доносить на Нико желающих не находилось.
За кутаисцами наблюдали жандармы, хотя формально это было не их дело. Именно из охранного отделения Лыков получил сведения о грабительской организации сибирских кавказцев. Люди Ононашвили скупили лавки, пивные, трактиры и гостиницы по всему городу. В них обитали банды головорезов. Безжалостные, готовые убивать за копейку кавказцы терроризировали «столицу Сибири». Если пропали два купца, привезшие с собой значительные денежные суммы, почти наверняка к этому приложили руку боевики Нико.
Алексей Николаевич кратко рассказал своему спутнику, что творилось в Иркутске два года назад. И подытожил, что с той поры ничего не изменилось. Надо приложить все силы, конечно. Однако следует смотреть правде в глаза: шансов найти извозопромышленников живыми немного. А отыскать их убийц – еще меньше.
Через сутки двое полицейских, питерский и забайкальский, поселились в номерах «Купеческое подворье». Статский советник оставил спутника на полдня, чтобы дооформить бумаги по командировке. Он сразу отправился в Белый дом к генерал-губернатору Князеву. Лыков был знаком с ним, еще когда Леонид Михайлович служил курляндским губернатором. Сейчас дела Князева шли неважно – он был замаран «Ленским расстрелом». Хотя лично тайный советник приказа лить кровь не отдавал, но несчастье случилось на вверенной ему территории. И тень падала на администратора… А тут еще казус: будучи человеком партикулярным (тайный советник в звании егермейстера), Князев занимал должность генерал-губернатора. И стало быть, командовал военными. Странное решение государя…
В Белом доме питерец проторчал до вечера. Князев сначала был занят, потом долго выпытывал у гостя, нет ли у того секретных поручений – все наместники опасаются этого. Лыкову пришлось рассказать историю своих взаимоотношений с министром. Лишь тогда Леонид Михайлович завизировал отчет и отпустил командированного.
Алексей Николаевич явился в лучшую в городе гостиницу «Деко», что на Большой улице, и отобедал. У него уже имелся план действий. За минувшие два года сменился весь руководящий состав в губернии. Не только полицмейстер с начальником сыскного отделения ушли со своих должностей, но и губернатор с вице-губернатором. Стало быть, идти по верхам смысла нет – сыщика там никто не знает. А вот внизу, у земли, легче найти знакомцев. Там люди держатся за должности, и высотные бури их мало задевают. Значит, надо заглянуть в сыскную часть. Кто-то из прежних надзирателей наверняка остался. Они и помогут питерцу по старой памяти.
Выйдя из ресторана, Алексей Николаевич не удержался и прогулялся мимо памятного ему дома на углу Большой и Шестой Солдатской улиц. Здесь раньше жила красивая полька Ядвига Космозерская, с которой у питерца случился короткий и бурный роман. Интересно, здесь ли еще паненка? И есть ли при ней новый ухажер? Сыщик поколебался секунду и решил пройти мимо. Нельзя дважды в одну и ту же реку…
Напротив гостиницы «Централь» Алексей Николаевич поймал извозчика и велел отвезти его на Луговую, в городское полицейское управление. Сыскари сидели на первом этаже и имели отдельный вход. Недолго думая, Лыков открыл дверь с улицы и сразу же увидел знакомое лицо. У окна стоял надзиратель Франчук, с которым два года назад питерец тесно работал. Франчук тоже узнал Лыкова и раскрыл рот от удивления.
Статский советник пальцем поманил надзирателя и сразу же пошел на угол. Через минуту тот его догнал:
– Господин Лыков! Ваше высокоблагородие, как вы здесь оказались?
– Здравствуй, Федор Степанович. Я теперь высокородие.
– Поздравляю. Алексей Николаич, а что с вами приключилось? Я читал в газетах – якобы вас в тюрьму посадили.
– Приговор отменен, я опять на службе, там же, в Департаменте полиции. Здесь в командировке.
– Слава богу! Опять на службе… А уж я переживал. Это… к нам по старой памяти или дело какое есть? И почему меня тайком выманили, а не прошли к начальнику отделения?
– Есть дело, Федор Степанович. Давай выпьем пива и поговорим, а там будет видно.
Сыщики сели в ближайшем заведении, и Лыков начал свой рассказ:
– Я приехал из Верхнеудинска, куда меня послал министр внутренних дел.
– С ревизией?
– Вроде того. А здесь я проездом: поручение выполнил, визу Князева получил и могу возвращаться в Петербург. Но возникло одно неожиданное обстоятельство.
Франчук насторожился:
– По нашей части?
– Именно так. В Верхнеудинске мне помогал тамошний надзиратель уездного полицейского управления Борениус. Толковый, на своем месте. А у него тесть уехал к вам лошадей покупать и пропал.
– Давно пропал?
– Скоро неделя, как нет от него известий. Фамилия – Красовский, извозопромышленник. С ним был товарищ, этому фамилия Угрюмов. Вот оба и сгинули. Имели при себе на двоих полторы тысячи рублей. Смекаешь?
Франчук помотал головой:
– Неделя – это мало. Запили ребята или у баб греются, домой ехать не спешат.
– Красовский так не мог.
Надзиратель задумался:
– Неделю назад… Родственники телеграмму нам давали?
– Да, через четыре дня.
– Он из Забайкальской области, не наш.
– Ну и что? – уперся Лыков. – Если не ваш, то и искать не надо? Телеграмму начальник уезда подписал.
– Да хоть сам губернатор – у нас на такие депеши никто внимания не обращает, своих дел невпроворот.
– Я хочу помочь Борениусу, – с нажимом сказал Лыков.
– Но как? Официального поручения у вас в Иркутске нет.
Алексей Николаевич вынул из кармана империал, поставил на ребро и закрутил волчком:
– Это тебе, чтобы быстрее думал.
Франчук мигом спроворил золотой в карман, и лицо его сразу подобрело:
– Ну, другой разговор. Ежели вы, к примеру, скажете полицмейстеру, что имеете негласное поручение от Белецкого посмотреть работу полиции… Он со страху тут же падет ниц.
– А кто теперь полицмейстером?
– Павел Николаевич Варушкин, коллежский асессор.
– Давно он на должности?
– И года нет.
Алексей Николаевич записал в блокнот и продолжил расспросы:
– А кто теперь вместо Аулина?
– Начальником сыскного отделения сейчас титулярный советник Андреев Михаил Павлович. Но его скоро сменят на Романова.
– Почему? Не тянет воз?
Франчук приосанился:
– Еще как тянет! Смелый, лихой. Под пулями сколько раз бывал и не терялся. В мае лично задержал известного разбойника Каминского. Тот в него лупил в упор из двух револьверов, а наш шел напролом. Дошел и скрутил. А в январе? Другого скуловорота, Чубатова, на Русиновской улице повязал, пока мы у дверей замешкались. Тот весь был оружием обвешан, а глазом моргнуть не успел. Нет, Михаил Павлович – человек что надо.
– Отчего же тогда его меняют?
– Уходить надумал. Почему и куда – молчит. Замену ему нашли, это Романов, сейчас он заведует резервом конных стражников и пеших городовых. Вроде ничего… Но Андреева жалко, он прирожденный сыщик.
– А как у вас тут вообще обстановка? Два года назад была хуже некуда.
У Франчука дернулся подбородок:
– А теперь еще хлеще. В январе месяце мне плечо прострелили, а надзирателю Харитонову – ногу. Беглые каторжники чуть не толпами бродят по улицам. Кавказцы никуда не девались, разве только наглее стали. Одно слово – Иркутск!
Полицейские заказали еще по кружке и принялись обсуждать план дознания. Федор Степанович предложил навести страху на полицмейстера, а вот начальника сыскной привлечь в союзники. Честно рассказать ему суть дела и попросить вести его рьяно, на совесть. Потом это будет отмечено в рапорте министру внутренних дел…
Лыков послушал и согласился. Франчук – рядовой надзиратель, его помощи не хватит. Андреев же по должности – помощник полицмейстера, и к тому же человек опытный…
– Пошли знакомиться с вашим прирожденным!
Вскоре питерец уже пожимал руку главному сыщику города. Тот сразу вызвал у него симпатию: крепкий, спокойный, уверенный в себе.
– Вас Алексей Николаич зовут? Помню, Аулин весьма даже вас хвалил. Дали вы тогда тут всем касторки полную порцию…
– Михаил Павлович, я здесь проездом, но вот нашлось дело. Не могу отбыть, пока его не решу. Вышло вот что…
Лыков рассказал коллеге, почему собирается застрять в городе. Задача командировки выполнена, однако имеется частный интерес. Нужна помощь здешних сыскарей.
Андреев сначала морщился. Своих поручений невпроворот, а тут еще искать извозопромышленников с того берега Байкала. Однако Лыков настаивал. Он бросил на стол полсотни и пообещал «учесть в дальнейшем». Про дальнейшее титулярный слушать не стал – столица далеко, там питерец быстро забудет свои слова. А две «беленьких»[17] – вещь осязаемая и приятная.
В итоге питерец с иркутянином поднялись на второй этаж и вломились в кабинет полицмейстера. Коллежский асессор Варушкин, увидев столичного ревизора, оцепенел. Лыков напустил на себя строгость и рассказал, что имеет два поручения от начальства. Одно касается учреждения в Верхнеудинске городского полицейского управления, и оно уже выполнено. А второе, негласное, – насчет здешних порядков. До МВД дошли слухи, что в Иркутске власти не справляются с напором преступности. Действительный статский советник Белецкий велел Лыкову, воспользовавшись командировкой, заодно обревизовать тамошнюю полицию. Так что давайте знакомиться…
Бедолага стал было ерепениться: а нет ли письменного указания? Но тут в кабинет без стука вошел Пирашков, бессменный помощник всех последних иркутских полицмейстеров. Он обнял Лыкова и трижды расцеловал со словами «наконец-то приехал, чёртушко». Алексей Николаевич привлек его к обсуждению. Пирашков цыкнул на шефа и десять минут рассказывал ему и Андрееву, какой орел питерский гость и как он расчихвостил здешнюю шпанку два года назад.
Дав надворному советнику закончить, статский обозначил свой интерес. Он проверит годность иркутской полиции на конкретном деле. Пропали два извозопромышленника, приехавшие сюда из Верхнеудинска. Случайно один из них оказался родственником тамошнего полицейского надзирателя Борениуса, за которого попросили уездный начальник и вице-губернатор. Лыков обещал помочь, взял надзирателя с собой частным образом и теперь готов посодействовать в дознании. Люди исчезли неделю назад – неужели до сих пор не нашли тел или хотя бы каких следов?
Руководство всполошилось. Два возможных покойника, а полиция ни сном ни духом. Отыскали телеграмму Кармазина, на которую вовремя никто не обратил внимания, и все забегали. Варушкин велел телефонировать в участки и сделать обход постоялых дворов, гостиниц и заодно притонов. Начальник сыскной отправился в адресный стол. А статский советник вернулся в «Купеческое подворье», где томился в неизвестности Георгий Васильевич.
Лыкову нечем было его утешить. Разве что тем, что поиски приняли активный характер, следы пропавших должны наконец отыскаться. К полуночи слова сыщика получили страшное подтверждение…
Сначала Андреев установил, что верхнеудинцы Красовский и Угрюмов отметились в номерах «Витим» на Александровской улице, аккурат во владениях Нико Ононашвили. И будто бы благополучно съехали оттуда шесть дней назад. Коридорному они сказали: лошади есть, купим их, и домой! С тех пор извозопромышленников никто не видел.
А затем на Третьей Иерусалимской улице возле дома № 122 полицейский обход наткнулся на мешки, стоявшие в лужах натекшей крови. Когда их развязали, внутри обнаружили два мужских трупа, разрубленных на части.
Преступление оказалось не только жутким, но и необъяснимо глупым. Убийцы расчленили тела своих жертв, видимо, чтобы легче было от них избавиться. Но потом, вместо того чтобы спрятать мешки, просто оставили их под навесом дома! Где те и простояли четыре последних дня. Жильцы ходили мимо, морщились от трупного запаха, но никто не сообщил в полицию. Преступники словно позабыли о совершенном злодеянии, о том, что надо замести следы… Сумасшедшие, что ли, работали?
Борениус помчался в полицейский морг и опознал тестя. Стало ясно, что пропавшие верхнеудинцы найдены. Оставалось теперь поймать их убийц.
Номера «Витим» находились вблизи железнодорожного вокзала, вокруг которого все принадлежало людям Ононашвили. А трупы отыскали на другом конце города, недалеко от Иерусалимского кладбища. Как они там оказались? Сыскное отделение взялось за работу. Уже к утру стало известно, что покупатели лошадей пили чай у Ивана Артюнова. Тот принадлежал все к той же организации сибирских кавказцев, отбыл ссылку, приписался к иркутскому мещанству и держал на Хлебном базаре чаевую с дурной репутацией. Купцов видели в подходящее время, накануне их пропажи. Осведомитель сообщил, что вокруг них увивались кавказские ребята. В одном он узнал Георгия Тетрадзе, очень опасного человека.
Так люди Андреева взяли след. Дальше было уже проще. К обеду Тетрадзе обнаружили в притоне на Вокзальной и арестовали. С ним взяли и русского, Афанасия Грозднова, беглого арестанта. Он сидел под следствием по обвинению в убийстве, но еще весной сбежал из тюремного замка. Оказалось, что негодяй все это время жил в городе и спокойно ходил по кабакам, не особенно прячась…
Полиция неистовствовала: глупое кровавое преступление портило отчетность. Потому сыщики действовали жестко и быстро. При обыске в квартире Грозднова нашли вещи Красовского: белье с метками, паспорт, часы с монограммой. Поняв, что отпираться бессмысленно, бандит дал признательные показания. Да, они с Жоркой облебастрили это дело. Наводчик познакомил их с приезжими на конном базаре. Ребята выдали себя за тертых барышников, привели покупателей в заведение Артюнова и начали переговоры. Верхнеудинцы купились. Место тихое, в центре города, опасаться вроде бы нечего… Им в чай подмешали «травки», опоили и увели в подвал. Там Грозднов с напарником зарезали уснувших, а потом Тетрадзе разрубил трупы топором. Части тел сложили в два мешка и ночью отвезли на Иерусалимскую гору, с тем чтобы под утро кинуть их в Ангару возле Знаменского предместья. Но у Афанасия поблизости жили приятели. Оставив мешки под навесом, убийцы решили сперва выпить по лампадке. И загуляли, позабыв про кровавые улики! Русский ушел в запой и к моменту ареста еще до конца из него не вышел. А грузин, видать, невеликого ума человек, просто не сообразил. Утром он вернулся к своим делам, решив, что о трупах позаботится его сообщник. В результате раскромсанные останки двух человек несколько дней лежали на виду у всей улицы, пока полиция их не обнаружила.
Подробности преступления были столь ужасны, что Андреев вернул Алексею Николаевичу полученные от него пятьдесят рублей, сказав при этом: «Наш грех, долго раскачивались…» Казалось бы, история с пропажей торговых людей на этом завершилась. Борениус повез останки тестя в Верхнеудинск. Лыков дооформлял бумаги. И вдруг под вечер его вызвали в сыскную.
В кабинете титулярный советник смазывал наган и рассовывал по карманам патроны. Алексей Николаевич нахмурился:
– Готовится арест? Кого ловите на этот раз, Михаил Павлович?
– Да попался тут один на глаза… Мы же оставили на квартире Грозднова засаду.
– Хм. А мне ничего не сказали.
– Ну, не сказали. По большей части такие засады ничего не дают, сами знаете. А в этот раз повезло.
– Ну-ка, ну-ка!
Андреев ссыпал патроны в боковой карман и пояснил:
– Есть такой Василий Тимофеев, он же Сизов. По нашим меркам, «иван», авторитетный в преступных кругах человек…
– Это он в тысяча девятьсот шестом году покушался на жизнь начальника Читинской тюрьмы? – сразу вспомнил статский советник.
– Тот самый, – подтвердил главный сыщик. – И в Петербурге о нем знают?
– За подобное покушение полагается виселица, а Тимофееву дали двадцать лет. Почему такое послабление?
– Черт его поймет. Прокурор оплошал, не все сумел доказать. И Василий Гаврилыч – тут его все называют по имени-отчеству – соскочил с висельной приступки. А три недели назад сбежал из Александровской каторжной тюрьмы. Мы думали, он утек к соседям, или в Красноярск, или в Благовещенск. Уж и искать перестали. А вчера он подошел к дверям квартиры Грозднова и долго стоял, высматривал в окна. Что-то «ивану» не понравилось, и он удалился, так и не постучал в дверь.
Лыков сел на край стола и непроизвольно сжал кулаки:
– Ну? Вы его упустили?
– Никак нет. Франчук опытный, он взял неизвестного в проследку и довел до склада торгового дома «Рубанович и Мордухович». Это в Знаменском предместье, на берегу речки Пшеничной. Сторож впустил бандита внутрь, как своего человека. И в тот момент Федор Степанович опознал в нем Тимофеева-Сизова.
– Так-так… Где сейчас Франчук?
– Дежурит на углу Гундеринской и Соловьевской. Наблюдает за воротами. Мы вот собираемся…
– Я еду с вами.
– Алексей Николаевич, я обязан вас предупредить: Василий очень опасен! И возможно, он на складе не один, а там целый притон.
– Тем лучше, сцапаем всех оптом. Браунинг у меня с собой. Я, знаете ли, Михаил Павлович, еще с того приезда зарекся по вашему городу без оружия ходить…
– И правильно делаете, – назидательно ответил начальник сыскной. – В меня за последний год уже четыре раза стреляли. Однако есть вопрос… Франчук рассказывал, что вы будто бы пятаки ломаете. Правда это или нет?
– И пятаки, и гривенники, – ответил удивленный Лыков. – А вам зачем?
– А вот зачем. В Александровском централе отбывает срок самый сильный во всей Нерчинской каторге уголовный, «иван» по фамилии Неизвестный. Так в его бумагах написано, а подлинного имени бандита никто не знает…
– И что? – продолжал недоумевать Лыков.
– Этот Неизвестный командует тюрьмой, он ее некоронованный правитель. Все его боятся, и арестанты, и стражники. Неимоверно силен! И очень жесток. Так вот, Тимофеев-Сизов, которого мы собираемся захватить, однажды на спор схватился с тем богатырем. И вышла у них ничья. Так что… как бы он нам на том складе самим бока не намял. Вот я и думаю…
Алексей Николаевич хмыкнул:
– Я пойду в первых рядах. Посмотрим, насколько ваш геркулес силен. Оставьте его мне, хорошо?
– Охотно оставлю, ваше высокородие! – шутовски вытянулся титулярный советник, а сам прятал глаза…
Сыскные прибыли на Пшеничную уже ночью. Фонарей вокруг не наблюдалось, однако луна и так хорошо подсвечивала. За квартал от склада их поджидал Франчук. Он сказал:
– Там они. Человека три, а то и четыре.
– А сторож где? – спросил начальник отделения.
– Пьяный спит. Ворота он запер, придется кому-то лезть через забор.
– У нас на это есть Журомский, – хихикнул надзиратель Огий-Тышкевич, корпусный мужчина с пивным животом.
Журомский, маленький и юркий, как подросток, послушно кивнул.
– Где полиция? – влез Алексей Николаевич.
– Наряд из Второй части в пути, будет тут с минуты на минуту.
Действительно, подойдя к воротам, сыщики увидели шедших от угла городовых под командой околоточного.
– Ну, ребята, с богом, – сказал Андреев, перекрестился и вынул револьвер. Все дружно последовали его примеру.
Журомский ловко перескочил через забор и отодвинул изнутри засов. Полицейские тихо вошли во двор и рассыпались вокруг склада. Они действовали слаженно, без слов понимая друг друга.
Михаил Павлович ткнул пальцем в Лыкова и Франчука и показал себе за спину: идите за мной! Они выстроились цугом и проникли в сени. Там на ящике храпел сторож, от него разило водкой. Ступая бесшумно, арестная команда медленно продвигалась по темному коридору. Наконец они остановились перед дверью, из-за которой слышались голоса. Кто-то громко и внушительно говорил:
– …а нас девятнадцать душ, мы кого хочешь переголосуем!
– Да ладно тебе, Василий Гаврилович, – возразил ему хриплый тенор. – Мы в Сибири, вона как от Питера далеко. И все наши «иваны» по тюрьмам сидят. Когда еще выйдут… А те, кто возле столиц греются, завсегда по-своему решат, как им выгодно, так и будет.
Интересный разговор, подумал Лыков. Только непонятно, о чем… Но слушать долго ему не дали. Андреев пнул дверь, ворвался в комнату и заорал диким голосом:
– Стоять, полиция! Стрелять буду!
Внутри оказалось четверо, но статский советник, не глядя на остальных, сразу кинулся к главному противнику. Высокого роста, с грубым сероватым лицом, тот в позе вождя стоял под лампой. Не иначе, это был Тимофеев. Вздрогнув сперва от неожиданности, атаман быстро оправился и сам налетел на питерца. Однако не преуспел: Лыков нырнул под огромный кулак, схватил бандита за правую ногу, а левую подсек. Тот с грохотом опрокинулся на спину, а сыщик оседлал его и нанес с маху два сильнейших удара в лицо. После чего не спеша поднялся и одернул пиджак. Он мог уже не торопиться: «иван» потерял сознание.
Алексей Николаевич осмотрелся. Его товарищи тоже зря времени не теряли. Двух вязали, а последнего, успевшего выскочить в другую дверь, заталкивали обратно. Похоже, полный успех: обитатели притона схвачены, потерь среди полицейских нет…
Разгоряченный Андреев выстроил в ряд трех арестованных и мигом их всех опознал:
– Это Ефимка Беззубый, он же Ефим Степанович Рашковский. Серьезная птица, прямо пеликан, не меньше! Так… Вторым у нас Вовка Тридцатипятилетов, тоже головорез первый сорт. Третий… хм… похож, да не совсем… А! Николай Осокин, он же Петр Агеев, осужден на десять лет каторги за разбой. Удачно мы пришли на склад, ваше высокородие. А что с атаманом?
Как раз в этот момент Тимофеева подняли с пола и пытались поставить на ноги. Тот мычал и валился обратно.
– Эк вы его уделали, Алексей Николаевич. Любо-дорого смотреть. А я еще сомневался…
– Похоже, тут был сход головки, – высказал предположение Лыков. – Для обычного притона слишком много чести.
– Да, – сразу согласился главный иркутский сыщик. – Публика калиброванная. И ни одного кавказца, только русские. Что тут было, Беззубый? Что за съезд?
– Водку пили да селедкой закусывали, вот и весь съезд, – ответил Рашковский. – А тут вы…
Сыщики поняли, что быстрых признаний они не добьются. Бандитов увезли на Лесную, а Лыков остался обыскивать помещение. Что-то важное происходило тут до появления полиции. Но что? Четыре авторитетных бандита, все в бегах, один из них «иван». И говорили про тех, кто в столице, что их надо переголосовать.
Обыск дал результаты, но не те, на которые рассчитывал Алексей Николаевич. Были обнаружены ящики с американской подошвенной кожей, украденные с железнодорожных товарных складов. Нашлись также серебряные изделия на сумму около десяти тысяч рублей – явно воровская добыча. Все это питерца не интересовало. Уже с рассветом он явился в городское управление полиции. Там заспанный судебный следователь заканчивал допросы арестованных. Лыков чуял добычу и вытребовал у него распоряжение о выемке почтовой корреспонденции всех четверых. Потом разложил перед собой липовые паспорта бандитов и задумался.
Ребята говорили про Петербург. Тут девятнадцать «иванов», все сидят по тюрьмам, когда еще выйдут… А там, возле столиц, греются другие «иваны», они и решат, как им выгодно… Черт. Что же это значит?
Тут пришел Андреев и протянул Алексею Николаевичу лист бумаги:
– Не пойму, что такое. Но явно важное: у Тимофеева было зашито в подкладке.
Статский советник развернул листок. Сверху было написано: «Единогласно за Мезгиря». И подписи: Неизвестный, Тимофеев Василий, Сашка Чахотошный, Смушкарь, Хурда-Мурда, Толик Вятский, Пика, Кляун, Бызов «и еще десять человек из Зерентуя присоединились устно».
– Та-а-к… – Лыков даже взопрел. – Помните, они говорили про какие-то выборы? Когда мы стояли под дверью.
– Помню, – ответил титулярный советник. – Их девятнадцать, они кого хочешь переголосуют. И здесь девятнадцать подписей. Если считать присоединившихся устно. Что за выборы, Алексей Николаевич?
– Вы упомянули про Неизвестного, что он самый влиятельный в каторге «иван». Вот его закорючка. Остальных я тоже знаю. Пика и Кляун – московские громилы, тянут бессрочную каторгу в Александровском централе. Бызов верховодит Алгачской тюрьмой, Смушкарь и Толик Вятский – Кутомарской, а Чахотошный с Хурдой – Кадаинской. Устно присоединились те, кто держит Зерентуй, там всегда были свои вожди. Чуете?
– Нет.
– Перечисленные люди – «иваны». Они сидят в Нерчинской каторге. Каторга состоит из семи тюрем, в них и обитают наши девятнадцать ребятишек. Кто смог – подписал лично, остальных опросили заочно. Это голосование среди сибирских «иванов». Кого они могут выбирать, да еще в Петербурге? Только одно приходит на ум.
– Не может быть! – ахнул начальник сыскного отделения.
– А что же еще? «Иваны» выбирают себе «ивана ивановича». И вот послали в столицу гонца, сообщить, за кого они отдали свои голоса. Ну дела… Уже много лет, как нет такого. Не любят воротилы подчиняться. И вдруг засуетились. Что-то случилось…
– Алексей Николаевич, а кто такой Мезгирь?
– Мезгирев Петр Лукьянович, атаман Горячего поля.
– А что за Горячее поле?
– Самое страшное место в Петербурге. Болота, потаенные землянки, свои извозчики и организованное оповещение. Там укрываются беглые, а полиция не может их изловить. Интересно, с кем наш Мезгирь конкурирует. Но пленники навряд ли нам что-то скажут.
Лыков не ошибся: арестованные бандиты молчали. Тогда сыщик послал рассыльного городового на почтамт узнать, сохранились ли оттиски[18] телеграмм. У Тимофеева нашли паспорт на имя мещанина Лукина, и Алексей Николаевич предположил, что «иван» мог писать в столицу. Должен же был там его кто-то встретить. Однако рассыльный вернулся с пустыми руками:
– Так что, ваше высокородие, от Лукина никаких депеш послано не было!
Статский советник отпустил парня, а когда тот вышел, спросил Андреева:
– Михаил Павлович, вы ничего в нем не заметили?
– В ком, в рассыльном?
– Да.
Андреев пожал плечами:
– Городовой не хуже других. Фамилия ему Сидоров. Он уже семь месяцев служит. Расторопный. А что?
Лыков вскинулся:
– Вы же начальник сыскного отделения! Откройте глаза. Разве не видите, что он из уголовных?
Андреев уставился на питерца:
– Ну вы фокусник. На них что, написано?
– Конечно, написано. Опытный полицейский чует эту дрянь за версту. Ваш Сидоров не тот, за кого выдает себя. У него явно уголовное прошлое.
– Не может быть, Алексей Николаевич. В полицию когда берут на службу, всю подноготную сверяют. Меня вон два месяца лучами Рентгена просвечивали.
– Ну это вас, кандидата на серьезную должность. А городовых вечно некомплект, берут кого попало. Следует немедля посмотреть бумаги этого Сидорова. Поверьте мне, Михаил Павлович, – он фартовый. У вас в полиции шпион.
Сыщики засуетились и, видимо, насторожили рассыльного. К вечеру оказалось, что он украл из денежного ящика городского полицейского управления 397 рублей 80 копеек. И сбежал. К этому времени уже было установлено, что рассыльный жил по подложному паспорту. Сидорова опознали как ссыльнопоселенца из воров Гаврилу Балибардина.
В управлении поднялся переполох. Случай был из ряда вон: фартовый проник в ряды полиции и семь месяцев получал сведения обо всех секретных операциях. Люди Андреева рассердились не на шутку. Уже через сутки они отыскали Гаврилу в Подгорно-Жилкинском селении. Лыков сам пришел его арестовывать и лично вывернул Гавриле карманы. Он уже знал, что оттиски телеграмм Тимофеева на почте имелись. Но лжегородовой их украл.
Лыкова ждала неудача. Сидоров-Балибардин успел сжечь корреспонденцию. Перед этим он порвал бумаги в мелкие клочья. Лишь один такой клочок отыскался в углу за печкой – его вор не успел пустить на растопку. На обрывке можно было разобрать только пять букв: «…збенн…». Что это за слово?
Лыков и весь состав сыскного отделения долго ломали голову над этой загадкой, но так ничего и не придумали. В словаре отыскалось всего три созвучных прилагательных: особенный, полбенный и согбенный. Однако все они без буквы «з». Избенный? Нет такого слова. Допрос фартового тоже ничего не дал. Тот сознался, что действовал по приказу Николая Ононашвили и получал от него по тридцать рублей в месяц за доклады о планах полиции. Но что было в оттисках, кто являлся адресатом телеграмм – он не смотрел. Порвал и сжег не глядя.
Настало время Алексею Николаевичу уезжать. Командировка и так затянулась на неделю из-за истории с разрубленными на части извозопромышленниками. Никто ведь не поручал статскому советнику дознание, он влез в него по своей воле. Бумаги по Верхнеудинску давно оформлены, все подписи поставлены. Да и надоело ему в Сибири, хотелось уже домой.
Выпив на прощание с Андреевым, питерец сел в скорый поезд и поехал на запад.