Продолжая бормотать себе под нос, Чудакулли ринулся прочь.
Первый из чужеземцев протянул Ваймсу руку.
– Принц Куфура, – представился он. – Мой ковер приземлился лишь пару часов назад.
– Ковер? Какой… О! Ну да… вы прилетели…
– Согласен, это не самый комфортабельный способ путешествовать: сквозняки, да и не поешь нормально. А как вы поживаете, сэр Сэмюель? Вам удалось поймать преступника?
– Что? Какого преступника?
– Помнится, мне сообщил наш посол, ну да, конечно, именно он… Вы ведь вынуждены были покинуть последний прием из-за некой срочной работы?..
Принц был человеком высокого роста и в прошлом, вероятно, спортивного телосложения, которое в результате обильных трапез безвозвратно кануло в это самое прошлое. И он носил бороду. Как все клатчцы. Но у данного клатчца были еще и умные глаза. Это вызывало тревогу. Как будто этими глазами смотрел на тебя не один человек, а целых три – или даже больше.
– Что? Ах да. Ну конечно. Всех преступников мы поймали, – ответил Ваймс.
– Отлично. Вижу, вам было оказано сопротивление.
Ваймс удивленно нахмурился. Принц задумчиво постучал по подбородку. Рука Ваймса дернулась вверх и дотронулась до пластыря на подбородке.
– А-а… э-э… да…
– Но командор Ваймс всегда побеждает, – улыбнулся принц.
– Ну, я не стал бы утверждать, что я…
– Терьер Витинари – так, я слышал, вас зовут, – продолжал принц. – Всегда готов пуститься в погоню и не успокоится, пока добыча не будет поймана.
Ваймс посмотрел принцу прямо в глаза. Тот ответил спокойным, понимающим взглядом.
– В конечном итоге все мы чьи-нибудь псы, – слабым голосом откликнулся Ваймс.
– Кстати, командор, очень удачно, что я вас встретил…
– В самом деле?
– Я как раз размышлял над значением словосочетания, которое мне выкрикнули из толпы по пути сюда. Может, вы будете столь любезны и разъясните его мне?
– Э-э… если я…
– Это было, как мне кажется, что-то вроде… ну да, конечно… полотеничья башка.
Принц пристально смотрел на Ваймса.
Ваймс почти физически ощущал, как мечутся у него в голове мысли и как они приходят к совершенно самостоятельному решению. «Объясним ему позже, – сказали мысли. – Сейчас ты слишком устал для объяснений. Хотя, имея дело с этим человеком, лучше говорить правду…»
– Это… имеет отношение к вашему головному убору, – пробормотал Ваймс.
– О! Что-то вроде шутки?
«Ну конечно, он знает, – подумал Ваймс. – И знает, что я знаю…»
– Нет. Это оскорбление, – в конце концов ответил он.
– В самом деле? Что ж, командор, ничего страшного, мы же не можем нести ответственность за то, что кричат всякие идиоты. – Принц сверкнул белозубой улыбкой. – Да, и еще… Должен выразить вам свое восхищение.
– Прошу прощения, не понял?
– Широтой ваших познаний. За сегодняшнее утро я задал этот вопрос не меньше чем дюжине человек. И что бы вы думали? Ни один не знал, что это означает. И все удивительным образом оказались подвержены приступам кашля.
Наступила дипломатическая пауза, нарушенная лишь чьим-то сдавленным смешком.
Взгляд Ваймса скользнул на второго клатчца, до сих пор ему не представленного. Тот был ниже и куда костлявее принца. И такого необычного лица Ваймсу не доводилось видеть ни разу в жизни. Нос, похожий на клюв орла и являвший себя из-под черного головного убора, опутывала сетка шрамов. Борода и усы также имелись, но шрамы существенно повлияли на характер роста волос, пучки которых торчали под самыми разными углами. В целом человек выглядел так, как будто в него с разбегу врезался дикобраз. Лет ему могло быть сколько угодно. Некоторые шрамы выглядели свежими.
Одним словом, человека с таким лицом любой стражник арестовал бы не задумываясь. Не может быть, чтобы он не был виноват хоть в чем-то.
Перехватив взгляд Ваймса, клатчец улыбнулся, и опять Ваймс увидел то, чего не видел никогда – а именно: такого количества золота, засунутого в столь тесное пространство.
Ваймс поймал себя на том, что, вместо того чтобы продолжать дипломатическую беседу, тупо таращится, разинув рот.
– Э-э, а как вы думаете, принц, – спросил он, наконец совладав с собой, – мы все-таки передеремся из-за Лешпа или нет?
Принц лишь пожал плечами.
– Фу! – фыркнул он. – Из-за пары квадратных миль ненаселенной плодородной почвы с непревзойденным стратегическим положением? Из-за чего тут цивилизованным людям драться?
Ваймс опять ощутил на себе пристальный взгляд, почувствовал, как принц считывает его. Ну и черт с ним…
– Прошу прощения, дипломатия не моя стихия, – пожал плечами он. – Но то, что вы только что сказали, это всерьез?
Вновь сдавленный смешок. Глаза Ваймса стрельнули в сторону злобно ухмыляющегося спутника принца. Командор почувствовал аромат, нет, вонь гвоздики.
Святые угодники, он же эту вонючую дрянь жует…
– О, совсем забыл, – прервал его внутренний монолог принц. – Вы ведь не знакомы с Ахмедом 71-й час?
Ахмед широко улыбнулся и поклонился.
– Оффенди… – произнес он так, словно рот его был набит гравиевой крошкой.
На этом представление закончилось. Ни тебе «Это наш Ахмед 71-й час, культурный атташе» или «Ахмед 71-й час, мой телохранитель», ни даже «Ахмед 71-й час, ходячий сейф и гроза моли». Следующий ход, понял Ваймс, за ним.
– Какое… э-э… необычное имя, – начал было он.
– Ничуть, – улыбнулся принц. – В нашей стране имя Ахмед встречается очень часто.
Он опять наклонился поближе к Ваймсу. Тот понял это как приглашение к конфиденциальной беседе.
– Кстати, та прекрасная дама, с которой я познакомился только что, – ваша главная жена?
– Она… э-э… все мои жены.
– Могу я предложить двадцать верблюдов в качестве скромного вознаграждения за нее?
С секунду Ваймс смотрел в темные глаза принца, потом бросил взгляд на двадцатичетырехкаратную улыбку Ахмеда 71-й час и произнес:
– Еще одна проверка?
Принц с довольным видом выпрямился.
– Отлично, сэр Сэмюель. У вас это хорошо получается. А вот господин Боггис из Гильдии Воров готов был согласиться на пятнадцать.
– Это вы за госпожу Боггис столько предложили? – Ваймс небрежно помахал рукой. – Четырех, да, пожалуй, четырех верблюдов и козла было бы более чем достаточно. И то с учетом, что она побреется.
На последовавший за этой фразой хохот принца оглянулись все гости.
– Замечательно! Просто прекрасно! Должен признаться, командор, некоторые ваши сограждане считают нас, клатчцев, законченными варварами, за-ради приобретения ваших жен готовыми, так сказать, заложить последний тюрбан. Наверное, это потому, что мой народ изобрел высшую математику и полуденный отдых. Вообще-то даже удивительно, и как это меня, такого отсталого, наградили почетной степенью.
– В самом деле? И что же это за степень? – полюбопытствовал Ваймс.
«Неудивительно, что этот парень – дипломат. Ему ни на грош нельзя доверять, мысли у него выписывают такие кренделя, и невзирая на это, он вам все равно чертовски нравится…» – подумал Ваймс.
Принц извлек из складок одеяния письмо.
– Меня обозвали докторумом Циркум Экс Бубликум. Что-то не так, сэр Сэмюель?
Ваймс ухитрился превратить предательский смех в приступ кашля.
– Нет-нет, ничего, – выдавил он, – нет.
Надо было срочно менять тему. И, к счастью, возможность для этого сразу подвернулась.
– А для чего господин Ахмед ходит с большим кривым мечом на спине? – с искренним любопытством поинтересовался Ваймс.
– О сэр Сэмюель, разумеется, как настоящий стражник, вы не могли не заметить…
– Спрятать такое оружие не спрячешь, – размышлял Ваймс. – Учитывая величину клинка, скорее ваш помощник должен за ним прятаться.
– Это церемониальный меч, – объяснил принц. – И Ахмед никогда с ним не расстается.
– И в чем же предназначение этого церемониального…
– А, вот вы где! – откуда ни возьмись выскочил Чудакулли. – Мы почти готовы. Сэм, тебе известно, что ты идешь в самой голове процессии, и…
– Да-да, известно, – перебил Ваймс. – Я как раз спрашивал его высочество, что…
– …Не угодно ли вам, ваше высочество, и вам, господин… э-э… силы небесные, что за гигантский меч, в общем, займите место среди почетных гостей, а мы уже вот-вот, не успеете и до двух шейхов сосчитать…
«И все-таки стражник всегда остается стражником, – размышлял Ваймс, пока волшебники и гости у него за спиной с горем пополам выстраивались в величавую и стройную колонну. – Стоит кому-нибудь предпринять попытку выставить тебя в хорошем свете, и ты сразу начинаешь подозревать его. Просто потому, что любой, кто из кожи вон лезет, чтобы понравиться стражнику, делает это неспроста. Значит, что-то затевает. Разумеется, этот парень дипломат, и все же… Остается лишь надеяться, что он не изучал лататинский».
Кто-то постучал Ваймса по плечу. Оглянувшись, он встретился взглядом с улыбающимся Ахмедом 71-й час.
– Если вдруг оффенди передумывает, моя дает двадцать пять верблюдов, нет проблема. – Он вытащил изо рта зубок гвоздики. – Обильных плодов тебе в чресла.
Он подмигнул. Это был самый двусмысленный из всех двусмысленных жестов, когда-либо виденных Ваймсом.
– Это еще одна… – начал было командор, но собеседник уже растворился в толпе.
– Мне… куда? – пробормотал Ваймс. – Силы небесные!
Тут Ахмед 71-й час возник снова, уже с другой стороны, но по-прежнему в облаке гвоздичного аромата.
– Я исчезать, я появляться, – довольно сообщил он. – Принц передавать, что степень, которую ему вдарили: доктор Дырка от Бублика. Эти чародеи такие шутники! О, мы все кишки надорвать, так смеяться!
И он снова исчез.
Конвивиум был великим празднеством Незримого Университета. Изначально этот праздник сводился к скромной церемонии присуждения волшебных и прочих степеней, однако с годами преобразовался во что-то вроде фестиваля дружбы Университета и города. Особенно же отмечался тот факт, что людей теперь почти не превращали в лягушек. За отсутствием событий вроде Вхождения Во Власть Нового Лорда-Мэра или Торжественного Открытия Очередного Парламентского Сезона в этот день гражданам предоставлялась одна из редких возможностей похихикать над теми, кто забрался по социальной лестнице выше их, – во всяком случае, над их облегающими лосинами и нелепыми нарядами.
Учитывая масштабность мероприятия, его проводили в здании городской Оперы. Люди подозрительные – то есть такие, как Ваймс, – считали, что это здание выбрали специально, чтобы туда можно было устроить процессию. Волшебники сплоченно-покорными рядами шествовали по улицам, выражая миролюбие и дружелюбность и тем самым очень тонко напоминая, что так было далеко не всегда. «Посмотрите на нас, – словно бы говорили волшебники. – Раньше мы правили городом. Посмотрите на большие набалдашники на наших посохах. Любой из этих посохов, попади он в не те руки, мог бы нанести весьма серьезный ущерб – поэтому так прекрасно, что сейчас сия магия в надежных руках. Ну разве не чудесно, что теперь мы живем в мире и согласии?»
И кто-то однажды, руководствуясь причинами весьма символического характера, решил, что командор Городской Стражи должен идти впереди. Много лет никого это не волновало – по причине отсутствия такого командора, – но теперь он появился, и звали его Сэм Ваймс. В алой рубахе с дурацкими мешковатыми рукавами, красных лосинах, странных раздутых штанишках, вышедших из моды еще в те времена, когда кремень выступал в авангарде энергетики, и с игрушечным, ярко сияющим нагрудником… Довершали картину перья на шлеме.
И он очень хотел спать.
И в руках еще мешался чертов церемониальный жезл.
Выступая из главных ворот Университета, Ваймс старался смотреть на жезл, и никуда больше. Вчерашний дождь очистил небо. Город курился испарениями.
Если смотреть на жезл, не увидишь тех, кто над тобой хихикает.
Вид жезла не прибавлял вдохновения.
На потускневшем маленьком щите (после того как его как следует отдраили) читалась надпись: «Апора И Надежа Каралевская».
А вот она как раз немножко поднимала настроение.
Перья и украшения, золотые галуны и меха.
Может быть, из-за усталости, а может, в попытке отгородиться от всего мира постепенно Ваймс погрузился в привычное состояние – как будто он идет по городу во время обычного патрульного обхода и думает при этом всякую всячину.
Павлианская реакция в чистом виде[4]. Ноги шагали, руки махали, и, подчиняясь ритму, мозг Ваймса тоже переключился. Не то чтобы он, Ваймс, шел как во сне. Просто его уши, нос и глазные яблоки сейчас функционировали в режиме «я-самый-подозрительный-тип-на-свете», предоставив высшим нервным центрам мозга работать вхолостую.
…Кружева и лосины… разве это одежда для стражника? Латы с вмятинами, сальные кожаные бриджи и грязная рубаха, вся в пятнах крови, предпочтительно чужой… вот что надо… как приятно ощущать сквозь подошвы булыжники, с этим ощущением в тебя словно входят новые силы…
За спиной у Ваймса ряды начали сминаться. Подлаживаясь под его шаг, процессия замедлила ход.
…Ха, надежная опора и опорная надежа, фу-ты ну-ты… у того посыльного из дворца, старика, который притащил эту церемониальную штуковину, он спросил: «Короля нет, так что ж, теперь кто угодно будет на меня опираться?..» – но слова упали в окаменевшие уши… и все равно, ну и дурацкий же жезл, обрубок дерева с серебряным набалдашником на конце… даже у констебля приличный меч, а с этим что делать – размахивать?.. о боги, минули месяцы, с тех пор как он в последний раз так долго ходил по улицам… а сегодня народу не протолкнуться… наверное, парад какой затеяли…
– О боги! – воскликнул в толпе капитан Моркоу. – Что он делает?
Рядом агатский турист раз за разом нажимал на рычажок иконографа.
Внезапно командор Ваймс остановился, с отсутствующим выражением лица сунул свой жезл под мышку и потянулся к шлему.
Глянув снизу вверх на Моркоу, турист вежливо подергал его за рубашку.
– Прошу прощения, сэр, что он сейчас делает?
– М-м… он… он вынимает…
– О, только не это, – прошептала Ангва.
– …Вынимает из шлема церемониальную пачку сигар, – заключил Моркоу. – О!.. А теперь он, он теперь зажигает…
Турист еще несколько раз нажал на рычажок.
– Настоящая историческая традиция?
– Очень памятная, – пробормотала Ангва.
Толпа умолкла. Никто не хотел нарушать сосредоточенность Ваймса. Тысячи людей затаили дыхание, воцарилась великая наэлектризованная тишина.
– А сейчас что он делает? – спросил Моркоу.
– Ты что, не видишь? – удивилась Ангва.
– С закрытыми глазами – нет, не вижу. Бедный командор…
– Он… он только что выдул кольцо…
– …Первое за сегодняшний день, он всегда пускает кольцо…
– …А теперь он опять зашагал вперед… взялся за жезл, подбросил, поймал, подбросил, опять поймал, ну, знаешь, как обычно он подбрасывает меч, когда размышляет… Вид у него, надо сказать, очень довольный…
– По-моему, он абсолютно счастлив и от души наслаждается происходящим, – заметил Моркоу.
Толпа забеспокоилась. Процессия за спиной Ваймса полностью остановилась. Некоторые – наиболее впечатлительные участники шествия, не понимающие, что теперь делать, или те, кто слишком усердно прикладывался к университетскому, весьма неплохому, шерри, – стали оглядываться в поисках предметов, которые можно было бы подбрасывать и ловить. В конце концов, они ведь участвовали в Традиционной Церемонии, а в Традиционной Церемонии нет места для тех, кто придерживается принципа «я не делаю того, что выглядит нелепо или смехотворно».
– Он просто устал, – сказал Моркоу. – Последнее время командор даже дома не появлялся. И днем и ночью на службе. Сама знаешь, какой он: все любит делать сам.
– Будем надеяться, патриций тоже понимает это.
– О, его светлость… Он ведь понимает, а?
Послышались смешки. Ваймс принялся перебрасывать жезл из одной руки в другую.
– Он может подбросить меч так, чтобы тот целых три раза провернулся в воздухе, и поймать его…
Ваймс вдруг поднял голову. Сощурился. Его жезл со стуком запрыгал по булыжнику и закатился в лужу.
А потом Ваймс побежал.
Моркоу недоуменно смотрел ему вслед, тщетно пытаясь сообразить, что же такое Ваймс увидел.
– На Барбикане… – наконец пробормотал он. – Вон в том окне… видишь, там кто-то есть! Прошу прощения… простите… извините… – Он принялся проталкиваться сквозь толпу.
Ваймс уже превратился в крошечную фигурку. Виден был лишь алый плащ, развевающийся на ветру.
– Ну и что? Многие забираются повыше, чтобы лучше разглядеть шествие, – хмыкнула Ангва. – Что такого особенного?..
– Там никого не должно быть! – Теперь, когда они наконец вырвались из толпы, Моркоу тоже пустился бегом. – Мы запечатали входы в башню!
Ангва осмотрелась. Все взгляды уличных зевак сосредоточились на суматохе, творящейся впереди, а на стоящую рядом телегу никто не обращал внимания. Вздохнув, Ангва с выражением высокомерного безразличия на лице скрылась за телегой. Раздалось еле слышное «ох», вслед за которым последовал слабый, но отчетливо органический звук, потом – приглушенное «ваф», а потом – громкое бряцанье от упавших на булыжную мостовую доспехов.
Ваймс и сам не знал, почему вдруг сорвался с места. Это было настоящее шестое чувство. Словно бы мозг какой-то задней долей выхватил из эфира предупреждающий сигнал, что вот-вот произойдет нечто очень плохое, и, не имея времени на тщательную обработку поступившей информации, просто взял на себя управление спинным мозгом.
Забраться на Барбикан никто не мог. Эти полуворота-полубашню возвели еще в те времена, когда Анк-Морпорк не относился к атакующим армиям исключительно как к толпе потенциальных клиентов, которые что-нибудь да купят. Частично Барбикан еще использовался, однако в целом он представлял собой шести-семиэтажную гору развалин, соединенных лестницами, на прочность которых не положился бы ни один разумный человек. В ветреные ночи сверху падали целые куски кладки, снабжая наиболее оборотистую часть анк-морпоркцев строительным материалом. Барбикан избегали даже горгульи.
Смутный гул толпы за спиной прорезали крики. Ваймс не стал оглядываться. Что бы там ни происходило, Моркоу с этим разберется.
Мимо что-то стремительно пролетело. Это «что-то» очень походило на волка, в число предков которого затесалась длинношерстная клатчская борзая – одно из тех грациозно-воздушных созданий, что состоят сплошь из нюха и летящей по ветру шерсти.
Волчица огромными прыжками скрылась внутри Барбикана.
Когда Ваймс наконец вбежал в полуразрушенные ворота, волчицы нигде не было видно. Однако ее отсутствие не вызвало у него интереса – из-за куда более неотложного присутствия трупа, распластавшегося на груде каменных глыб.
Ваймс всегда говорил (точнее, всегда говорил, что всегда говорил, а с начальством не спорят): иногда маленькая деталь, самая что ни на есть крошечная деталька, на которую в обычных обстоятельствах никто бы и внимания не обратил, хватает ваши чувства за горло и вопит: «Заметь меня!»
В воздухе витал острый запах. А в провале между двумя глыбами бледнел зубок гвоздичной луковицы.
Было пять часов. Ваймс и Моркоу ждали в приемной зале патриция. Тишина не нарушалась ничем, кроме знаменитого неравномерного тиканья часов.
Через некоторое время Ваймс произнес:
– Дай-ка еще раз глянуть.
Моркоу послушно вытащил бумажный квадратик. Ваймс посмотрел на листок. Так и есть, ошибки быть не может. Он сунул бумажку себе в карман.
– Э-э… Зачем это вам, сэр?
– Что?
– Иконограмма, что я одолжил у туриста.
– Понятия не имею, о чем ты.
– Но вы же…
– Слушай, капитан, скажу честно: разговоры о всяких несуществующих вещах очень мешают продвижению по служебной лестнице.
– О!
Часы словно бы затикали громче.
– Вы о чем-то думаете, сэр.
– Время от времени я задаю своим мозгам такую работу, капитан. Как ни странно.
– Но о чем вы думаете, сэр?
– О том, о чем они хотят, чтобы я думал.
– А кто такие они?
– Пока не знаю. Всему свое время.
Звякнул колокольчик.
Ваймс поднялся.
– Знаешь, я всегда говорил и не устаю повторять… – начал было он.
Моркоу принялся полировать рукавом шлем.
– Да, сэр. «Все в чем-то виноваты, особенно те, которые не виноваты ни в чем», сэр.
– Нет, не это…
– Э-э… ну тогда: «Всегда имей в виду, что можешь чудовищно заблуждаться»?
– Опять нет.
– Тогда, может: «Как вообще получилось, что Шнобби стал стражником?» Эту фразу, сэр, вы частенько повторяете.
– Да нет же! «Всегда прикидывайся дураком» – вот что я имел в виду.
– А, это! Ну конечно, сэр. Теперь буду помнить, что вы всегда это говорите, сэр.
Оба взяли шлемы на изгиб руки. Ваймс постучал.
– Войдите, – отозвались изнутри.
Патриций стоял у окна.
А еще в кабинете стояли или сидели лорд Ржав и другие. Ваймс никогда не понимал, по какому принципу отбирались так называемые гражданские вожди. Они появлялись словно бы из ниоткуда, подобно гвоздям в подметках.
– А, Ваймс… – нарушил молчание Витинари.
– Сэр.
– Давай не будем ходить вокруг до около, Ваймс. Прошлой ночью твои люди все тщательно проверили. Как же этот человек там оказался? По волшебству?
– Не могу сказать, сэр.
Моркоу, застывший по стойке «смирно», сморгнул.
– Твои люди ведь проверяли Барбикан?
– Никак нет, сэр.
– Не проверяли?
– Никак нет, сэр. Барбикан проверял я сам.
– Значит, ты сам, лично, проверил Барбикан, да, Ваймс? – уточнил Боггис из Гильдии Воров.
В эту секунду капитан Моркоу чуть ли не кожей ощутил мысли Ваймса.
– Верно… Боггис. – Отвечая, Ваймс даже не повернул головы. – Но… мы считаем, что кто-то проник туда через заколоченные окна, сняв предварительно доски, а потом поставив их обратно. Кое-где стерта пыль и…
– Однако ты, Ваймс, ничего этого не заметил?
Ваймс вздохнул.
– Доски приколотили на место столь аккуратно, что даже посреди бела дня было трудно заметить это. Не говоря уже о ночи.
«И не то чтобы мы заметили это, – добавил он про себя. – Ангва сперва унюхала запах».
Лорд Витинари уселся за свой стол.
– Ситуация весьма опасна, Ваймс.
– Да, сэр?
– Его высочество очень серьезно ранен. А принц Кадрам, по нашим сведениям, вне себя от ярости.
– Он настаивает на том, чтобы его брат не покидал посольства, – встрял лорд Ржав. – Это преднамеренное оскорбление. Как будто у нас в городе нет хороших хирургов.
– Вот тут они не правы, – согласился Ваймс. – Многие из них к тому же отличные парикмахеры.
– Ты надо мной издеваешься, Ваймс?
– Разумеется, нет, милорд. Ни у одного чужеземного хирурга я не видел на полу таких чистых опилок, как у наших городских.
Ржав бросил на него бешеный взгляд.
Патриций кашлянул.
– Итак, командор, личность убийцы уже выяснена? – спросил он.
Моркоу ожидал, что Ваймс сейчас поправит: «Предполагаемого убийцы, сэр», но…
– Да, сэр, – вместо этого произнес командор. – Это… это был Осси Шок, сэр. Других имен у него вроде не было. Жил на Рыночной улице. Время от времени выполнял всякую скользкую работенку. Был одинок. Ни родственников, ни друзей обнаружить не удалось. Ведется расследование.
– И это все? – протянул лорд Низз.
– Потребовалось некоторое время, чтобы идентифицировать его личность, сэр, – флегматично ответил Ваймс.
– Неужели? Это почему же?
– Чтобы не вдаваться в технические подробности, в целом потому, что ему можно было даже не делать гроб. Сунуть меж двух амбарных дверей, и делов-то.
– Он действовал в одиночку?
– Тело мы нашли только одно. Но вокруг валялись груды камней от недавно рухнувшей кладки, так что…
– Я имел в виду, принадлежал ли он к какой-нибудь организации? Есть ли основания полагать, что он был антиклатчцем?
– Кроме того, что он пытался убить одного из этих самых клатчцев? Мы расследуем этот вопрос.
– У меня складывается впечатление, Ваймс, что ты недостаточно серьезно относишься к этому расследованию, – процедил лорд Низз.
– Я поручил работу лучшим из лучших, сэр. – У кого внезапно стал встревоженный вид? – Сержанту Колону и капралу Шноббсу. – На чьем лице отобразилось облегчение? – Они очень опытные люди. Хребет Стражи, можно сказать.
– Колон и Шноббс? – Патриций поднял бровь. – В самом деле?
– Так точно, сэр.
На краткое мгновение их взгляды встретились.
– Ситуация складывается угрожающая, Ваймс, – заметил Витинари.
– Что я могу на это сказать, сэр? Я увидел, что на Барбикане кто-то есть, бросился туда, этот кто-то тем временем всадил в принца стрелу, а убийцу я обнаружил у подножия башни, по всем признакам – мертвого, рядом валялись лишь сломанный лук и много-много камней. Возможно, из-за вчерашней бури часть кладки расшаталась. Я не могу выдумывать несуществующие факты, сэр.
Моркоу внимательно разглядывал лица собравшихся за столом. Почти на всех было написано облегчение.
– Одинокий лучник… – задумчиво произнес Витинари. – Чокнутый идиот, почему-то затаивший злобу на Клатч. И погибший при исполнении, гм, особо смертоносных намерений. Зато благодаря доблестным действиям нашей Стражи нам удалось предотвратить, по крайней мере, мгновенную смерть жертвы.
– Благодаря доблестным действиям? – переспросил Низз. – Насколько помню, когда Ваймс умчался в сторону Барбикана, капитан Моркоу сразу побежал к голове колонны, но, честно говоря, Ваймс, твои странные действия, предшествующие…
– Сейчас это не имеет отношения к делу, – оборвал его лорд Витинари. Он опять заговорил особым голосом, странно далеким, словно бы докладывал о происшедшем кому-то еще. – Если бы командор Ваймс не замедлил ход процессии, позиция безумца была бы куда более выгодной, и выстрелил бы он гораздо точнее. А так он запаниковал. Да… Принца, пожалуй, устроит такая интерпретация.
– Принца? – переспросил Ваймс. – Но этот бедолага…
– Его брата, – поправил патриций.
– А! Это который хороший?
– Благодарю, командор. – Патриций решил положить конец обсуждению. – Благодарю, господа. Не смею больше вас задерживать. О, Ваймс… будь любезен, останься буквально на минутку. Но не ты, капитан Моркоу. Наверняка в эту самую минуту кто-то где-то совершает преступление.
Пока участники собрания один за другим покидали комнату, Ваймс неотрывно таращился на стену напротив. Витинари вернулся к окну.
– Странные настали дни, командор, – произнес он.
– Сэр.
– К примеру, добрую половину сегодняшнего дня капитан Моркоу провел на крыше Оперы. Там он стрелял из лука, выпуская стрелы одну за другой в сторону, как ни странно, стрельбища.
– Очень осторожный паренек, сэр.
– Вполне может статься, что расстояние между Оперой и стрельбищем такое же, что и расстояние между верхней площадкой Барбикана и местом, где в принца попала стрела.
– Бывают же такие совпадения!
Витинари вздохнул.
– И зачем он этим занимается?
– Забавно, сэр, но совсем недавно Моркоу рассказал мне, что, оказывается, по сию пору действует постановление, согласно которому каждый гражданин обязан ежедневно в течение часа упражняться в стрельбе из лука. Закон приняли в тысяча триста пятьдесят шестом году, да так и забыли…
– Ты догадываешься, почему я отослал капитана Моркоу?
– Не совсем, сэр.
– Капитан Моркоу честный юноша, Ваймс.
– Так точно, сэр.
– Известно ли тебе, что каждый раз, когда ты произносишь очевидную ложь, он болезненно морщится?
– В самом деле, сэр?
«Вот черт».
– Просто слезы наворачиваются, когда видишь, как его честное лицо сводит судорогами.
– Вы очень сострадательны, сэр.
– Где находился второй лучник, Ваймс?
«Черт!»
– Какой второй лучник, сэр?
– Слушай, Ваймс, тебе никогда не хотелось испытать себя на актерском поприще?
«Что толку сопротивляться, я все равно попадусь», – подумал Ваймс.
– Нет, сэр.
– Жаль. Уверен, для театрального искусства это колоссальная потеря. Ты, если не ошибаюсь, утверждал, что этот человек забрался внутрь и поставил доски на место.
– Так точно, сэр.
– И прибил их?
«Черт».
– Выходит, так, сэр.
– Снаружи.
«Проклятье».
– Так точно, сэр.
– В таком случае ловкость этого одинокого стрелка просто поражает.
Ваймс счел за лучшее никак не комментировать это замечание. Витинари сел за стол, сложил пальцы у губ домиком и посмотрел на Ваймса.
– Колон и Шноббс ведут расследование? В самом деле?
– Так точно, сэр.
– А если бы я спросил тебя почему, ты бы притворился, что не понимаешь вопрос?
Ваймс нахмурил лоб, изобразив честную растерянность.
– Сэр?
– Если ты еще раз произнесешь вот таким глупым голосом «сэр?», клянусь, тебя ждут большие неприятности.
– Они хорошие стражники, сэр.
– Тем не менее кое-кто мог бы счесть их лишенными воображения, туповатыми и… как бы это сказать?.. склонными принимать на веру первое подвернувшееся объяснение, после чего быстро удаляться, чтобы это дело перекурить. Как еще такое можно назвать? Недостатком воображения? Поверхностностью? Тенденцией выносить скоропалительные суждения?
– Надеюсь, вы не подвергаете сомнению добросовестность моих людей?
– Ваймс, нечто изначально отсутствующее не может быть подвергнуто сомнению либо осуждению.
– Сэр?
– Тем не менее… нам ни к чему осложнения, Ваймс. Изобретательный одинокий безумец… что ж, таковых много. Достойный сожаления инцидент.
– Так точно, сэр.
Ваймс заметил, что в глазах патриция промелькнула некая далекая грусть, и решил, что не помешает выказать толику участия.
– Фреду и Шнобби тоже ни к чему осложнения, сэр.
– Нам нужны простые ответы, Ваймс.
– Сэр, в простоте Фреду и Шнобби нет равных.
Патриций повернулся к окну и обвел взглядом панораму города.
– М-да, – уже спокойнее произнес он. – Простые люди, которые обнаружат простую истину.
– Это факт, сэр.
– Ты схватываешь на лету, Ваймс.
– Не мне судить, сэр.
– И что будет, когда они обнаружат нашу простую истину, а, Ваймс?
– С истиной не поспоришь, сэр.
– Насколько я тебя знаю, Ваймс, ты способен оспорить что угодно.
Некоторое время после ухода Ваймса лорд Витинари сидел за столом и смотрел в пустоту. Потом вынул из ящика ключ и, подойдя к стене, надавил на определенный кирпич.
Громыхнул противовес. Стена, как дверь, распахнулась внутрь.
Патриций бесшумно двинулся по узкому проходу. Там и сям коридор озарялся очень тусклым светом, сочившимся из-за маленьких панелей. Тот, кому вздумалось бы отодвинуть одну такую панельку, смог бы выглянуть наружу. И какое удобное совпадение, что дырочки были просверлены как раз на месте глаз висевшего с той стороны стены портрета.
Все эти реликты остались от предыдущего правителя. Витинари никогда ими не пользовался. Глядеть на жизнь чужими глазами – это было не для него.
Он продолжал подниматься по темным лестницам и преодолевать замшелые коридоры. Время от времени Витинари совершал движения, предназначение которых понять было очень сложно. По пути он то там то сям прикасался к стене, словно бы не задумываясь. А в одной выложенной плитками галерее, освещаемой лишь серым светом из забытого всеми, кроме самых оптимистично настроенных мух, окна, он принялся словно бы играть сам с собой в «классики», при этом одежды его развевались, а суставы, когда он перепрыгивал с плиты на плиту, похрустывали.
Вся эта странная деятельность никаких видимых плодов не принесла, но в конце концов патриций достиг двери, которую и отпер. Сделал он это с некоторой осторожностью.
Из-за двери вырвался клуб дыма, а мерное «поп-поп», которое Витинари услышал еще в самом начале галереи, стало значительно громче. На мгновение звук как будто споткнулся. Потом раздалось оглушительное «ба-бах!», а в следующую секунду мимо уха патриция просвистел кусок раскаленного металла и вонзился в стену.
– Ой-ей, – донеслось из дыма.
В голосе не проявилось особого неудовольствия, скорее он прозвучал так, как будто обращались к очаровательному щенку, который, несмотря на все ласковые упреки и наставления, опять сидит рядом с расплывающимся на ковре пятном.
Когда клубы рассеялись, говорящий, видный лишь как расплывчатая тень, обратился с болезненной полуулыбочкой к Витинари:
– На этот раз полных пятнадцать секунд, милорд! Принцип, без сомнения, верен.
Таков уж он был, Леонард Щеботанский. Разговор он всегда начинал с середины и вел себя так, словно вы лучший друг, разбирающийся в происходящем ничуть не хуже его и обладающий по меньшей мере столь же выдающимся умом.
Витинари внимательно разглядывал кучку погнутого и перекрученного металла.
– Что это было, Леонард?
– Экспериментальный прибор для преобразования химической энергии во вращательное движение, – объяснил Леонард. – Как понимаете, главная проблема состоит в перемещении зернышек черного порошка в камеру сгорания со строго определенной скоростью и строго по очереди. Но если последовательность нарушится и зернышки загорятся друг от друга, то мы получим, если можно так выразиться, двигатель внешнего сгорания.
– И в чем же цель эксперимента? – полюбопытствовал патриций.
– Я верю, что такой механизм легко может заменить лошадь, – гордо сообщил Леонард.
Оба опять посмотрели на поверженный прибор.
– Одна из особенностей лошадей, на которую часто обращают внимание, – произнес после некоторого размышления Витинари, – заключается в том, что они очень редко взрываются. Я бы даже сказал, никогда, если не считать единственного случая три года назад, но тогда выдалось очень жаркое лето.
Он брезгливо выудил что-то из металлической кучи. «Что-то» оказалось парой клочков белого меха, соединенных шнурком. На мягких кубиках виднелись точки.
– Кости? – спросил он.
Леонард смущенно улыбнулся.
– Да. Не знаю почему, но я решил, что с ними прибор будет работать лучше. Это была просто, если можно так выразиться, шальная идея. Сами знаете, как бывает.
Лорд Витинари кивнул. Уж он-то действительно знал, как бывало. Именно поэтому дверь открывалась единственным ключом и ключ этот хранился у него. Не то чтобы Леонард Щеботанский был узником – разве что по каким-то устаревшим, ограниченным стандартам. Скорее напротив, он был как будто даже благодарен за возможность обитать на этом светлом, хорошо проветриваемом чердаке, где ему предоставлялось сколько угодно дерева, бумаги, угольных карандашей и краски, а за жилье или еду не надо было платить ничего.
Не говоря уже о том, что человека, подобного Леонарду Щеботанскому, по-настоящему заточить в тюрьму невозможно. Самое худшее, что вы могли сделать, это запереть его тело. Где путешествует его дух – знали только боги. И хотя ума у великого ученого было столько, что он периодически протекал наружу, Леонард Щеботанский в жизни не сказал бы вам, куда дует политический ветер. Даже если бы вы оснастили его, Леонарда, парусами.
Невероятный мозг Леонарда Щеботанского плевался во все стороны искрами изобретений, словно полная картошки и масла сковорода, скворчащая на Печи Жизни. Невозможно было предсказать, что станет предметом его размышлений в следующую минуту, поскольку сама вселенная беспрерывно его перепрограммировала. Зрелище водопада, парящая птица – что угодно могло положить начало совершенно новому ходу мыслей, головокружительный вираж которых неизменно заканчивался грудой металла, торчащими во все стороны пружинами и торжествующим воплем: «Я понял, в чем была моя ошибка!» Леонард Щеботанский некогда состоял членом почти всех профессиональных Гильдий города, но его отовсюду вышвырнули – либо за невероятно высокие оценки на экзаменах, либо в ряде случаев за споры с экзаменаторами. Поговаривали, что некогда Леонард Щеботанский взорвал Гильдию Алхимиков при помощи всего лишь стакана воды, чайной ложки кислоты, двух мотков проволоки и теннисного шарика.
Любой здравомыслящий правитель давным-давно избавился бы от Леонарда. Лорд Витинари был чрезвычайно здравомыслящим правителем, поэтому сам частенько удивлялся, почему он до сих пор этого не сделал. Наверное, потому, в конце концов пришел к выводу он, что внутри бесценного янтаря, который представлял собой пытливый ум Леонарда, под покровом ярко горящего, вечно ищущего гения было заключено что-то вроде своенравной невинности (в человеке менее крупного таланта нечто подобное назвали бы глупостью). Именно эта невинность и была воплощением той силы, которая на протяжении многих тысячелетий заставляла людей совать пальцы в розетки вселенной и нажимать на всякие неизвестные кнопки, дабы посмотреть, а не произойдет ли что интересное, – и потом очень удивляться, когда что-то действительно происходило.
Это была великая сила, это была полезная сила. А патриций отчасти представлял собой политический эквивалент старой тетушки, которая хранит старые коробки и обрывки шнурков, потому что «никогда не знаешь, в какой момент они могут пригодиться».
Нельзя же ведь разработать план на все случаи жизни. Планирование подразумевает знание будущего, но, зная, что с вами случится что-то плохое, вы наверняка проследили бы, чтобы оно не случилось – или, по крайней мере, случилось с кем-нибудь другим. Посему патриций никогда не планировал. Планы зачастую только мешают.
И последняя причина, по которой патриций сохранил Леонарду жизнь и поместил его в пределах досягаемости, заключалась в том, что тот был приятным и удобным собеседником. Он не понимал почти ни слова из того, что говорил ему лорд Витинари, его представление о мире было путаным, как у контуженого утенка, и, самое главное, он даже не пытался вникать в речи собеседника. Это делало его идеальным наперсником. В конце концов, обращаясь за советом, вы ведь не всегда хотите таковой получить. Иногда вам просто надо, чтобы кто-то присутствовал, пока вы будете говорить сами с собой.
– А я как раз заваривал чай, – сказал Леонард. – Присоединитесь?
Проследив за взглядом патриция, он тоже обратил взор на заляпанную коричневым стену, из которой торчала оплавившаяся железяка.
– Боюсь, автоматическая чайная машина не сработала, – покачал головой он. – Придется заваривать вручную.
– Так, пожалуй, будет лучше, – согласился лорд Витинари.
Он примостился среди мольбертов и, пока Леонард у камина занимался своим делом, принялся просматривать последние наброски. Леонард рисовал так же автоматически, как другие почесывались; гениальность – определенного рода гениальность – сыпалась с него, как перхоть.
Вот изображение человека, линии так точны, что кажется, он вот-вот сойдет с листа. А вокруг, поскольку Леонард очень ценил белое пространство листа, расположились в беспорядке другие наброски. Большой палец ноги. Ваза с цветами. Прибор, по всей видимости для заточки карандашей, работающий на энергии падающей воды…
Витинари нашел искомое в левом нижнем углу, втиснутое между новым типом отвертки и приспособлением для открытия устричных раковин. Это – или нечто сильно его напоминающее – присутствовало всегда.
Одна из причин, почему Леонард был такой редкой птицей и почему его надо было держать под замком и не спускать с него глаз, заключалась в том, что он не видел разницы между пальцем, розами, точилкой и этим.
– О, автопортрет! – Леонард вернулся с двумя чашками.
– Да-да, именно он, – ответил Витинари. – Но меня заинтересовал вот этот маленький набросок. Военная машина…
– Ах это? Так, ерунда. Вы когда-нибудь замечали, каким образом роса на розах…
– Вот эта деталь… она для чего? – не отступал Витинари.
– Эта? Метатель ядер из расплавленной серы. – Леонард поставил на стол тарелку с печеньем. – По моим расчетам, можно получить длину броска почти в полмили, если отсоединить бесконечный хомут от ведущих колес и вращать лебедку с помощью волов.
– В самом деле? – Витинари говорил, словно отмеривая каждое слово на весах. – И такую машину возможно построить?
– Что? Ну да. Еще миндального печенья? Теоретически возможно.
– Теоретически?
– Но на практике никто не будет это делать. Обрушить на своих собратьев, людей, ливень из неугасимого пламени? Ха! – Леонард взмахнул рукой, посыпались миндальные крошки. – Вы не найдете мастера, который бы построил такую машину, или солдата, который нажал бы на рычаг… Рычаг – это часть 3 (б) плана, вот, вот эта загогулина…
– Конечно, конечно, – кивнул Витинари. – К тому же, – добавил он, – думаю, эти гигантские рукоятки обязательно сломаются…
– Мореные ясень и тис, ламинированные и соединенные посредством специальных металлических болтов, – не замедлил ответить Леонард. – Я сделал кое-какие расчеты, вон там, под наброском со световым лучом, проходящим сквозь дождевую каплю. Просто в качестве интеллектуального упражнения.
Витинари пробежал глазами несколько строк, написанных крючковатым обратносторонним почерком Леонарда.
– Ну да. – Он мрачно отложил бумагу. – Я ведь рассказывал тебе, что ситуация с Клатчем чрезвычайно накалилась? Принц Кадрам пытается достигнуть многого за очень короткий срок. Чтобы укрепить свои позиции, он стремится к объединению и возлагает надежды на поддержку партнеров, несколько изменчивых и непостоянных. Насколько я понимаю, многие плетут против него интриги.
– В самом деле? Что ж, люди склонны к этому, – заметил Леонард. – Кстати, недавно я рассматривал паучьи сети – наверняка вам будет интересно послушать, – так вот, соотношение прочности сети и веса паука значительно превышает аналогичный показатель у нашей самой лучшей металлической проволоки. Ну разве не поразительно?
– И какое оружие ты из них придумал? – язвительно осведомился патриций.
– Прошу прощения, не понял?
– Не обращай внимания. Просто размышляю вслух.
– Вы так и не прикоснулись к чаю, – заметил Леонард.
Витинари окинул взглядом комнату. Она была забита… вещами. Трубками, старыми бумажными змеями и каркасами, смахивающими на скелеты древних зверей. Одна из спасительных особенностей Леонарда – в самом деле спасительных, с точки зрения Витинари, – заключалась в странном объеме внимания. Не то чтобы ему все быстро надоедало. О нет, наоборот, его интересовало все. Абсолютно все во вселенной. Именно поэтому экспериментальное приспособление для потрошения людей на расстоянии вскоре превращалось в ткацкий станок, а потом – в инструмент для определения плотности сыра.
Он отвлекался легко, как котенок. Взять, к примеру, затею с летающей машиной. Ее крылья, словно некогда принадлежавшие гигантской летучей мыши, до сих пор свисают с потолка. Патриций был более чем счастлив, когда Леонард взялся за эту идею, – все равно ничего не получилось бы, ведь любому ясно: ни одно человеческое существо не в состоянии будет размахивать крыльями с достаточной силой.
Да и можно было не беспокоиться. Очень быстро Леонард переключился на другое свое изобретение. Кончилось тем, что он потратил уйму времени, конструируя специальный поднос, с помощью которого люди могли бы есть в воздухе.
Воистину невинный человек. И все же всегда, неизменно, ведомый какой-то частичкой своей души, он рисует эти никудышные, но притягательные машины, окутанные облаками дыма, в окружении тщательно пронумерованных инженерных диаграмм…
– А это что? – Витинари указал на соседний листок.
Рисунок изображал человека с большой металлической сферой в руках.
– Это? Что-то вроде игрушки, не более. Основано на свойствах некоторых металлов, во всех других отношениях совершенно бесполезных. Им не нравится, когда их сжимают. На сжатие они реагируют взрывом. С чрезвычайным проворством.
– Опять оружие…
– Ни в коей мере, милорд! Это никак нельзя использовать в качестве оружия! Однако я задумывался над возможным применением данного изобретения в горнодобывающей промышленности…
– В самом деле?
– Допустим, когда нужно убрать с пути гору.
– Послушай, – Витинари отложил чертеж, – у тебя ведь нет родственников в Клатче?
– По-моему, нет. Моя семья давно уже живет в Щеботане, много поколений.
– О! Отлично. Но… клатчцы ведь очень умны, как ты считаешь?
– Разумеется. Во многих дисциплинах они стали первооткрывателями. Например, в работе с железом и прочими металлами…
– Железом… – со вздохом повторил патриций.
– Ну и в алхимии, разумеется. «Принципия Взрыватия» Аффира Аль-Химы более ста лет считалась главным научным трудом в этой области.
– Алхимия, – мрачно произнес патриций. – Сера и тому подобное…
– Совершенно верно.
– Но, судя по твоим словам, все эти великие достижения имели место изрядное время тому назад… – промолвил лорд Витинари голосом человека, изо всех сил пытающегося увидеть свет в конце тоннеля.
– Ну конечно! И с тех пор эти люди колоссально, невероятно прогрессировали! – беспечно откликнулся Леонард Щеботанский.
– Правда?! – Патриций слегка осел. Свет в конце тоннеля оказался пламенем пожара.
– Великолепные умы, достойные всяческой похвалы! – захлебываясь от восторга, продолжал Леонард. – Лично я всегда считал, это все от пустыни. Суровые условия заставляют думать быстро. Начинаешь ценить мгновение, осознаешь быстротечность времени.
Взгляд патриция упал на еще один лист. Между изображением птичьего крыла и чертежом шарикосоединения уместилось нечто с шипастыми колесами и вращающимися режущими лопастями. В дополнение к приспособлению для убирания гор…
– Дело не в пустыне, – сказал он. Потом опять вздохнул и отложил листы. – Ты слышал что-нибудь о пропавшем острове? О Лешпе?
– Да, разумеется. Я делал там наброски некоторое время назад, – ответил Леонард. – Припоминается, было весьма интересно. Еще чаю? Боюсь, ваш уже остыл. Вас интересует что-то конкретное?
Патриций ущипнул себя за переносицу.
– Трудно сказать. Возникла небольшая проблема. Я подумал: быть может, ты нам поможешь… И судя по всему, – патриций опять посмотрел на наброски, – к моему превеликому сожалению, ты действительно можешь нам помочь. – Он встал, разгладил складки на одежде и выдавил улыбку: – Тебе всего хватает?
– Еще проволоки не помешало бы, – отозвался Леонард. – И жженая умбра кончилась.
– Все это пришлют незамедлительно, – заверил Витинари. – А теперь, если позволишь…
Он покинул помещение.
Убирая со стола чашки, Леонард радостно кивнул. Потом перенес двигатель внутреннего взрывания на груду металлолома рядом с небольшим кузнечным горном и, забравшись по лестнице, открыл клапан в потолке.
Он как раз устанавливал мольберт, чтобы начать работу над новым проектом, когда до него донеслось отдаленное погромыхивание. Как будто кто-то бежал, время от времени делая паузу, чтобы отпрыгнуть на одной ноге в сторону.
Потом настала тишина, словно бегун замер, переводя дыхание и поправляя одежду.
Затем дверь отворилась и вошел патриций. Опустившись на стул, он внимательно посмотрел на Леонарда Щеботанского.
– Что-что ты там делал? – спросил он.
Ваймс то так, то этак поворачивал под увеличительным стеклом зубок гвоздики.
– Тут отметины от зубов, – сказал он.
– Так точно, сэр, – ответила Задранец, представляющая во всей своей полноте алхимический отдел Городской Стражи. – Как будто зубок жевали вместо жвачки.
Ваймс откинулся на спинку стула.
– Я бы сказал, – задумчиво произнес он, – что в последний раз к этой гвоздике прикасался смуглый мужчина приблизительно моего роста. Несколько зубов золотые. Кроме того, у него имеется борода. И легкое косоглазие. Лицо в шрамах. Носил с собой очень большой меч. Очень большой и очень кривой. А на голове у него был, судя по всему, тюрбан – для скунса эта штуковина недостаточно быстро двигалась.
Задранец остолбенела.
– Изобличить преступника так же сложно, как и угадать победителя на скачках. – Ваймс положил зубок на стол. – Но если ты заранее знаешь победителя, то, как говорится, дело в шлеме. Благодарю, капрал. Пожалуйста, занеси описание в протокол и раздай всем по копии. Наш человек более известен под именем Ахмед 71-й час, боги знают почему. А потом можешь идти домой и отдыхать.
Повернувшись, Ваймс посмотрел на заполонивших собой крохотную комнатушку Моркоу и Ангву и кивнул девушке.
– Я шла по гвоздичному запаху до самых доков, – сообщила она.
– А потом?
– А потом я потеряла след, сэр. – Ангва смущенно потупилась. – Я без всяких проблем прошла рыбный рынок. Так же как и скотобойни. Но рынок пряностей…
– Понятно. И больше взять след не удалось?
– В каком-то смысле, сэр. Оттуда он пошел в сотни разных направлений. Я… мне…
– Тут ничего не поделаешь. Моркоу?
– Я сделал все, как вы приказали, сэр. Крыша Оперы и в самом деле располагается на нужном расстоянии от стрельбища. Я взял лук, в точности такой, из которого стрелял он, сэр…
Ваймс предостерегающе поднял палец.
Моркоу как загипнотизированный посмотрел на него, после чего медленно продолжил:
– …Похожий… на тот… который вы нашли рядом с ним, сэр…
– Правильно. И?
– «Точновцель-5» Коренного и Рукисилы, сэр. Профессиональный лук. Я не специалист, но все-таки смог попасть в цель. Однако…
– Позволь-ка мне досказать, – перебил Ваймс. – Ты крупный парень, Моркоу. А у покойного Осси руки были, как у Шнобби, что палочки.
– Верно, сэр. А тяга у лука в сто фунтов, не меньше. Ему и тетивы-то было не натянуть.
– Представляю себе это зрелище. Боги праведные… единственное, во что бы он точно угодил, так это в собственную ногу. Кстати, как тебе показалось, тебя там никто не видел?
– Вряд ли, сэр. Кругом были вентиляционные шахты и каминные трубы. А что, сэр?
Ваймс вздохнул.
– Капитан, даже если бы дело происходило в полночь в глубоком-глубоком погребе, и то на следующее утро его светлость, вызвав меня, спросил бы: «Командор, зачем твой человек стрелял из лука в такую темень в таком глубоком погребе?»
Он вытащил из кармана уже довольно потрепанную иконограмму. На ней Моркоу – или, по крайней мере, его ухо и рука – бежал по направлению к процессии. Впереди, среди людей, оборачивающихся навстречу ему, был и принц. Но никаких признаков присутствия Ахмеда 71-й час не наблюдалось. Однако, как известно, на званом вечере Ахмед был. А потом началась толкотня у парадного входа, люди менялись местами, наступали друг другу на плащи, отлучались по всяким нуждам, стукались лбами… Он мог исчезнуть куда угодно.
– А к тому моменту, когда ты добежал до принца, он уже лежал на земле? Со стрелой в спине? И лицом к тебе?
– Так точно, сэр. Кругом, само собой, уже была суматоха…
– Следовательно, принц был убит выстрелом в спину человеком, который находился спереди и вряд ли был в состоянии воспользоваться луком так, чтобы выстрелить в жертву сзади…
В окно постучали.
– Водослей, – произнес Ваймс, не оглядываясь. – Я посылал его с поручением…
Констебль Водослей стоял в Страже как-то особняком. Не то чтобы он с людьми не ладил – как можно ладить или не ладить с тем, с кем почти не общаешься? А общался он только с теми, кого встречал выше, скажем, третьего этажа. Дело все в том, что естественной средой обитания констебля Водослея были крыши. Он там жил, он ими дышал – фигурально выражаясь, разумеется. Но Водослей и сам был фигурой, вернее сказать, горгульей. Он искренне пытался сойтись с сослуживцами, однажды на страшдество даже спустился вниз, чтобы повеселиться на праздничной вечеринке, на которой налился по самые уши, демонстрируя искреннее желание стать таким, как все. Однако горгульи очень неуютно себя чувствуют, спускаясь на землю, поэтому очень скоро он отбыл через каминную трубу, и всю ночь над засыпанными снегом крышами печальным эхом отдавался писк его бумажной пищалки.
Зато горгульи отличаются наблюдательностью и хорошей памятью, а уж в терпении им и вовсе нет равных.
Ваймс отворил окно. Рывками Водослей разложился внутрь комнаты и быстро вскарабкался на угол письменного стола Ваймса, повыше от пола, – так ему было спокойнее.
Ангва и Моркоу как завороженные смотрели на стрелу, зажатую в лапе Водослея.
– Отличная работа, Водослей, – все тем же ровным голосом похвалил Ваймс. – Где ты ее нашел?
Водослей изрыгнул серию гортанных звуков, которые могло издавать только существо со ртом в виде трубы.
– Торчала на уровне третьего этажа в стене одежной лавки на площади Разбитых Лун, – перевел Моркоу.
– …Ишк, – добавил Водослей.
– Почти на полдороге к Саторской площади, сэр.
– Н-да-а, – протянул Ваймс. – Хилый человечек пытается натянуть тетиву, стрела болтается туда-сюда, потом летит в противоположный конец города… Спасибо, Водослей. На этой неделе получишь премиального голубя.
– …Нкорр. – С этими словами Водослей вывалился из окна на улицу.
– Вы позволите, сэр? – произнесла Ангва.
Забрав у Ваймса стрелу, она закрыла глаза и настороженно принюхалась.
– О да… Это Осси, – кивнула она. – Его запах…
– Спасибо, капрал. Всегда полезно знать наверняка.
Взяв стрелу, Моркоу критически ее оглядел.
– Ха! Из тех, что покупают любители, считая, что чем круче вид, тем больше вероятность, что стрела попадет в цель. Показушничество.
– Верно, – согласился Ваймс. – Ты, Моркоу, и ты, Ангва… вы занимаетесь этим случаем.
– Сэр, но… – смутился Моркоу. – Я немного недопонимаю. Я считал, вы поручили расследование Фреду и Шнобби…
– Верно.
– Тогда…
– Сержант Колон и капрал Шноббс пытаются выяснить, почему Осси хотел убить принца. И знаете что? Они очень много всякого накопают. Я в этом абсолютно уверен. Нутром чую, можно сказать.