Колокола Москвы – Песнь песней, убитая навсегда.
Такого Успения не было в веках и не будет. Четыре сотни звонниц звонили день напролет с неубывающей радостью. Души москвичей, взлетев над Златоглавою, ощутили – мир чист от сатаны.
Отслужив литургии в своих приходах, священники и народ крестными ходами с пением двинулись в Кремль, под сень древних святых храмов.
Кремль стал бьющимся сердцем державы, все были счастливы, ибо видели: вот она, Святая Русь, поднялась, как единый человек, единая душа, и встала перед Богом, ожидая милосердия.
Пробиться к дверям Успенского собора не было никакой возможности, но перед архиереями умудрялись расступиться. Через алтарь преосвященных проводили на особое возвышение. И молились в тот день совокупно о России, настоящей, будущей и той, что минула в веках, – десять митрополитов, семнадцать архиепископов, шестьдесят епископов, сто девяносто священнослужителей, а в храме среди народа стояли еще двести девяносто девять мирян – членов Собора.
К концу обедни прибыли правители: премьер-министр Керенский, министр внутренних дел Авксентьев, Карташов, Родзянко, Руднев…
Митрополит Владимир с амвона прочитал грамоту Святейшего Синода об открытии Всероссийского Церковного Собора и предложил начать деяние Символом веры.
Вся Москва, пришедшая в Кремль и на Красную площадь, радостно возвещала миру: «Верую во единаго Бога, Отца Вседержителя, Творца небу и земли…»
Из храма Успения сквозь раздавшийся народ члены Собора со священными песнопениями двинулись к Чудову монастырю поклониться мощам святителя Алексия, земного создателя Московского царства, небесного его покровителя.
– Керенский! Керенский! – узнали люди своего героя.
– Ура!
– Ура-а-а! – грянули те, кто видел человека во френче и кто не видел и даже не знал, чего ради все кричат.
Под «ура!» пятьсот семьдесят шесть членов Собора, потеряв исчезнувшего Керенского, через Спасские ворота вышли к Лобному месту. Золотой лес хоругвей, сияние икон, золото риз архипастырей и пастырей. Солнце. И колокола, колокола…
Но вот начался молебен – звон умолк. Москва внимала молитве:
– Да будет Господь среди собравшихся во имя Его, да ниспошлет Он на них Духа Своего Святого, наставляющего на всякую истину, да поможет Он Собору произнести решения и совершить дела истинно во славу Его, в созидание святой Его Церкви и на пользу и умиротворение нашей дорогой и многострадальной Родины.
Люди тяготятся долгим покоем, но как буря – кидаются перед Богом на колени, моля о тишине.
И не ведали ни мудрые пастыри, ни уличные простаки, вот уже три года обремененные войной, что у страдания нет дна. То, что нынче кажется пределом падения, завтра будет желанной вершиной, возвратиться на которую и в мечтах невозможно.
Молебен кончился. Крестные ходы под малиновые звоны двинулись к своим храмам.
Познав счастье народного единения, каждый участник того дивного события чувствовал в себе эту дивную русскую силу. Душа, исстрадавшаяся среди бесконечных потрясений, окунулась в восторг, и верилось – бедам в России больше места не будет.
Вечер тоже удался. Золотой, во все небо закат, но любоваться красотами времени не было. Под неумолкающий благовест Тихон приехал в Лихов переулок, в Епархиальный дом, проверить еще раз, все ли готово к завтрашнему дню. Нет ли каких просьб, жалоб.
Была высказана тревога о разбросанности членов Собора по Москве, всем нужно подавать лошадей, автомобили.
– Когда начнутся заседания, – сказал Тихон, – большинство членов Собора будут размещены в здании духовной семинарии, в Каретном ряду. Епископам, правда, придется жить в классах по двое, по трое, для священников и мирян – дортуары… Но когда еще придется их преосвященствам поспать на семинарской койке?
Из просителей была игуменья Турковицкого монастыря мать Магдалина. Явилась за благословением поставить телефон в комнате архиепископа Евлогия.
– Но у меня нет телефонов! – удивился Тихон. – Я для владыки комнату еле-еле отстоял.
– Телефон будет, благословите!
– Благословляю! – обрадовался Тихон. – Вы ведь и лошадьми умудряетесь владыку снабдить.
– С Холмщины пригнала. Свои лошади в Москве – это такая экономия. – И вдруг спросила с поклоном: – Владыка! Не возьмут ли на Соборе верх обновленцы? Среди членов Собора их немало.
– С Божьей помощью устоим! – улыбнулся Тихон.
– Ваше слово – наша вера! Спасибо, владыка, на сердце полегчало. Господи, такого Успения, как нынешнее, не забыть! День святой, колокола звонят, да вот беда – сомнения уже копошатся в душе, как зверята.
– Ну их, ваших зверят! – всплеснул руками Тихон. – Всякое надо ждать, но правда у Бога.
16 августа об успехе Собора молились в храме Христа Спасителя. Литургию служил Тихон, митрополит града Москвы.
Сразу после службы епископы в мантиях вышли из алтаря и заняли места на красных скамьях, поставленных полукругом посреди храма. Остальные соборяне заняли места с обеих сторон.
Первое слово – первенствующему члену Синода митрополиту Владимиру Киевскому. Потом пропели стихиру «Днесь благодать Святаго Духа нас собра». От Временного правительства говорил министр исповеданий Карташов. От Синода – Платон, экзарх Грузии, от Москвы – Тихон.
– Верующая Москва, – сказал владыка с надеждою, – ожидает от Собора содействия и в устройстве государственной жизни… Ныне Родина наша находится в разрухе и опасности, почти на краю гибели. Как спасти ее – этот вопрос составляет предмет крепких дум. Многомиллионное население Русской земли уповает, что церковный Собор не останется безучастным к тому тяжелому положению, которое переживает наша Родина. Созерцая разрушающуюся на наших глазах храмину государственного нашего бытия, представляющую как бы поле, усеянное костями, я, по примеру древнего пророка, дерзаю вопросить: оживут ли кости сия? Святители Божии, пастыри и сыны человечески! Прорцыте на кости сухие, дуновением Всесильного Духа Божия одухотворите их, и оживут кости сия и созиждутся, и обновится лице Свято-Русския земли!
Приветствиям и речам не было конца. Говорили от имени академий, университетов, от армии и флота и прочее, прочее…
XX век уже властно перетряхивал жизнь планеты, а люди все еще не умели жить по-новому. Новое заключалось в быстроте, в стремлении ухватить суть всякого дела, отметая застарелую чопорность и многословие.
Только на третий день Собор занялся делом: избранием Президиума и председателя Собора.
Казалось бы, место председателя должно было остаться за первенствующим митрополитом Владимиром, но ожидали баталий, а Владимир отличался чрезмерной деликатностью и на больших сборищах терялся.
Выдвинули распорядителя Собора митрополита Тихона. Проголосовали. За – четыреста семь делегатов, против – тридцать три. От епископов в товарищи председателю избрали Антония (Храповицкого) и Арсения (Стадницкого), от священников – протопресвитера Успенского собора отца Николая Любимова и протопресвитера отца Георгия Шавельского, от мирян – князя Трубецкого и Родзянко.
Огромную работу по пересмотру всех церковных дел разделили на двадцать комиссий.
И снова сделали перерыв. Съездили поклониться мощам Сергия Радонежского: да благословит великое церковное дело.
Собор, увы, не убавил бедствий ни в стране, ни в Москве.
19 августа загорелась Трехгорная фабрика. Были взрывы, был грабеж под прикрытием огня.
Через три дня еще удар – пала Рига. В Москве своя война: на Солянке толпа устроила погром еврейских магазинов. Погромы прокатились по Подмосковью. В Коломну, в Серпухов военный министр Верховский посылал карательные экспедиции. Порядок удержали. Но страну шатало.
1 сентября Временное правительство объявило манифест: «Государственный порядок, которым управляется Русское государство, есть порядок республиканский. Правительство провозглашает Российскую республику». Для укрепления власти была образована Директория, совет пяти: Керенский, Терещенко, Верховский, Вер-деревский, Никитин.
Военный министр тотчас объявил о сокращении численности армии. Ради боеспособности, ради экономии. В новом Кабинете министров несколько министерских портфелей было отдано евреям: финансы возглавил Бершадский, пути сообщения – Неверовский, юстицию – Малянтович.
На выборах в Московскую думу победили большевики: пятьдесят один процент мест.
А в Тамбове народ избрал своим председателем каторжанина Голощапова. За ним числилось двадцать два убийства.
В природе тоже неистовство. 2 октября в Москве стояла тридцатиградусная жара.
Церковный же Собор, на который было столько надежд, тонул в говорильне. Главный вопрос – кому управлять Церковью: Святейший Синод или все-таки святейший патриарх?
Тихону как председателю приходилось вслушиваться в каждое слово ораторов.
Богослов Сперанский убеждал:
– Верховный пастырь российский – патриарх. Он будет объединять нас духовно, но даже поможет и материально. Кто же возьмет на себя Крест Христов – крест борьбы, страдания за Церковь? Дайте того, кто бы во время гонений или притеснений Церкви государством мог, подобно Иосифу, дерзновенно войти к Пилату!
«Господи! Ведь накличут беды все эти умники», – думал Тихон, огорченный подобными пророчествами.
Священник Востоков тоже стоял за избрание патриарха, но говорил не о грядущих бедах, а о беде за дверьми самого Собора:
– Нынче наша разруха, ужасы нашей жизни, вообще трагические переживания русского народа – всей своей совокупностью повелительно говорят: да будет снова на Руси патриарх! И вот почему. Мы переживаем время, когда таинственная, но страшная сила ополчилась на Крест Господа Иисуса Христа. Всемирная могущественная антихристианская организация активно стремится опутать весь мир и устремится на православную Русь. Но когда объявлена война – нужен еще и вождь, и этот вождь нужен и нам, и нашей войне.
Мирянин Рубцов, инспектор народных училищ из деревни Рахманиново Тверской губернии, пугнул членов Собора тьмой веков:
– Восстановление патриарха означает перевод нас из XX века в XVII.
С мест послышались крики:
– Довольно! Довольно!
Но Рубцова поддержал юрист Радзимовский:
– Голосовать за патриарха вообще не могу, так как не знаю, каков будет объем его власти и каков будет порядок его избрания.
Тихон дал слово протоиерею Бекаревичу.
– Масоны на конгрессе постановили: ловите момент, когда на Руси будет низложен держащий. Гоните попов, осмеивайте религию – этого вы достигнете благодаря темноте русского народа… Распространяется древний гностицизм, спиритизм, каббала, теософия, отрицающие Христа. И я думаю, что нам нужен патриарх, который и принял бы на себя борьбу с новой религией.
«Это не пастыри, это политики, – вздыхал про себя Тихон. – Патриарх и для сторонников только оружие».
Астраханский епископ Митрофан хотел в святейшем видеть «представителя подвига и дерзновения».
Тотчас поднялся хор страшившихся патриаршей диктатуры.
Им всем ответил протоиерей Добронравов, законоучитель Александровского военного училища:
– Вы даете патриарху силу лилипута, а требуете от него богатырских подвигов. Вы не даете ему ничего, а говорите: «Он встал и спас». Что-нибудь одно из двух. Или говорите прямо, что вы хотите дать патриарху всю полноту власти… Или же перестаньте говорить о богатырях и вождях и сознайтесь, что патриарх не будет гранитным колоссом в Церкви, а сделается одною лишь декорацией, правда красивой, но едва ли нужной.
И вдруг все переменилось: на путь истины наставил даже самых крикливых, самых просвещенных ужас переворота.
26 октября из Петербурга приехал товарищ министра исповеданий, член Собора Котляровский. После его сообщения в зале заседаний разразилась тишина: Временное правительство арестовано, власть у Ленина, у Троцкого…
Предстояло выслушать еще девяносто ораторов, но все это казалось теперь бессмысленным – Россия в руках безбожников. Может, всего лишь на день, на два… Но ведь и Временное правительство держится антицерковных, антихристианских взглядов…
Встал полковник Кубанского казачьего войска граф Павел Граббе:
– Я говорю от группы, у которой шестьдесят голосов… Не сегодня, так завтра вместо речей мы услышим пушки. Предлагаю: первое – прения прекратить, второе – немедленно проголосовать за установление патриаршества в Русской церкви.
Проголосовали. А что еще оставалось делать: впереди тьма неизвестности.