Воронцов прекрасно знал, что делать с лошадью в галопе. Но галопирующего верблюда он видел впервые. Да и вообще эту тварь не имел чести наблюдать живьем. В детстве у них с сестрой Катенькой была цветная английская азбука, где целый лист занимал двугорбый губастый зверь, под которым красовалась надпись: «a camel». Рядом стояли бедуин с ружьем и женщина, укутанная в паранджу. Из уроков географии Михаил Семенович помнил, что верблюды живут в Африке и плюются. Встретить их в Париже, в Булонском лесу, он не чаял.
Однако чему удивляться, если на прогулку его увлек Бенкендорф, явившийся нежданно-негаданно во французскую столицу нынче утром?
Михаил стоял у открытого окна в своем особняке на улице Шуазель и чинил ножом разлохматившееся гусиное перо – он терпеть не мог писать неаккуратно, и так почерк плохой, да еще и перья мажут – как вдруг заметил, что по аллее к дому движется знакомая долговязая фигура. Человек в преображенском мундире размахивал при ходьбе руками и все время сбивался то на одну, то на другую ногу – толком маршировать Христофорыч так и не выучился. Он вертел во все стороны головой, наслаждаясь весенним солнцем, и топорщил рыжие залихватские усы, вдыхая ароматы Парижа.
При виде Бенкендорфа граф от неожиданности резанул себя по пальцу. Выругался и поспешил другу навстречу. Явление этого человека всегда предвещало судьбоносные перемены. Шурка приносил на крыльях своего офицерского плаща новые ветры. Рядом с ним жизнь теряла ровное течение, закручивалась в водовороты и била фонтанами в разные стороны. Он вечно попадал в глупейшие истории, как в первый день их встречи, пятнадцать лет назад, в Астрахани. Даже сейчас, вспоминая об этом, граф не мог не смеяться.
Дорога на Кавказ тогда проходила частью по Волге, частью посуху, берегом Каспия. Прибыв в город, двадцатилетний поручик Воронцов был потрясен изобилием разноплеменного народа и совершенно азиатским видом улиц. Тут и там ходили персы в полосатых халатах, сновали юркие татарские торговцы, черемисы продавали лошадей. Есть предлагалось что-то невообразимое, вроде халвы, пахлавы, чебуреков с бараниной, плова и пресных сухих лепешек, выпекавшихся в земляных печах прямо под открытым небом. При этом слышался звон колоколов православных церквей, а некоторые центральные улицы имели вполне европейский вид. Поехав прогуляться, Воронцов свернул в один из проулков, разглядывая потертые ковры-навесы, защищавшие лавки от солнца.
Как вдруг мимо него пронеслась целая толпа цыган. Они гнались за каким-то человеком и громко горланили на своем языке, то ли угрожая ему, то ли клянча. Преследуемый мчался прочь большими прыжками, благо его журавлиные ноги позволяли участвовать в дерби. Он непременно удрал бы, но, на беду, улицу перегораживала широченная лужа величиной с Каспий. Из тех, что не мелеют даже в засуху и могут утянуть на дно годовалого поросенка. Беглец стал жертвой черной, как антрацит, грязи. Он опрометчиво решил, что минует ее, коль скоро у него на ногах высокие офицерские ботфорты. Не тут-то было. На середине трясина обхватила сапоги выше щиколоток и отказывалась отпускать, как настойчивая возлюбленная. Босоногие цыгане были умнее. Они не полезли в лужу, а встали по ее берегам и радостно улюлюкали.
– Спасите! – закричал увязший по-немецки. – Я не знаю, чего они хотят!
Между тем один из преследователей – старый кудлатый цыган в черной шляпе с серебряными образками по тулье, вероятно, барон этого чумазого воинства – обратился к жертве с прочувствованной речью на непонятном языке. Он выразительно указывал палкой то на лужу, то на самого несчастного и, очевидно, требовал денег.
Сцена показалась Михаилу забавной. Поручик направил коня «вброд» через астраханские грязи и под гневные крики цыган приблизился к увязшему. Это был парень лет двадцати, во флигель-адъютантском мундире, с эполетом на правом плече и со шляпой в руках. Встретить в низовьях Волги, за сто верст от столицы придворного шаркуна было само по себе событие примечательное. А его бедственное положение в купе с откровенно остзейской внешностью наполнило бы радостью даже самое сострадательное гвардейское сердце. В детстве Михаила воспитывали в приязни ко всем нациям. Но за пару лет полковая служба внушила юноше обычные предрассудки. Немцы казались ему наказанием Господним, они не заботились об Отечестве, обожали ходить строем под барабан и занимали лучшие офицерские места.
– Садитесь, – через губу бросил поручик горе-адъютанту и освободил одно стремя.
Цыгане заголосили и надвинулись.
– Пошли прочь! – Михаил как бы невзначай положил руку на хлыст.
Толпа подалась назад, продолжая осыпать их бранью. Увязший вцепился руками в седло Воронцова и, против ожидания, довольно ловко вскочил на круп лошади. Сапоги горестно чвакнули, сползли, но все же удержались на ногах.
– Как вас угораздило? – Молодой граф направил коня к противоположному берегу лужи.
Цыгане, не желая отвязываться, выпустили вперед толпу чумазых ребятишек. Их разбойничья тактика состояла в том, чтобы дети повисли на подпруге у лошади и шныряли под брюхом, не давая ей шагу ступить. Попрошайки понимали, что два молодых олуха в форме не станут давить мелюзгу. Не тут-то было, Михаил успел дать шпоры прежде, чем окружение завершилось. Конь вынес седоков из вражеского кольца и оставил преследователей далеко позади.
– Вы меня спасли! – воскликнул спутник. – Скажите на милость, кто это? Чего они хотели?
Воронцов смерил недотепу презрительным взглядом.
– Вы с луны свалились? Первый раз в жизни видите цыган?
– Да, – признался парень, хлопая короткими рыжими ресницами.
Позднее Михаил узнал, что его новый знакомый не просто служил во дворце, он родился, вырос и жил в императорских резиденциях, не имея ни времени, ни позволения покидать высочайших особ. Не только цыгане, но и весь окружающий мир выглядел для него, как цирковое диво. В бедной адъютантской голове мешались названия и должности, он не знал, как себя вести с извозчиками, как требовать коней на станциях и сколько платить за чай в трактире. Кое-как добравшись до Астрахани, бывший придворный, а ныне волонтер Кавказской армии отправился посмотреть город – пешком, что уже было непростительно. Он вышагивал по улице, глазел по сторонам и жевал медовый татарский пирожок, купленный у торговки. Как вдруг к нему подбежал черный, как сажа, чертенок в цветных лохмотьях и стал подпрыгивать, протягивая грязные ручонки к лакомству.
– Он у меня его чуть изо рта не вырвал! – пожаловался адъютант.
Воронцов только хмыкнул. Ему-то отец еще в детстве объяснил, как себя вести на улице. У нового знакомого такой школы не было. Он отдал цыганенку пирожок, а когда подскочили еще трое – видимо, братья и сестры первого «невинного сироты» – по доброте душевной купил им тоже по пирожку. Это было роковой ошибкой – из-за угла за глупым офицером ринулась целая толпа голодных оборванцев, к которой присоединился табор голосящих мамаш, девок, старух, а за поворотом в дело вступили и плясуны с медведями. Завидев деньги, которыми прохожий расплачивался с торговкой, они уже не отставали от него и наконец загнали в лужу.
– Поделом вам, – наставительно сказал Михаил. – Не связывайтесь с уличными. Кошелек на месте?
Оказалось, что и портмоне давно нет. То ли беглец его выронил, то ли кому-то из цыган удалось его все-таки стянуть. Несчастный сидел, понурив голову, и подавленно взирал на свои грязные сапоги.
– А где остальные деньги?
– В гостинице.
– Вы оставили деньги в гостинице?
Возмущению Михаила не было границ. Надо же быть таким остолопом!
– Сударь, скажу вам прямо, – бросил он, – вы напрасно едете на Кавказ. Вы погубите себя и не принесете никакой пользы. Взгляните на дело здраво: вас ретировала толпа цыган.
Спутник еще ниже опустил голову, но с неожиданным упрямством заявил:
– Я хочу служить в действующей армии.
– А я хочу отдыхать в Ницце! – рассмеялся Михаил. – Сначала поглядите, целы ли деньги.
Они вместе явились в гостиницу. Воронцов уже считал своим долгом сопровождать недотепу-адъютанта, чтобы тот не влип в историю похуже. Так и есть, денщик сбежал с барскими капиталами. Жертва цыганского преследования осталась не только без копейки, но и без заметной части багажа.
– У вас нет другого выхода, как возвращаться в столицу, – с облегчением констатировал поручик. – Я займу вам пятьдесят рублей, и поворачивайте, пока не поздно.
Но его новый знакомый проявил прямо-таки древнеримскую твердость.
– Я как-нибудь доберусь, – с отвагой обреченного заявил он. – Если надо, пойду пешком. Спасибо вам за все, прощайте.
Михаил рассердился:
– Да вы понимаете, куда едете? Как вы будете командовать? Кому вы там нужны?
– Это вы не понимаете. – Адъютант отвернулся в угол комнаты, чтобы скрыть закипавшие слезы. – Я не вернусь в столицу. Лучше пойду пешком.
– Ну ладно, – Воронцов смягчился. – Поехали вместе. У меня хватит денег.
Ему совсем не улыбалось путешествовать в компании остзейского болвана, но не бросать же его здесь на произвол судьбы! Бог посылает товарищей.