Мила. Я поначалу и не поняла, что дело пахнет жареным. Ну, пришел следователь, начал задавать какие-то вопросы о Кате, ну, я так поняла, как о хозяйке той самой квартиры, где произошло убийство. А что я-то, ее соседка, могла о ней рассказать? Да ничего. Все-таки мы подруги, а потому я на всякий случай решила держать язык за зубами. Особенно тогда, когда он заинтересовался ею как личностью, что ли. Спрашивается, какая ему разница, какая она личность, если она проходит по делу просто как хозяйка квартиры? Ну да, в квартире полно ее следов. А как же иначе-то? Я знаю, что Катя время от времени приходила туда, причем в отсутствие жильцов, чтобы проверить, как там да что. Ключи-то запасные у нее были.
К тому же у нее и право такое было, войти туда, она заранее предупреждала всех своих жильцов, что в кладовке хранятся ее личные вещи. Конечно, ничего важного у нее там не было, это она нарочно так говорила, чтобы, в случае если она войдет в квартиру и в этот момент вернутся жильцы, она спокойно могла бы там себя чувствовать, мол, зашла за какой-то вещью, книгой там…
С одной стороны, я понимаю ее. Все-таки ее квартира, и она должна знать, какие люди там живут, что делают. С другой, конечно же, ей было просто любопытно подсмотреть чужую жизнь, своей-то, как таковой, у нее никогда не было. Она вообще неблагополучная, но об этом, по большому счету, знаю только я. Хотя у нее есть еще одна подруга, Аля, они вместе работают в парфюмерном магазине. Ох, вы бы видели, какие они там, в этом магазине! Расписанные, как куклы, не лица – маски, напудренные, накрашенные! А что им не краситься, когда в их распоряжении полно тестеров, можно самой лучшей косметикой бесплатно пользоваться и обливаться дорогими духами. Да и форма у них красивая, такое платьице черное маленькое в стиле Шанель, с белым воротничком, и туфельки на шпильках. Да любую одень так и накрась, будет красавицей смотреться. Вот и Катя моя тоже, посмотришь на нее и подумаешь, что все-то у нее хорошо, что вся такая благополучная, ухоженная, при деньгах. А на самом деле – несчастная она очень. Я всегда жалела ее.
А познакомились мы с ней по-настоящему очень странно. Так не бывает. Ну, представьте себе московское метро. Вот сколько там людей ездит, да? И вот однажды сижу я себе в метро, читаю «Девушку в поезде», вы читали? Нет? Почитайте. Страшная вещица. Не для слабонервных. Так вот, уткнулась в свой планшет, читаю, ехать еще долго. Я от сестры возвращалась, помогала ей с детьми. Народу в вагоне было мало, и я никого не разглядывала. И вот мой взгляд случайно скользнул по сидящей напротив меня девушке. Меня зацепили ее ноги. Было холодно, на мне-то были шерстяные колготки, и вообще погода была мерзкая, дождь со снегом, уже поздняя осень, кажется, ноябрь. А девушка была с голыми ногами! И там, где выше колен, ну, бедра, в синяках и кровоподтеках. Думаю, все, кто тогда находился в вагоне рядом с ней, пялились на эти синяки и все понимали. Ужасались. Одежда на ней была вроде бы нормальная, на бомжиху не похожа, правда, юбка коротковата, хотя, если разобраться, она же молодая еще, ей недавно тридцатник стукнул, да и ноги красивые, так что может себе позволить и такую длину. Ну, ясно же, что с ней делали перед тем, как спустили в метро. Почему «спустили», а не «спустилась»? Да потому, что она так выглядела, как будто бы из нее всю душу вынули, а заодно и все силы. И голова моталась на шее, словно она не могла ее держать. Глаза с черными потеками туши – потухшие, мертвые, и полуприкрыты. Я даже и не могу сказать, что поначалу испытала к ней, но чувство жалости пришло позже, когда я попыталась представить себе, что же с ней было, что ей пришлось вытерпеть. Честно скажу, подумала, что она опустившаяся бл…дища, которой уже все до лампочки. Ну и к пьяницам ее причислила. А что можно испытывать к таким особам? Чувство презрения, и это в лучшем случае. Еще предположила, что она вообще давно уже катается по кругу на метро, не соображая, куда и зачем едет.
Волосы ее были огненного цвета, но грязные, какие-то сальные, спутанные. И я почему-то сразу вспомнила свою соседку по лестничной клетке, Катю, с которой мы просто здоровались. Я недавно переехала в этот дом, мало кого знала. Но не трудно же сказать «доброе утро» соседке. С соседями вообще нужно дружить. Иногда они становятся куда ближе кровных родственников. Но случая как-то не представлялось. Так вот, у нее тоже были такого же цвета волосы. Да только ухоженные, блестящие, волосок к волоску. Представляю, сколько времени у нее по утрам уходит на укладку феном.
И тут я, разглядывая украдкой эту мадам, вдруг поняла, что она как-то уж очень сильно смахивает на эту мою соседку. Быть может, я бы так и не решилась к ней подойти, если бы вагон как-то неожиданно не опустел, словно все москвичи передумали в него садиться. Или время уже было позднее, и все уже вернулись с работы. Словом, когда в вагоне остались всего три подростка, о чем-то оживленно спорящих в дальнем углу, которым уж точно не было никакого дела до этой рыжей (а потому я не рисковала быть осужденной посторонними за то, что заговорила с ней), я встала, присела рядом и, не глядя на нее, тихо спросила:
– Вы – Катя?
Вместо ответа она застонала, как-то моментально сдвинув расслабленные до этого бедра, сомкнула их и принялась одергивать юбку.
– Добрый вечер, – проговорила она, разлепив губы.
В это время вагон как раз прибывал на нашу станцию, женщина с трудом поднялась и, придерживаясь за живот, направилась к дверям. Только тогда я обратила внимание на то, что у нее нет при себе ни сумки, ни пакета, ничего! Темная куртка, синяя юбка, голые ноги и черные кожаные сапоги на каблуках.
Да, это точно была она. Когда мы вышли на перрон, где я смогла ее рассмотреть получше, сомнений уже не оставалось.
Я решительно подхватила ее под руку, и мы отправились к эскалатору.
– Я помогу вам…
Вот так мы с ней и познакомились по-настоящему. Я привела ее к себе домой и даже позволила пройти обутой в кухню. Ничего, подумала я, потом полы подотру.
– Катя, что с вами случилось? Может, вызвать полицию?
Она подняла голову, посмотрела на меня и сразу же заплакала, словно, оказавшись в безопасности и осознав это, позволила себе выразить свои чувства. Слезы покатились по ее щекам.
– Нет-нет, я не стану заявлять.
Я не стала ее ни о чем спрашивать, ясно же было, что ее изнасиловали. Иначе откуда эти голые ноги в холод и синяки на ляжках. Я наполнила ванну горячей водой и сначала подумала, что она постесняется при мне раздеваться, но потом поняла, что она нуждается в моей помощи. Словом, я раздела ее в ванной комнате, с ужасом отмечая какие-то жуткие пятна на ее несвежем белье (стоимость которого я профессиональным взглядом продавца торгового центра оценила довольно-таки высоко!), посиневшую ссадину на пояснице и множество других следов на теле, и помогла забраться в ванну.
Потом сама лично намыливала губку и осторожно, покрываясь сама мурашками от чужой боли, проводила ею по телу Кати. Она была очень слаба.
– Уж не знаю, что там с вами случилось, – в какой-то момент меня все-таки прорвало, – но надо было бы сначала все-таки поехать в больницу, снять побои, сдать анализы… Надо наказать этого гада!
– Га-дов, – уточнила она, горько усмехаясь. – Их было трое. Хотя я приехала на свидание с одним. Познакомилась на сайте. Он привез меня домой, за город, а потом приехали его друзья.
– Ты имя-то его хотя бы запомнила? Фамилию?
– Только имя. Михаил. Но я заявлять не буду, они же потом меня убьют. Они на все способны, эти богачи, чтобы только не сесть в тюрьму. Кто же не побеспокоится о своем будущем? И вообще, я сама во всем виновата. Столько уже разных шоу посмотрела на эту тему, столько сериалов, сами знаете. Но всегда же кажется, что со мной этого случиться не может. Мне бы как-нибудь забыть все это и жить дальше – вот что сейчас самое главное.
– Забудешь, обязательно забудешь, – уверенно сказала я, потому что и сама тоже прожила какую-то жизнь, и в ней тоже было немало боли и разочарований. Правда, от такой трагедии, что пришлось пережить Кате, меня бог уберег. – Ты мне только покажи на сайте этого Михаила, чтобы я сама не вляпалась…
Почему-то от этих слов Катя поморщилась, как от боли. И отмахнулась от меня. Ладно, решила я, сама потом все расскажешь, как успокоишься.
Вот тогда-то и всплыло это имя – Михаил. Убитого, кажется, тоже так звали. Что ж, собаке – собачья смерть.