Зима и лето

36408 год до Н.Э., очень далекий мир, чье имя всеми забыто.

Земля превратилась в горелую корку. В одном месте та заалела, пошла трещинами… и начала плавиться, превращаясь в магму.

Посреди этого адского пекла стоял на коленях мальчишка. Подросток лет пятнадцати, растерянный и заплаканный. Он разглядывал собственные руки, скорчившись рядом с дымящимся трупом.

Телом Пожирателя Звезд, которого сам только что убил.

Его сознание уже расширилось, уже пронизало творение вокруг… но творение было пропитано отчаянием, ужасом, болью и смертью.

И потому новорожденный бог не знал, что делать.

– Кто я? – чуть слышно произнес он. – Откуда взялся?

Он в отчаянии смотрел вокруг. Все мертво. Все уничтожено. Жизни больше нет.

И это только один мир из множества. Сотни других тоже уничтожены. В пепел превращены тысячи планет, погашены сотни звезд.

Новорожденный бог не знал, что делать, а умирающая вселенная не могла дать ответа.

Конечно, даже сотни звезд – ничто для целой вселенной. Но все остальное – там, в бесконечной дали, в бездне холодного космоса. И все они – под кем-то другим… чужим… под враждебными силами. Под теми, к которым принадлежал и Пожиратель Звезд.

А здесь, прямо здесь, и за Кромкой, в одном и даже двух шагах… все мертво. Все сожжено.

Пожиратель Звезд тоже мертв и разлагается. Колоссальная туша на глазах рассыпается в пыль. Но и богов не уцелело… только он один, богородившийся минуту назад…

И лишь несколько последних душ… они еще здесь, они витают…

Мальчишка вскинул руки, ловя ускользающие атманы, божественные сознания. Все, что осталось от Пантеона… от тех, кто властвовал над мирозданием…

И семечко. На ладонь упало семечко с чуть заметным проклюнувшимся ростком. Все, что осталось от опоясывающего звезды Мир-Древа, на ветвях которого состоялась финальная битва…

Сама планета под ногами разваливалась. Последняя из тех, что еще не обратились в пепел. Стиснув в кулаке сияющие искры, юный бог в отчаянии посмотрел вдаль.

Все подвластные миры уничтожены. Множество неподвластных тоже. Но где-то там, вдали, в необозримых глубинах макрокосма, были какие-то миры, которые Пантеон сотворил когда-то просто так, ради самого творения…

Технически теперь они принадлежат ему, Космодану.


А тем временем в совсем другом, очень далеком мире, появлялись на свет новые существа. Из первородного Хаоса волею Первозданных выступали гигантские фигуры. Были они двуноги и двуруки, были невероятно сильны и совершенно чисты разумом. Они не знали еще, кто они такие, что собой представляют, зачем пришли в этот мир.

Но Первозданные сообщили им, что их род зовется великанами, и они – слуги своих создателей. И склонились великаны, и поклялись в верности всемогущим хтоникам. И одарили их своей милостью Малигнитатис и Бамброгурдус, сильнейшие из Первозданных.

Их было сорок восемь, первородных великанов. Двенадцать огненных, что звались муспеллами. Двенадцать инеистых, что звались хримтурсами. Двенадцать каменных, что звались йотунами. И двенадцать самых рослых, что звались людогорами.

– Кстати, вопрос, – перебил Дегатти. – Людей-то в том мире тогда еще не было. Они так и звались – людогорами?

– Нет, Дегатти, в те времена они, конечно, звались иначе, – терпеливо сказал Янгфанхофен. – Но я использую то название, под которыми их знают сейчас. Чтобы вы не запутались слишком сильно.

Они кричали, рождаясь на свет. Словно громадные младенцы с безграничной мощью. Но очень скоро они смолкли – и утихающий Хаос дал им речь, дал им разум, дал им имена.

– Я ДОРМАДОС! – вскричал самый огромный и могучий. – Я ДОРМАДОС!

– Я Хиротарос! – вторил ему другой, раскаленный добела.

– Я Таштарагис! – присоединил голос третий.

А четвертый смолчал, ибо сам…

– Янгфанхофен, – опер голову на кулак Бельзедор. – Ты что, сейчас заявишь, что четвертый генерал сам не знал, как его зовут? Тебе придется все-таки вспомнить, иначе будет совсем нелепо.

– Ладно, сейчас посмотрю… – проворчал Янгфанхофен.

– Его звали Лаградатес, – сказал Дегатти.

– Ты что, все это время знал?! – изумился Янгфанхофен. – А почему не сказал?

– А ты меня спрашивал? – отхлебнул чаю Дегатти.

– Я Лаградатес! – воскликнул четвертый, потрясая каменными кулаками.

Кроме этих четверых – самых первых, самых сильных и самых главных, – на свет явилось еще по пятеро мужей каждого рода и по шестеро жен. И очень скоро, само собой разумеется, были сыграны сразу двадцать четыре свадьбы. Ибо Первозданные желали, чтобы их творения плодились и размножались, чтобы больше стало у них могучих слуг.

Великаны назвали свой мир Камнем. Незамысловатое название, но что вы хотите от тех, кто родился буквально на днях? А как-то назвать его было нужно, поскольку Первозданные и другие Всерушители не трудились давать миру имя. Для них он был просто Миром, ничего иного они не знали.

И перед тем, как справить двадцать четыре свадьбы, великаны выстроили громадный пиршественный чертог. Наученные неудачей с Низшими, Первозданные сотворили новых слуг умными, смекалистыми и трудолюбивыми. Им нравилось работать, они хотели строить – и они были невероятно могучи.

Сейчас принято считать, что первородные великаны были какими-то бешеными кретинами, которые просто носились как попало и сносили все на своем пути. Это неправда. Да, в ярости они были воистину страшны, а в силу их хтонической природы порой бывали ею ослеплены. Но большую часть жизни они пребывали в спокойствии, а в спокойствии они занимались созидательным трудом и службой своим создателям.

И для них мир Камня был не так велик, как для людей. Тем более, что это было еще до Мирового Катаклизма, и на планете был один-единственный суперконтинент. Не особенно уютный, не особенно цветущий, очень гористый и пустынный – но Всерушители не так изнежены, как смертные. Радостные, что они родились, что у них есть собственный мир, сорок восемь великанов решили, что во всем должен быть порядок, а потому заключили двадцать четыре брака. Чтобы у каждого мужа была жена, а у каждой жены был муж.

О, этот первый их пир. Это было что-то невероятное. Собственно, пировать они еще особо не умели, но были полны желания научиться.

Здесь была брага. Здесь было угощение. И здесь были гости. Множество Всерушителей и гостей из-за Кромки. На самом-то Камне в те времена жили только Всерушители – даже драконы явятся только через пятьсот лет.

Но просто гости из-за Кромки время от времени заявлялись. То была эпоха Рождения, то был буйный дикий мир, которым правили хтонические чудовища. Но боги уже присматривались к этому миру, да и демоны проявляли интерес. Первое Вторжение уже состоялось, Паргорон уже пытался наложить лапу на молодую планету – но получил по зубам.

– ВО СЛАВУ! ВО СЧАСТЬЕ! РАДИ ВЕЧНОЙ ЛЮБВИ! – гремел могучий Дормадос, обнимая лапищей прекрасную Гильдегранду. – ПЕЙТЕ И ЕШЬТЕ, БРАТЬЯ, ПЕЙТЕ И ЕШЬТЕ!

Ему вторили Хиротарос и Таштарагис. Вожди великанов, первые оформившиеся, они клялись друг другу в вечной верности, обещали всегда быть роднее братьев – и искренне в то время верили в свои слова. Они были очень-очень молоды, им был едва ли год от роду. Они явились на свет сразу взрослыми, ибо Первозданные не желали нянчиться с несмышленышами, но у них не было жизненного опыта.

Из Первозданных на эту грандиозную свадьбу заглянул только один, да и то самый ущербный. Йокридус, мельчайший из своего народа. Он родился последним, из уже почти потухшего всплеска – и Хаоса еле хватило, чтоб ему сформироваться.

Йокридус был лишь чуточку крупнее великанов и имел жалкие две дюжины голов. Чахлый карлик, презираемый остальными Первозданными. Но великаны относились к нему с почтением и внимательно слушали все, что тот говорил.

– Этим миром правят Малигнитатис и Бамброгурдус, – говорил Йокридус, клокоча живым штормом в центре залы. – Два брата-близнеца, чья сила беспредельна. Они так любят друг друга, что никогда не ссорятся. Поэтому вы все должны воздавать им почести только поровну, чтобы не обидеть кого-то умалением даже случайно.

– Конечно, о Первозданный, – склонился в поклоне Таштарагис. – Мы рождены, дабы служить Малигнитатису и Бамброгурдусу.

– Ты молодец, Таштарагис, – шепнул ему на ухо Йокридус. – Не говори остальным, чтобы не позавидовали, но ты, пожалуй, умнейший среди великанов. Мы все так считаем.

Таштарагис горделиво набычился и с опаской осмотрелся – не подслушал ли кто, что Первозданные выделяют его среди сородичей? Но нет, прочие великаны как раз собрались вокруг одного из закромочных гостей – тот принес бочку чудесной медовухи. Всем хотелось отведать, каждый подставлял питьевой рог.

Янтарная жидкость искрилась во рту, наполняла волшебной легкостью. Каждый глоток будто расширял и без того громадный чертог, наводнял его новыми лицами. Являлись дивные видения, слышались голоса и волшебная музыка.

Великаны захмелели, все громче славили друг друга, плясали, пели… они еще не знали никаких песен, но пели от души. Пели, как поют стихии. Как завывают среди гор ветра, как рокочут суровые вулканы, как шумит океанский прибой.

Зала постепенно пустела. Гости покидали пиршество, удалялись и счастливые новобрачные. Все тише становилось в громадном чертоге. Вот и прекрасная Гильдегранда допила остатки медовухи и ушла под руку с могучим Дормадосом. Принесший бочку перевернул ее, проводил взглядом одинокую каплю и тоже вышел в ночь.

– Ну и кто же ты такой? – окликнул его из темноты Йокридус. – Надеюсь, ты не потравил наших новых слуг?

Гость вздрогнул. Великаны не задавали ему вопросов, не любопытствовали. Им было все равно, кто пирует за их столами, кто приносит дары и поднимает тосты. Но этот карликовый Первозданный… десятки его глаз вперились так, словно пытались прожечь дырку.

– Я просто передал угощение, – отвернулся гость. – Прости, я спешу.

– Спешишь?.. Хе. Лучше всего будет к юго-западу отсюда.

– Что?..

– Ты слышал. Неподалеку есть хорошая плодородная долина.

– Откуда ты знаешь? – спросил гость.

– Про долину-то? Да был я там как-то раз. Отличное местечко.

– Я не про долину.

Йокридус только ухмыльнулся дюжиной пастей и отполз во тьму. Какое-то время там еще сверкали золотые огоньки глаз, но потом исчезли и они.

А долина действительно оказалась идеальной. И очень уединенной, что самое главное. Здесь не носились стада Огненных Быков, не бродили Черные Пожиратели, не плели колоссальные сети Пауки-Осьминоги. Юный бог выбрал небольшой холм, закопал там семечко и повелел ему взойти.

Тоненький росток появился прямо у него на глазах. Вылез из земли и раскрыл два нежных листочка. Малюсенький, слабый – но способный на очень многое.

– Мне надо уйти, – сказал ему Космодан. – Я должен попытаться спасти еще что-нибудь. Но я вернусь.


…Прошло тридцать восемь лет.

Крошечный слабый росток за это время превратился в раскидистое тенистое древо. Оно еще не доросло до небес, еще не стало выше самых высоких гор, но уже обещало таким стать.

Космодан положил руку на теплую кору. Он тоже повзрослел за минувшие годы. У богов нет возраста, но Космодан больше не чувствовал себя отроком, и потому его внешность изменилась.

А вот этот мир не изменился ничуть. Он населен бессмертными хтониками, для них сорок лет – что сорок дней.

И их не так уж много, этих гигантских порождений Хаоса. В безбрежном океане видны горбы Великих Змеев, кое-где движутся исполинские фигуры Гороподобных, а далеко-далеко поднимаются к небесам башни Библиотекарей, но вообще по Камню можно странствовать годами и не встретить ни одного Всерушителя. Большая его часть – это мир неукрощенной природы. Первозданная красота буйной флоры и дикой фауны.

Молодость Космодана подходит к концу. Пока еще ему хватает первичного импульса богорождения, но пора уже задуматься о своей нише. О источнике ба-хионь.

Без нее он со временем начнет… задыхаться. Первичный импульс одаряет безумным количеством энергии, но она все же конечна, а чем бог сильнее, тем больше нужно очищенного эфира.

Тем больше нужно чужих чувств.

Ба-хионь идет из духовных проявлений, и прежде всего – эмоций. Когда ты любишь кого-то, то излучаешь светлую ба-хионь. Когда ненавидишь – темную. Радость, дружелюбие и мужество – светлая; печаль, зависть и страх – темная. Но разница не слишком велика, а добиться негативных эмоций гораздо проще, поэтому богам по большому счету неважно, любят ли их или ненавидят. Даже поклонение не так уж важно, хотя оно, конечно, дает особенно много.

Главное – занять нишу. Взять себе поток ба-хионь. Каждый конкретный смертный или дух испускает ее жалкие капли, но из миллионов капель складывается водопад.

И бог жив, пока стоит под своим водопадом.

И это не обязательно даже должны быть разумные существа. Животные тоже годятся. Бытие звериных богов специфично, но у него есть свои преимущества.

Космодан задумался, не сделать ли этот мир заповедником. Навсегда закрыть его для разумных. Хтонические чудовища со временем естественным образом измельчают, станут обычными смертными… или просто вымрут.

Возможно, планете их вымирание пойдет на пользу – сейчас она невероятно богата флорой и фауной, но разумные, как всегда бывает, подомнут все под себя. Дикие миры сохраняют девственную чистоту, они остаются прекрасными и непорочными.

Но если лишить Камень разумных существ, то на нем… не будет красивых баб!

Глаза Космодана загорелись. Он увидел вдали девушку… необычайной, сказочной красоты. Статную, багровокожую, с золотой копной волос и алыми губами-вишнями. Было в ней не менее шестидесяти локтей, и Космодан тоже поспешно сравнялся с ней ростом, принял облик великана-муспелла… хотя нет, лучше йотуна. Что-то подсказало ему избрать облик серокожего плечистого йотуна.

Девушка вздрогнула, когда подошла к Мировому Древу и увидела молодого великана. Даже чуть споткнулась, едва не уронила бочку, что несла на плече.

– Ты что, поливаешь мое дерево? – с интересом спросил Космодан.

– Лето засушливое очень, – сердито ответила великанша. – И что значит – твое? Это я его нашла.

– А я посадил. Но не будем считаться. Как тебя зовут?

– Асвантида.

– Прекрасное имя! А я Космодан!

– Я тебя не знаю, – с подозрением сказала Асвантида. – Откуда ты взялся? В мире всего сотня взрослых великанов… конечно, я давненько не захаживала к йотунам, но… и имя у тебя не великанское.

– Хочешь открою секрет? – понизил голос Космодан. – На самом деле я не йотун.

– А кто?

– Я тот, кто сразил Пожирателя Звезд! Тот, кто посадил Мировое Древо! Я один из тех, кто сотворил этот мир, прекрасная дева, я Космодан Громовержец!

И в знак своей божественной мощи он повелел прогреметь грому. Великанша снова вздрогнула.

– Ты… ты бог? – с робостью спросила она. – Я… я никогда не видела богов…

– Удивительно, ведь твоя красота только богов и достойна! – воскликнул Космодан. – Послушай, я не хотел показываться тебе, но не сдержался, понял, что ни за что не прощу, если не заговорю с той, что затмевает само солнце!

Асвантида невольно зарделась. Великаны взрослеют медленно, но ей было уже тридцать семь, ее цветок уже распустился, и она чувствовала дыхание весны. Однако муспеллов-юношей одних с ней лет всего-то двое, причем Морведирос уже гуляет с Имбекиодой, а Сарадерос, сын вождя Хиротароса, он… ну, Асвантида нравится ему, он этого даже не скрывает, но… скажем так, он не умеет говорить приятные слова.

– Это правда ты посадил это дерево? – спросила великанша, подойдя ближе и начав поливать корни. – Оно… оно особенное. Оно меня как будто подзывало.

– Это значит, что ты не только обликом хороша, но и обладаешь сильным духом, – проникновенно сказал Космодан. – Это Мировое Древо еще совсем юное, но уже начинает расти сквозь миры. Вот, положи руку сюда.

Он взял Асвантиду за запястье и коснулся ее ладонью коры. Его пальцы задержались на коже девушки лишь на секунду, но по ней словно пробежали искры. А из глубин дерева… оттуда донеслось что-то таинственное, непостижимое…

– Ты и вправду бог? – все еще недоверчиво спросила великанша. – Докажи.

Космодан запрокинул голову и рассмеялся. А потом лукаво прищурился и молвил:

– Ты хочешь доказательств? Изволь.

Он раскинул руки, чуть повернул голову – и вся долина зазеленела. От горизонта до горизонта взросли великолепные цветы – и они тоненько звенели. Словно дивная песнь поплыла над просторами – и Асвантида обомлела от восторга.

– Еще! – закричала она. – Еще!

– Еще, говоришь?.. – внимательно глянул Космодан. – Дай руку. Я покажу тебе…

Мир исчез. Зеленая цветущая равнина сменилась бескрайним черным космосом – и мириадами огней.

– …вселенную, – закончил Космодан.

Он потянул обомлевшую девушку за руку – и чудеса стали сменяться быстрей, чем она моргала. Величавые горы и бездонные пропасти, океанское дно и пылающие расселины, великолепные цветущие сады и полные народа фестивали. Космодан вел их сквозь круговерть миров, и Асвантида не успевала ахать.

Ее словно несло потоком. Ураганным ветром, подхватившим палый лист. Космодан обнял ее, и его собственный облик чуть поплыл, он предстал разом и молодым йотуном, и гигантским белогривым орлом, и ожившей стихией, бурей с ясными глазами. Она как будто шла через поле серебрящегося ковыля, меж ярких зарниц и бьющих повсюду молний.

Но это не ощущалось как что-то плохое, угрожающее. Скорее уж наоборот – Асвантида чувствовала себя в абсолютной безопасности. Они пролетали сквозь самые невероятные миры, и во многих то не было воздуха, то пылал вокруг пламень – но их это не трогало, не задевало. Дышалось легко, на сердце было спокойно.

И Космодан говорил ей об этих мирах – но не голосом. Просто обращал внимание на яркие черточки. Рассказывал о красоте творения через тяжесть дождевых туч над рекой, через снежные шапки на макушках безмолвных гор. Через вьющуюся зелень на темных кривых стволах древнего леса. Через песни пастухов на поросших вереском меловых скалах. Через погибельную мощь извергающихся вулканов.

– А сам-то многое можешь? – спросила девушка, когда они летели над планетой, окруженной разноцветными кольцами.

Космодан снова расхохотался, указал пальцем – и из пустоши стал подниматься замок. Огромные стены, увенчанные башнями, исполинские шестерни и колеса…

– А это и мы можем, – с легким вызовом сказала Асвантида. – Может, не так быстро… но можем! И Первозданные научили нас колдовству!

– Я сотворю тебе звезду, – улыбнулся Космодан. – Пусть она сияет, как твои пламенные очи.

– Тогда две звезды, – улыбнулась великанша. – У меня же не одно око.

– Многие звезды во вселенной – двойные, – многозначительно посмотрел на нее Космодан. – Им скучно в одиночестве.

Он увел Асвантиду в один из несотворенных миров, где в обозримой близости была только пустота. Вдали мерцали огоньки, знаменующие звезды и планеты – но прямо здесь не было ничего.

Там он и показал ей то, для чего существуют боги – творение.

Вначале он создал туманность. Огромное облако пыли и разреженного газа. Распахнул окно в Хаос – и наполнил космос рассеянной протоматерией. Асвантида зачарованно смотрела, как Космодан вырастает до невероятных размеров, как сжимает туманность ладонями величиной с планеты… и как вспыхивают между них звезды.

Две звезды, побольше и поменьше. В холодной черноте космоса бог рассмеялся – и закрутил одну вокруг другой.

А из остатков туманности он создал крошечный астероид. На нем они воссели с Асвантидой – и Космодан, широко улыбнувшись, предложил наполнить эту систему планетами.

– Какие тебе нравятся? – спросил он. – Заказывай.

Это был восторг. Невероятный восторг. Никогда в жизни Асвантида такого не испытывала. Великаны тоже обожают строить, создавать новое – но тут был настоящий апофеоз творения.

– Можно планету в виде бублика? – просила она. – А в виде чашки? А в виде моей головы?

– Можно, можно, все можно, – тут же лепил требуемое Космодан.

Правда, оказалось, что чем хитрее форма, тем труднее такое сотворить. Планету, половина которой стала прекрасным девичьим лицом, бог вытачивал вручную, формировал ее почти полчаса – но Асвантида не торопила.

– Боюсь только, она недолго такой останется, – с сожалением сказал Космодан, любуясь делом своих рук. – Это планета, и она будет подчиняться законам этой вселенной. Через какое-то время твой лик на ней изгладится, станет просто причудливым ландшафтом, горами и кратерами.

– Оно и к лучшему, пожалуй, – сказала Асвантида. – Не хотела бы я жить на планете в форме чьего-то лица.

– Это было бы безумие, – согласился Космодан. – И я думаю, нам пора возвращаться.

Он отвел ее обратно, на просторы Камня, к молодому Мировому Древу. Там Космодан в последний раз стиснул руку Асвантиды и сказал, что ему пора.

– Мы еще увидимся? – спросила она с надеждой.

– Если будет на то твое желание, – улыбнулся бог.

– Конечно, будет! – сердито ответила великанша. – Ты что, решил показать мне столько чудес только чтобы я потом всю жизнь изнывала от тоски?

– В таком случае мы обязательно еще увидимся. Но сейчас мне пора.

– Домой? Где ты живешь? Где вообще живут боги?

– Нет, не домой, – помрачнел Космодан. – У меня… у меня нет дома. Был когда-то, но…

– Но?..

– Он разрушен.

И Космодан поведал, что его мир и его пантеон полностью уничтожены. Что сорок лет назад в глубинах мироздания отгремела великая битва богов и демонов. Битва, в которой не было победителей.

– Было уничтожено шесть Светлых миров, семь Темных и почти триста миров смертных, – говорил Космодан. – Там были межзвездные и межмировые цивилизации. Были триллионы разумных. Были сотни богов.

– И они все?..

– Все, кроме меня.

– Я думала, боги не могут умереть.

– Не могут… обычными путями. Но нет во вселенной невозможного. Можно убить и бога. Даже смертный может это сделать, если ему повезет. Не говоря уж о ком-то вроде Пожирателя Звезд или Сакти’Драа…

– А как ты выжил?

– Везение, – обезоруживающе развел руками Космодан. – В общем-то, я просто остался последним. Но… не будем омрачать этот чудесный день. Теперь я здесь, с тобой. В мире, который молод и свеж.

Асвантида вернулась домой с таким пылающим взглядом, что это заметил даже ее отец, Глезторос. Прозванный Угрюмцем, он обычно не обращал внимания на своих детей, но сегодня посмотрел на старшую дочь и хмуро сказал:

– Ты аж светишься. Помирилась с сыном Хиротароса?

– Сегодня был замечательный день, отец, – отмахнулась Асвантида. – Он и без Сародероса был замечательным… особенно без него.

Глезторос сердито закряхтел. На самом деле, странно выглядели отношения первородных великанов с их старшими детьми. Между ними почти не было разницы в возрасте. Асвантиде тридцать семь лет, а ее отцу – тридцать девять. Он явился из первородного Хаоса, сразу родился громадным и могучим. А она явилась на свет из чрева своей матери, была несмышленым младенцем, росла и набиралась сил постепенно.

Последние года два она считалась как бы уже взрослой. Как бы. Великаны сами точно не знали, когда второе поколение достигнет детородного возраста, но все сходились на том, что уже скоро. Возможно, стоит дождаться сорокалетия – а возможно, и в тридцать пять было нормально. Многие из самых старших уже начали гулять вместе, а Окэнда из людогоров, возможно, через пару лун явит миру великана третьего поколения.

Ну или она просто слишком любит покушать. Асвантида не была уверена.

Но пока что третьего поколения на Камне нет. Только сорок семь первородных, примерно столько же едва расцветших юношей и девушек, да сотни две разновозрастных детей. Первозданные желали, чтобы число их слуг выросло, и великаны старательно над этим трудились.

Пока еще они жили поблизости друг от друга, скученно. Выстроили зал для собраний, четыре общинных дома и двадцать четыре семейных, назвав это все Миран Дио, что на их языке означало «общее место». Распахали громадные поля, чарами приручили мамонтов, индрикотериев и других зверушек. Проложили ровные дороги и вырыли глубокие арыки. И если не считать одного случая десятилетней давности, жили великаны мирно и дружно.

Асвантида никому не рассказала о своем удивительном знакомстве. Хотя ей ужасно хотелось поделиться с сестрами, братьями, матерью или хотя бы лучшей подругой – Гласитаридой. Они с Асвантидой родились почти одновременно, вместе когда-то исследовали таинственные земли за Домами, вместе и нашли Мировое Древо, которое тогда было втрое меньше.

Но она сдержалась. До самого вечера никому не говорила. И ночь проспала, не проболтавшись. И только на утро, встретившись с Гласитаридой у колодца, невзначай обмолвилась:

– А я тут кого-то встретила…

Гласитарида родилась хримтурсом. Дочерью самого Таштарагиса, вожака инеистых великанов. Она была чуть выше Асвантиды, чуть стройнее, с нежно-голубой кожей и сапфировыми глазами. Она была, возможно, прекраснейшей из великанш – и это замечали не только хримтурсы. За нее пытался свататься старший сын Дормадоса, но ему отказали, ибо негоже смешивать кровь, это заповедано Первозданными.

И как ни любопытствовала Гласитарида, как ни пытала лучшую подругу, та больше ни словечка ни сказала, а только улыбалась хитро. А едва солнце перевалило за середину, едва ворчливый отец задремал в теньке – взяла пустую бочку и пошла к Мировому Древу.

Путь был не самый близкий. Сначала вспашек пятнадцать по равнине, потом еще столько же по холмам, перейти вброд реку (набрав воды в бочку), перевалить через горную гряду – и вот она, долина Муравьев. Даже великанша в десять человеческих ростов затратила на дорогу целый час.

Но сегодня у дерева не стоял бог в обличье молодого йотуна. Немного разочарованная, Асвантида полила корни и почти два часа слонялась по долине, делая вид, что просто гуляет. Увы, Космодан так и не появился, а позвать его Асвантида не умела, так что просто вернулась домой.

– А сегодня ты что такая кислая? – спросил Глезторос, когда семья собралась за ужином. – С сыном Хиротароса поссорилась?

– Моя жизнь не вращается вокруг Сародероса, отец, – ответила Асвантида, обгладывая ножку мамонта. – Не знаю, почему ты все пытаешься нас свести.

– А что, хороший парень, – сказала Эстентида, мать семейства. – Тебе скоро тридцать восемь, пора и собственный домок заводить. Сародерос работать умеет – вон какую домну возвел!

С этим спорить было трудно, домну Сародерос построил отличную. Муспеллы лучше всех обращались с огнем и печами, поэтому занимались в основном плавкой и ковкой. Точно так же йотуны добывали камень и руды, людогоры пахали землю, а хримтурсы пасли скот.

– Дело доброе, – кивнул и Глезторос. – Работа в кузнице всем нужна.

– Не хочу я работать в кузнице, – отвернулась Асвантида. – И быть женой кузнеца не хочу.

– Если благородная работа в кузнице недостойна ее – то что вообще достойно? – проворчал Глезторос, вставая из-за стола. – Никакой мужчина не выберет белоручку, что презирает честный труд.

На следующий день Космодана у Мирового Древа тоже не оказалось. И на следующий. И на следующий. Асвантида все сильнее впадала в уныние, все больше подозревала, что то волшебное путешествие было первым и последним.

Да не приснилось ли оно ей, не померещилось ли?

– Что-то Асвантида витает в облаках, – сказала на пятый день мать. – И тоскует. Не знаешь, в чем причина?

– Замуж ее выдать надо, – отмахнулся отец. – Сразу и повеселеет. Или пусть дело себе найдет.

У Глезтороса слова с делом не расходились. Следующим же утром он велел дочери идти с йотунами по алмазы. Та спорить и не стала – большая сушь закончилась, в долине Муравьев не сегодня завтра пойдет дождь, поливать Мировое Древо незачем.

Да и смысла нет ходить и ждать. Космодан – бог. Захочет ее увидеть – найдет где угодно. Не захочет – значит, и не захочет. Навязываться она не станет.

И она отправилась в поход – далеко на восток, в Алмазные горы. С патриархом Лаградатесом, семью молодыми йотунами и тремя муспеллами, среди которых был и Сародерос. Тот присоединился в последний момент, догнал их уже на перекрестке, и Асвантиде неловко было идти на попятный.

Да и не собиралась она. Сародерос не был ей неприятен или еще что-то. Просто не мил… а вот она ему нравилась. И родители давно уж пытались их свести, что вызывало у Асвантиды некоторую изжогу. Какой-то детский протест. Не хотела она жить по указке, хотела сама выбрать того, с кем свяжет жизнь.

Просто выбор пока что не особенно большой.

И раньше Асвантиду это не смущало. Она всю жизнь прожила в деревне великанов, за пределами которой были только бескрайние просторы, дикие звери и редкие Всерушители. Раньше мир не казался ей пустым – он был полон воздуха, воды и земли, полон растений и животных. Ей хватало общения с сородичами и честного труда.

Но теперь ей этого казалось мало. Она увидела… другие миры. Кипящие жизнью, не знающие одиночества. Увидела творение звезд и планет.

Увидела бога! И как же он был прекрасен!..

И ужасающ одновременно…

Асвантида снова вспомнила Космодана в его истинном виде – когда он был самим творением, средоточием космических стихий. В тот момент она устыдилась… устыдилась себя. Своего несовершенства. Своей телесной небезупречности.

Она бессмертна, но состоит из плоти. Она красива, но не идеальна. У каждого существа есть недостатки, хотя бы мелкие.

Близость бога слишком остро заставила Асвантиду почувствовать свои. Будто она вся – как один сплошной недостаток.

Для великанов богами были Первозданные. Особенно двое величайших – Малигнитатис и Бамброгурдус. Но они были гораздо более… земными. Сами такие же Всерушители, они выражали понятные каждому вещи. Они точно так же явились из Хаоса, они были телесны и тварны, они не могли менять свой облик и так легко воздействовать на реальность.

И они не были совершенны так, как Космодан.

Об этом думала Асвантида, шагая с остальными по Алмазным горам. Раньше она дивилась этим россыпям самоцветов, радовалась их блеску и сверканию. Но теперь вся красота бытия меркла рядом с ее воспоминаниями.

А тем временем Космодан как раз решил ее навестить. Он спустился в деревню великанов и с любопытством осматривался. Было интересно взглянуть, как она разрослась за неполных сорок лет, как полсотни великанов превратились в триста. Посмотреть на их бесконечные поля, на стада мамонтов и индрикотериев, на гигантские дома, амбары, плавильные печи. На бегающих под ногами махайродов и шерстистых носорогов.

А вот на него не смотрел никто. Когда боги того не хотят, их не замечают. А если Космодан с кем-то заговаривал, его принимали за кого-то знакомого, но спроси, за кого именно – не ответят.

Однако Асвантиды здесь не было. Ожидавший сразу ее почувствовать Космодан пронизал мыслью пространство… а, вот она. Прекрасная великанша ушла на северо-восток, в Алмазные горы.

Одного мгновения хватит, чтобы перенестись к ней… но тут взгляд Космодана остановился на другом прекрасном лице. Статная инеистая великанша в серебряном венце и сапфировых серьгах, лазурно-голубом платье из шелка пауков-осьминогов… совсем другой тип красоты, но ничем не хуже Асвантиды.

– Мир тебе, прекрасная госпожа, – улыбнулся ей Космодан. – Будет ли мне позволено узнать твое имя?

– Гласитарида, – ответила великанша.

И прищурилась. Подобный вопрос нелеп, если его задает взрослый взрослому. Это ребенок может не знать ее имени, да и сама она не знает в лицо каждого из бесчисленных малышей, но взрослых великанов на Камне не наберется и сотни.

К тому же, когда Космодан проявил к ней интерес, его облик стал четче. Пропало ощущение, что это некто известный, просто не получается вспомнить, кто именно. Гласитарида увидела перед собой нового, незнакомого великана… нет, кого-то иного.

Кого-то большего.

Гласитарида знала толк в волшбе. Дочь Таштарагиса и Лептениды сызмальства проявляла интерес к тому, что потом назовут великаньим колдовством. Ее влекло все таинственное и заповедное – да так влекло, что она даже провела год среди Первозданных, учась у тех, кто соглашался ее учить.

– Что ты такое? – задала она вопрос в лоб.

– Просто заглянувший в гости добрый дух, – раскланялся Космодан.

– Ничего доброго ты пока не сделал… дух. И добрые гости не являются тайком, без приглашения. Что тебе нужно в нашей деревне, чего тут ищешь?

Космодан мог просто сделать шаг – и исчезнуть. Гласитарида уже через минуту бы о нем забыла. Но его привлекал огонь ее души. То внутреннее пламя, что озаряло лицо невидимым светом.

И глубинное могущество. И великие амбиции.

– Хочешь знать, кто я? – спросил Космодан. – Узнай. Ответ перед тобой, лишь… вглядись.

Гласитариду охватило любопытство. Волшебница-великанша не ощущала зла в этом существе, не чувствовала скверны, а потому не насторожилась. Космодан раскрыл перед ней свою суть, она вгляделась… и обомлела.

– Ты-ы-ы… – прошептала она. – Ты и в самом деле…

– Во плоти, – скромно улыбнулся Космодан.

– А… а правду говорят, что если встретишь одного из вас и распознаешь, то он исполнит любое желание?! – загорелись глаза Гласитариды.

Космодан изумленно глянул на нее – и криво ухмыльнулся. Вот в том числе и поэтому он не хотел становиться богом. Знал, что начнется поток молитв, сливающихся в огромное слово «ДАЙ!».

Но сейчас он и правда сам с ней заговорил.

– Чего же ты хочешь? – спросил Космодан, глядя на великаншу уже без интереса.

– Я хочу знаний, – жадно сказала Гласитарида. – Я хочу узнать… хочу научиться…

– Чему?

– Всему! Почему вещи падают вниз, почему реки текут к океану, почему деревья тянутся к небу, куда уходит солнце каждую ночь, что такое звезды, живет ли кто-нибудь на луне, откуда взялись Всерушители, что будет, когда…

– И я единственный, кто может все это рассказать? – перебил удивленный Космодан.

– Да! Я… наши отцы и матери знают немногим больше, чем мы сами, а Первозданные говорят, что мы созданы не ради этого! Но я хочу узнать суть вещей, хочу понять законы мироздания, хочу научиться великим чарам!..

– Всего-то?.. – хмыкнул Космодан.

– Я знаю, что о многом прошу. Но если ты и вправду бог – вразуми меня и научи.

Космодан едва не рассмеялся. Вразумить и научить. Его самого бы кто вразумил. Самого бы кто научил.

– А коли нет, то и не надо! – вскинула голову Гласитарида, заметив насмешку в его глазах. – На коленях молить не стану!

– На коленях не надо, – сказал Космодан. – Не люблю тех, кто молит и выпрашивает. Хочешь чего-то – добейся.

– Как?

– Для начала – отыщи меня, – молвил Космодан, растворяясь в воздухе. – Найдешь – получишь, что желаешь.

И Гласитарида осталась одна. Вокруг по-прежнему был Миран Дио, две девушки болтали у колодца, йотун из первородных тащил на плече скалу, детишки-людогоры бегали друг за другом, заставляя землю дрожать… и ничего больше. Все как обычно, словно и не стоял тут только что спустившийся на Камень бог.

Гласитарида даже не спросила его имени.

Но он все-таки оставил ей кое-что. Покружившись в воздухе, на ладонь Гласитариды упал лист… совсем крошечный зеленый листочек, едва с ноготь мизинца. Великанша не сразу даже его разглядела.

Испытание, вот что это. Ей нужно найти лес, в котором растут такие деревья. В том лесу ее будет ждать… Гласитарида не знала, что именно, но была полна решимости выяснить.

Космодан смотрел на нее сверху. Вознесся над земной твердью, над великаньим Миран Дио, и глядел из космической выси, наблюдал сразу за двумя прекрасными девами. Следил за Асвантидой, что рубила алмазы в горах, следил за Гласитаридой, что показывала листочек матери, а потом другим великанам, расспрашивала, где такие растут.

– Хочешь, чтобы она как следует потрудилась ради обещанных знаний? – раздался гудящий голос.

– Полученное быстро и задарма не ценится, – покачал головой Космодан. – Воспринимается как должное. Как нестоящий пустяк.

– Истинно, – раздался другой голос. – Но ты зря крутишься вокруг великанов. Прими добрый совет, оставь их в покое.

Космодан повернулся. Из звездной пустоты выступили две фигуры – переливающаяся синим и лиловым, с бездонными глазами-озерами, и матово-черная, с покрывающим голову хитиновым панцирем.

Еще два бога.

– Ты посадил здесь Мировое Древо, – сказал один. – Ты претендуешь на этот мир?

– По праву творения, – сказал Космодан.

– Разве ты его сотворил? – усомнился другой.

– Не я, но пантеон, в котором я состоял. От него остался только я, так что… мое наследие.

Боги переглянулись. Они не усомнились в словах Космодана, не потребовали доказательств, ибо сие не для богов. Если бог молвил – то молвил истину.

– Я Марекс Волноликий, а се Савроморт Неотвратимый, – назвался переливающийся. – Мы из Пятерых Сальвана.

– Я Космодан, – раскланялся юный бог. – Я наследник того, кого прозывали Громовержцем, так что… полагаю, теперь я Громовержец.

– Говоришь, ты последний из своего пантеона? – спросил Савроморт. – Как это вышло?

Космодан вздохнул, раскрывая свои воспоминания. Это причинило ему боль, но было проще показать, чем рассказывать. Он вновь окунулся в прошлое – и с ним окунулись Марекс и Савроморт.

Вместе с ним они вспомнили… обрели знание о Пожирателе Звезд. Вспомнили тот страшный день, когда погибли остатки Пантеона, а Космодан, последний, еще совсем мальчишка, поднял оружие павшего Эльфредиора… и ударил.

Там оставалось только добить, всю работу за него сделали остальные. Но именно он каким-то образом вобрал в себя эту волну, эту бездну высвободившейся ба-хионь – и стал богом. Молодым богом посреди выжженного мира. Посреди пекла, посреди пепла.

Загрузка...