Глава I. Серость
Дюк
Дневник памяти, день 3***.
Сегодня я снова почуял дыхание смерти. Это была отнюдь не сырость земли, на которой я лежал, и не молочный туман, что стелился над долиной. Её присутствие я всегда узнаю.
По пробуждении услышал противный шелест, будто кто-то неторопливо, пытаясь досадить, разворачивает леденец, разминает обёртку пальцами, и непременно смотрит на реакцию окружающих со смесью вызова и невозмутимости. Я лежал на каменистом склоне, а внизу вразнобой валялись люди. От них к небу медленно вздымался пар. Некоторые уже настолько разложились, что от останков то и дело отрывались целые куски и улетали вверх, становясь частью бесформенного облака.
Сутулая долговязая фигура ходила меж трупов, ловила тонкими руками вздымающиеся к небу обломки тел и отправляла их в наплечную суму из коричневой кожи. В такие моменты собиратель казался странной птицей, что расправила одно крыло. На его бледном лице, больше походившем на череп, обтянутый тонкой кожей, можно было различить детское любопытство каждый раз, когда он наклонялся, отламывал от разлагающихся тел небольшие куски, обнюхивал и осматривал их со всех сторон. Когда собиратель подходил к очередному трупу, от того врассыпную разбегались падальщики. При этом они недовольно присвистывали, а их тела дрожали крупной дрожью. После того, как собиратель удалялся, падальщики возвращались к своей добыче, накрывали тело и с шелестом впивались в испаряющиеся останки.
Фигура в чёрном балахоне с широкими разорванными рукавами ходила меж моих бывших спутников и постепенно поднималась по склону. Что-то хрустнуло совсем рядом, и только сейчас я заметил трёх падальщиков, деливших мою правую ногу. Один из них, обнявший бедро, перестал шелестеть, встал на дыбы, обнажив пористое грязно-жёлтое брюхо и, недовольно свистнув, отплыл куда-то в сторону. Его братья встрепенулись, спланировали следом. Собиратель подошёл вплотную и склонился надо мной. Бесцеремонно отломал от облюбованной ноги. Тут наши взгляды встретились. Большие круглые глаза сущности сменили цвет с зелёного на бледно-жёлтый, тонкие губы вытянулись в нитку. Ноздри на маленьком впалом носу раздулись, а под балахоном заметно начала вздыматься и опускаться широкая грудная клетка. Собиратель вытянул руку и выронил на землю плоть, затем попятился, скорчил обиженную гримасу и медленно растаял в воздухе.
Падальщик спланировал мне на грудь, задев мягким склизким боком подбородок. Я заёрзал лопатками, не обращая внимания на впившийся камень и растекающуюся по всей спине немую боль. Тварь начала подрагивать, его передние плавники слегка загнулись, готовые в любой момент поймать поток воздуха и улизнуть.
Моих усилий оказалось достаточно, тварь с противным свистом отлетела куда-то в сторону. Я оставил попытки согнуть руку в локте. Сдвинул плечи, ещё раз, и ещё, возвращая телу чувствительность. Нарастающая волна невыносимой жгучей боли накрыла с головой. Дыхание спёрло, по лицу ручьями потекли невольные слёзы. Я орал вновь прорезавшимся голосом, облегчая боль, когда вдруг надо мной склонился человек. Я замолчал и уставился на него. Это был мужчина, лет тридцати, но какой-то щуплый. И чистый. И ещё в очках. Он что-то причитал, говорил, что меня надо в больницу отвезти, но его автомобиль далеко и не заводится, и всё в этом духе. Чуть не разрыдался.
Когда он вернулся, я сказал ему оттащить меня ниже, на ровное место. Это он сделал. Когда же я попросил помочь, укрыть меня камнями, он снова чуть не разрыдался, уверял, что всё будет хорошо, что он приведёт помощь, что я не умру. Его сопли начали меня раздражать, и я, насколько позволял ослабший голос, наорал на него. Это помогло, парень хоть и жутко медленно, но всё же выложил из камней, травы и земли курган. Дойдя до головы, он остановился, и прежде, чем его снова свезло на мокрое, я сказал, что достаточно. Стало немного легче, я вернул себе полный контроль над телом, но не стал спешить и вылезать из-под одеяла. Настроение резко улучшилось, я даже решил поблагодарить парня. Ах да, надо бы его и успокоить, ещё свихнётся с непривычки, пополнив ряды Блуждающих. С новичками такое бывает часто. А я ему как бы обязан.
Как и полагается в таком случае, он начал расспрашивать о всяком. Я не стал отвечать, чтобы не спровоцировать ещё больше глупых вопросов, недоверия, истеричного смеха. Достаточно того, что он немного успокоился, со временем сам всё поймёт. Люди вообще странные. Полёт мысли невозможно остановить, в голову приходят самые дикие и невозможные варианты. Но стоит их озвучить, как случается какое-то чудо – человек вдруг тупеет, начинает отрицать очевидное. Поэтому я лучше помолчу. Это куда эффективней, давно убедился.
Полностью оправившись, встал. Нога больше не выглядела так паршиво, так что терять время не стал. Я спросил парня, как его зовут. Валентин. Не давая Валентину возможности задавать вопросы, дал поручение собрать любое оружие, какое сможет найти. Сам же обыскал карманы и сумки. Странно, но ничего ценного не нашёл, кроме своего собственного рюкзака. Валентин свалил все мечи, луки и арбалеты в одну большую кучу. Я выбрал то, что получше, снял с одного из трупов рубашку и связал оружие, чтобы парень смог нести его на плече. Он ещё какое-то время что-то бубнил себе под нос, потом умолк.
***
Валентин
Он просто лежал, похожий на труп, и лишь благодаря тому, что его глаза изредка моргали, я понимал, что он ещё жив. Наконец он слегка повернул голову и сказал таким же спокойным голосом:
– Спасибо. – Погодя немного он добавил, – Это мне помогает. Лечит. Так что не волнуйся.
Бред какой-то.
– Где мы?
Он промолчал.
– Что тут вообще происходит?
– О чём ты конкретно?
– Что это вообще? Это муляжи? Какой-то розыгрыш?
– Ты про них? – человек мотнул головой на мертвецов, – они настоящие. Были. А теперь мёртвые.
– Что с ними?
– Разлагаются. ТУТ они так разлагаются.
– Тут? Где тут?
Он снова проигнорировал мой вопрос. Ух, ладно, рано или поздно попросит меня отнести его к людям, а пока просто постараюсь не свихнуться. Очень сильно постараюсь.
Молчание гнетёт. Какой-то противный треск то и дело разрывает тишину над долиной, как оказалось, его издают эти скользкие на вид твари, левитирующие от трупа к трупу. Отвернулся, чтобы не смотреть на них. Лучше бы я пошёл в другую сторону. Лучше бы я сегодня остался дома. Лучше бы не соглашался подменять никого на выходных. Лучше бы… Остановился подремать на обочине, блин.
– Дай руку.
Я вздрогнул и посмотрел на курган. Незнакомец расковырял землю и просунул кисть. Чёрт, однажды я уже был у смертного одра другого человека, так же само сжимал слабую и холодную руку. Сейчас начнёт говорить странные вещи, прощаться или просить кому-то что-то передать. Внутри всё сжалось, я вдруг представил, как страшно будет вновь оказаться одному в этом чужом краю. И он сказал это самое, «странное».
– Помоги встать.
– Что?
– Встать помоги. Тяни.
От растерянности не решаюсь противоречить, встаю и тяну его на себя. Человек освободил вторую руку, стал разгребать землю, и в конце концов твёрдо встал на ноги.
– Ну, мы уже поручкались. Я Дюк. Айда мародёрить?
***
Дюк
Дневник памяти, день 3***.
За вчера и сегодня не сделал ни одной пометки. С одной стороны это хорошо, за один раз карта расширяется на очень, очень большую территорию. С другой, я не знаю, по какому принципу она рисуется – в форме округлой области или аморфного пятна. По-прежнему держу курс на Ветра. Переходить, пожалуй, не буду. Сверну и пойду в сторону Реки, а там видно будет.
***
Виреска
Это будет самый счастливый день в моей жизни! Знаю, что результаты могут выложить не сегодня, может даже не на этой неделе. Что же, в таком случае, это будет череда самых счастливых дней, это радостное томление ни в коем случае не покинет меня.
Долго лежала, пялясь в потолок. Через стенку было слышно, как на кухне отец звенит посудой, собираясь на работу. Настенные часы монотонно тикали. Давно висят, и ведь без надобности, а снять нельзя. Какое маме дело до того, что у меня на стене висит или не висит? Так ведь нет, регулярно батарейки меняет. Смешно. Ну вот, кажется, ушёл. Подождать ещё немного… снова открылась и захлопнулась входная дверь, дважды повернулся в замке ключ. Теперь можно спокойно вставать. Всё же – слишком рано садиться к компьютеру, так что решила подождать до полудня, чтобы уж наверняка. Искупалась, почистила клетку Лолы, даже навела порядок в планшете, одно это – великий подвиг. И всё же я слишком быстро переделала всё запланированное, а ведь и десяти ещё нет. Если проверю сейчас, то не удержусь, останусь сидеть у монитора и обновлять страницу каждые несколько минут. Ну и ладно. Беру Лолу и сажаю на плечо. Она упирается холодными лапами в шею и свешивает хвост вдоль моей спины. Слегка склонив голову, чтобы ненароком не спихнуть питомца на пол, осторожно сажусь в кресло. Когда я наклоняюсь к системному блоку, Лола смешно перебирает лапками и щекочет шею. Ничего, если я буду сидеть неподвижно, она рано или поздно уляжется.
Монитор загорается та-а-ак медленно… терпение! Ещё минуту на то, чтобы объявился список доступных сетей. Подключение… набираю адрес, перехожу к списку поступивших. Перелистывать не приходится, моя фамилия в первых десятках. Несколько раз перечитываю – вдруг просто ФИО похожи? – с облегчением выдыхаю и откидываюсь на спинку кресла. Бережно обнимаю Лолу, как партнёра в танце и, больше не в силах сдерживаться, пускаюсь в пляс. Выкусите все те, кто говорил, что у меня ничего не выйдет! Не просто бюджетное место, да ещё и с хорошей стипендией!
Лола не разделяет и не понимает моего веселья, с ленцой поочерёдно моргает глазами и смотрит не на меня, а вообще куда-то в сторону. Муху заметила… о чём это я? Сегодня весь день праздную! Зайду в кондитерку, возьму самое вкусное мороженое и моих любимых кексов с черникой. Соблазнительней всего вернуться со всем этим добром и засесть в какой-нибудь бродилке или головоломке. Хотя можно прогуляться к полям, раздобыть вкусностей и для Лолы.
Сажаю её обратно в клетку, быстро одеваюсь в комплект «антикомар», хватаю тревожный рюкзак и, не дожидаясь лифта, бегу по пролётам. Чудом избежав столкновения с одним из многочисленных соседей, набравшимся спозаранку, пулей вылетаю из подъезда.
Дождь прекратился три дня назад, но с нашими дорогами нечего удивляться глубоким лужам. На жаре дно успело покрыться зеленоватой тиной. В особо глубоких и мутных лужах его не видно вовсе, а зелёная кайма придаёт загадочности. В таких даже Водяные должны водиться.
Не самая моя любимая погода. В дождь, правда, кузнечиков особо не наловишь. Солнце как-то слишком усердно светит, отрабатывает за все дождливые и туманные дни. Забыла взять очки с затемнёнными стёклами, но возвращение убьёт процентов десять хорошего настроения.
Вышла к перекрёстку и свернула направо. Перейду дорогу дальше, с этой стройкой никакой жизни нет. То стоит несколько недель кряду, то в самый неудачный момент сгоняется сюда куча народа, и грохот стоит до самых окраин города. Крыша павильона уже достроена, но сборка дороги – не менее шумный процесс. Визжат пилы, чихают генераторы, скрипят тросы, электроды шкварчат и поливают всё вокруг искрами, тяжёлые механические молоты забивают сваи, трещат пневмоключи. Время от времени едва разборчивый отборный, колерованный сапожный мат из мегафона перекрывает всю эту симфонию. Остаётся только достать из рюкзака пластиковый контейнер и добавить немного ритма.
Начинающий смолкать шум привлёк внимание. Голос из громкоговорителя довольно разборчиво прокричал несколько раз к ряду «Проба! Проба! Прекратить работы и отойти из зоны тестирования! Проба! Проба! Всем уйти из зоны запуска! Проба…». Люди высыпали наружу, встали у периметра стройки, лязгнул участок подвижной дороги. Отсюда трудно было разобрать, насколько быстро движется часть механизма новой машины для транспортировки людей. Воздух загудел от напряжения, кто-то пронзительно завизжал нечеловеческим голосом:
– Бойся!!!
Я ничего не поняла, когда все строители рухнули на землю, прикрывая головы руками. Лента подвижной дороги порвалась, извиваясь змеёй, метнулась из стороны в сторону, полетела по направлению движения полотна, сминая, как бумагу, защитный каркас. Что-то больно ударило меня по руке, затем сразу же по касательной чиркнуло по виску. В глазах засверкало, я почувствовала, что теряю равновесие, наугад выставила руки и удачно приземлилась на четвереньки. Утихомирив тошноту и несколько раз глубоко вздохнув, я открыла глаза, чтобы определить, куда сейчас побежать, где укрыться. Очки упали с меня, начинаю шарить по тротуару. Только… это вовсе не тротуар. Камни, мелкая трава, пыль. Очертания окружающего мира расплылись, город показался вдруг каким-то серым бесформенным пятном. И слишком тихо вдруг стало. Мысль о контузии, из-за которой я вижу мир, как ретро фотографию плохого качества и ничего не слышу, почему-то ничуть не испугала меня. Только промелькнуло в голове, что лечение-то дороговатым будет, да и к началу учебного года могу не поправиться. Досада…
Наконец нащупываю очки и поскорей цепляю на нос. Города не стало. Дома, машины, дороги, люди – всё сменилось незнакомым пейзажем каменистой равнины в серых тонах. Бред какой-то. Я что, умерла? Попала в другое измерение? Или просто лежу сейчас на тротуаре без сознания, и это всё мне снится? Немного страшно. Точнее – страшно интересно. На секунду даже холодею от мысли, что сейчас проснусь, видение рассеется, а я так и не исследую эту загадочную территорию.
Встаю на ноги, осматриваюсь. Куда ни глянь – всё та же степь. Провожу пальцами по раненному виску – кровь как-то быстро запеклась. Не удерживаюсь и отдираю корку – она с треском ломается, и у меня в руке оказывается вовсе не то, что я ожидала увидеть. На сукровицу разве что цветом немного похоже. Кварц? Довольно легко раскрошилось в руке, а осколки, вместо того, чтобы упасть на землю, растворились в воздухе и лёгкой дымкой поплыли вверх. Закатываю рукав мастерки – так и есть, в месте ушиба кожа затвердела и стала прозрачной настолько, что можно различить капилляры, корни волос, волокна мышц.
– Э-э-э-эй!
Поднимаю голову на окрик, но человек слишком далеко, вижу лишь очертание силуэта. Или их двое?
***
Дюк
Дневник памяти, день 3***.
Сегодня повезло узнать об одном немаловажном свойстве карты. Я бы даже сказал, что именно это свойство для многих может иметь большую ценность, чем непосредственное назначение карты.
Как раз в тот момент, когда проверял рисунок, на карте появилось пятно, чернила на участке пергамента просто исчезли. Это было совсем рядом со мной, к тому же на пути следования, так что вскоре я наткнулся на девочку, только что прибывшую. За умение локализовать провалы многие готовы убить.
Девочка оказалась не такой дёрганной, как Валентин, не задавала раздражающих стандартных вопросов.
Ближе к вечеру наткнулся ещё на пятерых. Четверо мужчин, трое из которых провалились одновременно, к тому же оказались друзьями, и женщина. Всю болтовню спихнул на Валентина и стало приятно от одной мысли о том, чего я избежал. А к этому легко привыкнуть. Может даже не стану скидывать паренька в ближайшем городе, как задумывал.
Дневник памяти, день 3***.
Виреска оказалась вовсе не заторможенной, как я подумал сначала, а просто сдержанной. Держится рядом, вопросов по-прежнему не задаёт, молчит всё время. Как бальзам на душу – и человек рядом, и не раздражает. Редкость. Посмотрю, как она будет переносить настоящие трудности, предложу ей работу.
Дневник памяти, день 3***.
Карта закончилась, а новая пометка расширила её совсем немного. Эти трое оказались весьма утомительны. Значит, Ветра.
***
Валентин
Настроение хуже некуда. Идём уже чёрт знает какой день подряд по неменяющейся серой равнине. Сухая трава, чахлый кустарник, ободранные одинокие деревья, и везде камни-камни-камни. Серый цвет уже в печени сидит. Дюк говорит, в соседних секторах всё иначе. Хотя он не использует термина «сектор». Да и вообще он никак не обозначает этот край. Просто говорит: «Далеко на западе растут зелёные деревья. Если пройти по нужной тропе, и если повезёт, то тропа выведет именно туда». Не просто не обозначает – всячески протестует против этого. Как он определяет запад – для меня тоже загадка. Не видно даже никаких очертаний солнца. Компаса у нашего странного поводыря я не заметил, как он вообще запад определил, а? Кстати, никакого названию этому месту он тоже не даёт, Тут. Просто тут. Попытки выудить комментарии игнорирует. Молча выслушает, и в лучшем случае просто развернётся и пойдёт дальше, но может и посмотреть, будто на малохольного, криво усмехнуться и… так же проигнорировать.
К концу дня пейзаж изменился. Как-то незаметно равнина сменилась очень жиденьким лесом, а далеко впереди в небо упёрлись несколько горных вершин с шапками снегов. Виреска всё время держится рядом с ним. Они постоянно о чём-то разговаривают. Нет, первое время каждый лез с расспросами к единственному человеку, который хоть немного понимает, что тут происходит. Но после обмена парочкой-другой фраз все жаждущие эксклюзивной информации вынуждены были отступить и начать приставать ко мне. А вот с Виреской общий язык нашёл. Со стороны не понять о чём говорят – у неё лицо внимательно-любопытное, каждое слово ловит. А у Дюка лишь изредка на лице можно ухмылку заметить, а вообще, как всегда постная физиономия. Хоть это радует. Значит, не подбивает к ней клинья. Так, стоп, а чего это меня вообще должно волновать?
– Эх, сейчас бы баньку, а то грязный, как чёрт. А потом картохи жареной навернуть, и на перинку завалиться. И чтоб кот рядом пристроился. Был у меня котяра – что ягнёнок. Мохнатый, мя-я-я-ягки-и-й. Придёт ночью, уляжется на ногу и засыпать сразу легче. А ещё как заведёт мотор, на всю комнату урчит – лучше любой колыбельной.
Время от времени поворачиваю голову, коротко киваю и угукаю. Сева трещит про свою дачу, грядки, скучную работу с перекладыванием бумажек, но больше всего – про любимого кота невообразимого размера, невероятной пушистости и ласковости. Чёрт, да за неделю, что он с нами, я уже наизусть знаю все его реплики. Больше раздражает не сама трескотня, а её неоригинальность. Одно и то же, те же фразы-штампы. Из вежливости делаю вид, что слушаю. Да кто знает, может это он так долго от шока отходит?
– Так хоть веселей, да, Валёк? – Сева, не прекращая чесать тыльную сторону левого предплечья, толкнул меня в бок локтём и мотнул головой, обводя окрестность заросшим подбородком, – если дальше ещё гуще пойдёт, стоит держаться поближе к нашему Сусанину. Ты как?
– Ага.
Смысл в его словах есть. Хоть идём мы одной группой, Дюк всегда на полсотни шагов впереди. Изредка ненадолго останавливается, но не даёт себя догнать. Да никто и не рвётся. Ведёт и ведёт.
Я продолжаю кивать и отвечать невпопад, но Севу, кажется, это не особо-то и расстраивает. А смотрю я на нашего проводника. Что-то странное добавилось к его поведению. Через каждые два-три шага наклоняется, затем выпрямляется и вскидывает вверх руку. Прибавил шаг и понял, что он подбрасывает в небо камни. Виреска продолжает идти рядом с Дюком, и даже вверх не смотрит. Иногда камни отскакивают от веток и падают совсем рядом с ней. Захотелось догнать и отвести её в сторону, но моё внимание привлёк очередной небрежно подброшенный камень. Дойдя до невидимой отметки, он резко замедлился, будто в воду вошёл. Очень медленно поднялся ещё метра на полтора, на какое-то время застыл, затем так же медленно полетел обратно. Вновь пройдя невидимую границу, вернул себе обычную скорость. Я удивлённо провожал взглядом камень, а когда тот приземлился, с ещё большим удивлением уставился на нашего проводника. Он присел, потянул за рукав Виреску и замахал нам руками, призывая сделать то же самое и поскорее его догнать. Я завертел головой, но не заметил ничего подозрительного. Дюк замахал руками ещё яростней. Делать нечего. Я первый пригнулся и побежал.
– Чего это наш Сусанин удумал? – Сева пыхтел где-то сбоку, не желая отставать, – партизан из нас тренирует? Стар я для этого, ох стар. И не для того я себе пивное пузо отращивал, чтобы по земле его волочить.
Дюк дождался, пока все остановятся возле него, и дал не вполне понятные указания.
– Все садитесь, обопритесь на что-нибудь. Кому удобно – может лечь. Не шевелитесь. Не думайте. Чтобы ни услышали или увидели – игнорируйте. Валентин, дай верёвку.
На второй день моего тут пребывания и знакомства с Дюком, мы наткнулись на поле серой ползучей лозы. Дюк сплёл на скорую руку пятиметровую верёвку. Её, как и многое снятое с трупов, поручил нести мне. Тогда я был под впечатлением от переселения, а вот сейчас меня начинает напрягать роль тягловой лошадки. Скинул с плеча верёвку, бросил проводнику.
Я сел у ближайшего деревца, прислонился к нему плечом и вытянул ноги. Сева лишь пожал плечами, с кряхтеньем уселся в позу султана и всем видом дал понять, что ждёт того самого «нечто страшного». Лариса, как всегда, молчала. Гена довольно громко, ни к кому не обращаясь, сказал, что объявить привал можно было бы и по-человечески, без паники. Затем немного тише, и опять же достаточно громко, троица стала выказывать своё недовольство. Суть сего недовольства сводилась к тому, что «нечего кое-кому командовать и ничего не объяснять». Повезло им. Не в плане вообще попасть сюда, а повезло попасть сюда втроём. Стадные животные должны держаться вместе.
Дальнейшие действия нашего проводника меня, мягко говоря, насторожили, а гопов привели в дикий восторг. Дюк торопливо и очень плотно приматывал Виреску к дереву.
– Давно пора, братишка!
– Решился, наконец?
– Чур, я следующий!
– Лариску до кучи вяжи, веселей будет.
– Ага, смотри вон, хмурная напостой.
Лариса затравленно смотрела на гопов, готовая то ли разрыдаться, то ли сорваться с места и убежать. У меня в животе нехорошо зашевелилось. На спине висит связка клинков, можно было бы достать один. Но что дальше? Пригрозить? А толку? Рубить головы за наглость и плохое воспитание тоже как-то не то. К счастью, вмешался Дюк.
– А ну заткнулись, бандерлоги! Сейчас накроет, и чтоб сидели все ровно на пятой точке.
Бандерлоги притихли. Дюк обвёл их тяжёлым взглядом и обратился к Виреске:
– Нормально?
По её виду нельзя было сказать, что она взволнована. Пошевелила плечами, проверяя надёжность узлов, сдержанно кивнула. Дюк в ответ одобрительно кивнул и перебрался к дереву, у которого сел я.
– Вот-вот начнётся. Но ты не боись, я рядом.
Ответить я не успел. Нет, открыл рот, и, кажется, начал даже что-то говорить, но кто-то прикрутил громкость. Воздух загустел, и то ли от наступившей тишины, то ли от невидимого обруча, что сдавил мою голову, тонко зазвенело в ушах.
Меня схватили за правую руку и куда-то потянули. Я отлепился от дерева, оно нехотя, с чавканьем отпустило меня. Очень сильно захотелось спать, прилечь на эту гостеприимную, мягкую и такую родную землю и лежать …
Хлёсткая пощёчина вернула к реальности. Только теперь понял, что после последних слов Дюка я на какое-то время перестал воспринимать происходящее вокруг.
Затуманенными глазами посмотрел на встающего с корточек Дюка. Виреска сматывала верёвку. Гена вместе со своими корешами метался вокруг проводника и, размахивая руками, что-то кричал. Понадобилось несколько секунд, чтобы унять шум в ушах и плывущее в глазах изображение.
– Ты, козлина, говори, как домой попасть
– Никак.
Степан повернулся ко мне, дёрнул за рукав Гену и Рому. Гена скосился на проводника, затем резво подскочил ко мне и коротким тычком ударил по левой скуле. Боли я не почувствовал, лишь толчок. Я всё ещё не понимал, что происходит, и когда с меня сняли связку мечей, снова сел и продолжил смотреть. Троица вооружилась и наставила клинки на Дюка. Он лениво встал, повернулся к ним лицом и скрестил руки на груди. Усталым скучающим голосом поинтересовался:
– И что же вам надо?
– Отвечай, как домой попасть.
– Я уже сказал: никак.
– Врёшь, падла!
– По-твоему, я тут добровольно?
Скептично-насмешливый тон разозлил Гену, он замахнулся, но застыл с поднятым мечом.
– Говори!
– Спрашивай.
– Тут ещё люди есть?
– Есть.
– Где?
– В разных местах.
– Где?!!
– Есть там, – Дюк указал себе за спину, – а есть и там, откуда мы пришли. Куда ни пойди, рано или поздно наткнёшься.
– Ну всё, мы пойдём сами, и только попробуй нас остановить. И оружие мы с собой заберём.
– Да на здоровье.
Троица после недолгого промедления попятилась, бросая недобрые взгляды на оставшихся.
Дюк поставил меня на ноги и заново перевязал связку, оставив один меч с ножнами в стороне, после чего закинул её мне через плечо. Помахал у меня перед глазами рукой, пощёлкал пальцами.
– Слышишь?
– Да, – ответил я.
– Идти можешь?
– Да.
Он поднял оружие и протянул Виреске. Взяла спокойно, но не повесила на пояс, просто осталась стоять с ним в руке. Дюк обернулся ко мне и мотнул головой:
– Ну, пошли тогда.
***
Дюк
Дневник памяти, день 3***.
Ещё на входе в Ветра всё пошло не совсем так, как рассчитывал. Вместо этих трёх имбецилов, навстречу предкам отправились старик и женщина. Валентина вовремя выдернул, но он слишком долго приходил в себя. Его легко обезоружили эти трое и ушли обратно. Вечером откололся и Валентин. Расклеился из-за того, что я утихомирил какого-то пьяницу на постоялом дворе у Захара. Теперь придётся тащить на себе больше барахла.