Сначала часы тянулись невыносимо долго, и невозможно было дождаться конца очередного дня, а потом вдруг оказалось, что прошло уже несколько недель. Нико даже стало не по себе. После исчезновения Либби время напоминало ему своевольного кота, который томно потягивается и зевает, пока ты на него смотришь, а отвернешься – уносится прочь, только его и видели.
Нико спал, ел, читал – и так каждый день, если не считать вчерашней церемонии посвящения. Казалось бы, ерунда, но дни проносились мимо, а исчезновение Либби становилось все дальше, как объект в зеркале заднего вида. Поначалу Нико всех тормошил, потом вежливо просил и строил научные гипотезы, но бросил эти попытки, когда понял, что никто не в силах ему помочь. Роудс столько лет регулярно доставала его оскорблениями и занудством, что Нико иногда казалось, что вот он свернет за угол и снова увидит ее – безбожно сгорбившуюся над какой-нибудь засаленной книгой. Нико все отдал бы за возможность прервать ее занятие ехидным замечанием или закинуть ноги к ней на стол, просто из желания посмотреть, как она отреагирует. Он даже придумал, что именно скажет: «Роудс, не многовато ли выхлопов для одного утра? А как же озоновый слой? А деревья?»
Однако Либби пропала с концами. По крайней мере, найти ее так и не удавалось. Так что, похоже, ничего сказать ей больше не получится.
И вот когда уже стало казаться, что проблемы не решить, как в одном из снов пришел Гидеон, самый большой умник во всем универе.
– Ну, – произнес Нико, после того как Гидеон бегло поинтересовался его делами. (Как у него дела? Как дела?! Серьезно?! Нико просто офигел от этого вопроса.) – Я из-за тебя весь извелся.
– Просто это меня здорово забавляет, – ответил Гидеон, похлопывая по бессменной решетке. Он как будто посвежел, словно сама возможность оторваться, помогая своему самому бесшабашному другу, благотворно сказалась на его внешности.
– А может, – добавил Гидеон, – это из-за того, что последние десять минут ты препирался с кем-то из посвященных членов Общества. Кто такой, кстати, Тристан?
Всего лишь самый непоследовательный и угрюмый хрен на свете. Нико вот уже несколько недель пытался подобрать подход к Тристану, но тот неизменно при помощи одного только Злобного Взгляда посылал его далеко и надолго. Казалось бы, после исчезновения Либби Нико и Тристан должны стать союзниками. Так разве им не стоило бы установить хорошие отношения? Нет, конечно. Нико, какой же ты дурак. Очевидно, что Тристан способен лишь на то, чтобы без объяснений неблагодарно отталкивать того, кто не сделал ничего плохого, и просто вовремя (!) с ним согласился. Впрочем, речь совсем не о том.
– Тебе ничего из этого знать не положено, – вздохнул Нико, снова убедившись, что Гидеон к его десятиминутной (как минимум) болтовне прислушивался внимательней любого нормального человека.
– Чего именно? Что ты знаешь человека по имени Тристан или что вы теперь все – посвященные? – холодно спросил Гидеон. (Вот же мерзавец.)
– Ничего из этого, – пробурчал Нико, бросая взгляд на камеру наблюдения в верхнем углу клетки. Даже в пространстве снов имелись эти приблуды, подкрепляющие мощные телепатические чары, которые наверняка кто-то да контролирует. («Париса? Вряд ли», – невольно подумал Нико. Хотя возможно; он многого о ней не знает. Или же она просто любит подглядывать, чего тоже нельзя исключать.)
– Что тебе пришлось совершить на церемонии посвящения? – спросил Гидеон. – Человеческое жертвоприношение?
Не в этот раз.
– Так, просто сыграл в одну симуляцию.
– Просто сыграл? – Гидеон вздернул бровь, открыто демонстрируя скепсис, и Нико, который, честно говоря, не заслуживал такого недоверия (сегодня), тяжело вздохнул.
– Ты правда так мне не доверяешь, Сэндмен?
– Тебе? Нет, Ники, в тебе я не сомневаюсь. – «И на том спасибо», – подумал Нико, который, если верить Парисе, в принципе неспособен на коварство или любое другое смутно оскорбительное подтверждение отвратительной человеческой натуры. – А вот насчет твоего Общества меня по-прежнему терзают кое-какие сомнения, – пояснил Гидеон. – Неужели что-то в том процессе и правда заставило тебя поверить, будто условия избрания зависят от какой-то там игры?
– Ну, до нее случилось кое-что другое, – попытался отговориться Нико.
– А, – холодно протянул Гидеон, – это ты про игру с убийством? Дабы шестеро стали одним, – с театральной напыщенностью, нараспев произнес он, – один должен… – драматическая пауза. – …умереть?
– Arrête [4], – сказал Нико.
– Nunca [5], – ответил Гидеон.
– Это была не, – вздохнул Нико, – игра с убийством…
– Я не твои хобби судить пришел, – проговорил Гидеон беспощадно чопорным тоном.
– Суть в… – Нико осекся. – Прости, а о чем мы?
– О чем ты – ни малейшего понятия. Я же хотел сказать, что для тебя ритуал ничего не меняет. Он куда важнее самому Обществу.
– Сомневаюсь, – пожал плечами Нико. – Мне это показалось просто проверкой.
– Проверкой чего?
– Я… – Нико снова взглянул на камеру наблюдения, а потом взял и послал предосторожности куда подальше. – Послушай, – пробормотал он, – если тебе так надо знать, это была симуляция. Нас сталкивали друг с другом в парах.
Гидеон многозначительно нахмурился.
– И ты сошелся с Тристаном?
– Что? Нет. – С Тристаном сошлась Париса в последнем раунде. Это стало разочаровывающим окончанием дня, если учесть, что едва Париса оказалась в симуляции, как сразу же села на пол и, завязавшись в лотос, стала медитировать. Ее версия Тристана сделала… нечто, то, чего Нико совершенно не понял, но что сильно смутило настоящего Тристана. Зато Париса как источник проекции медитировала себе дальше, не прибегая к магии, а симуляция через несколько минут завершилась.
– Меня свели… с другом, – ответил Нико, едва не выдав имя Рэйны. – Со спарринг-партнером, если точнее.
– И вы… дрались?
– Да. – Если учесть все обстоятельства, это было нормально. – Все прошло хорошо.
– Вот как? – спросил Гидеон, вновь с солидной долей сомнения.
– Что ты вечно ко мне придираешься? Все прошло хорошо, – настаивал Нико. – Потом нас попросили определиться с темой самостоятельных исследований…
– Расцеловали в лобик и подоткнули вам одеялки, – закончил за него Гидеон.
– В принципе, да.
– Понятно. Ну что ж, я уверен, вы просто играли, как тебе и показалось, а не стали частью продолжающегося эксперимента по внушению вам идеологии академии убийц.
– Да, спасибо, согласен. И потом, Рэйна замечательно все пере… – Твою же мать.
– Рэйна, – эхом повторил Гидеон, всматриваясь в лицо Нико, на котором прямо было написано: святые яйца, снова облажался, – и решил, что сейчас самое время изобразить невинность. – Принято.
Нико сокрушенно вздохнул. Теперь, когда Гидеон в целом знал про Общество, Нико то и дело забывал держать рот на замке. Такими темпами он признается, что это он сожрал остатки «нутеллы» во время экзаменов на первом курсе. (Ха, фигушки, он скорее умрет.) Но выбор был либо рассказать Гидеону обо всем, чтобы тот помог отыскать Либби, или…
– Ладно, забудь, я тебе ничего не говорил, – напомнил Нико, а Гидеон едва заметно пожал плечами: мол, уже забыл, говори дальше. – Работа академиком-убийцей на полную ставку реально сводит с ума.
– О, реально. – Гидеон немного помолчал и подумал. – А знаешь, я вроде бы ни разу не спрашивал: если бы тебя отправили убивать кого-нибудь, кого бы ты выбрал?
– Предполагаешь, что это не меня послали на дело? – изобразил обиду Нико.
– Если нравится, можешь считать это предположением, – разрешил Гидеон. – Я, со своей стороны, называю это констатацией факта.
– Я бы смог убить человека, – твердо сказал Нико. Он уже прежде убивал. Не где-нибудь, а дома.
– Знакомого? – вытаращился на него Гидеон.
В чем-то это было оскорбительно. Правда, в чем именно, Нико не понимал.
– В смысле, я бы смог…
– Но не стал бы.
– Я… – Ей-богу. – Слушай, как бы там ни было, я бы запросто убил того, кого мы собирались устранить, – сказал Нико, никогда не любивший Каллума. – Хотя, если бы знал, что он все равно останется цел… о, черт, – запоздало спохватился Нико, выдавший очередную порцию закрытой информации.
– Любопытно, – произнес Гидеон, который так и взирал на друга с чопорным видом. Однако на сей раз он еле сдерживал улыбку, до приторности пропитанную теплом. – Значит, он все еще жив? Продолжай.
– Ладно, допустим чисто теоретически, что он жив, – с оптимизмом попробовал возразить Нико, на что Гидеон ответил, пожав плечами: мол, конечно, как скажешь. – Я бы совсем не был против, если бы он… перестал оставаться в живых.
– Это не то же самое, что приговорить его к смерти.
– Ну-у-у… – Ладно, если речь и правда о том, заслуживает ли кто-то места в Обществе, – хотя с самого начала никаких «если» для Нико не было, – то среди них присутствовал кое-кто, на минуточку, необходимым талантом не обладавший. И это не Каллум. – Ладно, забей, – произнес наконец Нико, решив на какое-то время забыть о том, насколько же невыносимо противным бывает Тристан Кейн (и как он любит напустить туману).
Обижаться на него смысла нет. Тристан не только выжил, он еще и оказался куда полезнее, чем предвидел Нико. Или не оказался; тут уж как посмотреть на то, что он разглядел, чем на самом деле являлось тело Либби Роудс, – ведь он потом этим знанием никак не воспользовался.
– Дело в том, – сказал Нико, – что теперь мне можно изучать что угодно.
– А именно?
– Тебя, idiota.
Гидеон выгнул бровь:
– Собираешься представить меня всему классу?
– Ну, не совсем. Не надо утрировать. – Заняться эволюционной биологией Нико посоветовала Рэйна. Впервые она заговорила об этом спустя где-то неделю после небольшого эксперимента, во время которого они с Нико создали искру жизни. Нико хотел поднажать и выяснить, что именно Рэйна имела в виду, однако в тот момент спрашивать о таком казалось нелогичным: вдруг Рэйна хотела поизучать темную материю или еще что-нибудь, нечто полезное для нее? Хотя она по своей природе была очень рассудительной. Нико хотелось обсудить с ней один вопрос с самого ритуала посвящения, но она отстранилась и вела себя рассеянно, будто мыслями пребывала где-то в другом месте.
– Ладно, короче, – сказал Нико, покашляв и возвращаясь к теме, которую они хотели обсудить изначально. – Ты говорил, что почти нашел ее. Роудс.
Гидеон ответил не сразу. Видимо, хотел еще обсудить Общество. Нико затаив дыхание ждал, и вот наконец Гидеон уступил.
– Думаю, да, почти, – кивнул он. – Внешняя форма мне неизвестна.
– О… – Царства снов по большей части не имели определенной формы. Гидеон и прежде пытался растолковать это: мол, сны – функция коллективного подсознания, ля-ля-тополя… Нико, не дослушав, всегда вдруг вспоминал, что голоден… Кстати, ему почему-то захотелось португальских ватрушек, тех самых, из пекарни, в которую они с Гидеоном и Максом наведывались по средам (где-то он вычитал о монастырском происхождении этих вкусняшек [6], и с тех пор среда для него стала этаким священным днем). Однако суть в… гм. – Погоди, что?
– Могу сказать, что это сознание Либби, – пояснил Гидеон. – Но я не знаю, где она. Конечно, если, – добавил он, – она и правда «где-то» есть.
– О… уже кое-что. – Особенно если вспомнить, что Париса не смогла отыскать и следа Либби Роудс. – Ну и каков план? – спросил Нико, с трепетом предвкушая действие. – Собираешься заглянуть в ее сны или как?
Гидеон склонил голову набок, возможно решая, стоит ли вдаваться в подробности.
– Все не так-то просто, – произнес он наконец. – Я не могу взять и без предупреждения заскочить к ней, сообщить, что мы ее ищем. Чего доброго напугаю.
– А по-моему, это ее приободрит. Пусть знает, что ее ищут.
Гидеон покачал головой.
– Во сне она – вне своего сознательного «Я», – напомнил он. Нико пожал плечами, он уже это слышал, просто забывал учитывать. – У нее нет твоих навыков работы с подсознанием. И так сразу не скажешь, в курсе ли она, что ее… ну, сам знаешь… – Гидеон не договорил.
– Похитили? – подсказал Нико. – Украли – это как-то по-детски.
– Конечно. – Гидеон пожал плечами. – Так что, думаю, ситуация требует тонкого подхода.
Верно. И это не по части Нико.
– Насколько тонкого?
– Я бы не стал… ну, знаешь, – Гидеон снова пожал плечами, – взламывать ее мозг.
– Верно. – Вот это по делу. Каким бы пробивным медитом ни была Либби Роудс, с лишними эмоциями справляться она не умела. (Переживать и правда было из-за чего.)
– Откуда ты тогда знаешь, что это она? – спросил Нико.
– Секрет фирмы. – Так обычно Гидеон отвечал, не желая напоминать: мол, моя магия не человеческая, тебе ее не понять, поэтому перестань спрашивать, заранее спасибо. – Да и времени на то, чтобы к ней пробиться, может потребоваться много.
– Почему? Это так трудно?
– Не то чтобы… – Гидеон снова помолчал, размышляя. – Ей просто надо меня… принять.
– Принять тебя?
– Да, принять возможность того, что я могу ей присниться.
– Так ведь это… – Нико приуныл, – невозможно.
– Еще как возможно, Николас. Ты забываешь, насколько я одарен.
– Этого я никогда не забываю, mon ami [7], – с жаром ответил Нико. – Задача невыполнима просто потому, что Роудс – неврастеничка и неудачница, которая ни во что не верит.
– А… да, веский довод. – Гидеон ненадолго встревожился. – Тогда, думаю, это займет еще чуть больше времени. Зависит от того, как часто она спит и видит сны.
– Ну хоть скучать тебе не придется, – сказал Нико, изо всех сил стараясь не поддаться обреченному настроению, из-за которого сосало под ложечкой. – Было бы неприятно думать, как ты там без меня сидишь и, весь такой потерянный, плюешь в потолок…
Он невольно осекся, а точнее, неожиданно осознал, насколько близко подошел к истине. Это ведь он без Гидеона, весь такой потерянный, плевал в потолок. После исчезновения Либби все стало только хуже. Нико чувствовал себя изолированным. Для человека, всю жизнь старательно избегающего одиночества, сейчас он к этому одиночеству оказался как никогда близок. Отсутствие Либби каким-то образом проделало дыру в ткани его реальности, и в это отверстие стали видны разные мелкие уязвимости, о которых он даже не подозревал.
Не прозвучало ни слова, но и Нико, и Гидеон поняли все одновременно. Черты лица Гидеона смягчились, и теперь смотреть на него было невыносимо. И столь же невыносима была теплота его взгляда.
Именно поэтому в отчаянной попытке восстановить равновесие во вселенной Нико спросил:
– С матерью общался?
Сказано было в шутку, но к месту. В конце концов, Гидеон же обращался к Эйлиф, этой своей русалке-преступнице (если так подумать, то называться матерью она не заслуживала) за сведениями о том, где пропадает Нико. Он сколько угодно мог потом утверждать, будто бы не заплатил за сведения непомерной цены, но ведь и дурак поймет: просто так они ему не достались бы. Учитывая, что Эйлиф якшается с бандитами, готовыми убить ради шанса использовать Гидеона, такая услуга становилась дареным конем, который и в зубы-то себе заглянуть не даст – сразу пальцы отхватит.
– Я снова под защитой твоих чар, – осторожно, даже слишком осторожно ответил Гидеон. – Ей меня не достать.
Уж так тщательно он подбирал слова, и это наводило на мысль о том, что некто очень глупый (Гидеон) совершил не менее глупый поступок (связался с мамашей).
– Это не ответ, Гидеон.
– Ответ, – с несвойственной для себя холодностью произнес Гидеон, – наполовину.
Неожиданно. Впервые за время разлуки Нико показалось, что год недомолвок подточил саму основу их с Гидеоном дружбы. Да, во имя общего блага они, бывало, говорили друг другу полуправду (или не сообщали ее совсем), однако этой конкретной шпильки Нико заслуживал полностью. Он оскорбил Гидеона, не рассказав про Общество, и теперь, когда пропала Либби, ему стало понятно: ставки, о которых он умолчал (включая, но не ограничиваясь вероятностью гибели, расчленения и/или пропажи), слишком высоки для игр в секреты. Нико правда заигрался и все равно считал дело пустячным. Напрасно. Гидеон наконец осознал, сколько ему всего недоговаривали, и между ними с Нико выросла стена.
– Je suis désolé [8], – попытался оправдаться Нико. Ему вдруг лихорадочно захотелось толкнуть Гидеона плечом в плечо или коленкой в коленку. Что они там говорили про тех, кто легко переживает крупные потери, тоскуя по крохотным? По мелочам, пустячным увещеваниям, из которых состоял их особый язык. Культура их собственной крошечной нации, которую в последнее время то и дело бомбили.
– Не о чем жалеть, – сказал Гидеон. – Я понимаю, почему ты так поступал. Почему утаил правду об Обществе. Это не твоя тайна, и не тебе ее разглашать.
Нико скривился. Он много чего не имел права разглашать и тем не менее только так выдавал чужие секреты.
– Ты меня не прощаешь, да?
– Кто сказал, что тебе это нужно?
Одним взглядом Нико выразил все оскорбления, какие мог придумать, и Гидеон вздохнул, покачивая головой.
– Дело не в прощении, – деликатно произнес он. – Скорее, в… решении.
– Что мне решить?
– Не тебе – мне. А говорить о моей матери особенно нечего, – добавил он. – Она подбивает меня выполнить работенку, о которой я тебе говорил. Я пока сделал вид, что согласен.
– Ты же это не всерьез? – спросил Нико и, видя, что Гидеон не торопится отвечать, нахмурился. – Ты же не выполнишь эту работу, так?
– Ну…
– Гидеон, – простонал Нико, вкладывая в эти короткие три слога все свое разочарование.
– Это сильно отличается от того, чего она требовала прежде. Ничего красть не надо. И не надо никому ничего подбрасывать. Всё иначе.
– Что тебе вообще известно об этой… ну, знаешь… работенке? Мы ведь оба понимаем, что мать тебе не все рассказывает, – поспешил напомнить Нико.
– Верно. Я, если честно, сомневаюсь. – Гидеон, слава богу, и правда не выглядел полным решимости. – Хотя… это задание не похоже на дурной поступок. Надо вызволить кое-кого из ловушки его же сознания. Вряд ли этот тип вошел в нее добровольно.
– Так тебе Эйлиф сказала. То есть это необязательно правда.
– Ну да, верно, знаю. Конечно. Просто… – Гидеон осекся, – мне… интересно.
О нет.
– Гидеон.
– Для начала я найду Либби…
– Гидеон, сомневаюсь…
– Я обещал тебе найти ее, и я ее найду, это для меня важнейшая задача, но раз уж ты все равно остаешься заперт в стенах своего Общества…
– Да иди ты, – в сердцах выругался Нико, разозлившись на себя. Кажется, нет, абсолютно точно он сам во всем виноват. – Мы с тобой оба знаем, что как со мной, так и без меня ты со скуки маешься. – А вот это неправда, потому что в компании Нико скучать не приходилось. Он и сам это знал, и взгляд Гидеона доказывал то же самое. – О, ясно, – поцокал языком Нико, и ему сделалось дурно от чувства вины. – Все наказываешь меня за уход? За то, что в кои-то веки утаил от тебя секретик, я прав?
– А ты меня не наказываешь? – отозвался Гидеон. – Это ты носишься со мной как с каким-то яйцом Фаберже. Я не разобьюсь только потому, что ты не рядом и не трясешься надо мной.
Они опасно близко подошли к тому, что Нико назвал бы умеренным разногласием, а Макс – ссорой любовников.
– Я пришел сюда, – в полном отчаянии сказал Нико, – чтобы спасти тебя.
Гидеон устремил на него бесстрастный взгляд.
– Вот как?
Этим намеком на то, что цели могли быть иные, Гидеон вызвал у Нико короткий, но острый приступ гнева.
– Да…
– Славно, – сказал Гидеон в своей обычной раздражающей манере отступать в предчувствии конфликта. – Славно. И если так…
Нико вытаращился на него, раскрыв рот.
– «Если»?
– …То какой мне смысл быть осторожным, если тебя даже нет рядом? – отрезал Гидеон.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
Потом Гидеон с усилием виновато сглотнул.
Не то чтобы он был виноват. Нико встряхнулся; ему хотелось быть лучше, стать менее похожим… на себя и больше – на Гидеона.
– Если ты так внимания требуешь, – с трудом проговорил он, – то я тебя возненавижу за то, что ты украл мою фишку.
Напряжение рассеялось, и Гидеон чуть устало ссутулился. А может, он лишь прикидывался изможденным, кто его знает.
– Даю тебе слово, – со вздохом произнес Гидеон, – что мне не причинят вреда, не убьют и не покалечат.
– Психологические травмы тоже считаются, – предупредил Нико. – Как раз их потом хрен залечишь.
– Te odio. – «Ненавижу тебя» (с теплотой в голосе).
– Con razón. – «Согласен». – Moi aussi [9].
Они снова посмотрели друг на друга, уже не столь воинственно, но с легкой грустью, которая появляется от упущенных возможностей.
«Это мы уже проходили, – сказал себе Нико. – И пройдем еще не раз».
– Дам знать, когда доберусь до Либби, – пообещал Гидеон.
– Без повода тоже заглядывай, – напомнил Нико, ощущая в груди тяжесть потери.
– Отдохни, Ники, – сочувственно ответил Гидеон и щелкнул пальцами, заставив Нико резко проснуться у себя в постели.
Он поспешил схватиться за телефон, на миг ослеп в темноте от чересчур яркой подсветки и так быстро застрочил ответ, что два раза опечатался.
«Как у тебя дела?»
Через несколько секунд телефон завибрировал.
«Как всегда, Николас, все хорошо».
Нико опустил мобильник и закрыл глаза.
Сердце еще долго не могло утихомириться. В последнее время Нико истощал некий важный для жизни ресурс. Успокаивался дольше, просыпался не сразу. Даже бой в симуляции потребовал от него куда больше физических сил, чем обычно; это плохо для его магии и еще хуже – для разума. Чувствуя странную ломоту в теле, Нико до хруста сжал кулак.
Интересно, заметно ли это остальным или, может, они сами ощущают такую же… слабость? Нико прежде не испытывал подобного и никогда не рассчитывал испытать. Некоторое время он думал, что Тристан заметил это или что с Тристаном происходит нечто похожее. Как будто пропажа, похищение Либби неким образом ослабляло их обоих изнутри. Немного по-разному, но ослабляло.
Впрочем, Тристан и в лучшие-то времена вел себя по-скотски, так что Нико не сильно парился. Он повернулся на бок и, глядя в голую стену, стал ждать, когда пульс вернется в норму.
Он уже почти заснул снова, но тут в дверь постучали – четко, твердо, решительно. Нико подумал, а не проигнорировать ли стук и не вернуться ли к почти поглотившему его сну, но потом со стоном встал с кровати. В лодыжках щелкнуло, а где-то в пояснице непривычно защемило.
Он открыл дверь, уже собираясь сказать Рэйне: мол, вопреки распространенному мнению шесть утра – не лучшее время для спарринга, так что, может, ей зайти позже? Пусть хоть солнце для начала встанет…
Но это оказалась вовсе не Рэйна.
– Помоги мне умереть, – попросил Тристан Кейн, увидеть которого Нико совсем не ожидал.
В этот момент он решил, что на сегодня со сном покончено.
Когда Рэйна зашла в читальный зал запросить из архива одну рукопись, она застала там Парису. Чем та занималась, было непонятно, так как книг у нее в руках не было. Она просто стояла посреди комнаты, созерцая трубы пневматической почты.
– За привычку взяла? – спросила Рэйна.
Париса недовольно обернулась. Видимо, пялиться в пустоту для нее было очень важным занятием. Она одарила Рэйну колючим взглядом и лишь потом снизошла до ответа:
– Что взяла за привычку?
– Это. – Рэйна указала на нее, на пустые трубы. – Бездействие. С ума сходишь?
– Да, – закатив глаза, ответила Париса, – впадаю в безумие, спасибо. А ты?
– Делаю успехи.
Париса хмыкнула, и в следующий момент возникло напряжение. Было омерзительно осознать, что они едва не заговорили по душам.
– Вряд ли зализываешь раны после ритуала, – быстро заметила Рэйна, пока никто по ошибке не принял их за подруг.
– Раны? – эхом повторила Париса, и напряжение, как нарочно, вернулось. – Это ты избегаешь Нико.
– Я его не избегаю.
– Вот как? – Париса выгнула бровь. – Ты просто вдруг… нашла себе уйму занятий?
– А ты нет? – парировала Рэйна, вспомнив, что за последние сутки Парису где-то только не видели. – Я бы предположила, что ты дорабатываешь тему самостоятельного проекта, но, видимо, это что-то… – Рэйна добавила чуточку равнодушия, словно вишенку на пломбир апатии, – для самостоятельного изучения.
– Ха-ха, – ответила Париса, отбрасывая за плечо гриву черных волос, чем выдала растущее раздражение. – Ты ведь понимаешь, что так меня не пронять? Я слышала вещи еще неприятнее от более близких людей, – пробормотала она, сердито глядя на Рэйну.
– Я и не пыталась тебя задеть, – пожала плечами та. – Просто указываю на очевидное.
– Как и я. – Париса скрестила руки на груди и с раздраженным вздохом обернулась к Рэйне: – Знаешь, он ведь недостоин твоей ненависти.
– Кто?
– Кто-кто… Варона. – Париса пожала плечами. – Учитывая качества обитателей этого дома, ты могла появиться в проекциях в еще худшем виде.
– Я не ненавижу его. Я к нему вообще ничего не испытываю.
– М-м-м, – поджала губы Париса, – если бы только это было правдой.
Париса уже хотела уйти, оставив за собой последнее слово, но Рэйна, уставшая от ее побед, спросила:
– Почему ты ничего не делала?
Париса резко остановилась.
– Во время ритуала посвящения, – пояснила Рэйна, – когда тебя поставили в пару с Тристаном.
По всем прикидкам, именно Париса в столкновении с проекцией Тристана должна была одержать легкую победу. Рэйна не считала Парису милосердной, но та по какой-то причине и пальцем не пошевелила, чтобы защититься. Такой разрыв шаблона беспокоил, однако Рэйна скрывала тревогу, декламируя про себя Гомера.
– Поставили в пару, говоришь? – весело повторила Париса. – Так ты называешь то, что проделала со мной? Парная работа?
– Нет, я… – Сраный английский. – Когда ты сошлась с ним в поединке. Сражалась или как это еще назвать…
Ухмылка на идеальных губах Парисы сделалась заметнее.
– Так ты, значит, со мной сражалась? Какая невероятная печаль.
Рэйна пожалела, что вообще открыла рот.
– Забудь. Я просто…
– Ну уж нет, ты говори, – чуть не смеясь, перебила Париса. – Ты беспокоилась обо мне, Рэйна? Как это очаровательно. Вот уж не ждала от тебя.
– Нет же, я просто… – А, ладно, к черту. – Тебе надо было его отделать, – сказала Рэйна, и Париса удивленно моргнула. – Нас ведь не случайно разбили на пары именно так, а не иначе? Поставили с теми, кого мы должны были уничтожить, но не стали.
– Ты так это поняла? – неожиданно задумчиво и даже искренне, без насмешки произнесла Париса. К вящей злости Рэйны, это лишь подчеркнуло ее красоту или еще что-то, из-за чего ее лицо было таким привлекательным. – Интересно.
– Ну… – Рэйна осеклась, – как еще это понимать? Нико должен был побить меня, я должна была…
– Переспать со мной? – подсказала Париса.
– Посильнее пырнуть тебя ножом, – пробормотала Рэйна, к большой радости Парисы. – Тристан должен был убить Роудс, Каллум… – Хотя это была аномалия, в которой никто так и не разобрался. – В общем, что бы там ни было с Каллумом, ты…
– Интересно, – повторила Париса, взглянув Рэйне за спину, а потом снова на архивы. Она говорила всерьез: доводы Рэйны и правда были ей интересны, и это… несколько обезоруживало.
– Почему? – нахмурилась Рэйна. – А в чем, по-твоему, цель такой разбивки на пары?
– О, мне до этого нет дела, – отмахнулась Париса. – По-моему, все происходило совершенно случайно.
– Случайно? – ошеломленно переспросила Рэйна.
Париса пожала плечами:
– Почему нет? Ты ведь не стала относиться ко мне как-то особенно, выделять на фоне остальных? – Рэйна моргнула, гадая, не ловушка ли это, но Париса, к ее облегчению, утратила к теме интерес и добавила: – Я вот к Тристану отношусь по-прежнему.
Это казалось в корне неверным, но, признав этот факт, Рэйна проиграла бы в ином споре.
– Тогда в чем, по-твоему, смысл такой расстановки?
– Похоже на вопрос в духе Каллума, – заметила Париса, обратив на Рэйну равнодушный взгляд. – Мне все равно, кто или что разбили нас на пары именно в таком порядке. Я просто в этом участвовать не хотела, независимо от замысла.
Что-то в ее ответе было не так.
– Кто или что? – нахмурившись, повторила Рэйна. – В каком смысле?
Париса стрельнула взглядом куда-то в сторону. Из глубины сознания Рэйны всплыла какая-то мысль: ничего конкретного, просто какая-то мелочь про архивы… И Рэйна невольно стиснула зубы, как если бы снова наблюдала проекцию Нико.
Может, Париса пыталась вынуть из ее головы мысли о… самих архивах? Рэйна снова стрельнула взглядом в сторону труб пневматической почты. Они были пусты, но Париса чего-то ждала.
– Ни в каком, – сказала она наконец и отвернулась. – Не понимай буквально.
– А вот и нет, – испытав внезапный приступ злости, сказала Рэйна. – Что ты имела в виду этим «что»? Это не Атлас и не Далтон?
– Нет, конечно, – ровным голосом ответила Париса.
– Тогда зачем…
В этот момент позади них кто-то негромко покашлял. Обе девушки обернулись к дверям читального зала: Рэйна – испуганно, Париса – без удивления.
– Мисс Камали? – произнес Атлас. – Найдется минутка?
Непривычно было видеть его в неформальной одежде: на смену безупречному костюму пришли мятые слаксы и рубашка свободного кроя. Еще больше поразила Рэйну пара лоферов, похожих скорее на тапочки. Кружка в руке говорила о том, что чай Атлас перехватил на бегу. Пораженная переменой, Рэйна даже решила поначалу, что была права, заподозрив Атласа в сокрытии некой тайны, однако тут же поспешила отмести эту мысль.
– Конечно, – ответила Париса, бросив на Рэйну раздраженный взгляд, словно это она призвала сюда Атласа. – Так и есть, – бросила Париса через плечо, плавной походкой проходя мимо Рэйны к двери.
Атлас посторонился, выпуская ее в коридор, а потом, перед уходом, обратился к Рэйне:
– Приятных вам исследований, мисс Мори, – пожелал он обычным тоном гостеприимного хозяина, словно не был: а) облачен в пижаму, а следовательно, б) в состоянии ментального расстройства. – Все хорошо.
– Ободрили, – сухо ответила Рэйна.
Впрочем, Атлас легко парировал ее заряженный недоверием выпад, выдав нечто вроде усмешки:
– У меня выходной, – сказал он, чопорно кивнул и удалился в коридор.
Рэйна проводила его взглядом, испытав мимолетное сожаление по поводу отсутствия в читальном зале растений: странно было ощущать себя единственным свидетелем невероятно странного разговора. Правда, утешений от папоротника в раскрашенной комнате она тогда тоже не дождалась.
Рэйна встряхнулась и передала запрос архивам.
Она тщательно составила список необходимой литературы. Взялась за истории о сотворении мира, происхождении человека согласно древним (вписать нужную) цивилизациям и всякое такое. Начала с очевидного, с классики: греко-римской и, разумеется, египетской мифологии, Ветхого Завета, даосских легенд – и постепенно углубилась в прошлое, возвращаясь к колыбели человечества – шумерским мифам и древним эпосам.
Рэйна считала, что так, по-своему, исследует космологию. «Вначале была одна лишь тьма» и все такое, без элемента Нико – Либби, из-за которого все казалось таким математически не постижимым. Рэйна хотела понять жизнь со своей, натуралистической, точки зрения, исходя из того, что жизнь – это форма энергии, некое внутреннее пламя, а не великая и загадочная, продуманная конструкция из молекул и пустот между ними.
Даже после ритуала посвящения никто из класса так и не пришел к четким выводам по поводу Вивианы Абсалон, смертной медитки, вскрытие которой показало, что в свои сорок пять она имела внутренние органы двадцатипятилетней женщины, а значит, обладала даром долголетия сродни медитскому. Послужив объектом в исследованиях смерти, Вивиана Абсалон так и не позволила сделать хоть сколько-нибудь внятных заключений, оставив класс гадать: жила бы она дальше, если бы не вмешалась судьба? Подводка Далтона к этой теме: мол, безвременная кончина медита с даром долголетия – это предсказуемый или же предопределенный исход – заставила Рэйну задуматься кое о чем. Правда, идея еще толком не оформилась у нее в голове.
По предположению Далтона получалось, что или вселенная не лишена своеобразной иронии, или катастрофу можно заслужить. Это казалось ей мелким и в конечном счете смертным взглядом (в том смысле, что он когда-то изживет себя). Был в такой концепции и элемент эгоизма – идея великого плана, в котором нет песчинок или наборов из миллиардов атомов, но есть незаменимые и наделенные предназначением создания.
(Рэйна считала все это чушью. И если бы существовал бог – то есть Бог, – она бы уважала его еще меньше за то, что у него нашлось время, желание и возможность так подгадить лично ей.)
В конце концов рассуждения о долголетии и смерти дали Рэйне ровно то же, к чему она пришла в паре с Нико: непроверенную и недооформленную идею о том, что жизнь – это нечто, создаваемое спонтанно и точно так же, в случайном порядке, уничтожаемое. (До эксперимента с Нико Рэйна размышляла слегка иначе: жизнь Вивианы Абсалон оборвалась не из-за какого-то врожденного магического механизма; просто она жила, а в жизни происходят несчастья.) Однако если жизнь – не случайность, тому должно быть свидетельство, ведь люди – в первую очередь превосходные наблюдатели и хронисты; из этого подозрения и родился интерес к мифам о творении. Вселенная предшествовала человечеству, все верно, но когда жизнь стала значить именно то, что значит сейчас? Возможно, кто-то видел, как зачинался их мир, и если процесс имел хоть какой-то намек на порядок, то его можно распознать, докопавшись до самых-самых корней.
Доставили книги, рассортированные по порядку: «Гильгамеш и Подземный мир» [10], «Энума элиш» [11], миф об Адапе [12], – которые объединяла одна тема – как людям в награду за величие боги даровали бессмертие. (Читай: общевидовой страх перед неизвестным, бездной за гранью смерти.) Упоминалась и идея преемственности у богов, поколений старых и новых небожителей. Этот аспект интриговал особенно. Расцвет антропоцена говорил о том, что геоинженерия – это новая сверхъестественная сила, что человек оставляет неизгладимый след без вмешательства свыше. (Ели только кто-то не забыл упомянуть, как дождь из золотых монет осеменил мать Джеймса Уэссекса.)
Рэйна бережно перебрала рукописи, шурша вощеными обертками. До конца стопки она добралась неожиданно быстро и уже пыталась вспомнить, что забыла включить в список, когда из трубы вылетел еще один лист пергамента:
Некоторые запросы отклонены.
Рэйна удивленно моргнула, вертя квиток в руке в надежде увидеть перечень запретной литературы. Уточнений не последовало, а список запрошенного не вернули. Так в чем библиотека ей отказала? Рэйна готова была поклясться, что все ее запросы, в принципе, не выходили за пределы одной мифологической категории. К тому же она прошла посвящение. Что от нее могли сейчас утаивать?
– О, привет, – произнес за спиной Нико, заглядывая ей через плечо. Рэйна даже коротко шикнула от неожиданности. – Прости, – извинился он, словно искренне не понимая, что может быть не так. – Снова ограбила караван?
– Что? – моргнула Рэйна, и Нико красноречиво посмотрел на стопку книг. – А… да, ты прав.
– Вот это кирпич, – заметил он, указывая на «Гильгамеша». – Хотя короткий рассказ эпосом не назовут, да?
Казалось, он отчаянно пытался рассмешить Рэйну. Видимо, хотел загладить вину, что выглядело логично. В мире Нико нет необходимости прямо признавать ошибки; хватит самодовольно улыбнуться, сверкнув ямочками на щеках, и изящно откинуть с глаз непослушную челку.
– Зачем пришел? – спросила Рэйна. Потакание очередному капризу Нико де Вароны в данный момент казалось ей невыносимой потерей достоинства. (Не то чтобы Рэйна злилась. Проекция на церемонии посвящения не имела ничего общего с правдой, так зачем тратить время и вообще думать об этом?)
– Ну, э-э… типа длинная история, – ответил Нико. – Что тебе известно про Шопенгауэра?
– Немецкий философ? – В философии Рэйна, разумеется, разбиралась плохо, потому что по ряду причин считала ее пустой тратой времени. Неужели Нико сам не догадался? А еще Рэйна предложила ему изучить для самостоятельного проекта эволюционную биологию, но, видимо, он и не думал последовать совету. – Он не из тех, кто говорит, будто смысл жизни в страданиях?
– Правда? Здорово, – весело отозвался Нико, заполняя форму запроса и скармливая ее архивам. – Уже не терпится прочитать.
– Это из-за… ну, ты знаешь. Твоего друга? – спросила Рэйна.
– О боже, нет. Нет, ни разу. – Нико скорчил гримасу, потом достал из воздуха яблоко и надкусил его. Хруст эхом отразился от высокого потолка читального зала и пошел гулять по его недрам. Рэйна напряженно ждала. – Скажи я честно, ты все равно не поверишь, – закатив глаза, добавил Нико.
– А, конечно. – «Отлично, – подумала Рэйна, – продуктивный разговор, ничего не скажешь». – Ладно, мне, пожалуй, пора … – Она махнула рукой за спину, показывая, что собирается уходить, но, прежде чем Рейна успела ускользнуть, Нико обернулся, и воздух между ними немного завибрировал, что было для Нико обычным делом.
– Эй, а какие тебе книги они не дали? – спросил он, не удержавшись. Потом еще раз неприлично оглушительно громко надкусил яблоко и, жуя, проговорил: – Я думал, такого больше не будет.
Вот и она так думала, хотя в голове это все же не укладывалось.
– Они? – эхом повторила Рэйна.
– Они, оно или еще что-то. Один хрен. – Нико указал на трубы и пошевелил пальцами. – Божественная система доставки и ее маленькие эльфы.
– А, – протянула Рэйна. Нико снова дурачится. И все же размышление о таинственных силах снова вызвало из глубин разума некую мысль, похожую на обрывок полузабытого сна. Казалось, еще немножечко – и Рэйна вспомнит… – Так, ничего важного, – сказала она. – Просто мифы о сотворении мира, для проекта.
– И всё? – спросил Нико, и Рэйна неопределенно пожала плечами. – И тебе их не дали? Странно. Думаешь, боятся, что ты каким-нибудь богом заделаешься?
– Ха, – подыграла Рэйна и отвернулась. – Короче, пора мне…
– А, да, точняк. – Нико отсалютовал ей. – Наслаждайся. Потом в саду поспаррингуем?
Оу…
– Может быть. – Если она не придумает, как отмазаться. – Работы полно…
– Да-да, понял. Ну, если получится… – Архивы выдали Нико заказ: именно такой толстый том в переплете, какие он ненавидит. Если бы Рэйна была чуть менее встревожена, то непременно посмеялась бы при виде сокрушенной физиономии Нико. – До встречи.
Рэйна планировала почитать в читальном зале, но теперь, прихватив стопку рукописей, в некоем подобии траурного настроения двинулась в сторону раскрашенной комнаты. Главное – чтобы и там никого не оказалось, а иначе день потерян, придется улечься в кровать и трескать леденцы. Надо бы полить филодендроны. Снаружи стояла жара, и кизил тянулся к солнцу. «Мама! Сюда! Мама, смотри-смотри-смотри, благослови нас своим добрым взглядом. Мама, одари нас, мама, ау-у-у…»
Рэйна встала как вкопанная, как раз когда проходила мимо запертой двери в кабинет Атласа. Разум наконец уступил и выдал ответ.
Париса сказала «что». Так, словно результат инициации определяли не люди, а нечто иное.
Нико сказал «они не дали» про архивы.
Далтон, обсуждая Вивиану Абсалон, говорил о магии как о самостоятельном божестве.
Атлас говорил о требованиях для инициации как о жертве на алтарь знания, знания, наделенного разумом, разумом, которым, бесспорно, обладает дом.
Но, возможно, магия или библиотека не так уж и разумны.
Рэйна сама не видела, куда несут ее ноги, пока не оказалась на пороге обеденного зала. Она ждала на входе, пока Каллум наконец не обратил на нее мимолетный равнодушный взгляд из угла.
Он стоял у бара и смешивал себе коктейль. В девять утра.
– Не одобряешь, понимаю, – сказал он, не поднимая глаз и наливая побольше, как бы в ответ на ее молчание. – И еще: мне все равно.
– Скажи-ка кое-что, – обратилась к нему Рэйна. – Твой обряд посвящения…
– Да, я все просрал, это смотрелось жалко, точка, – сказал Каллум.
– Нет, – перебила его Рэйна, и Каллум замер, едва пригубив напиток. – То есть да, но я не о том… – Она сглотнула. – Ты кое-что сказал. Тот, другой ты. Будто ты все о нас знаешь.
Каллум бросил на нее косой взгляд и вернулся к напитку, который цедил, казалось, вечность.
– Да, – произнес он наконец.
– Да? – эхом откликнулась Рэйна.
– Да.
– Может, объяснишь?
– Ладно. – Он налил себе еще любимого мутноватого скотча. – Пьешь?
– Нет, – покачала головой Рэйна.
– Сейчас – да. Сделай милость.
– Ты же мог повлиять на меня, – напомнила Рэйна.
Каллум взглянул на нее через плечо и налил второй стакан.
– Послушай. – Он заткнул бутылку пробкой и подошел к Рэйне, небрежно поставив перед ней второй стакан на стол. – Мне насрать, что там с вами происходит. Если ты испытываешь некое моральное обязательство типа тех, что были характерны Роудс, раскрыть, что там именно архивы мне показали, то ладно. Мне по фигу. Мне так-то некогда заверять вас в своих намере…
– Так это были архивы, – кивнув, перебила Рэйна. – Это они дали тебе информацию о нас?
Каллум кивнул, поднимая стакан.
– Тост, – предложил он. – За сраную бессмысленность жизни.
На вкус Рэйны, получилось слишком уж драматично.
– Я просто хотела спросить…
– Пей, – оборвал ее Каллум, а когда она открыла рот, он повторил: – Пе-е-ей. – И Рэйна заподозрила, что он уже не первый раз за сегодня отказывает себе в воздержании. Она поднесла стакан к губам и закашлялась, едва пары спирта ударили в горло. Подождала, пока Каллум сам допьет.
– Ну ладно, – произнес он, хватив по столу пустым стаканом. – Даю полминуты. Какого тебе хрена надо?
– Ты можешь влиять на архивы?
– Нет, – горько ответил Каллум. – Библиотека, конечно, наделена разумом, но там такие масштабы…
– Тогда используй меня, – попросила Рэйна.
Каллум недоуменно моргнул.
– Используй мою магию, – пояснила Рэйна, – и заставь архивы выдать нужные мне книги.
Каллум так и уставился на нее.
– Кажется, полминуты истекли, – напомнила Рэйна. – Мне, если честно, хватило за глаза, поэтому…
– Погоди, – остановил ее Каллум, когда она уже развернулась. – Постой, подожди. Ты это… всерьез или…
Разве можно так откровенно тупить? Вопрос-то проще простого, ей столько надо интересных книжек прочесть, а он тут нейроны мнет.
«Вот, – думала Рэйна, – вот почему она не употребляет алкоголь».
– Протрезвей, – бросила она через плечо провожавшему ее пустым взглядом Каллуму. – Будешь готов – приходи.
– Помоги мне умереть, – сказал Тристан Нико, решив, что нашел ответ.
Решение на самом деле оказалось простым, а свой путь к нему Тристан начал еще во время ритуала. В тот момент, когда Либби – не настоящая, конечно же, хотя и с нее наверняка сталось бы – приготовилась убить его, ему внезапно удалось воспользоваться магией, которая в обычное время давалась ему лишь после невыносимо долгого смотрения в пустоту и полного разотождествления с собой. То есть тяжело. Это требовало прямо колоссальных трудов, бесило, отнимало драгоценное время.
Но вот когда Либби уже почти убила Тристана, он посмотрел на ситуацию под другим углом и внезапно увидел все, а точнее, кое-что одно. Магию, что скрепляла симуляцию. Он разглядел ее течение, прямо как тогда, когда нашел анимацию Либби – опять-таки не настоящей, а второй, фальшивой, Либби… Так и запутаться недолго, столько подделок: поди запомни и устрой их в памяти. Картина вроде бы логичная, но вместе с тем нездоровая. Так вот, мертвая Либби на полу комнаты. Моргнул один раз – и это Либби Роудс! Мертвая! Какой ужас! Моргнул другой – и это уже потоки энергии, перетекающие невидимыми руслами в своем порядке.
В раскрашенной комнате, когда Тристан познал на себе гнев Либби и приготовился умереть, картинка у него перед глазами вновь распалась частичками калейдоскопа, обострив его прочие чувства. Он ощутил на вкус нависшую над ним угрозу, и это даровало ясность, избавило от обычной тормознутости. В тепличных условиях, когда ему ничто не грозило, Тристан мыслил мелко, его заботили только мнение отца да вопросы о том, будет ли душа жить после смерти. Нет, трюк состоял в том, чтобы очистить разум или вовсе его вырубить.
Очнувшись после симуляции, первым делом Тристан увидел, как на него смотрит Атлас Блэйкли. И вряд ли это изменение позы Хранителя было простым совпадением.
Отсюда и эта просьба: «Помоги мне умереть», – которую Нико воспринял без особого энтузиазма.
– Какого, – спросил он, – хрена вообще?..
– Понимаю.
– Я знал, что ты мазохист, но это даже для тебя перебор.
– Точно, – дружелюбно согласился Тристан. – Но я бы не просил, если бы не думал, что это сработает с точки зрения магии.
– А отчего сразу я? – спросил Нико. Справедливый вопрос, которым Тристан и сам несколько раз успел задаться в тот короткий промежуток времени между стуком в дверь Нико и ее открытием.
– Потому что я, к несчастью для всех нас, слишком сильно себя люблю и не хочу умирать по-настоящему…
– О, – моргнул Нико, – это отличные новости, честно…
– …А значит, сделать это сам я не могу, – кисло продолжил Тристан. – И раз уж ты единственный обладаешь магическим даром необходимой мне силы, то только к тебе я и могу обратиться.
Другие очевидные доводы он оставил за скобками: к Каллуму он пойти не мог, Париса подняла бы его на смех, а Рэйну вообще нельзя было оторвать от книжек. Да и потом, Тристан подозревал, что она конченый психопат. Был бы кто другой, он пошел бы к нему, однако такого человека не оказалось поблизости, и вот Тристан просит Нико. Впрочем, он и в этом решении сомневался, хотя ответ казался простым, настолько простым, что на один момент, поддавшись импульсу, Тристан забыл обо всем – например, о неприязни к парню, стоящему сейчас перед ним без рубашки.
Нико не то задумчиво, не то подозрительно прикусил щеку изнутри.
– А если я не захочу тебе помогать?
Тристан чуть было не выпалил: «Тогда ты бесполезен, как я и думал», – но вместо этого пожал плечами.
– Жаль. Не конец света, конечно. Просто неудобно.
Он уже развернулся, потратив и так больше времени, чем собирался, но тут Нико страдальчески вздохнул.
– Ладно, – произнес он, – выкладывай, что у тебя.
– Шопенгауэровская воля к жизни.
– Так, а если подобрать слова попроще? – попросил Нико, скрестив руки на груди. Беззастенчиво сверкать голым торсом для него было делом обычным, но сейчас он как будто впервые постеснялся этой своей наготы. – Или хотя бы добавить чуть больше слов.
Кожа Нико поблескивала испариной, что Тристану внезапно показалось ненормальным. Поразмыслив над этим краткий миг (людям, в конце концов, свойственно потеть), он вспомнил, что ни разу не видел, как Нико и Либби регулируют температуру своего тела. Тогда как остальные приспосабливались к смене погоды, вели себя или одевались иначе, Нико ее частенько вообще игнорировал. Состояние Либби, которая – в основном из соображений эстетики – обожала вязаные вещи, физически менялось только после объемных магических действий; это напряжение в ней Тристан (к добру или к худу) ощущал четко.
– Что-то ты потный, – заметил Тристан, о чем тут же пожалел, потому что Нико насмешливо скривился.
Как там Атлас однажды назвал Тристана: гением? Ну-ну…
– В глаза смотри, – приказал Нико таким тоном, который вызвал у Тристана раздражение, на что у него, однако, не было времени.
– Да я просто… Проехали, – зло ответил он. Особых причин сердиться не было, просто хотелось поскорее сообщить, как он воспринимает это сотрудничество, пока никто из них не передумал. – Воля к жизни, по Шопенгауэру, подразумевает, что в нас есть нечто врожденное, типа инстинкта самосохранения, который пробуждается в моменты смертельной опасности.
– Лады. – Нико нахмурился и прислонился плечом к дверному косяку. – Значит, думаешь, что войдешь в какое-то особое состояние, если тебе будет грозить неминуемая гибель?
– Не думаю – знаю. – Тристан совсем недавно пережил такой переход, и если только он в корне не ошибся, то заметил это и Атлас. Впрочем, его молчание только подтверждало подозрения Тристана. – Мне только надо как-то ускорить процесс.
– Какой еще процесс?
– Открытия… этого… чего-то. Не знаю. – Беседа быстро теряла обороты. – Во мне что-то есть, – раздраженно сказал Тристан. – Какая-то непонятная мне способность. Но использовать ее я могу, только если здорово…
– Припечет?
– Именно. – Ну вот, похоже, наконец они подумали об одном и том же: представили мертвое тело Либби Роудс на полу ее спальни, ведь именно в тот момент оба разглядели в ее исчезновении нечто, чего, кроме них, больше никто не понял. – Я уже пользовался этим несколько раз, – добавил Тристан. – Мне кажется… я могу входить в некое измененное состояние. Начинаю видеть реальность иначе. Вот только… – Он осекся, не договорив.
Нико ждал.
– Вот только быстро у меня этот переход не получается, – проворчал наконец Тристан. – Если только на кону не стоит мое выживание. А раз уж тебе случилось разок окочуриться…
– Что-что, прости? – оборвал Нико, и Тристан запоздало сообразил, что досье на остальных, которым поделился Каллум, – сведения архивов, раскрывшие, как однажды, в момент невероятного напряжения сил, магия помогла Нико де Вароне воскреснуть из мертвых, – разглашению, строго говоря, не подлежит.
– Извини, я оговорился. Просто… – Отлично. Сначала на пот внимание обратил, теперь двух слов связать не может. – Суть в том, что ты регулярно и часто совершаешь глупости, – хмуро закончил Тристан.
– А, ну да, конечно, – насупился Нико. – Только я обычно не пытаюсь убить людей.
– Молодец, конечно. – Это ядовитое замечание вырвалось само собой. – Но ты наверняка заметил, что и мои попытки склонны оканчиваться неудачей.
Видимо, Нико осознал ошибку:
– Я не то хотел сказать…
– Плевать, чего ты там хотел, – перебил Тристан, солгав только наполовину. – Мне бы только начать эксперименты поскорее. Например, сейчас.
– Сейчас? – Удивление на лице Нико быстро сменилось злостью. – И что мне делать? Сгонять за дробовиком и пристрелить тебя на заднем дворе?
– Гримировать потом придется долго. Так что изволь не целиться в мою милую мордашку.
– О, теперь тебя красота заботит? Отлично. – Впрочем, Нико, похоже, прикидывал варианты. – Тогда, может, тебя… током шарахнуть? Придушить?
– И часто ты себе мою смерть представляешь?
– Уж не чаще остальных. – Нико рассеянно побарабанил пальцами по бедру. Похоже, и он успел немного остыть, хотя Тристану было все равно. – Ладно, ясно, хорошо. – Он кивнул. – Но Шопенгауэра я читану.
Тристан изо всех сил постарался не закатить глаза. Тщетно.
– Ладно.
– Еще мне надо… поразмыслить. О способах. – Говорил Нико искренне, если не сказать – с воодушевлением. – Ведь если что-то пойдет не так…
– Ты физик, – коротко напомнил Тристан. – Если что-то пойдет не так, то лучше тебе эту херню пофиксить. – Как и многое в последнее время, это прозвучало резче, чем Тристану хотелось бы.
– Если у меня не выйдет, то у тебя – и подавно, – так же завелся Нико.
Повисла напряженная тишина. Нико привалился к противоположной стороне косяка, а Тристан переступил с ноги на ногу.
– Послушай, – сказал наконец Нико, проводя рукой по непослушным волосам. Казалось, он ищет пути к примирению. – Роудс тебе доверяла. Я это знаю.
Именно поэтому Тристан к нему и пришел.
– Точно.
– И… что бы ты там ни умел… – Нико молча и оценивающе посмотрел на него, – это достойно исследования.
– Да. – Очевидно же. – Я решил, что это наверняка… – Тут Тристан осекся, опасаясь снова ляпнуть что-нибудь не то. – Я просто подумал, что смогу лучше все понять, если начать как можно скорее, – тщательно подбирая слова, произнес он.
Нико подумал еще немного.
– Ладно, – сказал он потом. – Только ты меня больше так рано не буди.
«Он еще указывать будет», – раздраженно подумал Тристан, но через секунду негодование отступило, и он решил, что просьба-то в общем справедливая. В необъятном чреве этого дома он потерял счет времени.
– Как скажешь, хорошо.
– И давай заниматься этим, когда Париса спит, – подумав, добавил Нико. – Не хватало еще, чтобы она снова прочла мои мысли и разоралась.
– Ладно. – Тоже конструктивная мысль. Париса вряд ли будет кричать на Нико, но уж точно станет насмехаться над ними обоими. При условии, что Тристан выживет. – Тогда сегодня ночью.
– Отлично. Пока. – Нико вернулся в комнату и плотно закрыл дверь, оставив Тристана у порога.
Но не успел он отправиться назад к себе, как открылась дверь справа.
– Так-так, – произнес голос, и Тристан напрягся.
Медленно обернувшись, он наткнулся на изучающий взгляд Каллума.
– Новых друзей заводишь? – спросил эмпат, прихлебывая из кружки явно не чай с ромашкой. Хотя… кто его знает. Выглядел Каллум не встревоженнее и не спокойнее обычного. Возможно, ночью он спал как младенец. Или как убитый.
– Думаю, друзей с меня хватит, – напряженно ответил Тристан.
Губы Каллума растянулись в широкой глумливой улыбке.
– Понятное дело. – Он уже хотел вернуться к себе, но в последнюю секунду обернулся. – Я… – начал было он, но осекся и пожал плечами. – Что ж, тебе стоит подумать, как со всем этим справиться, – произнес Каллум, сделав неопределенный жест рукой в сторону Тристана. – В идеале – выбрать более здоровый путь, нежели строить опасные планы на пару с гиперактивным ребенком.
Тристан испытал очередной приступ слепого гнева.
– У тебя, конечно, есть указания?
– Скорее, дружеские предложения. Например, я считаю, что йога прекрасно освежает. – Глядя Тристану прямо в глаза, Каллум поднес к губам кружку. – А вот указаний давать я бы себе не позволил.
Чудесно.
– У тебя всё?
– Вообще – да. – Каллум отвернулся. – Спокойной ночи.
– Сейчас утро.
– Только если у тебя нет воображения, – бросил через плечо Каллум и скользнул к себе в комнату.
Тристану повезло, что его ждали более срочные дела.
Он вернулся к себе, подумывая лечь спать, потом отмел эту мысль как нелепую и решил прогуляться по периметру территории. Под мышкой он нес блокнот, в котором делал заметки после ритуала. Полагалось записывать идеи для самостоятельного проекта (учебный план на второй год оказался смехотворно короток: «Каждый посвященный добавит в архив собственный большой труд, тему которого определит сам», – а дальше следовало пустое поле, которое Тристан, предполагаемый исследователь и автор, так и не смог заполнить), однако получались сплошь неразборчивые, бессмысленные схемы.
Ну, то есть не совсем бессмысленные. Кое-что принципиально важное Тристан понимал. Во-первых, он видел время, и это удалось подтвердить, если не сказать «Роудс-ифицировать». Во-вторых, Тристан видел форму магии, которую воспринимал как зернистые волны энергии. Этот вопрос стоило обсуждать с физиком, но пока Тристан не готов был обращаться к Нико с такой сложной интеллектуальной проблемой. Всему свое время. Первым делом – убийство, а уж научные изыскания – после.
Он с отвращением прыснул, усмехнувшись. Вот, значит, до чего дошло? Превратился в безрассудного и одержимого риском клоуна? Что-то в нем переменилось, и эти перемены резали глаз, как блики света на лезвии ножа. Тристан и прежде испытывал гнев, но выплеснуть его не мог, ведь злился он на нечто неосязаемое: на жизнь, судьбу, обстоятельства. Злился на то, кем родился, кем стал. Зато теперь – поразительные новости! – все стало куда конкретнее. Теперь он злился на Каллума, ведь тот, по сути, угрожал убийством и смеха ради прозрачно намекнул на слабость, никчемность и глупость Тристана.
И ведь был прав – именно это и злило.
Однако в этот раз гнев работал ощутимо иначе. Он был полезен. Тристан сказал себе, что не Каллуму определять его цену – вообще что-либо определять – и он, Тристан, ценен априори: умеет видеть, чувствовать, делать нечто, недоступное другим. Ему выпал шанс доказать это.
За секунды до того, как проекция Либби Роудс убила его, он придумал стратегию выхода. Увидев нависший над ним рок, сместил понимание реальности. Второй раз. Просто понял, что та реальность необъективна, ее вообще нет. Объективная реальность утверждала, будто иллюзия, при помощи которой медит скрывает дефекты внешности, должна обманывать всех. И вероятно, все видели кислотно-лазурный цвет глаз у Каллума, однако Тристану открывался совершенно обычный, человеческий оттенок голубого. Об относительности, отношении между наблюдателем и объектом говорить можно было много, но Тристану эта теория ответов не дала. Он не видел того, что называли реальностью остальные, но то, что видел, было куда полезнее. Его реальность подразумевала доступ к структуре времени и пространства, который то и дело перекрывало жизненным опытом. Лишь в мгновения, когда сознанию Тристана грозили распад или угасание, получалось от него отделиться, открыть иное зрение и увидеть высшую, более чистую правду.
Тристан встал на границе имения, за кизиловой рощей, и припомнил случай, когда ему удалось разглядеть некий иной план бытия. Встретить того человека, странника. Эзру, если он верно запомнил. Тристан прикрыл глаза и попытался выйти на тот же уровень… нирваны, что ли? Да, блядь, нирваны, если говорить вычурно. Впрочем, какая разница? В охранных чарах по периметру произошли изменения.
Тристан разочарованно открыл глаза. Чары, текстура которых прежде напоминала крупное зерно, уплотнились или же, скорее, исчезли промежутки между составными частями, сквозь которые тогда удалось проникнуть. Вакуум поглотил все окошки и пустоты, хотя, вероятно, само их наличие стало возможным благодаря непредвиденной ошибке. Кому-то удалось взломать неприступные чары, но вот их починили, а значит, Тристан больше неспособен ими манипулировать, даже в ничтожно малых масштабах.
Возможно, стоит поговорить с Парисой? Она явно заметила нечто в магии Тристана. Потому-то его фантом в ее симуляции оказался не бессилен; напротив, его фантом в ее симуляции кое-что разглядел. Волну, ток энергии. То же раньше видел он настоящий. Оказывается, Парисе и это было известно. Впрочем, беспокоило другое: не осведомленность Парисы, а ее решение не ввязываться в процесс. Она полностью отмежевалась от симуляции, где только они вдвоем точно видели, что происходит.
Возможно, не придав этому значения, она показала, что думает о Тристане?
– Эй, – прозвучало у него за спиной. Открыв глаза, Тристан увидел чернильную тьму заката.
И еще Нико де Варону.
– Я тебя обыскался, – сообщил Нико и бросил Тристану книгу, которую тот поймал на лету. Это было собрание сочинений Шопенгауэра по теме трансцендентализма.
Тристан посмотрел на книгу, потом отвел взгляд в сторону. Он уже знал о трансцендентализме все, что ему было нужно, потому у него и родилась теория.
– И?
– Идея здравая. – Нико плюхнулся на землю рядом с Тристаном. – Что будет, если я соглашусь?
– Я же говорил: ты меня убьешь, только не до конца. – Казалось бы, куда уж проще, но Тристан, похоже, перегрузил мозги Нико, и те уже отказывались работать.
– Нет, я о том, что с тобой будет за мгновение до смерти. – Нико повернулся к нему. – Мне вот эта часть непонятна. Итак, значит, что-то там произойдет… прилив адреналина какой-нибудь. А магия? – спросил он, и Тристан пожал плечами. – Что именно ты видишь?
В том-то и состоял вопрос, который Тристан задавал себе весь день и ответить на который предстояло в ходе эксперимента, потому что драгоценное время в стенах Общества истекало, и тратить целые дни было непозволительной роскошью.
Тристан устал задаваться вопросами, находиться среди тех, кто уже изведал свои пределы или осознал их отсутствие. Он и так потратил год жизни, а в итоге ничего не понял. Ему обещали величие: однозначно дали понять, что он сам обладает великой силой. И вот остался год на то, чтобы доказать себе, что Атлас Блэйкли – да и сам Тристан, если уж на то пошло – не ошибся и он правда уникален. Не зря оказался в этом доме, в кругу величайших медитов своего поколения, а возможно, и эпохи.
– Я вижу все, – сказал Тристан. – И мне кажется, – добавил он, покашляв, – это можно использовать. Столкнувшись в симуляции с Роудс…
Чувствуя на себе взгляд Нико, он стал смотреть вперед, на медленно исчезающий во тьме горизонт.
– …Я использовал время, – сказал Тристан, – словно вышел за пределы самого себя. Не знаю, как точно описать, – добавил он, – но это было похоже на то… как если бы я перестал быть собой, ушел от предельных начала и конца и стал сжиматься, уменьшаться снова и снова. Оказался сразу и внутри, и вне себя, и эти две ипостаси без конца сменяли друг друга. Я словно двигался сквозь другое…
– Измерение, – пробормотал Нико.
– Да, – подтвердил Тристан, глядя в пустоту ночи.
– И самое странное, – продолжил он, – что я уже такое видел. Мой отец…
Он машинально втянул воздух сквозь стиснутые зубы. На эту тему он говорить не любил, но Нико, слава богу, молчал.
– Терпением он не отличается, – произнес наконец Тристан, – и по натуре жесток. С ним то и дело случались эти… взрывы, как мы с мамой их называли. У мамы было чутье, она знала, когда отцу лучше на глаза не попадаться, как его успокоить. Но потом она умерла. – Тристан сглотнул. – Я до сих пор не знаю как. Маленький тогда еще был. Однако стоило спросить у отца, и он мне так втащил, что, богом клянусь, я звезды увидел.
Нико по-прежнему молчал, а Тристан ощутил знакомую смесь горечи и обиды от предательства, возникавших всякий раз, когда он рассказывал об отце. Их отношения имели двойственную природу: любовь шла рука об руку с гневом, а ненависть была бесплодна, изъедена и надломлена тоской.
– Я раньше боялся воды, – сказал Тристан. – Не знаю почему. Ну, то есть не самой воды, а глубины. Как-то отец взял меня за шкирку и поднял над Темзой.
Молчание.
Стоило начать, и дальше говорить стало проще:
– Как ни странно, с тех пор отец поостыл. Видимо, потому, что я вырос. Или ему просто надоело это. А может, он Бога обрел… хрен знает. Пойми меня правильно: гадом он быть не перестал, – со смехом добавил Тристан. – Гондон тот еще, кого угодно спроси. Однако свои другие стороны он хорошо скрывал. Свою тьму, необычную… Она будто овладевала им, как демон. Теперь-то отец постарел, – подождав немного, сказал Тристан. – Размяк. Голоса почти не повышает. Думает, что набрался мудрости, повидал жизнь и все знает. И ведь он прав. Со временем он исправился. Не просто стал лучше, а обрел уважение, стал заботливей, говорит вдумчивей, поступает справедливо, – со смехом произнес Тристан. – Я даже сомневаюсь, было ли что-то вообще в прошлом. Может, я все себе придумал? Ведь если все и правда было так хреново, – добавил он, – и я в семь лет увидел, мать его, время насквозь, когда боролся за свою жизнь, повиснув над Темзой, то это должен был видеть кто-то еще, так ведь? Кто-то еще должен был знать. Но никто не знает, так, может, мне все почудилось?
У Тристана пересохло во рту.
– Может, это был какой-то странный кошмар? Отец всегда говорил, дескать, у меня слишком богатое воображение, я не вижу вещи иначе, просто все выдумываю. Дико как-то верить ему, да? Но ведь я верил, верю ему, – сказал Тристан. – И самое хреновое – что, когда мне полагалось учиться познавать мир, вливаться в него, отец прививал к нему страх. И у него получилось – теперь я не могу ясно смотреть на вещи, пока снова не возникнет чувство, будто мне грозит смерть. И в тот момент, когда надо сказать себе: да, ладно, я согласен… в этот миг, – Тристан шумно выдохнул, – самый трудный миг, тот, которого я до прихода сюда всеми силами избегал… Так вот, в это мгновение мне надо разглядеть невозможное, невероятное, а потом найти в себе силы сказать: нет, я не упаду, не утону, не сломаюсь и…
Вздох.
– Никогда его, козла, не прощу, – сказал Тристан. – Не прощу никого, кто заставляет меня сомневаться в собственном праве на жизнь.
Несколько мгновений прошло в молчании, и Тристан сообразил, что Нико до этого нет никакого дела. У каждого свои заморочки, да и с хрена ли Нико де Вароне знать, насколько Тристану больно? Какие сомнения им владеют? Еще несколько секунд прошло в молчании, и Тристан пожалел о том, что так разоткровенничался: он бы не вынес жалости Нико, не смог смотреть ему в глаза и видеть в них сочувствие, подтверждение правоты Каллума в том, что Тристан – жертва. Если Нико скажет хоть одно доброе слово, Тристан точно даст ему по зубам.
Вот он почувствовал, как Нико готовится что-то сказать, и подобрался. Пусть только выдаст хоть слово, подумает или вздохнет виновато…
– Думаю, надо устроить тебе сердечный приступ, – безмятежно произнес Нико, – чтобы твоя симпатичная мордашка не пострадала.
Сказано это было настолько не к месту и вместе с тем подходяще, что Тристан даже подскочил.
– Ну да. – Он выдохнул, ощутив слабенький, медленный ручеек облегчения. – Да, согласен. Только не надо меня предупреждать, – добавил он, поворачиваясь к Нико, – ведь если я узнаю заранее…
Но тут ему в грудь врезался кулак Нико, и все потемнело.
Когда Атлас после нескольких недель отсутствия вот так, запросто, явился и забрал ее из читального зала, Париса не удивилась. Во время обряда посвящения Тристана маска с его лица чуть соскользнула, и он знал, что Париса это заметила. Стал бы он отрывать ее от дел, выбрав именно этот вторник, если только она не додумалась до чего-то важного?
– Мисс Камали, – произнес Атлас, нежелательные визиты которого по таким поводам становились чересчур предсказуемы. – Минутка найдется?
Чертова Рэйна. Париса бросила бы на нее злобный взгляд, да неохота напрягаться. Оставалось надеяться, что Атлас не услышал последнего вопроса Рэйны, но если услышал, то это целиком на совести самой Парисы. Она так увлеклась своими телепатическими блоками, что забыла держать язык за зубами.
Вероятно, Атлас хотел поговорить о том, как Париса изучает сознание архивов. (Когда она, по выражению Рэйны, «пялится в пустоту». Дура. Стоит только горячей девчонке, владеющей ножом, вставить кольцо в нос и добавить немного своенравия и упрямства, как вся ее привлекательность сразу испаряется.) Или же Атлас наконец решил избавиться от Парисы, хотя с каждым новым днем вероятность последнего становилась все меньше и меньше.
«Мне понадобятся свидетели?» – мысленно сухо спросила Париса.
«Мне нравятся наши короткие беседы», – ответил ей Атлас.
От Рэйны, как обычно, толку не было (она пялилась на откровенно домашний прикид Атласа), и потому Париса уступила просьбе. Атлас для приличия сначала пропустил ее вперед себя, сделав приглашающий жест, и только потом забросал обычными любезностями.
– Все хорошо, мисс Камали?
– Зависит от того, куда мы идем, – пробормотала в ответ Париса и прощупала чары в доме, проверяя, где сейчас остальные. Каллум направлялся в обеденный зал. Тристан вот уже несколько часов сидел где-то на улице. Нико, охваченный беспокойством, брел в их сторону, то есть в читальный зал, – уже лучше, если учесть, что все утро он, такой же беспокойный, провел в кровати.
Видимо, и Атлас так же сканировал чары. Он вывел Парису в сад через одну из дверей, намеренно избежав столкновения с Нико.
– Не хотелось бы объяснять, – ответил он на вопросительный взгляд Парисы, указав рукой на свое легкомысленное облачение.
Париса обвела его взглядом: мятые слаксы, тапочки.
– Решили посвятить день уходу за собой?
– Нужна ваша помощь, – сдержанно проговорил Атлас, пропуская мимо ушей ее саркастичное замечание, и вернулся в дом, когда их с Нико пути окончательно разошлись. – Вот я и не устоял перед соблазном, так торопился услышать ваше профессиональное мнение, что предпочел удобство формальности. Надеюсь, не возражаете?
– Профессиональное мнение? – выгнула бровь Париса. Она нисколько не сомневалась, что Хранителю не дает покоя какое-то обстоятельство, но не ждала, что он поделится этим с ней.
– Неужели это так неожиданно? – Атлас проводил ее к себе в кабинет в южном крыле, пропустив вперед, а после заперев за собой дверь. – Уверен, мы оба помним, как вы чудовищно хороши в своем ремесле.
Париса иронично хмыкнула.
– Если вы пытаетесь добиться моей симпатии при помощи реверсивной психологии…
– Отнюдь. При желании можете оставить свои симпатии при себе. Присаживайтесь, – предложил Атлас, указывая на кресло за рабочим столом. – Устраивайтесь поудобнее.
На его кресло? Париса обернулась в ожидании подтверждения, однако Атлас только молча пожал плечами, так и не развеяв ее сомнений.
– Мне это нисколько не нравится, – тихонько предупредила Париса и опасливо опустилась в кресло Хранителя, а затем хмуро посмотрела на Атласа, оставшегося стоять посреди комнаты. «Скажите честно, – мысленно спросила она, – зачем мы здесь?»
Лгать на уровне телепатии было трудно. Атлас при желании умел это делать, но зачем утруждаться?
«Нужна твоя помощь, – повторил он. – Никакого подвоха, честное слово».
– Ну ладно. – Говорил он, похоже, и правда искренне. – Чего вы хотите?
– В чарах присутствует брешь.
– Телепатическая? Нет, такой нет, – ответила Париса. Она бы знала.
– Нет, не телепатическая. – Атлас поскреб заросший щетиной подбородок. А дальше всё страньше и страньше [13]. Парисе всегда казалось, что Хранитель отличается неким тщеславием, ну или хотя бы профессиональным вниманием к собственной внешности.
– Тогда что за брешь? – спросила она, добавив мысленно: «Ближе к делу. Я занята».
«Допрашиваешь разумную библиотеку? Вряд ли сегодня ты получишь внятный ответ».
Он был недалек от истины. Париса пока только и уловила что волны расстройства от Рэйны (и от Нико, если она не ошиблась) да зловещее предупреждение Далтона: «Париса, знание требует крови; не принеся жертвы, ты его не обретешь», – неубедительно звучавшее у нее в голове. Вопрос: чем жертвовать на этот раз, если не надо убивать никого из своих?
«Не сегодня, так завтра», – ответила она Атласу.
Во взгляде последнего промелькнуло легкое раздражение. Впрочем, Хранитель понимал, что они зашли в тупик.
– Чары физические, – продолжил он.
Париса устремила на него прищуренный взгляд.
– Ну так берите физика. Один у вас еще остался, если что.
– Мистеру де Вароне знать об этом не положено. – Как ни крути, а заключение логичное, пусть и непонятное в данном конкретном случае. Атлас опустился в кресло напротив, в то, которое полагалось занять Парисе, если бы иерархия беседы выстроилась так, как она ожидала. – Как и всем остальным, – добавил Атлас.
Любопытно. Правда, послушно признавать это и портить себе веселье Париса не спешила.
– Далтон в курсе? – снисходительно поинтересовалась она.
– Мистер Эллери не в курсе. Он занимается исследованиями, и это не входит в сферу его компетенции.
– А в мою, по-вашему, входит?
– Лишь потому, что я не вижу иного выхода. – Вот он снова говорит искренне. Необходимость обратиться к ней удовольствия ему не доставляла, и он это даже не пытался скрыть.
– А если я кому-то проболтаюсь?
Атлас рассеянно потер костяшки кулака большим пальцем.
– Значит, проболтаетесь.
– На кону ваша карьера?
– Полагаю, да, – устало произнес Атлас.
– Вы окажетесь в долгу передо мной? – решилась спросить Париса, аккуратно скрестив ноги на крышке стола.
Атлас поморщился, наблюдая за ней. «Кайф», – с улыбкой подумала Париса.
– Нет, – сказал Хранитель. – Я прошу тебя об услуге, и ты вольна отказать мне. После мы вернемся к нашим обычным ролям Хранителя и исследователя.
– А вот в жизни Далтона вы принимаете более активное участие, – вызывающе заметила Париса.
– Мисс Камали, – произнес Атлас, и в его тоне она услышала предупреждение, – так есть в чарах брешь или нет?
Париса тяжело вздохнула. Жаль, что он так быстро устал от игры. Она только начала получать удовольствие.
– Ну ладно. – Прикрыв глаза, она обратилась к разуму особняка и его чарам. Под ее воздействием они замурчали как котенок. – Что мне искать?
– Нечто шести футов в высоту.
Париса приоткрыла глаз:
– Какой формы?
– Силуэт мужчины. – Атлас подался вперед, уперев локти в колени. – Пропорции вам должны быть знакомы, – тихо добавил он, и Париса собралась было сильно оскорбиться, но потом решила расслабиться и получать удовольствие.
– Это что, шутка, мистер Блэйкли? Просто поразительно смешная. – Она снова закрыла глаза и принялась прочесывать материю чар, прося магию дома об одолжении. Назовем это «соседским дозором медитских искусств».
– Ничего, – определила она через некоторое время, – глухо.
– Вот и славно, – с большим облегчением выдохнул Атлас. – Благодарю. – Он встал. – А теперь прочь из моего кресла.
– Так вы уже все залатали? – догадалась Париса. Покидать его трон она не спешила, особенно когда в воздухе так и ощущалось сильное душевное волнение. Под напряженным взглядом Атласа она невинно добавила: – Зачем тогда я, если вы и сами все вычислили?
– Мнение привлеченного специалиста. – «Вставайте, мисс Камали, у меня много работы».
«Ну еще бы». Этот человек явно что-то недоговаривал.
– Все очень плохо, да? Некто, – сухим церемонным тоном добавила Париса, – похоже, совершил ужасную ошибку.
– Определенно, – согласился Атлас, – так и есть.
Они какое-то время молча присматривались друг к другу, пока наконец Париса, устав от этой патовой ситуации, не вздохнула и не встала.
– Забирайте, – сказала она, указывая на кресло.
– Непременно. – Атлас встал в ожидании у стола.
Как и Париса.
– Итак, вы, надо думать, слышали, о чем мы с Рэйной…
– Вы ищете подвох, – сказал Атлас, потирая висок, – или некий зловещий подтекст. Ума не приложу зачем.
– Такая уж у меня натура, – ответила Париса. – Или же просто всем есть что скрывать и подвох присутствует везде. Кто знает.
Видя, что она не торопится уходить, Атлас присел за стол и, выведя компьютер из спящего режима, вошел в почту. Прежде Париса ни разу его не видела за компьютером, но, похоже, работа Хранителя была устроена куда прозаичнее, чем она себе представляла.
– Вы нас отслеживаете? – спросила Париса.
– Нет, – не поднимая взгляда, ответил Атлас.
– Тогда отслеживает нечто другое, так? – «Знание требует крови. Далтон это не просто так сказал».
«Не имею ни малейшего понятия, о чем вы».
– Всего доброго, мисс Камали.
– Симуляция. Церемония, ритуал… что там говорил о ней Далтон? Это, мол, не проверка? – Она отбросила напускную утонченность и встала перед ним, отбрасывая тень на стол. – Это ведь не ради нас затевалось. Мы, как вы сами и сказали, свое место здесь заслужили, и потому нет смысла выведывать слабости друг друга. – Атлас не стал возражать. – Разве что нечто иное собирало о нас сведения, наблюдало за нами. – Нечто иное… или некто.
Атлас демонстративно поставил точку в предложении и поднял на нее взгляд.
– И что же, по-вашему, это нечто иное хотело о вас знать?
– Наши привычки, – немедленно ответила Париса, – реакции.
– Чего ради? Правда считаете себя такой интересной, что все ваши действия достойны анализа?
Да, она так считала. А что важнее – он намеренно уходил от ответа.
– Значит, вот она, награда за помощь? – разочарованно вздохнула Париса.
– Да. – Атлас откинулся на спинку кресла. – Боюсь, мои запасы вечной благодарности нуждаются в пополнении.
Париса чуть было не рассмеялась, так ее поразила новая манера Атласа отвечать на вопросы. Хлесткие и быстрые фразы, которых от него обычно никто не ждал, почти позабавили ее.
– А знаете, таким вы мне больше нравитесь, – вслух сказала она. – Отсутствие секса здорово прочищает мозги.
– Я многим нравлюсь, мисс Камали. – «Иначе как, по-вашему, я занял это место?»
«Аргумент».
– Итак, – вслух сказала Париса, – выходит, всё из-за Либби Роудс? Вы меня сюда позвали, говорите, что в чарах брешь…
На этот раз он посмотрел прямо на нее. «С чего вы это взяли?»
«Произошла катастрофическая ошибка, Роудс вязла и пропала без вашего ведома, – ответила Париса. – А ко мне вас заставила бы обратиться только катастрофа».
Атлас некоторое время смотрел ей в глаза. Оба напряженно застыли, а часы на стене тем временем пробили час.
– Где она, по-вашему? – спросила Париса.
– Я не знаю.
Тон, которым Атлас ответил, показался Парисе неубедительным, и она подумала: «Но знаете, кто ее похитил».
– У меня есть догадка, – подчеркнуто уклончиво произнес Атлас. Как это утомительно.
«Отвечайте прямо», – с вызовом подумала Париса.
Атлас раздраженно поджал губы. «Да, я знаю, кто ее выкрал».
Это-то как раз очевидно. «Мужчина ростом шесть футов?»
«Да».
«Физик?»
«В некотором роде».
«И вы держите это в тайне от остальных?»
«Остальным знать необязательно».
Париса позволила себе не согласиться: «Но вы думаете, что она жива?»
«Питаю надежду».
«Вы же понимаете, что Варона не прекратит поиски. Как, возможно, и Тристан…»
«И я рассчитываю, что они ее отыщут, – подумал Атлас. – Раз сам я не в силах».
Это прозвучало убедительно, если не сказать – искренне.
«Где она, по-вашему?» – снова спросила Париса.
«Не знаю», – повторил он.
Правда, на сей раз в ином тоне. Париса не увидела четкого ответа в голове у Атласа, потому как ничего конкретного он сказать не мог. Но при этом он знал нечто, чего даже ему, Атласу Блэйкли, Хранителю Александрийского общества, маленькому человечку, знать не полагалось: произошло колоссального масштаба предательство. Попытка запечатать брешь в чарах обошлась ему очень дорого, и пострадал он не только физически: нечто внутри него навсегда изменилось, оборвалось, безвозвратно пропало.
Атлас Блэйкли что-то утратил, это Париса понимала четко. Нечто сродни цели в жизни, не сильно отличающееся от страсти, только возвышенной, более пламенной и чистой, нежели просто счастье или радость.
То, куда пропала Либби Роудс, было вопросом несущественным, его оттенял другой, гораздо крупнее, – о том, что знает Атлас. Обо всем, что он знает. Атлас был планетой, выброшенной с орбиты, утратившей ось.
Вот зачем ему потребовались Тристан или нечто, совершенное им: дабы вновь обрести статическое равновесие. Там, где Атлас оказался бессилен, на помощь пришел Тристан. И вот Атлас снова набрал силу вращения, разогнался. К Парисе он пришел, утратив нечто такое, что некогда определяло само его бытие, его самого. Уже неважно, что она знает и видит, ведь у Атласа есть Тристан. Его орбита переменилась.
Где-то посреди исполинского вихря Атласовых мыслей вертелось именно то, зачем Париса пришла. Обрывки бесед, перешептываний. Где сейчас Либби Роудс? Пропала, став жертвой грехов Атласа Блэйкли. Париса уловила кусочки мысли, обрывки воспоминаний, трепещущие, словно крылышки, торчащие нити. Тогда она ухватилась за растрепанные кончики и сделала то, что умела лучше всего.
Потянула.
«…чертовы книги…»
«…умерло. Да здравствует Общество…»
«…дело сделано?..»
«…знает, как голодать…»
«…мы с тобой, давай…»
«…пременно оба нужны тебе…»
«…погибает, природа создает новую…»
«…Общество умерло…»
«…значит, ты что-то нашел? Я думал…»
«…давай создадим новый…»
«…Атлас, ты не…»
«…мы с тобой, давай возьмем дело в свои руки и…»
«…станем богами».
Париса ахнула и отпрянула. Найдя ответ, она нарушила границы. Она это знала, и Атлас знал.
– Выходит, наше краткое перемирие закончено? – как бы извиняясь, пробормотала она.
– Прощайте, мисс Камали, – явно не принимая извинений, сказал Атлас.
Зная, что он даже не взглянул ей вслед, Париса вышла из кабинета. При этом на ее губах, как ни странно, играла победная улыбка.
– Чувствую, скоро увидимся, Роудс, – сказала она в пустоту и, покачав головой, беззаботно пошла прочь по коридору.
В последнее время Либби Роудс спала так, как ей раньше не приходилось. Что с ней? Видимо, дело в окружении. Прохладные простыни и полное отсутствие дел так и шептали: приляг, отдохни в этой темной, как пещера, комнате. Или же дело в том, что бывший парень похитил ее, предал и, похоже, оставил умирать. Кто его знает.
Сон стал для Либби как доза для наркомана. При мысли о том, чтобы свернуться калачиком на кровати, зарыться под одеяло, отдаться скорби и одиночеству, она теряла волю. Переживания о своем положении отнимали столько сил, что проще было окунуться в вечную пустоту, опуститься на дно какой-нибудь бездны. Когда Либби не спала, она бродила по чудовищно блеклой комнате, украдкой разжигая крохотные огоньки, которые тут же гасли, задушенные невидимой петлей вакуума.
Либби не то чтобы сдалась.
Сон скорее помогал раскрыться некой несозревшей идее, которую бодрствующий разум не мог понять в силу того, что сейчас, как всегда, был охвачен тревогой, ударялся в сильную панику, стоило ей задуматься о побеге. Бодрствующая Либби всегда была невыносима, кого угодно спросите: Нико де Варону, Рэйну Мори, Тристана Кейна или Парису Камали. Можно и у Каллума Новы узнать, если он еще жив. И вот, оставшись наедине с собой, Либби не могла не признать: нет человека хуже ее; наедине с таким в последнюю очередь хочется остаться.