Морис, улыбаясь, подошла к дверям больничной палаты. У неё сложился отличный план, как опередить всех, и вампиров, и смертных, и первой увидеть партнеров. Для этого всего-то требовалось стать ближе к госпоже Локсли. После получения поста старосты, это стало гораздо проще, хотя Морис и раньше замечала, что декан «утреннего курса» испытывает симпатию к умным и целеустремленным ученикам. Взять хотя бы Симона… Нет, Спенсер – плохой пример. К нему полшколы неравнодушно в силу его популярности. Зато три года назад старший брат Кима Берли, не слишком симпатичный, зато надежный и ответственный парень, числился любимчиком замдиректора…
Словом, как бы Морис не раздражала поездка партнеров в Лондон, о которой она узнала слишком поздно, в сложившейся ситуации есть свои плюсы. К примеру, Локсли разочаровалась в Аните Бангер. Родани прекрасно понимала, почему Илона так злится на старосту «утреннего курса». Хоть девчонка и не виновата в случившемся несчастье, именно замдиректору, а не ученице придется объясняться с журналистами и представителями Совета вампиров. Не говоря уже о трудно предсказуемой реакции смертных.
Ранение вампира и связанного с ним человека, оказавшихся за пределами школы, могло повлечь, как минимум, служебное расследование. Погасить скандал сумел бы только директор, обладавший большими связями. Но старик отчего-то не торопится возвращаться в школу…
Морис постучала в дверь больничной палаты, и, когда Пем вышла, вежливо улыбнулась:
– Добрый день, госпожа Пем. Профессор Локсли хотела вас видеть и узнать о здоровье партнеров, – быстро произнесла Морис, подумав про себя, что Илоне просто надо срочно узнать, что отвечать руководству и журналистам.
Медсестра несколько мгновений колебалась, но потом все-таки кивнула, и, окинув девушку внимательным взглядом, попросила:
– Мисс Родани, вы окажете мне услугу, если некоторое время подежурите у дверей. Не хочу запечатывать дверь с помощью магии. Все мои силы сейчас требуются Симону и Эмме. Подождете здесь, пока я поговорю с профессором? Никого не впускайте, чтобы не потревожили пациентов.
Морис мысленно поздравила себя – иногда маска так удачно срастается с лицом, что никто и представить не может, что за ней скрывается. Сейчас, к примеру, Пем видит перед собой спокойную и послушную ученицу, за все годы учебы не доставлявшую ей хлопот. Пусть даже эта ученица – вампир до мозга костей.
– Конечно, вы можете рассчитывать на меня. Ни Берли, ни Бангер мимо меня не пройдут.
– И Джонсон, – зачем-то добавила Пем, прежде чем уйти.
– И Джонсон, – заученно повторила Морис, глядя ей вслед. Когда женщина скрылась за поворотом, она взяла заранее приготовленный букет, ярко-красных лилий, и зашла в палату.
***
Симон рассказал госпоже Пем не всю правду, решив, что незачем всем знать о том, что отец Эммы жив. Вдруг Совет вампиров заинтересуется ритуалами, которые Ленар проводил на людях в госпитале? Или новый король, со слов Эммы, недолюбливающий её отца, бросится искать непокорного вассала?
Поэтому Симон кратко рассказал о нападении, ловко обойдя тему трагедии в Бартсе, а потом добавил, что некоторые детали он сообщит только Эмме. Медсестра обиженно поджала губы, но, все же, оставила их вдвоем. На вампирку было страшно смотреть, пока Симон не рассказал ей полностью всю историю, дополнив ее сведениями, которые им удалось узнать в госпитале. В конце рассказа взгляд девушки просветлел.
Спустя час мадам Пем вернулась и принесла обед. Симон ел самостоятельно, а Эмму пришлось кормить медсестре. О потере памяти больше никто не говорил, а сама Конни старалась не думать об этом. Встречаясь взглядом с партнером, Эмма испытывала необъяснимое чувство вины. Кажется, за эту поездку они действительно сблизились, судя по поведению Спенсера. Но, что делать, если она, как, ни старается, не может ничего вспомнить? Впрочем, главное, что родители все-таки не погибли…
Решив обдумать все потом, Эмма откинулась на мягкие подушки и закрыла глаза. Но заснуть не удалось: не прошло и пяти минут, после ухода медсестры, как в палате появилась особа, которую Конни и в здоровом состоянии не переносила на дух.
Морис прикрыла лицо красными лилиями и шутливо поклонилась.
– Катись туда, откуда пришла, – бросила Эмма, не повернув головы.
– И тебе добрый день, Конни, – широко улыбнулась вампирка. – Рада видеть вас с Симоном в добром здравии.
– Привет, Морис. Не очень-то в добром…На самом деле, у меня сломано плечо, а Конни…
– Ни слова больше, – оборвала его Эмма, поднимая красные от усталости глаза на красивую и явно всем довольную старосту «вечернего» курса.
– Как грубо, Конни. Впрочем, я и так знаю, что вы попали в переделку. И ты, вроде как, героически защитила партнера, – ухмыльнулась Морис.
Эмма резко повернулась, чувствуя, как неприятно саднит кожу под бинтами. Боль, усилившаяся после появления Родани, заставила ее сорваться на Симоне:
– Напомни мне, чтобы я больше не покидала школу без охраны. Не очень-то приятно служить живым щитом!
– Да, ты права. Во всем виновато твое второе «я». Ведь это ее желание, а не твое, Конни, спасло жизнь Симону? – нежно промурлыкала Родани. – Все же, путь от ненависти до безумной страсти очень далек…
– Морис, ты пришла испортить Эмме настроение? – холодно спросил Симон, который не мог забыть, чья мать косвенно виновна в случившемся в Парке Виктории. Ведь, если бы она не украла медальон, то Эмму бы не ранили, и она не потеряла бы память.
Морис медленно повернулась к нему, почувствовав резкий укол в груди. Подшучивать над Конни – это одно, но слышать злость в голосе любимого человека очень больно.
– Симон, я действительно волновалась за тебя. Я чуть с ума не сошла, когда услышала, что вы, только вдвоем, без прикрытия, отправились в Лондон. Я даже принесла тебе цветы…
– Так трогательно, Родани, сейчас расплачусь, – скривила губы Конни. – И, кстати, ты притащила лилии, на которые у меня аллергия.
– Я не знала, что у тебя аллергия, – огрызнулась Морис, опустив букет на столик у кровати Спенсера, – и, вообще, это ты, Конни, виновата, что потащила Симона с собой. Разве ты не понимаешь, что вы двое – как кость в горле у нашего короля?
– За то, что мы пострадали, скажи спасибо своей мамочке! Именно из-за неё, мы попали в ловушку, – вскинулась задетая за живое Эмма.
– Эмма, Морис, успокойтесь, пожалуйста! Вспомните, где находитесь, – негромко, но твердо произнес Симон, не привыкший к таким склокам. Особенно неприятно самому оказаться причиной ссоры девушек. – Морис, спасибо за цветы, но, думаю, тебе лучше уйти.
– Симон, – Родани тут же потеряла всю уверенность, – надеюсь, ты не веришь в это? Не думаю, что моя мать как-то связана с этим случаем. Ведь нападавших так и не нашли. Скажу только одно. Я даже завидую вам, что вы ее встретили. Я не видела свою мать этим летом. У нас неважные отношения…И я бы не хотела, Симон, чтобы моя мать повлияла на нашу с тобой дружбу. Знаешь, я…
– Дружба? Не смеши меня. Не смей приближаться к моему партнеру, слышишь? – не унималась Эмма. Она обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь.
В эту минуту дверь распахнулась, и в палату ворвалась Пем, которая вернулась от Локсли раньше, чем надеялась Морис. Когда медсестра увидела бледную Эмму, она в негодовании указала Родани на дверь:
– Немедленно уходите. Вот уж не думала, что вы будете нарушать покой тех, кого я вам доверила!
Пем заставила Эмму принять снотворное. Спустя минуту вампирка погрузилась в беспокойный сон.
Симон, вздохнув, решил проводить до дверей Родани.
«Все же, некрасиво вышло. Дети не должны расплачиваться за грехи родителей. Взять, к примеру, Конни. Зачем я повел себя так грубо?»
Он попытался улыбнуться:
– Я надеюсь больше узнать о твоей семье, Морис. Ты говорила, что хочешь стать моим другом, но я почти ничего о тебе не знаю.
Вампирка кивнула, перешагнув порог:
– Буду ждать, когда тебя выпишут. Надеюсь, тогда мы сможем нормально поговорить.
…Морис не знала, почему сегодня ей вновь захотелось прийти на это место, сразу же после посещения больничной палаты. Резкий порыв северного ветра едва не сбил её с ног. Все было, как и в тот день, полтора года тому назад…