2. Улицы

Деревья

– Гляди-ка, Жан. Мы на улице Уржель[4]. – Дедушка останавливается у таблички и указывает на нее. Мы некоторое время стоим и разглядываем ее. – Сейчас повернем на улицу Тамарит, видишь?

– Дедушка, а на деревья мы больше не будем смотреть?

– Ну а как же, будем.

И мы молча идем домой. Я гляжу на деревья и на дедушку, внимание которого полностью поглощено табличками с названиями улиц. Больше он не говорит ни слова.

Тени ветвей переплетаются на асфальте, и дедушка так шаркает ногами, что я начинаю опасаться, как бы одна из этих теней не уцепилась за его подошву и ему не пришлось повсюду таскать ее за собой. Хотя на самом деле тени движутся потому, что ветки колышет ветер, и они раскачиваются в печальном танце, потому что мы на них даже не глядим.

Дойдя до дома, дедушка облегченно вздыхает. Его отражение в зеркале лифта глядит на меня остекленевшими глазами и говорит:

– Завтра поглядим на деревья, Жан.

Пять часов

Я выбегаю из класса с мыслями о полднике. С чем, интересно, бабушка сделала бутерброд?

Я во всю прыть мчусь вниз по лестнице и, как в дремучем лесу, пытаюсь найти дедушкино лицо в толпе родителей, бабушек и нянечек. Раньше мне не нужно было его искать, он сам издалека меня видел. Мне непонятно, когда и почему мы поменялись ролями. И я начинаю подозревать, что суть больших перемен мне не ясна, что они состоят из уймы мелочей, за которыми скрывается что-то такое, что изменилось в корне, но что это такое, я до сих пор не знаю.

– Пять ноль-ноль. Так, на бегу, можно и нос расквасить, шалопай.

Дедушка ерошит мне волосы и смеется. Я гляжу на него и молчу. Он по глазам понимает, что я проголодался.

– Хочешь пополдничать? Тогда чмокни меня.

Я облегченно вздыхаю, бросаюсь ему на шею, и он лезет в карман пальто за бутербродом.

Напрасно я тревожился. Времени пять часов, вот дедушка, вот полдник. Все в порядке.

Когда-то

До того как к нам переехали дедушка с бабушкой, мама и папа по очереди забирали меня из школы. «Ты сможешь сегодня сходить за ребенком? У меня совещание…» Они распределяли, кто пойдет меня встречать, с понедельника по пятницу. И когда они за мной заходили, лица у них были такие, как будто они еще и не уходили с работы. А когда я им что-нибудь рассказывал, они начинали меня слушать только на полпути.

– А когда Ким меня ударил, я…

– Тебя ударил Ким? Как это так? Что у вас стряслось?

– Я же тебе сказал, на перемене, когда мы играли в футбол, и я был вратарем, а он пытался забить гол, но я кинулся на мяч, и вот тут-то…

С этого момента мне приходилось рассказывать все сначала, а мама и папа, оба они шли чуть сгорбившись, пригнувшись к земле, отчасти чтобы лучше меня слышать, отчасти под грузом одолевавшей их вины: из-за того, что они прошли первый отрезок пути, не обращая на меня внимания. Я вкратце повторял уже сказанное, без прежнего энтузиазма и не останавливаясь на деталях, а они расспрашивали меня обо всем в мельчайших подробностях. Мама даже чуть-чуть прикрывала глаза, а папа глядел в пространство, как будто они старались представить себе все то, что я им рассказываю, о чем бы ни шла речь.

А дедушка слушает все, что я говорю, стоит только к нему подойти, и не горбится. Я сам встаю на цыпочки, если мне хочется сообщить ему что-то особенно важное, и добавляю «слышишь?», а он сердится:

– Конечно, слышу! Как мне тебя не слышать?

Не так давно

Когда дедушка стал приходить меня встречать, он все время мне что-то рассказывал. Мы долго шли домой. Нам все вокруг хотелось разглядеть, особенно деревья.

– Гляди, какой широченный ствол! Иди сюда, прикоснись к нему.

И мы останавливались возле дерева на бульваре Ронда-де-Сант-Антони, чтобы к нему прикоснуться.

– Это старое дерево, даже старше меня.

– Ты вовсе не старый!

Так мы обнаружили отверстие в стволе одного из платанов на бульваре Ронда, обойдя дерево со всех сторон.

– Гляди-ка, Жан, оно размером с твою голову!

И дедушка сделал вид, что лезет в дупло, и я крепко ухватил его за рукав, чтобы удержать.

– Вылезай, вылезай, деда!

Прикоснуться к деревьям

Сперва я не мог свыкнуться с тем, что к деревьям можно прикасаться, что дедушка останавливается, чтобы их погладить, чтобы и я прикоснулся к ним.

– Вы что тут стоите как вкопанные? – как-то спросил нас в шутку Мойсес.

– Здравствуйте, я мама Мойсеса, меня зовут Мелисса. Так, значит, Жан – ваш внук?

– Да-да, очень приятно: Жоан. А древесная тень, как я только что говорил Жану, может спасти человеку жизнь.

– Ничего себе! – Мойсес немедленно пристроился к нам поближе в тени платана на бульваре и завороженно уставился на дедушку.

А тот, как древний сказитель, поведал нам о том, как в детстве одно дерево спасало его от полуденного солнца и было ему укрытием, тайником и верным другом.

– Верным другом? – вскричали мы оба, а мама Мойсеса растроганно улыбнулась.

– Оно хранило все мои тайны.

– Где? – удивился Мойсес.

– Как? – изумился я.

У нас это вырвалось одновременно. Дедушка взглянул на часы и уже обычным голосом сказал, что пора домой. На прощание он трепетно провел ладонью по стволу платана, и мы с Мойсесом попрощались с деревом точно так же.

Впервые

В тот день, когда дедушка впервые пришел за мной в школу, время тянулось бесконечно, и пять часов все никак не наступало. Мне казалось, что часы в нашем классе остановились, и я думал: «Вот придет дедушка и починит их!», но тут же понимал, что до пяти он прийти никак не может. На последнем уроке – это был урок природоведения – я сидел как на иголках, не сводя глаз с минутной стрелки, тик-так, тик-так. И когда в пять часов прозвенел звонок с урока – дзыыыынь, – я вскочил от неожиданности со стула и больно прикусил губу.

– Жан, интересно, в каких облаках ты витал сегодня весь урок…

Я поглядел на учительницу, мысленно прося у нее прощения, и, глотая кровь, вышел из класса.

– Что ж ты натворил, шалопай! – Дедушка отвел меня к фонтанчику в школьном дворе, чтобы я прополоскал рот, и я намочил воротник рубашки. Тут он погладил меня по голове, ероша волосы, и мне вспомнилось, что к пяти часам у меня просыпается волчий аппетит.

Аппетит

– Как мне всегда хотелось есть, когда я был маленький!

Дедушка глядит, как я ем бутерброд. Мне кажется, с каждым кусочком он молодеет лет на десять; в его зрачках отражается юность.

Я не сомневаюсь, что когда-нибудь вспомню о том, как ел бутерброд с хлебом и сыром, в котором еще остался солоноватый привкус крови из разбитой губы. Я принесу полдник внуку и на глазах у него помолодею.

Я расскажу ему о дереве своего детства: о платане с бульвара Ронда, я уже так решил, потому что беспрестанно думаю о нем с тех пор, как мы обнаружили дупло и дедушка пытался просунуть в него голову: я уверен, что это отверстие в сухом стволе мне пригодится для того, чтобы хранить в нем тайны, которыми я потом поделюсь с внуком.

Не нужно ничего искать

– Куда ты помчался?

Дедушка за мной не успевает. Сегодня я иду так быстро, как мама с папой, когда они все еще погружены мыслями в работу.

– Сегодня ты ничего не замечаешь.

– Я и так прекрасно помню дорогу!

– Ошибаешься.

Он замирает и оглядывается вокруг. Потом подходит к платану. Разглядывает корни, ствол и поднимает взгляд все выше и выше, до самого предела запрокидывая голову.

Тогда я тоже запрокидываю голову, но ничего особенного не замечаю. Он все стоит, не шевелясь, и в конце концов я дергаю его за руку:

– Дедушка, что ты там нашел?

– Просто хотел посмотреть. Не нужно ничего искать.

По выражению его лица я понимаю, что эти слова я должен сохранить в памяти и что не стоит ничего больше говорить, лишь запрокинуть голову ввысь и ждать: ведь здесь и сейчас зарождается воспоминание.

Дома

Когда мы пришли домой в тот день, когда дедушка впервые пришел за мной в школу, на кухне горел свет. Я решил, что это мама пораньше вернулась с работы, но это была бабушка.

– Что ты готовишь?

– Ужин, королевич.

– Так рано? Ведь еще только полпятого.

– Есть блюда, которые наспех не приготовишь.

С того самого дня мы готовим к ужину большие ложки и тарелки для супа. Блюдам бабушкиной кухни нужно время, то время, которое показывают часы, которые чинит дедушка.

– Бабушкины блюда медленно готовятся, да быстро едятся!

Папа съел все без остатка, так что тарелка почти сияла, а мама водила ложкой вверх-вниз, рисовала веточки из овощей и смотрела на них невидящим взглядом, и я подумал, что дедушка прав, иногда не нужно ничего искать.

Хлеб

– А как же хлеб? – спросил дедушка, доев чечевичную похлебку.

Вот что еще изменилось с тех пор, как дедушка с бабушкой переехали к нам жить: появились не только большие ложки и тарелки для супа, но еще и хлеб.

На следующий день, вдоволь насмотревшись на деревья, мы зашли в булочную. А несколько дней спустя пекарь уже подшучивал над дедушкой, и они похлопывали друг друга по плечу, вместе смеясь над шутками.

– Что ж ты мне не сказал, Жан, что в пекарне возле вашего дома работает такой славный парень?

– Да я и не знал…

Не знаю, как это дедушке удается вести беседу с кем угодно, как будто они всю жизнь знакомы, и все тут же хотят с ним дружить и слушать его рассказы о часовых механизмах, деревьях и старых неторопливых временах.

Апельсины

На десерт мама поставила на середину стола вазу с фруктами, и дедушка взял апельсин. Он надрезал кожуру ножом в нескольких местах и очистил ее пальцами.

И вот уже это был не апельсин вовсе, а часы. Дедушкины руки орудовали так ловко, такими уверенными, с точностью рассчитанными движениями, что казалось, спелый плод вот-вот затикает.

– Хочешь? – И он протянул мне дольку оранжевыми от сока пальцами.

Теперь я знаю, что апельсины становятся гораздо вкуснее, если их чистит часовых дел мастер.

Загрузка...