Кухня в Городе разнообразна, как и на любой планете: в Городе, несмотря на урбанизацию, почти 65 процентов суши, так же много климатических поясов, как и на других планетах, так что здесь найдется превосходная еда для холодной погоды (автор нижайше рекомендует обернутые вокруг зимних овощей тонкие ломтики оковалка малого лося в «Затерянном саду» на плазе Север-Четыре – если вас не пугает дальняя дорога!). Тем не менее классическая кухня Города – это яства дворцового комплекса: субтропические, сосредоточенные на широком разнообразии цветов и водных растений, характерных для прославленной архитектуры дворца. Начните день с жареных бутонов лилий, в чьих лепестках прячется свежий козий сыр, – они найдутся почти у каждого уличного торговца, и лучше брать погорячее, – а затем приступайте к кулинарному туру по множеству известных на весь космос ресторанов плазы Центр-Девять…
[…] в следующий пятилетний период ожидаем способности выдать вплоть до пятисот разрешений на деторождение без последующего перемещения ввиду высокой эффективности урожая последней модификации риса при нулевой гравитации. В первую очередь иметь детей разрешается лицам, которые больше десяти лет находятся в списке зарегистрированных генетических родословных; затем – на усмотрение советника по шахтерам ради появления детей, которые с высокой вероятностью получат высокие оценки по способностям для имаго-линий по горной добыче и инженерии…
Искандр утром не вернулся.
Махит проснулась с такой же пустой головой, с которой засыпала. Она чувствовала внутри себя гулкую пещеру, ощущала стеклянную хрупкость, словно при похмелье в начальной стадии. Подняла перед собой руки. Не тряслись. Касалась кончиками пальцев кончика большого в разном ритме: так же просто, как всегда. Если она и пострадала от неврологической травмы – если ее имаго-аппарат полетел необратимо и выжег нейронные связи, которые должны были навечно высечь в ее разуме Искандра, сделать одного человека из двоих, – в подобной элементарной зарядке это не проявлялось. Наверняка она сможет пройти и по прямой линии. Но какой смысл?
На Лселе уже было бы поздно волноваться и бежать к психотерапевту по интеграции. Каскадный сбой в морге, отключения, эмоциональные всплески и потом молчание – настолько неудачно интеграция имаго на ее памяти не проходила ни разу. На Лселе ей бы пришлось лечь в лазарет на медицинскую палубу. А она сейчас сидела на кровати Искандра посреди Тейкскалаана и бесилась, что его нет рядом. И если у нее и есть какой-то неврологический сбой, то не видно симптомов, которые бы заметил тейкскалаанский медицинский работник, даже если бы захотелось обращаться за помощью.
В спальне Искандра были узкие и высокие окна, три в ряд, и в них широкими лучами проливалось рассветное солнце. В лучах виднелись парящие точки, невесомо танцевали – возможно, у нее все-таки есть неврологические симптомы или какая-нибудь окулярная мигрень.
Она встала, прошла (по прямой линии, просто для проверки) и провела по ним рукой. «Пыль. Это пылинки». В Жемчужине Мира нет нужды в очистителях воздуха. А еще тут есть небо и растения. Прямо как на других планетах, где она бывала в кратких визитах. Что за глупые переживания. Просто все вокруг чужое, а ей настолько одиноко, что начались полеты параноической фантазии.
Три месяца – для кого угодно слишком короткий срок, чтобы интегрироваться как следует. Ей с Искандром положен год – чтобы врасти друг в друга, чтобы она впитала все, что он знает, а он растворился из голоса в разуме до инстинктивного второго мнения. Положены медитации, сеансы психотерапии и медосмотры, а здесь, куда она всегда стремилась попасть больше всего, ничего подобного нет.
«Искандр, – подумала она. – Твой предшественник втянул тебя, меня и всю станцию в такие неприятности, которых никто из нас не заслуживает, и ведь тебе бы это понравилось, ты был бы в восторге от этого бардака, так твою же мать, куда ты запропастился?»
Ничего.
Махит ударила ладонью по простенку между окнами – до боли.
– Ты в порядке? – спросила Три Саргасс.
Махит развернулась. К косяку прислонилась Три Саргасс, уже безукоризненно одетая, словно и не снимала костюм всю прошедшую ночь.
– Насколько на тейкскалаанском широко понятие «ты»? – спросила Махит, потирая ладонь. Наверняка останется синяк.
– С грамматической точки зрения или экзистенциальной? – спросила в ответ Три Саргасс. – Одевайтесь, госпожа посол, сегодня нас ждет столько встреч. Нашла я тебе Пятнадцать Двигателя – бывшего посредника твоего предшественника – и уже договорилась о позднем завтраке в Центральном Городе. И ты не поверишь, что есть на него в досье у Информации. Если захочешь потрепать ему нервы, спроси о «щедрых взносах» в благотворительные организации, которые подозреваются в поддержке того неприятного восстания на Одилии.
– Ты вообще спишь? – сухо поинтересовалась Махит. – С грамматической или экзистенциальной точки зрения, как угодно.
– Иногда, в обоих случаях, – сказала Три Саргасс и пропала во внешней комнате так же плавно, как пришла, оставляя Махит вспоминать то немногое, что она знает об Одилии: там прошел какой-то мелкий мятеж, но в версии тейкскалаанских новостей, доходивших до Лсела, это замалчивалось, как обычно и случалось. Одилия находилась на Западной Дуге – одна из последних систем, аннексированных Тейкскалааном в начале правления Шесть Пути, когда он в первую очередь был императором-завоевателем, капитаном корабля. Из-за чего начался бунт, Махит не знала. Но раз на Пятнадцать Двигателя можно надавить с помощью политики, у нее будет преимущество – если понадобится.
А Три Саргасс, значит, всерьез настроилась приносить пользу.
Махит оделась в самые нейтрально-серые оттенки станционников – штаны, блузку и короткий пиджак, которые считались бы в Городе неуместными только потому, что они не тейкскалаанские, то есть не «очень заметные, но без эпатажа», – и все это время гадала, доживет ли до того, чтобы ей пошили одежду в имперском стиле. Во второй комнате обнаружила, что Три Саргасс уже заказала плошки с какой-то желтой кашей, напоминающей крем.
– Не отравлено, обещаю, – сказала она, проглатывая целую ложку. – Пасту обрабатывают шестнадцать часов.
Махит приняла плошку без особого трепета.
– Я верю, что ты не собираешься убить меня намеренно – пусть и только из-за своих тщеславных личных амбиций, – ответила она. Три Саргасс возмущенно фыркнула через нос. – А что бы случилось, если бы пасту не обрабатывали?
– Цианид, – бодро сказала Три Саргасс. – Природный антипитательный фактор в клубнях. Но вкусно. Попробуй.
Махит попробовала. Какой смысл отказываться. Здесь нет безопасности; если только разная степень опасности. Она чувствовала себя на воле волн – и это еще до риска отравления цианидом. Каша была слегка горьковатой, насыщенной и вкусной. Доедая, она даже облизала ложку.
Из дворцового комплекса они выезжали на метро. Туда Три Саргасс повела на четыре этажа вниз и через площадь, бурлящую от чиновников нижнего эшелона, в палево-кремовой одежде без патрицианских красных оттенков.
– Тлакслаи, – пояснила Три Саргасс, – счетоводы. Они всегда перемещаются толпами. – Затем они спустились на станцию, с которой можно выехать из дворцового комплекса в сам Город. Все стены на входе в метро заклеили плакатами, как показалось Махит, политического содержания: военный флаг Тейкскалаана – веер из копий на фоне звездного неба, – только в ярко-красных оттенках, и копья составляли глиф в стиле граффити, причем Махит пришлось вглядеться, чтобы его расшифровать. Возможно, это слово «гниль», но она сомневалась. В «гнили» меньше шести линий.
– Их уже снимут ко времени, когда мы вернемся, – сказала Три Саргасс, потянув Махит за рукав, чтобы направить вниз по лестнице. – Кто-нибудь вызовет уборщиков. Опять.
– Не твоя любимая… политическая партия? – предположила Махит.
– Я, – ответила Три Саргасс, – бесстрастный наблюдатель из министерства информации и не имею никакого мнения о тех, кто рад развешивать антиимперские плакаты в общественных местах, но не участвует в местном самоуправлении или не сдает экзамены, чтобы поступить на госслужбу.
– Здесь это распространено?
– Это всегда распространено; меняются только плакаты, – сказала Три Саргасс. – Уже хорошо, что эти не голографические – не приходится проходить сквозь.
Внизу лестницы находилась гладкая платформа со стенами, украшенными мозаикой – где та проглядывала из-за плакатов – с розами сотен оттенков, от белого до золотого и ярко-розового.
– Это станция «Дворец-Восток», – объясняла Три Саргасс. – В дворцовом комплексе всего шесть станций – по всем сторонам света, если смотреть в плоской развертке. – Она показала на карту метро, где дворцовый комплекс был представлен в виде шестиконечной звезды. – Это больше из символических соображений, чем из практических: например, на «Дворце-Земля» сходят в имперские апартаменты, а согласно космологии, они должны находиться на «Дворце-Небе».
– А что на «Дворце-Небе»? – спросила Махит. Вагон прибывшего поезда был по-спартански простым, как и космопорт, со множеством тейкскалаанцев во всем белом. Большинство как будто сошли с картин и фотографий – смуглые и низкие, с широкими скулами и широкой грудью, – но встречались люди всех национальностей, со всех планетных систем. Махит даже показалось, что она заметила мутанта из невесомости – словно всего состоящего из длинных конечностей, с сопутствующей бледностью, рыжими волосами и экзоскелетом, чтобы иметь возможность стоять вертикально при планетарной гравитации. Но одевались все пассажиры одинаково, не считая цветов на кремовых рукавах, отмечавших их ветвь госслужбы. Все – работники дворца, Города. Все – тейкскалаанцы больше, чем она может надеяться стать, сколько бы стихов ни заучила. Она взялась за металлический поручень, когда поезд начал движение – сперва помчался через темный туннель, а потом выбрался на улицу, на надземные пути. За окнами проносился Город, здания сливались.
– Архивы, министерство войны, цензурное ведомство империи, – отвечала на прошлый вопрос Три Саргасс.
– С космологической точки зрения не сказать, что это неправильно.
– Какое у тебя странное мнение о том, что мы шлем во вселенную, – сказала Три Саргасс.
– Литература, завоевания и все запрещенное. Что не так?
Двери с шипением раздвинулись; вышла половина тейкскалаанцев. Вместо них зашли более красочно одетые люди; несколько детей. Самые младшие беззастенчиво глазели на Махит, а их сопровождающие – родители, клон-роды или воспитатели из яслей, трудно сказать – не старались их одергивать. Все встали подальше от Махит и Три Саргасс, несмотря на многолюдность, и Махит задумалась насчет табу на прикосновения, насчет ксенофобии. Когда здесь был Искандр – когда здесь был имаго-Искандр, то есть пятнадцать лет назад, – очевидного нежелания физического контакта с иностранцами еще не существовало, как не существовало в любом тейкскалаанском культурном контексте, известном ей.
Перемены в отношении к чужакам указывали на неуверенность в себе; это она знала из самого базового обучения психологической реакции, которое проходят все граждане Лсела во время тестирования способностей. В Городе что-то изменилось – и она не знала что.
– Мы сели на линии «Дворец-Восток» и направляемся на плазу Центр-Девять, – сказала Три Саргасс, пожимая плечами, словно отвечая на какой-то вопрос Махит, и показала на пересекающиеся линии подземки на настенной карте. Метро покрывало Город кружевами, как кристаллы льда покрывают оконное стекло: фракталы множества линий, невозможная сложность. И все же тейкскалаанцы пользовались метро без хлопот и труда; на платформе стояли точно настроенные часы для отсчета времени прибытия – причем часы не врали.
Людей на плазе Центр-Девять было больше, чем Махит когда-либо видела в одном месте. Стоило подумать, что она поняла масштаб Жемчужины Мира, как тут она осознавала, что ошибалась. Сравнить со Лселом никак не получалось. Лсел – крупнейшая из десяти станций – мог принять самое большее тридцать тысяч обитателей. Сейчас по одной только этой площади ходило вчетверо больше тейкскалаанцев – и ходило произвольно, не подчиняясь коридорным разметкам или сменяющейся силе гравитационного поля, куда пожелают. Если в их движении и был какой-то организующий принцип, то скорее откуда-то из области гидродинамики, а та никогда не входила в область знаний Махит.
Из Три Саргасс получился образцовый экскурсовод. Она держалась слева от Махит – достаточно близко, чтобы ни одному любопытному тейкскалаанцу не пришло в голову донимать варвара-иностранца несвоевременными вопросами, но и достаточно далеко, чтобы не вторгаться в личное пространство Махит. Показывая архитектурные достопримечательности и места, представляющие исторический интерес, она иногда забывалась и машинально ударялась в многослоговые строфы. Махит завидовала ее беглому владению отсылками.
От центра плазы распускались сияющая сталь, золото и стекло зданий, словно лепестки цветка, раскрывая наверху полыхание ярко-голубого неба. Махит попросила Три Саргасс задержаться прямо посередине, чтобы отклониться всем телом и просто посмотреть. Небесный свод – головокружительный, бездонный – он как будто кружился. Она стоит в центре мира, и…
… ее рука кровоточит ярко-красным в золотое солнце ритуальной чаши (его рука, не ее – рука Искандра), небо такой же формы, на своде мерцает множество звезд, когда он смотрит через взрыв лепестков, что служит крышей храма солнца, и в колкость и бешеное кружение неба произносит: «Теперь мы поклялись служить делу, ты и я – твоя кровь и моя…»
Махит моргнула, и проблеск пропал. Спина уже затекла, так что она выпрямилась. Три Саргасс улыбалась.
– Да у тебя солнечный шок, – сказала она.
(имаго-шок)
– Надо отвести тебя в храм, чтобы жрецы сбрызнули тебя кровью и золотом. Ты что, никогда не была на планете?
Махит сглотнула. В горле пересохло, и она все еще чувствовала медный запах крови из прошлого – мысленное послевкусие.
– Ни на одной планете, где я была, нет неба такого цвета, – выдавила она. – Нам разве не надо торопиться на встречу? Из-за отлучек к духовенству мы точно опоздаем.
Три Саргасс выразительно пожала плечами.
– Храмы солнца никуда не денутся. Службы идут каждый час. Чаще, если ты отправляешься из Города или вступаешь в армию и поэтому хочешь укрепить удачу и заручиться благоволением звезд. Но ресторан – прямо там, если тебя не затруднит сойти с середины Центра-Девять, – она показала вытянутой рукой.
Ресторан, о котором шла речь, был открытым и светлым, на каждом белокаменном столике в качестве украшения поблескивали мелкие тарелки с водой, где плавали голубые цветы со множеством лепестков. Махит это показалось ужасно расточительным, но она подозревала, что Три Саргасс даже не задумывается о таком количестве без толку простаивающей воды.
Пятнадцать Двигатель ожидал за угловым столиком. Средних лет, широкие плечи над солидным брюшком, седые волосы цвета стали зачесаны с аристократичного низкого лба и завязаны в хвост, скрепленный металлическим кольцом. Облачная привязка была такой же, какой она ее вспомнила – какой ее вспомнил Искандр: несоразмерное бронзовое сооружение, прятавшее левую глазницу от скулы до лба. Когда Три Саргасс всего лишь назвала его имя, она уловила эхо после только что закончившейся мощной вспышки эмоций: отдаленная теплота, отдаленная досада. Но затененные, полузабытые. Возможно, и вовсе ничего не почувствовалось. Призрачная память, а не полезные ощущения от имаго.
Махит осознала, что представляла себе Пятнадцать Двигателя моложе – всего лет на пять-десять старше нее. Но он служил культурным посредником Искандра, когда тот только прибыл двадцать лет назад, причем совсем недолго: может, ее имаго и молодой, но имаго сам устарел на пятнадцать лет, и все, что знает о нем Пятнадцать Двигатель, соответственно, устарело.
Тем не менее Махит подняла ладони для приветствия. Соприкосновение пальцев как током ударило – будто она чувствовала все нервы в руках, эхо от случаев, когда это движение повторял Искандр. Почти словно он вернулся.
Опустив ладони, Пятнадцать Двигатель осмотрел ее и насмешливо произнес:
– О звезды, Искандр, она же в четыре раза младше тебя. Как тебе ощущения?
– Так и знала! – сказала Три Саргасс, пихнув Махит в плечо. – У тебя такой же аппарат и, естественно, у тебя в голове мозг предшественника…
– Цыц, – сказала Махит и села. Села точно так же, как садилась в восемнадцать лет: неловко, по-девчачьи, не находя место слишком длинным рукам, и увидела, как обнадеженное выражение Пятнадцать Двигателя сменилось опаской.
– Искандр мог несколько преувеличить масштаб переноса личности, – сказала она отрывисто.
– Но ты же там?…
– Сейчас нет, – ответила Махит и понадеялась, что Три Саргасс примет это за задуманное действие имаго-механизма, а не за критическую ошибку. – К тому же мне очень интересно услышать, что мой предшественник так несдержанно делился информацией о закрытой технологии.
– Как вижу, вашей посреднице понадобилось приблизительно тридцать шесть часов, чтобы вытянуть те же сведения из вас.
– Смягчающие обстоятельства, патриций, учитывая, что Искандр мертв.
– Неужели, – бросил Пятнадцать Двигатель сухо.
– Человек, которого вы знали, – да.
– Тогда мне незачем с вами беседовать, – ответил Пятнадцать Двигатель. – Добрую часть двадцати лет я нахожусь вне межзвездной политики. Больше десяти лет назад я ушел в отставку из министерства информации. Живу тихо и занимаюсь собственной работой вдали от перипетий центрального правительства. – Он собрался встать, отодвинулся на кресле от стола. Тарелка с цветами затряслась; вода плеснула за край и побежала по камню, чтобы капнуть на пол ресторана.
Завороженная таким транжирством, Махит только успела сказать: «Похоже, он вам доверял», – пытаясь хоть как-то спасти встречу, но Пятнадцать Двигатель ловко отступил на шаг, чтобы не угодить в лужу, – и тут мир полыхнул белым и заревел.
Она лежала на полу, мокрой щекой в пролитой воде. В воздухе клубились густой едкий дым и крики на тейкскалаанском. Ей на бедро упала часть стола – или часть стены, тяжелый обездвиживающий мрамор, – и, стоило шевельнуться, Махит прибило к полу гвоздем сияющей боли. Поле зрения было частично закрыто – перед глазами торчали ножки кресел и обломки, – но все, что было видно, пылало.
Она знала тейкскалаанское слово «взрыв» – основа военной поэзии, обычно приукрашенное эпитетами типа «потрясающий» или «огнецветный», – но теперь, экстраполируя из криков, узнала и слово «бомба». Короткое. Можно кричать очень громко. Это она поняла, потому что именно его кричали люди, когда не кричали «помогите».
Три Саргасс нигде не было видно.
На лицо что-то капало – мокрое, как разлитая вода, но с другой стороны. Капало, собралось и пролилось из впадинки виска по щеке и глазу, и было красным, было кровью. Махит повернула голову, выгнула шею. Кровь свернула вниз, в рот, и она сжала губы.
Кровь текла от Пятнадцать Двигателя, упавшего обратно в кресло: его рубашку – его торс – разорвало, горло испещрило шрапнелью. Лицо – девственно-чистое, глаза – открытые, остекленевшие. Должно быть, бомба находилась близко. Справа от него, видела она по углу попадания осколков.
«Искандр, прости», – подумала она. Может, ей и не нравился Пятнадцать Двигатель – а всего мгновение назад он начал не нравиться очень остро и сильно, – это все же человек Искандра. И она была в достаточной степени Искандром, чтобы ощутить чужую скорбь. Упущенную возможность. Утрату того, что не смогла защитить.
Перед носом появились колени в прокопченных кремовых штанах, а затем Три Саргасс уже стирала руками кровь с ее лица.
– Мне правда хотелось бы, чтобы ты осталась жива, – сказала Три Саргасс. Махит с трудом слышала из-за криков, и даже крики заглушались растущим электрическим гулом, словно ионизировался сам воздух.
– Тебе повезло, – сказала Махит. Голос подчинялся. Челюсти слушались. Теперь в рот попала кровь, несмотря на все старания Три Саргасс.
– Отлично, – сказала Три Саргасс. – Прекрасно! Сообщать о твоей смерти императору было бы очень стыдно и наверняка прикончило бы мою карьеру, а еще, кажется, я бы и сама расстроилась… ты же не умрешь, если я уберу этот кусок стены, я ведь не икспланатль, я ничего не понимаю в неритуальном кровопускании, только что нельзя выдергивать стрелы из вен, да и то видела в очень плохой театральной адаптации «Тайной истории императоров»…
– Три Саргасс, у тебя истерика.
– Да, – сказала Три Саргасс, – знаю, – и отпихнула то, что прижимало Махит к земле. Облегчение стало новой болью. Гул забирался все выше, воздух между Три Саргассю и ею самой начал заплывать бледным и ужасающим голубым цветом, словно на глазах смеркалось. Мраморный пол ресторана покрылся рисунком тревожных микросхем – все синие, все сияющие, окрашивали воздух светом. Махит вспомнились утечки из ядерного реактора – как они сверкали синим, прожаривая плоть; вспомнилось то, что она читала о молниях с небес. Если воздух правда ионизирован, им уже конец. Она с трудом поднялась на локти, дернулась к руке Три Саргасс, схватилась, смогла сесть.
– Что случилось с воздухом?
– Взорвалась бомба, – сказала Три Саргасс. – Ресторан горит – что, по-твоему, еще могло случиться с воздухом?
– Он синий!
– Это Город замечает…
Часть крыши ресторана содрогнулась и рухнула, оглушительно громко. Три Саргасс и Махит одновременно пригнулись, прижались друг к другу.
– Отсюда нужно выбираться, – сказала Махит. – Вдруг это не единственная бомба, – слово легко срывалось с губ. Интересно, произносил ли его Искандр.
Три Саргасс подтянула ее на ноги.
– С тобой это уже происходило?
– Нет! – ответила Махит. – Никогда.
На Лселе бомба в последний раз взрывалась еще до ее рождения. Взрывом террористы – они себя звали революционерами, но были просто террористами – впустили на станцию вакуум. Впоследствии их изгнали в космос и отключили все их линии имаго: вместе с самым старшим было утеряно инженерное знание тринадцати поколений. Станция не сохраняла тех, кто готов раскрыть невинных космосу. Если этим затронута вся имаго-линия, ее уже не стоит оставлять.
На планете все иначе. Синим воздухом можно было дышать, хоть он и провонял дымом. Три Саргасс поддерживала ее за локоть, пока они выходили на плазу Центр-Девять, где небо было все того же невозможного цвета, словно ничего не случилось. По площади к безопасности других зданий или к темному убежищу метро струился поток тейкскалаанцев.
– Может быть, – спросила Три Саргасс, – бомбу принес Пятнадцать Двигатель? Ты не видела…
– Он погиб, – перебила Махит. – Ты хочешь сказать, он был каким-то… пожертвовал собой?
– Неудачно, если так. Ты ведь жива. Как и я. И ничто в досье Пятнадцать Двигателя – даже в связи с Одилией – не предполагает, что он сотрудничает с террористами, смертниками или теми активистами, которым явно мало одних плакатов…
– Какой смысл убивать нас? Он хотел со мной поговорить – ну, с Искандром, – и это ты его приглашала на завтрак.
– Я просто пытаюсь разобраться, насколько превратно я поняла ситуацию, – ответила Три Саргасс, – и оценить, насколько для тебя велика опасность, – или тебе просто ужасно не повезло, – или кто-то начинает очередную серию взрывов…
– Очередную? – переспросила Махит, но вместо ответа Три Саргасс остановилась. Застыла, ее рука на локте удержала Махит.
Перед ними раскладывался центр площади. То, что ранее Махит принимала за плитку и инкрустацию из металла, оказалось какой-то арматурой, которая поднималась из земли и загоняла толпу в стены из золота и стекла, потрескивающие все от того же синего света. Когда стены надвинулись, прижимая Махит и Три Саргасс к небольшой кучке черных от дыма и шокированных тейкскалаанцев, стало видно бегущие по прозрачной ограде слова. Написанные теми же графическими глифами, что и уличные знаки, и карты метро. Катрены – снова и снова повторяющиеся четыре строки. «Спокойствие и терпение дают безопасность, – прочитала Махит, – Жемчужина Мира сохраняет сама себя».
– Не трогай Город, – сказала Три Саргасс. – Он нас охраняет, пока не прибудут Солнечные. Это полиция императора, – уголки ее губ поползли вниз. – Город не должен удерживать меня – я патрицианка, – но, наверное, он еще не заметил.
Махит не сдвинулась с места. По стенам ползли золотые стихи и синий переливающий свет.
– Что будет с теми, кто не умеет читать? – спросила она.
– Все граждане умеют читать, Махит, – ответила Три Саргасс так, словно она сказала что-то невразумительное. Подняла руку к облачной привязке на левом глазу, постучала по оправе, настроила. Прозрачный пластик, закрывавший глазницу, осветился красным, серым и золотым, словно вторя патрицианским цветам на рукавах.
– Погоди, – сказала она. – Это должно помочь.
Она протолкалась из толпы. Махит следовала за ней. Идти было больно – ноющая боль расползалась от бедра по низу живота. Три Саргасс подошла прямо к выдвинувшейся части площади, встала в каких-то дюймах от стекла и произнесла:
– Три Саргасс, патрицианка второго класса, асекрета. Город: подтверди удостоверение министерства информации.
По небольшому участку стеклянной стены и облачной привязке побежали слова, отражая друг друга. Разговаривая, три Саргасс что-то неслышно пробормотала – Махит показалось, набор цифр, но толком не расслышала, – и тогда на стекле напечаталось слово, которое она могла разглядеть.
«Разрешено», – было сказано там. Три Саргасс протянула руку и сделала именно то, что просила не делать Махит: коснулась стены, словно ожидала, что та перед ней раскроется, как дверь. Жест был небрежный, инстинктивно бесстрашный, так что Махит даже не поняла, почему Три Саргасс издала такой звук, будто ее ударили, и завалилась назад с оцепеневшими руками. Ее вытянутые пальцы соединялись с Городом линией синего пламени.
Махит поймала ее. Она была такая маленькая. Все тейкскалаанцы маленькие, но Три Саргасс вообще ростом с подростка-станционника, едва доходила Махит до ключицы, и абсурдно легкая для человека в таком количестве одежды. Махит села на землю. Три Саргасс осталась у нее на коленях, ошарашенная, с закатившимися глазами, дышала страшными толчками. Толпа подалась назад от них обеих.
Город по-прежнему говорил «Разрешено» – там, где не появилась дверь. Махит посетила яркая и ужасающая фантазия, будто весь искусственный интеллект, поддерживающий жизнь Жемчужины Мира – все ее канализации, лифты и кодовые замки, – запрограммирован тем, кого Искандр оскорбил настолько, что тот поклялся убить ее и всех, кому не повезло быть ее знакомыми. Идея выглядела абсурдной: она всего один человек, хоть и унаследовала все планы Искандра, а в Городе еще столько тейкскалаанцев, которые могут стать случайными жертвами. Столько граждан. Многовато настоящих людей, чтобы империя пожертвовала ими всеми из-за одной варварки. И все же вот она – заточена в стеклянной тюрьме, а ее культурную посредницу ударили током за самое обычное действие. Абсурд казался даже слишком логичным вариантом, когда так много и так быстро идет под откос.
– У вас нет воды? Для нее? – спросила она, поднимая взгляд. Лица окружающих тейкскалаанцев не изменились: залитые слезами, обожженные или невредимые – никто не казался встревоженным; не так, как выглядел бы на их месте станционник. Ее собственное лицо стало маской, скомканной переживаниями. Вдруг она испугалась, что заговорила не на том языке; она сама уже не знала, на каком языке думает. На том, другом, или на всех сразу.
– Воды, – снова попросила она беспомощно.
Кто-то пожалел ее – или Три Саргасс, все еще обмякшую и ни на что не реагирующую; подошел и присел человек. Его толстая коса расплелась, пряди прилипли из-за пота ко лбу, на левом лацкане костюма был приколот большой и нелепый значок в виде бутоньерки с фиолетовыми цветами.
– Вот, – проговорил он громко и медленно, протягивая пластиковую бутылку, – вода.
Махит взяла.
– Я Махит Дзмаре, – сказала она. – Я посол… Я не понимаю, что происходит.
«Я совершенно одна».
Она отвернула крышечку, налила в пригоршню воды и замешкалась, не зная, плеснуть в лицо Три Саргасс или влить в губы. – Благодарю вас, сэр. Вы не могли бы известить дворец, что асекрета ранена? Попросить выслать… транспорт врачей, – было какое-то слово получше, но она не могла его вспомнить.
– Это асекрета? – переспросил мужчина. – Тогда подождите. Скоро прибудут Солнечные – их вызовет Город. Лучше пусть они о вас позаботятся.
Махит спросила себя, не значит ли это «добьют». Решила, что это не важно. Бежать она не собиралась. Бежать было некуда.
– Спасибо за воду, – сказала она.
– Откуда вы?
Махит подавила звук, который хотел стать смешком.
– Из космоса, – сказала она. – Со станции.
– Вот как, – сказал человек с бутоньеркой. – Мне жаль. Не переживайте. Никто не думает, что бомба взорвалась из-за вас. Здесь не такой район. – Он хотел было погладить ее по руке, но она отшатнулась.
– А из-за кого? – спросила она. Ответа она не ждала. Но он пожал плечами и все же сказал:
– Не все в Городе любят Город. – И снова поднялся, оставив ей бутылку воды.
«Не все в Городе любят Город. Не все в мире любят мир, для кого-то цивилизация не равнозначна известной вселенной – для кого-то с бомбой, кому плевать на случайные смерти…»
Вода закапала с пальцев в рот Три Саргасс; побежала по щеке, как кровь Пятнадцать Двигателя бежала по щеке Махит. Она не могла на это смотреть. Вернула бутылку так, словно возвращала нож, рукояткой вперед, стараясь не разлить. Три Саргасс тихо и гортанно простонала, и Махит решила, что это хорошо: она не умерла. Может, даже и не умрет.
В окружении тейкскалаанцев Махит чувствовала себя почти невидимой. Ни один из них не представлял, что ей следовало быть более Искандром или знать, как Искандр поступил бы или не поступил. Ни один, если только среди них нет подрывника, а тогда ей ничего не остается, только ждать.
Солнечные появились, как восход планеты в иллюминаторах станции: медленно, а потом все сразу, отдаленный намек на золото, мерцающее за загоном из умных стен Города и подползавшее все ближе и ближе, пока не стало взводом имперских солдат в сияющей нательной броне – образ из каждого тейкскалаанского эпоса, которые Махит так обожала в детстве, и каждого антиутопического романа станционников об ужасах надвигающейся империи. Перед ними стена, ударившая током Три Саргасс, опустилась, без следа погрузилась обратно в площадь, и Махит вспомнила, как человек с водой сказал, что «их вызовет Город».
Махит поднялась на ноги, взяв Три Саргасс под руку и поддерживая бедром. Голова ее откинулась назад, на плечо Махит. Ее руки чуть не поднялись, чтобы соприкоснуться кончиками пальцев, – машинальный жест, который показался Махит скорее инстинктивным или, если б это было возможно, вызванным имаго, а не родившимся в разуме самой Три Саргасс. Неврологическая марионетка.
Главный Солнечный ответил на этот недожест с идеальной и невозмутимой формальностью. Его лицо, как и лица всего отряда, пряталось за облачной привязкой от линии волос до подбородка – матовый и отражающий золотой щиток. Махит не могла разглядеть никаких черт – как, видимо, и было задумано.
– Вы Махит Дзмаре? – спросил Солнечный. Позади Махит пропали и тот, кто подал воду, и все остальные. Мельком ей пришло в голову, что это они злоумышленники, а теперь скрываются от представителей закона. «Не все в Городе…»
– Да, – ответила она. – Я посол Лсела. Моя посредница ранена, и я бы хотела вернуться в свои покои во дворце.
Если офицер и отреагировал – положительно или отрицательно, – Махит не поняла.
– От имени Тейкскалаанской империи, – сказал он, – мы сожалеем об угрозе здоровью, которой вы подверглись на нашей территории. Мы уверены, вы будете рады слышать, что по причинам и целям установки взрывного устройства начато расследование.
– Я очень рада, – сказала Махит, – но еще больше буду рада медицинской помощи и безопасному возвращению на свою дипломатическую территорию.
Солнечный продолжал так, будто Махит и слова не сказала.
– Ради вашей же безопасности, госпожа посол, мы просим вас пройти с нами под защиту Шести Раскинутых Ладоней, чтобы Один Молния – яотлек светозарного звездоподобного императора Шесть Пути – и министр войны Девять Тяга обеспечили вам надежную защиту.
Шесть Раскинутых Ладоней – это военное ведомство Тейкскалаана: пальцы, протянутые во всех направлениях, чтобы охватить известную вселенную и достать до самых далеких уголков. Само название уже стало архаичным; даже тейкскалаанцы в обиходе употребляли слово «флот» или именовали конкретный полк либо дивизию в честь их отличившегося яотлека – главнокомандующего объединением легионов. Из-за того, как выразился Солнечный, Махит показалось, будто ее формально арестовали; с соблюдением всех соответствующих процедур. Причем арестовал не просто Город и император, а министр войны.
Не арестовал – обеспечивает надежную защиту.
Сильно ли отличаются эти два оборота? Не очень, кто бы ее там ни арестовывал.
Она извлекла из жалкой каши, в которую расплылся разум после культурного шока, самое формальное обращение и понадеялась, что излучает напор и самообладание, которых сама в себе не чувствовала.
– Защита почтенного яотлека Один Молнии не есть дипломатическое пространство Лсела. Если я в опасности, то, не сомневаюсь, ко входу в мои покои можно просто поставить охрану.
– Мы уже не уверены, что подобных мер достаточно, – ответил Солнечный, – учитывая несчастный случай, постигший вашего предшественника. Вы пройдете с нами.
Махит почти не сомневалась, что это угроза.
– Или? – спросила она.
– Вы пройдете с нами, посол. Вашу посредницу, конечно, доставят в больницу, чтобы наладить облачную привязку после этого неудачного взаимодействия с Городом. Не извольте волноваться. – Солнечный сделал шаг вперед, и весь отряд повторил за ним, словно эхо. Их было десятеро – одного не отличить от другого. Махит не тронулась с места. Как же она жалела, что Три Саргасс не в сознании и не в себе, чтобы вывести их из этой ситуации: объяснить, кто такой этот Один Молния – мелкий военный бюрократ или политический игрок, – всегда ли Солнечные подчиняются министру войны или делают исключение в случае терактов в высококлассных ресторанах.
Сколько времени она растрачивала на сожаления из-за отсутствующих источников информации. А сожаления не помогут. Не знает она, и все тут. Знает только то, что под арест ей не хочется. Знает только то, что от тейкскалаанской армии не сбежать. Знает только, что если даже попытается, то придется бросить Три Саргасс, а пойти на это она была не готова.
Как еще им можно помешать?
– Боюсь, я не смогу пойти с вами. – Она пыталась отыграть время. Лишние секунды, чтобы вспомнить технический дипломатический лексикон, самые официальные обороты, а потом – чувствуя себя так, будто выходит из шлюза, сознательно не проверив уровень кислорода в скафандре, – попросить об убежище. – В силу существующей договоренности я вынуждена присутствовать сегодня днем на встрече с эзуазуакатом Девятнадцать Тесло, чей приход озаряет нас подобно блеску ножа. Уверена, она будет чрезвычайно недовольна, если я отправлюсь на встречу с многоуважаемым почтенным Один Молнией, не исполнив сперва свое обязательство перед ней. Трагическое происшествие в ресторане не должно встать на пути отлаженной работы вашего правительства и его переговоров с моим.
Она надеялась, что ничего не перепутала в этом проклятом эпитете.
– Один момент, госпожа посол, – ответил офицер и обернулся к остальным. Их щитки под золотистой отражающей поверхностью, прятавшей лица от обозрения, осветились синим, белым и красным, пока они общались по какому-то защищенному каналу.
К ней вернулся один из них. Не тот, который говорил раньше, Махит почти не сомневалась.
– Мы свяжемся с офисом эзуазуаката. Если проявите терпение.
– Я подожду, – ответила она. – Но была бы благодарна, если бы вы вызвали и карету «Неотложной помощи» для моей посредницы, – вот теперь нужное слово вспомнилось. Приятно знать, что годы дипломатической подготовки и зубрежки лексикона все-таки окупаются, когда надо, даже в случае, если она вся в саже и запекшейся крови. Теперь только оставалось надеяться, что она нужна Девятнадцать Тесло – вернее, что ей нужен Искандр, нужно то, что Искандр пообещал, – настолько, чтобы перечить приказу командира армии, которому подчиняется даже полиция Города.
Пожалуй, лучше не задумываться, не сама ли Девятнадцать Тесло организовала взрыв. Пока рано. По проблеме за раз.
Второй Солнечный скользнул обратно в их отряд. Махит тут же запуталась, кто из них кто, – она концентрировалась на том, чтобы стоять неподвижно, поддерживать Три Саргасс, хранить на лице одновременно бесстрастность и недовольство, вспоминая, как Искандр мог преобразить ее губы в испепеляющую ухмылку, полную имперского презрения, лишь чуть расширив ее глаза. Махит ждала и воображала себя неуязвимой, как Первый Император, вырвавшийся с родной планеты, или обожаемый Три Саргассю Одиннадцать Станок, философствующий среди инопланетян – а чем же еще она занимается? Прямо здесь. Прямо сейчас. Тянулись минуты. Солнечные переговаривались по лицевым щиткам. Три Саргасс издала почти нечленораздельное «что?» и ткнулась лицом в плечо Махит – это было почти что мило.
Первый Солнечный – или неотличимый от первого – подал сигнал остальным. Они рассеялись среди остатков толпы, тихо говорили, брали показания у очевидцев. Махит приняла это за добрый знак: грубой силой ее принуждать никто не собирается.
– «Неотложная помощь» вызвана, – сообщил Солнечный.
– Я дождусь ее перед тем, как исполнить обещание эзуазуакату.
Пауза; Махит представила немало раздраженное выражение Солнечного под щитком и была довольна собой.
– Можете ждать, – сказал офицер, – а потом мы лично сопроводим вас в офис эзуазуаката. В такое время неуместно пользоваться общественным транспортом. Более того, многие ветки метро закрыты, транспорт в этом секстанте остановлен на время расследования.
– Благодарю за то, что уделяете ваше личное время, – сказала Махит.
– У нас не бывает личного времени. Вы не доставляете неудобств.
То, что Солнечный ответил во множественном числе от первого лица, было необычно и слегка сбивало с толку. По грамматическим правилам вместо «нас» должно идти «меня» с притяжательным глаголом в единственном числе. Тут можно написать целую статью по лингвистике – чтобы девушки на станциях зачитывались в смену отбоя…
Не важно. Не до этого. Прибыла «Неотложная помощь» – гладкий серый пузырь со сверкающими белыми маячками и сиреной – повторяющейся пронзительной высокой нотой. Карета изрыгнула икспланатлей-медиков в алых плащах. Патологоанатома из подвала Юстиции среди них не было, чему Махит только радовалась. У нее аккуратно забрали Три Саргасс и успокоили насчет шансов на выздоровление. Городские электроразряды случаются то и дело, сказали они. Сейчас чаще, чем несколько лет назад. Это просто нейрошок, ошибка в прошивке, флуктуация в числах огромного алгоритмического ИИ, управлявшего автономными функциями Города.
– Вы готовы отправляться, госпожа посол? – спросил Солнечный.
Махит хотелось бы заранее передать Девятнадцать Тесло сообщение – что-нибудь в духе «еду с полицейским сопровождением, ужасно извиняюсь, надеюсь, вам нравятся политические неурядицы, а если не появлюсь, значит, меня похитили», – но не придумывалось, как бы это сделать.
– Не хотелось бы опоздать, – сказала она.