Памятная фантазия. Сборник рассказов - читать онлайн

Вечный сон

Дыхание было тихим и размеренным, полное долгожданного, столь приятного для сердца тишины. Лёгкий, едва уловимый звук каждого вздоха переминался интересным белым шумом, которых чёткий слух мог уловить чуть ли не в каждую минуту. Это произведение природы, слепленное из шелеста листьев в дальнем саду, шума бескрайнего океана там, куда еле добирается взгляд, стрекотание сверчков и кузнечиков в зарослях, пока над ними пролетают летучие мыши. Всё это и ещё много того, о чём цивилизация даже не подозревает, объединены в этот приятный белый шум. Именно это ощущал старец, сидя на удобном кресле, расположив на его ручках кисты со слегка взбухшими венами. Уже он не был столь силён, хоть ум был всё также отчётлив, пусть даже и перебивался лёгкими клубами туманности в силу возраста и усталости.

Массивная голова с седыми волосами и не столь пышной белой бородой облокачивалась на подставку для головы. Глаза постепенно моргали, но так, словно старались всё больше и больше запечатлеть окружающий мир одновременно желая скорее покрыть зрачки веками навсегда. Но эти серые глаза с причудливой радужкой охватывали дальние просторы красивого острова. Старец ныне находился в своей научно-исследовательской лаборатории, расположенная на большой высоте в горах, окружаемая пышной растительностью и вести о ином мире людей до него доходили только, когда он выходил в это крыло лаборатории, откуда виднелось поселение там – в низинах острова, откуда также можно попасть к порту, где ныне мирно спят корабли или только-только готовятся к отплытию. Всё вокруг находиться в мирном и глубоком сне, спит и пышный лес, разве что хищники вышли на охоту, о чём можно догадаться при виде небольших ярких точек, что бродят в чащах.

Эти красивые творения природы, вызывающие восхищение бродили по местам, где человек мог вряд ли как-то оказаться или пройти, но также и им было недоступно место, где обитал не только человек, но и следующая стадия его развития. Масштабная лаборатория, имеющая высокую ограду и охраняемая роботами, включала в себя и сад, а в середине комплекса находилось белое, большое футуристичное здание в два этажа с дополнительной верандой на крыше. Разумеется, имелись и дополнительные малые корпусы, постройки, что ещё больше улучшало общий вид комплекса, вместе с нестандартной формой здания, но центром композиции всё же оставалась белоснежная научно-исследовательская лаборатория. Это красивое и весьма причудливое здание выделяло для своего главного владельца не мало места, в частности второй этаж практически полностью был в его распоряжении. Так, находясь на подъёме в гору, в стороне, откуда здание смотрело к дальнему поселению спустя километры зарослей и лесов в низине острова, откуда начинались новые возвышенности, а уже затем по обе стороны от острова сотни и тысячи миль океана, имелся балкон, сообщённый с кабинетом учёного, где всё также продолжала работать техника, горела настольная лампа, хотя основной свет был отключён, а сам старый профессор продолжал сидеть в удобном и элегантном кресле.

Его взор устремлялся вперёд, а зрачок отдавал единственным бликом от мистического света естественного спутника планеты Земля, что был в этих просторах казалось даже единственным источником, неземным маяком. Всё было невероятно тихо и спокойно, что радовало душу и в другой момент старец бы давно отправился бы продолжать свою увлекательнейшую работу, но ныне у него постепенно не оставалось сил, что чем-то даже огорчало его. Но он не грустил, ибо рядом с ним, на его коленях находился источник его радости – искусственно созданный в биологическом отделении этой же лаборатории из крови профессора и ослепительно красивый щенок немецкой овчарки, коего учёный называл сыном, а тот – отцом.

Тихое ощущение приходило к человеку во время приближающегося заката

Сейчас это существо, облокотившись о грудь своего творца, что покрывала белая рубашка в синюю полоску, приподняло голову. В ответ на это старец прогладил того по голове и спине, с лёгкой улыбкой ощущая дыхание последнего.

– Подумать только, – тихим, слегка хриплым голосом говорил старец, – сколько всего я проделал, сколько всего создал, но ведь было время, когда я мог не спать несколько суток, а сегодня я уже дважды спал за одни сутки и смог закончить всего два документа, проанализировать только одну реакцию и начать монтаж одного видео, – на выходе проговорил старец, – и что обидно, я ничего не могу с этим поделать.

– Пап, – отзывался приятным голосом щенок, – я не думаю, что тебе стоит из-за этого переживать, мне кажется, что ты просто устал и тебе нужно отдохнуть, чтобы приступить к делам с новой силой.

– Кхе-кхе, – то ли кашлянув, то ли посмеявшись ответил старец, не переставая удивляться наивности ответа, – возможно, но знаешь, что я думаю, сынок?

– Гм?

– Вот бы была возможность остановить время, но тогда многие события не произошли бы быстрей, ведь что-то мы торопим и поэтому это не решение. Но тогда, вот бы можно было уснуть и уснуть на невероятно долго, чтобы сон стал реальностью, чтобы там было всё прекрасно и радостно, чтобы твои братья и сёстры вернулись, – вспоминая сказочные фантазии говорил старец, он припоминал прочие свои творения в виде дракона, единорога, мальчика и прочих, кои то ли были, то ли не были и только старец думал, что они есть, – все мы были вместе, я бы никогда не уставал и оставался с вами…

– Интересная мысль, – сказав это щенок, прикрыв рот лапой зевнул и сонно улыбнулся.

Увидевший это старец улыбнулся в ответ, также сонно пару раз моргнув, усталость одолевала с каждым разом.

– Кажется и ты устал за сегодня, – положив руку на плечи создания отвечал старец, когда тот кивнув, прильнул к своему отцу в ответ.

– Отдохни, пап, я ведь рядом с тобой, – заботливо и полусонно отвечал щенок.

– Гм, спасибо тебе, сынок, – отвечал старец, начиная тихо гладить.

Старик ещё больше облокотился на спинку кресла, поворачивая голову, что-то шепча или скорее напевая мирную колыбельную, служащая дивным напоминанием для обоих присутствующих. Этот небольших размеров щенок, имеющий колоссальную важность в лаборатории, отвечающий за её безопасность, руководящий целым рядом проектов, для своего отца всегда оставался его маленьким дивным творением, его сыном. Постепенно колыбельная переходила в тихие звуки, которые по истечению времени всё больше стихали. Старец уже закрыл глаза и сам постепенно погружался в глубокий сон, прерывисто дыша, но всё ещё чувствуя мирное, сонное дыхание сына и с этими ощущениями, слушая шелест листьев и сказочный белый шум он засыпал. Он погружался в мир, где он молод и силён, где все его идеи реализуются невероятно быстро, где он столько не мучился, где его родные живы, где он счастлив, невероятно счастлив. Так он засыпал, не желая просыпаться, уходя в дивный, чудный сон, где был он, его близкие, его любимые и конечно же его дорогие дети, среди коих был и этот чудный щенок. Профессор уходил в сон, сон которые он так любил и куда хотел уйти, в тот самый Вечный сон…

Боги мои…

Бесконечная огромная чаща простиралась на сотни километров в это ночное время, когда огромный Лунный диск был так близко во время этого безмятежного совиного полёта на столь большой высоте. Листья мирно шелестели, где-то тихо спал ручеёк, где-то бродили ночные жители в поисках своей добычи, блистая своими зрачками. Но их не было заметно или слышно, отнюдь, казалось, что весь мир замер в этот миг, в это мгновенье, так сильно напоминающее остановленное мгновенье Евтушенко, в этих глубинах природы, в дали от цивилизации, чисто поэтическом моменте, словно место покоя Мастера и Фауста. Может быть, именно это придавало этому месту такую прекрасную силу, угодную для чудных и глубоких размышлений?

Высокая конструкция, огромная металлическая махина передвигалась в этой чаще, не обращая внимания на различные неровности дорог, сама прокладывая себе дорогу, но делая это почти что беззвучно, даже несмотря на то количество конструкций, которые были заключены в этот титанической массе. Машинист смотрел в эту даль и также был погружён в свои размышления, может быть даже отчасти наслаждаясь этим однообразием и образом ночной Фебы перед собой.

К этому же это было свойственно этому пушистому машинисту, вид коего мог быть совсем нестандартным для достопочтенного читателя, ничуть не отрицая невероятно добрый его вид, хоть и переживший очень даже многое. Коридоры, которые шли за этой кабиной были погружены в глубокий мрак, ибо пассажиры этого мирно не едущего, а скорее даже парящего на такой скорости поезда были погружены в сон. Но одному пассажиру никак приходил покой, не закрывались глаза, и он продолжал находиться в своей комнате, погружённый в глубокие думы.

Он смог достигнуть не малого, пережить через очень даже многое, являясь буквально владельцем этого гиганта, это прекрасное существо с большими красивыми глазами, востро стоящими ушами, приятным коричневым окрасом шерсти, красивым небольшим нарядом, даже не виляя так игриво хвостом, не высовывая язык и не поднимая свои более светло-коричневые лапки сидел на кресле с опущенной головой, слегка касаясь большой стол своим чёрным носиком. Да, не стоило отрицать, что он был, невероятно красив и мил, хоть пробыв здесь столько времени он желал этого слышать, хотел казаться лишь суровым, грозным и самостоятельным.

Все, разумеется, безоговорочно исполняли все его поручения и прихоти, от его слов, мыслей и пожеланий зависели судьбы многих семей, городов, областей и даже чуть было не стран. Но теперь, когда он находился в полном одиночестве под светом ночной Фебы и сотни миллиардов звёзд, где также было место, откуда он родом, он не мог не вспоминать то, кем он был, каким он был на самом деле. Каким же беззаботным было его детство, его прошлое. Пусть и сейчас в нём остался этот задор, эти интересные черты характера, но как же интересно и грустно смотреть на серый цвет с белым прошлым, пусть даже и очень субъективным, личным.

Находясь в этих размышлениях, он потихоньку спрыгнул со своего кресла и перебирая своими четырьмя лапами вышел в коридор, потихоньку приподнимая голову, а иногда вновь опуская. Взгляд проходил по сторонам, часто брови были насуплены, но иногда, когда он понимал, что он вновь абсолютно один, когда он не слышал ни единого шипения, шороха и прочего звука, его брови вновь приподнимались, принимая эту райскую картину невинности. Как же было жаль, что он лишился даже возможности быть таким, ибо здесь это опасно, это запрещено.

Так он прошёл почти к концу этого гиганта, оказавшись в старом вагоне, где был открыт верхний люк. Где-то может были какие-то предметы, какой-то старый груз, но, кроме этого, здесь в этом деревянном помещении ничего более не было и лишь лунный свет с видом верхних веток высоких деревьев можно было окинуть взором. Сев так и смотря на эту картину, с чуток намокшими глазами он потихоньку заговорил странным, скорее даже изменённым взрослым голосом, ибо в силу законов и правил самостоятельности, он не смел даже говорить своим гласом.

Он вспоминал того, кто так сильно любил, кто был велик и могуч, кто был добр и грозен, кто был так им любим и дорожим. При одной этой мысли на лице слегка показалась тень грустной улыбки, но поспешила спасть, хоть так и не хотела. Там, откуда он родом это было обыденностью, однако, здесь, в этом месте, где он столько времени провёл по собственному желанию, став невольником самого же себя, это возводиться гораздо выше и если они так возвеличивают королей, то обращаются к ним в множественном числе, но если ещё выше, то в единственном, поэтому он решил обратиться к тому, кто наверняка его сейчас слышит и смотрит оттуда, куда он глядит, объединяя эти понятия и всё ещё глубоко почитая того, кому он говорил.

В полнолунье едет бронированный поезд

Но не успел он открыть рот, как увидел странный блеск, двинув головой. В этот же момент обернувшись в сторону источника этого блика он увидел старую гитару, к коей подошёл и пододвинув к себе, встав вновь под лучом, начал трогать по струнам своими лапками, опустив голову, закрыв глаза, отчасти думая, отчасти грустя, отчасти стыдясь, но так желая вновь поднять голову:

– Боги мои, Боги прави, черные да белые подскажите сваму сыну, чаду не умелому…

Пусть здесь думают иначе, пусть здесь делят, пусть даже он так называет это, но глубины слов всё равно адресат поймёт.

– Как пройти по лезвию мне тонкому да вострому, через топи да болота, к оберегу острову, – так он вспоминал этот дивный мир, эти прекрасные места и края, которые так и остались в его воспоминания. – Три души во мне, три зверя – рысь, медведь, да серый волк. Разбрелись по тёмным дебрям, отыскать во мраке толк, – вспоминая тех существ, что населяли эти места произносил говорящий. – Только толку, что-то мало, вот и мечутся они, вечно попадая в западни.

Он погрузился в эти слова, в эти размышления, не замечая, как его шерсть буквально магически переливалась в этом лунном свету и даже не успев обратить внимание на образовавшийся высокий силуэт, опирающийся на трость, который смотрел поначалу с грозным, но после с таким тёплым и добрым взглядом, пренебрегая законами этих земель, этого небольшого мирка.

– Боги мои, Боги яви, славные да правые исцелите мои раны, луговыми травами. Стосковался я по жизни, не мудрящей, праведной, где на каждого по Солнцу, да по миру дадено…

Как же точно описывало это дивное прекрасное существо тот дивный мир, тот дивный, потрясающий Рай, где он был рождён, что так сильно любил, вызывая такую боль в душе силуэта, который не мог оторвать взгляд, лишь больно и еле заметно помахивая головой с седой бородой.

– Три души, во мне, три птицы – кречет, ворон, да сапсан потянулись вереницей, к бирюзовым небесам. Только птичьему полёту, долгим быть не суждено и опять я падаю на дно, – словно объясняя причину невозможности его полёта, учитывая те масштабные действия, ту тёмную войну, в которую он ввязался, говорил сын. – Боги мои, Боги нави, старые забытые, опалённые кострами, да плетями битые.

Сын прекрасно помнил все мучения, все страдания о коих даже скрывая иногда говорил его отец, как же он сожалел, что забыл об этом и пришёл к тем, кто совершал эти злодеяния, в кругу кого его отец ощущал эти Лайонеловы мучения.

– Дайте мне испить, напиться, сока дикой ягоды, чтоб услышать голос крови, богатырских прадедов. Три души во мне, три силы – боль, надежда да печаль, а вокруг меня твердыня, без пределов и начал. Те же рощи, те же нивы, тот же пахарь да варяг только всё же, что-то в них не так.

Раньше никак не осознавая, а ныне прекрасно всё понимая говорило создание.

– Позади опасные броды, да седые камни времён. Впереди чужие народы, да мельканье чьих-то знамён. Обернусь и вижу дорогу, что свернулась, будто петля, но в дали обещана Богом, ждёт меня святая Земля!

Последняя фраза заставило даже силуэт поразиться, ибо сколько бы времени ни прошло его существо, его создание, плоть от плоти его, один из лепестков венца его созидания прекрасно помнило его слова! Его сын, родимый сын помнил то, куда он шёл, куда так сильно стремился. Словно ощутив это воодушевление говорящий с гордостью повторил своим слова:

– Позади опасные броды, да седые камни времён. Впереди чужие народы, да мельканье чьих-то знамён. Обернусь и вижу дорогу, что свернулась, будто петля, но в дали обещана Богом, ждёт меня святая Земля!

– …ждёт тебя святая Земля, – прошептал вместе с сыном отец.

Существо было невероятно воодушевлено этими словами, но услышав прочих голос тут же обернулся, ещё не успев сменить маску доброты и наивности на грозность. Вокруг наступила лишь тишина, никого не было, лишь еле слышное шуршанье листьев, да звуки механизмов, которые теперь ощущались. Какое-то время находясь в этом положение сын поморгал пару раз, после чуток опустив голову, оглянулся в сторону гитары и улыбнувшись, на сей раз не скрывая, он отодвинул его в сторону и вновь вернувшись на место посмотрел вверх, ничуть ни скрывая свою радость, смотря в сторону светлого и радостного будущего, пусть даже с грустным прошлым, которое также быстро уходило с темнотой, ибо скоро должен был быть рассвет.

Так завершалась эта тишина, это ночное время с так любяще и тепло произнесёнными: «Боги мои…».

Тики-таки, тики-таки…

Тук… тук… тук… Монотонные шаги, кажется, не прекращались вовсе и должны были продолжаться целую вечность, отдавая по просторному, но тёмному залу в готическом стиле эхом. Наконец, они остановились у длинного богатого стола из красного дерева, прекрасно сервированного и готового для того, чтобы начали подавать главное блюдо. На удивление, учитывая даже, что на столе было практически всё, что необходимо для чудного обеда на 12 персон, стульев было лишь два и оба из них отличались по своим габаритам и красоте выполнения, возглавляя обе стороны сего стола, который так чудно подходил под этот зал.

Говоря пару слов о нём, нельзя было не заметить огромные алые шторы, закрывающие невероятно высокие, почти панорамные окна с решётками, отчасти выполненные в качестве узоров, дополняя заострённые верхушки этих закрытых слоем стекла отверстий. Обои были еле различимы в тусклом свете огромным люстр и прочих источников освещения, изредка мерцая, но даже при этом условии можно было оценить дороговизну как обоев, так и прочих деталей декора. Две удлинённые лестницы, ведущие на второй этаж, который также был виден отсюда, были выполнены бесподобно с различными заострёнными частями.

Прямо между этими двумя лестницами находился большой и высокий с множественными узорами ручной работы, часовой шкаф – этот большой напольный маятниковый механизм, через окошко коего было видно движение его большого маятника и грузиков в нём. Эта деталь была одной из тех, что наравне с немного пыльным роялем в другой части зала, прекрасно дополняла обстановку.

Разглядывание прибывшего гостя прервал более сильно расходящийся по пространству звук эха шагов, которые делались весьма уверенно, но ничуть не добавляя каких-либо эмоций, что ещё более устрашало, чем если бы в этом действе был хоть чуток замешан гнев. Наверняка этот момент был одним из лучших олицетворений тезиса о том, что именно неизвестность больше пугает, нежели гнев, ужас, неожиданность или что-либо сводное, подобное.

Гость, не открывая взгляда смотрел в сторону прибывающей фигуры среднего роста с явной лысиной, которая первой отразилась на свету, после чего был замечен этот тёмно-коричневый костюм из интересного материала, одновременно кричащий и умалчивающий о собственной неровности, по сравнению со своими собратьями. Подобающе костюму, но имея более тёмный оттенок, имели место брюки вместе с чёрными лакированными туфлями, каблуки коих и отдавали такими звуками. Руки были заломлены за спину, но при этом голова была прямой, не смотря на чуток сгорбившееся положение, из-за чего создавалось подобие внимательно смотрящей хищной рептилии, которая после движения одной рукой и удержании спины второй, выпрямлялась и уже смотрела своим неподвижным, стеклянным взглядом прямо перед собой, продолжая монотонно стучать мощными каблуками.

Как только появившийся, вызывая насколько это возможно скрываемый ужас у посетителя, смог дойти до стола и дотронулся до неё одной рукой в чёрной кожаной облегающей перчатке, то первым заговорил, не отрывая этот устрашающий взгляд от собеседника, не совершая ни один акт моргания.

– Мышь – очень интересное создание, не так ли? Служащее прекрасным подопытным, что даёт безграничную власть делать над ним всё, что угодно, только из-за его схожести с человеком. И если животные, в том числе рептилии, спешат лишь изорвать эту тушу в клочья, поглощая шерсть различными жидкостями, активно выделяющимися из их желёз, то человек может делать это, – он выдержал некоторую паузу слегка приподняв уголки губ, – ради удовольствия.

Наступила неловкая пауза для гостя, который пару раз осёкся, не ожидавший услышать этот странный краткий монолог.

– Добро пожаловать, инспектор. Пусть моя краткая речь не удивляет вас.

Один из сторон тёмного готического зала

После этих слов он наконец показал свою вторую руку из-за спины, жестом прося того сесть, опять же не отрывая взгляд. Стараясь хоть как-то не сдавать позиции, названный инспектором, также не отрывая взгляда сел, хотя можно было отметить, что это далось ему с трудом, а для владельца особняка это не составило особого труда.

– Доктор Прадо, – наконец произнёс инспектор. – Я прибыл к вам…

Быстрый жест прервал говорящего, после чего вновь наступила пауза. Прибывший не находил в себе силы произнести хоть слово, учитывая этот взгляд чуток исподлобья, но обладавший такой силой, под которой любое, даже самое сильное животное было готово сломиться и припасть к ногам смотрящего.

– Не стоит так торопиться, Кантри. Особенно перед ужином.

Наконец, после этих слов он отвёл свой взгляд, единожды и как-то протяжно моргнув, после чего слегка отдавая звуком скрипа к ним подъехала специальная механическая коляска. Блюда, прикрытые полусферическими колпачками из которой доставала роботизированная рука и осторожно ставила перед присутствующими. Как только тарелка была перед инспектором, доктор не сводил с него глаз, лишь одним движением своих зрачков даже не прося, а приказывая, чтобы тот вскрыл колпак, что тот беспрекословно сделал.

Перед ним находилось три различных куска мяса, по форме коих можно было узнать сердце, часть мозга и поначалу кажущийся бесформенный кусок, красиво выложенные и прекрасно прожаренные, с не плохим слоем специй, ставшие частью аппетитной корочки, вместе с чудными дополнениями. За доктора, который опять же продолжал сидеть, словно памятник и казалось, что в гляделки он переиграет даже их, ловкое движение с блестящим колпаком провернула механическая рука, после чего тележки на сей раз на удивление безмолвно отлучились.

– Что это? – спросил инспектор.

– Это настоящий деликатес, инспектор, – беря салфетку и заправляя её за воротник, а также беря в руки ножик с вилкой ответил Прадо, после чего он перевёл взгляд на своё блюдо, отрезал кусок и с улыбкой подведя кусочек на вилке ко рту добавил. – Как специалист в этой области могу вам сказать, что очищенное от канцерогенов сердце, готовое разорваться на части, в жутком предсмертном страхе молодого человека отличается особым вкусом.

Затем говоривший поместил кусок в рот и с наслаждением прожевал, на что инспектор ответил чуть ли не раздражением.

– Должен признать, что есть прожилки, которые трудно проживать, но этот эффект, когда кровь в их ещё бурлила, буквально избила эти сосуды настолько, что после должной кулинарной обработки они становятся мягкими и невероятно приятными. Но не меньшее удовольствие приносит мозг юной леди. Да, гениев среди них не так уж и много, но по вкусу их мозгов они могут посоперничать между собой, это я вам также говорю по собственному опыту, уж поверьте.

Он произносил эти слова с такой лёгкостью и непринуждённостью, словно рекомендовал что-то обыденное, давая совет, пока инспектор, еле сдерживая себя, сжимая в руках вилку, выслушивал эти слова, эти насмешки.

– И наконец, как же я мог вас оставить без того, к чему вы больше всего привыкли, без стейка? Конечно же, я выбрал самую лучшую часть, максимально более подходящую для этого дела и подходящую кандидатуру – красивого и стройного мальчика, который, уж поверьте, был очень даже любезен и его голова, а точнее говоря череп, послужил мне прекрасным трофеем.

– Доктор, – наконец не выдержал инспектор и резко встал. – Как вы можете так насмехаться надо мной?

После этих слов, в глазах владельца не выразилось ни одной эмоции, и он лишь просто проследил своим взглядом за движениями инспектора, после чего он слегка опустил голову, посмотрев на стол, также не моргая.

– Гм, а я надеялся, что вы сможете оценить такой подход, – он постепенно поднял голову и продолжал. – Мои коллеги утверждают, что на вкус такие блюда напоминают вырезанный из тонкого края говяжьей вырезки филе-миньон, зажаренную курицу, телятину, вкус диких баранов, овцы, что ела грибы и паслась в горах, но больше всего наблюдались те, кто находил сходство со свининой или свиной грудкой – один из причин задуматься, не так ли, инспектор?

– Доктор, вы забываете о причине моего прихода к вам. Я не собираюсь казаться вам врагом, но вы сами вынуждаете меня к этому.

– Своим гостеприимством? – с лёгкой улыбкой и слегка оперев голову на руку, сказал Прадо.

Такой ответ заставил инспектора несколько замереть на месте.

– Хорошо, – вновь переходя в своё состояние, продолжил доктор, – раз вам так не терпеться, я расскажу вам…

– Я слушаю вас, – присаживаясь обратно, ответил инспектор.

– Тики-таки, тики-таки, – слегка махая головой сказал преступник. – Я прекрасно помнил каждого, кто был казнён мной. И я должен сказать, что каждый из них заслуживал свою участь, более того, они сами избирали такие судьбы. Вспомнить хотя бы того мистера Гоуни, который так хотел обеспечить свои фабрики электричеством, что тайно установил дополнительные генераторы и схемы так, что его станции могли питаться чуть ли не всем электричеством дальних провинций.

Право, инспектор, как я не мог ему помочь в этом деле, одарив его тем, что он так хотел приобрести, в таких количествах. Когда его привезли, я с удовольствием обходил его по сторонам, его беззащитного, без возможности каких-либо резких движений привязанного к электрическому стулу, к коему было подведено чудовищное напряжение и ток, способный испарить кости. Более того, я дал ему возможность лично включить сей «бодрящий» процесс.

Я привёз его сына, который успел уничтожить не одну жизнь юных девиц, тела коих тихо покачивались в лесу от силы ветра, а ныне, обретя синеватую каёмочку на шее стали пищей для подземных червей и удобрением для того же леса. Особое удовольствие для меня, как для настоящего мизантропа доставляло видеть то, как сын и отец тянулись к переключателю, который перенаправил бы ток к одному из них, оставляя второго… как они думали… в живых.

Говоря это, доктор внезапно рассмеялся гомерическим хохотом, испытывая дикое наслаждение от одних только воспоминаний.

– О, инспектор, это нужно было видеть. Ха-ха, это было потрясающе, особенно если учесть, что электричество было подведено к обоим из них.

Он так одновременно сильно и ехидно смеялся, что смертельно бледные мышцы лица даже перекрывали его не смыкающие глаза.

– Ох, кажется, вы стали прекрасной причиной для столь приятных воспоминаний, ведь затем, когда наконец таймер завершился, – лицо внезапно стало вновь серьёзным, – электрический ток с огромной мощью ударил по каждому из них. Это было ослепляющее, во всех смыслах этого слова, зрелище. Они искрились, чернели, их кожа разрывалась на части, глаза стекали, волосы и одежда воспламенялись, все жидкости от желудочной кислоты до крови вскипали, превращаясь в пар, мозг разрывался на части. Мощности хватило, чтобы грудная клетка взорвалась от давления, что образовали выкипающие жидкости со своими кислотными парами.

Доктор вновь ехидно улыбнулся и затем опять помахав головой сказал:

– Тики-тики, тики-таки.

Затем он вновь продолжал.

Но это только один из случаев. Сколько было моментов, когда сбрасывали люстру и не только электричество, но и эти острые шипы, вместе с сотнями осколков впивались в человека, прошибая его насквозь, разорвав череп, мышцы, грудную клетку, горло насквозь и буквально пригвоздив к полу. Быстрая, но согласитесь, красивая смерть, хоть и сравнительно безболезненная. То ли дело, когда удлинённый шип постепенно проходит через всё ваше тело, входя в горло, не давая ни одной мышце по рефлексу из-за ослабляющего укола противодействовать на пути. Это металлическое острое образование потихоньку проходит по пищеводу, один за другим выводя из своей конструкции острые шипы, развивающие слизистую оболочку изнутри, пока не пройдут в желудок, а затем в желудочно-кишечный тракт, в поисках второго выхода, буквально прошибая последующие органы и нанося невыносимую боль.

Напоминаю, что жертва в данном случае полностью остаётся в сознании, мучается и старается использовать каждый из своих рефлексов. Я думаю, вы поймёте меня, если хоть раз переживали почти безвредную процедуру ФГДС, – отчётливо, один за другим, чуть ли не шипя, проговорил аббревиатуру, доктор. – Согласитесь, что не самые приятные ощущение испытываете даже вы сейчас, просто слушая об этом, когда же я вновь вижу в этом возмездие…

Кажется, он на мгновенье погрузился в какие-то размышления, словно перебирая картотеку, из-за чего его взгляд изменился и остекленел, как будто он был уже не здесь.

– Тик-так, ти-и-ик, так, – более протяжно добавил доктор.

Затем вернувшись из коридоров своей памяти продолжал говорить.

– Или вот ещё. Вы когда-нибудь встречали Венерину-мухоловку? Она одна из доказательств, что у природы нам следует поучиться даже делу красивого наказания. Метод схлопывания двумя металлическими масками, с острыми шипами внутри, черепа жертвы, вдохновлён, – как же интересно сочеталось это слово с описываемой ситуацией, – именно этим чудным цветком. Представьте только, как удлинённый шип в секунду разорвав тонкую плоть, прошибает череп, не обращая внимание на прочие вены и безо всякого приглашения входит в мозг, разрывая нейронные связи одна с другой. А это ещё я не упомянул шипов, который ломают нос, входят в пазухи, веки, глазницы, протыкают щёки, ломают зубы и протыкают десны, о боли в коих вам может сказать любой, кто проходил через безобидную витаминотерапию у стоматолога. Тики-тики, таки-таки…

Каждое слово доктора было подкреплено аргументов и отличным примером, который заставлял слушателя практически проживать каждый из описываемых изобретательных случаев на себе.

– А если, например, вы когда-нибудь зажигали свечу и если случайно капелька воска, совершенно случайно, капала на руку или на пару волосинок на стопе ноги, то вы прекрасно сможете представить ощущение, когда всё тело, без какой-либо стрижки, погружается в эту горячую смесь, обжигающую и приводящую к сотне раздражений, но так, чтобы это не привело к смерти. Ибо процесс не завершён и элегантным одергиванием этого покрова со всех сторон можно сдёрнуть кожу, в буквальном смысле увидев всё, что кроется за этим покровом.

Я напомню вам, что кожа человека – самый большой орган и он покрывает, руки, ладони, плечи, грудь, спину, ноги, части тела, которые не принято упоминать и в коих заключено не мало нервных волокон, сиюсекундным образом и беспощадно передающие этот кошмарный сигнал к мозгу, готовый разорваться от него. Каждый из методов – это не один, а несколько моих жертв самого различного возраста, от мала до велика, как говориться, – с лёгкой иронией добавил доктор. – Ведь виновны все, от тех мальчиков и девочек, которые издеваются над малыми талантами, вместе с юношами и девушками, обеспечивающими плохими судьбами прочих, до тех дяденек и тётенек, что готовы украсть чужую студенческую работу.

Эти фразы доктор говорил с необычайным удовольствием, что буквально ощущалось в каждом его слове, в каждой слаженной фразе, пока инспектор напряжённо и с неподдельным ужасом слушал. Доктор замолчал, но опять же отрывая взгляда, он чуток вздёрнул мышцу нижних век, из-за чего его взгляд на секунду сузился, но затем он раскрыл свои глаза ещё шире. Послышался звук странного, жесткого скрипа двух твёрдых нечто друг о друга и только по движению челюсти Прадо можно было догадаться, что это скрипят его зубы, коими он оскалился.

– Один лишь звук, заставляет вздрогнуть. Слышали ли бы вы, как звучит перелом всех костей сразу, когда две толстые стены надвигаются на вас, желая раздавить. Этот огромный гидравлический пресс, силу коего вряд ли что может побороть, ведь давят несколько тысяч тонн. Минуту за минутой, секунду за секундой, страх всё нарастает, жертва бежит из стороны в сторону, прижимается то к движущимся, то к статичным стенам, ища себе укрытие, так жалобно дыша.

Дыша так, что так и хочется сжалиться, но, к сожалению, человечеству не дано даже дышать искренне жалобно. Щенок может скулить, котёнок жалобно глядеть, оленёнок издать этот душераздирающий звук, подобный плачу, пингвинёнок запищать и только человек, коему дан талант говорить, плакать, выть, кричать, стонать, при всём этом не может вызвать даже капли жалости. Поразительно и отвратительно, – дыша с отвращением, ещё более широко раскрытыми дикими глазами, с оскалом говорил доктор. – Один за другим, сначала подставленные ноги. Карс! Затем, руки. Курс! После постепенно грудная клетка, шея, лоб.

Сами эти кости, так разламываясь, с таким звуком, тональность коего даже сложно передать, смешанные с этим воплем, криком адской муки и боли, становятся остриём, который протыкает органы и приводит к неминуемой смерти.

Произнося последнюю букву, доктор слегка смыкал зубы, широко раскрыв губы, после чего приоткрыл рот и словно демонстрируя движения своего языка, не смыкая рта шипяще произнёс:

– Тик-так… тик-тик… Гм.

Те самые часы

Прадо замер, словно завершивший своё повествование и смотрящий в небытие.

– Интересно, – заговорил инспектор. – Но, почему же, каждый раз, после такого преступления, – взгляд убийцы тут же хищно переметнулся на инспектора, из-за чего тот несколько перепугался, но сдержал себя, – акта правосудия, – взгляд несколько уменьшил напряжение, – вы говорите: «Тик-так» или «тики-таки»?

– Хм, – с иронической улыбкой ответил доктор, доставая из кармана красивые серебряные часы на цепочке. – В детстве, в юношестве, меня очень даже много обижали, да и в целом, причина моей мизантропии, не смотря на учёную степень доктора наук вам известна. Так вот, в юношестве, я написал один роман, в коем описал юношу, попавший в XIX век – времена аристократии, где были популярны часы на цепочке. И как-то в то время, когда мы прохаживали по парку, я заметил такие часы и приобрёл их, – крутя в руке те самые часы говорил убийца, – и как бы я ни старался, какие бы усилия не предпринимал, их нельзя было завести.

Тогда меня обманули, сказав, что они будут хоть всегда. Но часы, остановились ровно в определённое время, которое послужило мне знаком и практически позже, временем наказания тех, кто меня обманул. Эти часы до сих пор не ходят, оно и к лучшему, ибо они теперь, стали символом этой человеческой лжи и напоминанием о той боли, которую могут принести люди. По ним вы отчётливо можете увидеть, да и догадаться, мой дорогой инспектор, что это время…

– 15:25…

Доктор показал инспектору эти часы, где было показано именно названное время, когда было совершено каждое преступление.

– Именно так. Так, я вовремя стараюсь отплачивать человечеству, за его «доброту», хоть делаю это не каждый день, но только в это определённое время.

Внезапно их разговор перебил звук больших напольных часов. На удивление, вместо обычного времени, эти часы пробили ровно 15:25. Доктор, не отрывая взгляда слушал, как один за другим начинают бить эти часы, а инспектор со страхом тут же посмотрел в сторону доктора Прадо, всё больше прижимаясь к стулу, не в силах встать, ибо стул незаметные механические клешни на рукоятках стула, стоявшие словно декоративные, внезапно ухватили его. В этом положении, он с ужасом наблюдал, как доктор постепенно поворачивал голову в сторону посетителя, под этим монотонные звуки высоких часов, раздающиеся эхом, произнеся:

– Тики-таки, тики-таки…

Всего лишь одна ошибка, профессор…

Руки в белых перчатках были подняты и испачканы в некой странной бесцветной жидкости, в кою также был испачкан белоснежный халат. Вскоре к стоящему человеку с довольно пышной бородой подошёл молодой человек, уже успевший снять с себя перчатки и халат, поспешивший помочь дорогому учителю. Когда халат вместе с белым колпаком был снят, также выброшены испачканные перчатки, тщательно вымыты руки, протёрты очки, которые даже успели от пылкости проведённой работы запотеть и также проглажена большая борода, профессор со спокойной душой, не произнеся ни слова покинул операционную комнату, проходя через коридор в гостиную, откуда лишь на секунду посмотрев в сторону одной из картин, прошёл в кабинет. Ему не хотелось тратить время на лишние мысли и скорее записать небольшой отчёт о проведённой работе, к чему тот и приступил, сев за печатную машинку.

Одна за другой выводились буквы и можно было услышать характерное чирканье устройства, активно избивающее белый лист, прекращая эту расправу лишь в момент, когда строка кончалась и приходилось со звуком, словно проведённой рукой по твёрдой расчёске перейти на новую строку, начиная писать после звона небольшого колокольчика. Или же маленькая пауза наставала в момент, когда эти чёртовы шпицы скреплялись друг с другом, именно в разгар бушевания гениальной мысли. Поэтому приходилось впихивать в кратковременную память этот мысленно-логический поток, набивая его чуть ли не доверху, пока руки успевали разомкнуть эти соединения – продукт быстрой печати, которой благо не страдала современная клавиатура.

Ученик, молодой доктор, тем временем покинув также операционную вышел в гостиную, где под яркими впечатлениями обдумывал операцию, которая только что прошла. Когда он сидел на кресле, откинувшись назад, его размышления взрывались ярким фонтаном, стараясь ярким фонарём осветить хоть какие-нибудь, хотя бы самые тусклые границы биологической науки, но это вряд ли ему удавалось. Ведь подумать только, сколько различных работ смог провести его учитель – величайший профессор, сумевший произвести такое различное количество операций, которые затрагивали область абдоминальной, торакальной, пластической хирургии, гинекологии, андрологии, урологии, нейрохирургии, кардиохирургии, травматологии и даже трансплантологии. Вот и сейчас, их последняя работа была связана с пересадкой органов, фактором того, насколько они могут прижиться, насколько организм, в который была произведена пересадка будет сопротивляться и сможет ли лично, учитывая направленную на его восстановление помощь совершить акт регенерации?

Размышления доктора прервал проходивший к профессору камердинер, коего тут же поспешил остановить доктор.

– Погодите, мистер Зори, – заговорил доктор, тут же встав и подойдя поближе.

– Профессор занят?

– Да, он записывает результаты нашего последнего, чрезвычайно важного и интересного исследования. А что случилось?

– Прибыл посетитель.

– Разрешите уточнить, кто это?

– Некто инженер Шорте, – передавая визитку посетителя ответил камердинер.

– Пригласите его в гостиную, если он не против моего общества, пока он будет ожидать профессора.

Камердинер раскланялся, после чего совсем скоро в дверях показался высокий мужчина с пышными усами и густеющей сединой, которые хоть как-то изменяли форму его невероятно ровного черепа, поверх коего также была пышная шевелюра, отчасти даже закрывающая верхушки уха. Этот человек, с большими глазами, острым носом и тонкими губами, практически невидные под усами, поприветствовал доктора, поправляя свой чёрный костюм, мимолётно бросив взгляд на тёмно-коричневый костюм доктора, пригласивший его присесть.

– Добро пожаловать, мистер Шорте, мы очень даже рады вас приветствовать, – заметил доктор.

– Благодарю вас, сэр…

– Доктор Борметилу, к вашим услугам.

– Я прибыл к профессору Рее, с целью рассказать ему об одной моей замечательной идее, мнение по поводу коего я желал бы узнать у него, – объяснил инженер.

Во время того, как господа беседовали, чириканье от пишущей машинки прекратилось, однако, внезапно послышался трезвонящий звук телефонного аппарата, к коему подошёл доктор, максимально близко подойдя к двери, откуда через узорчатые окошки был виден его силуэт. Подняв трубку, он переговорил с необычайной радостью с неким человеком, несколько раз повторив, что всегда рад его видеть, а также обсудить самые различные вопросы, пусть даже философские. Интересно, что даже здесь, при каждом своём слове, профессор буквально сыпал различными фразами, готовые превратиться в цитаты.

Об особенностях удивительного органа человеческого организма беседовали присутствующие

Наконец, когда он завершил беседу и вернувшись к столу снял последний лист, отложив его в стопку, после что-то записав на тетрадке ручкой, он повернулся в сторону двери, увидев два силуэта, понимая, что к нему прибыл посетитель. После он поправил несколько волосков, закрывающие его седину, вновь поправил бороду с усами и поспешил выйти к ожидающим.

Однако, не успел профессор открыть до конца дверь кабинета, как послышался звонок и тут же прекрасно понимая, кто пришёл, учёный на ходу кивнув присутствующим лично пошёл открывать дверь. Ожидающие лишь встали в знак уважение, провожая взглядом профессора, который уже спустя пару минут вместе со звуком начавшего разговора с сотнями расспросов о состоянии здоровья, работ и близких вошёл в гостиную вместе с неким господином.

Прибывший отличался от присутствующих своим поведением, всем своим существом отсылающий к аристократическому происхождению. От красивого фрака с тростью, при его высоком росте до голубых глаз, контрастирующие с его морщинистым худым лицом, который украшала седая борода.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, мой дорогой коллега, – говорил профессор, приглашая друга в гостиную.

– Благодарю вас, профессор, очень даже благодарю, – отвечал прибывший, но он был не один и вместе с ним в кабинет вошёл его спутник.

Это был человек среднего роста с выразительным взглядом, начисто выбритым лицом, большим моноклем в левом глазу и свойственным врачам движением рук, иногда представленные в лице жеста, словно левая рука, чуток испачканная чернилами, держала шариковую ручку, у коей не успели высохнуть чернила.

– Доктор, разрешите представить вам, моих дорогих друзей, профессора Властвующего и вашего коллегу, доктора Мишева. Господа, мой ассистент и коллега, доктор Борметилу.

– Очень рады знакомству, – ответили прибывшие гости.

– Господа, профессор, – заговорил доктор, – к вам прибыл посетитель, который, как вы можете видеть, ожидал завершения вашей работы. Разрешите представить, инженера мистера Шорте.

Инженер подошёл и раскланялся.

– Мы знакомы, – заметил Властвующий.

– Действительно, – подтвердил инженер.

– Вот и замечательно, друзья, прошу всех присаживаться.

Вскоре был подан кофе и лёгкие угощения.

– Господа, я очень даже рад, что все вы прибыли и мы можем обсудить несколько событий, произошедшие сравнительно недавно, – первым заговорил профессор. – Я полагаю, вам всем известен мой эксперимент, который я произвёл вместе с доктором, по пересадке гипофиза, который кончился не самым лучшим образом, приведя к тому, что совершенно чистый организм, превратился чуть ли не в настоящее чудовище. Отдельную благодарность я должен принести вам, Михаил Аронович, – обращаясь к доктору Мишеву, говорил профессор, – ведь именно вы честно рассказали всю эту историю, которую прочие журналисты, спешили исказить.

– Не стоит благодарностей, профессор, – отозвался доктор, откидываясь на спинку кресла, прогладив подбородок.

– Должен сказать, дорогой Фёдор Федорович, что знаком с этим не понаслышке, учитывая результаты моих экспериментов, – сказал инженер.

– Ах да, молодой человек, извольте рассказать нам о причине вашего прибытия, если же это конечно не конфиденциально.

– Только если вы не держите секретов от ваших товарищей.

– Можете в этом быть уверены.

– Ровно также, – начал Флавий Фадеевич Властвующий, – как и в том, что ваш эксперимент, как я полагаю весьма известен тем, кто хоть раз читал статьи мистера Арбела.

– Ах вот о ком шла речь в знаменитых статьях об инженере, сумевший передавать мысли, – заметил доктор Мишев.

– Простите, но разрешите уточнить для непросвещённых, – попросил Фёдор Фёдорович.

– Разумеется, – наконец взял слово инженер. – Дело в том, что я исследовал электромагнитные волны и, к своему удивлению, заметил, что во время действия мозга, также образуются электромагнитные импульсы. К этой догадке я пришёл во время того, как игрался со своим псом Фальком, на удивление прекрасно понимающий мои самые различные мысленные приказы. Эти мыслеформы, если угодно, выражались таким образом, что я буквально представлял себя на месте своего пса и воображал то, что он должен сделать и мысленно внушал ему это, словно это был самый настоящий гипноз, но это было нечто иное.

Вам может показаться, что это лишь случайность или привязанность моего питомца ко мне, но я несколько раз попытался провести подобный эксперимент с людьми, к сожалению, получив каждый раз отрицательный результат. Однако, я решил не останавливаться и начал подробнее изучать этот вопрос, в частности, я начал с физиологии, к своей радости, узнав, что человеческий мозг состоит из клеток, передающие внутри себя электрический ток. Эти клетки скомканы в самой различной форме, которая может выполнять также и роль катушки, ведь даже самый обычный металлический проводник, когда по нём течёт переменный электрический ток, что известно даже из первоначального курса по теории электромагнетизма, создаёт из переменного электрического тока, переменное магнитное поле.

Эти два компонента, соединяясь вместе, стоим им только объединиться с мысленным конденсатором, могут излучать электрическое поле, путь даже ничтожно малой мощности. Дальнейшим своим шагом я решил проверить эту мою теорию и поэтому собрал устройство невероятно чувствительное ко всем электромагнитным колебаниям, практически я создан датчик, принимающий все сигналы. Один за другим, я формировал самые различные мысли, буквально создавая настоящую азбуку из мыслей, своего рода словарь, но здесь мне приходилось из предложений формировать слова, из слов буквы и из букв элементарные мыслеформы.

Затем, когда я научился дешифровывать мысли, я научился передавать их на расстояние, в сторону мозга другого человека, сумев внушить ему ту мысль, ту эмоцию, то чувство, которое я хочу. Но признаться, очень даже многое здесь осталось неизведанным, без ответа. Я смог управлять сотнями людей, и я полагаю, это вам известно, однако, всё это было искусственно, фальшиво. Мне было невероятно одиноко. Я задумался о том, чтобы создать новую форму человека, его следующую стадию. Я сам возомнил себя властелином мира, но в одиночестве это довольно мучительно. Спустя некоторое время, я узнал о ваших экспериментах и о том, что и вы работали над преобразованием, практически превратив животное в человека…

– …который вновь вернулся к своему первоначальному состоянию, – поправил говорящего профессор.

– Но всё же ваша попытка имела место быть, и вы также хотели создать новое существо, что уже само по себе не может не восхищать, – заметил инженер.

– Да, это действительно так, мой дорогой друг. Ваш рассказ и подтверждение моих друзей даёт мне все основания полностью быть убеждённым в вашем таланте. То, что вы рассказали удивительно и поразительно. Вы правы в том, что такой эксперимент действительно имел место быть и ещё вы правы в безмолвной догадке о том, что я учёный и всеми силами служу науке. Создание нового существа – это нечто грандиозное, к чему я пришёл хирургическим методом, пересадив своему псу, гипофиз умершего преступника, результат чего уж точно вам известен.

– И уж явно не хотелось бы, чтобы это повторилось, – добавил ассистент профессора, с обидой вспоминая те дни.

– Да, но…

– Господа, – заговорил Флавий Фадеевич. – Я послушал вас и разрешите мне несколько прокомментировать ситуацию, как тому, кто имел честь работать в области физики, физиологии и нейрологии, речь о коей идёт.

– Прошу вас, коллега, – ответил Рее.

– Идея, которую выдвигает дорогой инженер это очень даже интересная мысль, ровно, как и реализация, о коей он также поведал. Человеческий мозг, безусловно, величайшее творение природы известное нашей цивилизации, позволяющее нам существовать, дышать, размышлять, в конце концов изучать окружающий нас мир и приведший нас к тому, чем мы являемся ныне. Сам мозг подразделён на различные структуры, в частности можно выделить кору мозга, серое и белое вещество, базальное ядро, нервную трубку.

К тому же есть полушария мозга и целый спектр разнообразных участков. Каждый из них состоит из нейронов, уложенные с различной плотностью. Сам по себе нейрон – это удлинённая клетка, объединённая с прочими себе подобными нейронами, владеющая различным количество электрических связей через синапсы – места контакта двух нейронов. Так, когда мы что-либо видим, изображение отражается на нашей сетчатке, под действием полученного света, который вызывает химическую реакцию с возбуждением ионов, которые случат переносчиками электрических импульсов в нашем мозгу. Их не мало и различная концентрация каждого из них вызывает те или иные сигналы, образуя положительную или отрицательную связь между теми или иными нейронами. Так, увеличение серотонина приводит к увеличение числа положительных связей в одной области, дофамина – в иной.

Так функционируют больше те или иные участки мозга. Он может принимать информацию, которая, взаимодействуя с различными прочими импульсами, пришедшие от различных органов чувств, к тому же от сигналов, которые сознание не получает, а действует лишь подсознание, к примеру контроль вашего дыхания или процесса пищеварения, ведь вы не можете их контролировать, при отсутствии какого-либо подобного отклонения. Но если возникает вопрос относительно того, откуда же мы можем получать гениальные идеи, то первоначально, нейроны должны быть предрасположены ещё в момент своего создания к этому, владеть более гибкими синапсами, а после под воздействием внешних факторов, должна быть образована также более благоприятная для их развития среда.

Но бывают случаи, когда мозг выдаёт то, что, казалось бы, не имеет под собой никакой логической цепочки. Одним из таких случаев можно признать работы индийского математика Сринивасы Рамануджана, к примеру. В таком случае, здесь начинает действовать удивительный квантовый эффект туннелирования, основанный на том, что в синапсе, между двумя концами нейронов должен произойти контакт, который осуществляется из-за вероятностного характера телепортации иона из одного конца нейрона в другой. Так, даже если эта вероятность могла составлять 40%, 70% или 20%, либо вообще 3%, но этот контакт произошёл, причём произошло неоднократно – в таком случае зарождается особенная мысль, непредсказуемое озарение, но вы сами понимаете, что вероятность таких случаев в принципе невелик.

Именно так действует человеческий мозг, который к тому же возможен к своей эволюции, к примеру, посредством увеличения количества нейронных связей, улучшения их деятельности благодаря различным терапиям, а также благодаря тому самому методу электромагнитного воздействия. Сегодня мы не имеет на руках полную электрическую схему мозга, так как имеем схему от микропроцессоров, к примеру. Однако, если это будет возможно, то открывается шанс для прогнозирования мыслей, посредством прослеживания хода электрического взаимодействия в мозге. Тогда уже, можно будет даже брать различные виды такой «схемы» и создавать более лучшие их версии, формируя их, хоть даже хирургическим методом.

Говоря эти слова, профессор неоднократно смотрел на присутствующих, обращая внимание и делая акценты, то на словах и работах Рее с его ассистентом, то на словах инженера, то на возможностях направления этой идеи в массы, благодаря трудам доктора Мишева, прекрасно разбирающийся в этом.

– Более того, вы все хотели создать сверхчеловека, это существо, которое превосходит человека настолько, насколько человек превосходит обезьяну, животных, примитивных существ. Я также желаю этого, господа и возможно, вы слышали и о моих экспериментах, – на этом моменте, все единогласно подтвердили этот факт, – откуда напрашивается вывод о том, что вы, Шорте, сами хотели стать этим сверхчеловеком и возможно отчасти и стали, но применяя террор. Работы, которые вы совершали, профессор, совершал и ваш далёкий коллега – доктор Моро, возможно также желая создать что-то подобное, но вы сами, профессор…

Он сделал паузу, смотря внимательно на коллегу.

– Да-да, именно сами сказали, почему ваш эксперимент, да и все прочие, кроме моего был провальным. Вспомните свои же слова: «Ужас заключается в том, что у него не собачье, а именно человечье сердце и самое паршивое из всех, которое существует в природе», именно так вы ответили своему ассистенту и я полностью согласен с этой мыслью. Вся прелесть в том, чтобы не брать какой-то существующий индивид и из него образовывать следующую его стадию, хотя так было бы логичнее, а именно брать с нуля, хотя бы в силу моего утверждения, пусть даже евгенического, о важности изначальной, донорной предрасположенности.

– Если так задуматься, то вы действительно правы, коллега, – сказал профессор. – Ведь хоть вы и брали в качестве донора человека или самого себя, вы буквально уничтожали генный материал, когда превращали свою стволовую клетку в эмбрион, куда потом внедряли необходимый генный материал. Я ожидал, что смогу проделать подобное хирургическим методом, но ваш микро-метод оказался куда точнее, что немаловажно, как показала практика.

– Именно так, Фёдор Фёдорович. Может быть, в некоторых идеях говорилось, что можно создать или что существуют организмы, превосходящие человека, но они далеко и непостижимы, уводя их к утопии, хотя мои работы – реальны и вы это знаете. Но, однако ясно, что везде, в каждой всей вашей идее, – обращаясь ко всем говорил Флавий Фадеевич, – которая вела к тому, что невозможно по итогу создать творение, превосходящее человека, что очень даже тешило антропоцентрическую догматику, крылась ошибка, меняющая всё понимание и всё дело, – он посмотрел на Фёдор Фёдоровича и добавил. – Всего лишь одна ошибка, профессор…

Под землёй

Глаза открылись. Вокруг лишь темнота. Дыхание размеренное, ничуть ещё не успевшее хоть как-то измениться в своём темпе. Пару раз глаза успели моргнуть, лишь вызывая лёгкие блики, как это бывает после долгого пробуждения. Тишина окружает вокруг и ничего пока не доноситься до ушей, разве что еле ощутимое, далёкое странное шипение или даже звуки передвижения. Руки осторожно совершают первые движения, не смотря на своё состояние.

Сознание только начинает как-то действовать, зрачки начинают двигаться, но мозг, которые возможно действует, а возможно нет, только-только начинает воспринимать сигналы от рецепторов. Ничего больше не покрывает тело, как это было когда-то. Взгляд устремлён наверх, и он лишь иногда может совершить какое-нибудь движение, разве что спокойное, размеренное монотонное дыхание. Уши всё ещё слышат этот монотонных шум, пока плечи, грудь, ноги, живот ощущают на себе нечто очень лёгкое, словно материал белого цвета. Но ещё отчётливее это ощущает лоб и кончик носа, ибо видимо этот материал приподнят ближе ко рту.

Эта ткань окружает всё тело, словно лежащего запеленали в нём, но под ним отчётливо ощущается мягкая поверхность песка. Осторожно, руки на которых уже однозначно проявились синий пятка, со свойственным хрустом, словно ломались пальцы начинают двигаться. Сантиметр за сантиметром проводятся руки, пока наконец не доходят до странной округлой стены. Такое ощущение, будто она глиняная, как некоторые старые стены восточного стиля.

Голова совершила свои первые движения, осторожно продолжая движение правой рукой, приподнимая по этой стенке, которая на ощупь продолжала оставаться такой же, но, чтобы лучше ощутить поверхность, лежащий стягивает с руки материал и продолжает поднимать руку, всё отчётливее понимая форму этого помещения. Ноги ещё не касаются конца, а под головой «кулёк» из этого материала, подложенный словно подушка. А всё это помещение всё больше и больше напоминает нечто эллипсоидное или даже яйцевидное, о чём говорят первые ощущения ног.

Затем движение начинает левая рука, натыкаясь на кирпичную кладку, что довольно неожиданно, что проявляет лежащий, слегка припустив брови, но затем вновь их подняв, вместе с этим поворачивая голову. Глубокий вздох, выражающий только покой и вновь акты моргания, после чего лежащий всё лучше и лучше касается краёв места, где он находиться, всё лучше и лучше понимая, что он явно находиться под землёй, на глубине порядка двух метров.

В голову ещё не лезет страх или тревога, а почему-то и душа, и мысли полны странным покоем, даже прекрасно осознавая, что на самом деле он заживо погребён и ныне находиться под толщей земли. Как-либо стараться выбраться не имеет смысла, подавать голос также нелогично, что приведёт лишь к ещё большей трудности его гибели. Он прекрасно понимает ограниченность времени. Совсем скоро кислород закончиться в этом скрытом пространстве, наполниться это место ядовитым углекислым газом, коим невозможно дышать.

Постепенно он начнёт задыхаться, будет хаотично искать любой уголок, где можно надышаться воздухом, глаза его будут слезиться, начнётся рвотный рефлекс, от коего его бросит в конвульсию. Лицо будет искажаться в предсмертной агонии, вызывая частые приступы. Каждая мышца его тела начнёт хаотично сжиматься и разжиматься, сердце будет готово вырваться, от напряжения вены на его голове будут всё сильнее надуваться и некоторые даже успеют лопнуть, окропляя его голову и волосы. Затем он в предсмертном сумасшествии будет искать способ быстрее покалечить себя, дабы как можно скорее завершить эти мучения, пока наконец не испустит дух, упав без сил в самом ужасном и уродливом положении.

Ему не нужна такая смерть и поэтому он потихоньку, оставаясь на месте начинает осматривать поверхность ещё раз или даже стараясь как-то выбить какой-нибудь камушек или более-менее острый кусок кирпича. Тем временем, он продолжает лежать и размышляет о прошлом, о своей жизни, которую он успел прожить. Внезапно, мысли начинают прерывать странные звуки или даже крик. Не понимая, что происходит он осторожно подходит поближе в сторону стенки, откуда исходит этот истошный ор. Чем больше он приближается, тем отчётливее становится слышно адское страшное шипение, от одного представления коего пробегают мурашки по коже и каждый раз, когда эти звуки доходят до пика, часто прерываемые мужским плачем и стоном, наступает этот крик, разносящийся вокруг.

Гробовая тишина во всей своей красе и мелодичности присутствовала вокруг

Зрачки невольно расширяются от притока крови и сердце начинает сильнее биться от страха, ибо очевидно, что мучители и пожиратели подземного царства настигли своей цели в лице одного из грешников. Не успел этот гул утихнуть, как внезапно, слышаться удары из стороны в сторону – это некая девица, что можно узнать по голосу бьётся по краям своей страшной и холодной темницы. Она пребывает в ужасной агонии, словно каждый сантиметр её тела сковывает невероятный ужас. Ей холодно и одновременно жарко, её ударяет в конвульсия, она не знает не только как ей выбраться, но и как попросту прекратить эти адские мучения.

Одной только мысли об этом кошмаре становилось достаточно, чтобы всё тело протряслось от ужаса, которую рисовала фантазия и более того, казалось, что реальность в разы более кошмарнее нежели воображение. Резкий звук что что-то сломалось заставило вздрогнуть от ужаса, ибо совсем недалеко, в противоположной стороне были слышны иные истошные крики. Этот голос, страшнее самого ужасающего голоса, который только можно услышать и этот жалкий противный плач, отвечающий ему, раздавался по всей земной толще, слышимый только этими одинокими обитателями и мучениками, находящиеся здесь. Голос что-то спрашивал и спрашивал, повторял и повторял, на что следовали вопли, слёзы, крик, ор, вместе с невнятными словами, от того, что человек захлёбывался в собственных слезах, стараясь быстрее убежать, но не мог сделать и малейшего движения, после чего стены начинали сближаться.

Эта земляная толща один за другим приближалась и приближалась, вызывая треск со всех сторон. Этот страх в глазах, метание головы из стороны в сторону и эта тряска с криком, который нельзя было попросту передать, пока тело не начало сжиматься, всё больше и больше сначала налегала земля на кожу, прижимая различные участки тела, вызывая наросты. Голова прижималась к туловищу, отчего нельзя было даже дышать, а только жалобно вдыхать оставшийся воздух, задыхаясь после чего наступал хруст с выплеснувшей кровью и молчание…

Всё это отчётливо слышал лежащий, прекрасно понимая, что происходило вокруг, осознавая ту страшную силу справедливости, которая настигала многих, кто здесь пребывал. Тут, где абсолютно никто не услышит, и никто не поможет, уже ни одно живое существо не в силах было как-либо помочь в этот момент, ни одна мысль, ни одна философия и даже религия не были здесь, здесь царила лишь истина… Тяжёлый глубокий выдох с не опущенным взглядом.

Он пробудился здесь, наверняка после летаргического сна. Этого самого глубокого сна, который, наверное, является следствием сильного переутомления, учитывая весь тот объём работы, который он выполнял каждый день. Его случай явно не единственный и сколько интересно таких же старцев или старушек, который пробуждались уже погребёнными, но в силу своей старости, немощности прекрасно понимая, что какие-либо действия бессмысленны, принимали свою участь. А сколько младенцев, которые также пробуждались, уснувшие или закопанные насильно заживо, кричащие, орущие во всю глотку, до посинения, не понимая за что они были обречены в такие мучения. Их крик никто не услышит, поток их слёз никто не вытрет, их боли в их маленьком невинном теле никто не ощутит, и никто их не обнимет…

Никто не застрахован от сего, будь то в прошлом, настоящем или будущем, ибо никто до селей не знает, что есть смерть и что есть сон? Когда эта мысль закончилась вновь вокруг начал ощущаться этот коричневый шум. Это лёгкое колыхание, как будто- там наверху был то ли ветер, то ли дождь. Но если кто-нибудь будет думать о том, что ему холодно, пусть не беспокоиться, Земля согреет тех, кого взяла в свой кров, особенно если она полюбила того. Руки сами мягко проводятся по песчаной поверхности, словно гладя Землю, от коей действительно исходило странное тепло. Где-то в ней передвигались черви, направляющиеся к своей добыче, дабы доесть оставшиеся старые куски мяса, допить глазное яблоко или пролезть в черепную коробку через глазницы, нос, проходя по пазухам вверх, проедая жирный мозг. Дабы чуток пройтись по тем обглоданным от кожи, вен головы кусочков, поесть переваренную пищу из желудка, насладивший потемневшей, покрывшей плесенью слизистой оболочкой. Наконец, чтобы в конце оставить кости, кажущиеся только твёрдыми, но на самом деле мягкие, которые всё больше твердеют, становясь всё более хрупкими, дабы они превратились в прах, в пыль, вместе со всеми зубами, черепом, пальцами и суставами…

Осторожно, человек вновь занял положение лёжа, ощущая вновь свою мягкую песчаную постель, закрыв глаза, но после открыв и посмотрев наверх. Никакой особой разницы не было, ибо вокруг всё ещё продолжала находиться кромешная темнота, где как бы ни старался человеческий взор нельзя было отличить что-либо. Иногда только прокладывалась мысль или скорее шалость фантазии о том, что прямо перед лежащий находиться некое большое зелёное чудовище с огромными глазами, сопливым ртом, мягкими волосяными зубами, расстроенным языком и большим тёмно-синим рогом над головой, переходящий в дальние шипы, перетекая в его различные конечности. Но теперь, когда лежащий был полностью один и прекрасно осознавал своё положение, такое чудо ему даже было чем-то мило.

Затем забыв о своих фантазиях он погрузился в свои думы, стараясь не отвлекаться на окружающие ужасы или спокойствие и звуки словно по мановению волшебной палочки утихли. Он прекрасно вспомнил, как родился, как пережил свою жизнь, то сколько времени он был со своими дорогими родителями, близкими ему людьми, как они потихоньку уходили и вот теперь наступило и его время. Кроме того, на память приходили интересные случаи, когда ему приходилось быть под землёй. На удивление, даже учёным часто приходиться пребывать в этой пучине.

Так ему даже приходилось работать несколько недель подряд на ускорителе заряженных частиц, который к тому же находиться в разы глубже того уровня, на котором он был. Интересно, что тогда он с иронией думал о том, что было бы интересно, если произошло бы землетрясение и их завалило бы там. Без каких-либо трат, вместе с необходимой техникой, он был бы погребён под землёй, да и погиб бы как учёный. Кроме этого, думая о смерти он вспомнил, что ему всегда было интересно умереть во сне – без всяких мучений, тихой прекрасной смертью, отлучился бы в иной мир, даже особо не понимая этого.

Было даже время, когда он так много работал, что после этого засыпал на 12, 15 и даже один раз на 18 часов сразу. Тогда он думал даже о том, что ему не хотелось возвращаться в реальность, а заснуть навечно, ведь во сне столько всего разнообразного, к тому же часто он любил во сне бывать в своём мирке, который так любил и ценил. И вот теперь, он лежал здесь, жаль, что ему не удастся также легко заснуть. А интересно, помнят ли о нём там, наверху?

А впрочем, всё ведь это в прошлом и главное, что теперь ему предстоит отправиться дальше – в иной мир. Интересно, а что, если иного мира нет? В детстве, когда ему впервые рассказывали о Рае и Аде, он представлял, что Рай – это хорошо, а Ад – это такое место, прохожее на поле из огня и если туда бросить человека, то он попросту уходит в небытие, он просто видит огонь в последний момент на уровне земли и всё… дальше больше ничего, абсолютно ничего нет.

Это тогда его пугало, и он признавался, что это является одной из его фобий, среди коих было ещё при жизни не мало странных. Но в любом случае, если вдруг ничего нет, то хорошо и с той стороны, что он не будет мучиться, находясь не в силах обнять свою дорогую маму, старшую тётю, ведь он попросту тогда уже ничего не будет ощущать и останется только лишь в памяти. А всё же, если называть всё это – вселенную, в коей он жил, загробный мир, который есть или нет, все остальные «вселенные» или «области» миром, то всё же это очень интересное и хорошее место, побывав в коем он ничуть ни на секунду не жалеет ни о чём.

С этими мыслями он начал замечать, как потихоньку слипались его глаза, как осторожно уменьшалось его дыхание. Его состояние напоминало те моменты, когда после долгого и изнурительного труда организм расслаблялся настолько, что даже дыхание было в тягость, что хотелось попросту даже перестать дышать, чтобы грудь перестала вздыматься, принося эти в те моменты ощущаемые неудобства. Кажется такой момент настал и теперь, он, удобно расположив голову, закрыв глаза осторожно прекращал своё дыхание. Не пришлось находить никакого камушка, не пришлось как-либо трудиться в этом пусть даже тёмном, но очень даже тёплом и уютном месте, где он находился. Пусть многие его считают злодеем, пусть проклинают сколь угодно, но он уходил со спокойной и лёгкой душой, тёплыми надеждами…

Так испускал дух этот пробудившийся посреди летаргического сна и так безмятежно ушедший человек. Так безмятежно он уходил туда, куда точно может и сам не знал, а его тело начинало остывать, всё меньше подавая признаки жизни. Синие пятна начинали увеличиваться, тело начинало холодеть и застывать так, что любое движение суставов могло привести к поломке. Желудок и грудь впадали, всё больше выпячивая грудную клетку и тонкий слой кожи, вместе с щеками. Смерть уже успела наступить и приступала к своей монотонной операции.

Здесь находилось всё что, что при жизни было гениальным учёным, писателем, а совсем скоро и это превратиться в прах, в пыль, которое останется именно здесь, в полной тишине и безмятежности – под землёй…

Кошачья королева

Бесконтрольный галдёж обуял весь огромный зал, который наполняло огромное количество различных существ, постоянно о чём-то перешёптывающиеся между собой или старающиеся докричаться. Было достаточно темно и основное освещение было направлено в сторону центральной сцены, невероятно красиво украшенной, с самыми различными деталями, в том числе огромными декорациями в виде кошачьих лапок, люстры и иллюстрации маски.

Сейчас сцена начинала пустеть, ибо предыдущий исполнитель успел её покинуть под недовольные крики публики и только последняя яркая вспышка света позволила увидеть силуэты больших голов с торчащими кошачьими ушами. В этот миг можно было понять – всю аудиторию составляли огромные коты, уверенно стоящие на задних лапах и в различных костюмах. Их огромные кошачьи глаза с гневом провожали как можно скорее удаляющегося со сцены артиста, спешивший закрыться, дабы в очередной раз не получить туфлёй по своей глупой голове.

Затем в секунду всё вокруг погрузилось в мрак и это заставило в это же мгновенье всех умолкнуть и устремиться свой взгляд в сторону сцены, хотя многие наверняка забыли даже где она находилась. В этой темноте можно было только увидеть сотни огней – это дикие зрачки устремлялись в сторону сцены, жаждущие увидеть ту, которую они так хотели лицезреть – свою королеву. Все присутствующие были мужского пола, от мальчишек, юношей и мужчин до престарелых котов, которые ещё в юности без какого-либо опоздания приходили в этом место, чтобы лицезреть пред собой эту восхитительную и единственную кошачью королеву!

Постепенно свет начал отражаться в лампах на потолке, из-за чего появилась иллюзия звёздного неба, в тусклом свете коего появлялся желтоватый дым. Он таинственно покрывал сцену, по которой среди всей этой тишины начали ступать высокие тёмно-синие и невероятно красивые туфли. Внезапно начала играть музыка и вся эта огромная толпа, окружающая сцену, прекратила дыхание, когда на сцене появилась она – ослепительно красивое существо. Это была кошка с большой и высокой короной на голове с различными перьями и украшениями, которые украшали её голову и к которой прижимались большие уши с золотыми серьгами.

Длинные ресницы колосились на этом потоке, когда она устремляла свой сужающийся взгляд больших голубых глаз в сторону толпы, где уже успели потерять сознания некоторые слабонервные коты, но никто не обращал на неё внимания. Её усики были длинными и словно светились от бликов прожекторов, осторожно освещающие её, словно даже эти источники света её остерегались. Её шерсть была невероятно нежной и блистала на этом свету, переходя к более серой мордочке с интереснейшим оттенком, чёрному носу, отдельные лучики от коего говорили о том, что этот носик был влажным, слегка припудренным.

Тонкая элегантная шея переходила к прямым и нежным плечам, кои ничто не прикрывало и от коих отходили эти длинные тонкие, нежные руки серого оттенка, практически кричащие о своей грации при каждом движении. Ниже плеч проходила линия из золотого украшения, отходившая к синеватому, близкому к цвету индиго платью, переходя более толстой полосой к правому плечу. Ключицы этой ослепительно красивой кошки, достойная красотой своего телосложения красоты древнегреческой богини или египетской самой элегантной дамы были обнажены, после коих начиналось золотое не большое, но и не малое, а в целом платонически прекрасное декольте, с явно выраженными геометрически прекрасными неровностями.

Эта форма и эта геометрия была бесподобна и заставила бы любого скульптора отдать душу дьяволу за одну лишь возможность запечатлеть эти формы, но сколь бы ни был он старателен и даже если бы он потратил на это дело всю жизнь он не смог бы запечатлеть эту прекрасную линию талии и этой поверхности живота, лучше назвать коей не находилось слов. Так прекрасно и ослепительна была эта королева, платье которой далее продолжалось, с сотнями стразами, изумрудами, сапфирами и рубинами, выложенные невероятно красиво, ибо их выкладывал лучший ювелир, коему только посчастливилось когда-либо родиться.

Кринолин, олицетворяющие аристократические формы, достойные для запечатления на сотнях холстах художником, покрывались прекраснейшими узорами и разделялась на сотни лоскутов, и имея и не имея под собой конструкции одновременно, что само по себе было технологическим чудом. Эта прекрасная деталь одежды была так пышна и выделяла могущество своей хозяйки, вместе с этим, ни на секунду не унимая её красоты, благодаря открытости спереди, где платье принимало более треугольную форму с выступающими стразами, так по-восточному и красиво прикрывающая королеву, но что было готово свести с ума всю публику.

Кошачья королева

Ровные и элегантные ноги, полные грации, где каждый изгиб был прекрасен, каждая мышца совершала только прекрасные движения, словно не имеющие изъяна во всей этой идиллии, переходили к высоким туфлям. Звуки от коей наконец перестали раздаваться, всё больше заглушаемые приятнейшей музыкой, доносящаяся сзади королевы, где всё лучше начали виднеться её императорские декорации. Она буквально кричала о том, что она не королева, а императрица, повелительница сердец и сложно было в этом спорить, когда только одно слабое движение её рук, её пальцев с огромными перстнями с драгоценными камнями по переднему контуру её платья, которое на пару миллиметров больше обнажало её ноги, вызывало сумасшедший крик публики.

Она двигалась осторожно и потихоньку, поднимая правую руку и совершая движение левой, начиная путь. Её голос был тонким и прекрасным, ослепительным, невероятно красивым, прекрасным, о коем можно было мечтать, который можно было прокручивать в голове вечность и за одну лишь возможность услышать его, подойти хоть чуток на пару сантиметров поближе, коты были готовы растерзать друг друга в клочья, втаптывая в успевший немного испачкаться пол.

Начало её композиции было тихим, приятным, она осторожно двигала руками и телом, бросая этой взгляд, могущий сравниться со взглядом Медузы Горгоны. Из-за её движений её платье с разрезом и воздушными полупрозрачными тканями начинало колоситься, вместе с этой привлекательной для сходящей с ума публики частями страз из-за чего некоторые старцы со слабым сердец падали замертво, но молодые тут же вставали на них, забыв о трагедии и видя в этом возможность посмотреть на это зрелище поближе, даже если погибший был родственником, отцом или дедом. Мальчишки пользовались своей ловкостью и старались залезть как можно выше, ли ж бы также удовлетворить своё животное дикое желание лицезреть это.

Тем временем королева игралась со своим голосом и поддаными-зрителями или даже скорее рабами, повышая и понижая свой голос, обладая восхитительными вокальными способностями. Природа предприняла все возможности, дабы породить это чудо, даря абсолютно все возможности. Сзади неё появлялись коты в костюмах с инструментами, окружающие её. Внезапно музыка приняла свою силу, и королева запела быстрее, громче и мощнее, а стоило ей сделать эти резкие движения талией, как весь зал взорвался. Её это невероятно забавляло, она поднимала руку к голове и совершала эти плавные движения головой, руками, плечами и ногами.

Сделав пару шагов, она элегантно развернулась, из-за чего те, кто припали своими головами к сцене, с расширенными зрачками от восторга потеряли сознания, после чего их настигала страшная участь быть затоптанными живьём. Королева, не обращая на это внимание подходила осторожно к тем, кто вышел. Эти музыканты играли на скрипках и саксофонах. К тому же уже успели вынести самый настоящий рояль, куда подойдя и размахивая подолом своего платья, продолжая исполнять свою восхитительную песню она чуток приподняла ногу.

Музыкант задохнулся от восторга и его удержало от потери сознания движение королевы – она посмотрела на него в упор, после чего тот словно неживой поднялся и подчиняясь её приказаниям начал приближаться к публике, пока сзади к ней приблизились ещё два саксофониста. Она совершала шаги один за другим, смотря вокруг, вызывая дикий восторг у публики и стоило ей ещё раз ближе к краю сцены совершить те же ловкие движения талией под звук саксофонов, как уже четыре ряда стоявших у сцены упали без сознания, когда на их место становились остальные, превращая их в кровавые ковры из кошачьей шерсти и костей.

Королева тем временем продолжала петь, являясь главной героиней сего грандиозного представления. Свет игрался, погружая окружение в мрак, когда королева отходила в сторону и стоило ей совершить движение головой, как все софиты устремлялись к ней, после чего она, делая шаги протяжно и красиво мяукала, в самых разных тональностях, применяя свои вокальные таланты. Она создавала образ властной взрослой, но вместе с тем молодой и красивой правительницы, императрицы. С каждым разом она всё больше и больше поднимала свой голос, переходя на верхние ноты и совершая эти судорожные, но не менее грациозные движения кистями руки, придерживая второй микрофон, что поражало публику.

Остальные коты окружали её со всех сторон, словно стражники, пока она повторяла и повторяла свою главную фразу, грандиозно завершая свою восхитительную песню и в конце посмотрев на свою публику и дико мяукнув. Затем она на секунду фыркнула, показав свои белоснежные зубки, после чего внимательно оглядев это месиво, что осталось от зрителей таинственно провела кончиком языка по верхней губе. Она продолжала смотреть на всё это, пока сцена не погружалась во мрак…

Ступая по тёмному коридору, думая о прекрасно проведённом сеансе, она была довольна своим уловом и сделав пару жестом своему слуге, который верно ходил за ней, она прошла в сторону своей гримёрной. Слуга удалился, пока правительница размышляла о аппетитной новой порции алой жидкости, такой питательной и приятной, хоть слегка с металлическим вкусом, который она получит совсем скоро. Она находилась в роскошной комнате, снимая с шеи колье и бросая взгляд на себя в зеркало, довольно улыбаясь, но не произнося ни слова.

Внезапно, она услышала шаги, но не размеренные, а довольно быстрые в коридоре, куда она быстро повернула взгляд. Дверь резко открылась и на пороге стоял некто иной в тёмном одеянии.

– Здравствуйте, миледи, – произнёс монотонно вошедший. – Извините, что я без приглашения.

– Вам следовало выучить манеры и не беспокоить даму после сложного вечера, – смотря на вошедшего ответила королева, сделав резкое движение рукой.

– Простите, но таков мой долг.

– Долг кого, простите?

– Я инспектор, миледи и вынужден арестовать вас.

– За что же?

– Вы обвиняетесь в…

Не успел инспектор договорить, как услышал шаги сзади, он тут же развернулся.

– Кто вы? Что вы тут делаете? Уходите вон!

Это был слуга, вместе с остальными котами, пока инспектор стоял неподвижно и даже не собирался реагировать.

– Успокойтесь, милейший, – ответил он. – Я инспектор.

– Это не меняет дело, – говорил слуга, – кто вам позволил нарушать покой госпожи, мы будем жаловаться!

– Сколь будет угодно, милейший, но ваша госпожа арестована.

– Боюсь, что произошло недоразумение, дорогой инспектор, – осторожно шагая и говоря мягко продолжала королева.

– Боюсь, что я уверен в обратном, – настаивал инспектор, в ответ подходя ближе и отойдя от входа, что позволило остальным котам войти и встать смирно.

– Вы уверены?.. – она совершила элегантное движение рукой, проведя пальцами от уровня плеч инспектора донизу, из-за чего ком припал к его горлу.

– Я…, – он не смог заговорить, когда она резко поднесла свой палец к его рту из-за чего он замолчал.

– О, не утруждайтесь, инспектор, – произнесла она.

Инспектор замер, пока она, осторожно положив свою руку инспектору на грудь опустилась чуть ниже и ощутив последнее ребро она с нечеловеческой быстротой пробравшись между пуговицами его рубашки впилась в его тело разорвав кожу из-за чего у инспектора прихватило дыхание и он смог только открыть рот пока она в миг провела рукой между лёгкими, расталкивая их, схватив сердце и со всей силы выдернув его. Алая жидкость струилась отовсюду, но ничуть не задевала наряда королевы – так профессионально и грациозно она это сделала, пока инспектор с ужасом наблюдал за тем, как она поднесла красное сердце ко рту и раскрыв пасть аппетитно откусила кусочек, высасывая всю кровь.

Когда жертва рухнула оземь, она лишь посмотрела в сторону остальных котов и приоткрыла глаза, после чего они как неживые кинулись на инспектора, пока та отходила, начав разрывать его на части, обгладывая бездыханный кровоточащий труп, ломая кости, высасывая глаза, сдирая кожу. Правительница же, взяв руку своего прислуги, аристократично подошла к своему стулу и присела, закинув ногу на ногу, наслаждаясь представлением, после коего будет аппетитный, сытный ужин, который сейчас поглощал её сегодняшнюю первую жертву.

Пока продолжался этот процесс она уже успела доесть своё лакомство – сердце, запивая алой жидкостью, в свете огня, который мирно горел в камине неподалёку. Это зловещее олицетворение ада освещало это невероятно красивое, но также невероятное опасное существо – кошачью королеву…

Клавиатура

– Ах! – вскрикнула девушка, когда его вынули из бочки, куда она была погружена.

Сильная металлическая рука схватила её за волосы и несколько раз потрепав за голову с силой вновь окунула в бочку, ударив по ногам, отчего у юной леди сразу же подкосились ноги, и она пала ниц, сильно ударившись коленями о бетон. Она трясла руками, мотала головой, но ничто не могло помочь ей вырваться из крепких механических рук робота, который её удерживал. Наконец, когда эта мука прекратилась и голова была вынута вновь можно было услышать этот сильный вдох, с резким сердцебиением, разбавляющими воду краской от туши.

– Прошу вас, умоляю, оставьте меня! – кричала девушка вся в слезах, еле сдерживая боль от сжимающихся волос.

В ответ на это бездушная машина, большие глаза-камеры которой еле выражались парой бликов от единственного источника света, сильно схватил девушку за обе руки заломив и сжав так сильно, что она начала бесконтрольно кричать от дикой боли, сжимая обе лопатки почти до прикосновения. Они находились в тёмном просторном помещении, еле различимые окна коих могли говорить о том, что это был просторный ангар, в конце коего находилось небольшое сооружение, второй этаж коего являлся чем-то вроде смотровой площадки и откуда за всем этим зрелищем кто-то наблюдал.

– Прошу тебя, отпусти! – взмолилась девушка, мотая своей головой, из-за чего еле вырванные из сильной руки робота мокрые волосы рассыпались по сторонам. – Ты же робот, ты должен сделать закону!

– Для моего господина нет законов людских! – механическим голосом ответил робот, резко ухватившись за её горло.

Девушка начала задыхаться и ощущать сильнейшую боль в скулах, как будто нижнюю челюсть хотели вообще хотели раздавить в клочья и вывести из петель, дабы этот гнусный рот не произносил более ни единого слова. Истошный писк вырывался из этого отверстия в её голове с этими пышными алыми обрамлениями, надутыми словно самые уродливые шарики на свете.

Всё сильнее и сильнее он сдавливал её скулы и челюсть, из-за чего начали прорываться царапины, по коим струилась алая жидкость, покрывая металлическую руку, образовывались синяки, а на лбу лопались вздутые сосуды от напряжения. Наконец, робот словно сжалился и чуток уменьшил силу хватки.

– Отпустите её! – внезапно послышалось издали, после чего девушка повернула голову заметив, что она тут не одна.

Это крикнул молодой человек, подвешенный за обе руки к некой конструкции, которая словно была создана для растяжения человека удерживая его за конечности. За эту свою глупую выходку ещё больших титановый робот, что был рядом с ним резко ударил того в живот, из-за чего у того чуть было не остановилось дыхание, он выгнулся и изрыгнул из своего горла алую жидкость вместе с какими-то примесями, отлетевшие почти под ноги девушки, несмотря на значительное расстояние.

– Нельзя кричать, – монотонно проговорил робот.

– Нет! – в ответ крикнул юноша, откинув волосы и облизнув окровавленные губы, которые только начали освещаться новой включённой лампочкой.

– Оставьте его! – закричала в ответ девушка. – Мы ведь ничего вам не сделали!

Не прошло и секунды после этих слов, как внезапно оба преступника закричали во всё горло от невыносимой боли – по металлическим рукам роботов, что их удерживали подали электрическое напряжение. Этот истошных крик, вид практически выпучивающихся глаз от этой адской боли, вместе с этой тряской, хаотичным морганием, пульсирующим дыханием, намокающей одежкой и ощущением, что справедливость торжествует нельзя было сравнить ни с чем.

– Стойте, – послышался тихий, скрипящий голос со стороны постройки.

В этот же миг электрический ток прекратил бить и оба наказываемых почти были готовы потерять сознание, откидывая свои тела, что их только удерживали металлические служащие. Перед глазами мерцали шарики и молнии, ужасно сильно тошнило и кружилась голова, по всему телу проходила невыносимая боль из-за чего было одновременно по всему телу и жарко, словно каждый из преступников оказался в самой жаркой пустыне, под палящим солнцем или в печи, то прямо их кинули в самую ледяную воду в Арктике. Не успели они опомниться как внезапно их действительно облики самой холодной водой, которую они когда-либо могли ощутить из-за чего оба вскрикнули и глубоко начали вдыхать в себя воздух, ощущая боль в лёгких и трясясь от таких сильных изменений внешних температур.

Когда они пришли в себя, то заметили, что на удивление стали находиться достаточно близко друг к другу.

– Очаровательность, ты здесь! – поражённо выкрикнул парень.

– И ты, Светлая! – также с полным удивлением крикнула девушка, поняв, что всё это время это лишь её воображение рисовало перед ней парня, когда на самом деле это была девушка – её подруга!

Взгляд, с которым смотрел незнакомец, был устрашающим

Они оба были в шоке от того, насколько сильно исказились их видения, какие они были измученные и в каком ужасном состоянии находились. В секунду они вспомнили о причине своего спасения, резко обернувшись в сторону темноты – странной низкой фигуры, которая наблюдала за ними на втором этаже не было. Они начали со страхом и ужасом озираться по сторонам, пока не услышали скрип. Это был протяжный, почти стонущий скрип от инвалидной коляски.

Наконец, перед ними показался странный человек, занимавший чёрную электрическую инвалидную коляску. Это был то ли старик, то ли юноша с перекосившимся лицом, который отчасти рассекал шрам и один из глаз смотрел как-то странно искоса, учитывая, что его голова опиралась на специальную подставку. Седая щетина вместе с растрёпанными некоторыми длинными, некоторыми короткими седыми волосками на лысине добавляли его виду абсурда.

Лицо было перекошено в ужасной гримасе полной адской боли, гнева, дикого отвращения и кричащей жажды кровавого возмездия. Тело было невероятно бледным, словно это был сам мертвец, под кожей коего отчётливо виднелись вздутые вены, до дикости впалые щёки в выпяченные скулы. Рот был слегка открыт и искажён в этой странной гримасе, когда губы были сложно прищурены, но отчётливо виднелись хищные жёлтые немного искривлённые старческие зубы с чуток белыми дёснами, в коих виднелся гной. Костлявые руки с длинными мёртвыми и слегка успевшие прогнить пальцами, но с длинными ногтями, что свойственно умершим, были опущены на ручки инвалидной коляски, который занимал этот слегка скрюченный и даже впалый в его полость старик в чёрном старом костюме и тёмно-синей рубашке.

Его глаза совершили первые движения так с тряской и диким видом переходя от вида одной своей жертвы к другой. Затем он высунул язык, облизнув пересохшие губы, после чего издал страшный звук, ужаснее вопля чудовища, чем-то напоминающий истошное змеиное шипение, вместе с приглушённым рёвом и мычанием, с сильным выдохом из-за чего некоторые мышцы на его лице исказились ещё сильнее. Два наказуемых со страхом и замиранием смотрели на это ужасное зрелище, не находя силы, чтобы хоть что-то произнести.

– З…с-с-с… здравствуйте… друзья, – прошипел иронично сидевший, улыбнувшись, из-за чего натянулись мышцы его горла, задёргалась мышцы у левого глаза и ещё больше открылся оскал. – Вы… Вы не узнали меня?.. А?

– Неужели… – со страхом произнесли девушки.

– Да-а-а, – вновь прошипел инвалид, с дикой отдышкой от того радостного волнения от скорого возмездия. – Вы вспомнили меня. Да-а-а. Это не может не радовать, – сглотнув, и чуток выпучив мёртвые остатки губ, где виднелась седая щетина и усы, что выглядело ещё страшнее, продолжал говорящий. – Мои дорогие товарищи, с коими мы вместе слушали лекции, да?

Никто не мог промолвить не слово, при виде этого злобного оскала.

– О, как же их любили не так ли? – с паузой и расстановкой говорил сидящий. – Особенно, когда вы ничего не понимали. Помню-помню. А помните, те дни, когда вы сидели и говорили, что это вам нужно, чтобы я был как все? Помните, как вы говорили, что моя наука никому не нужна, что это никчёмно? А-а?

Он вновь облизнулся и устрашающе резким движением наклонив свою парализованную голову посмотрел исподлобья, дико прошипев, что было ещё и ещё более страшнее. Один из роботов подошёл и вновь помог ему откинуться на спинку.

– А помните, как я писал, я трудился. Как я трудился, а вы… вам было всё равно, всё в шутку, ведь вам было смешно. А моё… моё детище!!! – он разразился на истошный крик, от которого даже замигали лампы. – А-а-а! Моё!!! Моё… вы… были… были против, вы были. Вы тогда восстали против меня, были готовы убить! Ах это я не оставлял вас в покое? Я? Неужели вы тогда считали меня, ровней себя?! Ну что ж, я теперь отплачу вам – я дам вам… покой!

Он крикнул после чего отдышался, резко сплюнув странную жижу, которая прилетела прямо на лицо девушки, которая закричала, но робот двумя ударами заставил её успокоиться, и теперь эта жижа перемешивалась с содержанием её вен.

– А если вспомнить, что же вам тогда взбесило? О… Да, я помню. Чик-чик, чик-чик – моя клавиатура. Я тогда запечатлел свои мысли, свои идеи, создавал всё это и параллельно писал, слышишь!!! – закричал с тряской инвалид. – Писал я этот конспект! – он вновь отдышался после продолжал. – И понимал всё, в отличие от вас… Но виноват ли я был, что запечатлел свои мысли быстрее, а? При помощи него – моей любимой клавиатуры? Чик-чик, чик-чик, клик-клик, клик-клик, тик-тик, тик-тик, – при этих перечислениях, старик словно перешёл в свои мысли и его зрачки застыли.

Наблюдавшие за этим удивились и с замиранием смотрели на него, но он резко двинул зрачками отчего те вскрикнули.

– Нет-нет, ты неправильно понял, – говорило Очарование, но несколько острых хватов механических рук давая самые чувствительные передние и задние сжимания и движения, заставили девушку в миг замолчать, что вызвало удовольствие старика, который начал скорее шипеть и смеяться, покачиваясь от этих движений на своём кресле.

– Мы же все должны были учиться, мы… мы же друзья, – заговорила вторая жертва, на что старик только безразлично перевёл взгляд.

– Тогда вы были готовы переломать мои пальчики, а теперь… – он опустил зрачки на свои гниющие руки.

Внезапно его старческую кошу продырявил червяк и начал проедать дальше, чуток брызнув кровью, что чуть было вновь не заставило девушек вскрикнуть, пока старик мирно смотрел на этого питомца, который его пожирал. Затем он также резко перевёл свой взгляд в сторону своих жертв.

– Вы достигли чего хотели – я не могу печатать с тех пор, не могу записать свои мысли, не могу передать свои идеи…, – он выдержал паузу, после чего продолжил. – Но за всё надо платить.

Затем он перевёл взгляд в сторону ручек и оголённых ножек девушек, которых тут же схватили за руки и приподняли над землёй.

– Нет! Что ты хочешь сделать?! Не надо!

– Успокойтесь. Это будет не столь… шумно чирикать!

После его слов со стороны появились другие роботы, которые принесли большие металлические пластины, пока первые тут же сдёрнули с жертв всё, что только на них было, но самое ужасное было то, что следующие высокие роботы принесли большие металлические клавиши с шипами, пока вторые подставляли металлические холодные листы под тела мучащихся.

– Нет-нет-нет-нет! – кричали девушки, но всё уже было решено.

– Вы негодовали по поводу звука от клавиш, – спокойно и монотонно говорил старик. – А знаете ли вы, почему у них такой звук? У меня была механическая клавиатура, но из-за вас я заменил её на мембранную, хоть она и стоила дорого, но и то вас не устроило, так продемонстрируйте же нам роль самый беззвучных мембран!

Роботы тут же накинули на девушек большую металлическую сетку, в которую вставляли большие клавиши, сторона буквенных клавиш в коих были по 7,5 см с длинными острейшими ржавыми шипами. Девушки поднимали ужасные крики и были готовы потерять сознание, но роботы им этого явно не позволяли, поддерживая наличие их сознания постоянно.

Острый шип находиться всего лишь в паре миллиметров от ладони, каждого из пальцев с лакированными ногтями, который сейчас этот шип прошибёт насквозь, вместе с порезанными пазами на лбу у каждой из них, а также на ключицах, плечах, руках, ногах, коленях, самых различных частях тела. Всё их тело, ощущая этот ледяной воздух, при одном только этом ощущении дрожало от страха и ужаса, слёзы текли ручьём, но никуда им уже нельзя было убежать. Снизу находился механизм, который из стекающихся «алых чернил» вместе с внешними символами перепечатывал текст.

– Ну вот и готово, – торжественно произнёс старик. – Давайте же начнём с первой фразы, довольно интересной.

Старик посмотрел на робота и тот подключил к его уху что-то вроде наушника, откуда инвалид должен был отправлять сигнал.

– Вы знали, что я являюсь прекрасным изобретателем, вот поэтому я так и решил проблему, которая так вас мучила – изобрёл вот это, – взглядом указывая на них проговорил старец, облизнувшись.

Наконец, устройство включилось – под клавишами загорелся белый свет – элегантная подсветка. «К» … Хруст! Истошный крик вырвался из горла одной из жертв, когда остриё раздробив кость руки прошла насквозь. «Л» … Хруст! Шило разорвало кожу бедра, унеся с собой часть мяса. «А» … Удар пришёлся прямо по плечу и даже чуть ниже, вызывая дикие крики, боль и чуть даже не взрыв. «В» … Мягкие ткани у угла живота, где часто находилась щекотка, направила в мозг мощнейший удар, извещающий о ужасном повреждении. «И» … Ступня правой ноги была раздроблена и не только пригвождена шипом, но и она была резко из неё была выдернута, с остатками плоти, обломками кости и вен, с новыми криками. «А» … На сей раз остриё устремилось в один из самый густой сгусток нервных клеток, где даже лёгкий удар мог вызвать адскую боль, нежели это, из-за чего для криков уже не оставалось сил.

«Т» … Левая ступня справа была раздроблена на части с ещё большими мучениями, воплями и криками. «У» … Итак истерзанный лоб получил новые резкие порезы, проходящие по касательной, как и учили на геометрии. «Р» … Средний палец правой руки был буквально вырван, вместе с разорванным ногтем с красивым лаком, что отдало боль сначала из-за мягких кончиков, о боли коей знает любой, кто сдавал кровь, затем боль в ногте, о чём знает любой, кто потерял ноготь и боль во всей кисти о чём может поведать только военный.

Старик смотрел на всё это с улыбкой и удовольствием, ибо для него это скорее было напоминанием той чудной мелодии, которую он мог играть словно пианист на своих любимых клавиатурах. Затем он, призадумавшись, что слишком долго он пишет одно слово, с силой ударил по последней букве – «А», чем проткнул обоим «клавиатурам» животы насквозь прямо через пупки. Было очевидно, что «клавиатура вышла из строя», но проработала отлично.

Довольный наблюдатель смотрел на это зрелище. Он слегка заговорил, словно кому-то или самому себе. Удовлетворённый торжествующей справедливостью он говорил, но всё равно его никто не слышал:

– Прекрасная, просто отличая, человеческая…

Не договорив, он опустил свой взгляд вниз, со спокойным и уже не диким взглядом прочитав на листке одно слово красным цветом, которую он тихо прочитал:

– Клавиатура…

Красная планета

– Вот и замечательно, кажется, всё идёт по плану.

Эти слова были произнесены в достаточно просторном высокотехнологичном зале, перед большим панорамным окном. Это был человек среднего роста в тёмно-синем костюме и белой рубашке, держащий в руках чашку горячего какао, попивающий его не торопясь, часто откладывая его на длинный стол заседаний, который стоял сзади него, отодвигая главное кресло.

По форме помещения, большому количеству неоновых составляющих, различных высвечивающихся экранов и голограмм, которые казались словно повсюду, но выводили самые важные и интереснейшие данные, можно было понять местоположение этого просторного зала заседаний. Нужно было действительно признать факт того, что вся эта атмосфера высокотехнологичного будущего очень даже радовала говорящего, ведь по своей сути он достигал того, чего так хотел.

Бон осторожно проводил взгляд по дополнительным местам, с компьютерными блоками и экранами, по всему периметру зала, которые сейчас были пусти. Там обычно находились сотрудники, которые во время заседания должны были сообщать важные новости. А за просторным столом должны были находиться прочие дополнительные помощники говорящего, который и был капитаном всего этого судна, бороздящий бесконечные в прямом смысле этого слова просторы, которые он так неизменно и страстно любил и казалось просто даже не мог без них жить.

Может быть, поэтому он сейчас смотрел на весь этот простор через толстое стекло иллюминатора на огромные планеты, дальние звёзды, ярчайшее светило, сотни спутников, совершающие спокойные движения на своих орбитах, на быстро летящие астероиды и метеоры, которые словно были в поиске своей заветной цели, к которой они также стремились, как и он.

Но в отличие от них, его цель была достаточно близка для него – она была буквально прямо перед ним. Этот огромный гигантский шарик, в миллионы раз превосходящий его и любого другого представителя его вида по размерам, вместе со всеми жителями его родной планеты. Сейчас он смотрит на свою мечту, и он близок к ней также, как никогда раньше, ибо это – Марс.

Массивная планета максимально приближенная к Земле, ъоть и меньшая её по объёму, массе, радиусу, но обладающая в разы большими ресурсами, чем смогло потратить человечество за всё время её пребывания на Земле. И совсем скоро все эти богатства будут принадлежать человеческой цивилизации, они все будут только и только её, а наблюдающий – капитан Грегори будет единственным, кто будет владеть всем этим, ведь именно он первый новый Колумб своего времени, ведь кого, как ни его сравнить с величайшим гением, который решился на безумство – найти Индию, практически обогнув всю планету и открыв по счастливой случайности новый материк! Вот этот материк, та Земля обетованная, которую он воссоздаст для всего народа – прямо перед ним, эта огромная планета Марс.

– Капитан, к нам прибыл посетитель, – доложил бортовой компьютер, – это судно профессора Мирра.

– Что же ему нужно? – развернувшись и посмотрев вверх на экран спросил капитан, почесав второй и третий подбородок, а затем и лысину.

– В сообщении говориться о необходимости переговоров с вами.

– Что же на этот раз решил учудить этот Мирра, – пробормотал себе под нос капитан. – Принять судно, бортовой компьютер.

Приказание было приведено в исполнение и небольшой космический челнок поступил на борт массивного космического судна. Не прошло от этого события и пяти минут, как автоматические двери кабинета распахнулись и показался худощавый человек почти престарелого возраста, однако в отличие от капитана у него не было явной лысины, хоть и выглядел он явно старше.

– Здравствуйте, профессор Мирра, – заявил Грегори, поднимаясь со своего кресла и протягивая руку к подходящему.

– Рад вас приветствовать, капитан, – отозвался прибывший и в ответ пожал руку.

– Чем могу быть обязан чести видеть вас на моём судне?

– Вашему проекту, Грегори.

– Чем же на сей раз он имел честь не устроить вас, как президента академии наук нашего государства, которое не может ничего поделать, кроме как выводить формулы на доске? – ехидно спросил капитан.

– Тем, что вы решились от имени всей цивилизации начать терраформирование Марса, лишь в меньшей мере согласовав эти моменты с государством.

– Зачем же это мне было нужно, когда я владелец частной компании?

– Затем, что вы не открываете попросту новую фабрику или не обустраиваете остров, вы обустраиваете планету!

– Благодарю за напоминание, профессор, смею уверить, что без вас весь наш коллектив об этом бы явно не догадался.

– Довольно вам паясничать, капитан.

– А вам довольно вмешиваться в мои дела, профессор!

– Во все дела, которые вмешивается наука нашей цивилизации я обязан вмешиваться, – настаивал учёный.

– Хорошо, Мирра. Говорите же, что вас не устроило?

– Я изучил ваши работы, но хотел бы лично от вас ещё раз услышать, что вам угодно сделать с четвёртой планетой нашей Солнечной системы?

– Первоначально я изготовил большие зеркала, которые помогут сфокусировать солнечный свет в определённой точке, откуда через умножитель он будет направлен на поверхность планеты. Это приведёт к тому, что усиленный луч света приведёт к резкому таянию ледяных шапок планеты, а те в свою очередь будут растекаться по устьям, которые почти всегда были на поверхности Марса ещё со времён его «гибели», ведь ранее он как раз был земле-подобным.

– Уж не хотите ли вы сказать, что этим своим действием вы оборачиваете время вспять для всей планеты?

– Именно так, профессор и более того, увеличение температуры на поверхности всей планеты с последующей постройкой фабрик с выделением парниковых газов приводит опять к увеличению температуры. Теперь же, когда температура стала пригодной и удалось выделить в большом количестве кислород, также дополнительно направляя его туда, вместе с углекислым газом, мне будет необходимо направить ледяные метеоры и не факт, что я не решусь воспользоваться спутниками самого Марса или спутниками прочих планет, к примеру Ганимедом, Европой.

– И направить целые спутники, вызвав столкновение?

– Разумеется предварительно расщепив их, опять же вызвав нормализацию температуры, вместе с этим, изучая недра планеты, поскольку туда мне придётся направить не мало раскалённого и закрутить всю планету.

– Но ведь Марс уже имеет магнитное поле.

– Достаточное слабое, чтобы защищать собственных жителей, поэтому мне придётся заняться и этим вопросом. Но, разумеется, это только массивные работы, также заключающие в себе целый ряд малых, однако, результата это не меняет – мы превратим Марс, достаточно его насытив и изменив в новую Землю!

– Не забывайте, Грегори, что для этого вам придётся затратить очень даже немало ресурсов, только чтобы добыть ресурсы новой планеты, когда ресурсы старой были истрачены, – чуть было не вспылил Мирра.

– Но-но-но, профессор, – помахав руками ответил капитан. – Не я поглотил тонны угля и не я превратил их тонны углекислого газа, который сейчас приводят к глобальному потеплению и уж точно не я отправил тысячи тонн мусора в солёный океан, который, к слову, также непригоден для использования.

– Вот вы опять говорите об использовании, – хлопнув себя по поясу раздосадовано говорил Мирра. – Хорошо, пусть это сделали не вы, но ведь вы выступаете от имени всей цивилизации, чтобы получить новую планету.

– Я решаю проблему всей цивилизации, находя новый источник для ресурсов! – еле сдерживая себя говорил капитан.

Таинственная красная планета

– Так уж будьте любезны постараться и Землю привести в порядок. Отчего же вам не создать проект изначально по превращению вашей родной планеты в нормальное состояние, если думаете выступать от имени цивилизации, а уж после превращается в подобие Земли хоть Солнце, никто вам ничего не скажет. Или хотя бы так, допустим вы всё же превратите Марс в новую Землю, заселите её людьми, построите новые города, образуете государства.

– Именно так, – подхватил капитан.

– Тогда скажите же, господин первооткрыватель, есть ли у вас гарантии на счёт того, что пусть не завтра, но после завтра вам же придётся искать новую планету в поиске новых ресурсов? – многозначительно, внимательно смотря спросил Мирра.

– Это уже не моя проблема, профессор, – отмахнулся капитан и отвернулся вновь к панорамному окну.

В ответ на это учёный только тихо усмехнулся.

– Я думал получить от вас подобный ответ, поскольку у вас нет совести, вы не любите науку, ибо вы только пользуетесь трудами настоящих учёных, – с величайшей обидой, с трясущимися руками и набухшими выступающими венами, коими этот старец держался за трость, говорил учёный. – Вы не только жадный подлец, но ещё вор и трус! – закричал он наконец.

– Замолчите! – крикнув капитан, резко развернулся и со всей силы ударил чашкой по голове профессора, разломав чашку с горячим содержимым вдребезги, из-за чего тот выронил трость и упал, не сумев удержаться на стол.

Капитан с гневом, готовый наброситься и растерзать этого старика смотрел на него, сжимая в руках только ручку от разломанной на сотни разбросанных по полу кусочков чашки, пока тот трясясь старался отдышаться и скорее прийти в себя, протерев свои раны от порезов на виске и лбу.

– На вашем месте, капитан, – кряхтя говорил профессор, приподнявшись на руки, – я бы давно задумался не о том, как искать ресурсы, а о том, чтобы найти новые способы по добыче энергии возобновляемым или даже если это возможно, циклическим способом. Ведь вспомните хотя бы резонансные ядерные реакции, термоядерные реакции, нейтронные реакции, вспомните гравитационные технологии по сохранению энергии, вспомните столько прекрасных методов, для которых не были нужны ресурсы. Вы должны колонизировать Марс только и только для того, чтобы открыть новые возможности для исследований, для познания, только тогда, когда на Земле попросту не хватит места для развития, а не бегать за ископаемыми.

– Не вам меня учить, профессор. Я долго терпел ваши лекции и постоянные нравоучения, и вы довели меня. Поэтому прошу вас – уходите отсюда пока целы и в особенности, ради вашего же блага, – капитан сделал многозначительную паузу, – не вмешивайтесь в мои дела!

Ответа не последовало, профессор только трясясь встал и даже не посмотрев в сторону капитана, хромая, не дотрагиваясь до своей раны откуда уже успела начать стекать горячая алая жидкость, хромая пошёл к двери. Он не убегал и не ретировался, вовсе нет, ибо на поле битвы, где бывал профессор такие «царапины» даже не считались за ранения – он просто понял, что более от его слов к этому человеку попросту не осталось смысла, отчего и времени более тратить было не нужно.

Когда профессор покинул комнату и корабль на своём космическом судне, капитан приказал приготовиться к терраформированию. Большие зеркала были уже выведены на орбиту с достаточной высотой, при этом следили также и за движением Фобоса и Деймоса – спутников Марса, которые приближались к кораблю, поэтому было решено приблизиться к планете, ведь в любом случае ничего произойти не могло, в том числе и на высоте двух сотен километров.

– Зеркала выведены, капитан, – доложили служащие и бортовой компьютер.

– Отлично, начать фокусировку.

– Фокусировка начата, энергия возрастает.

– Вести контроль энергии. Уменьшить высоту орбиты до 170 км.

– Это не безопасно, капитан.

– Ничто не должно мне помешать насладиться этим мигом! – словно заворожённый говорил капитан, наблюдая за вращением Марса, пока космическое судно вместе с зеркалами следовало вместе с ним по орбите. – Уменьшить высоту.

Судно начало двигаться, пока красная планета также продолжала свой оборот и с каждым разом к кораблю приближался Олимп – самой большой потухший вулкан на планете – это гигантское пятно распростёртое на 85 000 километров в диаметре и кратером, уходящий на глубину 3 километров и имеющий статус самого высокой возвышенности в Солнечной системе в 26 километров от основания. Капитан буквально впивался глазами в эту массивную планету.