– Ты везучий, лейтенант, – сказал особист Рубан, навестивший Ивана в госпитале. – Пули тебя не берут.
– Да это все портсигар, – усмехнулся Иван. – Сам не курю. Но солдат, когда те отличились или отдыхают на привале, всегда готов папироской пожаловать. Папиросы-то мне по довольствию положены.
– Это правильно. Курево для солдата порой важнее хлеба.
– Вот пуля и ударила в портсигар. Рикошет. Но врезала сильно. Как перворазрядник по боксу. Поэтому я ту сволочь и не смог настичь. Я бы его не упустил, вы поверьте!
– Да верю я тебе. Верю.
– Какой-то хитрой штуковиной он меня одолел. Прям из рукава выстрелил.
– Немцы на такие хитрушки горазды… Да, жалко ты того волчару упустил. Большой человек был. Представитель безпеки.
– Что это?
– У националистических банд есть своя служба безопасности. Как у немцев гестапо.
«Или у нас НКВД», – Иван едва не брякнул это вслух, но вовремя прикусил язык.
– «Дантист» кличка, – добавил Рубан.
– Кличка? – удивился Иван.
– Они как ворье или как собаки цепные – по кличкам друг друга знают. Так-то вот. Хорошо, что ты жив остался.
Особист взял у Ивана подробное объяснение. И отбыл.
Иван пролежал в госпитале несколько дней. Синяк на груди был огромный, но внутренние органы не отбиты, переломов нет. Да и боевая задача выполнена – банда уничтожена, двое взяты в плен. Только один ушел. Но какой!
В начале июня стрелковый полк в результате реорганизаций был передан в распоряжение Особого Западного округа и отбыл по месту новой дислокации в Белоруссию.
А ночью 22 июня Земля будто перевернулась. И судьбы миллионов русских людей стали подчинены страшному слову – война.
Для Ивана, который ночью был в расположении роты, началось все с бомбежки. С грома взрывов и рева моторов заходящих на штурмовку самолетов.
Не повезло пехоте, что новое расположение части было рядом с аэродромом истребительно-авиационного полка, где в ряд стояли «ишачки» – юркие, но уже устаревшие И-16. По аэродромам немцы нанесли самый сокрушительный удар, стремясь достичь подавляющего господства в воздухе и безнаказанными стервятниками клевать наземные войска, сея ужас и смерть.
Вот разлетелось деревянное строение вещевого склада. Следующая бомба накрыла палатки первого батальона. Народ, сонный, ничего не понимающий, метался по расположению. Вздымались пожары. Выруливавшего на взлетную полосу «ишачка» разметало от точного попадания бомбы. Но паре машин удалось взлететь, и они вступили в неравный бой с сопровождающими германские бомбардировщики истребителями.
Царила неразбериха. Красноармейцы метались. Кто-то пытался схватить оружие, а кто просто бежал куда глаза глядят. Ржали лошади, вырываясь из тлеющей конюшни.
Бомбили немцы точно, разрушения сеяли страшные. Волна бомбардировщиков прошла, но будет вторая.
Иван наткнулся на красноармейца, чуть не сбившего его с ног, ткнул в грудь ладонью и заорал:
– В лес! В укрытие!
Выстрелил из пистолета вверх и крикнул:
– Все в лес!
Оружие, вещевое имущество – все это потом. Главное спасти личный состав.
Люди рванули к лесу. И вовремя. Зашла новая волна бомбардировщиков, ровняя с землей расположение полка. Но значительной части личного состава удалось укрыться в лесополосе и в расщелине.
Бомбардировщики ушли, посчитав цель отработанной. Склады и столовая догорали. Почти все палатки иссечены осколками или сожжены. Клуб чудом не задело. На аэродроме не осталось самолетов – те немногие, что уцелели после боя, теперь держали путь в глубину территории. Как же получилось, что все силы истребительного полка в эту ночь были сосредоточены в пределах досягаемости немецкой авиации? У Ивана было предчувствие, что это не единственный накрытый аэродром. Лишиться авиации – это для пехотинца как потерять в проливной ливень зонт.
И вот полк собрался. Командиры выстроили своих бойцов и подсчитывали потери. Они оказались не столь велики, как предполагалось, – всего десять процентов личного состава. Зато было уничтожено большое количество оружия, грузовиков, гужевого транспорта.
Иван ждал чего угодно, даже трибунала, за то, что увел в лес людей, не дав им возможности расхватать из оружеек винтовки, в результате чего многие теперь безоружны. Но командир полка объявил:
– Выношу благодарность за решительные и правильные действия. Сохранили личный состав. Оружие – дело наживное.
Прискакал вестовой из дивизии с приказом выдвигаться к населенному пункту Вольск…
Последующие дни слились в наполненное свинцовой тяжестью месиво из грохота, крови. И главное – неразберихи.
Дороги были запружены военными. Тянулись и гражданские, на подводах или пешком уходя от войны. Витали дикие слухи, что немцы вокруг и скоро всем конец.
По пути попадались брошенные неповрежденные советские танки без горючего и боекомплекта. Разбитые автомашины. И тела, тела, тела. Ими были устланы безысходные дороги лета 1941 года.
Через два дня колонну полка на марше накрыли проклятые самолеты, с жадным воем пикирующие на цель. Чпоканье пуль, ржание лошадей, крики боли и взрывы, бесполезные пулеметные очереди с земли по стервятникам.
На той пыльной дороге погибло немало военнослужащих полка. Несколько десятков просто исчезли – дезертировали. Страх – это такая сволочь, которая, если дать ему волю, может задушить в человеке человека.
– За попытку дезертирства или перехода на сторону врага – расстрел на месте! – приказал комполка на привале.
Еще через день полк впервые столкнулся с сухопутными немецкими частями. Фашистские танки налетели на арьергард колонны и устроили страшное побоище.
Пехотинцы гранатами подорвали один танк и повредили второй. Да еще артиллеристы с противотанковой пушкой, удачно присоседившиеся к колонне, сделали свое дело и подбили еще танк и два бронетранспортера. Оставшиеся на ходу бронемашины повернули назад.
В бою с танками погиб командир третьей роты, отличный грамотный служака. И Иван стал командовать ротой, от которой осталось чуть больше взвода.
Немцы уцепились за них. Над колонной теперь реяли самолеты-разведчики. Один раз появились бомбардировщики, но отбомбились вяло, без результата. Однако у Ивана закрадывалось подозрение, что захлопывается капкан.
К полку стали прибиваться солдаты и офицеры из других частей. Рассказывали о разгромах, окружениях, хаосе. И о том, что надо спешить, чтобы не оказаться в полном окружении.
Окружение – страшное слово. Сдавленные со всех сторон стальными клиньями, лишенные координации и информации, исчерпав боеприпасы, красноармейцы сдавались тысячами.
Полковые разведчики, двигавшиеся на легкой бронированной машине и пытавшиеся оценить оперативную обстановку, сообщили, что справа путь закрыт, там крупные немецкие соединения. Сзади тоже поджимают. Но дорога на Вольск пока свободна. Воссоединение с другими частями дивизии предоставит полку возможность дать немцам хороший бой, попытаться выровнять линию фронта и залатать прорыв. Или хотя бы выйти из окружения. Но для этого нужно немного – преодолеть эти километры. Пешком оторваться от механизированной группы немцев.
На привале на рассвете комполка вызвал Ивана. Оглядел его устало с ног до головы. И сказал:
– Вильковский. Ты образцовый красный командир. С тебя портреты писать. Вот и посмотрим, ты только служить можешь или умереть за Родину готов.
– Умереть – дело нехитрое, товарищ подполковник. Я за Родину и выжить готов, чтобы врага бить, пока из него весь дух не выйдет.
– Говоришь складно. На деле поглядим… Хотя бы день форы нужен. Нам надо оторваться и воссоединиться с дивизией. А по пятам идет немец. Придержи их до вечера. Потом отходи.
– Есть…