В предшествующей главе мы говорили о криминалистике – науке, возникшей под влиянием небывалого всплеска преступности в XVIII веке. Остается только догадываться, почему в век Просвещения теневая сторона жизни дала знать о себе с такой силой? Преступник – это маргинал, обуреваемый духом авантюризма. Тогда естественным образом возникает вопрос: а разве знаменитые авантюристы эпохи, без которых картина этого самого века Разума будет неполной, не являются запоминающейся чертой времени? На память сразу приходят такие имена, как Калиостро, Казанова и граф Сен Жермен. Но авантюристами были и знаменитый князь Потемкин, и братья Орловы, и Бомарше. Авантюризм был свойственен и Вольтеру, и Руссо. Список можно было бы продолжить. Видно, в самом воздухе витала какая-то особая субстанция, вдохновлявшая людей на самые невероятные поступки, и поступки эти вступали в конфликт с самим Духом Законов. Ловить фортуну за хвост было общепринято, и никто не отказывался от неожиданно возникшей оказии: ни уравновешенные философы, ни безродные фавориты. Фаворитизм как еще одна форма авантюризма был очень популярен в эпоху, о которой и идет речь в этой книге. Все ловили удачу. Например, будущая императрица Екатерина II в результате дворцового переворота, совершенного с помощью ее любовника Орлова, только и смогла взойти на российский престол, перешагнув через труп собственного мужа, законного царя Петра III.
Дух авантюризма, на наш взгляд, и является ярким проявлением теневой стороны века Разума и Просвещения. Обратимся к конкретным примерам и рассмотрим внимательно судьбы самых известных охотников за изменчивой фортуной.
Авантюристы существовали во все времена. Но по общему признанию, наиболее отмечен ими XVIII век, ставший поистине классической эпохой великих талантов наглости и мистического обмана. Именно тогда появилась необходимая питательная среда для всякого рода «непризнанных гениев», ловких проходимцев и бретеров. Вот как писал о них в своей книге «Казанова» Стефан Цвейг: «Они говорят на всех языках, утверждают, что знакомы со всеми князьями и великими людьми, уверяют, что служили во всех армиях и учились во всех университетах. Их карманы набиты проектами, на языке – смелые обещания, они придумывают лотереи и особые налоги, союзы государств и фабрики, они предлагают женщин, ордена и кастратов; и хотя у них в кармане нет и десяти золотых, они шепчут каждому, что знают секрет tincturae auri (приготовления золота)… Суеверных они подкупают составлением гороскопов, доверчивых – проектами, игроков – краплеными картами, наивных – светской элегантностью, – и все это под шуршащими складками, непроницаемым покровом необычайности и тайны – неразгаданной и, благодаря этому, вдвойне интересной…».
Сад Донасьен Альфонс Франсуа де (Sade Donatien Alphonse François de) (1740–1814), французский маркиз, писатель; эпоним садизма.
Родился 2 июня 1740 года в замке Конде в Париже. Родословная Сада восходит к полулегендарной Лауре де Новес (около 1308–1348), возлюбленной итальянского поэта Петрарки, которая около 1325 года вышла замуж за графа Хьюго де Сада. Согласно ранним историческим хроникам, все мужские предки Сада носили графский титул. Однако его дед Гаспар Франсуа де Сад стал именовать себя маркизом. Отец – Жан Батист Франсуа Жозеф де Сад (?–1767), офицер и дипломат; одно время он являлся французским посланником в России. Из сохранившихся полицейских протоколов следует, что отец Сада задерживался в саду Тюильри за «нескромное приставание к молодым людям». Мать – Мария Элеонора де Мейль де Карман, дальняя родственница и фрейлина принцессы Конде. Мать де Сада надеялась на то, что у ее сына и юного наследника принца де Конде завяжутся тесные дружеские отношения, которые помогут Донасьену устроиться в жизни. Находясь при дворе, Мари-Элеонор смогла добиться разрешения принцессы играть ее сыну с принцем. Но маленький де Сад не проявлял абсолютно никакого интереса к своему другу, а однажды даже подрался с ним, после чего был выслан из дворца и отправился жить к своим родственникам в Прованс.
Итак, в 1745 году де Сада отправили жить к его дяде, аббату де Саду (аббат д’Эбрей), который должен был заниматься его воспитанием. Донасьен поселился в старинном замке, огражденном массивными каменными стенами. В нем находился большой подвал, в котором Донасьен любил оставаться на долгое время один. Память об этом месте де Сад сохранил на всю жизнь; именно там, в подвале старинного замка, взрослеющий мальчик любил проводить свое время часами, слушать, как капает вода с потолка, пищат крысы, блуждают приведения и духи, но их будущая скандальная знаменитость не боялся.
Куда больше приковывает внимание мальчика возня крыс в замшелом углу. Так впервые он видит половой акт, при котором самец совокупляется с самками без разбору, с невероятной скоростью, не терпя никаких отказов и жестоко кусая тех, кто пытается ускользнуть от извечного процесса продолжения жизни, пусть и крысиной. На этом примере мальчик познает азы самой жизни, которая основана на насилии, унижении и итогом которой всегда будет смерть.
Параллельно такому познанию мира мальчик изучает жизнь по книгам, где все гораздо завуалированнее, слащавее, но, однако, насыщено философией, изучение которой взрослеющий юноша продолжает уже в знаменитом парижском Иезуитском колледже Людовика Великого.
Философские выдержки и догмы буквально приводят юного маркиза в неистовство, он противопоставляет им свои мысли и находит, что его думы гораздо правдивей отражают жизнь и ее всевозможные проявления.
24 мая 1754 года маркиз поступил в королевскую гвардию. Началась Семилетняя война, которая позволила Донасьену де Саду вкусить крови, насилия и разврата в полной мере. В 1755 году ему присваивают звание младшего лейтенанта королевского полка. В 1756–1763 гг. маркиз де Сад активно участвует в сражениях Семилетней войны. В 1757 году он получает звание корнета карабинеров, в 1759 – звание капитана кавалерии Бургонского полка. В 1763 г. маркиз де Сад уходит в отставку в звании капитана кавалерии (ротмистра).
Именно тогда юноша познал, что победителей не судят. Но де Саду, находящемуся в полном расцвете лет, хотелось не воевать, а развлекаться, и он уходит в отставку, дабы вернуться в Париж и начать светскую жизнь, полную приятных мгновений.
По общему мнению, маркиз обладал способностью добиваться своих целей любой ценой. Уже в юности пользовался дурной репутацией человека, не признающего нормы общепринятой морали. О себе он писал так: «…Мне казалось, что все должны мне уступать, что весь мир обязан исполнять мои капризы, что этот мир принадлежит только мне одному». Итак, в 1763 г. Сад вышел в отставку. По настоянию родителей женился на Рене Пелажи де Монтрей (Renée Pélagie de Montreuil), дочери президента Высшего податного суда. Венчание состоялось 17 мая 1763 года в церкви Святого Роша в Париже. В семье родилось трое детей: Луи Мари (р. 1767), Донасьен Клод Арман (р. 1769) и Мадлена Лаура (р. 1771). По всей вероятности, Рене Пелажи прекрасно знала о порочных наклонностях мужа, но не могла или не желала препятствовать им. Супружеские узы отнюдь не ограничили свободу действий Сада. Если свадьба состоялась в мае, то уже в декабре этого же года появляются характерные строки из донесения полицейского инспектора Марэ: «Я бы настоятельно советовал госпоже Бриссо, не вдаваясь в подробные объяснения, отказать маркизу де Саду, если тот начнет требовать от нее девицу легкого поведения для забав в уединенном доме свиданий». Скорее всего, проститутки активно начали жаловаться на извращенные предпочтения маркиза во время его посещений дома свиданий. Так, 29 октября он был заключен в башню Венсенского замка за скандальное поведение в доме свиданий, откуда был выпущен 13 ноября и сослан в Нормандию, в поместье Эшофур, принадлежащее родителям жены. Полумесячное заключение в королевской тюрьме Венсен не образумило Сада. Известно о его связях с лучшей подругой жены Колетт, актрисой Ла Бовуазен, которую он выдает за свою законную супругу. Вместе с этой актрисой в своем поместье Сад устраивал групповые оргии с проститутками и простолюдинками.
11 сентября 1764 года он получает разрешение вернуться в Париж.
В дальнейшем де Сад продолжил заниматься своими сексуальными экспериментами и в общей сложности провел за решеткой около тридцати лет.
Вспомним лишь некоторые эпизоды, которые и привели маркиза в тюрьму. Вот один из них, подробно зафиксированный в полицейском протоколе. 3 апреля 1768 г. в жандармерию обратилась вдова Роза Келлер (Rose Keller), просившая подаяние по случаю Пасхи на площади Виктории. Она заявила, что Сад в течение нескольких дней подвергал ее порке и сексуальному насилию. Дело обстояло таким образом. В девять часов поутру, маркиз де Сад, одетый в сюртук серого цвета, с охотничьим ружьем за поясом и с тросточкой в руке, встречается на площади Виктуар с вдовой кондитера Розой Келлер. Женщине к тому времени было около 36 лет, Роза согласилась подняться в фиакр вместе с маркизом, который и привез ее на свою виллу. Там, вынудив женщину раздеться, маркиз жестоко избил ее плеткой-семихвосткой с узелками на концах. Затем он натер пострадавшие части тела мазью, в состав которой входил белый воск. Угостив Розу завтраком, маркиз запер женщину в комнате. Несчастной, впрочем, удалось выпрыгнуть из окна. Оглашая парижское предместье громкими воплями и жалобами на аристократов, Келлер отправилась в полицейский участок, где и подала на маркиза де Сада жалобу.
Разгорелся громкий скандал, взбудораживший все общество. Желая избежать дальнейшей огласки, жандармский инспектор выслал де Сада в родовой замок Ла Кост (La Coste) на юге Франции в Провансе. Летом 1772 года в Марселе жертвами де Сада стали четыре девицы легкого поведения в возрасте от 18 до 23 лет. Вместе со своим слугой Арманом Латуром Сад порол девиц плетью, а затем принуждал к занятию анальным сексом. Через несколько часов беспрерывных истязаний проституткам стало плохо: у них начались судороги и неукротимая рвота. Сад спешно бежал в Италию, опасаясь сурового наказания: во Франции содомский грех карался сожжением на костре. Французскому правосудию пришлось удовлетвориться тем, что 12 сентября 1772 г. палач сжег чучела Сада и его лакея на одной из центральных площадей Экса. Зимой 1777 г. полиция выследила и арестовала Сада в Париже, куда он приехал проститься со смертельно заболевшей матерью. Сад содержался в тюрьме Венсен. Сидя за решеткой, Сад активно занимался литературным творчеством. Он создал целый ряд произведений в самых разных жанрах: пьесы «Диалог между священником и умирающим» (Dialogue entre un pretre et un moribond, 1782); «Философия в будуаре» (La Philosophie dans le boudoir, опубликовано в 1795); «Сто двадцать дней Содома» (Les 120 Journees de Sodome, ou l’Ecole de libertinage, 1784); романы «Алина и Валькур» (Aline et Valcour; ou, Le Roman philosophique, 1785–1788, опубликован в 1795); «Преступления любви» (Les Crimes de l’Amour, опубликованы в 1800); «Короткие истории, новеллы и фаблио» (Historiettes, contes et fabliaux, опубликованы в 1927); «Жюстина или Несчастья добродетели» (Justine ou les malheurs de la vertu, 1787); «Жюльетта» (Juliette, 1798) и др. Помимо того, перу Сада принадлежит несколько десятков философских эссе, политических памфлетов и др. Длительное пребывание в заключении отразилось на здоровье и характере Сада. По воспоминаниям очевидцев, он сильно располнел, стал раздражительным и нетерпимым к чужому мнению. 29 февраля 1784 г. Сад был переведен в Бастилию, где содержался вплоть до Великой французской революции. 2 июля 1789 года из окна своей камеры он громко взывал о помощи: «Здесь убивают заключенных!» За дерзкую выходку Сад был отправлен в психиатрическую лечебницу Шарантон под Парижем. Сад освободился 29 марта 1790 г. Он яростно обрушился на представителей монархической знати, написал несколько памфлетов против Марии Антуанетты, принцессы Т. Ламбаль, герцогини де Полиньяк и др. Отказался от дворянского титула и в официальных бумагах именовал себя гражданин Сад. 9 июля 1790 г. он развелся с женой; затем выступил с обвинением ее родителей-аристократов в трибунале. Новой подругой Сада стала Мария Констанс Кюсне (Marie Constance Quesnet), бывшая актриса и мать-одиночка шестилетнего сына. Более трех лет Сад успешно изображал жертву политического режима. Добился постановки своих пьес на парижской сцене. Вершиной революционной карьеры Сада стало избрание в Национальный конвент. Однако бдительные депутаты заподозрили его в связях с эмиграцией. Безуспешно пытался вернуть он доверие восхвалением заслуг Ж.П. Марата. 8 декабря 1793 г. Сад оказался в тюрьме Мадлонетт, где провел около десяти месяцев. В период якобинского террора Сад избежал гильотины только из-за бюрократической проволочки. Освободился он летом 1794 г., уже после казни М. Робеспьера. В 1796 году Сад вынужден был продать замок Ла Кост, разграбленный во время революции. Первый консул Французской республики Наполеон Бонапарт недолюбливал Сада. Возможно, он подозревал его в авторстве анонимного романа о похождениях его первой жены Жозефины. Произведения Сада были конфискованы, финансы полностью расстроены, а здоровье сильно подорвано. Не имея иного пристанища, 5 марта 1801 г. Сад поступил в приют Сант Пелажи. Там он постоянно нарушал режим, проявил навязчивую половую активность. Комиссия врачей больницы Бисетр признала его невменяемым. 27 апреля 1803 г. Сад был переведен в лечебницу Шарантон. Около шести лет он пользовался покровительством больничного духовника аббата де Кульмье и организовал нечто вроде больничного театра, представления которого посещались вольной публикой. По воспоминаниям, Сад замечательно исполнял роли злодеев. Он свободно гулял по территории, общался с посетителями и даже принимал в своей камере М.К. Кюсне. В 1809 г. по неизвестным причинам Сад был переведен в закрытую одиночную палату. По слухам, в 1813 году семидесятитрехлетний Сад ухитрился соблазнить Мадлен Леклерк (Madeleine Leclerc), тринадцатилетнюю дочь одного из надзирателей. Де Сад скончался от приступа астмы 2 декабря 1814 г.
Перед смертью Донасьен Альфонс Франсуа де Сад просит похоронить его в лесу, засыпать его могилу желудями и навсегда забыть дорогу к ней, вычеркнув из памяти человечества раз и навсегда, но последняя воля не была исполнена. Его похоронили по христианскому обычаю на общих основаниях на кладбище Сен Морис в Шарантоне. Жизнь и творчество Сада породили целое научное и культурологическое направление. Р. Краффт Эбинг в книге «Половая психопатия» (1876) первым ввел в оборот термин садизм для обозначения удовольствия, получаемого от причинения физической боли и моральных страданий половому партнеру.
Этот известный авантюрист так и не смог до конца определиться в том, кто он на самом деле: мальчик или девочка еще в детстве. Один день он был женщиной, другой – мужчиной. Но эта неясность не мешала месье быть писателем, священнослужителем и членом Французской академии с 1687 года.
В детстве он вращался в окружении младшего брата короля – герцога Орлеанского, известного трансвестита. В самом деле, опасаясь предстоящего соперничества между будущим Людовиком XIV и своим младшим сыном, королева-мать, Анна Австрийская, описанная в знаменитом романе А. Дюма «Три мушкетера», подталкиваемая кардиналом Мазарини, хотела привить Филиппу иные, менее опасные для Франции вкусы. Она начинает одевать его как девочку, приучать к украшениям, драгоценностям и другим атрибутам, которые составляют принадлежность женского туалета, пока это не войдет у него в привычку. Как и многих младших отпрысков знатных семейств, родители прочили Франсуа-Тимолеона де Шуази в служители церкви, однако детство, проведенное в компании с Месье, младшим братом Людовика XIV, наложило свой отпечаток на личность будущего аббата. Месье, герцог Орлеанский, очень полюбил, благодаря своей матери, переодеваться в женское платье и пристрастил к этому маскараду товарища своих детских игр Франсуа Тимолеона. Его мать активно приобщала к придворным играм сына, она проколола уши, надевала ему корсеты, натирала лицо специальным составом, чтобы борода не росла.
Однако в девятнадцать лет заботливая мама сделала Франсуа настоятелем монастыря и отправила учить философию и богословие в Сорбонну. Превосходно образованный, владелец нескольких церковных бенефиций, женоподобный Тимолеон в восемнадцать лет получил постриг и должность аббата. Но церковная карьера юношу явно не устраивала, и он, переодевшись в женское платье, отправился в Бордо, где, скрыв свой истинный пол, поступил в театр. С двадцати пяти лет, после смерти матери, наш герой ведет довольно галантную жизнь при дворе, переодеваясь то дамой, то кавалером, то вообще задавая некий модный тренд – сочетая мужской костюм с подвесками. Но тогда все так при дворе развлекались.
После смерти матери, случившейся в 1669 году, молодой человек получил солидное наследство, позволившее ему на протяжении пятнадцати лет вести беспорядочную галантную жизнь, большая часть которой проходила в женском платье. По словам молодого человека, завоевать доверие любой красавицы было значительно легче в облике ее товарки, нежели поклонника-мужчины. «…Однажды мадам де Лафайет, с коей встречался я довольно часто, увидев на мне крупные серьги и мушки на лице, на правах доброй подруги сказала, что такие украшения не предназначены для мужчин, а потому с ними мне лучше надевать женское платье. Прислушавшись к авторитетному мнению, я подстриг волосы, чтобы удобнее было делать прическу…»
После очередного скандала Шуази покидает королевский двор, оседает в замке в Бурже и ведет жизнь под личиной графини де Барр, хотя по неуточненным данным перепортил всех хорошеньких девиц в округе. Живет широко, должность аббата приносит немалый доход, чтобы играть в карты и проигрывать.
В тридцать два года в обществе кардинала Бульонского и кардинала де Рец неожиданно отправляется на конклав в Рим и там исчезает. Известно, что в возрасте сорока лет Шуази отправился с дипломатической миссией в Сиам (Таиланд) и, по свидетельствам современников, вернувшись через два года, так и не оставил свои игры с переодеванием. На этом приключении следует заострить наше внимание. Вряд ли известный французский транссексуал Франсуа Тимолеон, он же аббат де Шуази, ожидал, что именно он на пару с шевалье де Шомоном окажется во главе первого французского посольства в Сиаме, нынешнем Таиланде. Но, учитывая эту страсть к перевоплощениям, именно аббату де Шуази духовник короля предложил отправиться в Сиам с тайной миссией. Итак, в 1685 году в Сиам, кроме официальной части французского посольства во главе с обращенным в католичество гугенотом и религиозным фанатиком шевалье де Шомоном (Chevalier de Chaumont), отправилась сборная диверсионная команда из шести специально отобранных иезуитов и трех священников «Парижского общества иностранных миссий» под руководством аббата де Шуази и будущего известного пирата Клода де Форбена. Их тайной задачей было обратить короля и сиамский народ в католическую веру. Миссионеры «Парижского общества», знакомые с методами работы иезуитов, даже хотели по иезуитскому методу использовать для себя облачение буддистских монахов, но Конгрегация пропаганды веры им в этом отказала. Прибывший в сентябре в Лопбури «духовный спецназ» расселяется в специально для него построенном доме Вичаен. В этот исторический период французским миссионерам предоставляется полная свобода действий. Католики спешно возводят христианские храмы, открывают католическую семинарию. Помимо пропаганды христианства им было поручено составлять для военных целей карты, изучать морские течения и господствующие ветры. В Париж авантюрист возвратился уже другим. Из маргинала он превращается в лицо влиятельное во всех отношениях. Желая снискать благоволение Людовика XIV, Шуази написал «Жизнеописание Давида и Соломона», исполненное неприкрытой лести в адрес Короля-Солнца. Следующее свое сочинение под названием «Подражание Иисусу Христу» он посвятил мадам де Ментенон, последней любовнице и супруге Людовика XIV (после смерти королевы Марии-Терезии король тайно обвенчался с мадам де Ментенон). Став членом Французской Академии, аббат де Шуази последние двадцать лет жизни посвятил написанию «Мемуаров, способствующих составлению истории царствования Людовика XIV» и одиннадцатитомной «Истории Церкви».
В 1715 году умер ставший к старости чрезвычайно набожным Людовик XIV, и аббат, поддавшись на уговоры маркизы де Ламбер, рискнул описать свои юношеские любовные приключения, но при жизни автора они опубликованы не были. Часть под названием «Графиня де Барр» была издана в 1735 году маркизом д’Аржансоном, внучатым племянником аббата, унаследовавшим дядюшкин архив. «Многие сочтут эту историю совершенно невероятной и будут правы. Но все же уверяю вас, она написана человеком исключительно правдивым», – заметил д’Аржансон по поводу издания записок аббата де Шуази. Вот о чем повествуется в этих скандальных мемуарах:
«Поначалу матушка моя располагала двадцатью пятью тысячами ливров ренты, пятьюдесятью тысячами экю приданого, четырьмя тысячами франков вдовьей доли, восемью тысячами ливров пенсии, выплачиваемой одним из принцев, и шестью тысячами франков, полученными от старинной приятельницы, великой королевы, имени которой я называть не стану. Но когда матушка скончалась, после нее осталось всего двенадцать тысяч франков серебром, некоторое количество драгоценностей, мебель и серебряная посуда; к счастью, долги все были уплачены.
Из трех матушкиных сыновей я был самым младшим; старший занимал должность управляющего провинцией, средний получил полк, я же довольствовался суммами, доставшимися мне от отца и одной из тетушек, сделавшей меня своим наследником, и вкупе доходы мои с наследства составляли десять тысяч ливров ренты; еще четырнадцать тысяч ливров ренты я имел в качестве бенефиций.
Я сказал братьям, что хотел бы поделить материнское наследство. Дабы не иметь неудобного соглядатая, с коим им пришлось бы обсуждать домашние дела, братья приняли мое предложение и, уверенные, что я не стану их обманывать, согласились выделить мою долю.
После раздела матушкиного достояния каждый из нас оказался владельцем имущества на сумму в семьдесят тысяч франков. Я взял на двадцать тысяч франков драгоценностей, на восемь тысяч мебели и на шесть тысяч серебряной посуды, что составило тридцать четыре тысячи франков; мне, таким образом, причиталось еще тридцать шесть тысяч. Эти сумму я оставил братьям, равно как и деньги, приходившиеся на мою долю из материнской пенсии и из ее вдовьей доли, и посему оставленная мною сумма в общей сложности превышала сорок тысяч франков. И мы все трое остались очень довольны.
Я был в восторге от доставшихся мне ослепительных драгоценностей; до сих пор у меня были только серьги стоимостью в двести пистолей и несколько колец, а теперь я получил серьги в виде подвесок стоимостью в десять тысяч франков, бриллиантовый крест стоимостью в пять тысяч и три великолепных кольца. Этого вполне хватало, чтобы украсить себя как подобает и во всей красе появиться в обществе. С самого детства мне нравилось наряжаться в женское платье, мое пристрастие к женским нарядам стало причиною моих приключений в Бордо, и, хотя мне уже сравнялось двадцать два года, лицо мое нисколько не мешало мне переодеваться в женщину.
Старший брат круглый год служил в интендантстве, а средний – в армии, причем даже зимой. Господин де Тюренн очень любил моего брата, и дабы иметь основания его продвинуть, в течение года давал ему различные поручения. Зимняя кампания, участники которой обычно не подвергают риску свою жизнь, для продвижения является гораздо более важной, нежели две летних кампании, когда тебя каждую минуту могут убить. Причину тому найти легко: большинство молодых людей хотят на зиму убыть в Париж, чтобы походить в театр, в Оперу, пообщаться с женщинами, и мало кто готов пожертвовать удовольствиями ради карьеры.
Я же, не испытывая никакого принуждения, мог поступать так, как подсказывали мне мои наклонности. Отмечу лишь, что однажды мадам де Лафайет, с коей встречался я довольно часто, увидев на мне крупные серьги и мушки на лице, на правах доброй подруги сказала, что такие украшения не предназначены для мужчин, а потому с ними мне лучше надевать женское платье.
Прислушавшись к авторитетному мнению, я подстриг волосы, чтобы удобнее было делать прическу. Надо сказать, прическа у меня получилась действительно великолепная, что в то время дорогого стоило, ибо накладные волосы были не в моде. В те времена было принято прикрывать лоб мелкими кудряшками, по обеим сторонам лица выкладывать крупные кольца, а на затылке сооружать нечто вроде валика из крупных кудрей и украшать сей валик лентами или жемчужинами, ежели таковые имелись в заводе.
У меня было немало женских платьев, я облачился в самое красивое, надел свои новые роскошные серьги в виде подвесок, бриллиантовый крест и в таком костюме отправился с визитом к мадам де Лафайет. Увидев меня, она воскликнула: «Ах! Какая очаровательная дама! Вы правильно сделали, что последовали моему совету. А если у вас еще остались сомнения, давайте спросим мнение господина де Ларошфуко (который как раз находился в комнате мадам)».
Оба принялись вертеть меня во все стороны, и оба остались довольны моим новым видом.
Женщины любят, когда вы прислушиваетесь к их мнению. Мадам де Лафайет посчитала себя обязанной убедить свет, что, последовав ее совету, пусть даже и немного легкомысленному, я поступил правильно. Это придало мне мужества, так что на протяжении двух месяцев я каждый день наряжался в женское платье и в таком виде наносил всем визиты, посещал церковь, слушал проповеди, был в Опере, в театре, и добился того, что к моему новому виду все привыкли. Своим лакеям я велел называть себя мадам де Санси.
Я заказал известному итальянскому художнику Фердинандо свой портрет в женском платье, тот написал его, я остался вполне доволен и вскоре даже стал показывать его.
Всякий раз, когда Месье бывал в Париже, я отправлялся в Пале-Рояль; Месье всегда был ко мне чрезвычайно расположен, ибо он, как и я, имел склонность к переодеванию в женское платье, но по причине своего сана (а принцы являются пленниками собственного величия) он не осмеливался появляться в нем повсюду. Зато по вечерам принц надевал кружевной чепец, серьги, приклеивал мушки и любовался собой в зеркало.
Любовники постоянно льстили принцу, и он, видимо, желая отблагодарить их, каждый год в жирный понедельник давал грандиозный бал. В этот раз он приказал мне явиться к нему на бал в платье с глубоким вырезом, с открытыми плечами и без маски; шевалье де Прадину было поручено ввести меня в курс дела.
Общество собралось поистине блистательное: тридцать четыре женщины, щеголявшие жемчугами и бриллиантами. Мой наряд оценили, танцевал я великолепно, словом, бал был устроен словно специально для меня.
Начав танцевать с очаровательной мадемуазель де Бранка (той самой, которая потом стала принцессой д’Аркур), Месье вскоре оставил ее и удалился; вернулся он в женском платье и маске. Все его узнали, впрочем, он и сам не намеревался таиться, так что когда шевалье де Лорен предложил ему руку, он не чинясь протанцевал с шевалье менуэт, а потом опустился в кресло, где его тотчас окружили дамы. Прежде чем снять маску, принц заставил долго себя упрашивать, хотя с самого начала было ясно, что он только и ждал, когда же наконец настанет его черед предстать перед всеми во всей своей красе. Трудно сказать, до какой степени доходило его кокетство, знаю только, что он, стоя перед зеркалом, обожал любоваться собой; еще он любил приклеивать мушки и много раз менял их местами, пока наконец не находил нужного расположения; пожалуй, я быстрее справлялся с этим украшением. Мужчины, уверенные в своей неотразимости, гораздо более стремятся подчеркнуть свою красоту, нежели красивые женщины.
На этом балу слава моя прогремела, и ко мне сразу потянулись любовники, в основном чтобы развлечься, а некоторые даже искренне.
Жизнь моя текла легко и приятно до тех пор, пока неожиданный, я бы даже сказал грубый поступок господина де Монтозье полностью не изменил ее течения».
(Перевод с французского Елены Морозовой).
Итальянский авантюрист международного масштаба, мемуары которого, отличавшиеся предельной откровенностью в описании интимной жизни автора, принесли ему скандальную известность и сделали его имя синонимом распущенности и плутовства. В своих мемуарах Казанова не называет точного количества своих любовниц. Исследователь его биографии Х. Крус утверждает, что их было 132, по подсчетам других биографов – 122. Несмотря на многочисленные сексуальные связи, лишь одна женщина оставила заметный след в его жизни. В своих мемуарах он называет ее Генриэттой. Эта француженка была не только красива, но и очень умна. Их роман продлился всего три месяца, а забыть Казанова не мог ее до конца своей жизни.
«Те, кто верит, что женщина не может сделать мужчину счастливым все двадцать четыре часа в сутки, никогда не знали Генриэтту. Радость, наполнявшая мою душу, была значительно большей днем, когда я разговаривал с ней, нежели ночью, когда она была в моих объятьях. Будучи очень начитанной и обладая врожденным вкусом, Генриэтта правильно судила обо всем», – вспоминал Казанова о ней.
Внешность Казановы была далека от современных представлений о мужской привлекательности. Его друг князь де Линь так его описывал: «Он был бы красив, когда бы не был уродлив: высок, сложен как Геркулес, лицо смуглое; в живых глазах, полных ума, всегда сквозит обида, тревога или злость, и оттого-то он кажется свирепым. Его проще разгневать, чем развеселить, он редко смеется, но любит смешить; его речи занимательны и забавны, в них есть что-то от паяца Арлекина и от Фигаро». Казанова был знаком с Моцартом, Вольтером и Гете. Современники вспоминают его как просвещенного, обаятельного и веселого человека, в то же время не брезговавшего карточным шулерством. При необходимости он – страстный путешественник и искатель приключений – отважно действовал пистолетом и шпагой.
Джованни Джакомо Казанова, шевалье де Сенгальт, родился 2 апреля 1725 года в Венеции.
Родителями Казановы были актеры, оба якобы принадлежавшие к дворянскому роду Палафоксов. Отец Джакомо умер, когда тому было 8 лет. Мать зарабатывала, гастролируя по Европе, поэтому детство мальчик провел с бабушкой Марцией Балдиссера. Ребенка мучили носовые кровотечения, поэтому на 9-й день рождения он оказался в пансионе в Падуе для лечения. В одном из своих сочинений Казанова напишет, что это событие стало неприятным сюрпризом: Джакомо показалось, что от него избавились. Условия для жизни пансион предоставлял ужасные. Мальчик попросился на попечение к своему первому учителю – аббату Гоцци, который обучал его наукам и музыке. С 1734 по 1737 годы Казанова жил в семье священника. Там он первый раз влюбляется в младшую сестру Гоцци, Беттину. Первый контакт с противоположным полом у Казановы произошел в 11 лет, в доме учителя Гоцци. Возлюбленной стала младшая сестра священника Беттина. Казанова в мемуарах опишет ее как красивую, веселую и увлеченную чтением. Именно эта девушка разожгла в сердце знаменитого авантюриста чувства, которые станут главной страстью Джакомо. Несмотря на то, что Беттина вышла замуж, Казанова сохранил к ней теплые чувства на всю жизнь.
Итак, начальное образование Джакомо получает в школе в Падуе.
1734–1739 годы – Казанова изучает право в Падуанском университете. Получив в 17 лет ученую степень юриста, Казанова, как он позже напишет в сочинениях, эта профессия, дающая возможность безбедного и спокойного существования, его не устраивала, а вот попечитель Гоцци надеялся, что Джакомо станет церковным правоведом и добропорядочным гражданином.
В молодости Казанова водит тесную дружбу с аббатом Берни, графом Лионским, послом Франции в Венецианской республике. Эта дружба сыграет важную роль в судьбе знаменитого авантюриста.
1742 год – Джакомо Казанова получает степень доктора юриспруденции. В этом же году Казанова поступает в духовную семинарию Святого Киприана. Он готовится принять духовный сан, но за многочисленные любовные приключения и интриги исключен из семинарии. Тогда Джакомо решил приобрести патент офицера: заказал у портного невероятно белый мундир с золотыми эполетами, купил длинную саблю. Таким видом красавец хотел сразить жителей города. Но и военная карьера была слишком скучна для авантюриста, а жалование он проигрывал. Казанова оставляет службу и устраивается скрипачом в театр Сан-Самуэле, где с удовольствием участвует в скандальных гуляниях и сомнительных развлечениях. Судьба улыбнулась молодому человеку, когда он спас жизнь венецианскому сенатору Джованни ди Маттео Брагадину, которого хватил удар во время возвращения с пирушки в одной гондоле с Казановой. Джакомо «откачал» умирающего политика, за что тот усыновил его и стал покровителем. Теперь обеспеченный «сынок» с головой окунулся в азартные игры, скандальные любовные похождения, политические интриги, путешествия по Европе, «отмечаясь» в каждом городе драками в общественных местах. Как ни странно, но при такой насыщенной и разгульной жизни он успевает делать блестящие литературные переводы и писать комедии, которые с успехом ставятся в театрах.
Конец марта – конец июля 1743 года – из-за собственных интриг Казанова заключен в форт Сан-Андреа.
Несколько лет Казанова проводит в путешествиях. Он посещает Неаполь, Рим, Париж, Константинополь.
1746 год – по возвращении в Венецию Джакомо становится придворным скрипачом у сенатора Брагадино.
В 1749 году Казанова путешествует по Италии, ведет распутный образ жизни, после чего отправляется в Париж. По дороге он неоднократно предается любовным утехам. В воспоминаниях он писал, что главные делом его жизни являлись чувства и наслаждения. Однако Казанова был всегда предусмотрителен, используя «предохранительные колпачки», которые мужчина предварительно проверял, надувая. Обременять себя детьми в его планы не входило.
На рисунке Казанова проверяет на прочность презервативы
Идеальная связь, по мнению Джакомо, состояла из четырех этапов: сначала он находил женщину, недовольную любовником, затем избавлял ее от затруднения. Следом он соблазнял даму, заводя мимолетный роман. В финале отношений любовник, теряя интерес к женщине, сводил ее с богатым мужчиной или устраивал замуж. Сам же Джакомо ни разу не был женат официально. К тому же в нескольких местах мемуаров автор между строк намекает на свои отношения с мужчинами.
Многие из его похождений описаны в мемуарах. Историки признают, что рассказы полны неточностей, возможно, преувеличены, но канва сюжета реалистична. Во Франции знаменитый авантюрист прожил два года, выучил язык, но образ его жизни привлек внимание полиции, поэтому Казанова решил уехать в Германию, затем – в Австрию. В итоге он вновь оказывается в Венеции: пьянки и кутежи становятся еще более необузданными.
Итак, в 1753 году путешественник посещает Дрезден, Прагу и Вену, после чего возвращается в Венецию.
В 1756 году после одной из любовных интриг Казанова заключен в тюрьму за обман и богохульство. Джакомо попадает в тюрьму для политических заключенных, его обвинили в преступлении против веры. Дело в том, что во время путешествия по Франции Казанова стал членом масонского общества. Из-за интереса к оккультизму и связей с масонами в 1755 г. он и был арестован и заключен в Пьомби – «Свинцовую тюрьму».
В своих мемуарах Казанова утверждает, что ему удалось совершить побег из тюрьмы, осуществить который ему помог священник-отступник из соседней камеры. Якобы они проделали дыру в потолке, выбрались на крышу, а оттуда спустились вниз на простынях. Существует также версия о том, что ему помог откупиться один из богатых покровителей.
1756 год – побег из тюрьмы; Казанова уезжает из Венеции. Авантюрист снова отправляется в Европу. Джакомо решил вести себя более сдержано, представлялся алхимиком, был знаком с Жан-Жаком Руссо и мадам де Помпадур.
1757 год – Берни, которого Казанова знал еще с юности по венецианским кутежам, получает пост министра иностранных дел Франции и приглашает Джакомо в Париж. Здесь Берни тепло принимает старого друга, а Казанова соглашается выполнить для него ряд «секретных поручений».
Постепенно, благодаря Берни, Казанова вовлечен в секретную дипломатическую деятельность Франции. Министр иностранных дел Франции де Берни отправил его в Дюнкерк в качестве шпиона. И тут Казанова справился с задачей – он выведал информацию о строении кораблей и слабых местах армии противника. Джакомо общался с европейскими монархами, кардиналами и выдающимися мыслителями.
Он становится светским львом, помимо шпионажа занимается также спекуляциями и магией. Его назначают директором французской лотереи. Казанова вошел в историю и как изобретатель первой национальной лотереи. После очередного побега из тюрьмы он изобрел способ, как можно заработать деньги для государства быстро, легко и безболезненно. Билеты вмиг разошлись, ему удалось выручить немалую сумму.
1758 год – Казанова по поручению французского правительства отправляется с секретным заданием в Голландию. В этом же году Джакомо сворачивает свою шпионскую деятельность, так как на пост министра иностранных дел приходит герцог де Шуазель.
Он покидает Париж и снова странствует по Европе.
1759 год – возвращение в Париж, где, спустя несколько месяцев, Казанова за долги посажен в Форт-л’Эвек. Под арестом авантюрист проводит два дня, после чего тут же снова с секретной миссией едет в Голландию.
1760 год – Германия. Казанова посещает Кельн, Штутгарт. В Германии путешественника постоянно преследуют кредиторы, и даже один раз арестовывают. Через Швейцарию он бежит в Париж.
1761 год – Джакомо Казанова представляет Португалию на Аугсбургском конгрессе.
1763 год – посещение Лондона, откуда приходится бежать из-за долгов.
1764 год – снова Германия. В Берлине Казанова удостаивается аудиенции короля Фридриха Великого. Путешественник имеет возможность остаться в Германии на военную службу (стать начальником кадетского корпуса), но отклоняет это предложение, предпочитая скитаться и переживать множество разнообразных приключений и любовных интриг.
1765 год – Россия. Казанова посещает Петербург, Москву; он представлен Екатерине II. Проведя в России около года, уезжает в Варшаву.
1766 год – из Варшавы в Германию авантюрист бежит из-за конфликта с графом Барницким, приведшего к дуэли. Джакомо снова скитается по Европе: Австрия, Германия, Франция, Испания, Италия… Везде он занимается мелкой шпионской деятельностью и переживает огромное количество любовных приключений.
1768 год – в Испании Казанове удается дважды побывать в тюрьме. В первый раз авантюрист заключен в мадридскую тюрьму Буэн-Ретиро за незаконное хранение оружия, во второй раз – в Барселоне, за интригу с любовницей губернатора. В Мадриде его заключение длилось два дня, в Барселоне – чуть более месяца.
1769 год – Казанова пишет «Опровержение».
1770 год – Италия. Снова дружба с Берни, ставшим к тому времени кардиналом. В результате финансовой махинации Казанова приобрел шелковую мануфактуру во Франции. Но бизнес его не интересовал: большую часть прибыли он тратил на любовные интриги с подчиненными, превратив их в гарем. И снова долги, и снова он в бегах. Годы странствий не прошли бесследно для Джакомо: после того как у него обнаружили венерическое заболевание, авантюрист вернулся в Венецию.
1775 год – Казанова получает разрешение вернуться в Венецию, которым тут же пользуется. Связей там уже не осталось, на женщин и игры денег не было. Казанова жил за счет инквизиции – они выплачивали средства за шпионаж. Попросту говоря, собирал сплетни о гражданах, фиксировал их высказывания о власти.
Одновременно с этим Казанова занимает должность директора театра.
1782 год – Казанове приходится оставить службу и снова бежать из Венеции. Это происходит после публикации его памфлета «Ни любви, ни женщин, или Очищенные конюшни». Кроме того, очередным своим романом он оскорбляет дворянина Гримальди. Джакомо едет в Австрию, потом в Чехию.
1783 год – Казанова в последний раз посещает Венецию и проводит на родине несколько недель.
1784 год – в Вене Казанова служит секретарем у посла Венецианской республики. Знакомство и дружба с графом Вальдштейном.
1785 год – граф Вальдштейн предлагает Казанове должность библиотекаря в своем поместье Гут-Дукс, расположенном в Богемии. Казанова соглашается. В Гут-Дуксе он не только служит библиотекарем, но и совместно с хозяином замка занимается магией и алхимией.
1790 год – Казанова принимается за написание своих «Мемуаров». Творчество стало единственной отрадой. Знаменитый авантюрист умер в 73 года 4 июля 1798 года, вдали от родины, оставив после себя около 20 произведений, главными из которых являются мемуары «История моей жизни». Более 6 лет он писал воспоминания, так и не успев окончить их: 3500 листов редакторы после ухода Джакомо из жизни разделили на 10 томов. История опубликования мемуаров Джакомо Казановы так же загадочна и необычна, как и сама его жизнь. Долгое время считалось, что он погиб во время кораблекрушения, путешествуя по Балеарским островам, где незадолго до гибели закончил записки и предусмотрительно запечатал их в водонепроницаемый ящик. Полвека спустя рыбаки выловили его и передали своему хозяину, а тот, в свою очередь, – лейпцигской типографии, где записки авантюриста и увидели впервые свет. В полном виде, хотя и в «литературной обработке», текст мемуаров Казановы был напечатан в 1822–1828 годах в немецком переводе с французского оригинала, а затем издан на французском в 1826–1832 и в 1843 годах. Высоко оцененные молодым Гейне уже после появления первого тома, мемуары Казановы получили с этого времени всемирную известность и были вскоре переведены на многие европейские языки. Его книгой восхищались Стендаль, Мюссе, Делакруа, в России – Ахматова, Блок, Цветаева. Сокращенный русский перевод мемуаров в одном томе вышел на русском языке в Санкт-Петербурге в 1887 году. Но еще в 1861 году в журнале «Время», за подписью «редактор», за которой скрывался Ф.М. Достоевский, появилось «Предисловие к публикации «Заключение и чудесное бегство Жака Казаковы из Венецианских темниц (Пломб) (Эпизод из его мемуаров)». Он отмечал, что книга Казановы совершенно неизвестна русскому читателю. «Между тем французы ценят Казанову как писателя даже выше Лесажа, автора романов «Хромой бес», «История Жиль Блаза из Сантильяны». Так ярко, так образно рисует он характеры, лица и некоторые события своего времени, которых он был свидетелем, и так прост, так ясен и занимателен его рассказ».
Джузеппе Бальзамо, более известный как граф Калиостро, – это человек, слава которого преувеличена легендой. Граф Алессандро Калиостро, известный также под именами Феникс, Тискио, Бельмонте и маркиз де Анна, прославился в мире благодаря собственной смекалке. Мужчина, который начал карьеру с продажи фальшивых карт сокровищ, спустя годы стал вхож в королевские дома Европы и России. Неудивительно, что столь загадочный персонаж со временем переместился на страницы произведений, написанных мировыми классиками. Современники поражались умению графа подать себя в обществе и отмечали необъяснимый интерес женщин к алхимику при заурядной внешности последнего: «Смуглолицый, широкий в плечах человек средних лет и невысокого роста. Говорил он на трех или четырех языках, притом на всех без исключения – с иностранным акцентом. Держался таинственно и напыщенно. Щеголял перстнями, украшенными редкими драгоценными камнями».
Наибольшую известность истории, связанные с именем графа, получили после выхода романа Александра Дюма-отца «Жозеф Бальзамо». Книга создала небывалый ажиотаж и даже вызвала разговоры о том, что великий мистификатор до сих пор жив. Интерес подкрепило следующее произведение писателя – «Ожерелье королевы», затрагивающее аферу мадам де Ламотт де Валуа с драгоценностями Марии-Антуанетты.
Трудно ответить на вопрос, был ли он человеком, призванным подготовить Французскую революцию, или он шарлатан, выдававший себя за мага. Более определенно можно сказать лишь то, что Калиостро был мистиком и масоном, обладавшим незаурядной силой внушения.
Джузеппе Бальзамо родился 8 июня 1743 года на острове Сицилия в городе Палермо. По словам же самого Калиостро, он родился от любовного союза принцессы, имя которой нельзя называть, и ангела. Мальчик появился на свет в восточной стране, неподалеку от места, где Ной построил ковчег. Кстати, граф лично был знаком с великим праведником и даже занял почетное место на корабле во время потопа. Позже, перебравшись в Медину, Алессандро провел юность в роскоши. Достиг зрелого возраста и с благословения родного дяди отправился в кругосветное путешествие с уважаемым наставником Альтотасом.
Мужчина побывал в Африке, много времени провел в Египте, где изучал тайны пирамид и общался с фараонами. Позже просвещенный муж перебрался в Европу, чтобы больше узнать о тайнах мироздания, которые теперь рассказывает избранным. Исторические источники утверждают, что настоящий Джузеппе Бальзамо родился на Сицилии в семье торговцев сукном. Пьетро и Фелиция не могли совладать с сыном, который с детства отличался непростым характером.
В свое время будущий Калиостро был известен под разными именами: Тискио, Мелина, граф Гарат, маркиз де Пеллегрини, маркиз де Анна, граф Феникс, Бельмонте. Родители его были набожными католиками, мелкими торговцами сукном и шелковыми материями.
Мальчика, обладавшего пытливым умом и способностями, родители отдали в семинарию святого Роха в Палермо. После того как он сбежал оттуда, его поместили в монастырь святого Бенедетто около Кальтаджироне. Благодаря склонности к ботанике, парня отдали на воспитание монастырскому аптекарю, и в его лаборатории он обучился пользоваться различными средствами, что ему очень пригодилось в будущем. Один из биографов Калиостро отметил, что мазь для лица, скипидарные пилюли и канадский бальзам готовились в обычных аптеках по рецептам Калиостро, которые сохранились. Когда швейцарский пастор, философ и писатель Иоганн Каспар Лафатер спросил у него, в чем его секрет, Калиостро коротко ответил, что вся его наука заключается in verbis, herbis et lapidibus («в словах, травах и камнях»). Сказанное означало, что Калиостро совершает свои чудесные исцеления при помощи простых снадобий: растений, минералов и гипнотического дара внушения.
Отцы-бенедиктинцы частенько наказывали будущего чародея за различные проделки, которые не всегда были безобидными. При помощи своего родственника-нотариуса он подделал завещание в пользу маркиза Мориджи. В другой раз Бальзамо (более привычное имя Джузеппе на французский лад) проявил свое знание мистицизма. Ему удалось дочиста обобрать золотых дел мастера Марано, которому он обещал найти в окрестностях Палермо богатейший клад. Обманув простака, Бальзамо уехал в Мессину и там принял фамилию своей тетки – Калиостро, присовокупив к ней графский титул, о котором впоследствии сам говорил, что он не принадлежит ему по рождению, но имеет особое таинственное значение. Впрочем, однажды он открылся своей собеседнице (скрытой недоброжелательнице Калиостро), что он не испанец, не граф Калиостро, но что он служил великому Кофте под именем Фридриха Гвалдо, и заявлял при этом, что должен таить свое настоящее звание. Недолгое пребывание в монастыре открыло для будущего Калиостро мир медицины и химии. Но, поймав молодого человека на мошенничестве, монахи выгнали Бальзамо из обители.
Так началась самостоятельная жизнь великого мистификатора. Юноша промышлял кражами и обманом, пока в Мессине не умерла родная тетка Джузеппе. Парень отправился в родные края, надеясь на часть наследства. Но в результате просто присвоил имя родственницы и добавил к звучной фамилии Калиостро незаслуженный титул.
Свыкаясь с новым образом, молодой человек отправился в путешествие по Востоку, в котором познакомился с собственным наставником – аферистом Альтотасом. Теперь мелкие махинации переросли в масштабные операции.
В «Путешествии в Италию» Иоганн Вольфганг фон Гете (сам большой знаток герметизма) так описывает Калиостро: «Я отвечал, что перед публикой он и впрямь держался как высокородный аристократ, но в кругу друзей часто признавал свое скромное происхождение».
Вообще, Джузеппе предпочитал говорить о своем родстве по материнской линии, которая восходила к некоему Маттео Мартелло, поскольку это имя звучало как Карл Мартелл – знаменитый майордом франков, спасший в VIII веке Европу от нашествия мавров.
В Мессине, по сведениям Калиостро, он встретился с таинственным армянином Альтотасом, которому он был обязан всеми своими познаниями. Еще при жизни мистического графа загадочный армянин появился в незаконченном романе Фридриха Шиллера «Духовидец» – образ, скорее всего, навеянный всей эпопеей, связанной с авантюристом Калиостро. Впоследствии историки выяснили, что Альтотасом был человек неизвестного происхождения по имени Кольмер. Этот тип долгое время проживал в Египте, где узнал чудеса древней магии и с 1771 года стал учителем других, посвященных в оккультные тайны.
Вместе с Альтотасом Калиостро посетил Египет, был в Мемфисе и Каире, а затем они приплыли на остров Родос. Когда они сели на корабль, чтобы снова вернуться в страну фараонов, ветер отогнал судно к Мальте. Тогда великим магистром Мальтийского ордена был Мануэль Пинто де Фонсека, питавший большую склонность к таинственным наукам. Шестьдесят восьмой гроссмейстер ордена предоставил гостям свою лабораторию, в которой они могли утолить свою страсть к алхимии. Говорили, что они занимались поиском философского камня и эликсира вечной молодости.
Альтотас исчезает с Мальты. Скорее всего, он просто сменил имя. Калиостро с рекомендательными письмами от великого магистра, с которым он подружился, отправился в Неаполь к рыцарю Аквино де-Караманика. Там Калиостро хотел открыть игорный дом, но заподозренный неаполитанской полицией перебрался в Рим, где полюбил юную девушку. Лоренцо Феличиани была не только юна и прелестна, но и толкова. Женитьба на ней давала Калиостро возможность приобрести и жену, и сообщницу своих плутней. Как тогда писали, «преданная жена не должна для выгод мужа останавливаться даже перед собственным позором». Весьма прозрачный эвфемизм торговли живым товаром.
Первые годы аферы графа не приносили достаточного дохода, поэтому часто за собственные ошибки и долги мужчина расплачивался с помощью Лоренции. Девушка торговала собой, чтобы вызволить мужа из долговой тюрьмы или получить денег на еду.
В Вечном городе Калиостро свел дружбу с Оттавио Никастро, закончившим свои дни на виселице, и маркизом Альято, умевшим подделывать почерки и составившим для Джузеппе патент на имя полковника испанской службы. В этом чине он позже прибудет в Петербург. Но сначала он отправился в Бергамо. Маркиз, которому угрожал арест, сбежал от супружеской четы, прихватив с собой все деньги. Под видом паломников бедняги отправились в Мадрид, где Калиостро торговал прелестями своей супруги, а потом уехал с ней в Лондон. Первый приезд туда Калиостро в 1772 году оказался крайне неудачным. Выкупленный женой из английской тюрьмы, Калиостро отправился в Париж. Именно здесь к нему пришла слава. Конкуренцию алхимику и магу составлял в тогдашней столице мира некий Месмер, завороживший французскую публику опытами с животным магнетизмом. И тогда Калиостро уехал сначала в Брюссель, а затем в Германию, где его посвятили в масоны.
Когда Джузеппе вторично вступил на берега Альбиона, его уже ждал оглушительный успех, равного которому он и не мог себе представить. Перед масоном Калиостро открывались двери любых салонов и кружков, в которых он блистал в качестве эмпирика, духовидца и алхимика. В Лондоне Калиостро основал египетское масонство, допускавшее применение таинственных сил природы. Именно в это время на рядового авантюриста обратили внимание иллюминаты – масонский орден, поставивший своей целью бороться с монархиями и христианской Церковью. Глава иллюминатов, Вейстгаупт, обязался оказывать Калиостро финансовую поддержку в обмен на обещание пропагандировать идеи этого тайного общества. Здесь следует заметить, что иллюминатом был и великий Гете, который мог лично знать Калиостро. С этого времени дела Калиостро пошли в гору. Чтобы замаскировать источник своих средств, он ежемесячно запирался в своем кабинете, давая понять, что в это время изготовляет золото.
Во время его второго визита в английскую столицу его уже окружал ореол путешественника по таинственному Востоку, где он коснулся величайших тайн и обрел оккультные знания. Иллюминаты всячески поддерживали эту легенду, создавая вокруг своего адепта ореол таинственности. Когда собеседники просили Калиостро объяснить нечто таинственное, он в ответ рисовал им эмблему – змею, державшую в пасти яблоко, пронзенное стрелой, что означало мудреца, обязанного хранить свои знания в глубочайшей тайне. Тем временем его супруга Лоренца переменила имя на Серафиму и, оставив прежнюю свою беспутную жизнь, начала вращаться среди благочестивых квакеров, агитируя в пользу своего мужа.
Являлся ли Калиостро основателем египетского масонства? Современный французский специалист по оккультизму Андре Натаф (André Nataf) пишет: «Он основал несколько масонских лож, в частности, «ложу Мудрости», изобрел ритуал египетского масонства, большим почитателем которого себя объявлял».
Русский писатель и историк XIX века Евгений Петрович Карнович на этот счет выразился более пространно: «Что касается египетского масонства, то Калиостро не был собственно его основателем. Оно до него еще было изложено в рукописи какого-то Джоржа Гостона. Калиостро купил случайно эту рукопись у одного лондонского букиниста и воспользовался ею, хотя и говорил, что мысль о таком масонстве была почерпнута им в папирусах египетских пирамид». Вскоре под именем маркиза Пелегрини Калиостро объявился в Венеции. Затем его путь лежал в Голштинию, где Калиостро встретился со знаменитым графом Сен-Жерменом, который, помимо всего прочего, был также странствующим тамплиером. Некоторые авторы свидетельствовали, что Калиостро получил от Сен-Жермена посвящение в рыцари тамплиеров. По всей видимости, Сен-Жермен посоветовал Калиостро отправиться в Петербург. По свидетельству барона Глейхена, граф был в российской столице в июне 1762 года и сохранил дружеские отношения с князем Григорием Орловым, называвшим Сен-Жермена саrо padre («дорогой отец»).
Дорога в Северную Пальмиру лежала через Курляндию, и в 1779 году Калиостро оказался в Митаве. Современники отмечали, что расположение курляндцев к Калиостро было так велико, что они даже хотели избрать его своим герцогом, вместо Петра Бирона, которым были недовольны. Случались и досадные проколы. Так, профессор Уппсальского университета Норберг, долго живший на Востоке, обнаружил полное незнание Калиостро арабского языка. При этом сохранилось множество свидетельств, что Калиостро «говорил почти на всех европейских языках с удивительным, всеувлекающим красноречием».
В целом о Калиостро отзывались позитивно. Характерный пример этому находится в записках барона Глейхена (Souvenirs de Chaгles Henгi baron de Gleichen, Paгis, 1868): «О Калиостро говорили много дурного, я же хочу сказать о нем хорошее. Правда, что его тон, ухватки, манеры обнаруживали в нем шарлатана, преисполненного заносчивости, претензий и наглости, но надобно принять в соображение, что он был итальянец, врач, великий мастер масонской ложи и профессор тайных наук. Обыкновенно же разговор его был приятный и поучительный, поступки его отличались благотворительностью и благородством, лечение его никому не делало никакого вреда, но, напротив, бывали случаи удивительного исцеления. Платы с больных он не брал никогда».
В Петербурге Калиостро объявился под именем графа Феникса. Сведения о пребывании Бальзамо в России содержались в небольшой книжке Aventures de Cagliostro, изданной в Париже в 1855 году. Итак, в 1779 году он прибыл в Петербург с расчетом расширить влияние ложи, но прогадал во всех отношениях. По приезде Калиостро заметил, что его известность в России была не так громка, как он полагал. «И как человек чрезвычайно сметливый, он понял, что при подобном условии ему невыгодно было выставлять себя напоказ с первого же раза. Он повел себя чрезвычайно скромно, без всякого шума, выдавая себя за чудотворца, не за пророка, а только за медика и химика, – пишет Карнович. – Жизнь он вел уединенную и таинственную, а между тем это самое еще более обращало на него внимание в Петербурге, где известные по чему-либо иностранцы являлись постоянно на первом плане, не только в высшем обществе, но и при дворе. В то же время он распускал слух о чудесных исцелениях, совершенных им в Германии никому еще неизвестными способами, и вскоре в Петербурге заговорили о нем, как о необыкновенном враче».
Тем временем прекрасная Лоренца вызвала слишком живой интерес князя Потемкина! Жена Калиостро Лоренца Феличиане отличалась красотой, она описывается как статная стройная молодая женщина с белой кожей, черными волосами, круглым лицом и блестящими глазами. Жизнь с Бальзамо не была сладкой. Когда у Калиостро заканчивались средства на существование, он, как мы уже отмечали выше, фактически торговал женой. Тем не менее женщина продолжала следовать за мужем и ассистировать ему в любых начинаниях. Лоренца воздействовала своей красотой не только на мужчин, но и на женщин. Она говорила, что ей более 40 лет и ее старший сын давно служит капитаном в голландской службе. Когда русские дамы изумлялись ее необыкновенной моложавости, та рассказывала, что ее внешность сохранена благодаря чудесному снадобью против старости, изготовленному ее мужем. Богатые русские барыни тратили огромные деньги на склянки чудодейственной воды, предлагаемой Калиостро. Однако связь Потемкина с итальянкой не могла радовать императрицу, и спустя девять месяцев после прибытия Калиостро пришлось выехать из России. Конечно, дело было не только в проделках Потемкина, успевшего осыпать свою любовницу драгоценностями.
Мистификации подозрительного итальянца не вызвали горячего интереса в среде образованной русской знати, хотя масонство тогда уже было распространено и в России. Так, статс-секретарь императрицы Иван Перфильевич Елагин, сам увлеченный франкмасон, однажды дал итальянцу пощечину, когда понял, что в своих рассказах Бальзамо допускал множество исторических и географических ошибок и порой просто вешал лапшу на уши.
Были и другие сложности. Так, через некоторое время после «излечения» новорожденного ребенка князя Гагарина его мать заподозрила подмену. «И весь Петербург заговорил об этом. Когда же началось по поводу этого говора следствие, то Калиостро не отпирался от сделанного им подмена, заявляя, что так как отданный ему на излечение ребенок действительно умер, то он решился на обман для того только, чтобы хотя на некоторое время замедлить отчаяние матери. Когда же его спросили, что он сделал с трупом умершего ребенка, то Калиостро отвечал, что, желая сделать опыт возрождения (палингенезиса), он сжег его», – утверждает Карнович.
Критики Калиостро подозревали в его желании обольстить Потемкина тайный умысел, мол, хитроумный мнимый граф хотел получить аудиенцию у самой императрицы.
Однако Екатерина II так и не приняла великого целителя и алхимика. По слухам, якобы из-за ревности: Потемкин сблизился с красавицей-женой Калиостро. Кроме того, о чародее поползли по столице дурные слухи. Шашни фаворита, дескать, и послужили высылке графа Феникса с супругой за пределы Российской империи. До Москвы Калиостро так никогда и не добрался. Когда Бальзамо было указано покинуть Петербург, на путевые издержки от императрицы он получил крупную сумму. В 1786 году на сцене театра в Эрмитаже состоялась премьера комедии «Обманщик», сочиненной лично Екатериной II, о неком Калифалкжерстоне – мошеннике, очень напоминающем Калиостро. В 1870 году свет увидела ее книга «Тайна противо-нелѣпаго общества», в которой высмеивалось масонство и его тайны.
Во Франции знаменитый авантюрист «вляпался» в еще один скандал, связанный с ожерельем королевы.
Среди поклонников Великого Копта в этой стране были герцог Люксембургский и известный натуралист Ромон. Ученики называли Калиостро «обожаемый отец» и «достойнейший учитель». Все хотели иметь его портрет на медальонах, кольцах, веерах; в знатных парижских домах стояли бюсты «божественного Калиостро».
«Графа», как всегда, сопровождала Лоренца Феличиани, его жена, с которой, разумеется, тоже говорили духи света и тьмы. По-княжески расточительный, появлявшийся на улицах и в общественных местах в сопровождении многих слуг, в великолепном костюме, украшенном бриллиантами и орденами, он всюду возбуждал удивление и внимание к своей особе. Даже Гете признавал, что «Калиостро во всяком случае замечательный человек». Калиостро гениально удовлетворял потребности в демонических героях, которых так любила, как это не покажется странным, эпоха Света и Разума, ибо свет нуждается в тени, а как сказал святой Бонавентура, без черной краски палитра мира была бы неполной.
«Он был, – пишет в своих мемуарах баронесса Оберкирх, – не то чтобы красив, но я никогда не видела более выразительной физиономии. Он обладал взглядом почти сверхъестественной глубины. Выражение его глаз было то как пламя, то как лед; он привлекал к себе и отталкивал; он то внушал боязнь, то казался непреоборимо привлекательным».
Однако вскоре этим триумфам пришел конец.
В Париже Калиостро сблизился с придворной интриганкой графиней Ла Мот, урожденной Валуа. Девизом этой достойной дамы были следующие слова: «Есть два способа выпрашивать милостыню: сидя на паперти церкви или разъезжая в карете». Ла Мот предпочитала второй способ. По совету Калиостро она уверила кардинала де Рогана, что королева Мария Антуанетта хочет тайком купить громадное бриллиантовое ожерелье, которое ювелиры Бемер и Бессанж продают за миллион шестьсот тысяч франков, но не решается сделать это открыто из-за боязни, что «философы тотчас напечатают памфлеты о растрате государственных средств». Ла Мот убедила кардинала, который в то время был в немилости, что если он купит для королевы это ожерелье, то будет щедро вознагражден ее величеством. Роган все же предпочел услышать это обещание из уст самой королевы. Августовской ночью 1785 года в Трианонском парке, на одинокой тропинке, кардинал встретился с «королевой», укрывшейся под плащом с капюшоном, которая подтвердила слова Ла Мот. Роган и не подозревал, что разговаривал не с Марией Антуанеттой, а с девицей Марией Олива, чрезвычайно похожей на королеву.
Покупка состоялась в кредит, и кардинал передал ожерелье Ла Мот. Но когда ювелиры со счетом пришли во дворец, возмущению Марии Антуанетты не было предела. 15 августа Рогана, собиравшегося идти служить мессу, призвали в кабинет короля, где находились Мария Антуанетта и еще несколько человек придворных.
– Что это за ожерелье, которое вы будто бы доставили королеве? – грозно спросил кардинала Людовик.
Смущенный Роган попросил дать ему возможность оправдаться в письменной форме. Его отвели в соседнюю комнату и дали бумагу и перо. Когда он закончил писать, его арестовали.
– Ваше величество, – воззвал кардинал, – избавьте меня от позора быть арестованным в архиерейском облачении, на глазах всего двора.
– Так и должно быть, – лаконично ответил король. Вечером того же дня дом Рогана был иллюминирован, а парижане пели веселые песни о королеве, называя ее «госпожой Дефицит», так как сплетня о ее участии в этом деле не подвергалась сомнению. Однако ее невиновность доказывается хотя бы тем, что ранее король дважды изъявлял желание подарить ей это злосчастное ожерелье и каждый раз Мария Антуанетта отвергала подарок.
18 мая арестовали Ла Мот и также посадили в Бастилию. После первых допросов интриганки был арестован Калиостро, а затем и Олива. Мнимая королева в момент ареста была беременна и в крепости родила мальчика; ребенок получил фамилию своего незаконного отца Тусена де Босир, признавшего себя виновником его появления на свет.
Кардиналу отвели в Бастилии комнату майора Делома, находившуюся на большом дворе, где были помещения для офицеров. Ему позволили взять с собой трех камердинеров. У дверей его комнаты постоянно находился часовой. Комендант де Лоне был то чересчур строг с арестованным, то слишком благосклонен к нему – смотря по тому, склонялся процесс к осуждению или оправданию Рогана. Из казны на содержание кардинала отпускали 150 ливров в день.
Роган и Ла Мот шантажировали судей, что в случае признания их виновности они впутают в дело королеву. Из-за боязни скандала 31 мая 1786 года кардинал Роган был оправдан судом парламента. В этот день Париж ликовал: верноподданные логично заключили, что, если кардинал невиновен, значит, осуждены королева и двор. Роган сделался знаменитостью, хотя до того, по словам Луи Блана, «не имел даже популярности своих пороков». После своего выхода из крепости он снова поссорился со двором, но так как его здоровье было подорвано десятимесячным заключением, то на этот раз его сослали в провинцию Овернь.
Оливу, ввиду ее беременности, освободили из-под стражи еще раньше. Ла Мот признали виновной в обмане и махинациях и приговорили к наложению клейма рукой палача и тюремному заключению. Во время экзекуции она так извивалась в руках у стражников, что палач заклеймил не плечо, а грудь. Из Бастилии ее перевели в другую тюрьму и в ноябре без шума выпустили на свободу.
Что касается Калиостро, то, хотя суд и оправдал «графа», ему было предложено покинуть Францию. Он переехал в Лондон, оттуда в Швейцарию и, наконец, в Рим. Здесь он попал прямо в руки инквизиции, давно с интересом наблюдавшей за его фокусами.
История с ожерельем королевы Франции Марии-Антуанетты закончилась для Калиостро и его жены оправдательным приговором французского правосудия, но скандал дал повод к шумным манифестациям против королевского двора. В 1787 году Калиостро как истинный иллюминат напечатал в Лондоне свое знаменитое послание к французскому народу, в котором ясно предсказывал грядущую революцию и предстоящее разрушение Бастилии.
Любопытно, что одним из фактов, заставляющих многих исследователей верить в сверхспособности этого человека, было его «Письмо к французскому народу», в котором Калиостро предсказал Великую французскую революцию, гибель короля Людовика XVI от рук восставшего народа и разрушение Бастилии. Однако если учесть, что некоторые исследователи связывают переворот непосредственно с масонским влиянием (Сергей Нилус, к примеру, утверждал, что масоны знали о нем заранее), то информация могла быть почерпнута Бальзамо в ложе, чем он и воспользовался, чтобы укрепить свое положение.
После того как британский репортер Моранд разоблачил всю прошлую жизнь Калиостро, тот поспешил укрыться в Голландии, а потом и в Швейцарии. Он поехал в Рим и по убеждению Лоренцы успел учредить в папской столице ложу египетского масонства. Один из его адептов донес на него, за ним стали следить и открыли его переписку с якобинцами. Великая французская революция напугала католическое духовенство, священнослужители стали покидать ложи, вовлечение в масонство каралось смертью. В 1789 году Калиостро арестовали по обвинению во франкмасонстве. Следствие изъяло все бумаги Бальзамо и обвинило его в чернокнижничестве и мошенничестве. Лоренца дала показания против мужа, но это не спасло от наказания – ее приговорили к пожизненному заключению в монастыре, где она вскоре умерла. Самого Калиостро приговорили к публичному сожжению, однако папа Пий VI заменил казнь на пожизненное заключение. 7 апреля 1791 года Калиостро пришлось совершить торжественный ритуал покаяния. В рубахе и босиком, стоя на коленях со свечой в руках, он молил Бога о прощении, в то время как палач сжигал на площади перед церковью его магические книги и волшебный инвентарь. После этого Калиостро водворили в камеру замка Сан-Лео с единственным отверстием – в потолке. Через четыре года Джузеппе Бальзамо умер.
Мнения исследователей о личности Джузеппе Бальзамо неоднозначны. Кто-то действительно считает его магом, кто-то – только авантюристом. Так или иначе, но Калиостро удалось оставить след не столько в истории, сколько в культуре. Помимо Алексея Толстого, он вдохновил на создание произведений Гете («Великий Кофта»), Дюма-отца («Граф Калиостро»), Томаса Карлейля («Граф Калиостро»), Иоганна Штрауса («Калиостро»).
Калиостро много путешествовал, возможно, владел гипнозом (искусством «животного магнетизма»), знал химию настолько, чтобы успешно одурачивать современников. Например, он чертил на полу «магический круг», который начинал светиться таинственным зеленоватым светом, хотя секрет был прост – Бальзамо применял фосфор. На глазах у пораженной публики он во много раз «увеличивал» бриллианты, ловко заменяя настоящие камни на граненые стекляшки. В книге «От магов древности до иллюзионистов наших дней» А.А. Вадимов и М.А. Тривас рассматривают Калиостро прежде всего как талантливого иллюзиониста, творящего «чудеса» в корыстных целях.
«Женщины не могли оставаться равнодушными, видя, с какой легкостью он превращал пеньковую мешковину в драгоценный шелк (трюк из репертуара средневековых ярмарочных фокусников). Он показывал сосуд с магической жидкостью и опускал в него до половины гвоздь, обыкновенный большой железный гвоздь, выбранный одним из зрителей из груды точно таких же, – пишут Вадимов и Тривас. – Несколько таинственных заклинаний – и та часть гвоздя, которая была опущена в жидкость, становилась золотой.
Зрители могли взять гвоздь в руки и убедиться: железо превратилось в настоящее золото. На самом деле к гвоздю заранее аккуратно приделывали золотой колпачок-наконечник. Сверху весь гвоздь покрывали слоем краски, так что обе части выглядели одинаково. Когда же его окунали в жидкость, растворенная в ней кислота быстро разъедала краску, и золото начинало ярко блестеть. А заставить зрителя выбрать гвоздь, нужный для фокуса, – иллюзионный прием, подобный «форсированию» карты. Все исполнители карточных фокусов издавна пользуются им».
Калиостро сам изобретал приборы для фокусов, которые используются иллюзионистами и в наши дни. Однако представлялся Джузеппе Бальзамо не фокусником, а врачом, магом, носителем тайного знания, почерпнутого во время путешествий по Востоку и Египту. Еще раз не будет лишним напомнить, что масонская ложа иллюминатов, весьма влиятельная и богатая, явно использовала этого фокусника в своих целях, которые можно объяснить лишь стремлением манипулировать сознанием сильных мира сего. Именно они помогали создавать иллюзию таинственности и величия известного Копта.
Всю свою жизнь Бальзамо постоянно переезжал из одного европейского государства в другое, сам себя награждая титулами и званиями (так он стал «графом») и создавая вокруг себя ореол величия и таинственности. Сначала его превозносили, а распознав обман, гнали, что не мешало Калиостро через какое-то время снова являться в тех же местах в другом образе. Прежде всего он заботился о производимом впечатлении. Его слуги должны были распускать небылицы, например, что служат своему господину несколько сотен лет. Его очаровательная жена Лоренца откровенничала об уникальных талантах мужа уже в светском кругу. Сам же Бальзамо прямо заявлял, что знает секрет философского камня, умеет вызывать души умерших и читать мысли. Он утверждал, что родился в год извержения Везувия, и часть силы вулкана передалась ему. В важных случаях он являлся в одежде Великого Копта, которая состояла из длинного шелкового платья, схожего по покрою со священническою рясою, вышитого от плеч и до пяток иероглифами красного цвета. При такой одежде он надевал на голову убор из сложенных египетских повязок, концы которых падали вниз. Повязки эти были из золотой парчи и на голове придерживались цветочным венком, осыпанным драгоценными камнями. По груди через плечо шла лента изумрудного цвета с нашитыми на ней буквами и изображениями жуков. На поясе, сотканном из красного шелка, висел широкий рыцарский меч, рукоять которого имела форму креста.
А вот фрагмент описания процесса омоложения после приема «эликсира бессмертия», сохранившийся после уничтожения инквизицией всех бумаг Калиостро: «…приняв две крупицы этого снадобья, человек теряет сознание и дар речи на целых три дня, в течение которых он часто испытывает судороги, конвульсии, и на теле его выступает испарина. Очнувшись от этого состояния, в котором он, впрочем, не испытывает ни малейшей боли, на тридцать шестой день он принимает третью и последнюю крупицу, после чего впадает в глубокий и спокойный сон. Во время сна с него слезает кожа, выпадают зубы и волосы. Все они вырастают снова в течение нескольких часов. Утром сорокового дня пациент покидает помещение, став новым человеком…».
«Калиостро был хвастуном, однако граф Сен-Жермен хвастуном не был, и когда утверждал, что обучился химическим секретам египтян, он нисколько не преувеличивал. Но когда он упоминал подобные эпизоды, никто ему не верил, и он из вежливости к собеседникам делал вид, будто говорит в шутку».
Практически каждого человека, оставившего след в истории, окружают некие тайны. И одним из самых загадочных людей всех времен была личность, которую современники знали под именем графа Сен-Жермена.
XVIII столетие – эпоха великих событий и драматических сюжетов, оставшаяся в памяти человечества как «век Просвещения». Ньютон, Гарвей и Левенгук, Сведенборг и Шастанье, д’Аламбер, Дидро и Вольтер – естествоиспытатели, мистики и философы – своими деяниями расшатали привычные представления о Боге и окружающем человека мире. Европейское общество охватило могучее стремление познать тайны физического и духовного бытия.
Брожение умов стало питательной средой для авантюристов. Самозваные пророки и целители, политические проходимцы, алчные уголовники, хитрые мошенники, половые извращенцы, мистики, масоны и революционеры… Потемкин и Пугачев, княжна Тараканова и Картуш, маркиз де Сад и Казанова, и многие-многие другие. Наконец, две самые прославленные личности, чьи имена стали фирменным знаком столетия – два лжеграфа, «великие волшебники», якобы постигшие все тайны Вселенной, – Калиостро и Сен-Жермен. Секрет последнего так и остался неразгаданным. До сих пор.
Происхождение графа Сен-Жермена, его настоящее имя и дата рождения неизвестны. Владел почти всеми европейскими языками, а также арабским и древнееврейским. Обладал обширными познаниями в области истории и химии. Занимался «улучшением» бриллиантов, алхимическим получением золота. Выполнял дипломатические миссии, пользуясь одно время доверием короля Людовика XV. Чаще всего именовал себя графом Сен-Жерменом, хотя и представлялся иногда под другими именами. С именем графа Сен-Жермена было связано множество вымыслов и легенд, во многом из-за которых он остался одной из самых загадочных фигур в истории Франции XVIII века.
Сен-Жермен был коренастым и широкоплечим мужчиной, по свидетельствам современников, одевался с «великолепной изысканной простотой» (барон де Глейхен), «скромно, но со вкусом» (г-жа дю Оссе, камеристка мадам де Помпадур).
Достоверных сведений о происхождении Сен-Жермена не существует. По наиболее распространенной версии – португальский еврей. В письме датскому королю Фредерику V Сен-Жермен писал: «По мужской линии я веду свой род от младшего сына короля, царствовавшего в восьмом веке… Мои беды и беды тех, кто был свидетелем моего рождения, принуждают меня умолчать об Отчизне моей и подлинном Имени…».
Ландграф Карл Гессенский передает со слов Сен-Жермена: «Он поведал мне о том, что, вне всякого сомнения, был плодом брачного союза принца Ракоци из Трансильвании с первой его женой по имени Текели. Совсем еще ребенком отдан он был на попечение в дом последнего герцога де Медичи (Джовано Гасто – великого герцога Тосканского – последнего представителя знаменитого флорентийского рода), который обожал младенца и укладывал его на ночь в своей опочивальне. Когда же подросший Сен-Жермен узнал о том, что два его брата, сыновья принцессы Гессен-Ванфридской (Рейнфельсской), оказались подданными императора Карла VI и получили по титулу, называясь отныне Санкт-Карлом и Санкт-Элизабетом, то решил наречь себя Sanctus Germano, то есть Святым Братом. Я, конечно же, не обладаю достаточными сведениями, чтобы доказать его высокое происхождение, однако о могущественном покровительстве герцога де Медичи, оказанном Сен-Жермену, я премного осведомлен из другого источника».
Чезаре Канту, библиотекарь главного Миланского книгохранилища, имевший доступ к Миланским архивам, также сообщает в своем труде «История Италии», что Сен-Жермен был сыном принца Ракоци Трансильванского, и что ему покровительствовал последний великий герцог Тосканский из рода Медичи, который и дал Сен-Жермену хорошее образование в Сиенском университете. Сен-Жермен также слыл внебрачным сыном португальского короля либо принцессы Пфальц-Нейбургской, вдовы последнего испанского Габсбурга Карла II. Граф Карл фон Кобленц в письме от 8 апреля 1763 года к первому министру Кауницу писал: «Мне он (Сен-Жермен) показался самым оригинальным из всех людей, которых я имел счастье знать ранее. О происхождении его я затрудняюсь говорить с уверенностью. Однако, я вполне допускаю, что он может быть отпрыском весьма известной влиятельной фамилии, по той или иной причине скрывающим свое происхождение. Обладая огромным состоянием, он довольствуется весьма малым и живет очень просто и незатейливо. Ему известны, по-видимому, все науки. И вместе с тем в нем чувствуется человек справедливый и порядочный, обладающий всеми достойными похвалы душевными качествами».
Сен-Жермен, как утверждается в Chroniques de l’Oeil de Boeuf, говорил графине де Жанлис: «Семи лет от роду я прятался в лесах, и за мою голову была назначена награда. В день моего появления на свет моя мать, которую мне так и не суждено было больше увидеть, повязала мне на руку талисман со своим портретом». Сен-Жермен, как сообщает автор, показал этот портрет собеседнице.
С 1737 по 1742 год Сен-Жермен находился в Персии при дворе Надир-шаха. Ф.В. фон Бартольд, а также Ламберг заявляли, что здесь он занимался научными исследованиями. В 1745 году, согласно письму английского писателя Хораса Уолпола (1717–1797), в Англии Сен-Жермен был арестован по подозрению в шпионаже в пользу якобитов, а затем освобожден. В газетах тех времен сообщалось о произошедшем недоразумении. Невиновность его была доказана, а после освобождения он был приглашен на обед к лорду Харрингтонскому, секретарю министерства финансов и казначею Парламента.
С 1745 по 1746 годы Сен-Жермен жил в Вене, где занимал высокое положение. Его лучшим другом был премьер-министр императора Франца I, принц Фердинанд Лобковиц. Он же познакомил его с французским маршалом Бель-Илем, посланным королем Людовиком XV с миссией к Венскому двору. Бель-Иль и пригласил Сен-Жермена посетить Париж.
Между 1750 и 1758 годами он снова не раз бывал в Вене, где занимался делами не только короля Франции, но и Карла Лотарингского. В 1757 году военным министром маршалом графом Бель-Илем был представлен великосветскому парижскому обществу. В Париже в число близких друзей Сен-Жермена входила принцесса Иоганна Елизавета Ангальт-Цербстская (мать российской императрицы Екатерины II), а также немецкий дипломат на датской службе барон Карл Глейхен и маркиз д’Урфе. Барон Глейхен «последовательно прельщался всеми великими чудотворцами» своего времени.
Датский посол во Франции граф фон Ведель-Фрис 24 декабря 1759 года писал своему министру: «Я не могу в точности сказать Вам, Милостивый государь, кто он в сущности такой. Его не знает никто или почти никто. Он провел здесь многие годы, оставаясь при этом неразгаданным».
В начале 1760 года граф Сен-Жермен был отправлен королем в Гаагу с секретной миссией. Барон де Гляйхен сообщает, что французский маршал Бель-Иль в разгар Семилетней войны старался заключить сепаратный договор с Англией и Пруссией и разбить тем самым альянс между Францией и Австрией, который держался на авторитете министра иностранных дел Франции – Шуазеля. Людовик XV, как и госпожа Помпадур, в тайне от Шуазеля поддержал намерения Бель-Иля посредством собственной разведки – Секрета короля, часто вступавшего в конфликт с МИД. Маршал приготовил все необходимые рекомендации. Король же лично вручил их Сен-Жермену вместе со специальным шифром.
Важным доказательством политической деятельности Сен-Жермена является дипломатическая переписка между генералом Йорком, английским представителем в Гааге, и лордом Холдернессом – в Лондоне, которая, как сообщает Купер-Оукли, находится в архивах Британского Музея. Генерал Йорк в своем письме от 14 марта 1760 года писал, что разговаривал с Сен-Жерменом о возможном заключении перемирия между Францией и Англией. На это его уполномочили Людовик XV, мадам де Помпадур и маршал Бель-Иль. В ответ лорд Холдернесс по поручению короля Великобритании Георга II сообщил, что «Сен-Жермен действительно может оказаться уполномоченным к ведению подобных переговоров… Мы также заинтересованы в этом, ибо нам важно все то, что способствует скорейшему продвижению к желанной цели…».
Министр саксонского двора в Гааге Каудербах сообщал, что беседовал с Сен-Жерменом о причинах трудностей, постигших Францию. По словам Каудербаха, Сен-Жермен был поверенным маршала Бель-Иля, на что имел верительные письма. Сен-Жермен намеревался осуществить планы маршала и мадам Помпадур по заключению договора с Англией через посредничество Голландии, и что для этого у Сен-Жермена установлены отношения с графом Бентинком, президентом Совета Полномочных Представителей провинции Голландии. Находясь в Голландии, Сен-Жермен 11 марта 1760 года написал письмо мадам Помпадур, в котором говорил: «Вам должна быть также известна моя преданность Вам, мадам. Поэтому приказывайте, и я – к Вашим услугам. Вы можете установить в Европе мир, минуя утомительные и сложные манипуляции Конгресса…».
Французский посол в Голландии граф д’Аффри в донесениях Шуазелю писал о финансовых проектах Сен-Жермена и о том, что тот хотел добиться для Франции огромного займа. По данным П. Андремона, сумма должна была составить 30 миллионов флоринов; денежные дела, с его точки зрения, служили прикрытием дипломатических интриг.
Прусский король Фридрих II Великий заинтересовался предложением Сен-Жермена, однако удивлялся, что послом выбран именно человек, «которого иначе как авантюристом не назовешь» (qu’on ne saurait envisager que comme aventurier). Впоследствии Фридрих писал о нем: «В Лондоне появился еще один политический феномен, которого никто не мог понять. Этот человек был хорошо известен под именем графа Сен-Жермена. Он состоял на службе у французского короля и находился в столь большой милости у Людовика XV, что тот подумывал о предоставлении ему в дар Шамборского дворца».
Проведав о миссии Сен-Жермена, Шуазель «настоял на публичном дезавуировании Сен-Жермена и высылке его из Голландии». Из письма английского генерала Йорка к лорду Холдернессу от 4 апреля 1760 года: «Герцог Шуазельский, похоже, предпринимает отчаянные попытки дискредитировать этого человека (Сен-Жермена) и помешать его вмешательствам в дела государственной важности». Из письма посла Франции в Голландии д’Аффри герцогу Шуазелю от 5 апреля 1760 года: «Если нам не удастся хоть чем-то его (Сен-Жермена) дискредитировать, то он будет весьма для нас опасен, особенно в сложившейся ситуации».
В итоге Людовик XV отменил полномочия Сен-Жермена. В официальном заявлении посла д’Аффри, опубликованном 30 апреля 1760 года, говорится, что «Его величество приказывает объявить этого авантюриста человеком, не заслуживающим доверия» (reclamer cet aventurier comme un homme sans aveu).
Шуазель написал д’Аффри (10 мая 1760 года): «Я успел уже познакомиться в некоторых газетах с Вашим представлением против так называемого графа Сен-Жермена. Его, как мне думается, стоит поместить в какой-нибудь французской газете, чтобы эта публикация завершила нашу операцию по дискредитации авантюриста…».
Мадам Оссе в своих мемуарах описала случай, как Сен-Жермен по просьбе короля устранил дефект у алмаза, чем привел того в восторг. На вопросы короля «граф ничего толком не ответил. Однако он подтвердил, что умеет увеличивать жемчужины и придавать им особый блеск». Этот алмаз король оставил себе на память. Также она утверждала, что «его Величество, видимо, совсем ослеплен талантами Сен-Жермена и временами говорит о нем, словно о человеке высочайшего происхождения».
Граф Сен-Жермен писал Петру Ивановичу Панину, предлагая ему открыть секрет производства золота.
Другой знаменитый авантюрист Джакомо Казанова, соперник Сен-Жермена, которого он называл «черным» и критиковал в памфлетах, писал о Сен-Жермене: «Этот необычайный человек (Сен-Жермен), прирожденный обманщик, безо всякого стеснения, как о чем-то само собою разумеющемся, говорил, что ему 300 лет, что он владеет панацеей от всех болезней, что у природы нет от него тайн, что он умеет плавить бриллианты и из десяти-двенадцати маленьких сделать один большой, того же веса и притом чистейшей воды».
В своих мемуарах Казанова описал случай, когда ему пришлось в последний раз встретить Сен-Жермена. Это произошло в Турне, в доме самого графа. Граф попросил у Казановы монету, тот дал ему 12 су. Бросив на нее маленькое черное зернышко, Сен-Жермен положил монету на уголь и разогрел его с помощью паяльной трубки. Спустя две минуты раскалилась и монета. Через минуту она остыла, и Сен-Жермен дал ее Казанове. «Я стал рассматривать монету. Теперь она была золотой. Я ни на миг не усомнился в том, что держал в руках свою монету <…> Сен-Жермен просто не мог незаметно подменить одну монету другой». Затем добавляет: «Та монета действительно выглядела золотой, и два месяца спустя в Берлине я продал ее фельдмаршалу Кейту, проявившему большой интерес к необычной золотой монете в 12 су».
Позже, в соответствии с мемуарами Казановы, граф предлагал ему превратить в мужчину маркизу д’Юрфе, страстно желавшую этого (и что не получилось у самого Казановы), а также вылечить Казанову от сифилиса, но тот отказался.
После всех своих заявлений Казанова добавляет: «Как ни странно, как будто помимо моей воли, безотчетно граф изумляет меня, ему удалось меня поразить…».
В 1759–1760 годах Сен-Жермен обращался к мадам де Помпадур и датскому королю Фредерику V с рядом проектов, где предлагал соорудить непотопляемый быстроходный корабль без парусов и безоткатное скорострельное орудие, которым сможет управлять один человек: «Великие знания позволяют мне творить великие дела. Я совершенно свободен и совершенно независим; но добродетельный и любезный Король Датский своими истинно королевскими добродетелями покорил меня. Я страстно желаю полезно и чудесно служить ему. Среди прочих великих предприятий, которые я задумал для него, я обещаю отправить его королевский стяг на семипушечном адмиральском корабле в Восточную Индию за месяц или даже скорее, не усложняя конструкцию судна, которому не будут страшны ни опасности, ни обыкновенные морские невзгоды… и самое чудесное, что на нем не будет мачт, кроме дозорной, ни парусов, ни матросов, ибо любой человек будет годен для этой чудесной и новой навигации. Я обогатил это удивительное изобретение пушкой, которая не дает отдачи и потому не нуждается в лафете на колесах, которая стреляет в десять раз быстрее, чем любая другая, за тот же промежуток времени, которая не разогревается вовсе, которая прицельным выстрелом надвое расщепляет веревку или волос, и обслуживать которую может один человек с удивительной быстротой; к тому же она стреляет дальше, занимает очень мало места и другими великими преимуществами обладает».
В сопровождающей это послание переписке датский посол фон Ведель-Фрис и министр иностранных дел фон Бернсторф замечали: «его проекты показались мне столь обширными, чтобы не сказать парадоксальными, что я хотел избавиться от него, но настойчивые его просьбы принудили меня уступить…» и: «мы, Милостивый государь, не ценим любителей тайн и проектов; как нам представляется, честь Короля настоятельно требует, чтобы публика не подумала, что Его Величество приближает к себе подобных людей…».
Из «Мемуаров» Казановы: «Граф предоставлял дамам притирания и косметику, которые делали их краше. Сен-Жермен не вселял в них надежду на омоложение, скромно признавая здесь свое бессилие, но обещал, что они хорошо сохранятся благодаря его настою».
По воспоминаниям барона Глейхена, Сен-Жермен рассказывал о Франциске I с подробностями, которые мог знать только очевидец, и, заворожив слушателей, проговаривался: «И тут я сказал ему…».
В это же время у Сен-Жермена появились в Париже подражатели и «двойники».
Некий парижский повеса, известный как «милорд Гауэр», был неподражаемым мимом и шатался по парижским салонам, выдавая себя за Сен-Жермена, естественно сильно окарикатуренного. Однако, многими людьми эта потешная фигура воспринималась за настоящего Сен-Жермена.
Из воспоминаний барона Глейхена: «Выдумывались и второстепенные персонажи, например, старый слуга графа. Кардинал де Роан как-то услышал рассказ об ужине у Понтия Пилата, обращаясь к камердинеру «Сен-Жермена», вернее, к тому, кто выдавал себя за него, спросил правда ли это. На что тот ответил: «О нет, монсеньор, это было еще до меня. Ведь я служу г-ну графу всего 400 лет…».
1 января 1760 года некто «Золтыкоф Альтенклинген», «швейцарский дворянин, по крови московит», отправил из Амстердама императрице Елизавете Петровне письмо на французском языке с предложением открыть в России мыловарные фабрики и исцелять все болезни при помощи тайного знания и алхимии. Он также предлагал увеличить доходы государства на 10 миллионов. Не лишено вероятности, что это письмо написано агентом или подражателем направлявшегося в это время в Амстердам Сен-Жермена, который также называл себя графом Салтыковым. Из одних только этих фактов становится ясно, что авантюризм в век Разума превратился в какое-то массовое помешательство.
Дешан говорит о Сен-Жермене как о тамплиере. Сообщается также и о том, что Калиостро получил посвящение в рыцари тамплиеров от Сен-Жермена. Скандал вокруг Калиостро и ожерелья королевы в 1785 году привлек внимание к Сен-Жермену как к «крестному отцу» итальянского авантюриста: памфлетисты изображали масонскую, плутовскую и даже сексуальную инициацию Калиостро Сен-Жерменом и приписывали Сен-Жермену место в целой династии авантюристов, идущей с начала XVII века. Согласно Каде Сен-Жермен являлся странствующим тамплиером, путешествовавшим от ложи к ложе с целью установления и укрепления между ними духовных связей. Эпизоды своих легенд он заимствовал из агиографии розенкрейцеров.