Когда стемнело, за руль сел Белорус. И тут же попросил:
– Папаша, ты бы сдвинулся куда, что ли? В спину зыркаешь, аж до костей прожигаешь. Неуютный ты какой попутчик.
Илай, сместившись к стене, пробасил:
– А ты не оглядывайся, вперед смотри. Кто часто озирается, тот далеко не ускачет.
Белорус против обыкновения смолчал, хотя обычно за словом в карман не лез и поболтать любил.
Утром местность начала меняться. Бурые краски пустыни все чаще уступали место зарослям кустарника, то и дело встречались остатки древних строений, груды бетонных блоков, из-под песка тут и там выступало полотно асфальтовых дорог, проложенных предками до Погибели. Теперь «Панчем» управлял Туран, а Белорус дремал. Проснулся он оттого, что грузовик затормозил.
– А? Что? – Тим заерзал на сиденье и вытянул из-под ног автомат в чехле. – Чего стоим?
– Пыль впереди, – коротко ответил Туран. – Пока далеко.
Пыль – это значит, кто-то движется по песку. Он взял бинокль и полез на крышу кабины.
– Ну и что, что пыль… – Белорус потянулся и почесал рубец на скуле, – мы уж к Киеву приближаемся, здесь должно быть людно. Ну, чего там?
– Монахи гонят кого-то, – сказал Туран в люк, оторвавшись от бинокля.
– Это кого же? – подал голос Илай. – Здесь не Московия, Владыка Баграт не велит своим…
Старик заволновался, ерзая на сиденье.
– Мутантов гонят, – объявил Туран, опять приникнув к окулярам.
Пыль впереди подняли несколько ездовых манисов, которыми управляли кочевые, а следом мчались два «тевтонца».
Сендеры монахов разошлись в стороны, чтобы взять всадников в клещи. Стрелки разворачивали пулеметы – расстояние между погоней и мутантами сокращалось на глазах.
– А, ну пусть гонят, – лениво махнул рукой Белорус, – наше дело сторона. Поехали дальше.
Он сунул автомат в чехол и заерзал на сиденье, устраиваясь поудобней.
– А я посплю.
Илай гулко откашлялся и сдвинулся в тень, только очки его здоровенные тускло блеснули. Туран вернулся за руль, повел «Панч» к холму.
Ветер нес поднятую колесами пыль. Раскатисто прогремела очередь «гатлинга». Наездники уступали монахам в скорости, они петляли, скатывались в лощины, но стряхнуть с хвоста погоню не могли, «тевтонцы» снова и снова настигали.
Туран вел грузовик медленно, следя за дорогой. Выстрелы раздавались все ближе. И наконец наперерез вылетели трое кочевых на манисах – с топотом поднялись из лощины. Завидев «Панч», издали высокий протяжный вой, разворачивая ящеров, но тут на пологом холме впереди показался «тевтонец». Грузно перевалил через гребень, пулеметчик повел шестиствольный блок «гатлинга», ударила длинная очередь. Два маниса рухнули, наездники покатились по земле, вздымая клубы пыли, третий пустил ящера навстречу «тевтонцу», занося копье. Туран притормозил, Белорус снова схватился за автомат…
Сендер монахов съехал с холма, качнулся на ухабе, пулеметчик, выпустив рукоять «гатлинга», ухватился за скобы ограждения, и тут слева – в лощине, из которой выскочили наездники, – взревел двигатель, выкатился второй «тевтонец», затрещали выстрелы.
Мутанта, несшегося в лобовую на монахов, пули разорвали надвое, очередью манису снесло плоскую башку. Бесформенная масса, разбрасывая кровавые брызги, рухнула под колеса «тевтонцу». Громко хрустнули кости, когда тяжелая машина подмяла под себя все, что осталось от наездника с ящером, и замерла. Водитель заглушил двигатель, второй «тевтонец» тоже встал – и наступившую тишину внезапно разорвал вой. Один из раненых мутантов отползал прочь, раздробленные ноги волочились, и позади оставался широкий кровавый след. Из первого «тевтонца» выбрался жрец-каратель, сплюнул и двинулся за раненым, помахивая широким тесаком. Запыленные полы его полурясы развевал ветер, на груди жреца покачивалось серебристое распятие, сверкая в лучах восходящего солнца. Мутант полз, перебирая жилистыми руками, и выл, как пустынный шакал. Монах неторопливо шагал следом, шаркая подкованными сапогами. Поравнявшись с раненым, взмахнул тесаком и выпрямился, подняв отрубленную голову с длинными хрящеватыми ушами. Рявкнул:
– Вот имя Создателя!
Водитель второго «тевтонца» завел мотор и подрулил к «Панчу».
Туран оглянулся на Илая, шикнул Белорусу, чтоб о пассажире молчал пока, а только новости разузнал да что в городе творится. Сам же выложил на колени дробовик, который висел на особых зацепах под приборной доской – оружие всегда должно быть под рукой.
– Кто такие? – прорычал жрец, сидевший за рулем «тевтонца».
Пулеметчик развернул «гатлинг», целя в кабину грузовика.
– Наемники! – откликнулся Белорус, приоткрыв дверцу. – В Киев направляемся, работенка в Храме для нас найдется?
Он старался говорить, как южанин, и заискивающе улыбался при этом.
Монах утер запыленную бороду.
– На хрена вы нам сдались? – он заухал совиным смехом, показав редкие кривые зубы. Ему раскатисто вторил пулеметчик.
– Отец Зиновий указ издал – Храм в наемниках не нуждается. Тепереча новый порядок в Лавре.
– Какой? – вставил Белорус, решив доигрывать роль бестолкового южанина до конца.
– А ты загляни в обитель, – жрец с прищуром смотрел на Тима, – и спроси об том Зиновия.
– Какого Зиновия? – Белорус натурально удивился. – Я слыхал, Владыка Баграт наемников собирал для похода… Так и че за порядок-то в Храме?
Жрец нахмурился.
Монах с тесаком подошел к своему «тевтонцу» и швырнул отрубленную голову на багажник. Повернулся к «Панчу» и дернул подбородком, вопросительно глядя на жреца, говорившего с Белорусом.
– Наемники! – крикнул тот. – Проверь остальных мертвяков, и едем.
– Ну и мы, пожалуй, отчалим, ага? – Белорус потянулся захлопнуть дверцу.
– В Храм не суйтесь, – кинул жрец, и Тим замер на полпути. – Коли жизнь не надоела.
– Это почему же?
Туран навалился грудью на руль, следя краем глаза за вторым «тевтонцем».
– Чужаков в обитель нынче не пускают.
– Понял. Ты доходчиво разъяснил. – Белорус захлопнул дверцу и повернулся к Турану: – Слышал?
Тот не ответил, подождал, пока монахи отъедут, и повел «Панч» к холму.
Когда «тевтонцы» скрылись за полосой пыли, Илай шумно перевел дух. До сих пор он сидел тихонько, забившись в тень, и будто даже не дышал.
– Папаша, ты уверен, что тебя Владыка Баграт в Храм послал? – обернулся к старику Белорус. – Ничего не попутал?
Илай промолчал.
Ближе к Киеву стало встречаться больше зелени – Днепр, хотя и обмелевший, и отравленный, давал достаточно воды, чтобы могла взойти растительность. В этих местах чаще попадались фермы, поселения. Древние руины были раскопаны, камень и кирпич местные забрали для строительных нужд – здесь города, построенные предками, не стояли в запустении, на их местах остались лишь груды щебня да ямы. Попадались не только фермы, но и заводики, и поселки старателей, ломщиков, старьевщиков – всех, кто кормится у руин. Пустыня осталась позади.
Вечером остановились на заправке, имевшей московскую лицензию, то есть ее владелец платил отступные топливным королям Южного братства. Отоспавшийся за день Белорус сел за руль, и поехали дальше. Утром, когда место водителя занял Туран, достигли Киева.
Город показался впереди нагромождением зеленых холмов среди бурой равнины. На густо поросших кустами и деревьями склонах тут и там торчали серые остовы древних высотных зданий. А над ними вознеслась железная женщина с расколотой головой. В трещине, проходящей сквозь череп великанши, поселились птицы. Руки, сжимающей меч, у статуи больше не было, она отвалилась и лежала где-то под холмом, у берега обмелевшего Днепра. Облака плыли и плыли над изуродованной головой женщины, ей нечем было их разогнать, только и оставалось, что, упрямо выставив подбородок, изо дня в день подставлять лицо ветру.
– Вот он, Киев! – объявил Белорус. – Давно хотел глянуть на Великаншу из железа и орденский Храм вблизи! В лабазах побывать и посетить торговые ряды Майдана. Ох, сколько слыхал я о Майдане…
– Да не в добрый час судьба сюда привела, – громыхнул сзади Илай.
– Говорят, прежде, до Погибели, купола обители впрямь золотом покрывали, – не обращая внимания на пассажира, продолжал Белорус. – А теперь монахи здешние какую-то красочку соорудили, чтобы блестело. То ли охру желтую с битым стеклом мешают, то ли еще какую дрянь, такое я слыхал.
– Не верю, – сказал Туран, – не могли предки золотом крышу выложить.
– Предки многое могли, мои предки да ваши, – наставительно произнес Илай, – нам их не понять.
Когда старик загудел, будто колокол, Туран оглянулся. Смерил Илая взглядом. Казалось, голос старика наполнил всю кабину «Панча» и заставил дрожать обшивку из доминантской брони, словно бубен.
– Вот я и говорю, – подхватил Белорус, – измельчал человек нынче. На кровлю золота точно не хватит, хорошо бы с нами без обмана расплатились. Ты, папаша, слышь, это… когда своему важному человеку будешь расписывать, как мы тебя охраняли, ты не жалей красивых подробностей. Можно и присочинить, будем говорить, немного. И тебе не накладно, и ему интересно послушать будет. Скучно, небось, в Киеве, в Лавре безвылазно торчать, а тут ты ему расскажешь, как мы тебя у опаснейшего злодея отбили, потом еще два раза с бандами сражались, нет, лучше три раза. Три – хорошее число! Да, и еще мутанты дикие на нас нападали, не забудь!
– Не забуду, – отозвался Илай таким сердитым тоном, что у Белоруса враз прошла охота болтать и он снова заткнулся, как в начале пути.
– Илай, ты уверен, что нам в Храм надо? – спокойно спросил Туран.
Старик кивнул. Тим покосился на Турана, приоткрыл рот, будто сказать что-то хотел, но промолчал.
Впереди показалась застава. Возле дороги, перегороженной шлагбаумом, стоял одноэтажный дом из красного кирпича. С трех сторон он был обложен мешками с песком, в которых чернели амбразуры.
Такие заставы были на всех въездах в Киев, монахи собирали плату с караванщиков и досматривали грузы.
Туран пристроился за фермерским самоходом, который полз к городу, доверху груженный корзинами с карликовой кукурузой – над бортами высилась гора бледно-желтых початков.
У шлагбаума фермер притормозил, к нему подошел монах со штуцером на плече, сказал что-то, потом поставил ногу на заднее колесо и заглянул в кузов. Поворошив стволом початки, спрыгнул, взял у фермера несколько медяков и махнул часовому у шлагбаума, чтобы пропустил самоход.
Туран проехал немного вперед, опустил стекло в дверце и высунул голову.
– Наемники мы, везем вести в Киев и работу заодно ищем, – сказал он.
– Что в фургоне? – спросил монах, перехватив штуцер.
Второй у шлагбаума скинул с плеча карабин. «Панч» они видели впервые, мощная угловатая кабина с толстой радиаторной решеткой, широкие шины с крупным протектором – грозный вид у машины.
– Нас трое. Груза нет, – Туран распахнул дверцу. – Глянешь?
Монах забрался на подножку, сунул голову в кабину. Скользнув по Белорусу взглядом, долго смотрел на Илая, сидящего в тени.
– Большой самоход – три медяка, – заключил он.
Туран оглянулся на Белоруса, тот протянул деньги.
– Езжайте, – получив монеты, сказал монах. – Держитесь подальше от красных флажков.
Махнул часовому и спрыгнул на дорогу.
Поднялся шлагбаум. Рыкнув двигателем, «Панч» въехал в Киев.
– Что за флажки? – пробурчал под нос Белорус.
Туран правил к зеленым холмам, расколотая голова железной великанши виднелась постоянно справа, а слева блестела куполами Лавра. Вскоре начался подъем, дорога изогнулась, взбираясь на холм, и гигантская статуя скрылась из виду. По сторонам потянулись дома, встроенные в бетонные остатки древних стен, прилепившиеся к ним, как улитки к стволу липты.
– Куда ехать? – Туран растерялся. Пока смотрел издали, казалось, легко найти по блеску куполов обитель Ордена, но среди домов, домиков и домишек «Панч» заплутал, и непонятно было, куда сворачивать на перекрестках.
– Давай я за руль сяду. – Белорус сдвинулся на сиденье, потянувшись к баранке.
– Ага, – Туран стукнул приятеля по руке, – еще Илаю предложи.
– Здесь налево, – подал голос пассажир. – Потом по улице вверх на холм, потом спустимся и снова налево, потом опять подскажу.
– Ты бывал в Киеве? – изумились Туран с Белорусом в один голос и переглянулись.
– Вперед смотрите, – пробасил Илай.
Туран крутанул руль, чуть не снес бампером покосившийся плетень и, свернув налево, выкатил на улицу, которая шла вверх.
Белорус оглянулся:
– Хм, папаша, а по тебе не скажешь, что ты поселок, где больше десяти домов, видал.
Когда «Панч» добрался до конца улицы, между крышами домов впереди и впрямь мелькнули золотые купола, старик не ошибся. Он привстал и, держась за спинку водительского сиденья, стал подавать короткие команды, куда сворачивать. Вскоре выехали на просторный перекресток, Илай пробасил:
– Вправо и дальше прямо, не сворачивать…
Не успел он закончить фразу, как Туран врезал по тормозам. И «Панч» замер, скрипнув рессорами. Поперек широкой улицы был натянут канат, легкий ветерок трепал на нем красные флажки.
И тут Белорус не сдержался, заорал во весь голос:
– Некроз! Затопчи меня кабан, это настоящий некроз! Ты куда нас привел, отец?!
За линией красных флажков находился раскоп. Вокруг уходящей в землю бетонной коробки грунт был послойно снят, бригада старьевщиков добиралась к древнему подземелью, рядом сложены плиты полированного красного камня, некоторые с буквами. Возможно, старьевщики выполняли чей-то заказ, добывая облицовочный камень, но дело до конца не довели. В глубину уводил широкий проход, в который легко мог бы проехать и «Панч». Мостки из досок тянулись в сырую темноту. Сейчас широкие доски и бетонные стены были затянуты серой плесенью, маслянисто блестящей на солнце. Пятна некроза расползались в стороны от раскопа, карабкались на пирамиду облицовочного камня, растекались по мосткам, по сложенному инструменту…
Видимо, некрозное пятно появилось совсем недавно – монахи еще заканчивали ограждать опасную зону канатами с красными флажками. Другие обходили по периметру, занимая посты, чтобы в случае чего отогнать зевак.
– Некроз… – растерянно повторял Белорус. – В Киеве! В самом Киеве!
– Из-под земли выперло, что ли? – заметил Туран. – Смотри, некроз расползается от раскопа.
– А в Херсон-Граде нам толковали, что под землей некроза не бывает!
Вокруг «Панча» стали собираться местные. Качали головами, указывали друг другу на зеленовато-серую плесень впереди, тихо спорили. Монахи закончили устанавливать ограждения и построились вдоль улицы. Подкатил «тевтонец», из него вылез, опираясь на резной посох, высокий осанистый жрец в желтой тоге. Седая борода аккуратно расчесана, смотрит с прищуром, зыркая маленькими глазами по сторонам. Едва он вылез из самохода, как рядом оказались два рослых монаха. У обоих штуцеры наперевес, патронташи через грудь.
– Важная птица, – протянул Белорус. – Может, с ним того, поговорить?
Он повернулся на сиденье, но Туран решил иначе:
– Подождем, сейчас что-то случится. Поглядим немного – этот, в желтом, не зря сюда прикатил.
Важный жрец подошел к канату с флажками, поглядел в затянутое некрозной пленкой жерло раскопа, что-то тихо спросил. Монах из оцепления показал на плиты красного полированного камня, испятнанные серой слизистой плесенью. Жрец покивал. Проследив, куда указывает монах, Туран разглядел труп небольшого животного, скорее всего крысы-мутафага. Тело зверька было изорвано пулями в клочья, но голова была цела и сплошь облеплена серыми наростами некроза.
– За грехи! – неожиданно громко завопил седой монах в желтых одеяниях и воздел посох, круглое навершие блеснуло на солнце полированной поверхностью. – За грехи нам кара! Много провинились мы перед Создателем, за то и казнит нас беспощадно! Кайтесь, люди, кайтесь! И ждите спасения скорого, ежели покаяние искренним окажется! Грех на вас, киевские люди! Грех гордыни! До сей поры беды вас стороной обходили, вот и впали вы в греховную гордость! Разучились подчиняться и смирять дух! За то и кара вышла – по грехам вашим! Смиренные спасутся, гордые низвергнутся! Паршивого маниса – из стада вон! Кайтесь и ждите спасения!
– Откуда же спасение придет, отче? – всхлипнула толстая тетка. – Сызнова напасть объявилась! Нету продыху, тут и там некроз является!
Седой жрец развернулся к ней и снова воздел посох.
– Жди спасения, дочь моя! Будут кары и казни на Киев низвергнуты Создателем, дабы отделить достойных от грешников. В беде человек познается! Лишь опосля, дабы спасти смиренных, явится праведник. Ликом стар, да духом светел, как небо над нами! Разумом могуч и верою крепок! От него ждите спасения, мое пророчество верное!
Туран встал на подножку, чтобы лучше видеть, старик его заинтересовал – таких людей Туран еще не видывал, крабодиане были совсем другими, они рассуждали вслух, а не выкрикивали. И уж точно не таковы были монахи, которых встречаешь в Пустоши – боевые разъезды, охотящиеся на мутантов. Те и вовсе больше стреляли, чем разговаривали. В толпе, собравшейся вокруг «Панча», заговорили:
– Пророчествует отец Зиновий… Одухотворенный старец!.. Создатель через него говорит!..
Тут по другую сторону ограждения визгливо заорали, по толпе прошло движение, зеваки попятились, монахи сошлись ближе, вскидывая оружие. Туран сперва бросился в кабину, когда монахи подняли оружие, потом разглядел, что целятся не в него. Из раскопа медленно поднимался человек. Он шагал, раскачиваясь из стороны в сторону, доски скрипели под ногами. С каждым шагом фигура все четче проступала в темном зеве раскопа. Вот голова появилась из тени, но казалось, солнечный свет не коснулся ее – она оставалась равномерно серой, будто была в густой тени. Темя и виски человека покрывал слой серой плесени, глаза под склизкой пленкой были уж совсем темными, и непонятно, видел ли ими бредущий. Он слепо ткнулся в ограждение сходней, качнулся в другую сторону и снова двинулся наружу.
– Это сторож! – крикнул кто-то в толпе.
– Сторож артельный! Ломщики оставили раскоп стеречь!
– Некроз! Некроз! Остановите его!
– Во имя Создателя! – важно провозгласил Зиновий и снова поднял посох, разворачивая блестящую грань к раскопу, откуда поднимался зараженный некрозом артельный сторож. Тот, словно копируя жесты старика, поднял правую руку и разинул рот. Губы и полость рта были обметаны серыми лишаями некроза, из глотки ходячего мертвеца вырвалось тихое сипение.
Монахи дружно вскинули автоматы и ружья, стволы уставились вниз, в раскоп. Залп опрокинул человека, пули вмиг изодрали тело и одежду на груди. Стрельба смолкла. Мертвец завозился среди красно-черного влажного пятна, перевернулся, согнул руки и стал подниматься. К ограждению подошел монах с железным ранцем за спиной, от которого к трубе в его руках, напоминавшей короткий ствол пушки, тянулся шланг. На конце трубы, закрепленная под срезом, гудела синим язычком газовая горелка.
– Сожги нечисть! – крикнул ему седовласый жрец. – Убей симбиота!
Из трубы вырвалась струя пламени, монах слегка отклонился назад, поливая сторожа огнем. Толпа ахнула, когда пламя охватило мертвеца. Сделав шаг, он упал на колени, потом повалился ничком и затих. Но спустя мгновение снова задергался, пытаясь подняться.
– Может, гранатой его, отец Зиновий? – спросил один из охранников.
– Дурак, некроз разнесет взрывом, – проворчал другой, постарше.
– Молиться надо, в грехах каяться, – твердо ответил Зиновий, опуская посох. – Добейте нечисть. Стреляйте, пока не перестанет шевелиться.
Туран врубил двигатель и стал осторожно сдавать «Панч» назад, выбираясь из толпы. Над раскопом гремели выстрелы и нараспев тягуче читались молитвы.
Красные флажки показались по пути еще раз, там расхаживали монахи, а киевляне обходили опасное место стороной. Туран объехал некрозное пятно по соседнему переулку, потом снова вывернул на прежний маршрут.
Даже когда впереди показались золотые купола, Туран не увеличил скорость. «Панч» еле полз, было очень непривычно, когда на пути столько народу. Киевляне выглядели куда беспечнее жителей маленьких городков, ходили медленно, грузовику дорогу не спешили уступать. Наконец «Панч» подъехал к Лавре.
Массивные ворота, обитые листовым железом, были заперты. По сторонам от них стояли вооруженные монахи, около десятка. Завидев подъезжающий грузовик, грузный бородач поднял руку, крикнул: «Тормози!» Сам неспешно зашагал навстречу. Другие следили за ним, подняв карабины.
– И как же мы в Храм попадем? – заметил Белорус. – Вон их сколько снаружи. Внутри должно быть черным-черно от этой братии. Еще не пропустят нас… А, Туран?
– Я о другом думаю. Монах на заставе – там, на окраине, который плату за въезд взял, он же знал про некроз. Сказал про красные флажки. Значит, не сегодня некроз в Киеве завелся.
– Куда прете? Кто такие? – бородач стоял перед машиной, глядя снизу вверх.
Белорус приоткрыл дверцу и вылез на подножку.
– В Лавру, куда же!
– Везем послание брату Крипте, – пояснил Туран, высовывая голову в окно.
Часовой понимающе кивнул – к брату Крипте могли пожаловать и более странные гости. Служба такая. Ворота распахнулись, и «Панч» въехал по двор Лавры. Часовые указали встать под стеной, неподалеку от других ворот – за ними грохотало железо, рычали двигатели. Мастерские, видимо.
– Ступайте за мной, – пригласил монах, – однако оружие здесь оставьте, в обитель чужим с оружием не полагается.
– Не нравится мне это, будем говорить, – заявил Белорус. – Мы же не враги какие, мы с посланием. Через толпы мутантов пробились.
– Не велено, – снова объяснил монах, – все равно ведь не пущу.
Илай выбрался из самохода и сказал:
– А у меня оружия нет. Я человек мирный.
Туран закрепил дробовик под приборной доской, сложил под сиденье пистолеты. Белорус, бурча под нос, последовал его примеру и разоружился. Уходя, «Панч» заперли, продергали на всякий случай ручки на дверцах.
Следом за провожатым пересекли двор и вошли в пристройку с южной стороны обители. Затем – коридор, ярко освещенный солнечными лучами, бьющими в окна. Потом начали спускаться по узкой каменной лестнице. Белорусу это не понравилось, и он тихо спросил Илая:
– Папаша, а Крипта твой, к которому послание, – он кто в Ордене будет? Почему в подвале сидит?
– По следопытовской части, – бросил Илай.
– Следопытовой? – уточнил Белорус, оглянувшись, но ответа не получил.
Этажом ниже было подвальное помещение, там уже ни солнца, ни окошек. Правда, освещение яркое устроено. Монах привел в мрачноватый зал, указал на длинную скамью вдоль стены:
– Здесь садитесь. Брату Крипте доложили. Как решит, так и примет вас.
– У нас послание срочное, – напомнил Белорус. – С боями в Киев пробивались, банды кетчеров и орды мутантские по пути разгоняли, спешили без сна и отдыха…
Монах поднял руку:
– Брат Крипта о вас ведает. Ждите.
С тем и ушел. Делать нечего – гости расположились на лавке. Туран привалился спиной к стене и закрыл глаза. Белорусу не сиделось, он встал, прошелся раз, другой по залу, остановился напротив двери – не той, в которую вошли, а другой, в противоположном конце помещения. Монахи будто того и ждали, дверь распахнулась, вошли двое. Эти были с пистолетами в кобурах на поясах. Попросили встать и быстро обыскали. Оружия ни у кого не нашли, но в кармане Белоруса оставался доминантский инструмент – световой нож.
– Что сие? – поинтересовался монах.
Пока нож не был активирован, он не походил на оружие, продолговатый темный предмет из материала, напоминающего то ли хитин, то ли старую древесину.
– Палка, талисман мой любимый, от мутантов оберег, – без запинки оттарабанил Тим. – На счастье с собой таскаю, из родных краев принес. Чтоб дом не забывался.
– Память – дело доброе, – кивнул монах и отступил к двери.
Вскоре за ней раздались шаги. В зал вошел низкорослый жрец. Плечи узкие, лицо бледное, острый подбородок, прямой нос, в одном глазу монокль – цепочка тянется за ухо.
Жрец близоруко сощурил второй глаз, уставился на гостей. Илай выступил вперед и прогудел:
– Здравствуй, Крипта. Помнишь меня?
Жрец вгляделся в старика.
– Ты? Сюда? – потом обернулся к охране и качнул ладонью. Монахи вышли, аккуратно затворив дверь.
– Илай, тебе сейчас опасно в Киеве, – быстро сказал Крипта. – А кто с тобой? Они знают? Что с Владыкой? Говори!
Старик неторопливо приблизился к монаху, покачал головой.
– Эти, – Илай махнул рукой, – охраняли меня в пути. Я им награду обещал…
– Награду… – Крипта вынул монокль, протер рукавом. – Будет награда, я позабочусь. Дело, дело говори! У тебя послание Владыки?
Илай приблизился и вытащил из-за пазухи мешочек с кохаром.
– Да. – Он развязал тесемки, стягивающие горловину. – Бандиты кохар отобрали, да внутрь не лезли. Люди не желают кохар открывать, потому укрыл там.
Белорус шажок за шажком подошел к старику, вытягивая шею. Илай оглянулся, сверкнул стеклами очков. Белорус принял невинный вид, но глаз не отвел.
– Что, папаша? Я ж с тобой жизнью рисковал, так хоть одним глазком глянуть охота, из-за чего столько шума?
Илай хмыкнул, пошуршал в мешочке темными заскорузлыми пальцами. Выудил маленький предмет и протянул Крипте. Тот ухватил послание – латунную гильзу. Края ее были сплюснуты. Крипта вытащил из кармана складной нож, привычными движениями разогнул края. Гильзу он держал у самого носа и близоруко морщился, доставая клочок то ли бумаги, то ли очень тонко выделанной кожи. Когда развернул, уткнулся в него носом. Прочел, улыбнулся.
– Спасибо, Илай, все верно. Это Владыка писал. Стало быть, жив? И Ежи с ним, секретарь его?
– Оба живые, – кивнул старик. – Баграт велел: дела старосте передать и выступить с отрядом в Московию.
Крипта рассеянно покивал, он снова и снова пробегал глазами исписанный клочок, будто мог прочесть что-то сверх того, что изложено в нескольких строчках.
Туран подошел ближе и встал рядом с Белорусом. Тот толкнул локтем:
– Видал? Серьезное, выходит, дело.
Рыжий чувствовал облегчение – слова о награде прозвучали, Крипта согласен, полдела сделано. Белорус снова ткнул локтем Турана и улыбнулся, он собирался сказать, что, дескать, славно все оборачивается и что пусть монахи тут сами разбираются, а им бы денег получить, да и не путаться под ногами, не мешать Храму исполнять свое дело. Но успел только промолвить:
– Ну вот и хорошо. Так, значит, нам…
– Во имя Создателя! – заорал знакомый зычный голос.
Зал разом наполнился топотом подкованных сапог, лязганьем оружия и шорохом просторных монашеских одеяний. В двери, ведущие к лестнице, быстро, чуть ли не бегом, ворвались жрецы-каратели с оружием наготове – не меньше десятка, за ними вошел Зиновий.
– Во имя Создателя! – снова заорал Зиновий. – Крипта, ты с кем беседу ведешь? Врага в Лавру привел? Мне все ведомо! Не укроешь от меня!
– Какого врага, брате? – возразил Крипта. – То моя служба, мне новости от Владыки Баграта доставили. К чему этот шум? Я нынче созову совет, всем дело изложу.
Рядом с рослым и осанистым Зиновием невысокий Крипта смотрелся совсем бледно.
– Служба? – Зиновий поднял посох, так что на оголовке заблестел украшавший его самоцвет. – Ведомо мне, что в грехах ты погряз!
Он зашагал через зал к Крипте, охранники оттеснили с его пути Белоруса с Тураном. Рыжий возмутился: «Эй, ты чего, полегче, служивый!» – но заработал еще один тычок. Зиновий выхватил из рук Крипты клочок бумаги с посланием и встряхнул перед собой. Белорус что-то бухтел, но Туран уже четко осознал: ситуация враз переменилась, Зиновий – враг. Туран украдкой оглядел монахов, стоящих между ним и дверью, прикидывая, как бы прорваться к выходу.
– Мне все ведомо! – орал Зиновий, зачем-то тряся листком перед сверкающим набалдашником посоха. – Врага в Храме принимаешь! Ты и Баграт твой! С нечистью дружбу водишь!
– Баграт не мой, а наш Владыка…
– Нынче на совете всем глаголить буду! За грехи нам кара вышла, некроз в Киеве объявился! – надрывался Зиновий. – Каяться и молиться! Молиться и каяться! Враг повсюду, а паче всего гордыня – враг в собственной душе! А Баграт твой сгинул! Врут тебе враги! А ты к вракам слух преклоняешь! Покайся, брате! Эй, давай сюда возницу! Слушай, Крипта, слушай!
Вооруженные братья, набившиеся в зал, зашевелились, вперед вытолкнули монаха в поношенной запыленной полурясе, понурого, с морщинистым лицом. Он волновался, мял в руках грязную шапку, глядел под ноги – словно опасался поднять глаза.
– Узнаешь, Крипта? – надвинулся на него Зиновий.
– Никодим, возница Владыки.
– Говори, Никодим! – Зиновий развернулся всем корпусом к вознице и направил в его сторону посох.
Туран, пока все глядели на понурого Никодима, попятился к стене и стал осторожно за спинами монахов продвигаться к выходу. Он не понимал, что за сцена сейчас разворачивается перед ним, но уже догадался, что ничего хорошего теперь ждать не приходится. Белорус заметил, как приятель крадется к лестнице, и тоже пристроился следом, но он двигался медленнее, боялся привлечь внимание охраны. Илай видел поведение спутников, но ему-то податься было некуда, он стоял перед Криптой, в самом центре толпы.
– Говори, Никодим! Ты с Багратом был?
– Точно так, со Владыкою. До самого последнего мига.
– Как сгинул Баграт?
– Во столбе огненном пропал, – Никодим поднял голову, часто заморгал, шмыгнул носом и мазнул мятой шапкой по глазам. На лице остались грязные разводы, монах в самом деле пустил слезу и пыль с шапки растеклась по щекам.
– Сам ли ты видал, как Владыка сгорел? – напирал Зиновий.
– Собственными глазами, – Никодим всхлипнул.
– Точно ли видал смерть Баграта?
– Да. Вознесся к небесам Владыка в пламени!
Крипта ткнул пальцем в записку Илая и что-то начал спрашивать, но Зиновий легко заглушил его слабый голос:
– Слышал ты?! Сгинул Баграт! Ты же к словам самозванца слух преклоняешь! Опомнись, брате!
Зиновий воздел записку к потолку – будто повыше поднял, чтобы Крипта не мог дотянуться, – и обернулся к своим людям:
– Измена в Ордене! Держи всех! Хватай самозванцев!
Туран понял, что ждать больше нечего, и бросился к двери. Плечом отшвырнул попавшегося на пути монаха, вырвался из цепких рук двоих, кинувшихся наперерез, прыгнул к тому, который заслонял выход. Белорус ринулся следом, но у него на пути уже оказалось сразу несколько охранников Зиновия. В Илая вцепились трое, он рванулся, монахи разлетелись в стороны, один ухватил старика за тряпку, намотанную на голову, Илай ударил кулаком в живот, монах захрипел и согнулся, а старик бросился на Зиновия. Тот попятился, размахивая посохом, сразу несколько телохранителей оказалось на пути Илая, а Зиновий взвыл:
– Мутант! Отродье нечистое!
Когда с темени Илая сорвали повязку, монахам открылась загорелая лысина, поперек которой тянулась цепочка бугров, исчезающая за воротником пропыленного плаща. Наросты под кожей были небольшие, походили на выпирающие позвонки.
– Мутант! – голосил Зиновий. – Бей его, хватай!
Туран налетел на монаха, стоящего на пути, обхватил руками, и они вдвоем врезались в дверь, монах ударил в нее затылком, охнул, вместе они распахнули дверь и вывалились наружу. Монах остался лежать, а Туран, подобрав штуцер, вскочил и побежал к лестнице. Сзади вопил Белорус: