Мария отложила ложку и вздохнула.
– Пиццу будешь? – спросила Гута, потому что дочь часто ограничивалась лишь супом да зеленью.
– Буду, – сказала Мария. – Здравствуй, дед!
– Здравствуй, внучка! – отозвался из своей комнаты дед. – Я подзарядился.
Дед всегда уходил, когда ему становилось трудно говорить: Зона не пускала в себя только живых людей и механизмы. Люди на границе Зоны умирали в огне, а их машины взрывались. Мумики же ходили туда-сюда безо всяких проблем.
Впрочем, с дедом было нелегко беседовать и после того, как он приходил с подзарядки, – чаще всего он выдавал всякие прибамбасы. К примеру, про их с Марией жизнь (бабка тоже была Марией. Вернее это Мария тоже была Марией). Как будто песни о давно улетевшей жизни могли чем-то помочь внучке. И тем не менее Мария сказала:
– Дед, мне необходим твой совет.
Дед любил, когда она начинала разговор таким образом.
– Слушаю тебя, внучка.
– Дед, как мне жить дальше?
– Ешь пиццу! – Гута, разумеется, их разговор не слышала. – Думать будешь после обеда.
Мария благодарно улыбнулась ей и сказала старому Шухарту:
– Дед, для чего я хожу в школу? Для чего мать учит меня всяким женским премудростям? Ведь на мне никто никогда не женится. Неужели я обречена стать второй Диной Барбридж?
Дед, наверное, не знал, кто такая Дина Барбридж. А может, наоборот, слишком чулково знал. Во всяком случае выдал он очередной прибамбас:
– Живи, внучка, как живешь. Люби, когда любится. Ненавидь, когда ненавидится. В нужное время Бог подскажет тебе, как надо поступить.