– Аа-а! Ааа-а!
– Тужься, милая, тужься... вот так... уже головка показалась...
– Ааа-аа!
– Кажется, обойдемся без кесарева, доктор Штрауб.
– Да, доктор Громов. Она худощава, но сложение крепкое. Все же офицер-десантник Космофлота... Сестра, еще салфеток! Сюда и сюда! Сюда, я сказал!
– Аааа!
– Сестра, что у вас руки трясутся? Не видели, как женщины рожают?
– Так – не видела, доктор Штрауб! Чтобы не в воду, не в комплексе КР, без инъекций сталумина, без обезболивания, без...
– Сестра, заткнитесь!
– Ну-ну, Штрауб... Моника права, так уже лет семьдесят не рожают. Если только в Китае или Индии...
– Громов, вы тоже заткнитесь. Вы что же, знаете, как повлияет на младенца сталумин или обезболивающее? На этого младенца? Вы что, подписку не давали? Забыли, чей это мальчик?
– Нормальный парень, по всем показателям внутриутробного исследования.
– Лет через двадцать увидим, нормальный он или нет, коллега. Тужься, милая... немного уже осталось...
– Аа-ааа! Аааа!
– Так, так... еще чуть-чуть... Великолепно! Выскочил, как пробка из бутылки шампанского!
– А-ахх...
– Сестра... Моника, вам говорю!.. Обработайте пуповину, послед на анализ! Громов, вколите ей успокоительного, пусть поспит. Жанна, обмойте ребенка и на весы!
– Н-не надо, доктор... н-не хочу спать... сыночка... дайте м-моего сыночка... а-ахх...
– Ты с ним еще наиграешься, красавица. Спи! Вот так... Жанна, вес!
– Четыре двести, доктор Штрауб. Чудный малыш! Смотрите, улыбается!
– Ну-ну, без сантиментов! Дайте-ка я на него взгляну... Вроде бы самый обычный ребенок... Как вы считаете, доктор Громов?
– Две руки, две ноги, пять пальцев, одна голова и... хмм... все остальное, что мальчику положено... Явно не урод. Я бы даже сказал, симпатичный. Глаза серые, мамины. По-моему, тут от фаата ничего.
– А вы их видели, этих фаата?
– Видел, доктор Штрауб. Трупы – на снимках, а живых – в трансляции с кораблей Тимохина. Глаза у них совсем другие, радужка серебристая и заполняет глазное яблоко, волосы темные и...
– Ну, о волосах тут рано говорить. Внешне все в порядке, но я бы взглянул на внутренние органы.
– Проведем интроспекцию?
– Да, не помешает. Жанна, несите его к установке. Еще один момент, коллеги... сестры и вы, доктор Громов... Напоминаю о подписке, которую дали мы четверо, и о том, что мы не просто медики, а служащие ОКС. Сегодня мы приняли роды у лейтенанта Абигайль Макнил. Отец ребенка – лейтенант Рихард Коркоран, ныне покойный. Это все, что нам надо знать.
– Солнышко мое, родной мой, маленький... – Чмок, чмок, чмок. – Проголодался...
– Поддерживай ему головку, Эби. У тебя хорошее молоко, высокой жирности. Он быстро наедается.
– Да, сестра Жанна. Он прелесть, верно?
– Конечно, девочка, конечно. Чудный малыш! Я знаю, что говорю. У меня трое... трое сыновей и две внучки от старшего.
– И где они?
– Средний служит на «Барракуде», младший – на «Орионе», а старший не пошел в Космофлот. Он художник. Был художником...
– Почему был, сестра Жанна?
– Он погиб, Эби. Недавно... Сам погиб, и его жена, и мои маленькие внучки... прими, Господь, их невинные души... Все погибли, Эби, когда над Льежем взорвался аппарат фаата..
– Не плачьте, сестра Жанна, ну пожайлуста, не плачьте... Смотрите, он вам улыбается... Мой сыночек...
– Павел, он идет к тебе... смотри, как хорошо идет... а теперь к Йо... Ты ведь узнал дядю Павла и тетю Йо, малыш? Узнал, да?
– Та. Тата Паша, тета Е. На вучки! Тета Е!
– Он хочет, чтобы я взяла его на руки?
– Да, Йо. Ты ему нравишься. Ты такая красивая!
– Он теплый... кожа такая нежная... и запах... он пахнет тем, что пьют... не подсказывай, Павел, я вспомню... да, молоко... Он пахнет молоком. Удивительно!
– Ты удивляешься, Йо? Почему? Ты ведь уже видела детей, верно?
– Видела, но не держала на руках. И потом, это были... как сказать?.. да, чужие дети. Я не могла их потрогать. Я знаю, что трогать можно только своих детей или хорошо знакомых. Так положено на Земле.
– А у вас?
– У нас, в Новых Мирах, я не встречала детей.
– Даже когда сама была маленькой?
Молчание. Потом:
– Эби, пусть Йо и мальчик поиграют. Вот здесь, в песочнице... А я хотел бы прогуляться. Покажи мне свой сад. Вишни... это, кажется, вишни? Как они цветут!
– Это не вишни, Павел, это сливы. Вишни за домом.
– Пойдем туда.
– Почему ты меня уводишь?
– Хочу тебе кое-что сказать. Не расспрашивай Йо о детях. У бино фаата нет детей, только потомки. Следующее поколение тхо, рабочие, воины или пилоты.
– Но разве потомки не дети?
– Не совсем. Я тебе говорил: не обманывайся внешним сходством между ними и нами. Физиологическое сходство велико, вплоть до клеточного уровня, но их мир иначе организован, и детям в нем места нет. Считается, что детский возраст непродуктивен, что дети ничего не дают, а только потребляют, отнимая у общества массу ресурсов. Кроме того, дети уязвимы. Самое уязвимое звено в биологии любой расы, вымирающее первым в случае войн, болезней, природных катастроф, и его уязвимость пропорциональна времени детства. В Затмениях первыми гибли дети, а с ними погибал генофонд... При этом чем больший срок необходим для достижения зрелости, тем большие нужны затраты, чтобы сберечь новое поколение. Нерационально, понимаешь?
– Но может ли быть иначе? У нас, у людей? А фаата ведь люди!
– Может. Они практикуют искусственное осеменение, и женщины-кса, особая каста, вынашивают плод в течение пяти-шести недель. Очень быстро, под волновым облучением, так же, как было с тобой на их корабле. Потом младенца помещают в инкубатор... не совсем в инкубатор, это скорее установка для ускоренного физиологического развития. Йо не смогла описать эту машинерию. Она знает только, что вышла из нее взрослым человеком примерно через год. Взрослым, владеющим языком и даже кое-какими профессиональными навыками... Вот и все ее детство. Для нее ребенок – чудо из чудес.
– А она сама... то есть вы оба... ты и она...
– Нет, Эби, нет, у нас детей не будет. Ее каста тхо бесплодна.
– Но бесплодие лечится!
– Это не болезнь, не бесплодие земной женщины, Абигайль, ее организм просто не вырабатывает нужных гамет [Гаметы – половые клетки. При оплодотворении гаметы противоположных полов слипаются, образуя зиготу, из которой развивается новая особь.]. С этим ничего нельзя поделать, милая. На Лунной базе и здесь, на Земле, ее смотрели лучшие специалисты... смотрели тщательно, ты уж мне поверь! Да и не в этом дело.
– Не в этом? Ты меня пугаешь, Павел! В чем же?
– В том, что мир фаата рационален до конца. Старость так же непродуктивна, как юность, и поэтому тхо долго не живут. – Долгая, долгая пауза. Затем: – Я не знаю, сколько ей осталось.
– Скажи, Пол: т'тайа орр н'ук'ума сиренд'аги патта.
– Тетайя оррр нукума сирентахи пата... Похоже, тетя Йо?
– Нет, малыш, нет. Не тетайя, а т'тайа, не нукума, н'ук'ума... У тебя такой хороший, такой гибкий язычок, щелкай им в нужном месте. Послушай еще раз: т'тайа орр н'ук'ума сиренд'аги патта... Теперь повтори.
– Т'тайа оррр н'ук'ума сирент'аги патта!
– Уже гораздо лучше. Орр, орр, орр... Не надо сильно раскатывать звук. А в слове «сиренд» окончание звонкое – сиренд, сиренд, сиренд'аги. Лучше, если ты будешь не говорить, а петь. Споем вместе?
– Да, тетя Йо. Т'тайа орр н'ук'ума сиренд'ага патта!
– Замечательно, мой хороший! Ты понимаешь, что это значит?
– Сиренд вылез на солнце и греется на теплых камнях. Сиренд – такая ящерица с блестящей синей шкуркой... водится в Новых Мирах, про которые ты мне рассказывала...
– В одном из Новых Миров, малыш. На Т'харе... Это мир, в котором я жила.
– Он дальше Марса?
– Дальше, Пол.
– Дальше Юпитера?
– Гораздо дальше. Он лежит у Провала, на границе галактического рукава, и свет до него идет целых два столетия.
– Ты скучаешь по нему?
– Нет. Пожалуй, нет... Там у меня не было близких, а здесь ты, и твоя мама, и Павел... И на Земле гораздо красивее, чем на Т'харе.
– Но я все равно хочу увидеть Т'хар. Когда я вырасту и стану астронавтом, мы полетим туда все вместе – ты, я, дядя Павел и мама.
– Боюсь, Пол, нам не будут рады.
– Почему?
– Я объясню тебе это, но не сейчас, как-нибудь попозже. Сейчас мы должны говорить на фаата'лиу, чтобы ты все понял правильно. Ты не забыл, что такое фаата'лиу?
– Конечно, не забыл. Это язык бино фаата.
– Мама, почему дядя Павел плачет?
– Разве он плачет, сынок? На его лице нет слез.
– Он плачет. Я чувствую. Здесь. – Детская ладошка касается лба. – И ты тоже плачешь. Мама, почему?
Долгое молчание.
– Наверное, ты прав, мой мальчик. Мы оба плачем, дядя Павел и я. Люди горюют, когда уходят близкие, уходят навсегда. Я не хотела тебе говорить... Йо умерла. Ты ведь понимаешь, что это значит?
– Касс'иро тан... То есть я хотел сказать – я понимаю и не понимаю. Умирают старые, а тетя Йо была молодой и такой красивой... Как она могла умереть?
– Ты же знаешь, Пол, что она не человек... не человек Земли. Мы живем семьдесят, и восемьдесят, и даже сто лет, а Йо не могла прожить столько. Она была фаата.
– Но она говорила мне, что фаата живут очень долго и никогда не стареют. Разве это не так?
– Есть разные фаата, милый, как разные народы на Земле. У таких фаата, как Йо, жизнь недолгая.
Молчание.
– И она больше к нам не придет? Никогда-никогда? Не будет меня учить, говорить со мной на фаата'лиу, рассказывать о Т'харе, о Новых Мирах и большом корабле, на котором прилетела на Землю? Я не хочу так! Я хочу, чтобы она жила! Разве это трудно – просто жить?
– Есть вещи, Пол, которые нам неподвластны. С ними надо смириться и перенести горе с терпением и мужеством. Посмотри на дядю Павла... посмотри, он сидит на скамейке в нашем саду, глаза его печальны, но слез в них не увидишь. Он сильный человек, наш дядя Павел...
– Но внутри у него темнота. Я чувствую, знаю... Слез нет, но он плачет... – Пауза. – Я пойду к нему, мама?
– Иди, сынок.
– Пол, это господин Клаус Зибель из ОКС. Он будет...
– Простите, мэм, просто Клаус. А ты – Пол... Пол Ричард Коркоран... Знаешь, ты очень похож на свою маму. Какая у тебя интересная комната... столько снимков, и все голограммы... Я вижу, на них капитан Литвин... здесь – на Меркурии, а здесь – в Поясе Астероидов... А это где?
– На Аяксе. Там два солнца, господин Клаус, зеленое и красное.
– Называй меня Клаусом, Пол. Я, конечно, старше тебя, но ненамного, всего лет на двадцать. Сущий пустяк, не так ли? Хорошая у тебя комната... и окна прямо в сад... а в саду еще астры цветут... Скажи, почему погашены эти два снимка – тот и вот тот?
– Мама говорит, такой обычай – не включать голограммы сорок дней. На них тетя Иоланда. Она умерла, Клаус.
– Ты хотел сказать – Йо?
– Я хотел сказать Иоланда, потому что так ее все звали, кроме нас с мамой и дяди Павла. Но ты из ОКС, и ты знаешь, что она была Йо.
– Знаю. Включи, пожалуйста, эти снимки. Включи для меня, на пять минут.
Молчание.
– Красивая... Жаль, недолго у вас прожила...
– Она здесь не жила. У нее и дяди Павла есть свой дом.
– Я оговорился, Пол. Я хотел сказать – у нас на Земле. Она была твоим другом?
– Да, Клаус.
– А другие друзья у тебя есть? Кто они?
– Коля. Он в том доме живет, где башенка. Видишь, Клаус? Во-он, над деревьями... Еще Серега и Петька. Они братья, но Петька маленький, а с Серегой мы вместе в гимназию пойдем, так мама сказала. Еще не скоро... еще целый год... почти...
– Но ты не забудешь того, чему научился у Йо? Фаата'лиу, например?
– Я постараюсь не забыть, но кроме тети Йо никто не знает фаата'лиу, даже дядя Павел. Серега... я хотел научить Серегу, но он все говорит неправильно и не умеет щелкать языком. И теперь, когда нет тёти Йо...
– ...Теперь есть я. Я немного знаком с фаата'лиу и умею щелкать. Тц, тц, тц... Слышишь? Знаешь, зачем я пришел?
– Зачем, Клаус?
– Я пришел, чтобы говорить с тобой на языке бино фаата. Нам нужно говорить, тебе и мне, иначе мы его забудем, а это не годится. Язык врагов надо знать... врагов или союзников, смотря по тому, как повернется судьба. Понимаешь?.. Вижу, что еще не понимаешь, но поймешь со временем. Мы будем говорить с тобой, Пол. Конечно, я не заменю тебе Йо, я совсем некрасивый, и я не похож на фаата, но знаю о них многое. Все, что знаю, расскажу тебе. И мы... может быть, мы станем друзьями.
Молчание. Почти бессознательно ментальный щуп коснулся чужого разума, приник на мгновение и отпрянул.
Странный этот Клаус Зибель... Странный, но, кажется, плохого не желает... Хочет говорить... в самом деле, хочет говорить...
– Айт т'теси, – произнес мальчик на языке фаата. – Я рад.
– Пол? Тебя зовут Пол Коркоран? Значит, Пао-ло. А я Хосе Гутьерес из Барселоны.
– Испанец?
– Ха, испанец! Я каталонец, Паоло! Мой дед говорит, мы настоящие иберы, не то что эти... – Презрительный жест. – А ты откуда? Из Швеции?
– Почему ты так решил?
– Все шведы рыжие, и ты рыжий.
– Я из России, Хосе.
– Ха, врешь! У русских таких имен не бывает! Ты точно швед! Разве плохо быть шведом?
– Наверное, хорошо, но я не швед. Моя мать – ирландка, отец был австрийцем, а живу я в России, в Смоленске.
– Почему? И почему твой отец – был?
– Потому что он умер, и мама решила, что в Смоленске нам будет лучше. Там дядя Павел.
– Твой новый отец?
– Нет, друг моего отца, капитан Пол Литвин. Сейчас он командует «Дрезденом».
– Ух ты! Капитан космического флота, да? Я читал про Вторжение... Он тот самый Литвин? Венок Славы, Пурпурное Сердце, Орден Кометы и... и...
– Он тот самый Литвин, Хосе. Он был десантником... и мама, и мой отец... Они летали на «Жаворонке».
– Десантники, ух ты! Я видел утром, как ты прыгаешь в этом... как его... да, в блоке невесомости! Здорово! Это у тебя от родителей, верно? От десантников? А мои... мои всегда торговали вином. Дед торговал, и прадед, сейчас отец торгует... А я не хочу. Я, как вырасту, – делает большие глаза, – отправлюсь на Плутон. Туда прилетели эти... как их... лоона эо, вот! Им наемники нужны, бойцы! И я...
– Хосе, зачем тебе идти в наемники? Разве плохо на Земле?
– Хорошо. Хорошо, но скучно! А дед говорит: мы, каталонцы, такие непоседы...
– Почему мы встретились здесь, Клаус?
– Потому, что мне надо сказать тебе нечто важное, Пол, и это самое подходящее место. Твоя мать и дядя Павел тоже так считают. Мисс Эби, твоя мама, очень боится, не знает, как ты отреагируешь... Возможно, решишь, что нужно побыть одному. Есть вещи, с которыми мужчина должен справляться в одиночестве, а ты уже мужчина, Пол, тебе четырнадцать лет. Если захочешь здесь остаться, вот пароль и ключ. Коммодор Литвин оставил их для тебя.
– Клаус... не обижайся, Клаус... если я должен узнать что-то важное, то почему ты?.. Ты, а не мама?.. Ты, а не дядя Павел?..
– А как тебе кажется?
Тишина, только потрескивают поленья в камине.
– Я думаю, ты специалист, Клаус. Психолог. Ты служишь в ОКС и занимаешься фаата. Наверное, ты знаешь о них больше всех на свете... – Пауза. – Наш разговор касается бино фаата?
– Правильный вывод, мой мальчик. Бино фаата, Эби Макнил, твоей матери, Павла Литвина, Рихарда Коркорана и тех дней, которые они провели пленниками в чужом корабле. Ну и других любопытных моментов и забавных личностей вроде Гюнтера Фосса, спасителя Земли... Здесь, на этом диске, полный отчет о случившемся, и ты его просмотришь, когда я уйду. Но сначала мы поговорим... Скажи, ты замечал за собой что-нибудь странное?
– Странное? Нет, Клаус... пожалуй, нет.
– Нет? Я подскажу тебе, Пол. Тебя не удивляет, что ты говоришь на фаата'лиу?
– Ты тоже на нем говоришь.
– Мне сделали операцию, сложную операцию на гортани. Видишь ли, Пол, голосовые связки, нёбо и язык у бино фаата устроены чуть иначе, и люди Земли просто не в силах овладеть необходимым произношением. Только мы с тобой, если не считать особых трансляторов-вокодеров... Но это не самое главное... не самое главное для тебя. Важнее другое. Я замечаю, что ты улавливаешь смысл незаконченной фразы, а иногда – невысказанную мысль. В последние годы, когда ты вступил в пубертатный период, все чаще и чаще... Ты не думал, как это получается? Не вздрагивай, в этом ничего плохого нет. Такой уж у тебя дар, мой мальчик.
– Клаус, теперь я понимаю, о чем ты говоришь. – Пауза. – Клаус... мне страшно, Клаус...
– Ты не должен бояться. Это не уродство, Пол, это, так сказать, наследственный дар. Ну-ка напрягись, загляни в мое сознание, прямо в мозг... Сколько там извилин у старины Клауса? Пяток наберется?.. Ну вот, ты уже улыбаешься...
– Оттого, Клаус, что мне стало еще страшнее. Наследственный дар? Почему наследственный?
– Потому что Рихард Коркоран не был твоим отцом. Я объясню тебе... сейчас объясню... ты только внимательно слушай...
– Мама, Клаус сказал мне...
– Я знаю, о чем сказал Клаус, и не хочу об этом говорить. Ты мой сын, Пол, плоть от плоти, кровь от крови... Этого достаточно.
– Конечно, мама. Но я все-таки спрошу... нет, не о том, что с тобой сделали на корабле, я про другое. Клаус дал мне отчет, и там было про метаморфа, про этого Гюнтера Фосса... Это не выдумки? Ты сама его видела?
Вздох облегчения.
– Видела. Своими собственными глазами.
– Расскажи!
– Дядя Павел знает больше. Когда он вернется...
– Когда он вернется, я его спрошу, но ты тоже должна рассказать! Откуда он взялся, этот Фосс, и как он выглядел? И что он делал? И почему он...
– ...Если обратиться к русской – точнее, к российской литературе того периода, мы легко заметим тенденции разочарования и нигилизма, что объясняется общей ситуацией в стране в конце двадцатого – начале двадцать первого веков. Развал великой державы, резкий спад экономики и обнищание населения с одной стороны, а с другой – безграмотные нувориши, ленивые чиновники и жадные олигархи, устроившие пир во время чумы – такой видится нам Россия тех лет, что, разумеется, нашло отражение в литературном процессе. Если мы обратимся к творчеству таких писателей, как...
– Паш, а Паш...
– Что, Серега?
– Ты новую девчонку видел? Ту, что в девятый пришла?
– Какую девчонку?
– Верку Ковалеву. Я ее сканером... пару раз... незаметно... Держи, щас переброшу снимки на твой покетпьют... [Покетпьют – карманный компьютер, выполняющий также функции телефона и медицинского диагноста.]
– Щас нас засекут и выкинут из блока. Забыл про кошер [Контер (он же «ухо», или «слоновье ухо») – прибор, отслеживающий посторонние шумы на фоне основных звуковых сигналов. Название происходит от фр. ecouter (слушать); прибор используется в учебных заведениях, а его всевозможные модификации – в разведке, шоу-бизнесе, на транспорте и в промышленности.]?
– ...Период упадка, который мы сегодня рассмотрим, продлился до двадцатых-тридцатых годов двадцать первого столетия и породил, в частности, особый жанр литературы ужасов. Если мы обратимся., например, к роману «Нет»...
– Забудь про контер, я его немного подкрутил. Ты погляди, Пашка, какая девочка! На второй снимок погляди! Этот я сделал снизу, когда она по лестнице шла... Ка-акие ножки!
– Да ведь она совсем малявка! Пятнадцать лет в обед!
– Ну, и мы еще не старики. Я, во всяком случае. А потому...
– Ты что там с контером сделал, Серега? Вышли уже на нас, вышли! Ты что в нем крутил, охламон?
Перерыв в трансляции лекции,
– Седьмой блок! Семенов и Коркоран! Вон из аудитории!
– Ольга Васильевна, да мы...
– Семенов, я сказала вон – значит, вон! Я вижу, что на ваших экранах! И если вы еще раз посмеете...
– Мама, это Верочка.
– Здравствуй, милая. Я Эби. Ты учишься с Полом?
– Нет, тетя Эби, я только в девятом. Биологический курс.
– Да, конечно. Ты совсем... – заминка, – совсем юная.
– Мама, ты хотела сказать: совсем ребенок.
– Пол, важно не что я хотела сказать, а что сказала. Вера не ребенок. Юная девушка – так будет точнее. И очень симпатичная. Даже удивительно, что она обратила внимание на такого рыжего недоумка.
– Спасибо, тетя Эби. Мне пятнадцать, но я постараюсь быстрее вырасти.
– Не торопись, детка. Мы все растем, а потом стареем, и с этим ничего не поделаешь... Тебе нравится у нас?
– Очень! Такой чудесный сад! И сирень... Я люблю запах сирени.
– Пол, ты мог бы нарезать букет для Веры. Ты ведь слышал, что девушкам нужно дарить цветы?.. Заходи в дом, милая. Выпьешь чаю?
– Когда ты улетаешь, Павлик?
– Послезавтра, моя ласточка.
– В Байконур?
– В Байконур.
Тяжелый вздох.
– Это так далеко... Ты меня забудешь...
– Скорее я позабуду, что по утрам восходит солнце…
Звук поцелуя.
– Куррсанты, рравняйсь! Смиррно! Ты, рыжий, захлопни пасть и не скалься! Повторите, кто я такой!
– Сержант Кокс, сэр!
– Не слышу, шавки вонючие!
– Серржант Кокс, сэрр!!!
– Так, уже лучше... Да, я сержант Брайан Кокс, я сущий дьявол, и шесть лет я буду занозой в ваших задницах. Я сделаю из вас мужчин! Бойцов-десантников и настоящих мужиков! Я... Рыжий, было сказано захлопнуть пасть и не скалиться!
– Разрешите обратиться, сэр! Вопрос, сэр!
– Что еще?
– Тут у нас в команде три девушки, сэр. Из них вы тоже сделаете настоящих мужиков?
Грозная напряженная тишина. Потом:
– Та-ак... Я вижу, тут умники завелись... С одной стороны, неплохо – вас не в пехтуру готовят, а в космический десант. С другой – умничать положено на пятом курсе. На пятом, и ни днем раньше! Ты, рыжий ублюдок! Как тебя?..
– Пол Ричард Коркоран, сэр!
– Ага, значит, Пол Ричард... Что там лежит, Пол Ричард, – вон, на земле?
– Окурок, сэр!
– Точно, окурок. Надо его похоронить. Сегодня ночью, в три ноль-ноль, возьмешь лопату и к шести утра выкопаешь яму – метр на метр и три метра в глубину. В центре положи окурок, сядь на него в позе лотоса и жди меня. И сохрани тебя Господь, если яма окажется слишком мелкой! Ясно?
– Так точно, сэр!
– Это, парни и барышни, боевой скафандр-симбионт. Надевать положено за минуту. А это МП-43М, метатель плазмы модифицированный, модель сорок третья, самое мощное ручное оружие, которым мы располагаем. Тяжеловат, Павлова? Ничего, привыкнешь! Сейчас вы...
– Ты, ты и ты! И еще ты, Байрамов! Блевали, олухи? Тест в невесомости вам не зачтен. Собирайте манатки!
– Я капитан Джандария, ваш прэподаватэл астронавигации. Навигаторы из вас, конэчно, как шашлык из дэрма, но основы надо знат. Надо, генацвале! Итак, начнем с систэмы координат...
– Та-ак, господа курсанты... Все здесь, кого еще пинком под зад не вышибли? Вижу, все... Ну, тогда приступим к распределению нарядов. Дикинсон, Астахова, Барре, Туанг – на камбуз. Клейменов, Дембски, Павлова, Рид – вы займетесь газоном у казармы, и чтоб травинка к травинке лежала! Майская травка такая нежная... Бро и Ларсен, в распоряжение лейтенанта Романецкого, ему грузчики нужны. Ты, Сажин, в медчасть, драить полы... Та-ак, что у нас остается? А, два гальюна, мужской и женский! Ну, это, как обычно, для самых умных. Пол Ричард Коркоран!
– Я, сержант Кокс, сэр!
– Чтобы кафель блестел, как броня на крейсере!
– Слушаюсь, сэр!
«Дорогие мои мама и Верочка!
Вы, конечно, помните, что в первый год нам запрещается любая связь с родными, но сегодня приехал Клаус, чтобы проведать меня, и я упросил его передать вам этот диск. Не беспокойтесь, со мною все в порядке, я бодр, здоров и не отчислен в наземники. Живем мы хорошо, и заботятся о нас лучше некуда. Тут вообще очень милые люди, особенно сержант Кокс – ему за пятьдесят, и ты, мама, его, должно быть, помнишь и расскажешь Верочке, какой он добрый и внимательный наставник. Очень хотел бы вас увидеть, но отпуск летом нам не полагается. Передайте дяде Павлу мой привет, когда он вернется с Астарты, и скажите ему, что я...»
– Курсант Коркоран! Вы слишком быстро разделались с тестом по восприятию глифов. Обошли защиту в компьютере и добрались до ответа?
– Нет, сэр! Как можно!
– Ну-ну... Иногда мне кажется, что вы берете результат прямо из моей головы.
– Это ближе к истине, сэр.
– Острить будете потом, курсант. Приступайте к следующей задаче.
– Познакомимся, курсанты: я ваш пилот-инструктор. Летать мы будем для начала на «коршуне». Машина старая, но надежная, хоть на Марс садись, хоть на Венеру. С теорией пилотирования вы, полагаю, знакомы...
– Реверс, курсант! Уходи на три часа! И не лезь к той туче! Так, правильно... плавно сейчас иди, не торопись... Руками не дергай и не сучи ногами, здесь пипок-кнопок нет, здесь у тебя кокон и контактный шлем. Теперь быстрее! Еще быстрее! Не боишься? Вижу, что не боишься, а только опасаешься. Это хорошо. На Земле летал, на Марсе летал и на Меркурии... Помню, отлично летал... А это Венера, мать ее! Тут у кого хочешь мозги растекутся и ручонки задрожат... Сейчас вверх давай! Круче! Не надо, чтобы нас молнией долбануло! Уходи от этого гадского плато! Вверх, вверх, вверх! Давай! Я не вмешиваюсь, я не инструктор, а твой пассажир или стрелок с дыркой в брюхе. Кровью истекаю, понимаешь? Спасешь меня, довезешь до орбитальной базы, будешь не курсант, а пилот. Давай, Пол, давай! Я, парень, не вмешиваюсь...
– Группа, равняйсь! Смирно! Коммодор, группа «би» пятого года обучения готова для инструктажа! В строю двенадцать бойцов и сержант Кокс!
– Вижу, лейтенант. Курсанты, вольно! Информирую, что сегодня, в пять двадцать пять утра, сепаратистами Радж Али атакованы миссия Красного Креста и лагерь беженцев в Лакхнау [Лакхнау – город на северо-востоке Индии, в штате Уттар-Прадеш.]. Десантная команда с крейсера «Жанна д'Арк» отбила нападение, рассеяла бандитов и ведет их преследование. Они уходят в джунгли, к непальской границе, общая численность отряда – до двухсот штыков. Вы будете сброшены здесь и здесь, двумя группами под командой лейтенанта Романецкого и сержанта Кокса. Ваша задача: обойти банду с фланга, отсечь от предгорий и уничтожить, действуя совместно с десантом «Жанны». Лейтенант!
– Слушаю, сэр!
– Вот, возьмите пьют, тут карты и необходимые вам данные. Связь со мной и крейсером – по прибытии на место, затем каждые полчаса. Да, еще одно... Курсанты! Погибли восемь сотрудников миссии, и есть жертвы среди беженцев, минимум два десятка человек. Напоминаю: это не учебная тревога, это боевая операция.
– Где я? Хрр... Где я? Где я, черт побери?
– На моей спине, сержант. Рад, что вы очнулись.
– Ты, Коркоран? Где остальные?
– Четверо идут за мной. Сажин убит, Туанг ранен, но может двигаться. Вам... вам, сэр, отрезало лазером ступню. Еще, наверное, контузия... Они вас ракетой накрыли вместе с Ваней Сажиным. Ваню насмерть... Тело несут Барре и Ларсен, Астахова прикрывает.
– Хрр... Ты почему без скафандра?
– Сдох скафандр. У них метатели есть. Расплавили коленный шарнир, чинить некогда.
– Брось меня, Коркоран!
– Не могу, сержант. Тут болото. Шаг влево, шаг вправо – и буль-буль. Нога болит? Не должна болеть: мы ее витаспреем обработали и анальгетик вкололи.
– Брось, я приказываю! Меня бросьте и труп! Уходите! Хрр... Уходите! Я прика...
– Коркоран!
– Да, Туанг.
– Он потерял сознание. – Пауза. – Что будем делать, Коркоран?
– Перейдем болото, заляжем в зелень на той стороне и отстреляем гадов. Они за нами идут, но в болоте им не укрыться. Место плоское.
– У них метатели, Пол.
– У нас тоже. Здесь они не пролезут! – Пауза. – Ну и тяжелый наш сержант... Хорошо, хоть живой... Кто нас еще полгода гонять будет?
– Павлик, Павлик, милый! Ооо! Павлик, родной мой!
– У тебя с ней серьезно, Пол?
– Куда уж серьезнее, Клаус!
– Мать одобряет?
– И мать, и дядя Павел.
– Одобряют, значит... М-да...
– Полагаешь, монстр вроде меня не должен заводить семью?
– Ты не монстр, Пол, ты человек с особым даром, и это усложняет ситуацию. Что можно скрыть от женщины, с которой делишь постель? Ничего, почти ничего, уверяю тебя. Хранитель твоих тайн – ее любовь и преданность. Ты уверен, что они никогда не иссякнут?.. Нет, не торопись с ответом, только время дает верные ответы. Тебя направляют на «Тайгу»? Послужи там пару лет, потом решишь. Решите вместе. Пусть она поймет, что у подруги астронавта жизнь нелегкая – ты будешь с нею месяц из шести.
– Ты прав, Клаус, прав, как всегда. Но давай поговорим о другом, ладно? – Пауза. – Я слышал, лоона эо хотят построить город на Плутоне или космическую станцию... Может, они и есть мета-морфы-протеиды? Гюнтер Фосс... ты ведь помнишь про эмиссара Фосса?.. не из их ли он племени?
Сухой смешок.
– Не из их. Точно не из их!
– Сэр, лейтенант-юниор Пол Ричард Коркоран. Представляюсь в связи с назначением в группу пилотов-десантников крейсера.
– Вольно, лейтенант. У вас, я вижу, Крест Мужества... За что получен?
– Вынес из боя раненого командира, сэр.
– Что ж, это впечатляет. Минуту, я просмотрю ваши документы... Так, все в порядке. Идите на палубу «F» и представьтесь коммандеру Гулыге. Он у нас ведущий пилот десанта. Удачной службы, лейтенант-юниор!
– Благодарю вас, сэр!
– Мама, ты слышишь меня, мама?
– Слышу и вижу, Пол. Родной мой, кажется, ты похудел?
– Ничего, ты меня подкормишь. Я возвращаюсь, мама, возвращаюсь! Меня направили в Школу Навигаторов, в Малагу... Я буду на Земле почти два года!
– Я уже знаю, сынок. Клаус прислал сообщение... мне и Верочке.
– А она тебе ничего не говорила?
– Она такая скрытная девочка, Пол. Много не говорит, только улыбается да краснеет.
– Мы решили пожениться, мама. Мы...
– Отбой, лейтенант, конец связи! Твое время вышло, а в коридоре у меня целая очередь. Но главное, надеюсь, ты успел сказать?
– Нет, Тиссен. Я не сказал, что люблю их обеих.
– Капитан в отсеке! Смиррно!
– Можете сесть, господа и дамы. Второй навигатор Коркоран! Сообщение для тебя, так что поздравляю с Любовью, Пол! Дочь у вас с супругой родилась. Кажется, вторая?
– Да, Кирилл Петрович. Спасибо! Спасибо, парни! Ох, Нина, не обнимай так крепко, я все-таки женатый человек... Спасибо, Питер, спасибо, Марат... Кирилл Петрович, разрешите по такому случаю?..
– Разрешаю. Пауэлл, шампанского! Пол, на два слова... Для тебя еще одна новость: идешь на повышение. Курсы на Лунной базе, затем третьим помощником на «Европу». У капитана фамилия забавная... Верба... нет, Врба, Карел Врба. Слышал о таком?
Пауза.
– Нет, Кирилл Петрович. И с «Чингисхана» жаль мне уходить.
– Не жалей. Во-первых, служба есть служба, а во-вторых, знаешь поговорку: больше кораблей, больше друзей-приятелей? К тому же Врба – человек серьезный, а «Европа» – головной корабль новой серии. Целая планета, а не крейсер! Будут и другие такие корабли, так что получится у нас целая эскадра спецназначеиия. Возможно, ее готовят для защиты сектора лоона эо, но я слышал... хм... Ну, об этом пусть тебе Врба расскажет.
– Вам тридцать, Коркоран, и вы уже третий помощник на моем корабле. Вы слишком молоды для такого ответственного назначения. Вы это понимаете?
– Да, сэр.
– Есть какие-нибудь мысли по данному поводу?
– Никаких, сэр.
– Может быть, вы считаете, что вас протежирует коммодор Литвин? Я знаю, что он расположен к вашей семье, а к вам относится как к сыну...
– Второе верно, а первое – нет. Коммодор Литвин не смешивает службу и личные дела. Не такой человек, сэр.
– Не такой, согласен. – Шелест бумаг. – Я ознакомился с описанием одной операции... Восемь лет назад, во время беспорядков в районе Лакхнау, туда перебросили группу курсантов в поддержку десантников. Часть группы, семь бойцов, столкнулась с превосходящими силами противника, один человек был убит, командир ранен. Вы его вынесли. Не просто вынесли – устроили засаду и перебили атаковавших бандитов. Похоже, вам было известно, сколько их и куда они пойдут. Это не единичный случай. Я просмотрел отчеты о прочих ваших подвигах... Особый тактический дар? Как вы считаете, Коркоран?
– Думаю, случайность, сэр. Иногда мне чертовски везет.
– Большой везунчик, так? Ну, предположим... – Снова шелест бумаг, затем на пленочном экране появляется какой-то текст. – Я не имею точной информации, Коркоран, но вы, кажется, знакомы с языком фаата?
– Сэр, это слишком трудный язык, с практически недоступной нам фонетикой. Боюсь, что не могу считать себя специалистом в данной области. Я изучал навигацию, пилотирование, системный анализ, медицину, работу с персоналом и...
– Хватит, хватит, лейтенант-коммандер! Ну что ж, ваша попытка втереть мне очки, как говорили в прошлом веке, была вполне достойной. Я ознакомился с вашим досье, с его официальной версией. Вот его копия. – Опять шелестят бумаги. – А здесь, – кивок в сторону экрана, – здесь другой документ, который получен от Секретной службы ОКС, и в нем вся ваша тайная генеалогия. Именно ей и куратору Зибелю вы обязаны столь быстрым продвижением по службе. – Пауза. – На вас возлагают большие надежды, Коркоран. Когда мы отправимся к звездным системам, где основали колонии фаата...
Пауза. Затем:
– Ответный удар, капитан? Вы говорите об этом?
– Да.
– И что я должен буду делать?
– Все, что потребует ситуация, Коркоран. Вы и Зибель – наши эксперты, знатоки языка, мировоззрения, обычаев фаата. Вы будете нашими переводчиками, консультантами, посредниками, а если придется – разведчиками во вражеском стане. Вероятно, вам дадут корабль, небольшое судно с контурным приводом, фрегат или корвет. Когда мы приблизимся к Новым Мирам фаата, вы проведете первую рекогносцировку. В определенном смысле вы должны вести и направлять те силы, которые мы туда пошлем.
– Кроме меня и Зибеля есть еще один эксперт, сэр. Моя мать знает немногое, но коммодор Литвин... Он не владеет языком, но был на Корабле, сражался с фаата, даже контактировал с квазиразумом и с тем странным созданием-метаморфом, с Гюнтером Фоссом. Он...
– Он будет нашим командиром, Коркоран. Если доживет и сохранит силы для этой экспедиции.
– Если доживет?
– Вы же не думаете, что мы отправимся завтра, на одной «Европе»? Заложены еще пять кораблей, и на строительство, если считать с обкаткой, уйдет семь-восемь лет. А коммодор Литвин уже немолод, и его здоровье... Впрочем, это вы знаете лучше меня.
– Я надеюсь, что он все-таки будет с нами. С ним спокойнее, капитан.
– Тут я с вами согласен. С ним спокойнее.