Юрий Борисов своим творчеством не вписывался в советскую систему, где искусство подчинялось материалистической идеологии, не схожей с его представлением о свободной творческой личности, что не мешало ему сочинять прекрасные стихи.
Одно из таких его стихотворений называется «Всё богатство моё – песня да гитара».
Всё богатство моё – песня да гитара,
Ласковые струны, да вечер синий,
А ещё заветная молитва,
Чтоб грехи забылись, да сбылись надежды.
Надежд у меня всего четыре:
Летом я живу в надежде на осень
А когда с зимы я устану,
То вновь на весну надеюсь.
О чём эти стихи? О надежде в его странной судьбе? Возможно. Только нет в ней ничего материального: «песня да гитара», «ласковые струны да вечер синий», «заветная молитва» да четыре перехода в состояние лета, осени, зимы да весны. Такое ощущение, словно «надежда» у поэта витает над обыденной жизнью, она существует не в реальном времени. Думаю, что именно такая «надежда» и помогала поэту выживать.
Вот как отзывается о нём его друг, тонкий певец Валерий Кругликов:
«В быту Борисов был… как-то неудобен. Всегда или почти всегда он вызывал у меня конфликтное состояние. Его неустроенность вызывала желание избавиться от беспокойства, какая-то опасность благополучию исходила от него».
О чём это певец говорит? Что значит «как то неудобен», «желание избавиться от беспокойства», «опасность благополучию»?
А дело в том, что вся его жизнь превратилась в неустанное бегство от пошлости бытия в сферу нереальной романтической свободы. Вся духовная и душевная энергия Юрия Борисова была направлена на обретение этой недостижимой свободы. Он жил по логике сердца и хотел видеть мир через художественное окно придуманной им образности. В реальной жизни он чувствовал себя неудобно и беспокойно и боялся самого понятия благополучия, которое для него было равносильно смерти.
Поэт Юрий Борисов оказался в этом мире не равным самому себе, как телесному человеку, поэтому его бытовая принадлежность противостояла его нравственной и художественной приобщённости к миру.
Борисов ностальгически тянулся к свободе, ставшей основой его творчества, в которой создавались его стихи, полные красок, света, лучезарных образов. Стихи и романсы оформляли его жизнь, наделяли её смыслом, создавали ценностный горизонт в замкнутом с виду, но страстном внутри художнике.
Мне кажется, подтверждение этих мыслей заложено и в его стихотворении «По лугам и лесам…», посвящённом его другу Петру Константиновичу Капустину.
В то время Пётр Константинович был его старшим товарищем с семилетней разницей в возрасте, судьба которого, говоря словами Борисова, тоже «разбросала его по России».
На одном из своих немногочисленных концертов Юрий Борисов сказал:
– В общем, это его песня. Пусть, когда он за границей будет, то вспоминает её.
По всей видимости, поэт не просто считал художника своим другом, но и причислял его к людям, разделявшим с ним его поэтическое миросозерцание.
Приведём текст этого стихотворения и одновременно заглянем между строк, попробовав ещё раз понять самого Борисова.
По зелёным лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.
Прекрасное видение пространственного тёплого и холодного цветного образа России создал Юрий Борисов, по которому «разбросал себя» он.
– Кто-то другой или сам…, – это о ком? Думаю, что виновниками этого могли быть как конкретные люди в конкретных обстоятельствах его жизни, прятавшие его в лагерях, так и он сам, желавший поэтического устремления в красоту земли, имя которой Россия.
Я живу за верстою версту,
Моё детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
Первые две строчки превращаются в намёк на земной маршрут автора, по которому он проехал тысячи вёрст от Уссурийска до Ленинграда, от Липецка до Средней Азии ко многим казённым невольным учреждениям.
Но он не воспринимает эти обстоятельства как трагедию, нет, он воспринимает это философски спокойно, даже «с молитвенным вздохом». Это самоотречения от материальности жизни.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Отгремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Он видит радость будущего через этот «молитвенный вздох», который «под солнцем росой засверкает в нехоженых травах», «отгремит …первой грозой» и «заиграет в глазах браговаров», где красота меняет свои свойства, перевоплощается, выявляет особую щедрость, какую-то лёгкую игру в глазах.
Так приятно становится человеку от выпитого хорошего вина, и не случайно автор употребляет множественное значение слова «браговаров». Здесь цветущие явления природы превращаются в плодоносящие, где «браговары» создают такое настроение, что «тёплым вечером млеет заря над берёзой у сонной дороги».
Моя щедрость – на зависть царям,
Как награда за боль и тревоги.
Теплым вечером млеет заря
Над березой у сонной дороги.
Радость перевоплощается в щедрость, как награду «за боль и тревоги».
Такое бескорыстие, такая доброта, такая беззлобность в душе реального сумрачного человека Борисова!
Я тоску под осенним дождем
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждем,
Долго ждем, когда кончится осень.
Свою ненависть отдал врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под «аминь» на веревках.
Всё то, что мешает свободному восприятию и пониманию отношения природы и человека, он отметает напрочь: «Я тоску под осенним дождем Промочил и снегами забросил», «свою ненависть отдал врагу», «а печаль в деревянном гробу опустил под „аминь“ на верёвках». Взамен этого он свой сад украшает «нежностью лёгкой».
Моя жизнь, словно краски холста, —
Для того, чтобы все могли видеть.
Оттого, моя правда чиста:
Никого не забыть, не обидеть.
И жизнь его становится похожей на яркие «краски холста», чтобы их «все могли видеть», а смысл чистой правды заключается в том, чтобы «никого не забыть, не обидеть».
Мое счастье в зелёном пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.
И всё же его мечты останутся мечтами, как и «счастье в зелёном пруду», позапутавшееся «в тине замшелой».
Результат всего этого – полное растворение автора в природе. Он и к пруду идёт не любоваться, а навсегда, «с камнем на шее», нырнуть за своим счастьем.
Интересно, что в стихотворении, там, где автор выступает только от себя, стихи звучат оптимистически, а где звучат множественные нотки, они выражают прямо противоположное настроение.
Всё стихотворение воспринимается как гимн природе, светлой и полнокровной. Этого автор добивается яркими метафорическими образами, которые поражают своим количеством и оригинальностью. Вот некоторые из них: «По заснеженной царственной сини», «Моя радость под солнцем росой Засверкает в нехоженых травах», «Теплым вечером млеет заря», «Я тоску под осенним дождем промочил и снегами забросил», «Сад украсил я нежностью легкой», «Моя жизнь, словно краски холста», «Моё счастье в зеленом пруду позапуталось в тине замшелой».
Такой видит автор свою Россию, по которой разбросал он себя и свои поэтические образы, полные внутренней красоты, чуткой и трогательной силы и духа петербургской поэзии.
Это несомненно очень талантливое стихотворение, от которого на душе становится легко и проникновенно.
Весь пафос внутренней жизни Борисова – интимное таинство границ между двумя мирами – воображаемым и реальным. Он и был человеком, живущим на грани миров.