Сжавшись калачиком, я сидел в платяном шкафу. Когда в последний раз я залезал в шкаф? Наверное, лет в шесть, играя в прятки. Тогда был азарт и возбуждение от игры. А сейчас двадцатилетний дылда, стыдливо притаился, обхватив колени, среди женских платьев.
В шкаф меня запихнула Женя Русинова. Я и возразить не успел. Не до того было. Мы разговаривали наедине, когда в дверь неожиданно позвонили.
– Это Юрий, – встрепенулась она и сразу же направила меня в шкаф.
Получилось как в анекдоте: возвращается муж – любовник прячется в шкафу.
Но я не любовник! К сожалению. А Юрий Борисович Евгении не муж! Могла бы сказать, что встретила одноклассника. Представить. Я бы вежливо откланялся и ушел. Но не захотела, выбрала другой вариант, унизительный и опасный. Наверное, Калинин страшный ревнивец. Его понять можно. Да и время уже позднее для безвинной встречи с одноклассником «тет-а-тет».
Я посмотрел на часы. Светящиеся стрелки «Командирских» показывали начало одиннадцатого.
Время пролетело быстро, с тех пор, как после университета я отвез Ирину домой, где она непременно захотела угостить меня ужином, долго возилась на кухне и переругивалась с мамочкой. У той сдвинули график дежурств, и застать ее дома Ирина не ожидала. А потом я через весь город на перекладных добирался до квартиры Жени.
– Я пришел, – радостно воскликнул я, когда Женя открыла дверь.
Моя улыбка натолкнулась на ее озабоченное лицо.
– Проходи, – прошептала она, склонив брови.
Мы вошли в комнату. Она сделала жест рукой, и мы расположились в креслах. Я оказался на месте вчерашнего покойника. Женя была все в том же платье в горошек, что и днем, только ее густые черный волосы были распущены. Она в раздумье заматывала кончики волос на указательный палец и тут же их распутывала.
– Как прошел экзамен? – поинтересовался я. Мне не давал покоя большой хищный шнобель Левона Суреновича.
– Хвосты? А-а… Сдала, – рассеянно ответила она.
– Ты всегда так экзамены сдаешь?
– Как так?
– Ну вот так… Наедине с преподавателем, в отдельном кабинете…
– Ты на что намекаешь? Какое тебе дело? Как хочу, так и сдаю!
Разговор не клеился. От мягкого дневного поцелуя не осталось и воспоминания. Казалось, те счастливые мгновения были в какой-то давней прежней жизни.
Я опустил взгляд на журнальный столик, разделяющий нас. Вчера здесь стояла бутылка коньяка.
– Откуда взялся этот коньяк? – я показал пальцами, словно бутылка все еще находилась между нами.
– Андрей принес с собой.
Я вспомнил, что уже задавал этот вопрос. И ответ был тот же самый.
– Странно… Он принес отравленный коньяк и сам его выпил.
– Может, в магазине суррогат подсунули?
– Ты что, это был мгновенный яд, а не поддельная бурда, из-за которой бывает расстройство желудка и трещит башка. Подумать только, а ведь ты тоже могла его выпить!
– Я уже говорила, что терпеть не могу крепкие напитки.
Мы помолчали. Женя понуро смотрела на стол, что-то вспоминая.
– А куда вы… Андрея…, – еле слышно произнесла она.
– Положили на скамейку.
– Какую скамейку?
– На городской остановке.
– Просто на скамейку?
– Да.
– На обычной остановке?
– Самой обычной.
– Какой ужас!
– А что бы ты хотела? В реку?
– Не злись. Мне его жалко…
– Утором его, наверное, нашли.
– Да, уж, нашли… Юрий из-за этого срочно из Москвы вернулся. Когда ты позвонил в дверь, я думала, что это он.
Последние слова меня неприятно укололи. Выходит, она ждала совсем другого мужчину, и поэтому не обрадовалась нашей встрече. Опять воцарилось молчание. Все шло совсем не так, как я планировал.
И тут в прихожей затренькал звонок. Требовательный. Властный.
После чего я и оказался в шкафу.
– Сиди тихо, – решительно шепнула Женя и плотно прикрыла дверцу.
Я погрузился в душную темноту. Голова просунулась между платьями. Словно влез в густой куст, где огромные листья сшиты из ткани. По лицу струилось нечто гладкое и прохладное. Нос вдыхал запах холодной свежести. Так пахнут яблоки, принесенные с мороза. На плечах лежала грубоватая ткань тяжелой юбки. Пальцы ощупывали другие платья и блузки, ладони тонули в плотных занавесях одежды, мысли возбуждали воображение. Все это бывает очень близко к ней, обнимает ее тело, впитывает ее запах! Я просунул руку внутрь прохладного платья, представил, как Женя около зеркала одевает его, как ткань скользит по ее коже, вздрагивает при поворотах… И задохнулся от восторга.
Голоса переместились из прихожей в комнату.
– Юра, может, на кухню? Чая попьем, – предложила Евгения. Чувствовалась, что она сдерживает вошедшего мужчину.
– Какой тут чай! – Озабоченный мужской голос переместился в центр комнаты. – Ты представляешь, я сюда летел, думал, все несчастным случаем обернется, или, на худой конец, чьей-то глупостью. А тут – на тебе! Отравление цианидом! Это уже факт, медэксперт дал заключение. И труп явно на остановку подбросили. Не мог он там умереть! Что ему делать на остановке общественного транспорта? У следователя масса вопросов ко мне. Уже звонили… И тон такой, знаешь, наглый. Не то, что раньше. Завтра встречаемся.
– Успокойся, Юра. Ты ведь не причем.
– Не скажи. Ведь это убийство. Убили моего близкого сотрудника. Ну, ты же Андрея прекрасно знаешь. Незаменимый был помощник. Теперь я должен обязательно убийцу найти. И быстро. А то слухи поползут… Не отмажешься. И замолчать невозможно! Десятки людей тело видели. На людной улице выложили, подлецы. Кто-то действовал очень дерзко. Словно знак какой-то мне подал.
Застонало кресло, тяжелая фигура долго принимала удобную позу.
– Юра, а тех, кто тело подбросил, неужели никто не видел? – вкрадчиво спросила Евгения.
Мне показалась, что она угнездилась на валике кресла рядом с Калининым. Воображение быстро дорисовало его руку, лежащую на бедре девушке. Я куснул платье. Как еще я мог выразить свое раздражение?
– Я из Москвы районному прокурору звонил, велел, чтобы лучших специалистов на это дело выделил. Следователь активно работает по этому вопросу. Завтра узнаю. Ты мне лучше вот что скажи: Андрей вчера к тебе не заходил?
– Андрей? – Евгения выдержала паузу и очень лениво произнесла: – Ну, что ты. С какой стати?
Я оценил ее актерские способности.
– Да, понимаешь, не можем разобраться, где он был вчера вечером? Я тебя из университета подвез… Кстати, как дела с экзаменами, котенок?
– Нормально. Сдала.
– Молодец, молодец, киска. Если совсем уж тупик будет, обращайся, решим вопрос. А так, лучше сама. Ты ведь у меня умница, красавица… У-у, какая ножка. Все отдам за эти ножки… Ну, что ты, что ты…
– Юра, подожди. Что про Андрея удалось выяснить?
– В том то и дело, что ничего. Я тебя подвез домой, заскочил на работу и срочно в Москву. Попросил, чтобы рейс задержали. Андрей меня в аэропорт проводил. У нас так принято. У меня пакет завалялся, я ему передал. Там коньяк оставался, еще чего-то. Шофер сегодня доложил, что Воробьев его попросил высадить в центре. На твоей улице, кстати. Что ему в этом районе надо? Живет ведь он в другом месте. Жил… Э-эх… У тебя выпить есть?
– Нет, – торопливо ответила Евгения.
– С женой его я разговаривал. Андрей ей звонил в тот вечер. Сообщил, что на службе задерживается. Соврал… Но ей я этого, конечно, не сказал. У него же остался маленький ребенок. Вот беда! А по всему получается, что у Андрея любовница была. С чего бы ему иначе врать?
– Все вы мужики одинаковые. Мало вам одной!
– Котенок, ну что ты! Ты для меня почти жена. Ты же знаешь. Лапонька моя, солнышко…, – последовало звучное чмоканье.
Я напрягся, рука смяла висящую перед носом ткань. Пусть только попробует, старый козел, устроить любовную сцену. Выйду и… Как я поступлю, я не успел решить. Рука дернулась, вешалка качнулась и стукнулась о стенку шкафа. Касание было не сильным, но звук показался громким, ведь я сидел словно внутри барабана. В кулаке оказалась смятая кофточка, я замер.
– Юра, ну, хватит, – резко оборвала нежное воркование Женя. Послышались ее легкие шаги. Она явно выскользнула из объятий. Ее голос звучал уже с другой стороны: – Сейчас не время. Мне тоже очень жалко Андрея.
– Да, Андрей… Угораздило же его вляпаться в дурацкую историю. Все так некстати!
– Ты о чем? Он умер!
– Он то умер, а нам еще жить. Наверняка будут опрашивать его окружение, родственников, знакомых. Следователь и тебе может задать вопросы. Но я попрошу, чтобы тебя не тревожили.
Зазвонил телефон. Зуммер гудел прямо за стенкой шкафа.
– Слушаю, – раздался осторожный голос Жени.
Я чувствовал ее присутствие совсем рядом, казалось, протяни руку и достанешь. Тело непроизвольно развернулось, шкаф скрипнул. Я замер, стараясь не дышать. Если так хорошо слышно ее, то и меня могут услышать.
– Это тебя, – громко произнесла Женя.
Я вздрогнул, мне показалась, она обращается ко мне.
– Меня? – удивился Калинин. – Кто это еще?
Он взял трубку, кашлянул, голос приобрел строгие нотки:
– Калинин у аппарата… А-а, ты Петр Кириллович. Как меня здесь вычислил?… Очень надо? Понимаю, понимаю… Важный вопрос, говоришь. Минутку.
По едва слышным движениям я догадался, что Калинин прикрыл ладонью трубку.
– Женечка, ты чай предлагала. Сходи, котенок, на кухню. Приготовь.
Тембр его голоса легко варьировался от нежно-домашнего до начальственного. Когда Женя вышла, он сухо спросил:
– Ну, в чем дело, Кирилыч?
Калинин оперся о шкаф, стенка дрогнула. Он, видимо, развернулся так, чтобы разговор не был слышен в другой комнате. Но я, напротив, теперь мог улавливать и слова собеседника.
– Проблему ты мне создал, Юрий, – хрипел голос в трубке.
– Жизни без проблем не бывает. В чем дело-то?
– Машину из твоей доли ты зачем в городе оставил? Да еще в ГАИ зарегистрировал?
– Да ладно, велика проблема…
– Нет, Юра, ты, видимо, не понимаешь или прикидываешься, – шипела трубка. – Это левая «Волга». Ее нет ни в одних документах на заводе. Ее в природе не существует!
– Кирилыч, не кипятись. Мне просто срочно понадобилась машина здесь в городе.
– Борисыч, ты подставил всё дело! Понимаешь? Не только меня, а других авторитетных людей. А они на твои чины смотреть не будут. Я тебе отстегиваю машины, чтобы ты сбывал их в Среднюю Азию. Моя вотчина – Кавказ. Надо строго выполнять обязательства!
– Кирилыч, бывают в жизни обстоятельства…
– Обстоятельствами не прикрывайся! У меня тоже бывают обстоятельства, но я себе такого не позволял. Ты пренебрег элементарной осторожностью!
– Ну, все, все. Подумаешь – одна машина.
– Да еще на бабенку какую-то оформил. Она же хвастаться будет. У соседей вопросы возникнут: откуда? Она сболтнет. И пошло, и поехало. Любой опытный чинуша в миг дело раскрутит. И В Москву капнет.
– Ты что предлагаешь? – засопел Калинин.
– Срочно уничтожь машину. Чтобы она сгорела со всеми документами. И не в нашей области, а где-нибудь подальше. А потом, снимай с учета, как не подлежащую восстановлению.
– Ну, это… Ты хватил. Новая совсем.
– Юра. Это не просьба. Это требование. И я два раза повторять не буду! Или ты делаешь, как я говорю, или…
– Что, или?
– Я через Отара Тбилисского работаю. А у законников нравы крутые.
– Ты что, мне угрожаешь?
– Понимай, как хочешь. Я все сказал. Даю два дня. А дальше я ни за что не ручаюсь.
Я услышал гудки. Гудки были долгими. Потом гулко сотряслась деревянная стенка – Калинин жахнул кулаком по шкафу. На меня свалилась тяжелая юбка. Дверца шкафа качнулась и с пронзительным скрипом отъехала. Свет расширяющейся полосой вторгался в мое убежище. Сейчас Калинин шагнет в центр комнаты, и мое присутствие будет раскрыто.
– Женя! – крикнул Калинин.
Но торопливые шаги домашних тапочек на твердой подошве уже стучали по коридору. Дверца к этому моменту распахнулась полностью. Я повернул голову. Согнутая спина в коричневом костюме удалялась от шкафа. Ниже поясницы костюм был сильно смят. Я почему-то представил такое же помятое выражение на лице Калинина. Он плюхнулся в кресло. Тяжелая голова с седыми висками поворачивалась ко мне. Я прикрылся юбкой. Как ребенок, честное слово.
Лучше бы он меня застал в квартире, чем в таком глупом положении!
И тут шаги Жени остановились около шкафа. Дверца шумно захлопнулась. В закрывающейся щели я заметил уголки глаз Калинина. И сразу – темнота.
– Что случилось, Юра? – встревоженный возглас Жени метнулся к креслу.
– Ничего. Ничего особенного. Обычные трудности. – Он надолго замолчал. Потом глубоко вздохнул: – Ну, ладно. Я поеду. Завтра тяжелый день предстоит.
Мне сразу стало легче. У порога они поцеловались. Я слышал шорох одежды и звук разлепляющихся губ. Когда захлопнулась дверь, Женя вернулась к шкафу. Щелкнул мебельный замочек. Полоса света накрыла мою согнутую фигуру.
– Вылезай, Тиша, – Женя улыбалась. Локоны черных волос подрагивали как пружинки. – Ты не заснул?
Она озорно смотрела на меня, словно мы действительно играли в прятки, и она, наконец, меня нашла. Но у меня было совсем другое настроение. Я развернулся и свесил ноги на пол. На плечах громоздился ворох одежды.
– Что у тебя с ним? – спросил я, уткнувшись глазами в пол.
Женя отвернулась и отошла. Я услышал голос, похожий на шелест листвы:
– Я его любила.
– Он же старый! – выкрикнул я.
– Он хороший.
– Но он…, – я смотрел на ее тонкую талию, которая была прямо передо мной и не находил слов. – Но так нельзя!
– Что нельзя? – она порывисто обернулась.
– Жить с ним. Целоваться с ним.
– Лучше человека я не встречала, – она вновь отвернулась. Волосы веером рассыпались по обнаженным плечам.
– Так почему же ты ничего не сообщила ему про Андрея? Почему ты вчера позвала меня?
– Юрий был в Москве.
– А сегодня? Почему ты ему соврала?
Она долго молчала, прежде чем сказать:
– Я любила его, и нам было хорошо… А сейчас я люблю свои воспоминания… Раз все уже произошло, лучше ему не говорить.
– Женя, Женечка. Что ты несешь? – Я встал и зло швырнул белую блузку, все еще зажатую в руке.
Ткань раскрылась в полете и смятым парашютом приземлилась на кровать. Я узнал кофточку, в которой впервые увидел Женю в университете. Яркий образ полоснул вспышкой воспоминания – белая фигура, безумная грация в простых движениях. Меня потянуло к ней. Затекшие ноги слушались плохо. Руки сжали хрупкие плечи девушки, губы шепнули с надеждой:
– А может, бросишь его?
Она дернула спиной и выскользнула. Ее глаза брызнули искрами:
– Ради кого? Ради тебя? Я тебя совсем не знаю!
– Меня? Почему? Почему ради меня? Найдешь молодого парня, – от обиды я нес полную чушь, сам понимал это, но продолжал монотонно твердить: – Познакомишься, влюбишься. Ты заметная. В университете много студентов. Это так естественно, чтобы молодые любили молодых.
– Замолчи! – Женя села в кресло, перекрестила ноги. Голые коленки возвышались над журнальным столиком. – Думаешь, у меня не было молодого? Был. Самый первый…
Она повернула голову и больше не смотрела на меня. Казалось, она рассказывала одинокому цветку на подоконнике:
– Во время вступительных я жила в общежитии. Влюбилась в абитуриента, как и я. Втюрилась по уши. Его звали Вовка. Фигурой напоминал тебя. Когда он со мной переспал… Это было так противно… Запах дешевой выпивки изо рта, потные руки, пыхтение… И все молча… Да чего говорить! Но больнее всего не это… Я думала, на следующий день он обязательно меня найдет, и мы будем теперь вместе. Но он не пришел… Я сама нашла его вечером. Я летела к нему, а у него… Полное равнодушие в глазах. И разговоры все про то, как набухались вчера, как было клево, как кто-то подрался, а кто-то заблевал весь туалет. Мне показалось, что он даже забыл про меня. Но он помнил. Сказал, ты дверь не закрывай, мы сейчас с парнями выпьем, и я к тебе приду. Вот так все просто… А на лице такая ухмылка… Я проплакала всю ночь… И больше не хочу такого.
Мне показалось, что на ее глазах выступили слезы. Но она не сделала ни одного движения, чтобы их вытереть или стряхнуть. Только поджала колени, обхватила их руками и стала похожа на свернувшегося в кресле котенка. Волосы полностью скрыли ее лицо. Я стоял посередине комнаты и не смел подойти.
– А Юрий Борисович мне встретился позже, – продолжила она рассказ. – Я не прошла по конкурсу и просто не знала, что делать. Он мне очень помог. Он был, как волшебник. Он мог все! Я стала студенткой. Сначала меня приняли на вечернее отделение, а через месяц перевели на дневное. Юрий Борисович дарил мне бесконечные подарки. Такие милые… Он умел ухаживать и ждать. Я к нему привыкла, он даже мне понравился. Мне нужно было как-то его отблагодарить… С ним все было по-другому. Он был ласков и безумно нежен… Все так отличалось от того, что я испытала раньше. Мне было с ним очень хорошо… А потом он мне подарил вот эту квартиру. Я его полюбила… Сильно полюбила. Я была счастлива. Ощущала себя женой. Мы были почти как в браке. В гражданском. Он не жил со мной постоянно. Это был скорее гостевой брак. Главное, я любила… А сейчас… Сейчас не знаю. Сейчас мне с ним удобно.
Она затихла. Я с трудом осмысливал услышанное. Молчание набухало, как река в половодье, и разделяло нас. Берега раздвигались.
Я направился к двери. Женя не окликнула и не проводила. Замок захлопнулся за спиной, и я скатился по лестнице в дождливую ночь.
Дождь мешает, если от него пытаешься укрыться. Я не пытался. Дождинки скапливались в волосах, и, набрав силу, стекали по лицу и шее, мокрыми червяками заползали под воротник. Но мне было все равно. Волосы слиплись и вытянулись, напряженной лицо, словно оделось в водяную маску. Потом промокла одежда на плечах и бедрах. Потом ступни ног, хлюпающие по лужам, затем все остальное. Но меня это не касалось. Мокло только мое тело, а вся моя сущность, то, из чего состоит человек кроме плоти, в десятый раз переживала историю Женьки Русиновой.
И это было в тысячу раз хуже.
Она любила другого! Она отдавала себя другому!
Я домысливал то, о чем она умолчала, и мне было безумно больно.
Где-то внутри меня сдвинулась тектоническая плита. Кипящей струей изрыгнулся вулкан. Боль расплывалась огненной лавой, заливая внутренности. Я полыхал и, казалось, мог прикосновением воспламенить листву. Но все вокруг было мокрым. Душа моя рвалась на части и кричала: «Ну почему тогда меня не было рядом с ней? Все было бы иначе!»