Отпусти меня к морю - читать онлайн

Глава 1 Детство

огда ты ребенок, еще не свободный, окольцованный и опекаемый любимыми, родными на звук и на запах, бабушками, которые пахнут утренней выпечкой и блинами из кружева. Ряженкой, лаской, периной, спокойствием, тихими под ночником разговорами…

Младшей сестрой, которая пахнет сиренью, и маем, и теплым весенним двором, и смехом, и счастьем, простым до безумия. Ночью сирень наломаем с ней и в ванной разложим. То все утром удивятся за завтраком. Ставим и в банки, и в вазы, и в бутылки. Запах и счастье. Уставшие спать…

А может быть папой, с табачно-коньячным, крепким и вкусным до головокружения, с щекотной щетиной, до счастья в коленках. И пахнет закатом, защитой и силой.

А может быть Светкой, подружкой по классу, она карамельная и на вид, и на запах. Все время жует карамельки, без остановки, а когда надоест, то просто кидает ее в карман формы. Потом достанет, обмоет под краном – и в рот. И кудряшки под цвет. Карамельная девочка Света.

А он… Он на запах герой из романов, из Грина, Шекспира и чуть-чуть из Есенина. Я закрываю глаза и вдыхаю просто ту улицу, по которой он ходит. Город мой, шумный, с сиренью, черемухой, мытый дождями, украшенный радугой, город мой тоже пропах им. Лавочки, космос и прошлое с будущим, парк, и пруды, и мои два крыла. Я так вдыхаю его, что боюсь задохнуться. Птицами вольными, небом и чем-то таким в животе. Искрами, что ли? Или конфетти? Красные галстуки, книги, экзамены, хочется петь и крутиться юлой, а учиться никак. Хочется петь Пугачеву, а не соловушку. Хочется прыгать в резинку до вечера, ждать, что пройдет он, а я на десяточке.

Легкая-легкая, прям невесомая…

Прямо до неба, до солнца, до облака…

Вечер мой пахнет нарциссами желтыми, их Маргарита несла у Булгакова. Я засыпаю, мои конфетти в животе, тихонько трепещут. Как там у взрослых?

«Господи, дай замереть в этой точке. В этой весне и с сиреневым запахом. Дай не забыть мне все эти прекрасные, невыносимо прекрасные дни»…

не 10 лет, я живу на Патриарших прудах в розовом старом доме. Коммуналка, в которой мы живем с мамой и папой Леней, небольшая и дружная. Комнату справа занимает известный футболист, молодой, курносый и модный. В его комнате есть бар с заграничными напитками, и иногда он угощает меня жвачкой. Он некрасивый, с простецкой внешностью, но щеголь и все время улыбается, широко и искренне, до самых золотых коронок.

В комнате слева живет Маргоша, преданная поклонница Аллы Пугачевой. Маргошу описывать не нужно, она выглядит как двойник Пугачевой, только красивая и высокая. Статная, и видно ее издалека. Маргоша после работы спешит к дому своего кумира, почти бежит. Переулками и налево по Тверской, в надежде увидеть великую певицу проводит там все вечера, а иногда и ночи. Это Маргошина жизнь. Есть еще одна часть жизни, та, где Маргоша работает секретаршей у начальника какого-то треста с длинным непонятным названием. Начальник прочно женат, лыс и стар. Поэтому там жизни нет. И будущего нет.

Иногда Маргоша приходит счастливая, глаза ее янтарные лихорадочно блестят, и она начинает быстро и путано рассказывать, как встретилась с Аллой. В такие моменты вся наша коммуналка прячется по норам, у всех тут же находятся неотложные дела государственной важности, и меня посылают на кухню за чем-нибудь срочно. Маргоша ловит меня, сажает за свой стол, закуривает и, размахивая руками с неизменным красным маникюром, начинает свой рассказ. Я в ловушке. Я никогда не смогу отказать Маргоше в своем внимании. Я слушаю уже сотую историю про Аллу, в чем приехала Алла, как посмотрела она на Маргошу, что за красавец был с Аллой и сколько чемоданов было у них с собой. Если Алла была на гастролях, то я слушала про домработницу Аллы, про дочь Аллы, про водителя Аллы, про соседей Аллы.

Я жалела Маргошу, мне уже тогда казалось, что она не совсем здорова. Я мечтала, чтобы она переключилась таким же ураганом на Юрия Антонова. И тогда я смогла бы помочь ей. Я знала его адрес (родители дружили с ним). И могла бы добыть ей номер телефона. Я даже фантазировала, как они могли бы быть парой. Правда, Маргоша была на голову его выше, но в моих мечтах они виделись мне одного роста.

На мои намеки она реагировала бурным протестом, хмыкала пренебрежительно и, выпуская мне в лицо струйку дыма, говорила, что я хоть и неглупая девочка, но ничего не понимаю в музыке. Она говорила мне, что нельзя даже вслух сравнивать «этого свина» с «богиней».

Так и жили мы под нескончаемый «Миллион алых роз».

Общая кухня, на которой стояло три плиты, три стола и пять разномастных стульев. Плита Маргоши и плита моей мамы чаще всего были залиты убежавшим кофе, они поглощали его на завтрак, обед и ужин. Плита соседа-футболиста была девственно чиста. Он питался только в ресторанах.

В нашем холодильнике всегда стояла трехлитровая банка томатного сока, обязательный черный хлеб и докторская колбаса. Весной появлялись пахучие, ароматные, кривенькие огурцы с горькой попкой и непременно ежедневные арбузы летом.

Арбузы приносил сосед-футболист. Он лучше всех умел выбирать их, чтоб были упругие и сладкие. Сахарные, как говорила мама. Секрет, по которому он их выбирал, строго держал в тайне и всегда на вопрос, как отвечал, что это «чисто мужская интуиция» Один раз я случайно узнала тайну сладких арбузов. Клетку с арбузами выставили за дверь магазина прямо на улицу. Я сидела в комнате своей школьной подружки, окна комнаты находились как раз над дверями овощного магазина. Мы сидели на широком подоконнике и, лениво переговариваясь, иногда смотрели на улицу, рассматривая прохожих. Решали, пойти ли на Патрики или рвануть в «Детский мир», просто так, поглазеть и поесть мороженого с лотка, в хрустящем вафельном стаканчике. И никак не могли решить, то ли в стаканчике сливочное хочется, то ли желе со сливками в кафе «Шоколадное». Каникулы, лето, задачка.

Тут вижу соседа нашего, футболиста. Он с широкой улыбкой пересекает Малую Бронную и направляется прямо к овощному магазину. Крепко жмет руку продавцу и просит два арбуза.

Вот, думаю я, сейчас разгадаю тайну правильного выбора. Застыла, свесившись из окна.

Георгий – огромный, кудрявый дагестанец, продавец из овощного магазина, – входит в арбузную клетку. Я представила его в клетке с тиграми, по внешности ему бы больше подошла работа дрессировщика в цирке. Он легко, но нежно берет арбуз из горы, стучит костяшкой среднего пальца, задумчиво вслушиваясь в звук, как в музыку. Он простучал с десяток арбузов и, удовлетворенно хмыкнув, положил два из них в сетку. Вот и весь секрет.

Вечером дома мы всей квартирой сидим на кухне, арбузы порезаны, и взрослые смеются о каких-то своих делах. Арбуз – это праздник: как и водка, он объединяет людей. Мне отдают самую середину, самый сахар, «душу», как говорят в Украине, и я щурюсь от удовольствия.

Все хвалят соседа за его неизменно шикарный выбор. Он улыбается, и видно, что очень доволен. А я молчу. Пусть останется тайной. Хотя очень хочется рассказать про могучего арбузного короля Георгия. Но это коммуналка, соблюдаю правила общежития.

А вечером я делаю картины из арбузных косточек. Море, парус и облака.

не 15 и впереди вся жизнь. Я знаю о ней уже так много, что сама удивляюсь, как мне еще не присвоили звание кандидата жизненных наук? Я учу полкласса, как прогуливать уроки, писать сочинения по Достоевскому, не читая Достоевского. Как отказать парню из 10 «Б» и пригласить на свидание смазливого Димку из параллельного. Как одеваться модно без денег и как начесывать правильно челку.

И как обогнуть чертову гигантскую очередь в Макдоналдс на Пушкинской. А еще я ловко покупаю американские сигареты у барыг на Комсомольском проспекте и никогда не жадничаю. И нагло с утра перед школой пью стопку ликера «Амаретто», тихонько краду из Галюсиных запасов.

Остальная половина класса меня тихо ненавидит, потому что громко ненавидеть побаиваются. Я же и драться полезу в случае опасности. Психическая. Зря боятся. Я трусиха до ватных ног. Просто лицо научилась держать и имидж хулиганки заработала.

Подружки у меня разные, и девчонки из соседних пятиэтажек, и старые подруги из английской спецшколы, и полоумная Маруся, которая ходит по вечерам в троллейбусный парк. Там она чувствует себя настоящей женщиной, желанной и сексуальной. У Маруси от рождения страшное мятое родимое пятно на пол лица. Пятно залазит на левый глаз и левую губу, делая Марусю кривой и внешне и внутри. Психологов тогда еще не было, да и какие психологи? Ее мать – уборщица в нашей школе, отец неизвестен.

Я защищаю ее как могу, разбираюсь с обидчиками, часами слушаю после школы про мужиков из троллейбусного парка и подбадриваю. Маруся считает меня подругой, и мне стыдно за то, что я только прикидываюсь подругой. Из жалости. И на пятно ее страшно смотреть всегда. Испытание.

А подруг у меня много в новой школе. Свита целая. Мы сидим у одной из подруг после школы и едим гречку с майонезом, еда неудачников, но другой тогда не было. И я солирую в своих розовых дутиках и модных лосинах. Я же, мать вашу, кандидат жизненных наук. И все слушают, слушают, восхищаются, впитывают. У меня уже солидная свинья-копилка с историями в арсенале. И про секс, и про несчастную любовь, и про сиротство, и про предательство, и про гламур.

А главное – про светлое будущее. Я часами могу об этом. В красках, с жестами итальянки, да покруче, чем Ванга! И не только про свое будущее. Про чужое тоже люблю погадать. Рисую картинки и всем хорошо. Щедрой рукой отсыпаю бриллианты и счастливую любовь, всем кто готов слушать. Дарю будущие подвиги и открываю Америки с Парижами. Мне не жалко, пусть у всех все сбудется. И каждой по кабриолету!

Уроки? Домашка? Да ну его! Жизнь куда круче, чем Фет с геометрией. А химия просто тоска. История может быть только? Но тоже, кому это нужно? Старье ни о чем. Все правили и умирали, крутили, вертели, боролись.

Да ладно, вон говорят, что евреи бегут до Америки! Может и мне рвануть? Через Италию, феличита! Снова домашку не сделала, ужас!

А через несколько лет, я встретила одну из тех, с кем мечтали. Она шла с коляской, уже как и я молодая мамаша. Моя одноклассница.

Мы сели на лавочке, закурили. Как ты? Как она, а помнишь? А он?

И тут она мне говорит: «Послушай, а ты не меняешься. Все такая же странная. Ох, как мы тебя ненавидели в школе. Ты была такая, другая. И мы ненавидели сильно. Ты была тем человеком, который как только за дверь, о нем одни гадости в спину. Но тихо всегда, ибо громко боялись»

огда я закрываю глаза, я оказываюсь далеко от того места, в котором нахожусь сейчас. Среди велюровых американских кресел и штор с голубыми кораллами. Я стараюсь дышать спокойно и ровно, дабы не спугнуть свое внутренне путешествие. Я переношусь туда, куда не продают горящие туры и билеты по специальным ценам. Туда, куда нет дороги, и проще добраться на полюс к пингвинам, через Чили и сто пятьдесят пересадок. Я оставляю свои взрослые американские горки и путешествую налегке.

Я покидаю Швабинг, сытый и благополучный, весь в цветном Югентстиле, со множеством странных магазинчиков, торгующим барахлом и немодными вещами, с сотней странных кафе, в массе своей безликих, как и весь немецкий дизайн… Люблю гулять по этому району, но, закрывая глаза, оказываюсь на Патриарших. Еще до всего, еще до того, как нам всем пришлось эмигрировать в новую реальность.

Туда, в розовый кирпичный дом и коммуналку, в которой ванна на львиных лапах, черный телефон на стене в коридоре, и двое странных соседей, он футболист (комната с окном во двор) она поклонница Аллы Пугачевой (огромная комната в два окна)

Квартира была достаточно интеллигентной, без висящих по стенам тазов и ржавых велосипедов. Три плиты на кухне, наша вечно залита сбежавшим из турки кофе, три холодильника, три стола. Холодильник футболиста заполнен импортным пивом, поклонница Пугачевой варит супы, а в нашем всегда есть трехлитровая банка с томатным соком, черная икра, вонючий сыр Рокфор (где только мама его покупала?) и непременный черный хлеб. Белого в доме не держали, мама была стройной и тонконогой.

Жили дружно, кофе с сигареткой – неотъемлемая часть быта, шепот и слезы на кухне, летом арбузы огромные, за которыми ходил футболист к знакомому продавцу овощного на малой Бронной, виноград Изабелла, мелкий и черный, первые весенние огурцы, такие, что пахли на всю квартиру.

Когда я закрываю глаза, я переношусь туда. В бассейн Москва, зимний, морозный, окутанный паром от теплой воды, и в метре невозможно разглядеть, кто плывет с тобой рядом. Запах хлорки и непременные резиновые шапочки, без них нельзя. У модниц в розах, у женщин попроще гладкие.

Когда я закрываю глаза, я иду вокруг Патриаршего пруда и все время пытаюсь высчитать лавочку, именно ту, на которой сидели Воланд и поэт Иван Бездомный. Мне кажется это очень важным, мне кажется, если я найду ее, то сбудется что то волшебное. Как минимум чудо, и я прикоснусь к главному роману века вживую. Я знаю наизусть все железные скульптуры из басен Крылова. И половину гуляющих на прудах, некогда богемных старушек, даже летом одетых в меховые воротники…

Когда я закрываю глаза, я вижу трех девочек весной, идущих из школы без курток, им не холодно. Молодость теплая и не чувствует ветра. На патриарших снимают кино.

Мы, затаив дыхание, наблюдаем за съемкой во все глаза. Девочка, наша ровесница, максимум на класс старше, в школьной форме и красном галстуке, по команде «Камера! Мотор!» бежит через школьный двор. И так раз пять. Мы обнаруживаем в этом новый смысл наших советских жизней. Это потом мы узнаем, что видели, как снимали «Гостью из будущего», и что девочка, не больше не меньше, сама Алиса Селезнева, кумир нашего детства.