1.
Голубое
с белым обрамленье
к юбилею
праздничных трибун.
Ощущаешь лёгкое волненье,
и почти «слияние двух лун».
Безупречен
маленький «заказник».
Вдоль трибуны
радостный проход.
Суетится, предвкушая праздник,
искушённый в праздниках народ.
И в «каре»
построены аллеи,
и «в пастельных»
города наряд.
Городам, придумав юбилеи,
не жалеют денег на парад.
Под салют
немыслимо помпезный,
будто день последний
пред постом.
Не увидев праздника болезный,
осенит испуганно крестом.
2
Вновь отправляюсь я в ночь налегке.
Жизнь, как идеи марксизма.
Грубая баба в цветастом платке
не предает оптимизма.
Ёлки ещё уцелели в лесу
в предновогодние ночи.
Баба сидит, ковыряет в носу.
Зрелище, в общем, не очень.
Плавно войдя в «монорим» моих дней
путь обещает быть длинным.
Лучше закрою глаза поплотней.
Нет больше бабы – павлина.
3.
Я не хочу слушать о смерти,
и не хожу при Луне по краю.
Но никому не скажу: «Верьте!»,
ведь и себя до конца не знаю.
Не открывайте чужие двери,
чьи-то племянник или сестрица,
горе чужое и мне, отмерив.
Я их не знаю, но мне не спится.
Все не могу разделить печали.
Я не хочу слушать о смерти.
Вы расскажите мне о начале.
Добрые вести в большом конверте
4
Я пытаюсь спуститься с «Монмартра»*,
не ворча, как усталая сводня.
Почему в слове слышится «завтра»,
если завтрак съедаю сегодня?
О надежде с терпеньем вещая,
равнодушный утешит «угодник».
Не хочу завтра ждать, поглощая
бутерброд с ветчиной на «сегодник».
*) в значении «Гора мучеников»
5.
Сердце закрыто, рёбра, как помочи.
Кольца
деревьев
сжимают,
как обручи.
Не сосчитаю уже их играючи.
Строгие
люди,
как школьные
завучи.
Мысли записаны, фразы заучены
тают
со снежными
серыми
кучами,
и «Как дела?» забавляют вопросами.
Разве
хожу я
по улицам
в розовом,
или хромаю на левую ногу я,
или
готовы
решить
хоть немногое?
Слов и сама уже знаю немало я.
В марте
вода
забирает их
талая.
6.
Всё понимаю.
Каждый день – мне милость,
и, благодарно принимая дар,
рвусь на звонок
с надрывом: «Что случилось?».
Моих часов отмеренных угар.
Как научиться
впитывать простое,
не на дрожащих двигаясь ногах,
услышав, снова
в подреберье воя,
живет горбатый
мрачный спутник страх.
7.
Красивая дама.
Уверенная.
Не смотрит
на всех
намеренно.
Ей
каждый
из нас
не нравится.
Мы кто?
А она —
красавица!
Гордые
брови
прочерчены.
След
от кольца
намеченный.
Леди
в такой одёжке!
От
носа
к губам
дорожка.
Жизнь —
в носогубной
складке.
У дамы т..
не всё в порядке…
8.
Построю
мысли
резвые
кортежем,
чтоб
избежать
словесной
требухи.
Понять хочу я, как же это, где же
из массы слов рождаются стихи.
Так
прозаично
в черепной
коробке,
где
копошится
множество
«ежат»?
От первых строк, хромающих и робких,
мои стихи лишь мне принадлежат.
А зреют,
верно,
в кровяном
мешочке,
из слабых вен
стекаются
на лист.
Размаху крыльев в тёплой оболочке
помеха кожи бежевый батист.
В стихах
мои душевные
распахи,
уютно
в сЕни
плотнотканных
штор,
не различая ямб и амфибрахий,
мечтам своим давала я простор.
9
Локтей ножи,
расчищен путь
из галереи в ложу.
Мы опыт свой,
пытаясь скрыть,
растягиваем кожу.
Нас многоточье
чьих-то слёз
притормозит немного.
Но…
Ожидаемый рассвет,
проторена дорога,