Откуда мне знать, что я имею в виду, до того как услышу, что говорю? - читать онлайн

В этой ситуации прав может быть только один. И ваш мозг точно знает, что это вы. Хотя в жизни каждый день мозг имеет дело с большим количеством источников ошибок, чем может себе представить, он считает, что во всем разбирается и у него все под контролем.

Если мы хотим понять, что происходит, когда встречаются два мозга, и почему их взаимодействие не всегда протекает гладко, первым делом надо признать наличие источников ошибок, даже когда вас уверяют в обратном. Такой подход позволит избежать многих камней преткновения. А как вообще ошибки попадают в наш мозг?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо повнимательнее рассмотреть «сырье», с которым он работает, и понять, насколько абстрактной является поступающая в него информация. Неплохой метафорой в данном случае может послужить кинозал. Мозг работает без света. Более того, в нем нет ни экрана, ни динамиков. Единственные сигналы, которые он получает, – это импульсы возбуждения от нервных клеток. Сигнал либо есть, либо нет. Включено – выключено. Это все, что имеется в распоряжении мозга. От поступающих импульсов зависят наше самовосприятие, сокращение мышц, ощущение давления, боли. Сюда же добавляется информация, передаваемая через органы чувств: звук, свет, тепло, вкус, тактильные ощущения, запах.

В этом мире темноты, озаряемом короткими вспышками, не так-то просто понять, что такое стул, человек, улыбка, саркастический оттенок в голосе. Тем не менее, постоянно сталкиваясь с подобными объектами и явлениями, мы должны соответствующим образом на них реагировать. Хоть мозг и живет в темноте, но никогда не остается в одиночестве. Кто-то постоянно от нас чего-то хочет. Поэтому мозгу приходится трудиться в поте лица. И, разумеется, время от времени он допускает ошибки.

Если Торстен хочет узнать, насколько близко наклонился к нему Ян в темном кинозале, он сравнивает, при каких обстоятельствах и с какой громкостью он слышал его раньше правым и левым ухом. На основании этих данных он вычисляет направление звука и расстояние до его источника. Такое явление называют объемным слухом. Наличием этого умения мы обязаны тому, что получаем информацию от двух ушей.

Производимые в ходе данного процесса вычислительные операции схожи с компьютерными программами, состоящими только из единиц и нулей, но при этом позволяющими находить дорогу к нужным объектам, распознавать человеческую речь и искать в социальных сетях своих бывших. Данным программам, как и мыслительному органу Торстена, требуется только сигнал. На практике мозг Торстена понимает куда более сложные языки программирования, чем его хозяин. Это означает, что для восприятия простых ситуаций мозг использует очень трудоемкие процессы. Но мы почти не замечаем работы миллиардов нервных клеток (нейронов) и тысяч необходимых для осуществления данной функции операций. Да и зачем нам это? Ведь система работает относительно надежно.

Визуальное восприятие существует уже многие миллионы лет, в том числе и у животных, не обладающих разумом. Зрение довольно успешно оберегает нас от столкновения с деревьями. Это вызывает чувство доверия к нему. Однако прежде, чем изображение, которое вы видите перед собой в данный момент, достигло вашего сознания, мозгу пришлось немало потрудиться. В действительности изображение, получаемое мозгом, является четким и цветным только в центре, а по краям оно размытое и черно-белое. Даже не трехмерное. Пространственная глубина воссоздается мозгом на основе сравнения картинок, получаемых от каждого глаза в отдельности. Вдобавок ко всему изображение, попадающее на сетчатку глаза, перевернуто вверх ногами.

Но мозг прекрасно справляется с этой задачей. Во всяком случае, так ему кажется. Он переворачивает изображение, окрашивает его по краям, конструирует объемность. Результат, который вы видите, был подвергнут такому фотошопу, который и не снился моделям в бикини, позирующим для рекламного проспекта. Вспоминайте об этом, когда вам кажется, что вы в чем-то абсолютно уверены. Большую часть того, что вы видите, мозг создал сам и услужливо подсунул вам.

Вот скажите, какое выражение лица у Маргарет Тэтчер на фотографии?

Она перевернута вверх ногами, как и любое другое изображение, воспринимаемое мозгом. Так что задача вроде бы несложная. Но теперь переверните фотографию. Выглядит ли она так, как вы ожидали? Ваш мозг решил: «Мне и так все понятно». Чего же еще хотеть?

Во всем, что мы воспринимаем, содержится большая доля наших собственных оценок. Или собственной интерпретации. Или заблуждений. Или безграничного преувеличения. Неудивительно, что мы кое в чем можем ошибаться.

Это не недостатки мозга, а дополнительные функции

Лица в таком ракурсе наверняка встречаются вам довольно редко (если вы не целуетесь с Человеком-пауком). Однако вам приходится довольно часто мысленно объединять разрозненные части информации, особенно когда в ее получении задействовано больше одного органа чувств. И тогда мозг начинает проявлять творчество.

Если он, к примеру, получает противоречащие друг другу данные от органа равновесия и от органа зрения, то не спешит сообщить вам об ошибке. Вместо этого он заставит вас три часа мучиться морской болезнью, как матроса-первогод-ку. А может, это продлится и все пять лет, как было у Чарлза Дарвина во время плавания на «Бигле».

То же самое можно сказать и о слухе. Воспринимаемая вами речь состоит из движений губ, которые вы видите, и звука, который вы слышите. Отвечающие за это восприятие нейроны называются бимодальными. Они помогают извлечь максимум полезного из поступающей информации. А могут и совершенно запутать. И тут мы вновь возвращаемся в мир человеческого общения. Чтобы понять собеседника, мозг задействует практически все находящиеся в его распоряжении информационные каналы и интеграционные возможности.

Когда участнику эксперимента демонстрируют видеозапись человека, губы которого произносят слог «га», и накладывают на нее звуковую запись со слогом «ба», то мозг находит наименьший общий знаменатель и вам кажется, что вы слышите «да»{1}. Совершенно отчетливое «да». Вы же слышали это собственными ушами! В разговоре по телефону вы вполне можете перепутать «девять» и «десять», так как пользуетесь только половиной источников информации. Вспомните постоянно прерывающуюся связь по «Скайпу». Вы нередко отключаете изображение, чтобы лучше слышать. Запомните: иногда лучше иметь дело с дефицитом информации, чем с неправильно понятым избытком. В этом случае мозг может подойти к решению проблем слишком «творчески».

Итак, в актив мозгу мы можем занести то, что для выполнения социальных функций он стремится собрать всю возможную информацию. Если она оказывается слишком сложной и объемной, мозг прибегает к различным трюкам, и чаще всего делает это успешно. Он распознает выражение лиц независимо от пола, веса, национальности, возраста и количества щетины на щеках. Мозг даже способен отличить искреннюю улыбку от фальшивой. Что же касается пассива, то ему приходится идти на массу упрощений и делать множество ни на чем не основанных выводов и предположений, о которых он умалчивает. Сталкиваясь с трудностями, мозг докладывает нам об этом с большой неохотой. И все это только для того, чтобы понять, что происходит прямо перед нашими глазами. Что уж говорить о ситуации, когда он пытается интерпретировать события, происходящие в скрытой от него сложнейшей структуре – в другом человеческом мозге, в данном случае у Яна. Ведь мы сталкиваемся с проблемами в работе мозга не столько в ходе восприятия, сколько в ходе выполнения социальных функций.

Именно об этом пойдет речь в первой части книги. Что происходит у вас в голове, когда вы стоите лицом к лицу с другим человеком? Начнем не с вашего партнера, а с кого-нибудь попроще. Пусть это будет незнакомый человек. А в таких контактах мы нуждаемся постоянно. Что бы мы делали без общения с врачом, водопроводчиком, кассиром из продуктового магазина или специалистом по отопительным системам? Даже в ходе такого нейтрального общения мозгу приходится отвечать на кучу вопросов. Как поздороваться с этим человеком? На каком расстоянии от него стоять? Хочет он со мной разговаривать или нет? Друг он мне или враг? Положено ли давать сантехнику чаевые? Итак, что происходит, когда на пульте в нашем центре управления загорается сигнал «Внимание, человек!»? Как мы придаем смысл образам и звукам? Как формируется наша реакция, адекватная данной ситуации?

Начнем по порядку. Итак, встречаются два мозга. Вы представляете себе эту картину? Помещение, белые стены, возможно, два стула. Стол. Два незнакомых человека, которые сидят друг напротив друга и не знают, что делать. В темноте два мозга ожидают сигнала – слова или взгляда. Это отправная точка нашего путешествия. Что будет дальше?

Смех заразителен. Как и многое другое. Люди – прирожденные имитаторы. Это первое наблюдение, которое можно сделать, видя встречу двух незнакомых людей. Они повторяют жесты друг друга. Если первый скрещивает руки на груди, второй поступает так же. Они одинаково подпирают голову рукой, наклоняются друг к другу, скрещивают ноги под столом. Если один зевает, второй делает то же самое. Стоит засмеяться одному, смеется и другой.

Этот эффект хамелеона{2}, который называют также социальной заразительностью, можно использовать, чтобы спровоцировать какое-то событие. К примеру, достаточно всего 17 человек, чтобы заставить всех прохожих на улице посмотреть вверх, и около тридцати, чтобы запустить волну на стадионе{3}. Попробуйте сами. Двое наших участников эксперимента тоже имеют все основания для того, чтобы имитировать движения друг друга. Зеркальное повторение движений собеседника – прекрасная стратегия, если вы хотите ему понравиться{4}. Потом он всем расскажет о том, что у вас были отличные идеи и вы показались ему очень информированным человеком. Люди, более активно копирующие движения собеседника, воспринимаются им как более интеллигентные, открытые, активные и симпатичные. Школьники, зеркально отражающие жесты учителя, получают лучшие оценки. То же самое относится и к взаимоотношениям с шефом на работе, и с новой знакомой на вечеринке.

Если же вы не повторяете движения собеседника, он воспринимает это как желание противоречить ему. Допустим, я ожидаю от своего визави, что тот будет имитировать мои жесты{5}, а он вдруг не закидывает ногу на ногу, как я. Его поведение вызывает у меня замешательство и даже некоторое раздражение. Я реагирую так, как если бы мой муж ни с того ни с сего высказал мнение, совершенно противоположное моему.

Итак, первый ответ на вопрос «Что происходит, когда встречаются два человека?» звучит так: они начинают копировать движения друг друга. Это первый феномен, который нам необходимо объяснить.

Подражаем ли мы собеседнику сознательно? Если учитывать преимущества, которые дает эта тактика, такое предположение вполне уместно (мы говорим здесь об эффекте социальной желательности). И действительно, редко бывает так, что кто-то спонтанно включается в пение на стадионе и только потом соображает: «Что это со мной? Я же болею за “Боруссию” Дортмунд!» Кроме того, вы уже наверняка не раз читали в разных пособиях по подготовке к проведению собеседований, что если человек наклоняется в вашу сторону, то и вы должны сделать то же самое.

Но мы копируем действия людей даже в том случае, если они ведут себя по отношению к нам{6} не слишком дружелюбно, и продолжаем делать это даже после того, как беседа закончилась{7}. Многое происходит непроизвольно. Вы подстраиваете свой тон голоса под тон собеседника, что сопровождается изменением размера зрачков{8} и даже ритма дыхания{9}. Хотя нельзя утверждать, что к концу беседы вы съели со своим визави пуд соли, наверняка можно сказать, что вы побывали в его шкуре.

Встречаясь, два человека как бы автоматически настраиваются на одну волну. Каким является такое поведение: врожденным или приобретенным? Ожесточенные дебаты, касающиеся характера (врожденного или приобретенного) того или иного феномена, ведутся не одно десятилетие, а в результате выясняется, что справедливо и то, и другое. В целом можно сказать, что даже автоматические действия могут меняться в зависимости от социальных потребностей, так же как зевота и смех вызываются определенным контекстом.

Нетрудно понять, почему имитация движений закрепилась в ходе эволюции. Механизмы заразительности имеют смысл прежде всего в группах. Взять, к примеру, почесывание. Если человек, сидящий по соседству с вами, непрерывно чешется, то и у вас возникает такое желание. Лучше сразу стряхнуть всех своих блох на соседа, чем потом вылавливать их у себя дома. То же и с зевотой. Представьте, что вы отправляетесь с группой в поход, а один из участников накануне всю ночь не спал и читал детектив. На следующее утро он чувствует усталость и, зевая от души, заражает сонливостью всех остальных.

Кроме того, на протяжении всей жизни мы учимся понимать, какое поведение нравится окружающим, а какого они будут стремиться избегать.

Если не совсем понятно, где следует искать истоки того или иного явления, ученые обычно обращают свой взор на маленьких детей. Во-первых, это приятно и сразу улучшает настроение, а во-вторых, дает много информации. Вероятно, малыши больше похожи на наших предков, живших шесть миллионов лет назад, чем среднестатистическая студентка факультета психологии.

Дело в том, что развитие биологического вида схоже с развитием конкретной особи, которая как бы повторяет весь ход эволюции в ускоренном режиме. Кроме того, дети еще недостаточно времени провели в человеческом обществе, чтобы испытать на себе его культурное влияние. Поэтому у них было меньше возможностей для того, чтобы усвоить имитацию движений. Существует только один способ выяснить, каковы истинные истоки имитации, – поехать вместе с будущей матерью в роддом, сразу после родов забрать у нее ребенка и полчаса корчить перед ним гримасы, наблюдая за его реакцией.

Именно так и поступили в 1977 году психологи Эндрю Мелтзофф и Кейт Мур{10}. Разумеется, с согласия родителей. Самому молодому участнику эксперимента исполнилось на тот момент всего 42 минуты. Первое, что он увидел, появившись на свет, было вот это…

К сожалению, мы не знаем, что ребенок подумал обо всем этом. Но нас больше интересует, что он делал. Независимые наблюдатели, которые видели только лицо новорожденного, подтвердили, что он подражал мимике: высовывал язык, открывал рот и т. д. Вы сами можете это увидеть.

Таким образом, будем считать, что подражание – часть нашей натуры. Во всяком случае, до тех пор, пока кто-то не придумает этому лучшее объяснение. Эксперимент производит довольно сильное впечатление, особенно если учесть, что младенец еще никогда не видел зеркала и почти не видел людей. Ребенок не знает, как выглядит его язык. Возможно, малыш даже не осознает, что у него вообще есть язык. И все же, видя высунутый язык, в ответ он высовывает свой. Это было подтверждено уже более чем двадцатью последующими исследованиями. Новорожденные способны имитировать четыре вещи: движения рта и рук, показывание языка и надувание губ. При этом они никогда не путаются, например не двигают ногой вместо того, чтобы надуть губы. Таким образом, люди обезьянничают с момента рождения, причем большей частью неосознанно. И потому ответить на вопрос, что при этом происходит у них в голове, становится еще труднее.

Но раз человек способен имитировать движения в том возрасте, когда еще почти ничего не умеет, значит, существует механизм, достаточно простой для освоения младенцем, но в то же время достаточно сложный, чтобы претворить ряд различных воспринятых образов в целенаправленное движение. Как это происходит? Откуда ваш мозг знает то, чего еще не знаете вы?

Пора уже влезть в головы двух участников нашего эксперимента и подвергнуть их сканированию (в переносном смысле, разумеется), чтобы посмотреть, что там происходит, когда они наблюдают за другими.

Длинный путь в голове. Почему так трудно было выяснить природу подражания?

Сегодня человеческий мозг уже не представляется черным ящиком. Неврологи получили возможность заглянуть в головы участников эксперимента. Не совсем буквально, конечно, поскольку то, что мы видим, выглядит не столь ясно и четко, как на красивых иллюстрациях. (Мы уже обсуждали с вами вопрос, почему следует несколько скептически относиться ко всему, что мы видим.)

Поэтому давайте для начала немного осмотримся в лаборатории. Какие инструменты тут используются? Что они могут продемонстрировать нам со всей достоверностью, а чему можно верить лишь отчасти или не верить вообще? Итак, несколько слов о неврологии прежде, чем мы примемся за аппаратуру.

До изобретения электроэнцефалографии (ЭЭГ) и функциональной магнитно-резонансной томографии (ФМРТ) практически единственной возможностью исследования человеческого мозга было наблюдение за интересными людьми в ожидании того момента, когда они умрут. После этого их мозг подвергали исследованию, чтобы выяснить то, о чем их забыли спросить при жизни. Некоторые из результатов этих исследований пережили века.

Например, французский врач Поль Брока в XIX веке занимался несколькими пациентами, лишившимися речи. После их смерти Брока исследовал мозг пациентов и во всех случаях констатировал дефекты в одной и той же области, которую до сих пор связывают с речевыми способностями и которая носит имя этого врача – центр Брока.

Другие посмертные исследования, например мозга Эйнштейна (на что он, кстати, никогда не давал согласия), демонстрируют довольно спекулятивные результаты. Единственное, что можно утверждать с полной достоверностью, это то, что размер не имеет значения. Мозг Эйнштейна был несколько меньше и легче, чем у среднестатистического человека. Похоже, что для далеко идущих выводов недостаточно исследовать мозг одного гения. А Стивен Хокинг пока еще жив.

Затем появились новые методы, позволяющие понять, какая область мозга активна в тот или иной момент. Это можно было определить по количеству кислорода, поставляемого в определенные зоны мозга, или по колебаниям электрических потенциалов в нервных клетках.

Оба метода – ФМРТ и ЭЭГ – имеют косвенный характер. Принцип действия ФМРТ основан на том, что магнитные свойства крови варьируются в зависимости от ее насыщенности кислородом. Если какая-то зона мозга проявляет особую активность, в ней расходуется больше кислорода. Следовательно, она нуждается в более интенсивных поставках, и повышение содержания кислорода регистрируется магнитным сканером.

Однако, поскольку это происходит с некоторой задержкой, измерения с помощью ФМРТ не слишком точны по времени. Трудно сказать, какое событие предшествовало повышению потребления кислорода и для каких именно нейронов он был предназначен. Один из моих профессоров приводил такую аналогию: вы бежите вслед за струей автоматической поливалки газонов и смотрите, на какой цветок она попадает. Таким образом, с помощью ФМРТ можно определить, какая грядка полита, то есть какой участок мозга был активен. И это уже немало. Вдобавок ко всему в данном случае обследуется живой человек.

ЭЭГ измеряет колебания электрического напряжения на поверхности черепа (для этого на голову надевается шлем с датчиками). Этот метод очень точен с точки зрения фиксации времени, но он не позволяет определить конкретное место активности, потому что улавливаются все сигналы, достигающие поверхности. Для того чтобы измерить активность отдельных нервных клеток, электроды нужно вводить прямо в мозг. Из соображений безопасности такая инвазивная ЭЭГ применяется только при наличии веских медицинских причин, например для выявления центров эпилептических приступов. В подобных случаях ученые с согласия пациента могут получить и другие данные. Кстати, это совершенно безболезненно. В мозге нет рецепторов боли. Когда проводятся операции на мозге, пациент ничего не чувствует.

С помощью двух описанных методов нам удалось понять многое из того, что интересует неврологов. Хотите, к примеру, послушать, о чем они говорят у себя в лабораториях?

Для исследования мозга существуют и более грубые методы, чем ФМРТ и ЭЭГ. Кроме того, мы имеем возможность повторять эксперименты до тех пор, пока не выявим и не устраним все источники ошибок. Причем каждый раз мы задействуем в опытах значительно больше двух участников. Таким образом за последние двадцать лет мы смогли получить, сравнить, обсудить и отвергнуть массу результатов. Какие-то из них основываются на разовых исследованиях, и к ним надо относиться с осторожностью. А какие-то мы получаем так часто, что можем с определенной долей уверенности говорить об их истинности. В целом же те и другие приближают нас к пониманию общей картины. А некоторые даже производят революцию в социальной неврологии. К последним как раз и относится открытие зеркальных нейронов.

Уже первый взгляд на монитор томографа вызывает удивление. У участника эксперимента четко фиксируется активность моторной зоны коры головного мозга. Мы наблюдаем в мозге явления, характерные для определенных моделей движений, хотя человек неподвижно лежит на спине в камере томографа. Первый же опыт – и сенсация.

Этот феномен в наши дни стал притчей во языцех. Все только и говорят о зеркальных нейронах. Вокруг их открытия множатся легенды, и, как всегда, каждый рассказывает собственную версию. Но все они связаны с едой. Началась эта история в девяностые годы. Итальянский нейрофизиолог Джакомо Риззолатти (ну просто вылитый Марк Твен) решил изучить активность мозга обезьян в то время, когда они хватают какой-то предмет. В качестве инструмента была использована инвазивная ЭЭГ, то есть обезьяне вживили электроды, которые должны были регистрировать реакцию отдельных нервных клеток.

Что произошло дальше, не совсем понятно. То ли кто-то из лаборантов во время обеденного перерыва совершил набег на корзинку с фруктами, то ли аспирант стащил у обезьян арахис, но, как бы то ни было, обезьяна, уже подключенная к записывающей аппаратуре, могла наблюдать, как кто-то жует. Таким образом удалось получить запись того, что происходит в ее голове, когда еду берет не она сама, а кто-то другой. Результат был просто невероятным: возбуждение происходило практически в тех же самых клетках. Последующие эксперименты подтвердили наличие такого же феномена и в мозге человека, причем он затрагивал не только отдельные нейроны, но и целые группы.

Данный факт следует посмаковать как следует: в нашем мозге срабатывают практически одни и те же нейроны независимо от того, сами мы совершаем какие-то действия или наблюдаем, как это делают другие. Восприятие и совершение движения происходят с частичным использованием одних и тех же нейронных сетей. Так вот, оказывается, что происходит с нашими двумя участниками эксперимента, стоящими лицом к лицу: они отражают движения друг друга. Если один поднимает руку, то в голове другого активизируются нейроны, отвечающие за выполнение этого движения. Особенно это относится к премоторной зоне коры мозга и извилинам лобных долей. Мозг одного человека обрабатывает информацию о движении другого человека, используя те же нейронные пути, в которых закодировано движение его собственного тела. Нейроны, отвечающие за связь между восприятием и выполнением, получили название зеркальных. В определенном смысле они являются связующим звеном между нами и окружающим миром. Все, что мы наблюдаем у других людей, происходит и в нас самих.

Чужие движения мы можем видеть с самых разных сторон. Информация, получаемая визуальным центром коры мозга, зависит от того, с какой стороны мы их наблюдаем: спереди, сзади или сбоку. Однако зеркальные нейроны каждый раз говорят нам: «Он стянул мой арахис!» И мы становимся в боевую стойку.

Но если механизмы активизации нервных клеток так схожи, то как человек может понять, что это кто-то другой взял арахис, а не он сам? Да так же, как вы знаете, что сидите. Чтобы в этом убедиться, вам не надо себя осматривать. Вам свойственно самоощущение, которое подсказывает, действительно ли напряжены ваши мышцы, испытываете ли вы боль, в какой позе находитесь. Мозг полагается на сигналы, поступающие от мышц, кожи и органа равновесия. В определенном смысле эти сигналы – единственное, что отличает вас от другого человека. Без них вам трудно было бы определить, где заканчивается ваше собственное восприятие и начинается восприятие собеседника.

Таким образом, становится понятно, что гармония между вами и вашим визави имеет значительно более глубокие корни, чем можно подумать при наблюдении со стороны. При имитации движений синхронизируются не только позы и физиологические реакции, но и активность мозга. Но как именно это происходит?

«Я слышал это от соседнего нейрона, а тот от…» Как работают нейронные сети?

Чтобы понять, каким образом осуществляется процесс отражения движений тела собеседника, необходимо знать, как мозг обрабатывает информацию. Зная это, мы сможем определять ситуации, в которых восприятие может нас подвести, и принимать соответствующие меры. Итак, краткий экскурс в мир нейронов.

Все очень просто. Наши нервные клетки находятся в одном из двух положений: «включено» или «выключено». Нейрон либо возбужден, либо находится в состоянии покоя. Третьего не дано. Никакой другой информации мозг не получает. В состоянии покоя мембрана нервной клетки имеет относительно неизменный отрицательный заряд, который называется потенциалом покоя. Снаружи имеется множество положительно заряженных ионов натрия, которых тянет к клетке. Они с удовольствием проникли бы внутрь, но она их не пускает.

Срабатывание нейрона означает, что ионные каналы клеточной мембраны внезапно открываются, и все ионы натрия скопом рвутся внутрь нейрона. Так возникает положительный заряд, то есть электрический сигнал, который открывает дополнительные каналы в мембране. Потенциал действия достигает клеточного ядра и оттуда передается окружающим клеткам. Те тоже открывают мембранные каналы в местах контактов клеток (именуемых синапсами), и через них поступают химические сигналы в форме нейротрансмиттеров. Эти сигналы могут как возбуждать соседние клетки (возбуждающий постсинаптический потенциал), так и затормаживать их активность (тормозной потенциал). Оба вида информации суммируются до тех пор, пока не достигнут критического (порогового) значения, то есть потенциала действия. Процесс активизации начинается лишь в том случае, если он достаточно силен. Не бывает такого состояния, в котором нейрон «слегка возбужден».

Это значит, что лишь немногие нервные клетки непосредственно реагируют на сигналы, поступающие извне (например, клетки глаза). Подавляющее большинство сигналов возникает в результате взаимодействия нейронных сетей.

Чтобы лучше понять этот процесс, представьте себе школьный класс. Во дворе бегает белка, и первый заметивший ее ученик указывает на зверька другим. Несколько человек смотрят в окно, шепот усиливается, но, лишь когда он достигает критической величины, раздается окрик: «В чем дело там, сзади?» Это «срабатывает» учительница. До нее дошел сигнал от учеников. Все, что мы воспринимаем, думаем и чувствуем, основывается на передаче сигналов о себе самом и об окружающей реальности.

Правда, это не мешает нам каждый день манипулировать процессом передачи сигналов с помощью кофе, алкоголя, сигарет, парацетамола или кокаина. Употребление данных веществ приводит к тому, что каналы определенных клеток в нужный момент не открываются или, наоборот, постоянно находятся в открытом положении. В результате клетка либо вообще ни на что не реагирует, либо постоянно пребывает в возбужденном состоянии, независимо от того, какие сигналы поступают от соседних нейронов.

Таким образом, наша учительница либо вставляет беруши, либо доходит до нервного срыва и перегорает. В обоих случаях она прекращает реагировать на учеников. Подобные манипуляции способны на продолжительное время изменить уровень стресса, физического возбуждения и болевого порога. Манипуляциям с мозгом мы посвятим особый раздел в конце книги, но и без подобного воздействия наши нейроны не всегда реагируют одинаково. Различия в реакции зависят от индивидуальных особенностей человека и от ситуации.

Чтобы понять, как работают зеркальные нейроны в повседневной жизни, необходимо представлять себе, как формируются связи между нейронами. Это происходит в соответствии с законом Хебба. В 1949 году биолог Дональд Хебб одним из первых описал процессы обучения нервных клеток. Этот закон сложен, но его можно свести к следующему правилу: между одновременно возбуждающимися нейронами формируются устойчивые связи. Продолжая аналогию с классом, можно сказать, что если Леон и Мишель, сидящие на последней парте, всегда одинаково реагируют на схожие сигналы («Ты глянь, белка скачет!» или «Ха-ха-ха, озеро Титикака!»), то велика вероятность, что они и после школы вместе пойдут в «Макдональдс». Между ними сформировалась устойчивая связь.

На клеточном уровне это означает, что в месте контакта нейронов формируется больше каналов. И если теперь одна из клеток активизируется, то, вероятнее всего, то же самое сделает и вторая. То есть если в данный момент Леон творит что-то непотребное, то Мишеля наверняка следует искать где-то неподалеку. Учительница может сделать замечание и ему, а затем вызвать в школу родителей обоих мальчиков. Мозг использует данные о том, какие нейроны активизировались одновременно, для того, чтобы кодировать различную информацию, точно так же, как компьютер может вывести на экран целую картинку, пользуясь только последовательностью нолей и единиц.

При этом каждый зеркальный нейрон реагирует на определенные действия. Например, одни нейроны кодируют мелкие движения кисти руки, а другие – содержание движений (они срабатывают только тогда, когда другой человек что-то поднимает, режет, наносит удары или ест). То же самое можно сказать и о социальных сетях. В одной идет обмен видеофайлами, другая позволяет передавать только короткие сообщения длиной не более 140 символов, а третья – фотографии мест отдыха и каких-то блюд. В вашем «браузере» вся эта информация сводится воедино, что позволяет сделать неутешительный вывод: все живут лучше меня. Ведь информация, передаваемая по нейронной сети, вызывает, помимо всего прочего, соответствующие эмоции в определенном центре мозга.

Когда мозг получает сигналы одновременно от Мишеля, Леона и учительницы, в нем активизируются эмоции, которые чаще всего возникают при этом сочетании. В данном случае это грозящие неприятности. Какими они будут, зависит от того, с какой интенсивностью и продолжительностью активизируется учительница. Если же зрительный центр коры мозга одновременно получает изображения учительницы, школьного сторожа и практиканта, то в речевом центре активизируется подходящее к данной ситуации слово – «перекур».

Все, что вы видите и слышите, влечет за собой длинный шлейф соответствующих ассоциаций. Этим и объясняется тот факт, что зеркальные нейроны уверенно относят различные варианты движения к одной общей модели даже при несовпадении мелких деталей. До тех пор пока элементы движения представляются нам знакомыми, мы понимаем их смысл, даже если они в целом отсутствуют в нашем моторном словаре. Даже человек, у которого нет рук, представляет себе, что такое хватательные движения{11}. Необходимую информацию для этого вы получаете прежде всего из наблюдений за самим собой. Это значит, что ваш мозг ассоциирует движения с тем, что обычно приходит вам в голову в схожих ситуациях, – с жестами, впечатлениями и значениями. Чем чаще то или иное действие встречается в определенном контексте, тем быстрее формируются ассоциации с ним.

Таким образом, чтобы осмыслить действия других людей, мы используем отражение. Вид протянутой к вам открытой ладони вызывает соответствующую ассоциацию. Но будьте внимательны: эти сетевые связи так же подвижны и пластичны, как и все остальное в вашем мозге. Они меняются по мере приобретения опыта. То, что вы видите (или вам кажется, что видите), всегда увязывается с тем, что вам уже известно.

А теперь мы подошли к следующему вопросу: что может пойти не так в процессе отражения?

Я вам уже говорила, что нельзя доверять своему мозгу? Зеркальные нейроны тоже могут ошибаться

Сразу после рождения вы можете имитировать лишь несколько действий; подавляющее большинство связей вам еще предстоит сформировать. Поэтому восприятие вами собеседника всегда очень индивидуально!

Зеркальные нейроны артистов балета намного сильнее реагируют на других танцовщиков, чем зеркальные нейроны обычных людей, любимое танцевальное движение которых— это усердное кивание головой. Но все меняется, как только они сами пытаются научиться танцевать{12}. То же самое касается игры на фортепиано. Когда человек, ни разу в жизни не садившийся за пианино, слышит произведение Бетховена, его зеркальные нейроны практически не реагируют. Они не могут связать музыку с движениями тела (в лучшем случае с ерзаньем на неудобном стуле в концертном зале). Но после пары уроков игры на пианино все уже выглядит иначе{13}.

Некоторые действия мы вообще способны интерпретировать только в том случае, если когда-то совершали их сами. Если вы понятия не имеете о том, что означает кулак, прижатый к раскрытой ладони, то ваш мозг не сможет определить, приветствует вас тренер по кун-фу или угрожает вам. Когда мы оказываемся в новой культурной среде или необычном контексте, нам приходится заучивать новые движения и формировать новые ассоциации. И чем раньше мы с ними познакомимся, тем быстрее они начнут иметь для нас значение. В то же время чем лучше вы знакомы с движением, тем выше вероятность его неправильного истолкования. Так называемые конгруэнтные зеркальные нейроны срабатывают при любых действиях, которые совершаются с одним намерением. И зачастую это происходит еще до того, как действие выполнено до конца. Допустим, человек, к которому вы пришли в гости, хочет налить вам вина, но спотыкается и выплескивает все на скатерть. Тем не менее ваши зеркальные нейроны отмечают: «Очень хорошо, вино успешно налито»{14}.

Причина, вероятно, в наблюдениях за самим собой{15}. Когда собственный мозг наблюдает за вами во время еды, моторные нейроны подают сигнал «взять», когда рука еще только тянется к блюду. В результате формируется связь между командой «взять» и видом протянутой руки, а не берущей. И порой мозгу нелегко исправлять такие связи{16}.

В результате в нем возникает определенная тенденция опережения событий. Как только кто-то протягивает руку, мозг уже кричит: «Я знаю, он хочет взять!» Может возникнуть недоразумение, если человек хотел всего лишь потянуться, а вы поспешно убираете от него свой десерт. Или он просто опускает руку, а вы считаете, что он тянется к оружию. Этот эффект приобретает особую важность, если представить себе, что свидетель дает показания в суде. Упомянутый жест покажется еще более угрожающим, если у вас самого на поясе висит оружие. Для большинства людей опускание руки к поясу не связано с угрозой (многие в этой ситуации всего лишь подумают: «Застегнуты ли у меня брюки?»). Но если вы помешаны на оружии, то мир воспринимается совсем иначе. И эту связь в своем мозге вы создали сами. Данное обстоятельство позволяет объяснить некоторые ситуации, возникающие в Техасе, но этот вопрос, к сожалению, до сих пор никто обстоятельно не исследовал.

Зеркальные нейроны действительно тесно связаны с опытом, поэтому их можно перепрограммировать. Если мы постоянно увязываем с чем-то какое-то действие, через определенное время нейроны начинают активизироваться соответствующим образом{17}. Если мы часто связываем между собой звук и действие, то соответствующие нейроны активизируются одновременно. Существуют, например, зеркальные нейроны, реагирующие на треск разламываемой скорлупы арахиса{18}. Каждый раз, слыша характерный звук в телевизионной рекламе, многие увязывают его с откупориваемой бутылкой пива. Но если вы не употребляете алкоголь, то подумаете не о пиве, а о газированной воде. Опять-таки все зависит от вашего личного опыта. Именно это обстоятельство и служит источником ошибок, когда вы строите анализ ситуации на отражении. Вы слишком поспешно оцениваете ход событий, основываясь на собственном опыте.

А то, что вы воспринимаете, влияет на вашу готовность к действиям. Если бы была возможность исследовать мышцы участников нашего эксперимента в момент, когда они наблюдают за движениями друг друга, мы констатировали бы повышение электрических потенциалов их мышечных волокон. Это значит, что их мышцы находятся в состоянии повышенной готовности и отреагируют на малейшие сигналы мозга, чтобы повторить движения собеседника. И стоит вам только заметить, что он протягивает руку, как вы опережаете его и сами берете арахис. Если кто-то хочет вас ударить, вы тоже спешите его опередить. А если кто-то в тренажерном зале работает с тяжелой штангой, у вас тоже растут мышцы. Хотя последнее, пожалуй, преувеличение.

Мышцы испытывают слишком малое сопротивление. Но благодаря так называемому эффекту Карпентера, или идеомоторному эффекту, мы можем освоить какой-то навык, просто наблюдая за действиями других.

Подведем итог. Два незнакомых человека, встречаясь, начинают имитировать движения друг друга. Данный процесс происходит более или менее осознанно. За счет этого собеседники координируют свои действия, усиливают симпатию друг к другу и начинают лучше понимать то, что делает собеседник. Однако прежде, чем мы успеем понять, что происходит, могут возникнуть различные недоразумения. Все ли это, что нам надо знать для узнавания собеседника (социального познания, как его именуют профессионалы)? Да нет, не совсем.

Что могут и чего не могут зеркальные нейроны?

Когда были открыты зеркальные нейроны, казалось, что они помогут решить массу вопросов. Эта тема стала самой обсуждаемой в неврологии. За последние двадцать лет по ней опубликовано больше тысячи статей. Одни исследователи видят в зеркальных нейронах основу социальной жизни и культуры. Другие заявляют, что благодаря им человек обучается речи и осваивает умение сопереживать. Невролог В. С. Рамачандран использует зеркальные нейроны для лечения фантомных болей. Такая возможность существует, если ассоциации относятся ко времени, предшествовавшему ампутации конечности, в которой пациент испытывал сильные боли. С помощью системы зеркал здоровая половина тела удваивается, и мозгу кажется, что тело, к примеру, совершает одновременные движения двумя руками, хотя на самом деле движется только одна. Благодаря уже упомянутой связи между восприятием и действием воспринимаемое движение достигает моторной зоны коры мозга. Мозг вновь активизирует нейроны, которые раньше приводили в движение отсутствующую руку Таким образом можно действительно облегчить фантомные боли.

Но, какими бы многообещающими ни были эти результаты, зеркальные нейроны не в состоянии взять на себя ответственность за всю нашу социальную жизнь. Они являются всего лишь средством восприятия и осмысления действий других людей, тем самым способствуя социальному познанию. Однако до сих пор за рамками дискуссии остается вопрос «Нельзя ли достичь тех же результатов без зеркальных нейронов и какова доля их участия в этом процессе».

Существует множество вопросов, которые никак нельзя объяснить с помощью зеркальных нейронов. Почему кто-то вдруг швыряет бутылку с коктейлем Молотова? И как можно убедить его этого не делать? Почему люди размещают фотографии своей еды в «Инстаграме»?

До сих пор мы пытались в первую очередь понять, как двое участников нашего эксперимента воспринимают действия друг друга с помощью зеркальных нейронов и собственных ассоциаций. Но у нас есть возможность узнать о своем визави значительно больше. Для этого надо немного усложнить ситуацию. В следующих главах речь пойдет о том, что происходит, когда в игру вступают чувства. Один из двух участников эксперимента вдруг демонстрирует глубокую печаль. Как это воспринимается другим? Как реагирует его мозг? И что здесь может пойти не так?

Первый сигнал, который достигает мозга в этой ситуации, мало чем отличается от того, который возникает при движении руки. Эффект отражения позволяет сделать какие-то выводы о чувствах другого человека. Особое значение при этом отводится выражению его лица. Его вы тоже пытаетесь имитировать. Пусть это не всегда заметно, но такие попытки фиксируются приборами. Когда ваш визави улыбается, мышцы вокруг вашего рта тоже напрягаются. Если у него серьезный или свирепый вид, то у вас на лбу тоже образуются складки. Это происходит неосознанно. Даже если просветление на лице собеседника длилось какие-то миллисекунды, не фиксируемые вниманием{19}, вы все равно непроизвольно улыбаетесь в ответ. Мозг замечает это выражение лица и дает вам соответствующий сигнал.

Эмоцию, соответствующую выражению лица, мозг узнает с помощью ассоциативных сетей, схожих с теми, что используются для распознавания движений. Он имитирует это выражение и задает вопрос: «Какие эмоции вы с ним связываете?» Что я чувствую, когда сам так выгляжу? Моторная кора, центр эмоций и некоторые другие участки мозга совместно занимаются решением этого вопроса и формируют соответствующий сигнал.

Недоразумения, возникающие на этом пути, бывают двух видов. Во-первых, это некачественное отражение. Такое случается, когда моторная кора мозга занята чем-то другим{20}. Если вы грызете карандаш, вам труднее правильно истолковать улыбку и требуется больше времени, чтобы заметить, что человек, который только что был настроен доброжелательно, вдруг демонстрирует явное недовольство вами. Вполне возможно, это как раз из-за того, что вы грызете его карандаш. Немедленно выньте его изо рта. Кстати, препарат «Ботокс» тоже затрудняет отражение мимики собеседника и снижает способность правильного восприятия эмоций окружающих{21}.

Во-вторых, мы с разной степенью интенсивности имитируем действия других людей и разделяем их чувства даже несмотря на то, что это происходит неосознанно. В данном отношении мозг отличается от будильника, который продолжает звонить каждые восемь минут, пока вы его не отключите, и не понимает, что нам хочется еще поспать. Автоматизм процессов, происходящих в организме, означает всего лишь то, что вам не приходится о них задумываться и принимать какие-то решения. Взять, к примеру, дыхание. Мы не думаем о нем с момента рождения, однако время от времени мы можем произвольно задерживать его, например под водой или в придорожном общественном туалете. То же самое происходит с имитацией и другими формами сопереживания. Эти действия носят автоматический характер, но мы способны на них повлиять. Чем крепче отношения с человеком или чем сильнее желание их установить, тем ярче будет проявляться подражание.

Если нам сразу не удалось добиться расположения нового знакомого, но очень этого хочется, мы проявляем больше усердия в подражании его действиям{22}. Кроме того, члены семьи имитируют действия друг друга чаще, чем другие люди. Это одна из причин, по которой супруги порой так похожи друг на друга{23}. Мы также сильнее подражаем людям, чье мнение разделяем{24}. Если кто-то отказывается от общения с вами, вы с особым усилием имитируете действия следующего человека, с которым заводите знакомство{25}. Таким образом, из негативного опыта извлекается урок, чтобы в другой ситуации произвести более благоприятное впечатление и добиться желаемого. И это прекрасно. В то же время в общении с людьми, которые вам не нравятся, вы отказываетесь от имитации. Точно так же вы ведете себя, ставя перед собой цель стать более самостоятельным и независимым{26}.

И вновь мы приходим к выводу, что в зависимости от контекста и предыдущего опыта по-разному воспринимаем поведение человека. Если мы хотим лучше кого-то понять, надо создать ситуацию, в которой происходит отражение, или особенно постараться имитировать его мимику{27} – но не переборщить, чтобы вас не сочли чудаком. Когда мы хотим кому-то понравиться, действует тот же принцип. Это значит, что надо как можно быстрее выходить из виртуального пространства в мир реального общения. И вынуть карандаш изо рта.

Будьте осторожны с пассивным стрессом, как, впрочем, и со всеми остальными эмоциями других людей. Плохое настроение заразно. Это значит, что если один из собеседников грустит, то и другой, скорее всего, во время беседы будет чувствовать себя угнетенным{28}. Если бы мы попросили их по очереди прочитать вслух какой-нибудь отрывок текста, то второй уже через короткое время перенял бы тоскливый тон голоса первого{29}.

Как мы видим, отражение нужно не только для того, чтобы кому-то понравиться или лучше понять другого человека. С его помощью люди могут передавать свое настроение, и оно сохраняется у собеседника даже после расставания. Те парни с рюкзаками давно ушли, а над столиком Луизы по-прежнему висит хмурая туча.

На томографе мы можем увидеть самые разные формы «сочувствия», бродящие в голове испытуемого (в самом прямом смысле слова). У него активизируется соматосенсорная кора мозга, когда он наблюдает, как кто-то прикасается к другому человеку. Он тоже «чувствует» это прикосновение. Если участник эксперимента видит, что кто-то испытывает отвращение, то у него возникает реакция в островковой доле мозга и той части коры, которая отвечает за вкусовое восприятие, и его тоже начинает мутить{30}.

Чувства окружающих возбуждают в вашем мозге те же самые области, как если бы вы сами переживали аналогичные эмоции.

Вновь возникают вопросы: в чем истоки такого поведения? Какую роль в нем играют обучение и сознание?

Новорожденные тоже поддаются заражению эмоциями. Когда рядом кричат другие младенцы, ребенок, как правило, тоже громко кричит. Заметно громче, чем при реакции на обычный шум.

Вы можете попробовать продемонстрировать младенцу запись крика другого ребенка{31} и сравнить с любым другим шумом сопоставимой громкости. И если у вас после этого еще не иссякнет исследовательский задор, поставьте ему запись с его собственным криком. Дети кричат громче всего, когда слышат звук плача других детей{32}. Как они отличают собственный плач от чужого, мы точно не знаем, но у нас есть довольно ясное представление о том, для чего им это нужно.

Такая заразительность помогает индивидууму в эволюционном развитии. Давайте представим себе следующий сценарий из мира животных: звери собрались у водопоя, но вдруг зебра, громко заржав, убегает со всех ног. Пара буйволов с безразличным видом смотрит ей вслед и продолжает пастись. Макаки не могут прийти к единому мнению относительно того, можно ли вообще верить зебрам, а несколько антилоп учреждают комитет для анализа степени риска в сложившейся ситуации. Только дикие гуси спешно уносят ноги.

Как вы считаете, кто из них завтра сможет передать свои гены следующему поколению? Для выживания предпочтительнее заразиться от других чувством тревоги и убежать, невзирая на принадлежность к разным видам. Например, у сурикатов существует так называемая система раннего оповещения. Одно животное выполняет сторожевые функции. Когда оно подает сигнал, все в панике разбегаются по укрытиям. Это намного эффективнее, чем всем постоянно озираться по сторонам в ожидании угрозы. Поэтому они реагируют на сигналы тревоги, причем не только своих сородичей, но и других видов животных и птиц. Точно так же поступают птицы, обезьяны, белки и многие другие. Если вы, находясь в толпе, вдруг слышите крик нескольких людей, вас тоже охватывает тревога и вы бежите. Причем бежите не в сторону крика, чтобы самому убедиться в опасности («Да, действительно, полыхает вовсю»), а в противоположную, не разбирая дороги.

В этом и кроется ответ на порядком уже надоевший вопрос «Если другие будут прыгать с моста, ты тоже прыгнешь?». Вполне возможно. Вероятно, эти люди знают что-то такое, чего не знаю я. Поэтому лучше к ним присоединиться.

Это продолжается на протяжении всей жизни, и такая тактика вполне себя оправдывает. То же самое делает и младенец. Он заражается всеобщей паникой, а поскольку сам убежать не может, то кричит изо всех сил, пока вы не придете и не заберете его. И этот прием срабатывает, потому что вы тоже заражаетесь его чувствами. Еще один полезный эффект эмоциональной заразительности заключается в том, что оно является сильным мотивирующим фактором в заботе о детях. Если бы вы реагировали только на шум как таковой, то достаточно было бы просто прикрыть коляску одеялом потолще. Но природа позаботилась о том, чтобы вы испытывали угрызения совести, слыша даже самый тихий детский плач, и делали все возможное, чтобы ребенок успокоился.

Таким образом, способность к отражению чувств является врожденной и прочно закрепилась в процессе эволюции. Но как она действует? И всегда ли ее действие одинаково?

Восприятие чувств. Пути заражения

Эмоциональное заражение – это своего рода логическое следствие подражания{33}. Ведь имитация действий окружающих позволяет нам не только лучше понять их и произвести впечатление. Она оказывает большое влияние и на вашу собственную эмоциональную сферу. Если вы копируете радостное лицо, это вызывает соответствующие ассоциации в мозге, в данном случае прежде всего чувства. Поэтому такая имитация не остается на поверхностном уровне, а проникает глубоко в мозг – туда, где обитают эмоции.

На самом деле выражение нашего лица очень сильно влияет на то, как мы себя чувствуем, а не только наоборот. Один из экспериментов вы легко можете провести сами. Ученые просили участников эксперимента удерживать во рту карандаш: в одном случае между зубами (улыбка), а в другом – между губами (недовольное выражение лица). После этого и тем и другим был продемонстрирован кинофильм. «Зубной» группе он показался намного более веселым{34}.

Такие взаимосвязи могут привести к определенным проблемам, если демонстрируемые эмоции не соответствуют тому, что вы чувствуете на самом деле. Если у вас очень неприятный разговор с клиентом, но вы должны улыбаться, потому что клиент всегда прав, то это внутреннее противоречие заставляет ваш пульс биться чаще, а в качестве компенсации буквально лишает вас дара речи{35}. Особенно это касается людей, которые являются конфликтными по своей природе и вынуждены в данном случае вести сильную борьбу с самим собой. Кстати, клиент тоже чувствует себя в этой ситуации не лучшим образом.

В целом можно сказать, что люди, которым должностная инструкция предписывает демонстрировать в течение дня определенные эмоции, находятся в самом верху списка кандидатов на нервный срыв, независимо от того, где они работают: в детском саду, отеле, банке или колл-центре{36}.

Связь моторной коры, эмоций и лицевых мышц позволяет нам воспринимать даже то, что мы не в состоянии видеть непосредственно. Если вы издали видите человека, поза которого характерна для того, кто испытывает испуг, то сами становитесь в боевую стойку и настораживаетесь. Вы не видите выражения лица человека, поэтому не можете его имитировать, но «отпечаток» его позы на моторной коре достигает центра эмоций и подсказывает вам, каким оно должно быть. Именно поэтому вы не выбегаете с радостным лицом приветствовать траурную процессию. Кроме того, это позволяет распознать выражение лица человека даже под большими темными очками (за исключением тех, кто даже в помещении носит солнцезащитные очки, – их никто не в состоянии понять).

Эмпатия оказывает на моторную кору мозга и зеркальные нейроны более сильное влияние, чем другие формы социального познания, например так называемое принятие перспективы[1]. Основное значение имеют связи, направленные снизу вверх, в которых информация, поступающая от рецепторов органов чувств, направляется в более сложные системы. Однако это не единственный путь формирования эмпатии. Существуют и связи, направленные сверху вниз, то есть сигналы от сложных структур мозга, объясняющие нам, что мы должны чувствовать в данный момент. («Да, в этом фильме мы видим только дом, но он принадлежит Карлу, который потерял свою жену Элли… Ах, все это, в принципе, неважно, ты просто поплачь».) Есть немало ситуаций, в которых именно эти высшие структуры вызывают сочувствие. Например, когда вы читаете статью о беженцах, пересекающих Средиземное море в лодках, у вас на глазах появляются слезы. В данном случае зеркальные нейроны, разумеется, ни при чем. Вы ставите себя на место этих бедняг, потому что активизируются сложные сетевые связи, управляющие эмоциональным заражением.

Как высшие, так и низшие уровни эмпатии неразрывно связаны друг с другом и в любых ситуациях действуют вместе. Поэтому сочувствующие филантропы далеко не всегда являются продуктом менее сложных уровней. Вряд ли кто-то скажет: «Я хотел сделать пожертвование, но мой разум оказался социальным дарвинистом».

Таким образом, мы выяснили, что наш мозг достаточно открыт для чувств окружающих. И это не всегда хорошо. Например, когда у нас самих прекрасное настроение, а собеседник пребывает в глубочайшем унынии. Это особенно заметно, когда ваш визави наряду с печалью переживает еще более неприятное состояние – боль. В данном случае вызов для вас становится еще сильнее.