«Я поднимался на самые высокие горы, Я бежал через поля, Я бежал, я полз, Взбирался на ти городские стены, Только чтобы быть с тобой, Но я до сих пор не нашел То, что ищу».
С тех пор как я себя помню, я была искателем.
Поначалу я этого не сознавала. Просто считала себя любопытной. В детстве я не могла вынести то, что не знаю ответов на самые основные вопросы: откуда мы появились? Зачем мы здесь? Как дерево выросло из семени и как из дерева образовалось семя? Как что-то получилось из ничего? Позже вопросы стали глубже. Что происходит после смерти? Есть ли Бог или творец? Какова природа моего существования? Я страстно желала разгадать все тайны жизни.
Хотя религия и наука предлагали объяснения большинству глобальных вопросов, их ответы меня не удовлетворяли. Я никогда не могла заглушить этот вопрошающий голос, это желание узнать больше.
Я выросла в Лексингтоне, в штате Массачусетс, в красивом историческом городе с великолепной колониальной архитектурой; дома там стоят вдалеке от дорог, на широких, сочных зеленых лужайках. Это богатый город; там дети состоятельных родителей наслаждаются прогрессивной, титулованной школьной системой. Мой отец был успешным предпринимателем и бизнесменом, а мать – домохозяйкой. В нашем штате лексингтонские школы считались одними из лучших – именно по этой причине отец перевез в этот город нашу семью. Тогда все, кто не хотел отправлять своих детей в частные школы-интернаты, селились в Лексингтоне. Там живут многие профессора Гарварда, ученые, инженеры и врачи. Это живописный исторический город Новой Англии, красивый и безопасный.
Я впервые столкнулась со смертью, когда училась в первом классе (еще до переезда в Лексингтон, когда мы жили в Малдене, в штате Массачусетс).
Это случилось весной, в один прекрасный, теплый, солнечный день. Восхитительное настроение от возрождения природы после долгой зимы нарушил директор школы. Он вошел в классную комнату и печально объявил, что одна из девочек в нашем классе умерла и больше не вернется. Я даже не знала, что это такое – умереть. Помню, я подумала: «Что это значит “умерла”? Куда она ушла? Как ее так просто вынесло отсюда? Как она могла исчезнуть навсегда?» Все эти вопросы меня замучили. Никто, включая моих родителей (которые должны были знать все), не мог дать удовлетворительный ответ.
Каким-то образом – и я понятия не имею каким, потому что это было довольно далеко от нашего дома и от тех мест, где мне разрешали гулять (я должна была находиться на таком расстоянии, на котором был бы слышен громкий свисток моей матери), – я нашла дорогу к дому умершей девочки. Это был традиционный двухэтажный угловой дом в стиле Новой Англии, обшитый белой доской, но с черными ставнями. У стены я заметила прислоненный синий велосипед для девочек, с корзинкой впереди руля, и подумала, не ей ли он принадлежал. Ее родители были дома, что меня удивило, потому что мой отец никогда не бывал дома в дневное время. Они тоже удивились при виде меня, но пригласили войти. Мы поговорили несколько минут, и они показали мне спальню дочери. Странное чувство – видеть комнату умершего человека. Белые стены, розовое покрывало на постели, в тон ему – бело-розовые хлопковые шторы. Я огляделась; на всех полках аккуратно расставлены ее игрушки, куклы, игры и плюшевые звери. На подушке тоже лежали несколько плюшевых мишек и кукла. Дверца шкафа была открыта, как будто хозяйка только что достала оттуда школьное платье.
Пока мы там стояли, я задала ее родителям все вопросы, которые приходили в голову. Конечно, какие-то ответы я получила – что с ней случилось и куда она ушла. В конце концов, это были ее мама и папа. Я даже не помню, что именно я спрашивала и что они отвечали. Помню, они были добры ко мне и, похоже, даже рады моему приходу. Но атмосфера в доме была такая, будто что-то огромное покинуло его. Казалось, в нем образовалась большая черная дыра. Когда пришла пора уходить, я почувствовала, что ее родителям совсем не хочется меня отпускать. Они без конца придумывали причины, по которым мне лучше остаться, предлагали что-нибудь поесть, попить или посмотреть телевизор. Мне очень не хотелось их расстраивать, но уже начинало темнеть, и мне бы крепко досталось, не вернись я домой как можно скорее. Я не нашла в том доме никаких ответов, только огромную пустоту, утрату и скорбь.
В следующий раз я столкнулась со смертью в десятилетнем возрасте. Тогда умер мой дедушка. Они с бабушкой жили рядом с нами. Поскольку моей тогдашней миссией в жизни было исключительно играть и развлекаться, я всегда проскальзывала мимо их дома, тщательно стараясь не попасться никому на глаза. Дело в том, что у дедушки был наготове бесконечный список поручений, которые мне нужно было выполнить. А потом он умер. Я чувствовала себя ужасно, размышляя о том, сколько раз я могла бы повидаться с ним и не сделала этого.
Даже в десять лет я думала, что не хочу прожить жизнь так, чтобы сожалеть о том, что я сделала или не сделала. Непостоянная, вечно меняющаяся природа реальности начала проявляться.
Эти события подпитывали и усиливали мое любопытство. Я часто размышляла о смерти. Я не заболела, не впала в депрессию, но моя жажда знаний граничила с раздражением.
Пока я росла, я читала запоем. Книги о философии, о духовности и религии – все, что хоть как-либо объясняло смерть и ее последствия. Поиск ответов на жизненные вопросы также переплетался с желанием узнать, как стать не обычным человеком, а чем-то большим. Наверняка жизнь – это что-то намного более значительное, чем только «родиться, вырасти, работать, есть, спать, зарабатывать деньги и умереть». Из книг я узнавала о людях, которые достигли большего, чем все остальные. Я читала об Иисусе, Будде и Конфуции, но не останавливалась на этом. Я также читала об оккультизме, парапсихологии и колдовстве. Меня интересовали все объяснения за пределами науки. Я очень хотела понять, что могут сказать разные мастера из разных традиций и как они сами об этом узнали. И как они стали мастерами? Отличались ли они от меня?
Все люди, с которыми я сталкивалась в молодости, либо через книги, либо лично, просто передавали то, чему их учили, что они слышали или читали, но они не переживали все это на собственном опыте. После долгих лет поисков я начала опасаться, что так и умру, не узнав истины. Это было весьма неприятно, ведь мне говорили, что у меня хороший ум. В школе меня включили в программу для одаренных детей. Вроде бы это означало, что я умна, но я по-прежнему не могла найти ответы на свои вопросы.
Была слабая надежда, что я найду их, когда умру. Может быть, чтобы обо всем узнать, нужно умереть. «Но подождите, – думала я. – А что, если это знание не придет даже после смерти? Это еще хуже!» Я все время задавалась вопросом, почему нельзя найти эту истину еще при жизни. Очевидно, ее знали Иисус и Будда – но они жили очень давно. Казалось, что все, кто ее познал, умерли и уже ничего не могли рассказать.
Затем, когда мне было пятнадцать лет и я лежала дома с гриппом, у нас на переднем крыльце странным образом появилась книга с коротенькой запиской: «Для Шерил». Я никогда не искала такую книгу в книжном магазине. Я даже не знала, что она существует. И тут внезапно она волшебным образом появляется у меня на пороге. Я так и не выяснила, кто ее там оставил, но очень рада, что это вообще произошло.
Книга отличалась от всего, что я когда-либо читала. Речь шла о йогах с Востока, о пути йоги и о том, куда человек с ее помощью может прийти, чтобы полностью реализовать свой потенциал. Это было для меня новостью. Я уже знала о хатха-йоге и видела в ней лишь серию упражнений на растяжку, с помощью которых можно сохранять гибкость тела. Но в этой книге рассказывалось об одном мистике из Индии и о том, как йога превратила его и еще несколько человек в высокоразвитых, самореализованных людей. Раньше я ни о ком таком не слышала – за исключением древних мастеров, таких как Будда и Иисус, которые давно умерли.
Книга называлась «Автобиография йога», ее написал индийский мистик Парамаханса Йогананда. Благодаря Йогананде я нашла имя той свободы, которую искала: «самореализация». Ее также называют просветлением и объясняют как знание истинного «я» вне всякой иллюзии. Там объяснялось, что мы все коллективно страдаем от искаженного взгляда на реальность: думаем, что мы отделены от всех и всего – в то время как в действительности представляем собой единую энергию. Эйнштейн тоже говорил кое-что, связанное с этой концепцией. Например: «Человек – это часть целого, которое мы называем Вселенной; часть, ограниченная во времени и пространстве. Он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отделенное от всего остального мира, и это – своего рода оптический обман. Иллюзия, которая стала темницей для нас, ограничила нас миром собственных желаний и привязанностью к узкому кругу близких нам людей. Наша задача – освободиться из этой тюрьмы…» Есть и другое его изречение: «Реальность – всего лишь иллюзия, хотя и очень упрямая».
По словам Йогананды, мы можем выйти из этой иллюзии, познать, понять и переживать мир совершенно по-другому. Это знание приходит только через опыт, а не путем интеллектуального понимания, и ощущается каждой клеточкой тела. Йогананда описывает самореализацию как растворение чувства отдельного «себя», личности или эго, в блаженном, экстатическом, безграничном единстве, свободном от смерти. Я мгновенно поняла, что искала именно это!
Эта книга не только помогла мне назвать словами объект моих поисков, но и дала надежду на то, что самореализации может достичь даже обычный человек, такой как я. Она внушила мне веру в то, что я могу по-настоящему, на своем опыте узнать жизнь вне тюрьмы моей маленькой отдельной личности. Йога – это путь от ограниченности к безграничности. Я могу найти то, к чему так сильно стремлюсь! Это меня очень воодушевило.
Был (конечно) один главный недостаток. Йога лучше всего работает под руководством гуру. Йогананда ярко описывает гуру как духовного учителя, который является совершенно свободным существом, уже не связанным иллюзией отдельного «я», обладает доступом к другим измерениям и более глубоким пониманием жизни. Говорят, что гуру – это тот, кто рассеивает тьму и избавляет от препятствий; он способен помочь другим освободиться от иллюзии отдельной личности. Я сразу подумала, что все было бы намного легче, будь у меня такой духовный учитель. Было интересно, найду ли я когда-нибудь гуру.
Йогананда ясно дает понять, что самое главное событие в его жизни произошло тогда, когда ему посчастливилось встретить своего гуру. Читая дальше, я забеспокоилась. Казалось, что я не способна установить такую связь ученика с наставником. Гуру Йогананды выглядел как очень требовательный человек. Самореализация и внутреннее блаженство достигались только путем дисциплины. Мне было интересно почему. Что общего у дисциплины и свободы?
Теперь у меня появились большие неприятности. Это совсем не соответствовало моим идеям.
Я хотела свободы и блаженства, но в свои пятнадцать лет была дикой, авантюрной и недисциплинированной; я не готова была работать и не хотела, чтобы кто-то мне указывал. Кроме того, такие отношения, похоже, требовали преданности, и это заставило меня по-настоящему содрогнуться. Я не умела и не желала поклоняться другому человеку.
Это было в 1960-е годы, и упомянула ли я, чего искала?
Мои стремления к мудрости и свершению касались каждой области моей жизни. Мои подростковые годы прошли в стремительном, ревущем потоке экспериментов и исследований. Лексингтон находится в 20 минутах езды от Гарвардского университета, где в то время преподавали профессора Тимоти Лири и Ричард Альперт (впоследствии принявший имя Рам Дасс). Они инициировали эксперименты с ЛСД. Вскоре после этого кислота попала в мою закрытую школу. Многие из нас начали пробовать это вещество. У одного из моих самых близких друзей по имени Барри была сестра, которая училась в Гарварде, и она принесла ему ЛСД. После первого опыта Барри очень полюбил этот наркотик.
Хотя в ночных новостях появлялись ужасные истории о том, какие безумные вещи делают люди под влиянием ЛСД, Барри пообещал мне, что меня это приведет к новым уровням понимания. Итак, я присоединилась к его экспериментам с галлюциногеном.
Недалеко от моего дома было большое поле, где дети из моей школы часто устраивали вечеринки. Наши автомобильные стереосистемы взрывались композициями Джимми Хендрикса, Дженис Джоплин и Джима Моррисона. Это было идеальное место для «кислотного путешествия». Как только ЛСД начинал действовать, я замечала, что все – трава, небо, деревья – оживает и излучает мощную космическую энергию. Все одновременно жило, любило, смеялось, летало, кричало и умирало. То, что я считала собой, расширилось, взорвалось и теперь включало в себя всю Вселенную. Это было невероятно. Блаженство без дисциплины. Отлично! Я была убеждена, что испытываю какое-то из состояний, описанных Йоганандой, но безо всякой работы. Какая удача! Краткий путь!
А потом случился крах.
Я всегда чувствовала, что есть часть меня, которая наблюдает за тем, как я живу. Под влиянием ЛСД я ощущала эту часть себя как «реальное внутреннее я». Но едва воздействие прекращалось, вместе с ним прекращалось и это чувство. Мы с друзьями расширялись, превращаясь в это бесконечное сознание, но затем вынуждены были возвращаться в эту свинцовую реальность. Я не могла сохранить ничего – ни мудрости, ни тем более любви. Единственное, что оставалось, – это досада от упущенных возможностей, когда ты знаешь, что жизнь могла бы предложить тебе намного больше, чем ты переживаешь сейчас. Почему же эти проблески единства, безусловной любви и блаженства были столь непродолжительными? Жажда и тоска только углубились.
В то время многие люди пытались понять смысл жизни, и все казалось очень настоящим и насыщенным. В какой-то момент мы были неукротимы. Мы собирались изменить мир! То были пьянящие, беспокойные и безрассудные времена, полные юношеского стремления создать что-то другое, что-то лучшее. Мир, любовь, великая музыка, танцы и протесты на улицах – такое дико радостное время; казалось, столько людей пробуждаются ото сна и начинают жить полной жизнью, все время двигаясь вперед.
Но вокруг нас люди умирали.
Когда мы вставляли ромашки в дула солдатских винтовок в знак борьбы за мир, телевидение показывало, как другие солдаты возвращаются домой в ящиках. Мы в прямом эфире видели жертв вьетнамской войны по обе стороны фронта. Мы наблюдали, как создается история. И мы были потрясены. Дома наши друзья умирали от передозировки наркотиков, иногда случайной, а иногда и преднамеренной. Молодые и здоровые люди гибли в дорожных авариях, потому что мчались слишком быстро, и в буквальном, и в переносном смысле; рисковали собой, думая, что никогда не умрут. Ужасные потери.
Барри был очень умным парнем, он всегда что-нибудь изучал. Его отец преподавал в Гарварде. Из всех, кого я знала, Барри был единственным человеком, который мог просто взять в руки энциклопедию и почитать ее ради удовольствия. Казалось, его интересует все на свете. Но в нем была и доля безрассудства, и часто я задавалась вопросом, что с ним станет.
Однажды он и еще один друг по имени Майк – обладатели самого высокого IQ в нашей школе – поспорили о том, кто из них умнее. Их коэффициент интеллекта мог различаться не более чем на пару баллов, но в той группе умников все считали, что это много и серьезно. Они оба повернулись ко мне и спросили, кто умнее. Я много лет знала Майка, но Барри, будучи моим парнем, самодовольно подумал, что я приму его сторону.
Я поразила его, сказав: «Майк определенно умнее тебя, Барри».
Не веря своим ушам, Барри воскликнул: «Что? Как ты вообще могла такое сказать? Ты же меня видишь каждый день. Тебе известно, насколько я умен. Кому, как не тебе, это знать!»
«Да, – ответила я, – именно поэтому я уверена, что Майк умнее. Он сделает что-то из своей жизни, а то, что я знаю о тебе, подсказывает, что ты, скорее всего, разобьешься и сгоришь».
Позже мы с Барри разошлись, но остались друзьями и часто общались по телефону. Он также писал мне, когда я училась в университете. Но я держалась от него подальше. Больше не хотела иметь ничего общего с наркотиками. Знала, что если не изменю свою жизнь, то она разрушится.
Не знаю, как сложилась судьба Майка, но Барри умер от передозировки в двадцать пять лет. За несколько лет до этого покончила с собой его сестра. Когда пришло известие о ее гибели, мне стало плохо. Мне было очень жаль ее, и я сильно забеспокоилась о том, как это повлияет на Барри. Когда он умер, я просто очень сожалела, что ни я, ни кто-либо другой не смогли ничего сделать. Я так надеялась, что он заставит себя свернуть с пути, по которому шел. Начавшись как забава, наркотики превратились в смертельную опасность. И у брата, и у сестры была, казалось бы, идеальная, богатая жизнь – но оба загубили ее в таком юном возрасте. Я с ужасом думала об их родителях, потерявших обоих детей. Для меня было непостижимо, как можно перенести такую трагическую и бессмысленную потерю. Я сама уже растила трехлетнего ребенка, когда умер Барри, и не могла себе представить, как его мать все это переживет.
Итак, встречи со смертью начались с маленькой девочки, которую я не очень-то и знала, а затем все чаще происходили в кругу моих друзей; эти события лишь подогревали мое желание что-то понять. Было ясно, что невозможно отрицать близость смерти и притворяться, что она никогда не настигнет меня и всех, кого я люблю. Частота и неизбежность неизменно становились темой моих размышлений и побуждали к поиску.
У моего поколения не было авторитетов или проводников. Мы не доверяли никому, кто имел отношение к государственной власти или церкви, да и вообще никому старше тридцати лет. Думаю, та же самая молодая энергия, которая тогда была настолько рассеянной и неконтролируемой, могла бы привести к глубоким и прочным преобразованиям как внутри нас, так и в мире – будь у нас хорошие руководители или наставники, способные помочь, направить эту энергию на что-то конструктивное.
Незадолго до того, как ко мне в руки попала «Автобиография йога», я заинтересовалась медитацией, почти несовместимой со всей тогдашней дикостью моей жизни. Я рассматривала медитацию не как дисциплину, а как развлечение. В возрасте 15 лет я начала официальное исследование медитации и контроля сознания под руководством духовной учительницы по имени Марджи; она была своего рода местной знаменитостью в Бостоне и вела радиопередачи о духовности. Я познакомилась с Марджи через моего отца. Вместе с женой одного из их бизнес-партнеров она вела курсы по медитации и контролю сознания.
45-летняя Марджи большую часть своей жизни была набожной католичкой. Лет за десять до нашего знакомства она разочаровалась в церкви и начала учиться у многих учителей из разных традиций. Умная, спокойная и веселая, она обладала какими-то подростковыми чертами, хотя была опытной и мудрой. Все, кто соприкасался с ней, почему-то начинали чувствовать себя хорошо. Она жила в Конкорде, в штате Массачусетс, в поместье, занимающем два гектара земли. Ее симпатичный желтый домик стоял среди деревьев вдали от главного дома. Мне это место показалось очаровательным, а сама Марджи представлялась моему подростковому уму доброй феей. Ее интересовали все восточные религии, а также парапсихология, контроль сознания и развитие интуиции. Когда мы провели вместе некоторое время, мне стало ясно, что она немного ясновидящая. Казалось, иногда Марджи знала мои новости еще до того, как я ей о них сообщала. Часто она снимала трубку телефона и отвечала на вопрос, который я еще не успевала задать. Это было потрясающе. Я не встречала никого подобного и до знакомства с ней не верила, что такое вообще возможно.