Мы взрослели. Вот уже пришло время расстаться с Валентиной Александровной. Начались хождения по кабинетам, знакомство со многими учителями вместо одного.
Друзья позаписывались в спортивные секции, а меня врачи не подпускали к спорту из-за высокой близорукости. Маме удалось уговорить тренера принять меня в секцию настольного тенниса. Господь затмил разум участковому педиатру, и она, совершенно не представляя, что это за спорт, выписала мне справку.
С благодарностью вспоминаю моего тренера Леонида Даниловича. Сколько он сделал для меня в моей жизни! Наши отношения переросли в тесную дружбу, продолжающуюся и по сей день. Промыслом Божиим он тоже оказался в Церкви, пел на клиросе и даже был келейником у известного самарского священника. Каким-то чудом он оказался в самарском Свято-Георгиевском храме на моей иерейской хиротонии. Он не был профессиональным тренером, но чётко поставленная методика тренировки позволила достичь высоких результатов. И не только в игре, хотя наша команда и занимала третье место в миллионном городе. Он проводил с нами беседы, читал лекции о волевой подготовке спортсмена, каждый выходной вывозил нас на соревнования или на общефизическую подготовку на лыжную базу Старосемейкино или в Заволжье на остров Проран. Мне до сих пор неведомо, как, работая начальником отдела НИИ «Куйбышевдормаш» и находясь, как и многие из тогдашних советских интеллигентов, в духовном поиске в доступных пределах (чаще это были йога, оккультная мистика и т. д.), он сумел преодолеть в себе снобизм и прийти в православие. Несмотря на интерес к себе КГБ, Леонид Данилович продолжал своё занятие.
Как-то мама купила для меня профсоюзную путёвку в пионерский лагерь «Костёр» на окраине города. Хотя мне было уже 12 лет, я не осилил дотерпеть до конца смены: поступил по отработанной в детском саду схеме – ЗАБОЛЕЛ, и родители вынуждены были забрать меня домой. Помню, что не по мне было всё это: построения, совместные подвижные игры, столовая, вечерние забавы.
Как-то само собой я определился с выбором профессии. Всерьёз решил стать лётчиком. Горячо, до фанатизма изучал книги по устройству самолёта и пилотированию. Настольными книгами стали для меня «Вам взлёт» Анатолия Маркуши и «Цель жизни» великого авиаконструктора Александра Сергеевича Яковлева. Увы, из-за плохого зрения пришлось в 7 классе «переквалифицироваться» в автодизайнера. И опять: изучение устройства автомобиля, история автомобилестроения. Было решено поступать в Московский автодорожный институт. Постепенно приходило отрезвление. Какое-то время я «завис» и оставил свои мечты о профессии, хотя этот вопрос для подростка является не самым последним. Выбору помог случай.
Мой двоюродный брат Серёжа с рождения имел ложный сустав правой голени, из-за чего правая нога у него была на 10 см короче левой. В 15-летнем возрасте ему сделали операцию с установкой аппарата Илизарова для компрессионно-дестракционного остеосинтеза. Почти десять лет в общей сложности его лечили в клинике ортопедии. Мне приходилось чуть ли не ежедневно навещать его, проделывая неблизкий путь на трамвае с сумкой продуктов. БОЛЬНИЧНАЯ АТМОСФЕРА СТАЛА ДЛЯ МЕНЯ ПРИВЫЧНОЙ. Как-то помогая ему при перевязке, я очень ясно осознал, что это – МОЁ ДЕЛО. Сразу же все вопросы о профессии упразднились. БУДУ ВРАЧОМ! К тому же мой брат кумир-гимнаст учился к этому времени в медицинском институте.
В день рождения после окончания 7 класса родители мне подарили мои первые наручные часы. Даже название запомнил – “Cornavin” – нашего Куйбышевского завода им. Масленникова, одного из лучших заводов в СССР. Часы были его побочной продукцией, а основное направление – военное приборостроение. Почему такое странное название у часов – загадка! Не мог налюбоваться я ими на своей руке!
Пережил я тем летом ещё одно смиряющее свидание с медициной. У меня прогрессировала близорукость, и меня госпитализировали в областную глазную больницу с перспективой ужасной операции: вырезать с бедра кусочки сухожилья и вставить их за глазные яблоки. Теносклеропластика – кажется, так! Лазерной офтальмохирургии тогда ещё не существовало.
Мне было, как всегда, ужасно одиноко на больничной койке в палате как раз напротив операционной, откуда после хирургической экзекуции вывозили на каталке друзей по несчастью с наглухо забинтованными глазами. Опять молился, как мог, упрашивал Бога. Терпел многочисленные инъекции, в том числе под конъюнктиву глаза. На контрольном осмотре лечащий врач обрадованно заявила, что необходимость в операции исчезла, удалось достичь даже некоторого улучшения зрения. В больнице опять немного влюбился – в маленькую симпатичную медсестру. Прошёл дипломатично, как по лезвию бритвы, сквозь козни шпаны. В моей палате лежали для исправления косоглазия двое ребят с бандитского района «Металлург». По их милости чуть не лишился своих новых часов, но Господь опять защитил меня. Хотя был момент, когда судьба родительского подарка была, казалось бы, предрешена.
Эти годы запомнились мне как время трепетного паломничества «во святая святых» – районную библиотеку. Благоговел перед книжными стеллажами, тихо ходил между ними, выискивая «самую нужную книгу». Тишина, разговор шёпотом, особый библиотечный запах приводили в какое-то душевное умиление. Несмотря на кардинальную перемену в информационных приоритетах, появление Интернета, я и сегодня берегу читательский билет в областную библиотеку, как паспорт.
Мои школьные годы прошли под вечерний аккомпанемент громких звуков радиоэфира. Папа при помощи старенькой, но мощной ламповой радиолы «Концерт» ежедневно по вечерам «выходил на связь» с «голосами». Было привычным проводить вечер под потусторонний голос диктора. «Вы слушаете “Голос Америки из Вашингтона”… радиостанцию “Свобода”… “Свободная Европа”». Царившая тогда в СССР атмосфера «двойной морали», видать, не была угодна моему дорогому родителю, и он, рискуя нарваться на неприятности (стены в «хрущёвке» далеки от идеалов звукоизоляции), пытался выудить сквозь свистяще-ревущую какофонию глушителей слова правды. При этом папа обязательно смотрел выпуски последних новостей в программе «Время». Дух диссидентства передался, видать, и мне, но об этом ниже.