Безвестному герою или героям Великой Отечественной войны посвящается: начальникам Главного Управления учебных заведений ВВС РККА с 1941-го по 1945 год.
Ваши воспитанники сломали хребет гитлеровскому люфтваффе.
«Имя твоё неизвестно, подвиг твой бессмертен!»
5 июня 1938 года, воскресенье. Мы пошли на пляж под Качей. Мы – это курсанты Качинской авиашколы, будущие истребители. Четверо местных девчонок уговорили нас взять лодку напрокат, на которой мы, ввосьмером, вышли в море. Чуть погодя ребята и девчонки начали баловаться. Я с Урала, у нас в городе ни больших речек, ни озёр не было. Плавать я не умею. Сидел сзади и хохотал над тем, как ребята и девчонки дразнили друг друга. Кто-то вставал, размахивал руками, пытался усадить девчонок, которых чем-то обидели. Потом, как-то неожиданно, я оказался в воде: она была всюду, была горько-солёной, кашель, я пытался кричать, пока не услышал голос:
– Рот закрой! И не кричи! Не закрывай глаза! Расслабься! Не мешай мне!
Не знаю почему, но я послушался этого голоса. Впрочем, я был уже довольно глубоко под водой и начинал терять сознание. Мне ничего не оставалось, как сжать рот и продолжать медленно тонуть. Совершенно неожиданно мои ноги пришли в движение: пятки подтягивались к заднице и делали движения, напоминающие движения лягушки, руки тоже выполняли какие-то скоординированные движения.
– Не дыши! Ты на поверхности, но вдох не делай!
Спустя несколько десятков секунд раздалась команда: «Вставай и бегом к лодке справа!» Я встал и побежал к перевёрнутой лодке на берегу. «Ложись на киль лодки, голову и верхнюю часть корпуса вниз!» Из носа и рта полилась вода. «Дыши!» И я попробовал сделать вдох! Кроме кашля, это ничего не вызвало. Дикая боль в груди, головокружение и жуткий порыв рвоты. Из носа и изо рта продолжала литься вода. Но спустя несколько секунд я почувствовал, что в лёгкие ворвался воздух. «Уффф, – послышалось в мозгу. – Дыши! Всё в порядке!» Несколько минут меня скручивало, изо всех отверстий лилась морская вода и меня здорово тошнило. Затем я открыл глаза.
– Очухался? – послышалось в мозгу.
– Вроде да!
– Не кричи! Смешно выглядит! Для того, чтобы разговаривать со мной, достаточно просто подумать! Читать «про себя» умеешь? Так и действуй!
– Ты кто?
– Я? Сергей меня зовут. Или Сергей Петрович. А ты?
– Меня зовут Андрей. Я из Златоуста. Учусь в Качинской авиашколе.
– Год какой?
– Не понял?
– Какой год у тебя сейчас?
– 1938-й!
– Уф! Попал! Наконец-то!
– Куда попал?
– В тот год и в то место, куда хотел попасть!
– Что вы от меня хотите?
– Я? Пока не знаю!
– Я доложу о вас кому следует!
– В КГБ, что ли? Пардон! В НКВД? Да пожалуйста! Попробуй!
Я попытался встать, меня шатало. Я сделал несколько шагов вперёд, вдруг, под смех Сергея, я повернулся налево, присел на колени и дважды стукнулся лбом о борт перевёрнутой шлюпки.
– Как успехи? – послышался издевательский вопрос. – Ещё раз стукнуть?
Остановить собственную голову от удара о борт шлюпки мне не удалось!
– Андрей! Не рискуй! Я контролирую тебя достаточно плотно. Максимум, чего ты добьёшься: отдельной палаты в Кащенко.
– В каком Кащенко? Ты о чём?
– Извини! Профессор Кащенко ещё живой и его больница ещё не носит его имени! Это под Москвой. Психоневрологический диспансер. Раздвоение личности – это по их части! Слушай! Расскажи мне о себе! Я, конечно, могу поковыряться у тебя в мозгу, но это не совсем то, что требуется.
Здесь до меня дошло, что, собственно, ничего особенного он от меня не просит: он не даёт команды пойти и убить кого-нибудь, хотя может. Голос у него далеко не противный, даже успокаивающий. Тут ко мне подскочили ребята и девчата, с которыми мы пошли кататься на лодке. Была куча вопросов, на которые я ответил, но при попытке сказать что-то о голосе, возникшем у меня в голове, у меня не открывался рот. Ребята звали меня с ними в ресторан, но я отказался. Оставшись один, я его позвал:
– Сергей!
– Здесь я, здесь.
– Объясни, пожалуйста, зачем я тебе?
– Тебе сразу всё? Или кусочками?
– Желательно всё и сразу!
– А мозги твои выдержат?
Я задумался. Почему-то я воспринимал его серьёзно. Сергей спросил:
– Что замолчал?
– Не знаю! Я никогда об этом не задумывался. Есть ещё одна проблема! Завтра я, скорее всего, стану тебе не интересен!
– Это потому, что твой инструктор сказал тебе, что ты не умеешь водить самолёт, и тебя отчислят?
– Да!
– Не дрейфь! Покажешь мне полётное задание, и мы его выполним без замечаний!
– Почему ты выбрал именно меня?
– Нашёл могильный памятник в Каче с датой 05-06-1938 в 2012 году. Собственно говоря, тебя уже нет. Ты утонул некоторое время назад. Около получаса назад. Я, к сожалению, не могу войти в сознание живущих людей, когда они находятся в сознании. Собственно, ты уже и не человек, ты – киборг. Я управляю тобой через компьютер. Это такой прибор, который может моделировать ситуации. У него есть логика, простейшая. Он может много, и ничего. Он может замедлить время и передать тебе информацию с максимальной скоростью. Может найти правильное решение, а может не найти его, если решение выпадает из стандартной логики. Так как ты – живой, ты можешь самостоятельно принимать решения, когда я сплю или снял джойстики с конечностей и с головы. В остальных случаях я обязательно вмешаюсь. Через три года и семнадцать дней начнётся Великая Отечественная война между СССР и Германией. Она унесёт двадцать миллионов жизней только с нашей стороны. Я не хочу, чтобы это состоялось в том виде, в котором это было! Так понятно? В общем, так, курсант! Давай-ка дуй в расположение! По возрасту и по званию я гораздо старше тебя. И у меня четыре войны за плечами. Отдыхай! Давай готовиться к полётам. На чём летаешь?
– На И-16.
– Какой серии?
– Я пока на УТИ-4 летаю, меня самостоятельно не выпускают.
– Значит «пятёрка». Справимся! Займись управлением двигателя и винта. Иди, почитай.
Во влип! И что делать? Как он умудряется меня полностью контролировать? Где он? Вопросы роились в голове, но ответов не было. Как и присутствия Сергея. Вопрос к нему остался без ответа. Может быть, мне это всё почудилось? Но сохнущая гимнастёрка подчеркивала, что я действительно был в воде. Пока, в задумчивости, сидел – успел получить замечание от старшины роты. Переоделся во второй срок и пошёл читать наставление по управлению двигателем м-25. Начал откровенно скучать и перевернул недочитанную страницу. Вдруг рука сама вернула прежнюю!
– Сергей?
– Да!
– А почему ты не отвечал?
– Ходил гулять с собаками, в магазин заходил. Я хоть и на пенсии, но всё равно не могу проводить всё время за компьютером.
– Зачем тебе наставление?
– У тебя же завтра – контрольные полёты, а я ничем не смогу тебе помочь в вопросе управления двигателем, если не прочту это.
– Так ты этого не знаешь? И никогда не летал на УТИ-4?
– Их списали за тринадцать лет до моего рождения! На таком старье я никогда не летал. Только виртуально.
– Что такое виртуально?
– Как бы летал, но в другой реальности. Прога, написанная на основе ТТХ. Не заморачивайся с этим! Всё равно пока не поймёшь. Не мешай!
Рука перевернула страницу. Читал Сергей очень быстро. На мой вопрос об этом буркнул:
– Тренируйся, для лётчика это важно.
Буквально через час наставление было закрыто, я (или мы?) потянулся и встал.
– Во сколько начало полётов?
– В четыре тридцать построение!
– О, чёрт, так рано вставать! Сверим часы? Ну, всё, пока!
Подъём и зарядка прошли в обычном режиме, а вот на завтраке меня стало трясти. Маренков, мой инструктор, был очень требовательным человеком и не прощал малейших ошибок в управлении. И имел на меня зуб из-за сломанного мною бескрылого «ишака». У меня плохо получается парировать гироскопический момент на взлёте и прогазовке. Впрочем, если меня отчислят, то, может быть, «этот» отвяжется?
– Не отчислят! И не отвяжется! Привет!
– Привет! А я уже думал, что всё кончилось!
– Всё только начинается! Я уже пью кофе и дожёвываю бутерброд! Ты чего дрожишь? Холодно? Ой, а мысли-то какие глупые! Лучше повтори полётное задание!
Построение не заняло много времени, все получили указания и, от руки написанные, полётные задания. Маренков не забыл упомянуть, что сегодня у меня последний вылет с инструктором. Вообще, последний вылет! Моя очередь была третьей. Первым взлетал Василий. Сергей меня не беспокоил. Два самолёта взлетели, и я услышал свою фамилию, встал и обречённо пошёл к самолёту. Забрался в кабину, пристегнул поясной, затем (почему-то) пристегнул плечевые. Подвигал ручкой управления, педалями, затем наклонился к переговорной трубе и вежливо попросил инструктора снять ноги с педалей, мешают! Из переговорника послышался басок Маренкова: «Что ты сказал?»
– Товарищ старший лейтенант! Снимите, пожалуйста, ноги с педалей, вы мне мешаете! – повторил Сергей моим голосом.
– Ну, ты даешь, курсант Андреев! К запуску!
– Действуй, как вчера в море, просто расслабься и запоминай движения! – послышался голос Сергея. От его слов я почувствовал себя много увереннее. При старте машина даже не дёрнулась, чего не скажешь о моих ногах. Они вовсю работали, а не стояли на месте, как у меня.
– К взлёту – готов!
Я поднял руку и увидел взмах флажка финишера! Плавно стали прибавляться обороты, ноги двигались, гася попытки самолёта развернуться, отпущен тормоз, «ишачок» стремительно начал набирать скорость, отрыв, кручу ручку уборки шасси. Высота двести, плавно сбрасываю обороты, небольшой доворот, лег на курс, продолжаю набирать высоту. Высота тысяча метров, перевожу машину в горизонтальный полёт, убавляю обороты.
– Подходим к первому повороту! Тридцать секунд!
– Действуй!
На вираже мы не потеряли ни одного метра, машина выровнялась точно на курсе. Вся «коробочка» была выполнена безукоризненно. Сбрасываю газ, перевожу машину в планирование, на посадку. Даже не задумываюсь о том, кто из нас ведёт машину. Кручу ручку шасси, выпускаю закрылок, выравниваю, обороты в ноль, поднимаю нос и притираюсь, плавно на три точки. Зарулил. Поднял руку, выключить двигатель. «Отставить! На второй круг! Вот задание!» Смотрю на задание и глазам не верю: в зону на пилотаж!
Взлетаем без замечаний, набираем 3000 метров, запросил «добро» и выполнил все восемь обязательных фигур с небольшими «полочками» между ними.
«Молоток!» – послышалось сзади.
– Тащ лейтенант! Разрешите свободный пилотаж? Топливо есть!
– Ну, давай, Андрюша!
«Пристегнись!» – «Не учи учёного!»
Мотор взревел, машина поставлена вертикально, обороты убраны, она зависает на мгновение, но тут же сваливается на крыло и переходит в отвесное пикирование, без всякой площадки в боевой разворот с тремя бочками, спираль, ещё одна вертикаль и неизвестная мне фигура: самолёт как бы раскачивается и падает, как лист, затем два витка штопора, глубокий вираж вправо, за крылом аж белые полосы потянулись, но самолёт точно вышел в ту же точку, откуда начал, и мгновенно начал вираж в обратную сторону. Затем иммельман, бочка с фиксацией каждых 90 градусов, петля и горка с выходом на три тысячи. Слышу Сергея: «Всё, топливо! Пора домой!»
– Пилотаж закончил! Прошу добро на выход из зоны!
– Выходи!
Иду по коробочке, а у самого аж зубы трясутся. Я впервые в жизни побывал в таком полёте!
– Сам садись! Ты можешь!
Сел я, действительно, сам и без огрехов. Остановил двигатель, выскочил из кабины:
– Товарищ старший лейтенант! Разрешите получить замечания!
Вместо замечаний Кузьма Иванович меня облапил:
– Талант! Талантище! А я тебя выгнать хотел! А почему так сразу не летал?
– Боялся, товарищ старший лейтенант. А вчера у нас лодка перевернулась, а я плавать не умею… Жить захотелось. Выплыл. И бояться перестал.
Я знал, что это за меня говорит Сергей, но где-то понимал, что я действительно стал другим…
– Часок отдохни, Андрюша! И – самостоятельно! Только без фокусов! Строго по заданию! Ступай! – сказал инструктор и начал снимать реглан. Спина у него была мокрая! Я отошёл в тень под деревьями и устало повалился на землю.
– Сергей! Ты откуда так можешь?
– У меня налёт раз в сто больше, чем у твоего инструктора. И не на таких гробах. Я – летчик-испытатель первого класса и мастер спорта международного класса по самолётному спорту.
– Понятно. Ты откуда?
– Сейчас? Из Ленинграда. Только он теперь Санкт-Петербургом называется.
– Мы что, проиграли ту войну, о которой ты говорил?
– Нет, мы, то есть вы, её выиграли. Не ты конкретно, тебя уже не было. Мы проиграли потом. Не время сейчас об этом. Сейчас тебе надо учиться драться и учить других, как это делается. Чтобы победить меньшей кровью. Я родился после войны, а вот мой отец прошёл её от звонка до звонка.
– Летчик?
– Нет, сейчас он только призвался в армию и служит в горнострелковой дивизии, летчиком станет в 43-м. Отдыхай, тебе ещё в воздух! Через полчаса разбужу.
– А ты не устал?
– Нет, все перегрузки – ваши. Я просто сидел за столом.
Полёт меня, действительно, вымотал, и я быстро уснул. Впрочем, поспать особо не пришлось, минут двадцать, после этого меня мой взвод поднял. Все уже слышали о том, что я делал в пилотажной зоне. А ещё спустя полчаса я уже стоял перед одноместной «пятёркой», осматривая её перед полётом. Полёт прошёл нормально. Сергей сказал, что он и не вмешивался. Всё-таки мышцы и спинной мозг всё быстро запоминают, раз это уже делали.
Учиться стало гораздо легче. Меня включили в пилотажную группу, которая готовилась к параду в Москве. Через несколько дней мне удалось ещё раз удивить инструктора. Я выполнял стрельбу по конусу. В первый раз заход выполнил неточно и отвалил, не стреляя. Вдруг услышал: «Помочь?» – «Да, не получается!» – «Расслабься и не мешай, но будь предельно внимателен!» Самолёт перевернулся через крыло и начал соскальзывать к цели, выравнивая угловые скорости. Конус въехал в прицел, и раздалась очередь. Конус оборвался и упал. В нём насчитали 26 пробоин из тридцати возможных.
– Понял как?
– ДА!!! Уравнять скорости и подойти поближе!
– Правильно! По истребителям при атаке сзади 3/4. Но к бомбёрам так не подходи! На них надо идти в мёртвых зонах стрелков.
Что было на земле – словами не передать. Правда, попало за опасное сближение с мишенью.
В августе мы показали групповой пилотаж в Москве, и я познакомился с легендарным Чкаловым. После группового мы показали воздушный бой, я выиграл все три боя и индивидуальный пилотаж. Валерию Павловичу очень понравился мой пилотаж, и он сказал, что хотел бы видеть меня в НИИ ВВС.
– Но я ещё курсант!
– Но летаешь, как бог! Пошли!
И он потащил меня к правительственной трибуне.
– Вот, товарищ Сталин! Нашёл! – и показал на меня. Я вытянулся:
– Курсант Андреев! Качинская авиашкола!
– Летает – как бог, с самолётом такое вытворяет, что мне и не снилось! Хочу его к себе забрать! Буду готовить из него лётчика-испытателя!
– Так кто мешает? Забирай. Товарищ Смушкевич! – обратился Сталин к сидящему в кресле лётчику с загипсованной ногой. – Удовлетворим просьбу Валерия Павловича?
– Конечно, товарищ Сталин! Пусть после парада подойдут ко мне!
Смушкевич поговорил сначала с Чкаловым, потом со мной. Набросал на листочке в блокноте несколько фраз, вырвал его, передал мне и приказал завтра с утра быть в управлении кадров ВВС. Похлопывая меня по плечу, Валерий Павлович увлечённо рассказывал о машине, которую он готовит к испытаниям. Так я впервые услышал аббревиатуру И-180. Сергей молчал, хотя я знал, что это он провёл все бои и индивидуальный пилотаж. Сказал, что это – как чемпионат мира, здесь проигрывать нельзя. Вечером я спросил его, почему он молчит. «Думаю, подбираю литературу. Ты просто ещё не знаешь, во что мы вляпались! Я, конечно, подозревал нечто подобное, но чтобы так, и сразу. А ты – молодец! Не растерялся! Всё, спи. Утро вечера мудренее».
Поставив меня в тупик, Сергей исчез: «Пошел гулять с собаками!» Самая частая отговорка у него. Почему-то во множественном числе? У нас разрешается иметь одну собаку в доме, даже если служебная порода. Вообще-то у меня претензий к нему нет. Учит он меня серьёзно и без дураков. У меня не получался «кленовый лист», так он раз пять его показывал и подробно разбирал мои ошибки. Стреляет он, вообще, как будто у него все пули сами летят в цель. Пилотаж? Он может быть абсолютно правильным, как на схеме в штабе, а может быть рваным, резким, незаконченным и непредсказуемым. Очень любит вертикаль и штопорить, и всё время говорит мне, что ему очень жаль, что на моей машине нет дополнительного бака для «перевёрнутого» пилотажа. Что это такое, я не знаю, но, скорее всего, это очень красиво. Его, а последнее время и мой пилотаж всем нравится. Я, правда, никогда его не видел со стороны, но после него вылезаешь из кабины просто мокрым! Всю душу вынимает. С этими мыслями я уснул в казарме Центрального аэродрома.
Утром я поехал в кадры. Там опять встретился со Смушкевичем, который очень долго и подробно со мной беседовал. Задавал вопросы о матери, отца у нас не было, о службе, о знакомых. Я подписывал какие-то бумажки. В результате мне на руки выдали приказ по НКО о присвоении мне звания лейтенант и направление в распоряжение НИИ ВВС. И приказ на отпуск на целых 14 дней! Причём по командирской ставке! Я заехал к Валерию Павловичу. Он очень радушно посоветовал мне ехать в Качу, получить все бумаги об окончании училища и немного отдохнуть: там, в Крыму, или дома. Наши ребята тоже возвращались в школу, но на товарном поезде! Я взял билет на скорый! Через полтора суток я был в Каче у начальника училища. Он внимательно посмотрел на меня неожиданно добрыми глазами: «Тебя заметили? Это хорошо! Не споткнись, малыш! С этих высот очень больно падать! Документы будут готовы завтра. Успехов тебе, лейтенант!» – и, хлопнув меня по плечу, выпроводил из кабинета. Целый день свободы! Подъёмные, отпускные и деньги за парад я получил минут через десять. Забежал к Абраму Иосифовичу, у которого все шили командирскую форму, и вышел от него в новой шевиотовой гимнастерке, новых сапогах, новых галифе и новой фуражке. Всё синего цвета, кроме золотой кокарды, «птички» и сапог. А на воротнике на голубых петлицах алели два кубика! Лейтенант ВВС! Я засмотрелся на себя в витрине какого-то магазина. Моя детская мечта воплотилась! Я – летчик и красный командир! «Пацан! – послышалось в мозгу. – Поздравляю!» – «Спасибо, Сергей! Без тебя бы этого не случилось!» – «Давай не будем о грустном! Судя по твоим мыслям, в голове у тебя полный сумбур, ты собрался к какой-то Надежде и к маме одновременно. Надежду мы оставим на потом, она того не стоит, а сейчас пойдём на автобус и поедем в Севастополь, покупать билеты на завтрашний вечер, в Златоуст». Сергей, как всегда, прав. Надя – очень милая и очень доступная девушка. Не думаю, что она вспомнит обо мне через пару месяцев. К маме надо обязательно заехать и показаться ей в этом виде. Мою попытку взять вино на обед Сергей жёстко оборвал 200 граммами красного сухого «Крымского». Я получил билеты по предписанию: Севастополь – Златоуст – Москва, доплатил за купе, и, Сергей настоял, чтобы я вернулся в Качу и спал в казарме. У меня было совсем другое настроение. Мне казалось, что глаза всех девушек в округе глядят только на меня! «Козёл!» – отблагодарил меня Сергей.
В поезде я пытался закрутить роман с замужней женщиной, едущей со мной в одном купе, но этому мешали ещё два пассажира в том же купе. Сергей пробормотал что-то по поводу какого-то токсикоза. Мама была очень рада моему приезду, а с дочкой её новой соседки мы провели незабываемые дни и вечера. Десять дней неожиданно быстро кончились, и требовалось уезжать к новому месту службы. С Тасей мы договорились переписываться. «Всё? Угомонился?» – это было первое, что я услышал в скором поезде Златоуст – Москва. «Матери-то денег оставил?» – «Да, конечно!» – «Обрати внимание, что я не лез в эти дела, только когда ты собирался отписать Тасе весь свой денежный аттестат!» – «Я?» – «Да, ты! Забирайся на полку, мне совсем не нравится твой сосед по купе: Адольф Витольдович. Уж слишком много внимания он уделяет заштатному лейтенанту ВВС. Неспроста это». – «Ты это о чём? По-моему, очень милый человек, приветливый, интеллигентный и вежливый!» – «Ты просто не понимаешь, куда ты сейчас едешь!» – «В Москву, к Чкалову!» – «Нет, мальчик мой! Ты едешь в самое секретное место в Советском Союзе! В научно-исследовательский институт Военно-воздушных сил СССР. Одно лишнее слово здесь запросто может стоить головы. Поверь, пожалуйста, старому генералу, 35 лет прослужившему в стенах этого ведомства!» – «Вы – генерал?» – «Да, генерал-майор запаса, бывший начальник отдела в этом институте. По-вашему – комбриг». – «Ой, а я всё: Сергей, Сергей! Извините!» – «Можешь не извиняться! Так быстрее, да и значения это не имеет». – «А что имеет значение?» – «То, что 15 декабря погибнет Чкалов, и И-180 не пойдёт в серию, как и следующий самолёт Поликарпова: И-185». – «Как погибнет? С чего вы взяли?» – «Ты забываешь, что между нами 74 года. Это – история СССР, которую мы с тобой исправить пытаемся. У самолёта Чкалова не будет заслонок двигателя, двигатель переохладится и заклинит. Он попытается сохранить машину и погибнет. Перед этим он грубо нарушит полётное задание. Он слишком верит в эту машину. После этого ещё несколько человек погибнут при испытании этой машины. Надо найти причину этих катастроф и устранить её». – «Шпион? Враг?» – «Дались тебе эти шпионы! Шпион – вон, внизу сидит, зовёт тебя коньячку откушать! Поблагодари его и откажись, скажи, что совершенно не употребляешь, так как это мешает координации движений». Отказаться оказалось совсем не просто, всё купе было в предвкушении выпивки, а мне неожиданно совсем расхотелось общаться с соседями по купе. Сергей меня просто огорошил! Когда все, наконец, успокоились и перестали обращать на меня внимание, я снова позвал Сергея. «В чём заключается моя задача?» – «Войти в группу испытателей И-180, разобраться в конструкции, в технологии изготовления, стать контролёром ОТК опытных образцов истребителя. Не допустить поломки и катастроф этих машин». – «Но я же не умею этого?» – «Летать ты тоже не умел! Научился. Учиться придётся много! Ты ещё в академию Жуковского у меня пойдешь!» – рассмеялся Сергей. «А вы?» – «А я её уже закончил! Давно! Хватит об этом, да и поздно уже, спать пора!»
Я прибыл в посёлок Чкаловский, поселился в комнатке возле аэродрома, которую мне сдала маленькая худощавая старушка, которую я встретил на станции, и пошёл искать штаб. Доложился о прибытии, отдал бумаги. Мне приказали подождать, а потом пригласили к начальнику НИИ, военному инженеру 1-го ранга Филину. Вошёл, доложился. Тот листал мою лётную книжку.
– И зачем ты мне нужен, лейтенант? С налётом в 102 часа двадцать минут в простых метеоусловиях?
Я покраснел, такого приёма я не ожидал.
– У меня не детский сад, а научно-исследовательский институт ВВС. Мне испытатели нужны, а не мальчишки, единожды подпрыгнувшие в небо! – Я молчал. – Ну, что ты молчишь?
– Товарищ инженер первого ранга! Меня отобрал к себе Валерий Чкалов на параде 18 августа, сказал, что будет учить на испытателя. Я пока только истребитель!
– Да какой ты истребитель!
– Я, товарищ инженер первого ранга, хороший истребитель!
– Во-от как? Ну, пойдём, «хороший истребитель»… Вот твоя машина, лейтенант. Я тебе сейчас покажу, какой ты «истребитель»! Готовь машину.
Через десять минут я пристроился к нему справа сзади на старте, прогазовывая двигателем. Двигатель работал устойчиво. Он обернулся и махнул рукой. Начали разбег, одновременно оторвались, я держался в десяти метрах и повторял все его манёвры. «Сергей? Что делать будем?» – «Побеждать! У истребителя только этот путь!»
Александр Иванович обернулся и подал команду расходиться. Так, правый вираж и горка, затем ещё один вираж и ищу глазами «противника». Вон он, красноносый. И он ниже меня! Атакую! Облегчаю винт и аккуратно накладываю марку прицела на него. Он резко уходит вправо на вираж, а я делаю боевой разворот, опять оказываюсь выше него и сзади, подныриваю под него и атакую сзади снизу. Кажется, он меня потерял, потому как начал сваливать самолет вправо-влево, а я сбросил скорость и прилип к нему сзади, повторяя все его манёвры. Повисел около минуты и вышел слева сзади в десяти метрах: занял место ведомого. Тут он меня увидел. Я руками показал, чтобы он атаковал меня сзади. Слежу за ним, и когда он вышел на дистанцию открытия огня, кручу бочку одними элеронами и чуть выпускаю закрылок, он проскакивает надо мной, полный газ – и я уже в него в хвосте, немного вниз, набор скорости, вверх – и он у меня в прицеле, а я вне просматриваемой зоны. Он сбросил обороты, я пристраиваюсь сзади слева. Показывает рукой, что всё, на посадку. Сели, заглушил двигатель, побежал к его самолёту.
– Товарищ военный инженер первого ранга! В воздушном бою условный противник трижды условно сбит. Разрешите получить замечания!
– А не простой ты мальчишка! – сказал Филин и протянул мне руку. – Александр Иванович меня зовут. Извини, что не поверил Валерию Павловичу! Драться и водить самолёт ты умеешь. Осталось научиться быть испытателем.
– Я – постараюсь!
– А что ты сделал, что я проскочил?
– «Кадушку»! Бочку одними элеронами и чуть отдал закрылок, и тут же его убрал!
– Интересный маневр! Где ж ты этому научился?
– Не знаю. Просто люблю летать!
Нас обступили летчики, многих из них я знал по фотографиям: Супрун, Коккинаки, Ершов.
– Иваныч, это тебя этот пацан гонял?
– Он! Вот прислали на мою голову!
– Давай его ко мне!
– Нет, Степан, его Палыч нашёл для себя.
– Да он его угробит! Сделает из него воздушного хулигана! А я из него воздушного бойца сделаю!
– Это тебе, Степан, у него учиться надо! С тобой мы на равных дерёмся, а у него совсем другой почерк. И совершенно неожиданный. Он дерётся на вертикалях. А стреляешь хорошо, лейтенант?
– От двадцати четырёх и выше. Несколько раз тридцать было.
– Некисло! Воевал?
– Я только училище закончил, досрочно выпустился!
– Ну да, я, когда читал его лётную книжку, чуть его не выгнал! Присылают сопляка в испытатели!
– Тебя зовут-то как? Меня Степан!
– Андрей меня зовут, а вы – Степан Супрун!
– Смотри, знает!
– Ну, товарищи, вы – знакомьтесь, – резюмировал Александр Иванович, – а я пойду, дел невпроворот. Андрей! Зайдёшь в финчасть, встанешь на довольствие. Устроился-то где? А! У бабы Дуси! С жильём – напряжёнка, но что-нибудь придумаем. Владимир! Пока Палыча нет, возьми на себя обучение. В первую очередь: слепому полёту и вторым пилотом на тяжёлых самолётах.
– Есть, товарищ командир!
С уходом командира разговор переместился в курилку. Неожиданно меня спросили, как мне понравилась «десятка».
– Движок – слабоват, форсаж – короткий, вооружение – слабое, нет радиостанции, неудобный выпуск закрылка, ручная уборка и выпуск шасси, неудобно расположен механизм триммеров, слишком низко расположен компас и авиагоризонт.
– Уппсс! Вот это анализ! С одного полёта! Четырёх ШКАСов ему мало! А как ты представляешь себе истребитель?
– В первую очередь – цельнометаллический, мотор – 2–2,5 тысячи сил, винт регулируемого шага, закрытый выступающий фонарь, без гаргрота, носовая стойка шасси. Пушки: две или три, и пристрелочный пулемёт или пулемёты. Мощная приёмо-передающая станция, гироскопический полукомпас, радиокомпас, зеркала заднего обзора, управление двигателем полуавтоматическое с одной рукояткой управления. Электрическое или гидравлическое шасси. Скорость – около 700 км/ч. Высотность – до 12–14 километров.
– Ничего себе – требования! С какого перепугу?
– Так ведь драться придётся с немцами. Про Ме-109 я уже слышал. Про Ю-86 – тоже.
– Ты про Испанию?
– Да.
– Но двигателей у нас таких нет!
– Почему? А М-82? Только они его опять карбюраторным делают, а нужно впрыскивать топливо, как в дизеле, через форсунку. Отдельно пусковая форсунка во всасывающем патрубке, а отдельно – маршевые в каждом цилиндре. Мощность и устойчивость работы повысится.
– Надо будет тебя к нашим двигателистам подвести. Впрочем, И-180 где-то твоим требованиям удовлетворяет…
Подошёл ещё один очень интересный человек: Пётр Стефановский.
– Говорят, нашего полку прибыло? А ну, поворотись-ка, сынку! – На фоне огромного Стефановского я выглядел совсем худеньким. – Воробышек! Как таких в авиацию берут!
– Да ты посиди, послушай, что молодёжь говорит! – сказал Коккинаки и слово в слово повторил мои слова про истребитель.
– А что, на таком бы и я полетал с удовольствием. Однако, товарищи! Время!!! Соловья баснями не кормят! Айда в столовую!
– Мне сначала надо в штаб, на довольствие встать!
– Ну, давай, беги, а нас вон там найдёшь, – и показали на одноэтажный домик в тени деревьев.
Побегав по кабинетам в штабе, получил назначение в третью эскадрилью, командиром у меня стал Коккинаки. Поел в столовой и пошёл в класс. Там меня усадили за карты, схемы, наставления. Через часа полтора подошёл Владимир Константинович и принял у меня зачёты по знанию района. Повел в раздевалку, показал мой шкафчик. Там висел шлем, реглан, меховой комбинезон.
– Одевайся. Сходим в зону, посмотрим, как у тебя слепой полёт получится.
Взлетели на УТИ-4. Вышли в зону, меня немного потряхивало. Неожиданно раздался голос Сергея: «Да не волнуйся ты так! Ничего сложного. Ты в зоне, доложись!» Доложился.
– Закрывай шторку!
Рука сама дернулась и включила освещение, затем закрыла шторку. Левая рука вытащила и положила на колено планшет, и пальцем Сергей мне показал точку на карте. Я совсем об этом забыл. Тут же послышался голос Владимира Константиновича: «Сколько до поворота?» – «Три минуты двадцать!» – «Добро!»
Смотрю на компас, авиагоризонт и часы, энергично поворачиваю, ложусь на новый курс. Чуть поправляю самолёт, уже успокоился и даже немного расслабился. Сзади послышалось:
– Возьми поправку на ветер пять градусов влево!
– Есть!
Подходим к повороту, докладываю о нем и также быстро поворачиваю. С полётом по прямой я освоился, а вот как снижаться? «Тоже по прибору! Задаёшь глиссаду по авиагоризонту и идешь вниз!» Третий поворот! Докладываю, что начал снижаться и занимать эшелон 2000 метров. Уппсс! Температура ползёт вверх, приоткрыл заслонки, вышел на 2000, выровнялся. Сзади:
– Открывай шторку! Сравни место по счислению и истинное!
– Уклонился метров на двести вправо!
– Это ты ветер не учел! Скажи спасибо, что я тебе помог! Полётное задание надо читать внимательнее! Но для первого раза – совсем неплохо! Пошли домой!
На разборе полёта Владимир Константинович рассказал, как надо, ещё до облачности, рассчитывать снос. Я спросил у Сергея, почему он мне не подсказал? Он ответил, что специально не подсказывал, иначе Владимир Константинович догадался бы, что ты в облаках летал. А у тебя в лётной книжке только полёты в простых метеоусловиях. А я об этом даже и не подумал! В столовой мы сели за стол к Стефановскому.
– Ну как Воробушек? – задал он вопрос Владимиру Константиновичу.
– Будет летать! Машину хорошо чувствует, а вот штурманская подготовка хромает, как у всех истребителей!
– Сильно мазанул?
– Двести метров.
– Всего?
– Ну, я ему немножко помог! На втором повороте.
– А правда, что он «АИ» погонял крепко?
– Сам видел! Сделал его дважды, потом дал себя атаковать, сделал нисходящую бочку, пропустил его над собой и третий раз сделал!
– Класс! Ты у кого учился?
– У Маренкова.
– У Кузьмы? Тогда понятно! Классный инструктор!
– Ты понимаешь, Пётр, – сказал Владимир Константинович, – я Кузьму больше тебя знаю. Не его это почерк. Тот виражи уважает, а этот действует на вертикали. Самородок! Андрей, а нарисовать схему боя с Филиным сможешь?
– Конечно! Это же сегодня было!
– Давай после ужина в класс!
Часа два мы втроем с фигурками самолётов топтали класс, искали мои ошибки и как уйти от моих атак. Вышли из класса уже в темноте. На прощанье Коккинаки сказал, что то, что я делаю, надо обязательно вносить в наставления и тактику ВВС.
– Связь нужна! Без связи мы как курицы летаем, Владимир Константинович!
– Где взять?
– В Америке!
– Завтра из Крыма возвращается Валерий, попробуем с ним поговорить. Спокойной ночи! Подъём в 4-30! В 5-30 построение перед классом.
Чкалов приехал, но я его не видел ещё несколько дней, много летал, в основном – вторым пилотом на Ю-52, ПС-84 и ТБ-3. Довольно скучное занятие, но приказы командиров не обсуждаются. Зато много и часто, в облаках и по приборам. Чкалов сам подсел ко мне в столовой, вечером, через неделю.
– Как дела, Андрюша? – Я заулыбался, поблагодарил, сказал, что Александр Иванович пересадил меня на бомбардировщики и транспортники, и что я учусь ночным полётам, но очень скучаю по истребителям.
– Да, Андрей, у нас все летают на всём, что может летать, и особенно на том, что летать не может! Говорят, что ты Александра Ивановича в воздухе побил? Но я не за этим… Мне рассказали, что ты в моторах разбираешься? Завтра я за тобой утром заеду, кой-куда съездим. Хорошо?
Утром под окном раздался клаксон «паккарда» Чкалова. Я был уже одет, но Чкалов велел надеть лётную куртку, а не китель. Поэтому мы зашли ко мне, и мне пришлось извиняться за порядок в комнате, так как Сергей настоял приобрести и взять в библиотеке очень много книг, которые он выбрал. Мы выехали на Ярославское шоссе и поехали в сторону Москвы. Минут через сорок подъехали к красному зданию на Беговом проезде. Чкалов провёл меня через охрану, и мы зашли в какой-то кабинет. Там нас встретил высокий лысоватый человек лет пятидесяти.
– Знакомьтесь, Николай Николаевич, это – Андрей, тот парень, которого я хочу к нам пристроить. Он говорит, что мощность двигателей можно повысить, если вместо карбюраторов использовать насосы и форсунки.
– Кто-нибудь это делает?
– Нет, но схема выглядит вот так! – И я начал изображать схему, нарисованную мне Сергеем. – Назовём это «непосредственным впрыском топлива в цилиндр».
– А привод насосов высокого давления?
– От газораспределителя клапанов.
– А в этом что-то есть! – Николай Николаевич снял трубку и кому-то позвонил: «Зайди, пожалуйста!»
– Ну-ка, посмотри, что предлагают! – сказал он подошедшему высокому худощавому товарищу в кожаной куртке.
– Боже мой! Отдельная пусковая форсунка! Всё гениальное – просто! Запуск по карбюраторной схеме, а дальше непосредственный впрыск! А мы столько городили! Кто? Где? Когда? – высокий мужчина со стоном сполз в кресло.
– Да вот, перед тобой сидит!
– Он??? А можно я его у вас заберу!
– Вот уж дудки, Аркадий Дмитриевич!» – сказал Валерий Чкалов и показал выразительную дулю главному конструктору. – Он – лётчик, и я его нашёл!
– Такой талантище в землю зарывать? У меня он будет полезнее! Вам же двигатели нужны!
– Двигатели нам нужны! Вот и давай нам двигатель! С непосредственным впрыском, а мы тебе помогать будем. Всё равно у него нет инженерного образования, он Качу заканчивал! Он летать будет на твоих моторах! – сказал Чкалов.
– Когда будет двигатель, Аркадий? – спросил Николай Николаевич.
– В принципе, всё есть, аппаратуру для подобного движка мы пытались сделать, но он не пошёл, слишком сложна настройка оказалась. То, что предлагает молодой человек – много проще! За пару месяцев управимся!
– Нет у нас двух месяцев, сам знаешь! Все рвутся надрать немцам задницу в Испании, меня вовсю торопят.
– Мне кажется, – вставил за меня Сергей, – что в Испании всё закончится раньше, чем все думают! Поэтому нет смысла на коленке делать движок! Это же сердце самолёта. А на такой мощности ещё и винт регулируемого шага нужен, иначе греться будет на снижении. А вот тут – нужен реостат, который будет контролировать обогащение смеси в зависимости от потока воздуха, проходящего через воздухозаборник, и его температуры.
– Николай Николаевич! Отдайте его мне!!! Хоть ненадолго! – «Не соглашайся!» – послышался голос Сергея у меня в голове.
– Аркадий Дмитриевич! Я – летчик, а не инженер. Моё дело – летать, сейчас учусь учить летать самолёты. А непосредственный впрыск вы и ваши люди сделают и без меня. И даже лучше меня. Каждый должен заниматься своим делом, тем более что война на носу.
– Жмоты! – пробормотал Швецов, забрал листки с рисунками и, уходя, сказал: – В середине октября дам два двигателя! Обкатанных. Стоп! Тебя как зовут?
– Андрей.
– Полностью!
– Андреев Андрей Дмитриевич.
– Увидимся ещё!
Неожиданно Николай Николаевич попросил меня выйти и подождать в коридоре.
– Валерий! Ты давно знаешь этого мальчишку?
– Нет, познакомились в августе на Центральном аэродроме. А что?
– У мальчика очень хорошее, я бы сказал, академическое образование! Такого не получить в военном училище!
– Быть не может, Николай Николаевич! Я же его Сталину показывал, сам понимаешь, что после этого он полную проверку в НКВД прошёл. Он действительно курсант Качи, но я сегодня был у него на квартире, там всё книгами завалено, техническими.
– М-да! Не перевелись ещё богатыри на Руси. Тогда он чертовски талантлив!
– Вы бы видели, как он летает! Глаз не оторвать! И совершенно виртуозно ведёт воздушный бой! Представляете, надрал задницу Александру Ивановичу! Трижды! И один раз из заведомо проигрышной позиции: специально дал зайти в хвост, вывернулся, пропустив его над собою, и догнал! Ну что? Берем вторым испытателем?
– Ну, раз ты его так хвалишь, тебе я привык доверять, как себе. Зови мальца!
Меня вновь позвали в кабинет, где мне сказали, что я назначен вторым испытателем КБ Поликарпова. Летать придётся на шести разных машинах, с программой испытаний меня познакомит Валерий Павлович. Базироваться будем здесь, в Москве, и что мне сегодня будет предоставлена комната от завода. Николай Николаевич спросил о моих планах, и я ответил, что на следующий год хочу поступать в академию Жуковского на конструкторский факультет.
По дороге обратно Чкалов завёз меня к себе домой и познакомил с женой, представив меня как своего заместителя в КБ. Пообедали, Валерий Павлович выпил, и мне пришлось добираться до Чкаловского самостоятельно. Приехав, я пошёл искать Коккинаки. Владимира Константиновича я нашёл в классе. Он уже знал, что произошло, и сказал мне, что ему очень жаль, что меня забирают в КБ, но формально я остаюсь у него в эскадрилье. Просто считаюсь в командировке.
– У Валерия Павловича скоро отпуск, поэтому принимай у него дела, входи в курс дела, но не забывай про слепые полёты и полёты ночью.
Между нами осталось что-то недосказанное, Владимир Константинович хотел, видимо, сказать что-то большее, но не решился. Утром приехал Чкалов, и мы загрузили мои нехитрые пожитки в его машину.
– А ты что, совсем не пьёшь?
– Практически да! Очень редко и понемногу.
– Ну и молодец! А я вот… Уж сколько через неё проклятую натерпелся, а бросить никак не могу!
Заехали на новую квартиру, забросил вещи, и поехали на Центральный аэродром. Я оформлял пропуск, а Чкалов куда-то исчез. Затем он неожиданно появился и поволок меня «смотреть хозяйство», как он выразился. Это был новый И-16 тип 17, полутораплан И-15бис, новая «Чайка» И-153 и ИВ-4. Про первый ВП сказал, что этот летает, но нужно составить наставление по эксплуатации двигателя и ВРШ, про И-15бис – просто махнул рукой: «этот серийный, но лётчики на них сильно жалуются». О «Чайке» сказал, что не летает, очень вибрирует верхнее крыло, скорее всего, будут переделывать, про ИВ-4 сказал, что очень капризный мотор, но самолёт хороший.
– А где И-180?
– Он ещё в цеху, пошли!
Два самолёта, длиннее, чем И-16, с красными носами, сиротливо стояли, накрытые чехлами, в цеху. Кроме капота, ещё ничего не было покрашено, не было винтов.
– Вот они, красавцы! Нет двигателей, в кабине нет ничего, кроме кресла и ручки управления. Так что работы у тебя будет немного: погоняешь «ишачка», облетаешь «бис»: проследи поведение расчалок на штопоре. На «чайке» только подлёты, без уборки шасси. Основное внимание – Ива́нову! Но, если привезут движки, как обещали, то один из них пойдёт на «иванов», а второй – вот на этот. Пойдём, покажу нашу комнату на заводе, там будешь писать отчёты по каждому вылету. Бумажек – море! А я два года не был в отпуске, хочу на Волгу махнуть!
Заваленный бумажками стол и полный шкаф всяких ведомостей предстали перед моим взором. Я себе немножко по-другому представлял работу испытателя! Но делать было нечего, взялся за гуж. И я начал наводить порядок в комнате, раскладывать документы по папкам и систематизировать всё. Позвал Сергея: «А у вас так же?» – «Ты насчёт бумажек? Так же, даже больше стало! Расчерти график полётов. И повесь на стену. Ну и создай какой-нибудь уют в комнате. Вообще-то, она комнатой отдыха называется!»
Два дня наводил порядок, всё выровнял, рассортировал, просмотрел отчёты по каждой машине, посоветовался с Сергеем с чего начать. «Иди, знакомься с техниками самолётов! Там узнаешь много нового, и отнеси план полётов в диспетчерскую. Там в углу должна стоять подпись. С вечера подаёшь заявки на завтрашний день».
Незаметно для себя втянулся. Начались плановые полёты, обычно один-два полёта в день, потом куча писанины. У 17-го было две пушки и два пулемёта. Огневая мощь вполне серьёзная, но двигатель был М-25В. И его явно машине не хватало. Машина серийно выпускалась. Ничего нового и интересного в ней не было. Но летать на ней было приятно! А «Иванов» не пошёл, постоянно капризничал двигатель. Выполнил несколько полётов, в одном из них двигатель заглох и больше не запустился. С трудом удалось дотянуть до аэродрома. Несколько дней писал отчёт об аварийной посадке.
Неожиданно открылась дверь, и на пороге стоял улыбающийся во весь рот Аркадий Дмитриевич!
– Ну что, орёл! Иди, посмотри, что получилось!
Он буквально поволок меня в дальний цех. Там распаковывали три новых двигателя.
– Один – м-62фн, один – м-82фн и один – м-71фн. Ещё три в пути, будут завтра-послезавтра! А мощность, мощность какая! 1180, 1540 и 2200 лошадок! Андрюшка, ты даже не представляешь, какой ты умница! Обороты держат, что малые, что большие! И вон тот вот, 82-й, может постоянно работать на форсаже! А это 1700 сил! ГОСы прошли как миленькие! Вот, подпиши. Вот тут!
– Что это?
– Премия по итогам! В размере годового оклада начальника отдела! И дату своего рождения скажи, мы документы на Сталинскую премию готовим! – и он передал мне внушительный конверт. Вдруг раздались голоса: «Сталин! Сталин идёт!» В сером плаще к нам приближался Сталин. Он, видимо, уже бывал здесь, потому что временами останавливался и здоровался с рабочими, которые устроили ему овацию, следом за ним шёл Николай Николаевич и довольно большая свита. Сталин подошёл к моторам, которые уже успели поставить на козлы. К нему подошёл Швецов и начала говорить, показывая на моторы.
– Самые мощные в мире, товарищ Сталин! Моторесурс около 120–150 часов! Таких – нигде в мире не делают! …Кто изобрёл? Вон он стоит! – и Швецов начал махать мне рукой.
Я подошёл и доложился.
– Я вас где-то видел! – сказал Сталин.
– Так точно, товарищ Сталин. Летом этого года на параде, в день авиации!
– Да-да, припоминаю, Вас тогда очень хвалил товарищ Чкалов! А кстати, где он? – обратился он к Николаю Николаевичу.
– Он в отпуске, два года не был в отпуске, пока был перерыв, ждали моторов, я разрешил отдохнуть за два года. – сказал Николай Николаевич.
– Ну и ладно, пусть отдыхает! Он хорошо поработал в эти два года! А кто за него?
– Он – товарищ Андреев!
– Такой молодой? И справляется?
– Справляется, товарищ Сталин!
– Хорошая у нас молодёжь подрастает, товарищи!
Сталин сказал небольшую речь, в которой поздравил моторостроителей с большим успехом и пожелал успехов самолётостроителям. Сказал о большой угрозе, которую представляет фашизм в Европе, и о неизбежности военного столкновения с ним. Затем, на импровизированном митинге выступили и другие участники, большинство из них говорили о кратчайших сроках выпуска нового самолёта в полёт. Я заметил, что товарищ Сталин морщится. При этом он несколько раз посмотрел на меня. Затем он поднял руку, все замолчали, и попросил на этом закончить митинг, а руководству завода и ответственным товарищам пройти в управление. Я вопросительно посмотрел на Николая Николаевича. Он головой показал следовать за ним.
В управлении собралось 15–20 человек: начальники всех отделов, главный конструктор, кто-то из Авиапрома, потом я узнал его фамилию: Беляйкин, Сталин, Каганович и незнакомые мне люди. Я сел подальше, но Сталин нашёл меня в зале и сказал, чтобы я сел в первый ряд, так легче будет работать. Первым он предоставил слово Николаю Николаевичу, который очень хорошо и очень осторожно осветил те технические и технологические проблемы, которые придётся решать, так как новые двигатели много мощнее и несколько тяжелее, чем планировалось, что имеющегося технологического парка совершенно недостаточно для решения одновременно четырёх разных проектов. Возникает необходимость создавать новую модификацию основного истребителя ВВС И-16 с новым двигателем М-62ФН, не совсем понятно, что делать с И-153, который пока так и не полетел, и продолжать работу по И-180 и ИВ-4. И, новые двигатели фактически ставят крест на И-15бис и, вообще, на бипланах!
– То есть, Николай Николаевич, вы хотите сказать, что новые двигатели «убивают» бипланы? А как ваши слова согласовываются с нашей концепцией тактики ВВС, где монопланы работают как перехватчики, а бипланы используются для маневренного боя? Что скажут наши лётчики и командование ВВС? – задал вопрос Сталин.
– А давайте и спросим у лётчиков! – парировал Поликарпов.
– В зале только один лётчик, и тот – молодой!
– Насколько мне его характеризовал товарищ Чкалов, он – выдающийся воздушный боец, конечно, он пока побеждал лишь в учебных боях, но самолёты мы строим для них.
– Хорошо! Давайте послушаем!
У меня в голове раздался голос Сергея: «Говорить будем с места, важно видеть лицо Сталина!» Я понял, что сейчас говорить будет он.
– Товарищ Сталин! Я только что прослушал вашу речь на митинге! Впереди война с немецкими фашистами. Немцы не строят больше бипланы, только монопланы. С пушечным вооружением, с обязательной приёмо-передающей радиостанцией, высотные, цельнометаллические. С высокой скоростью пикирования и возможностью вертикального манёвра. Летают парами или четвёрками, эшелонированными по высоте. Это – новый стиль воздушной войны, где основной упор делается на скорость и согласованность действий. Где командование ударной группы пользуется данными выносных постов наведения и имеет постоянную связь между всеми постами и каждым самолётом в группе. В результате двадцать «мессершмиттов» перекрывают своей активностью всю республиканскую авиацию, и свободно выходят из боя на пикировании, а вместо них подходит сверху другая пара или четвёрка, с полным боезапасом и полными баками.
Мы сегодня получили великолепные двигатели для малых и средних высот. Хотелось бы получить к ним хорошую радиостанцию, радиокомпасы, мощное оружие и новую систему управления воздушным боем. Ну и желательно сделать эти двигатели всевысотными. А бипланы? Они очень хороши для первоначального обучения лётчиков! Надёжные, хорошо планируют, на них можно отрабатывать высший пилотаж. А воевать на них уже не с кем.
В зале стояла гробовая тишина.
– Молодость всегда решительна и безапелляционна! – неожиданно улыбнулся Сталин. – Мы подумаем над вашими словами, товарищ Андреев! – и переглянулся с Кагановичем. – Ваше мнение, Николай Николаевич?
– Очень логично, товарищ Сталин! Мне, вообще, нравится этот молодой человек. В том числе глубиной анализа, своими знаниями, умением организовать свое дело и своим кругозором.
Сталин встал.
– Не буду вас больше задерживать, товарищи! Уделите основное внимание модернизации И-16. Об остальном поговорим с вами чуточку позже, Николай Николаевич! Провожать меня не надо!
Когда Сталин и сопровождающие его лица вышли, Поликарпов устало сел.
– Готовьте И-16 к установке м-62фн. Приступайте. Андрей Дмитриевич, зайдите ко мне!
По дороге в кабинет главного успел перекинуться несколькими мыслями с Сергеем: «Кажется, мы влипли!» – «С чего ты взял? Всё нормально, я видел всё и контролировал ситуацию!» – «Но Поликарпов не в себе!» – «Тебе это только кажется!»
Николай Николаевич, зайдя в кабинет, нажал на какую-то кнопку и вытащил из открывшегося шкафчика две рюмки и бутылку армянского коньяка. Не говоря ни слова, налил обе до краёв и пододвинул одну ко мне.
– Ты понимаешь, сколько врагов мы сегодня нажили, Андрюша?
– Точно сказать не могу, Николай Николаевич, но мне кажется, что много. И вы этого хотели!
– Да: «король бипланов» отказывается от бипланов!
– Я что-то не то сказал?
– Нет. На удивление всё сказано точно и просто! Как будто бы повторил мои мысли. Я, вообще, удивляюсь тебе! Тебе сколько? Восемнадцать? Двадцать?
– Через два дня – двадцать два.
– Молодо выглядишь! У тебя мысли и слова, как у человека, который прожил много больше. Спасибо за поддержку! С богом! Давай! – он опрокинул рюмку. Я сделал глоток. – Каганович и Яковлев нас попытаются сожрать. Тебя – в первую очередь! Надо срочно вызывать Валерия!
– Они были в зале?
– Конечно! Ты что, их не видел? Ах, ну да! Ты же их не знаешь! У меня огромная просьба. Будь осторожен эти дни, пока не приедет Валерий!
– Что значит осторожен?
– Даже если с тобой что-нибудь произойдёт, говори, что ты ничего такого не говорил. Что только сказал то, что хотел услышать Сталин! Правду! Договорились?
– Не совсем понял, о чём вы, Николай Николаевич, но договорились!
В дверь кабинета постучали. НН убрал рюмки и бутылку и сказал: «Войдите!» Вошёл Аркадий Дмитриевич.
– Я только что от Сталина!
– Андрей! Выйди!
– Пусть сидит, его это тоже касается!
– Вот как?
– Иосиф Виссарионович подписал ходатайство о Сталинской премии за ФН! Сказал, что будет ходатайствовать о «высоких правительственных наградах для всех участников создания двигателей», включая тебя, Андрей! На ближайшем ЦК рассмотрят. Но Яковлев и Каганович что-то замышляют! Оба пытались позвонить Самому, но он не брал трубку. Ты же знаешь, что у Него очень громкие телефоны. Настроение у Самого – очень решительное! Несколько раз спрашивал у меня про тебя, Андрей. Похоже, что ты его сильно заинтересовал. Отдай мне его, Коля. Он у меня целее будет! Верну, когда всё успокоится. Я нового наркома НКВД не знаю, только бы не ещё один Ежов.
Помолчав немного, Николай Николаевич достал из стола всё, что спрятал, подошёл в стене и достал ещё одну рюмку.
– Забирай! Спасибо, что понимаешь и поддерживаешь, Аркадий! Но он мне нужен! Насовсем – не отдам! С богом! Бум здравенькими! – выпили на посошок, сели в громадный «паккард» и через пять минут пересели в DC-3. Взревели моторы, и мы взлетели курсом на Пермь, Николай Николаевич помахал нам вслед. «Что скажешь, Сергей?» – «Эти двое – за нас! И на нашей стороне Сталин! Теперь повоюем!» Мне даже показалось, что я слышу, как Сергей довольно потирает руки!
Летели долго, с двумя посадками, приземлились в Бахаревке, на военном аэродроме, оттуда минут пятнадцать-двадцать ехали до завода. Завод огромный! Целый город! Меня поселили в гостевом домике внутри завода. «Так спокойнее», – сказал Аркадий Дмитриевич. На следующий день после прилёта состоялся митинг, на котором я выступил от имени авиаторов. Что говорил – не помню, просто радовался вместе со всеми, что новые двигатели появились. Побывал на испытательном стенде, пощупал всё своими руками. Послушал новые двигатели, посмотрел диаграммы, задавал и отвечал на кучу вопросов. Был немного не в своей тарелке, не привык к такому количеству внимания. А вот когда собралось конструкторское бюро, разговор пошёл серьёзный. Говорили о том, что поршневые двигатели подходят к своей вершине, что дальнейшее наращивание мощности мало чего даст. На вопрос, какой путь развития авиации я вижу, мой ответ был: «Реактивный». Мне даже зааплодировали. Когда пошли уточняющие вопросы, я сказал, что нет, не ракетный, а воздушно-реактивный двигатель уже совсем скоро станет главным в авиации.
– А есть какие-нибудь наработки? – прозвучал вопрос.
– Пока нет! Только общий принцип. Компрессорная часть турбины сжимает воздух, поступающий через воздухозаборник, затем в горячий воздух подаётся распылённое топливо и происходит возгорание, а расширяясь, газы приводят в действие газовую турбину, которая передаёт вращение компрессорной турбине первого контура. Можно вместо турбины компрессора использовать вентилятор.
– Считали?
– Нет ещё. Хочу поступить в академию Жуковского, и это будет мой дипломный проект.
– Мы быстрее подсчитаем! – раздалось из зала. Дружный хохот перекрыл все шумы завода! «Семена упали на благодатную почву!» – послышался голос Сергея.
– К сожалению, Андрей Дмитриевич, температура камеры сгорания слишком велика: около тысячи градусов, и она очень быстро прогорит! – послышался голос Аркадия Дмитриевича.
– Извините, я не нарисовал одну «маленькую деталь», Аркадий Дмитриевич. Камера сгорания будет охлаждаться, как воздухом из компрессора, идущего вдоль внешней стенки камеры сгорания, так и топливом, которое за счёт этого нагреется и будет лучше распыляться. – И я нарисовал поверх общей схемы второй контур. – А температура стенок в этом случае будет около 600–700 градусов, а это – рабочие температуры для жаропрочных сталей!
Аркадий Дмитриевич встал и подошёл к доске:
– Так! И холодный воздух будет отжимать факел от стенок сопла… А это – мысль!!!
– Да, Аркадий Дмитриевич. Там же, уже в сопле, можно поставить дополнительные кольцевые форсунки для кратковременного форсажа, например, на взлёте или при выполнении фигур. Воздух для сгорания есть, а факел подожжет любое топливо.
– Вы напрасно гробите свой талант, молодой человек! Ваше дело не летать, а строить двигатели!
Я покраснел, так как понимал, что я это не сам придумал, а только своими словами пересказал то, что говорил и объяснял мне Сергей. «Не красней, как ясна девица, – послышался голос Сергея. – Через два года Архип Люлька запатентовал бы данную схему в Ленинграде, но создать двигатель до войны он так и не успел. Теперь успеет Швецов! Всё для фронта, всё для Победы!»
– Так! Начальник Патентного отдела! Оформляйте заявку на двухконтурный ТРД на Андрея Дмитриевича! Кто у нас свободен из термодинамиков? Лапинский, Скворцов, займитесь расчётами, а ты, Шестаков, начни подбор материалов. Так, прочнисты… Кириллов, не забудь учесть гироскопические моменты! И в темпе, в темпе, ребята! На сегодня всё! А вас, Андрей Дмитриевич, я бы попросил продумать вариант, как нам повысить высотность «эмок».
– Хорошо, Аркадий Дмитриевич.
Но заняться «эмками» не пришлось, через час зазвонил телефон, и Аркадий Дмитриевич сказал: «Одевайся, вылетаем через час, тебя Сам зовёт!»
Ночью прилетели в Москву на Центральный. Меня облапил Валерий Павлович: «Ну что, сынок! Заварил ты кашу! Но ничего! Я успел с Иосифом Виссарионовичем поговорить!» У Боровицких ворот остановились, у нас проверили документы. Потом все сдали оружие, которого у меня не было, меня даже обыскали. Вошли в приёмную, сели. Ждём и молчим. Из кабинета вышли двое, вытирая пот с лица, злобно посмотрели в нашу сторону, но протянули руки Чкалову, Поликарпову и Швецову. Я их видел на заводе, когда приезжал Сталин. «Каганович и Яковлев, нарком и замнаркома», – раздался голос Сергея. «Не спишь? А кто есть кто?» – «С тобой уснёшь! Яковлев – моложе!» Секретарь Сталина снял зазвонивший телефон, молча выслушал и положил трубку. «Товарищи Чкалов, Поликарпов и Швецов! Пройдите!» Я остался сидеть. Каганович и Яковлев немного попереминались с ноги на ногу, но со мной не заговорили, попрощались с секретарём и вышли. «Лейтенант! Если курите, то можете закурить! Пепельница на столике», – раздался голос секретаря. «Спасибо, я не курю!» Несколько раз звонил телефон, но секретарь отвечал, что товарищ Сталин занят и просил его не беспокоить. Опять звонок, секретарь снял трубку, молча выслушал и положил её: «Проходите!» Сердце у меня было готово выскочить из груди. Я поправил гимнастёрку и потянул на себя тяжелую дверь, за ней оказалось ещё одна, открываю: «Товарищ Сталин! Лейтенант Андреев прибыл по вашему приказанию!»
– Проходите, товарищ Андреев. Присаживайтесь! – сказал Сталин и указал мне на стул рядом с Чкаловым. – Вот, товарищ Андреев. Решаем, что с вами делать? Одни говорят, что вас надо арестовать, как врага народа. А я смотрю на вас, ну какой вы враг? Враг, попав в «святая святых», не стал бы говорить о наших недостатках, а постарался бы их углубить. Вот, выяснял у товарищей, которые вас лучше знают: «А не прожектёр ли вы, как многие…» Но и на прожектёра вы не похожи. Аркадий Дмитриевич говорит, что, помогая ему создать двигатели, вы даже словом не обмолвились о каких-то привилегиях, авторстве для себя лично. А вчера он создал отдел по разработке турбореактивного двигателя на основе ваших разработок. Ну и что мне с вами делать? – сказал Сталин и встал. Я тоже встал.
– Сидите-сидите, товарищ Андреев. Стоя мне думать удобнее. – Я сел, а Сталин начал ходить по кабинету, пыхтя трубкой. Голос у него тихий, говорит он медленно, даже восклицания делает не повышением голоса, а паузой. Интересная манера. – Каждый из присутствующих здесь говорит, что вы нужнее всего ему. А меня больше всего заинтересовали ваши слова о новой системе управления воздушным боем. Война предстоит тяжелейшая, товарищ Андреев. Против нас – самая мощная, в индустриальном смысле, держава. Да и наши враги: Англия и Франция, активно им помогают. Могут объединиться и напасть на нас. События в Испании нас очень настораживают, не говоря о Мюнхенском соглашении. Что требуется, чтобы создать такую систему?
– Радиолокаторы, радиокомпасы и радиостанции, у которых один канал приёмный, а второй передающий. Флот уже получил радиолокаторы, радиокомпасы, видел в Севастополе. Наши, отечественные. А вот отечественных малогабаритных радиостанций у нас нет. Те, что нам показывали в Каче, слишком тяжёлые, и очень сильно шумящие. Для истребителей они не годятся. Я в Ленинке читал, что в Америке фирма «Вестерн Электрик» создала малогабаритную радиостанцию на основе так называемых пальчиковых ламп, которые изобретены в фирме «Белл» два года назад. Мне кажется, что изоляционизм, которого придерживается правительство США, позволит нам купить патент на эти лампы. Ведь продали же они нам «Циклон» и патент на него. Может быть, стоит попробовать? – я замолчал.
– Знаете иностранные языки?
– Английский, читаю по-немецки.
Сталин остановился и внимательно посмотрел на меня.
– Товарищ Сталин! Нам его сам господь бог послал! – неожиданно сказал Поликарпов.
Сталин внимательно посмотрел на него. Подошёл к столу, поднял папку, полистал:
– Надо же! Не обратил внимания! – и бросил папку на стол. Это было моё личное дело.
– Согласен с вами, Николай Николаевич. Всё. Решено. Товарищ Андреев! – Я встал.
– Возглавите комиссию при НИИ ВВС по радиофикации ВВС и разработке тактических приёмов по её использованию. Свяжетесь с НаркомВнешТоргом и организуете закупку необходимых патентов и оборудования. А также с Наркомом НКВД, который обеспечит вашу охрану и прикрытие во время работы в Америке. Справитесь?
Я молчал. Все смотрели на меня. Мне было страшно.
– Есть, товарищ Сталин!
– Вот это по-нашему! По-большевистски! Мы надеемся на вас, товарищ Андреев! Ничего, в Гражданскую у нас и шестнадцатилетние полками командовали!
Все встали. Сталин подошёл попрощаться к каждому. Мне пожал руку и похлопал по плечу:
– Молодой какой! Но это скорее достоинство, чем недостаток!
– Оставили вы меня без помощника, товарищ Сталин! – улыбнулся Чкалов.
– А ты ещё мне найди! Такого же! – улыбнулся Сталин. – Товарищ Андреев. Подойдите к товарищу Поскрёбышеву, он вам постановление и мандат с полномочиями передаст, и пропуск в Кремль выпишет. Если что – докладывать мне лично!
Спустя полчаса мне вручили бумагу с подписью Сталина, в которой чёрным по белому было написано: с правами замнаркома НКО.
Было полчетвертого ночи, но Валерий Павлович всех повёз к себе. Поликарповская команда шумно радовалась победе над яковлевской! Неожиданно для всех Николай Николаевич объявил, что не будет доделывать И-180, так как он уже морально устарел. И на листочке бумаги появился И-185. Поддержал его только я, точнее Сергей, и от руки набросал автомат регулировки охлаждения двигателя, состоящий из пружины, гидроцилиндра сервопривода, термодатчика из биметалла, поворачивающего редуктор гидросистемы, плоских пружин, собранных внахлест, образующих воздушные заслонки, предусматривающий четыре режима работы: Открыто, закрыто, ручной и автомат.
– Смотри-ка, Валерий! – сказал Николай Николаевич. – Простенько и со вкусом!
– Автоматический? И не надо постоянно на температуру масла смотреть? Берём! – шумно прореагировал он. Ко мне подсел Аркадий Дмитриевич:
– Андрей, я, конечно, понимаю, что тебе будет некогда, но ты не забывай мою просьбу!
– Я же обещал, Аркадий Дмитриевич! А вы просмотрите возможность напрямую увязать шаг винта с количеством оборотов на М-82 и 71. Очень неудобно несколькими рукоятками в бою пользоваться. Надо работать одной!
– А если понадобится чуть прибавить-убавить шаг?
– Под большой палец два фиксатора: верхний – фиксатор газа, а нижний, крючком, – шага винта, а саму ручку сделать поворотной: «больше-меньше».
– Ну, попробуем!
Так, за разговорами, незаметно настало утро. Николай Николаевич вызвал машину, а мне сказал ехать в Наркомат обороны и представляться Ворошилову: «Но не раньше полудня. Давай я тебя домой подброшу! Поспишь немного!»
Войдя в комнату, я обратил внимание на то, что в ней кто-то побывал без меня. Пошёл умываться. Когда возвращался, то увидел перед моей дверью командира в малиновой фуражке. В горле встал комок. Подошёл к двери:
– Вы ко мне?
– Старший лейтенант госбезопасности Филиппов! Вы – лейтенант Андреев?
– Так точно!
– Мне приказано вас доставить! Одевайтесь! – Он прошёл в комнату вместе со мной и присел на стул. Я накинул гимнастерку, ремень, одел куртку. Смахнул щёткой пыль и брызги с сапог.
– Я – готов!
Закрыл дверь, мне не мешали. Голос Сергея: «Не волнуйся, на арест не похоже. При аресте всегда несколько человек и обыск». Приехали на площадь Дзержинского, но не к главному входу, а к боковому. Меня попросили сдать оружие, у меня не было, обыскали. Старший лейтенант повёл меня за собой. Зашли в небольшую комнату, там меня ещё раз обыскали, даже ремень снимали. Привёл себя в порядок, вошёл в приёмную. «Постойте!» – сказал старший лейтенант, а сам вошел в кабинет, закрыв дверь. Тут же вышел, отрыл дверь и знаком показал заходить. Он же закрыл за мной двери. В конце длинного стола сидел лысоватый человек в пенсне. «Нарком НКВД Берия, Лаврентий Павлович», – послышался голос Сергея.
– Товарищ народный комиссар! Лейтенант Андреев по вашему приказанию прибыл!
– Проходите-проходите, товарищ Андреев! И не по моему приказанию, а по приказанию товарища Сталина! Вам же приказали связаться со мной!
– Извините, товарищ народный комиссар! Но я не знаю вашего телефона! Мой непосредственный начальник приказал сегодня прибыть на приём в НКО к 12 часам дня. Дома у меня телефона нет!
– Николай Николаевич вам больше не начальник! Вы старше его по должности! А то, что у вас нет телефона – это безобразие! Проходите, Андрей Дмитриевич. Присаживайтесь. – Он наклонился к столу и сказал: – Вызовите Короленко!
– Давайте знакомиться, Андрей Дмитриевич! Меня зовут Лаврентий Павлович! – он привстал за столом и протянул мне руку. Я привстал и пожал его руку. – Форму, лейтенант, вам придётся снять. Нам с вами предстоит очень много работы.
Раздался голос из динамика: «Прибыли Судоплатов и Короленко».
– Пусть войдут!
Нарком жестом пригласил Судоплатова к столу и спросил у Короленко:
– И давно у вас, в оперативном отделе, заместители наркомов живут в общежитиях и не имеют связи? Почему мои люди у замнаркома Андреева оказались раньше ваших? Почему его квартира, если её так можно назвать, до сих пор не под охраной? – Короленко вытянулся и молчал. – Займитесь, пожалуйста, лично, товарищ Короленко! И товарищ Сталин распорядился выделить в распоряжение товарища Андреева транспорт и самолёт.
– Товарищ нарком! У нас лётчиков нет!
– Он сам лётчик!
– Есть! Разрешите идти!
– Идите!
Напротив меня сидел комиссар третьего ранга госбезопасности.
– Знакомься, Павел Анатольевич: Андреев Андрей Дмитриевич. Наша головная боль на ближайшие несколько месяцев! – Комиссар привстал и подал мне руку. Пожатие у него было очень крепким.
– Да, я уже читал Постановление! – неожиданно он по-английски спросил меня, бывал ли я в Нью-Йорке.
– No, comrade commissar! I never had been in the New York! And I never had been in other countries!
– Акцент! Типично русский! Только через торгпредство. Вариант № 1 отпадает!
– А что же ты хотел, Павел, чтобы всё и сразу, на блюдечке с голубой каёмочкой! – улыбнулся Берия.
– Подумать надо, Лаврентий Палыч! Найдём вариант! Надо аккуратно кое-что разузнать.
– В общем, Павел! Вручаю его тебе! И поручаю тебе провести, вместе с ним, эту операцию! А вам, Андрей Дмитриевич, сегодня же переодеться в гражданское, и, пожалуйста, держитесь подальше от военных. По крайней мере, в Москве. Заедете к Ворошилову только тогда, когда он вызовет.
– Но мне ещё в Ленинград надо! Там работает лучший специалист по радиолокаторам капитан первого ранга Берг.
– Насколько я в курсе, я видел эту фамилию среди арестованных Ежовым в Ленинграде! Когда поселитесь на квартире, сегодня, к вам зайдёт товарищ Филиппов, который вас сюда привозил. Он назначен начальником вашей охраны. Соответствующие указания он имеет. Помещение для вашей комиссии подберём, но не в НИИ ВВС, а здесь, в Москве. На этом пока всё, наверное. Остальное – в рабочем порядке, через Павла Анатольевича! До свидания, Андрей Дмитриевич!
Мы с Судоплатовым вышли из кабинета, и он жестом показал мне следовать за ним. Я с интересом наблюдал за его стремительной и лёгкой походкой, совершенно неожиданной для такого крупного человека. Вошли в его кабинет, следом за нами вошёл ещё один чекист. Судоплатов сел за стол, а мы остались стоять у дверей.
– Присаживайтесь! – не глядя на нас, сказал Судоплатов. Он перебирал какие-то бумаги на столе, сложенные в одну аккуратную папку.
– Вадим! Это всё?
– Да, Павел Анатольевич!
– Негусто! И нет ни одной зацепки?
– Ну почему, Павел Анатольевич! «Седой» имеет выход на их филиал в Мексике, неоднократно бывал в гостях у господина Никольса!
– Уже теплее! А выход на производственный или технический отдел есть?
– Не прорабатывали, но я дал указания «Седому» рассмотреть все возможности! Кроме того, нашей резидентуре в Вашингтоне переданы указания подключиться.
– Спасибо, Вадим! Вы свободны! – Судоплатов оторвался от бумаг, посмотрел на меня и неожиданно широко улыбнулся:
– Задали вы нам задачку, Андрей Дмитриевич!
– Что-то не так, товарищ комиссар третьего ранга?
– Павел Анатольевич или товарищ Павел! Так быстрее. (Где-то я это уже слышал и тоже от генерала…)
– Хорошо, товарищ Павел! Мы что, не будем обращаться напрямую в «Вестерн Электрик»?
– Будем, Андрей, будем! Но позже! Когда найдём стопроцентный вариант получить всю документацию нелегально! Сам посуди! Если мы обратимся сейчас и получим отказ, то американцы сразу внесут эту штуковину в Сикрет Лист, и никакими силами это будет не преодолеть, только «надавив» на президента. А этого мы не можем! Поэтому наша задача – найти сейчас вариант, при котором нам или какой-то фирме, связанной с нами, продали бы то, что нам нужно. То есть полностью подготовить сделку, не высвечивая конечного покупателя, то есть нас. Так что, Андрей, ты сейчас займёшься делами здесь в Москве и Ленинграде, а я буду искать варианты, как подойти к «Вестерн Электрик». Заодно, что такое пальчиковая лампа? Ты сам её видел?
– Нет, товарищ Павел!
– Вот и я её не видел! «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что»! Пушкин какой-то получается! – заметив мою, немножко вытянутую от удивления мордашку, Павел Анатольевич сказал: – Да не волнуйся ты так, Андрюша! Здесь, по крайней мере, известно у кого и что искать! У нас не всегда так бывает! У меня, конечно, и других дел по горло, но все они в основном там, в западном полушарии. Так что справимся! – товарищ Павел встал, прошёлся по кабинету. – Сейчас позвоним Короленко, он тебя устроит. У тебя будет связь. Кодовое название операции: «Палец». Если понадобится что-то сообщить, а закрытой связи по ВЧ не будет, то пишешь вот на этот адрес телеграмму Павлу, – он дал мне листок с адресом и телефоном, – где иносказательно пересказываешь ситуацию, упоминая палец. Подписываешься: «Андрюша». Вот тебе и первое задание: вот пропуск в закрытый отдел Ленинской библиотеки. Так как ты у нас проходишь техническим специалистом, найди, пожалуйста, всю открытую информацию по этим лампам. Сейчас я тебя познакомлю с нашей сотрудницей, Маргаритой, можешь её использовать для этого. Она у тебя пока поработает секретарём. Заодно и свой английский подтянешь. Он у тебя на довольно примитивном уровне, а требуется бегло говорить.
Он наклонился к столу и сказал:
– Пригласите, пожалуйста, Гончарову! – Затем снял телефон и сказал: – Анатолий! Я всё! Забирай!
В кабинет вошла высокая красивая светловолосая девушка в форме:
– Вызывали, Павел Анатольевич?
– Да, Рита! Знакомьтесь: Андрей Дмитриевич. Поступаете в его распоряжение. И, пожалуйста, займитесь его английским! Товарищу предстоит серьёзная командировка в Америку, но говорит он плохо. Но, Рита, едет он легально, поэтому надобности доводить его язык до совершенства – нет. Я думаю, что вы его подстрахуете во время командировки! И займитесь, пожалуйста, его гардеробом и манерами, так чтобы он выглядел серьёзным бизнесменом. – Рита окинула меня оценивающим взглядом и хитровато улыбнулась.
– Павел Анатольевич! Вы считаете, что это возможно?
– Рита! У тебя золотые руки! Я знаю! У тебя – получится!
Из кабинета мы вышли вместе с Ритой. В приёмной меня ждал Короленко. Он оказался довольно шумным и постоянно ворчащим человеком, но дело своё знал очень хорошо. Рита сказала, что пойдет переоденется, а мы с Короленко пошли куда-то по длинным высоким коридорам Лубянки. В первую очередь, пришлось заполнить форму № 0, затем, в оружейке, мне подобрали два пистолета: «Браунинг Лонг» с кобурой и маленький «Вальтер» с наплечной кобурой и патроны к ним. Отдельно выдали две пачки специальных патронов, как мне сказали: с особым останавливающим действием. Расписался за всё. Всё сложили в довольно большой кожаный портфель. Короленко много говорил и инструктировал, как вести себя с охраной, как вызвать дополнительную охрану и тому подобное. Он же сказал, что мои вещи уже перевезены на новую квартиру, что на шестой стоянке на Центральном аэродроме стоит «мой» Я-6 и что заявку на вылет необходимо подавать за час до вылета. Маршрут можно не указывать, специальная отметка об этом уже поставлена. Но вылетать без охраны запрещается. При мне постоянно должен находиться либо Филиппов, либо кто-нибудь из его людей. Всего их четверо. Что жить они будут на первом этаже того же дома, что и я, в квартире номер 4. Анатолий Ефремович проводил меня до выхода. Там меня ждали Филиппов и Маргарита. У подъезда стоял черный ЗиС, водитель вышел из него и передал ключи Филиппову. Филиппов открыл заднюю дверь и пригласил нас с Маргаритой. Я с удивлением рассматривал машину изнутри. «Паккард» Чкалова, конечно, был богаче отделан, но и эта машина была сделана очень хорошо! Рита была одета в лёгкое пальто с красивым ажурным шарфом. На голове у неё был берет. Под мышкой она держала красивую сумочку. Выглядела она прекрасно! Ехать было недалеко, выехав на Котельническую набережную, машина свернула к высокому новому дому. Остановились у ворот, ворота открылись, хотя никого вокруг не было видно, мы въехали во двор и остановились у первого подъезда. Филиппов вышел из машины и открыл дверь. Первой из машины вышла Маргарита, затем вышел я. Поднялись на лифте на седьмой этаж. Филиппов вытащил ключи и открыл дверь, после этого протянул ключи мне:
– Ваша квартира, товарищ Андреев! Проходите, пожалуйста.
Пропустив Риту вперёд, я вошёл в квартиру. Вот это да! Я просто остолбенел. А Маргарита спокойно прошла к шкафу, сняла с себя пальто, повесила его на плечики, покопалась в шкафу и вытащила оттуда три пары тапочек.
– Мальчики, раздевайтесь, я пойду – чай приготовлю!
Филиппов снял шинель и, кряхтя, начал стаскивать сапоги. Посмотрев на меня, он улыбнулся, я впервые увидел его улыбку:
– Товарищ Андреев! Раздевайтесь!
Я подошёл к шкафу, потрогал рукой дуб шкафа, снял фуражку, куртку, стянул сапоги, надел тапочки. Филиппов прошёл на кухню, а я заглянул во все двери. В комнатах, их было четыре, стояла красивая темная мебель, лежали ковры, как у Чкалова, на стенах висели картины. Было впечатление, что я попал во дворец. Везде было чисто, ни пылинки. В зале на шкафу большое количество моделей самолётов. Одна из комнат была детской. В другой я с удивлением обнаружил свои книги, аккуратно расставленные на полки в шкафу, и огромный письменный стол, на котором стояла большая настольная лампа с зелёным абажуром. Большое количество письменных принадлежностей и целых четыре телефона. На двух из них, вместо диска, был закреплён герб Советского Союза.
Я прошёл на кухню, где сидел Филиппов, а у стола нарезала бутерброды Рита. Я присел на стул и тяжело вздохнул.
– Вам понравилось, Андрей Дмитриевич? – спросил Филиппов.
– Вас как зовут, товарищ старший лейтенант?
– Александр, Саша!
– Даже не знаю, как сказать… Я никогда не был в таких… Очень… Даже слова подобрать трудно… – Послышался смех Маргариты:
– Вам и не в таких апартаментах придётся скоро побывать, Андрей Дмитриевич! Это – только начало! Всё только начинается! К тому же – это служебная квартира!
– А кто здесь раньше жил? Я видел в зале модели самолётов. Летчик? Конструктор?
– Командующий ВВС РККА. Осужден и расстрелян за шпионаж в пользу иностранного государства. – сказал Александр. «Из этих хором, Андрей, переезд возможен только на кладбище!» – послышался голос Сергея. Рита разлила чай в красивые чашки, поставила чашки и тарелки на поднос, подхватила его и скомандовала:
– Мальчики! За мной! – и толкнула вторую дверь.
В столовой стоял большой круглый стол с удобными креслами. Она очень проворно расставила всё, что принесла, на стол и приглашающим жестом позвала нас с Александром за стол.
– Ну, Маргарита Николаевна, вечно вы провоцируете охрану! – проворчал Александр. – Вы же в курсе, что нам не положено!
– Успокойся, Саша, ты же меня знаешь! Никто ничего не узнает! Ты когда последний раз ел? По глазам вижу, что вчера! А нам ещё надо кучу дел переделать! Так что не разговаривай, а кушай! – Она как-то очень быстро сконцентрировала на себе все дела. После чая она спросила меня, есть ли у меня какая-нибудь гражданская одежда. Её у меня не было.
– Разрешите, я загляну в ваш гардероб? – сказала Рита, и, не дожидаясь ответа, вышла из столовой. Через несколько минут она вернулась.
– Я там вам нашла кое-что! Лежит на кресле в спальне! Переоденьтесь, пожалуйста, и мы поедем!
– Куда?
– В ателье, конечно! Мне приказано вас одеть!
На кресле лежал лётный комбинезон и шлемофон. Их носили и лётчики ВВС, и лётчики ГВФ. Как-то незаметно для меня её деловитость мне начинала нравиться. Саша ушёл куда-то, пока я переодевался, и вернулся в гражданской одежде и внешне напоминал шофера:
– Готовы? Поехали!
Приехали мы на Сущёвку и остановились у какого-то швейного ателье.
– Постарайтесь ничему не удивляться, Андрей Дмитриевич, и меньше говорить! Это ателье посещают слишком многие в Москве! – предупредила Маргарита ещё в машине.
Нас встретил седой, немного лохматый старик в жилетке с сантиметровой лентой на шее.
– Моисей Иосифович, – буквально прощебетала Рита, – я вышла замуж, и нас отправляют на работу за границу! Знакомьтесь, мой супруг – Андрей Дмитриевич! Он из Внешторга, но он – лётчик. Он возит самого Анастаса Ивановича! Он такой увалень, но такой душка! Просто медвежонок какой-то! Давайте сделаем из него человека! Я думаю, что ему нужна хорошая «двойка» и «тройка», несколько рубашек и что-то летнее! Что сегодня модно в Париже?
Раздался голос Сергея: «Не делай такие круглые глаза! Маргарита – это вторая “Я”, но в исполнении Лаврентия Павловича! Ты что думал, что тебя в “свободное плавание” отправят? За тобой глаз да глаз нужен! Тем более такой приятный! Правда, милая девушка? Но учти, в той милой дамской сумочке, которую она держит подмышкой, лежит “пушка” с такими же патронами строгой отчётности, за которые ты расписался несколько часов назад. Так как она из ведомства Судоплатова, то умеет пользоваться всеми видами оружия в совершенстве! Усёк?» Я как-то по-новому взглянул на Маргариту, а Сергей, за меня, улыбнулся ей!
Я никогда не думал, что пошив костюма может стоить стольких нервов! А сколько с меня сняли мерок… Я о таких даже и не знал, и обязали прибыть на примерку в определенное время завтра. После ателье мы поехали в ГУМ, в машине Маргарита подняла стекло, отделившее нас от водителя, и сказала, обращаясь ко мне на «ты»:
– А у тебя крепкие нервы!
– Я же лётчик, но это было совершенно неожиданно! Без меня меня женили!
– По «легенде»: я – твоя жена. Только, пожалуйста, не переходи за «легенду»! Этим ателье пользуются все в Кремле и большинство послов. То, что нас будут «пасти» – сто процентов. Поэтому придётся изображать счастливых молодожёнов.
В ГУМе мы прошли на четвертый этаж, который обслуживал Кремль. Там Маргарита набрала всякой мелочи и готового платья, и мне, и себе. Всё побросала в большой кожаный чемодан. Вернулись домой ближе к вечеру.
– Кушать будешь?
– Да!
– Здесь или в «Арагви»? Лучше поехать в «Арагви», я хочу посмотреть: умеешь ли ты есть! Иди, помойся, я сейчас всё приготовлю!
Ванная комната была отделана красивой кафельной плиткой, ванна была огромная с двумя большими блестящими бронзовыми кранами и душем. Я встал под душ, сполоснулся, досуха вытерся и накинул на себя синий халат. Когда я вошёл в спальню, там лежал уже отглаженный светлый костюм, рубашка и галстук, чуть темнее костюма, новые светлые носки, у кровати стояли бежевые туфли. Я оделся и стал возиться с галстуком. Галстук был не форменный, и я не знал, что с ним делать: никаких резинок и крючков на нём не было. Раздался лёгкий стук, и в дверь вошла ОНА: я просто с размаху сел на кровать. Такой красивой девушки я просто никогда не видел!
– Как я выгляжу? – она несколько раз повернулась кругом. «Рот закрой!» – раздалось в мозгу!
– Маргарита, вы выглядите просто великолепно! Более того, вы очень красивы! Придется снять со стены саблю и взять с собой пистолет, потому что вы – неотразимы! Буду отбиваться от ваших поклонников!
Маргарита слегка покраснела и впервые с интересом глянула на меня из-под длинных ресниц.
– Оказывается, ты умеешь говорить комплименты! – улыбнулась она и тут же предложила помочь мне с галстуком. Пока я застёгивался, брал деньги, она позвонила охране. Мы спустились к машине, сели на заднее сиденье, я приоткрыл бронестекло и неожиданно для самого себя приказал:
– В Ленинку, Саша! В закрытый отдел! – и оставил окно открытым. «Сергей! Я что-то не понимаю? Зачем в Ленинку?» – «Ты получил приказание Судоплатова найти всё по пальчиковым лампам? И запомни, в этой конторе прокалываться нельзя: здесь всего три степени наказания: замечание – выговор – расстрел. Соответствуй! Ты уже не лейтенант Андреев, а начальник отдела с правами замнаркома и твою работу контролирует Сам. Поэтому у тебя и такие хоромы, и денег ты за тряпки не заплатил, только расписался на заказах в ГУМе. Это всё – кредит, а по нему ещё и долг отдавать надо! А проценты здесь бешеные: жизнь и безопасность государства на кону». – «Где искать?» – «Scientific magazine и вестник IRE за последние три года. И Риточку с собой прихвати. Искать small-button glass tube или miniature valve, скорее последнее. Выполнишь задание: Риточка от тебя никуда не денется, действительно, чертовски красивая, только закрытая, как черепашка. Не выполнишь, она тебе не понадобится. Это как в бою: либо ты, либо тебя. Приехали! Найди хоть что-нибудь, любую зацепку. Остальное у меня есть!»
Мы с Маргаритой прошли к дверям Спецотдела, и я предъявил свой пропуск, который выдал Судоплатов, а Рита своё удостоверение. Через час примерно Рита сказала:
– Нашла!
– Покажи! – Довольно большая статья и схема с плохонькой, но фотографией. Я наклонился и поцеловал Рите руку:
– Я, как только вас увидел, уже знал, что у меня самая лучшая в мире помощница!
Рита засмущалась, выдернула руку:
– Она же грязная!
Но было видно, что ей этот жест понравился. На руки этот журнал не выдавали, но сделали с синьку со статьи. Пока ждали синьку, я набрал связной номер Павла Анатольевича: «Передайте Павлу, что доктор нашёл лекарство для его пальца. Андрюша!» и вернулся в зал. Пакет с синькой уже упаковывали. Неожиданно сзади подошла пожилая женщина в круглых очках с толстыми стёклами:
– Товарищ Андреев! Вас просят пройти в комнату спецсвязи! Я провожу.
В комнате сержант НКВД передал мне трубку от телефона с гербом и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Раздался голос Судоплатова:
– Докладывайте!
Я доложил всё про статью.
– Вы сейчас куда?
– Товарищ Гончарова везёт меня в ресторан «Арагви» учиться кушать!
– Хорошо! Кто с вами из охраны?
– Старший лейтенант Филиппов.
– Передайте пакет ему, пусть доставит его мне. Он же привезет его вам обратно. Гончаровой передайте, чтобы сделала перевод. Встречаемся у меня завтра… – последовала небольшая пауза, – в одиннадцать!
– Слушаюсь, товарищ Павел!
Вернувшись в зал, я на ухо передал распоряжение Павла Маргарите. Она кивнула головой, подошла к телефону и заказала столик в «Арагви», извинившись за задержку.
Нас провели в «кабинет»: выгороженный стол с диванами, вход в который закрывался шторами. Принесли меню, чопорный официант налил в высокие стаканы боржоми и удалился. Маргарита подсела ко мне поближе и начала объяснять: что, как и почему за столом. Интересно, как это всё запомнить и не перепутать: два зубца, три зубца, четыре. Столовая ложка, десертная, салатная. Рюмка для яйца, бокалы для шампанского, для коньяка, воды. Тарелочка для хлеба, который, оказывается, не откусывают, а отламывают. И три вида ножей. Неожиданно Рита пересела на своё место. Вошёл официант и передал на блюдечке записку мне: Яковлев просил разрешения присоединиться к нашей компании. Я показал записку Рите, она пожала плечами, но вид у неё был недовольный. Сергей сказал, что ни в коем случае не отказывай, но сообщи ему, что ты больше не работаешь у Поликарпова, что тебя перевели на другую работу по линии НКО. И он отстанет! Если не привяжется к Рите. Я сказал официанту, что мы не возражаем…
– Андрей Дмитриевич! Вы, наконец, перестали изображать отшельника и монаха! – вместо приветствия сказал вошедший довольно молодой человек. – Яковлев Александр Сергеевич, заместитель наркома ОборонПрома по авиации. Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе! – пошутил он и протянул руку. Он был лет на десять старше меня, чуть полноватое округлое лицо, лучащие улыбку глаза, но я хорошо помнил то выражение, которым эти глаза светились в приёмной Сталина. Я привстал и пожал его протянутую руку.
– Знакомьтесь: Маргарита, моя будущая жена. Мы решили отметить подачу заявления в загс.
Маргарита протянула ему руку.
– Лейтенант, где вы нашли такую красавицу? Вы – москвичка?
– В Крыму, Александр Сергеевич! – улыбнулась Маргарита. – Это было так романтично: море, солнце, фрукты и неотразимый рыцарь неба! Нет, я из Ленинграда, но придётся стать москвичкой!
– А мы-то голову ломали, почему Андрея нет ни в одной компании, ни на одной вечеринке! Он, оказывается, всё это время, наверное, тратил на письма вам. Неудивительно, вы такая красивая девушка! Андрей Дмитриевич, я вас искал сегодня на заводе, но никто не мог сказать, где вы. – сказал Яковлев, усаживаясь поудобнее на диване и одновременно закуривая дорогую «Герцеговину Флор».
– Я больше не работаю у Поликарпова. Меня перевели обратно, в НИИ ВВС. – Яковлев не сдержал самодовольной усмешки. – Пока занимаюсь личными делами, а там дальше посмотрим. Вот Маргарита предлагает вообще уехать в Ленинград, она его очень любит, а я никогда не был! Но я человек военный, где прикажут, там и буду служить.
– Да, Андрей Дмитриевич! Занимаясь таким важным делом, как испытания новых самолётов, требуется сначала думать, а потом уж высказывать своё мнение!
Посидев ещё несколько минут, а у нас, кроме боржоми, ещё ничего не было, он сослался на какие-то дела, раскланялся и удалился. Рита скользнула к краю занавески возле перегородки и посмотрела ему вслед, потом зашлась тихим беззвучным смехом:
– Какой индюк!
Благодаря этому инциденту растаяла последняя скованность и у меня, и у Риты. Она сделала заказ, сразу предупредив меня, что вообще-то это моя обязанность, но в случае «семейной пары» это допустимое отклонение от этикета. Попутно быстро и легко объясняла: что, зачем и почему. Незаметно пролетело почти три часа. Я посмотрел на часы, было половина одиннадцатого. «Нас же ещё статья ждет!» Возник небольшой спор из-за того, из каких средств платить за ужин. Маргарита говорила, что на это ей выделены деньги, и что это – подготовка, но я твердо настоял на том, что мне было жутко приятно и интересно, тем более в её обществе. По дороге домой она спросила:
– Ты вообще мало пьёшь или стеснялся?
– Я же лётчик, а после выпивки совсем другая реакция, несколько дней. Кроме 200 граммов сухого вина, я никогда себе ничего не позволяю.
– Я не замечала у лётчиков такой особенности!
– Может быть, поэтому они мне и проигрывают! – улыбнулся я.
Я научился зажигать газовую плиту! Очень быстро закипает чайник, но Рита сказала, чтобы я сварил ей кофе!
– А как? – «Ты что, никогда в Севастополе не видел, как варят кофе?» – спросил меня Сергей. «Видел, даже пробовал один раз! Но никогда не готовил!» – «Ладно, учись! Произведи на девушку приятное впечатление!» И он повёл меня к шкафу, нашёл кофе в зёрнах, большую плоскую мельницу, смолол в абсолютную пыль предварительно дожаренный кофе, по кухне поплыл непередаваемый аромат, у меня даже побежали слюни. Затем нагрел джезву на маленьком огне, залил холодной водой, пока кофе нагревался, прогрел чашки, аккуратно помешивая, собрал поднимающуюся пену в равных пропорциях в обе чашки и аккуратно вылил туда закипевший кофе. «Готово!» Я взял чашечки за ручки и повернулся к столу. У двери стояла Рита.
– Я смотрела, как ты священнодействуешь! Такой запах, что я не удержалась!
Я покраснел, вечно меня Сергей в краску вгоняет. Поставил кофе на блюдца, Рита взяла поднос, поставила чашки, сахар, маленькое сухое печенье в форме зверюшек и два стакана холодной воды. Мы пошли в кабинет. Рита подложила под себя ногу, запахнула халат и посмотрела на меня.
– Ты мне так Крым напомнил! Господи, как хочется в Ялту! Кофе у тебя необыкновенно вкусный! Густой, терпкий, настоящий турецкий кофе.
– Я старался для тебя! Удивительно, мне кажется, что я тебя очень давно знаю!
– Целых четырнадцать часов и одиннадцать минут! Странный ты какой-то, как будто в тебе два человека внутри сидят! Один опытный, всё знающий и всё умеющий, а второй – восторженный мальчишка. Я даже не могу определить, сколько тебе лет.
– Двадцать два!
– Я почти на четыре года тебя старше.
– А где ты живешь? Ты замужем?
– В общежитии, я ведь только сержант госбезопасности, а не замнаркома! – улыбнулась Рита. – Замужем не была. Детей нет. Меня с филологического факультета пригласили на работу в органах. Так и работаю, то в спецшколе, то у товарища Павла.
– Нравится?
– Бывают очень интересные задания, и очень интересные люди, но не всегда, в любую бочку меда можно добавить ложку дёгтя. У тебя глаза красные!
– Я спал только в самолёте, когда летел из Перми в Москву. Сегодня ночью не спал совсем.
– Так иди, ложись! Кофе-то зачем на ночь пил! Это ж мне ещё работать.
– За компанию, и мне нравится за тобой наблюдать.
– Всё, спать, товарищ замнаркома! Иначе завтра будете никакой.
– Есть, товарищ сержант госбезопасности! – улыбнулся я и побрёл в ванную. Попав в спальную, с трудом разобрался с покрывалами и рухнул на кровать. Попытался о чём-то подумать, но сон быстро меня сморил.
Оставшись одна, Маргарита углубилась в перевод, набрасывая на листке общую канву и выписывая незнакомые термины. Неожиданно зазвонила «вертушка»: сняла трубку:
– Квартира Андреева, сержант Гончарова!
Послышался голос с мягким кавказским акцентом:
– Вы, Маргарита Николаевна, мне и нужны!
– Здравствуйте, товарищ Берия!
– Чем занимается наш подопечный?
– Спит, товарищ Берия.
– Меня зовут Лаврентий Павлович. Что, перебрал в ресторане?
– Нет, Лаврентий Павлович. Он выпил не более стакана сухого вина, коньяк и водку – только пригубил. Сказал, что за полтора суток немного поспал в самолёте, когда летел из Перми в Москву, а сегодняшней ночью – совсем не спал.
– Не пил, потому что опасается вас, или…
– Говорит, что не пьёт потому, что лётчик. Что это снижает скорость реакции. По моим общим впечатлениям – это соответствует действительности.
– Расскажите, как вёлся поиск информации по «Пальцу»! Он знал, где искать?
– Нет. Но он сказал, что компания не государственная, следовательно, должны быть ранние публикации в научных изданиях. Спросил у научного секретаря, что есть из американских периодических научных журналов за последние три года, написал мне на листочке три словосочетания, в одном слове сделал ошибку: пропустил букву. Секретарь приносила журналы, большую часть брала себе я, а остальное – отдавала ему.
– Кто нашёл статью?
– Я, Лаврентий Павлович! А он попросил показать, пробежался глазами и поцеловал мне руку.
– Ваши общие впечатления об этом человеке?
– Честный, очень внимательный, отличная профессиональная память…
– Разведка?
– Нет, Лаврентий Павлович! Я достаточно много работала с разведчиками. Память – больше объектовая, зрительная, очень объёмная. Иногда кажется, что она вообще границ не имеет. Нехарактерно для разведчиков, у них больше – «слуховая». Очень меня удивил, когда приказал ехать в библиотеку, а не в ресторан, до этого он ни одним словом об этом не обмолвился. И так старательно одевался, готовясь к ресторану. Он – немного странный, как бы младенец с мозгом старца, но очень увлечен новой работой и ушел в неё весь. Потрясающе провёл разговор с замнаркома Яковлевым, они что-то не поделили, видимо, и он его аккуратно выставил, причем Яковлеву было не открутиться, он был вынужден уйти. Пришлось в двух местах: в ателье и с Яковлевым дать информацию по легенде. У него отличная выдержка: он не подал виду и успешно подыграл.
– Маргарита Николаевна! А как вы отнесётесь к моей личной просьбе: что если вам завтра действительно подать заявление в загс и стать его женой?
– Лаврентий Павлович! Я не могу так! Я знаю этого человека несколько часов!
– Он может быть слишком опасен для всех, если окажется не тем, кто есть на самом деле. Это дело особой государственной важности. Я бы хотел иметь рядом с ним своего человека! А вам я верю. Ему пока нет. Подумайте над моим предложением!
– А как же распоряжения Павла Анатольевича? Я же сейчас сижу над переводом статьи!
– Павел Анатольевич сидит напротив меня и внимательно слушает!
– Я здесь, Рита! Мы с тобой давно работаем. Ты для меня всё равно как сестра. Я не могу всего тебе объяснить, просто слов не хватает. Нам он нужен! Единственный вариант – это ты!
Маргарита заплакала. У неё в голове не укладывалось, как это Павел Анатольевич и новый нарком посмели ей предложить такое. Если Лаврентия Павловича она просто несколько раз видела, то Павел Анатольевич часто бывал у них дома. Мама очень приветливо его встречала, говорила, что он нас спас от голодной смерти в 21-м году. Как он мог!
– Я перезвоню, до одиннадцати, – смогла проговорить Маргарита, повесила трубку и разревелась ещё больше. Всё в ней протестовало против этого предложения руководства! Как они могут, как они смеют предлагать, на полном серьёзе, ей такое.
Вот те раз! «Браки заключаются на небесах!» и эти небеса называются Лубянкой…
Перевод в голову абсолютно не лез после этого разговора… Что делать? Надо взвесить все за и против…
Против… Ой, сколько этих «против» я натерпелась! Дома была только мама. Куда делся папа, она так и не объяснила, сказала, что уехал в командировку… Это теперь я понимаю, что может означать эта «командировка»… Мне было лет пять, я бегала по просторному дому с залами, мягкими креслами и диванами, и вдруг мне запретили выходить из одной комнаты. На двери повесили замок, как и на других дверях в доме. В это же время появилось множество посторонних людей в доме. Сначала мама плакала, потом смирилась и внушала мне, что единственное, что может помочь мне в жизни – это знания. Мама свободно говорила на основных европейских языках: немецком, французском, английском и испанском, а также знала польский, финский и шведский… Мамочка, как же я тебе благодарна! Папу я совсем не помню. Нет, помню какое-то Рождество, когда он подарил мне большую куклу, и они с мамой улыбались и были счастливы… Потом, уже в школе, мне постоянно говорили о неподходящем происхождении. Несмотря на то, что я училась лучше всех, меня с третьего захода приняли в пионеры, а потом, так же с третьего захода, в комсомольскую организацию, потому как моя пра-пра-пра-тётка была женой Пушкина, и дом, в котором мы жили, когда-то весь принадлежал семье Гончаровых… И только на втором курсе меня заметили… Хотя я всегда была круглой отличницей. Мама всегда говорила, что все надо делать на «отлично» или не делать совсем… Именно в МГУ, на инязе, на 3-м курсе, меня вызвали и предложили работу в Наркомате внутренних дел. Отступать мне было некуда. Я согласилась сразу. Тем более, мама болела, и нам было особенно тяжело. Если бы не Павел, который постоянно нам помогал, было бы совсем невыносимо. Я помнила, как к нам приехал Павел и рассказал, что мой отец, которого я не знала, выпустил его из контрразведки в Одессе, сказав, что: «Нас всё равно не будет. Россия – против нас. Вот тут живет моя семья! Позаботься о них!» И Павел приезжал каждый год. Мама так и не вышла замуж, работала учительницей в школе на Васильевском. Были предложения ей выйти замуж, но мама любила одного человека: моего отца. Пять лет назад её не стало. Тихо умерла во сне. Мы с Павлом похоронили её. Через два месяца на меня пришла разнарядка в НКВД. Туда забирали только лучших… После института я работала уже четыре года и меня даже повысили. Работать было тяжело: пришлось выучить, в совершенстве, португальский язык, освоить все виды оружия. Мне предоставили комнату в общежитии…
А если разобраться… Андрей – не обрюзгший старец, он даже симпатичный… Когда я его увидела, я не поверила, что он – мое «новое задание». Скольких я уже обучала английскому! Кого только не было! Но Андрюша сразу запал мне в душу! А его глаза, сверкающие озорными чертиками! Его выправка! Он, конечно, немного неуклюжий, но сделать за несколько месяцев карьеру до замнаркома – не каждый сможет… Значит, голова на плечах есть. Вот и Яковлев сегодня сказал – не бабник и не пьяница… А такие встречаются редко… Я ему, кажется, нравлюсь… – Она улыбнулась, вспоминая, как она вошла к нему в спальню, чтобы проверить, правильно ли он завязал галстук, а он так и рухнул на кровать, когда ее увидел. – Смешной он… Антипатии он не вызывает. Даже наоборот. Когда он ко мне прикасается, мне кажется, что у меня по телу волны идут… Мне нравится, как он делает мне комплименты, как галантно пытается целовать руки… Но он какой-то непонятный… Даже трудно сказать, что именно в нем настораживает.
Ну, конечно, если я приму предложение, то все начнут шептаться, что я выхожу замуж из меркантильных интересов за отдельную четырехкомнатную квартиру (где предусмотрена детская!) с обслугой, шофером, охраной и ужинами в «Арагви». Муж – замнаркома… Высокое общественное положение, правительственные круги… Приятно… Но есть одно «но» – если я не соглашусь на предложение тов. Берия, то меня с задания снимут и поставят кого-то другого. И не факт, что мне разрешат, позже, выйти замуж за того, кто мне нравится. Не оставлять же Андрюшу кому-то! Неужели я ревную? Со мной явно что-то не то творится! Похоже, я влюбилась…
Маргарита сняла трубку «вертушки» и назвала позывной.
– Судоплатов! Слушаю!
– Павел, это я!
– Риточка? Слушаю тебя!
– Паша! Это твоё решение, или на тебя давят?
– Ритуля, это я предложил! Я, в отличие от Лаврентия, этому человеку – верю! Не знаю почему, но мне кажется, что и ты ему веришь!
– Павел, я вообще не знаю, что со мной творится! Сама себя не узнаю.
– Он тебе нравится?
– Да!!! Ужасно нравится. Но я его боюсь, потому что помани он меня пальчиком, и я буду вся его. Я сама себя не узнаю.
– Маленькая моя! Это и есть любовь! Я твою маму так любил! Но она относилась ко мне как к сыну. Я буду посаженым отцом на твоей свадьбе! Любви тебе, дом полную чашу и детишек побольше! Я тебя люблю! Я весь сегодня извелся!
Я всхлипнула и положила трубку. Я пошла в спальню. Андрей спал. А я смотрела на него. Присела на краешек кровати и смотрела, как он спит. Провела пальцем по его лбу и убрала сбившуюся прядь волос. Он улыбнулся во сне и пробормотал: «Ритуля», и заулыбался. Мне опять стало страшно, и я пошла на кухню. Поставила чайник и пристально смотрела на огонь. Совершенно неожиданно и беззвучно Андрей меня обнял сзади: «Рита! Выходи за меня замуж!» Я развернулась, ударила его кулаками по груди и сказала: «Да, я буду твоей женой!» Он поднял меня на руки и закружил по комнате. «Ты даже не представляешь, как я рад твоему согласию. Рита, Ритуленька, Ритуля!» У меня кружилась голова! «Я вся в маму! Она вышла замуж за папу сразу после бала в 12-м году. И была ему верна, даже после его смерти!» «Я не собираюсь умирать, Рита! У нас вся жизнь впереди».
В одиннадцать часов мы были у Судоплатова. Он, судя по всему, уже всё или почти всё знал. Вместо совещания получилось «не пойми что», оказалось, что Маргарита и Судоплатов чуть ли не родственники! Основной вопрос был: когда свадьба? Мы, оба, сказали ему, что мы в девять часов, причём перебивая друг друга, заехали в загс по дороге, и мы теперь муж и жена. Моя Ритуля просто светилась счастьем. Это проняло даже Павла Анатольевича, который сказал, что давно так не радовался! Кроме того, Судоплатов сказал, что вчера вечером в Ленинград было отправлено распоряжение наркома НКВД об освобождении из-под ареста капитана 1-го ранга Берга, что он не возражает, если мы на недельку слетаем на юг, но после Ленинграда подключайте Берга немедленно. Но предварительно должна состояться свадьба, причём он хочет быть посажёным отцом! Рита и вправду сирота, а вот как доставить мою маму? Павел Анатольевич сказал, что это не проблема! Я парировал, что только, пожалуйста, без сержантов НКВД, иначе я в одночасье тоже стану сиротой! Товарищ Павел долго хохотал! Мы выехали на Центральный аэродром и через полтора часа вылетели в Ленинград втроём на четырехместном Я-6. Александр тоже нас поздравил. Вообще-то он был первым! Он остановился возле загса и был моим свидетелем на свадьбе. А роль свидетельницы невесты исполнила какая-то служащая загса.
В самолёте Рита сидела на правом сиденье, развернувшись ко мне, постоянно смотрела на меня, иногда прикасаясь пальцами к моему лицу или одежде. Она молчала или отвечала односложно. Несколько раз, когда я смотрел на неё пристально, она без звука говорила: «Я тебя люблю!» Это хорошо читалось по губам. Через четыре часа добрались до Ленинграда. Сели за городом на Комендантском. Александр куда-то позвонил, мы больше часа скитались по аэродрому, потом приехала машина, и нас отвезли в «Англетер». Мы поели, и Маргарита сказала, что хочет показать «свой» дом и могилу матери. Сашу мы оставили в гостинице: Нас здесь никто не знает, в маршрутном листе – ни одного слова про Ленинград, мы оба вооружены. И, в конце концов, у нас – медовый месяц! «Да и чёрт с вами! – сказал Филиппов. – Смотрю на вас и вспоминаю, как мы с Дарьей поженились. Совет да любовь! А я спать пошёл!» – Он улыбнулся, развёл руками и пошёл в свой номер.
Мы прошли на Васильевский, на 7-ю линию, затем прошли на Смоленское кладбище, там не далеко. Рита присела у могилы матери, поправила проходы, сменила совсем увядшие цветы. «Мама, это Андрей».
– Ты бы ей понравился, я знаю! Пошли, а то мне холодно что-то стало. Не люблю это место! Здесь всегда очень холодно.
Медленным шагом мы вернулись в гостиницу. Величественный Исаакиевский собор с зелёными статуями на углах и памятник Николаю Первому «Палкину» произвели просто неизгладимое впечатление.
– Андрей, пообещай мне, что когда все кончится, мы сюда вернёмся! Здесь мой дом и здесь я хочу растить наших детей! – сказала мне Маргарита.
До этого момента всё происходящее казалось мне сказкой или несбыточной мечтой: самая красивая девушка, очень высокая должность, общение с действительно историческими личностями. Все это померкло и обратилось в одну-единственную, и очень любимую женщину, которая хочет носить под сердцем наших детей, а я обязан их защитить.
Утром, втроём, поехали в Гавань. Филиппов был в форме НКВД, поэтому даже не пришлось предъявлять документы.
– Где я могу увидеть капитана 1-го ранга Берга!
Вижу испуганные глаза охранника:
– А что его не надо было пускать?
– Нет, всё в порядке!
– Он в левом крыле, в лабораториях!
Закрыто, закрыто, открыто, входим. К нам спиной стоит, чуть сутулясь, человек в черной шинели, но со споротыми шевронами. Он обернулся на шаги, его взгляд остановился на Филиппове. Его руки самопроизвольно пошли назад. Филиппов, умница, сразу остановился и отдал честь, а мы с Маргаритой продолжили движение.
– Вы – капитан первого ранга Берг?
– Да, с кем имею честь?
– Комиссар по радиофикации ВВС Андреев Андрей Дмитриевич! – и предъявил ему мандат Сталина.
– Чем обязан?
– Аксель Иванович! Хотелось бы привлечь вас и ваш институт к сотрудничеству с нашим отделом!
– А я что, восстановлен начальником института?
– А разве вас снимали?
– Не знаю, молодой человек. Я, видите ли, находился под арестом и следствием с прошлого года, поэтому не совсем в курсе событий. Следствие не прекращено, но вчера вечером мне изменили меру пресечения.
Я повернулся к Александру:
– Вам что-нибудь известно об этом?
– Так точно, Андрей Дмитриевич! Я читал постановление, и оно у меня с собой. Там написано: «с исполнением основных обязанностей без ограничения свободы передвижения».
У меня самого тоже было это постановление, но мне хотелось, чтобы это прозвучало из уст работника НКВД.
– Так что, Аксель Иванович, давайте пройдём в ваш кабинет и поговорим о наших насущных задачах: нам, ВВС, нужны локаторы!
– Молодой человек! Вы что, не видите, что лаборатории практически пусты? По распоряжению бывшего главного инженера Шулейкина почти всё вывезено!
– Значит, будем заполнять лаборатории. Я уже поинтересовался положением вещей: Шулейкин тоже работает в этом направлении. Он испытал «Редут» два месяца назад. Но у него маленькая дальность и большие проблемы с точностью. Вы, Аксель Иванович, готовы взять на себя это направление?
– Несомненно!
– Вот и давайте обсудим, что необходимо для ускорения работ!
Наша свадьба с Ритой состоялась через три дня: весёлая, шумная, мы справляли её в Чкаловском, где у меня было больше всего друзей. Маму привезли и увезли, живой и здоровой, а нам разрешили взять самолёт и лететь в Крым на отдых. Ялта осенью – это что-то божественное. Мы ходили по набережной, поднимались на Аю-Даг, сидели в ресторанчике в Ласточкином гнезде и чувствовали себя на вершине счастья, но через пять дней пришла телеграмма от Павла, что его палец срочно нуждается в операции.
Телеграмму получил Андрей. Долго вчитывался в неё, подошёл к столу, и сказал, что поездка в Феодосию отменяется. Я, даже не прочитав, поняла, о чём телеграмма, и что наш отпуск кончился. Андрей спустился вниз к администрации, сказав мне, чтобы я собиралась. Сели в машину, которая привезла нас под Севастополь, на аэродром Бель-Бек. Там стоял «наш» Я-6. Андрей большую часть дороги молчал. Один или два раза показал на очень красивые места и сказал, что в следующий раз надо попасть сюда. Забросил чемоданы в самолёт, помог мне забраться на правое сиденье, поговорил о чём-то с техником. Самолёт был горячий, и пахло терпким, но приятным запахом. Андрей уселся на левое сиденье, втянул носом запах:
– Как я его люблю!
– Кого?
– Этот запах! От винта!
Мотор зачихал, винт неровно дёрнулся несколько раз и слился в прозрачный круг. Андрей закрыл дверь и открыл форточку. Несколько раз изменил звук мотора. Показал руку из форточки. Человек перед самолётом махнул флажком и отошёл в сторону, а два других выдернули колодки из-под колес. Мы вырулили на старт, но Андрей смотрел не на взлётную полосу, а куда-то вправо, я повернулась туда и увидела зелёную ракету. Двигатель взревел, и мы с ускорением покатились по земле. Несколько толчков и они резко прекратились. Мы в воздухе и летим в Москву! Андрей мало разговаривал, лишь несколько раз просил воды, кофе или чая из термоса. Я предложила бутерброды, но он отказался.
– Что, ничего не хочешь?
Он притянул меня к себе и довольно громко, из-за шума двигателя, сказал:
– Очень хочу тебя и обратно в Крым! – чмокнул меня в щеку и в нос, опять уставился на приборную доску. Когда мы летели в Крым, он вёл себя по-другому: управлял самолётом одной рукой, а вторая была постоянно у меня в руках. Возвращение в Москву ему явно не нравилось.
– О чём думаешь?
– Интересно, что придумал товарищ Павел! Пытаюсь смоделировать все варианты.
– Я тебе мешаю?
– Нет, скорее отвлекаешь от недобрых мыслей. Скоро Харьков, надо садиться для дозаправки.
– Что-то не так, Андрей? – спросила я и заглянула ему в глаза.
– Ищу вариант, чтобы оставить тебя дома, и не нахожу его. Слишком боюсь за тебя! – он тоже внимательно посмотрел на меня. На лице не было ни тени улыбки. – Рисковать лучше мне одному!
– Я дома не останусь! – твёрдо сказала я. – В воздухе ты, может быть, и король, но на земле я лучше подготовлена.
Он ткнулся носом мне в плечо:
– Я за тебя боюсь!
У меня повлажнели глаза. Андрей вновь ушёл в себя, потом начал заходить на посадку в Харькове.
Пока шла дозаправка самолёта, Андрей покушал, на земле от его хмурого настроения не осталось и следа. Он деловито осмотрел самолёт, сходил в диспетчерскую, подошёл ко мне и спросил:
– Летим дальше, или ты устала?
– Летим!
Впереди появились тяжёлые облака, на земле кое-где белел снежок. Андрей ушёл вниз под облака, включил дворники, потому что пошёл мокрый снег с дождём. Самолёт несколько раз потряхивало. Через два часа погода ещё больше ухудшилась. На крыльях стала появляться наледь. Андрей сменил курс и приказал пристегнуться. Сели в Туле. Видимости не было никакой, Андрей трижды уходил на второй круг. Крылья обледенели, и самолёт плохо слушался рулей. Наконец, земля открылась на некоторое мгновение, и Андрей посадил самолёт. Погоду на завтра давали нелётную. Позвонили Александру, сообщили, где находимся. Андрей договорился о перегоне самолёта по улучшению погоды в Москву. Домой вернулись на машине. Я пошла готовить ужин, а Андрей ушёл в кабинет. Через полчаса он пришёл с какой-то бумажкой:
– Смотри, что творят!
В бумаге было написано: «…звездообразный мотор в капоте NACA является источником вредного сопротивления, вследствие плохого образования носовой части… по этой причине применение капотов NACA для скоростей свыше 500 км/ч является нецелесообразным». Андрей выругался и ушел в кабинет. Когда я пришла звать его ужинать, он разговаривал с кем-то по телефону. Потом я поняла, что это был Поликарпов. Андрей говорил ему, что требуется поставить машину в трубу ЦАГИ и доказать ошибочность этого заявления. Через несколько минут он вошёл в столовую:
– Они максимально пытаются форсировать строительство никому не нужного И-180. И с этим уже ничего не сделать!
Поесть нам так и не дали, опять зазвонил телефон. На этот раз «вертушка»:
– Есть, через пятнадцать минут будем. Одевайся, поехали!
Судоплатов нас реально обрадовал! Есть возможность купить 12 командных радиостанций и тринадцатую – связную. На моё имя зарегистрирована фирма, точнее её просто купили, в ней двенадцать самолётов DC-3. Самолёты надо будет укомплектовать станциями и переправить в СССР. Андрей предложил сделать это «самовывозом» через Бразилию.
– А дальности хватит?
– Немного не хватает, но самолёты пойдут пустыми, поэтому в грузовой отсек можно погрузить резиновую емкость, использовать её как дополнительный танк для топлива. Тогда и океан удастся перелететь. Надо посчитать.
– А если потеряем и самолёт, и станцию? Может быть, морем через Бразилию? Или Мексику? Да, техническое состояние самолётов компании оставляет желать много лучшего.
– Тогда не будем рисковать! Хотя можно заменить двигатели новыми. Их отправить морем из Ленинграда или Одессы.
Созвонились с Пермью, надиктовали серийные номера бортов. Для восьми машин двигатели были.
– А что с официальной закупкой?
– Пока глухо. Кто останется за тебя, Андрей?
– Капраз Берг. Есть ещё одна задумка! Привлечь к этому Чкалова. Групповой перелёт через океан ещё никто не делал!
– Засветим Седого и Риту.
– А если подстроить аварию, и Рита перепродаст компанию? Тогда оба не светятся. Я просто боюсь, что новые радиостанции американцы не дадут вывезти морем. У них в Мексике более сильные позиции, чем у нас. Ещё вариант: лизинг! Рита сдаст самолёты в лизинг СССР для рекордного перелёта, в связи с плохим техническим состоянием собственного парка. Дескать, денег на ремонт нет, а русские установят новые двигатели и после перелёта проведут средний ремонт корпусов, а в дальнейшем она собирается осваивать просторы Африки… Требуются 23 лётчика, 12 техников. Радиостанции крепить на легкосъёмной платформе, в случае аварии выбрасывать на плотике, для подстраховки – какое-нибудь судно на трассе перелёта. Если инженерные расчёты не позволят безопасно пересечь океан, то компания Риты должна получить длительный тайм-чартер в Африке.
Остановились на лизинге, и я стал звонить Чкалову. Дома его не было. На заводе тоже.
«Молодец, что не забываешь основные задачи! Растёшь!» – послышалось у Андрея в голове. «Ой, привет! Тебя давно не было! Я даже соскучился!» – «Не хотел мешать вам… Позвони Коккинаки!»
Так и сделал:
– Владимир Константинович! Разбудил? Андрей.
– Нет, ещё не спим! Дела!
– Есть надобность перегнать двенадцать DC-3 из Бразилии сюда.
– Не долетит!
– Знаю! Но машины пойдут пустые и группой.
– Не понимаю, в чём надобность этого перегона. Мы же сами делаем ПС-84.
– Вы обратили внимание, по какому телефону я звоню? Есть надобность.
– Я думал, ты из дома.
– Найдите Чкалова, и завтра давайте соберёмся у меня!
– А что его искать, вот он сидит. Даю трубку.
Коротко пересказываю то же самое Чкалову, упирая на рекорд перелёта в группе.
– Ты где? Мы сейчас приедем?
– Минуточку! – закрыл трубку и сообщил товарищу Павлу, что они хотят приехать. Он согласно мотнул головой. – Я на Лубянке, пропуска вам двоим сейчас закажут.
Ещё полчаса разбирали конкретику по приобретению радиостанций, оба сходили и сфотографировались, когда вернулись – Чкалов и Коккинаки были в кабинете Павла Анатольевича.
– Рита всё хорошеет! – расплылся в улыбке Чкалов и полез целоваться.
– Я ввел товарищей в курс дела, – сказал Павел Анатольевич, – основная задача: безопасно доставить все тринадцать изделий в СССР в кратчайшие сроки. Компания «Риверо» обеспечивает приём группы летчиков и техников, безопасность на маршруте до Натала. Дальше руководство операцией поручается товарищам Чкалову и Коккинаки. У вас двоих будет другая задача!
Андрей насупился. Ему, как лётчику, было, конечно, интереснее сделать такой перелёт. Однако он промолчал. Когда выходили с Лубянки, он всех пригласил к нам домой. Хорошо, что поужинать не успели.
Чкалов оглядел квартиру и хохотнул, что у него похуже будет. Владимир Константинович сказал, что он раньше получил.
Рита принесла массандровские вина и, пока она разогревала ужин, мы ожесточённо спорили об И-180 и И-185. Затем Андрея спросил Владимир Константинович:
– Ты что, перешёл работать в НКВД?
– Нет, числюсь по-прежнему в НИИ ВВС.
– Но тебя исключили из списков эскадрильи!
– Я – комиссар новой комиссии НКО при НИИ, и у меня к вам просьба, Владимир Константинович. Те «изделия», которые вы доставите, должны немедленно все встать на боевые самолёты 28-й серии. Я уже послал заявку на двенадцать машин на завод. Все они поступят в нашу третью эскадрилью.
– Этой серии ещё нет, Андрей! – сказал Чкалов.
– Я сегодня говорил с Николаем Николаевичем, и завтра передам ему синьки крепежа изделий. А остальные «детали» мы уже обсудили с Поликарповым. Так что считай, что эта серия уже есть. Не буду рассказывать, скоро сам увидишь. А вас, Владимир Константинович, я бы попросил подумать о переходе в мой отдел. Направление перспективное! – и я показал мандат Сталина.
– Вот это номер! А я думал, что это квартира твоей жены. А ты, Валера, всё знал, и мне ни слова не сказал! Я же спрашивал у тебя, куда Андрюха делся!
– Если он сам об этом не говорит, значит так надо. У меня от друзей секретов нет, но это был не мой секрет.
– В чем будет заключаться моя работа?
– Приём-установка радиолокационных станций вокруг Чкаловского, подготовка лётчиков к работе с оператором РЛС, подготовка самих операторов РЛС и планшетистов. Подготовка больших показательных учений ВВС на базе нашего аэродрома в Чкаловском. Я бы сам этим занялся с удовольствием, но у нас с Ритой пока другая задача. Первым заместителем является капитан первого ранга Берг, но он в Ленинграде. А вы, Владимир Константинович, здесь командуете авиационной частью вопросов. В результате должно родиться наставление по применению РЛС и связи в истребительной авиации ВВС. По рукам?
– Кхе… А Филин знает?
– Пока только о создании комиссии, о задачах и планах – пока нет. Первая РЛС должна поступить из Ленинграда сразу после праздника. Но она только кругового обзора: даёт направление, но не даёт высоту полёта. Вторая станция придёт 1–3 декабря. Она даёт высоту, может использоваться как для авиации, так и для ПУАЗО. Кроме того, я в докладной записке попросил выделить один дивизион тяжелых 85-мм зениток и два дивизиона МЗА. Ответа пока нет, но думаю, что мы это получим. Надо научиться согласовывать данные РЛС и ПУАЗО.
– Какие у нас кухонные разговоры пошли, ребята. Ты, кстати, Андрей, своё назначение зажал и не обмыл! – громогласно заявил Чкалов.
– Да и ужин в третий раз придётся разогревать! – сказала Рита.
Под утро подвыпившие гости угомонились, и мы тоже легли. Рита прижалась ко мне:
– Почему ты был такой недовольный? Из-за перелёта?
– Мне кажется, что Судоплатов что-то недоговаривает. Если ты «засветишься», то въезд в Штаты для нас будет закрыт!
– Глупый ты! Паша всё предусмотрел! – она зажгла свет и вытащила из тумбочки испанский паспорт, довольно мятый и с множеством отметок, и показала мне фотографию черноволосой худощавой женщины, у которой только овал лица и глаза выдавали мою собственную жену.
– Мы же сегодня фотографировались?
– А я уже пятый год работаю в НКВД, и в Испании была. А ты у нас будешь «интернационалистом», с которым я познакомилась на родине, и который стал моим мужем. Вот штамп, это – ты! Завтра получишь паспорт на это имя. Зовут меня Марго Эстахьо Риверо. Я – довольно состоятельная женщина, гораздо старше тебя, подцепила молодого лётчика и решила ему приобрести авиакомпанию. – Рита хихикнула и ткнулась мне подмышку. – Для поставок в Испанию много раз использовали несколько фирм, которые зарегистрированы на это моё имя. А в США я поеду под твоей фамилией, и стану на десять лет моложе, как есть.
– Я, действительно, глупый. Таких ходов я даже не предусматривал!
– Неужели ты думаешь, что после всего десяти дней брака я захочу расстаться, даже на мгновение, с моим первым и единственным мужчиной! – последовал долгий и очень страстный поцелуй…
Утром нас разбудили довольно громкие голоса Чкалова и Коккинаки. Мы быстренько оделись. Они хозяйничали на кухне, пытаясь приготовить завтрак:
– Нам на полёты, хозяюшка!
Рита немедленно перехватила управление в свои руки, а мы переместились в столовую.
– Андрей, я согласен! – сказал Коккинаки. Я сходил в кабинет, принес листок бумаги и автоматическую ручку. ВК написал рапорт, а я подписался «Ходатайствую о переводе».
– Валерий Павлович! Дайте сегодня задание штурманам рассчитать перелёт. Связь через товарища Павла. Мы сегодня, скорее всего, уже улетим или уедем.
Завтрак прошёл в молчании. Уже стоя у дверей, ВП стукнул меня кулаком по плечу:
– Не волнуйся, Андрей. Всё сделаем как надо. Готовь площадку и топливо! Понимаем, что везём!
– Да, Валерий Павлович! Победу в будущей войне!
Отдав подготовку экспедиции в невероятно пробивные руки комбрига Чкалова, за результат можно было не беспокоиться. Он всё подготовит! Оставалось немного времени, и я начал звонить в Ленинград. Аксель Иванович рассказал, как продвинулись дела, я сказал ему об очередной командировке и о том, с кем держать связь в Чкаловском. В отличие от Москвы, все военные организации Ленинграда работали в обычное время, не ночью.
Начал разбирать почту, выяснилось, что нашему отделу подобрано здание: начальник академии имени Жуковского Померанцев Зиновий Максимович выделил пустующие помещения оперативного факультета под нашу комиссию. Позвонил ему. Тот поставил условия, чтобы одновременно с началом работы мы готовили восстановление факультета.
– Но, Зиновий Максимович! Какое отношение мы имеем к преподавательским кадрам? И где их возьмём?
– Сами и преподавайте! Не маленькие!
Вот такой вот разговор получился. Решил съездить в академию. Одеваюсь, Ритуля вокруг меня кругами ходит и все поправляет (одежду имеется в виду). Вдруг звонок в дверь. Охрана, что ли? В коридоре раздевается комиссар госбезопасности 3-го ранга Судоплатов! День визитов!
– Салудо, камарадас Андрей! – улыбается. – Ритуля, сообрази что-нибудь покушать и выпить. Я домой еду, всю ночь работали. И ещё! Мне с Андреем переговорить надо. Поэтому сходи куда-нибудь погуляй! Только не к парикмахеру. Ещё два дня это не понадобится!
«Серьезная заявка на победу!» – раздаётся в голове голос Сергея. Рита выставила яичницу с ветчиной и сыром, бутылку водки, нарзан, нарезанную колбасу, ветчину и хлеб. Взгляд очень настороженный.
– Павел, может быть при мне?
– Сказали же: погуляй! Давай! Мужской разговор намечается!
Рита обиженно хлопнула дверью.
– Давай! Знаю, что не пьёшь! – Я налил себе крымского сухого. – Я не знаю, в курсе ты или нет: я разговариваю с тобой только потому, что её отец вывез меня на расстрел и отпустил. Я ему жизнью обязан. Он просил заботиться о ней и её матери. Её мать ещё красивее была. Рита мне как сестра. Ты вроде как мне родственник. Обидишь её – будешь иметь дело со мной. Смотрю на неё, и сердце радуется. Ей повезло больше, чем мне. Поэтому, пока ты – её муж, ты для меня – родной. Понял?
– Да, товарищ Павел.
– Просто Павел. В этом доме я просто Павел, мы не на службе. Я вынужден посылать вас обоих на задания. Другого пути у меня нет. Обещай мне вернуться, и её живой привезти.
– Про себя сказать не могу, а она в любом случае будет жива.
– Понял. Это по-мужски. Учти, что то же самое она будет делать для тебя. Не дай ей этого. Умирать будешь, но её сохрани. Договорились?
– Да, Павел.
– Задание у вас сложное. Первый этап я отработал, это пройдёт без проблем. Дальше всё за тобой и Ритой: в технологической линии один станок не может быть изготовлен нигде, кроме как у них. Нет никаких данных. Известно только то, что делается он в Детройте. Будешь рыть самостоятельно. Держи Риту подальше от этого. Связь будем держать через Седого. Ты – ему, он – мне. Это – мой человек. Я вчера видел, как ты скис, когда я отдал перелёт Чкалову и Коккинаки.
– Павел, просчитав операцию, мне показалось, что ты подставляешь Риту под удар… В общем, я не понял тебя. Рита ночью объяснила, что это – только прикрытие. Я совсем был не в курсе операции. Но я знаю, что двенадцать станций роли не сыграют. Это только для руководства.
– Правильно, Андрей! Это – косточка, для утешения. Остальное должны сделать вы. Я вынужден рисковать вами, – он выпил залпом водку и вышел из кухни, стал обуваться. Когда обулся и оделся, сказал: – Ритке – ни слова! И ещё: вам надо выезжать сразу после праздников. Ритке скажи, что я обоих вас люблю.
Рита вернулась через полчаса.
– Где Паша?
– Поговорили и ушёл.
– Ругался?
– Нет, сказал, что очень сильно тебя любит и просил меня тебя беречь!
– И всё??? Не ври!
– Я и не вру! Может быть, чуть-чуть недоговариваю. Начало операции переносится на три дня. Сказал, что любит нас обоих.
Рита расплакалась, что-то у неё последнее время глаза на мокром месте. Надо будет выяснить, в чём дело. С этими мыслями я прошёл в кабинет и попытался вызвать Сергея. «Сергей, ты слышал?» – «Да! Ищу хоть что-нибудь на мать Риты и на Судоплатова. Ничего нет. Я не знаю, правда это или его выдумки». – «Рита что-то подобное говорила». – «Это может быть их совместная игра. А вот по Судоплатову проходит, что он очень любил подготовленных им бойцов. Называл их “сынками” и “дочками”. И именно им поручал практически невыполнимые задания. Но посмеяться хочешь?» – «Ну, давай! Пугай дальше!» – «У него процент успешности операций почти сто процентов. Вот и думай, голова, а не просто шапку носи! Плохо или хорошо быть сынком у Судоплатова. Те несчастные четыре процента в РЕАЛЬНЫХ операциях могут быть случайностью или ошибками самих исполнителей. В общем, так. Прими как данность, и не пытайся что-нибудь выяснить на эту тему. Есть у меня задумка, как поднять твою подготовленность к наземным операциям, но для этого надо много писать различных программ, которых у меня сейчас нет, потом пригласить одного моего знакомого спецназовца, который обучит программы, которые потом обучат тебя. Я, к сожалению, не специалист в этих вопросах, а доверять кому бы то ни было тайну наших взаимоотношений и самого проекта я не собираюсь. Нам придётся доверять выучке Маргариты». – «Меня немного беспокоит состояние жены последние два дня. И можно тебя попросить не вмешиваться в это? И, по возможности, не слушать. Ничего такого сегодня не будет. Я только съезжу поговорить в академию Жуковского и заберу паспорт в НКВД». – «Совсем ничего! Ну не смеши людей! Два ВАЖНЕЙШИХ ДЕЛА, а он меня отстранить хочет! Нет, давай в обратном порядке! Я сейчас пойду с собаками погуляю, на часок схожу по делам. В общем, три часа у тебя есть!» – «Давно хочу у тебя спросить: что у тебя за собаки и сколько их у тебя?» – «Шесть. Будешь в Мексике – покажу! Это надо видеть! Так не объяснить.»
«Разговаривая» с Сергеем, я нашел два правительственных конверта с приглашениями на парад и в Кремль. Так вот почему после праздников! Стоп! А как же мы после этого будем выполнять задание? Мы же засветимся ещё в Москве! Здесь что-то не то! «Сергей! Ты что-нибудь понимаешь?» – «Тебя и Риту хотят “засветить” и подставить!» – «Кто? Судоплатов? Берия?» – «Скорее всего, Судоплатов!»
Пошёл искать Риту. Нашёл её в детской комнате. Она перебирала чужие игрушки. Часть оставляла на полке, часть ставила на стол. Когда я вошёл, она вздрогнула и как-то испуганно на меня посмотрела.
– Рита! Тебя что-то беспокоит. Ты второй день какая-то совсем не в себе. Ты можешь мне это объяснить? Может быть, мы вдвоём найдем какое-то решение быстрее?
– Если ты об этом, – она показала рукой на игрушки, – то нет, я не беременна, по крайней мере, я этого не чувствую. Хотя, откровенно говоря, я очень хочу ребёнка. Но пока не время.
Я улыбнулся и притянул её к себе.
– Хорошо, но если бы ты была беременна, было бы лучше. У меня бы появился повод отстранить тебя от операции. Давай начистоту, что тебя беспокоит?
Она смотрела на меня и несколько раз провела указательным пальцем мне по шее. Немного помолчав, она сказала:
– Да, наверное, так будет лучше. Вчера у Тулы я поняла, что в любой момент я могу тебя потерять, и у меня не останется никого. У моей мамы была я. Сейчас, конечно, надо поберечься, но после завершения операции… Я хочу, чтобы у меня был твой ребёнок. Так, чтобы, даже если с тобой что-то произойдёт, у меня бы остался хотя бы кусочек тебя. И ещё… – она замолчала, подняла глаза, осмотрела потолок. Было видно, что она борется с собой. – В ту ночь, когда я согласилась стать твоей женой, у меня был разговор с Берией. Он просил меня выйти за тебя замуж. Ты можешь поверить мне, что я дала согласие тебе по совершенно другой причине!
И что прикажете отвечать? Сергей, конечно, предупреждал меня о том, что спецслужбы меня одного не оставят. Но оказывать такое давление на девушку… Я не ожидал. Но от меня ждали ответ. Поднял её на руки и понес её в спальню.
– Браки заключаются на небесах, а они – выше Лубянки, любимая моя! – (Значит, они оба!)
Но зазвонил телефон: Чкалов!
– Если загрузить всё топливом, то хватит на перелёт с экипажем в три человека. Отдали Поликарпову, чтобы сделали систему перекачки в основные баки. Когда летишь?
– Сказали, что после праздников, наверное, из-за награждения, но я считаю эту шумиху лишней. Мне ещё рано светиться в газетах.
– Тебе уже принесли приглашения?
– Да, нам обоим.
– Тогда ничего не попишешь! Надо идти.
– Ладно! Привет Ольге Эразмовне!
Снимаю «вертушку», называю код Берия. Приподнявшись на локте, Маргарита меня спросила:
– Что ты задумал?
– Лаврентий Павлович! Это Андреев, НИИ ВВС.
– Слушаю, Андрей Дмитриевич!
– От меня только что уехал домой Павел Анатольевич. Он приказал начать «Палец» девятого. А я получил приглашения на парад и в Кремль на вручение наград. Но там же будут фотографы, и всё это утром появится в газетах. Это может серьёзно повредить доставке изделий. По легенде – я в Испании. Приглашения подписаны раньше, чем был составлен план операции.
– Вы правы, это, действительно, ни к чему! Подождите! – он молчал минут десять. – Товарищ Андреев?
– Слушаю!
– Товарищ Сталин считает такую причину уважительной и разрешает вам не присутствовать на торжествах. Я передам Павлу Анатольевичу. У вас очень серьёзный подход к делу, молодой человек. Мне нравится! До свидания! – он положил трубку.
На кровати в бесшумном смехе каталась Ритуля!
– «Он им отмстил! И мстя его – была ужасной!» Иди сюда, мой рыцарь! Я не перестаю удивляться твоей логике и умению всё спланировать!
– Я делаю кучу ошибок, но очень незаметно их исправляю! Вот, например, уже разведрилось, а я ещё не позвонил в Тулу! Не спросил у Павла, когда он вернётся. Так и не доехал до академии Жуковского. И вообще ещё ничего не сделал, а уже хочется поесть. Люблю мою жену, но и этого мне не дают сделать спокойно.
– Отстань, отстань от меня, дай мне приготовить тебе поесть! Ну, Андрюша! Ну… Милый мой! Какой же ты ласковый и горячий! Как я тебя люблю!
Опять звонок! Товарищ Павел! «Сейчас приеду! Будьте дома!» Спустя минут тридцать-сорок звонок в дверь. Павел Анатольевич просто взбешён. Попытался выгнать Риту, но та встала в позу и сказала, что её это тоже касается, а, видя его состояние, она всерьез опасается, как бы он не пустил в ход «маузер». Павел Анатольевич взглянул на неё, расхохотался и сел в кресло в столовой.
– Яблоко от яблони недалеко падает! Надежда Васильевна умудрялась мой гнев в пять секунд унимать! – Он открыл боржоми пальцем, сделал несколько глотков. – Андрей, ты на хрена звонил ему? Ты что, не понимаешь, что вы оба сейчас там не нужны? Что вас специально вытаскивают, чтобы завалить. Либо фигурально, либо по-настоящему?
Слово с ходу взяла Маргарита:
– Павел! А ты ему что-нибудь про это сказал? Если бы сказал, я бы об этом уже знала! Значит, играл втёмную! Почему, когда ты ставишь задачу мне, ты оговариваешь малейшие нюансы, и мы подробно обсуждаем детали? Почему ты решил, что с ним можно по-другому? Кто мне говорил, что верит ему? Он тоже умеет просчитывать ситуацию! И увидел, что за визитом в Кремль висит провал. А за отказом прибыть в Кремль – та же Лубянка, но несколькими этажами ниже. Зачем ты его подставил? Он выкрутился, как мог! И выхода у него не было. Только так! Павел! За что? Что он тебе плохого сделал?
Павел Анатольевич молчал, желваки на скулах ходили ходуном, но он сдерживался.
– Да, Рита, ничего не сказал. Посчитал, что он схватит приглашения, а я потом скажу, что посылать вас бессмысленно, так как засветились!
– Ты его считаешь глупым?
– Скорее, слишком молодым, чтобы принимать взвешенные решения!
– Паша! Мне иногда кажется, что ему уже сотня лет! И я тебе об этом говорила: младенец с мозгом старца! Было? Ты и мне верить перестал? Кому же ты тогда будешь верить?
Она продолжила:
– Андрей, наверное, больше всех заинтересован в успехе операции. Использовать его втёмную – глупо. Мы все в одной лодке и переворачивать её не надо!
– Выгляжу пьяным мужем, вернувшимся домой после полуночи! – рассмеялся Павел Анатольевич. – И насчёт «маузера», ты была права, – и он вытащил «Маузер HSc» из правого кармана. – И в том, что я ошибался. Извини, сестренка, сразу не переделаться, привычка образовалась брать всё на себя. А это операция Андрея, меня только попросили помочь! И ты, Андрей, тоже извини, за дурака держал, из-за молодости. У вас чай есть? В горле пересохло.
Разговор вернулся в нормальное русло, сидели, пили чай и обсуждали операцию по внедрению. Нам были куплены билеты на «Куин Мэри» из Лондона в Нью-Йорк на 14 ноября. Этим же пароходом в США возвращался господин Никольс, исполнительный директор корпорации «Вестерн Электрик».
– Так как он едет первым классом, а госслужащие СССР должны ехать вторым классом, то в твоём дипломатическом паспорте мы изменили твое отчество. У тебя, Андрей, появился отец: народный комиссар Андреев, секретарь ЦК ВКП(б) и председатель Совета Союза Верховного Совета СССР, вот несколько «семейных» фотографий, Андрей Андреевич в курсе. Вы даже немного похожи! Вы поедете первым классом. Тем не менее главная роль здесь у тебя, Рита. Требуется познакомиться с Никольсом. Вот он, лучшей фотографии нет. Займись, вплотную, гардеробом, подбери и получи «побрякушки» в Гохране, и не стесняйся особо. Вот ваши биографии, и биография «твоего» отца, Андрей. Вот пропуск и распоряжение в Гохран. Вот наличные деньги, остальную сумму вам передадут в Берлине, а ты, Рита, передашь вот этот пакет. Вот фотография человека, который подойдёт. Он из Торгпредства. Это пароль и отзыв. У вас отдельное купе в поезде Москва – Берлин, справа и слева до границы в соседних купе поедут Филиппов с ребятами. В Барановичах в их купе сядет человек, который вас будет охранять до немецкой границы. В контакт с ним не вступать. Паспорта вы сегодня получите. Ваш багаж и вы оба пользуетесь дипломатической неприкосновенностью. Кроме как от белогвардейцев. Самый опасный участок: от границы до Барановичей. Так что, оружие держать наготове.
В Штатах, Андрей, сразу в карьер не бросайся, я переговорил с Анастасом Ивановичем, вот список контрактов, которые можно, и нужно, заключать и подписывать тебе. Начни с них, а только потом подходи к «Белл». Ну а там уж по обстановке. Каналы связи у вас есть. Торгпредство предупреждено. Резидентура в посольстве – тоже.
Опять звонок «вертушки», я вышел в кабинет. Берия!
– Андрей Дмитриевич! Вам надлежит сегодня прибыть в Кремль. Пропуск у вас есть. Форма одежды – гражданская! Ваше награждение состоится сегодня, вместе с группой наших товарищей. После награждения – приём, на котором будут представители ЦК ВКП(б). Можете приехать с женой, кстати, поздравляю вас с законным браком! Сообщите об этом Павлу Анатольевичу…
– Он здесь!
– Позовите его к телефону.
– Минуточку!
Позвал Павла Анатольевича, хотел выйти, но товарищ Павел знаком приказал остаться.
– У телефона! – некоторое время говорил Берия. – Нет, не сообщал! Мы уже разобрались, он обнаружил их после моего ухода, а я сказал ему, что поехал спать. И он воспользовался вашим разрешением, уведомил вас. Я же тоже не могу решить этот вопрос без вас, Лаврентий Павлович! …Да, чуть не произошла накладка. Но мы не можем контролировать абсолютно всё! Тем более письма из Верховного Совета!..Нет, они едут напрямую в Нью-Йорк и приступают к основной части «Пальца». Контракт на лизинг госпожа Риверо только что подписала, с открытой датой. …Нет, в их присутствии и участии в перелёте нет необходимости. …Слушаюсь, Лаврентий Павлович! …Да, Лаврентий Павлович! …Здесь, передаю трубку!
– Да?
– Приложите максимум усилий, товарищ Андреев. Дело контролирует лично товарищ Сталин! Он разрешил вам, в крайнем случае, звонить ему по ВЧ. Его позывной: Товарищ Ива́нов! – Берия повесил трубку. Вопросительный кивок головы Павла Анатольевича.
– Дал позывной по ВЧ товарища Сталина! – я повесил трубку.
– Понимаешь обратную сторону этого вопроса?
– Так точно, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга! – Он потрепал меня по волосам.
– Не дрейфь, лейтенант! С меня её тоже снимут! – Вошли на кухню, Маргарита что-то читала, повернулась к нам и сказала:
– Павел, я всё подписала!
Товарищ Павел прошёл к ЗиМу, открыл его, вытащил из морозильника бутылку «Московской», открыл шкаф буфета и недовольно спросил:
– Маргарита, ты когда нормальные стаканы заведёшь?
Рита вынула из другого шкафчика граненый стаканчик, подала его Павлу Анатольевичу, достала чёрный хлеб:
– С салом или колбасой?
– Какая разница! – Рита вынула кусок солёного сала и крупно его порезала, стала укладывать на чёрный хлеб, а Павел Анатольевич налил водки в стакан. – Рита! Наша операция на контроле у Самого́! Добаловались! – Рита тихо охнула и присела на краешек стула.
– Ничего, Павел! Мы – справимся!
– Так! Поехали ещё раз! Если есть малейшие вопросы – задавайте! Тем более глупые! – Прошлись по всему. Вроде всё сходилось. Было почти три.
– На сегодня – всё! Завтра ещё раз приеду! На Лубянку – ни ногой! Вдруг кто лишний увидит! Всё сам привезу! Одевайтесь, и в Кремль. Ты, Рита, займись одеждой. Вызови машину, немедленно, от моего имени. Времени в обрез! Но к 18.30 будь в Кремле! Андрюшку одного на приёме не оставляй! Держи всё под контролем. Против нас кто-то играет, и уверенно!
Судоплатов ехал на Лубянку и перебирал в памяти события этого дня. У него всё больше складывалось впечатление, что основным виновником произошедшего был он сам и его уверенность в том, что Андрей – слабак: спит и видит, как приблизиться к Сталину и получить известность. После полётов Чкалова через Северный полюс это приобрело массовый характер. К тому же породило массу доносов, разбираться с которыми проходилось НКВД. Однако действия Андрея в этой ситуации хотя и ставили его, Судоплатова, в несколько неудобное положение, но напрямую противоречили выдвинутой гипотезе. С улыбкой он вспоминал взъерошенную Риту, которая грудью встала на защиту своего избранника. «Повезло мужику! Убил бы ведь, начни он пороть какую-нибудь чушь! И чего она в нём нашла?! Но и выдержка у него, что надо! И не пытался “слить” меня. Надо присмотреться к мальчишке! Главное, чтобы он сработал в Америке! И подстраховать его». Тут он понял, что его немного раздражало в Андрее: он был совсем не похож на «боевика», а это было именно то, чего у Маргариты не хватало! Женщина ведь! То есть создать «идеальную» для разведки пару они не могли: должен быть один «боевик» и один «мыслящий центр». А они дополняли друг друга, но только как нелегалы. Рита всегда относилась к груде мышц со снисходительной улыбкой. Проще говоря, в грош не ставила. А здесь увидела человека умней себя! В этом, скорее всего, всё дело! Ладно, посмотрим, что из этого получится!
Андрей и Маргарита разъехались каждый по своим делам. Андрей пытался анализировать произошедшее, но мысли постоянно сбивались на Маргариту. Её злой и отрывистый голос он долго ещё не забудет! Она была взбешена, но сохраняла полное самообладание и жестко контролировала ситуацию. Причём била наотмашь в слабые места Павла Анатольевича, которые превосходно знала. Как там Павел утром говорил? «Она будет делать всё, чтобы оставить тебя в живых!» Пожалуй, это так! И испугать её не получится.
«Сергей! Что думаешь?» – «Мне кажется, что тебе повезло с женой! Только не разочаруй её!» – «Это всё, что ты можешь сказать?» – «В ситуации больше всех виноват Судоплатов. Он пытался перехватить управление на себя. Просто по привычке! Сейчас он понял ситуацию, и, я надеюсь, перестанет ставить палки в колёса. Тем более что сильно пострадать может, если всё пойдёт не так. Думаю, что будет помогать. Одно хорошо, что он заранее вывел вас обоих из мелкой операции. А сосредоточил всё на большой. Планировать он умеет. Но любит быть первым во всём! Это надо учитывать!»
Маргарита закрыла окно между салонами и её затрясло. Весь не излившийся и сдерживаемый гнев холодком прокатывался по её спине. Было несколько колючих уколов в сердце. «Еще пару-тройку раз такое, и меня положат рядом с мамой!» Она несколько натянуто улыбнулась этой мысли. «А ведь Паша мог запросто убить Андрея! Этого только не хватало! Надо успокоиться и сосредоточиться на задании! Господи! Ну почему меня так трясёт!» Машина остановилась, Рита «надела» на лицо подходящую маску и ринулась в мир фасонов, складок, рюшек и шляпок, повторяя про себя, как заклинание: «Только бы с Андреем за это время ничего больше не случилось!» После ателье поехала в Кремль через проходную у Боровицких ворот. Проверили документы, пропустили. «Сразу налево, третий подъезд!» – сказала Маргарита водителю. Вошла в парадную, проверка, отдала бумаги, переданные Павлом. Вышла пожилая женщина и стала расспрашивать о том, что бы я хотела увидеть. Тут её осенила мысль:
– Видите ли, мне предстоит показаться в этих драгоценностях за границей. Было бы совсем плохо, если бы кто-нибудь узнал на мне какое-нибудь изделие! Вы согласны?
– Да, конечно, неприятностей не оберёшься!
– У вас есть каталог, кому и что принадлежало?
– Не на все изделия, но есть!
– Посмотрите, пожалуйста, Гончарова Надежда Васильевна, 1890 года рождения. Она умерла почти шесть лет назад. И наследников у неё нет!
– Подождите, пожалуйста! Да, есть колье, диадема, несколько браслетов и обручальное кольцо с изумрудом, несколько ожерелий. – И показывает несколько фотографий.
– Тогда колье, диадему, два, вот этих браслета, кольцо и ожерелья! Ценности направить в распоряжение комиссара госбезопасности 3-го ранга Судоплатова.
– В распоряжении написано, что передать ценности и получить расписку с предъявителя. Так что, оформляем? Но охрану сейчас не вызвать!
– Я на машине и с охранником!
Женщина открыла дверь приёмной и попросила охранника Гохрана позвать водителя моей машины. Проверила его документы и попросила нас подождать. При охраннике передала мне бархатный мешочек:
– Откройте и посмотрите! Сверьте номера! Номера совпадают?
– Да!
– Распишитесь!
Маргарита и охранник расписались.
– Куда едем?
– Оставайтесь здесь, мне к Большому Кремлёвскому дворцу, туда вас, наверное, не пустят! – Нет, вон там стоянка для машин со спецномерами!
– Если машина моего мужа там, то вы можете быть свободны!
Машина с Филипповым стояла на стоянке. Она подошла к нему и попросила его отпустить машину и водителя. Тот подошёл, поговорил с водителем, машина уехала. Было 18–10.
– Саша, как я выгляжу?
– Немного бледной! Что-нибудь случилось?
– Нет! Немного волнуюсь! Заходить или подождать?
– Вам во сколько назначено?
– В 18–30.
– Тогда пора! Оружие с собой?
– Да!
– Сдайте мне! Вы, кстати, Маргарита Николаевна, тоже мой «объект»! Официально! – Саша улыбнулся. Она вытащила пистолет и запасную обойму. Он положил его в ящик справа, где Маргарита увидела «Вальтер» Андрея.
– У меня ещё вот это! – и она показала ему мешочек с печатями Гохрана.
– Это сюда! – и он достал портфель для секретных документов. Пришлось достать печатку и опечатывать.
– Проводите меня!
– Нет, мне не положено! Зайдёте и сразу направо, там пост, остальное вам объяснят.
Она вошла через довольно тугие двери, очень приветливый сержант проверил документы и приглашение, спросил про оружие, сказала, что сдала своему охраннику. Он провел по одежде круглым небольшим металлоискателем и нажал на кнопку на столе. Появился ещё один командир в новенькой форме НКВД.
– Пройдёмте, – и провёл её в гардероб, пришлось сдать сумочку, но она успела поправить причёску.
– Поторопитесь, пожалуйста!
Они прошли какими-то красивыми анфиладами и оказались в зале, где было расставлено несколько накрытых столов. На небольшом возвышении стояло ещё несколько столов. Лейтенант довел её до одного из них и показал на один из стульев:
– Ваше место, товарищ Андреева! Погуляйте пока по залу. К столу вас пригласят вместе со всеми.
На столе стояли небольшие таблички с фамилиями. Ждать пришлось 15–20 минут (Зачем меня торопили? Успела бы полностью привести себя в порядок!). Однако она обнаружила, что в зале не одна, ещё несколько женщин и один мужчина прогуливались между колонн. Маргарита подошла к одной из них и спросила, где можно найти зеркало? Она показала головой в один из углов зала. Там было просторное помещение, курительные и туалетные комнаты.
Можно было бы привести себя в порядок. Вот только без сумочки – это несколько тяжеловато. Поправила причёску, платье, прошла обратно в зал. Откуда-то из бокового входа показалась небольшая группа людей, в основном в штатском, несколько командиров НКВД и пограничных войск. Маргарита увидела Андрея и пошла ему навстречу. На груди у него матово блестел орден Трудового Красного Знамени: красное эмалевое знамя с золотыми буквами СССР, темное серебро с золотыми колосьями и красной звездой внизу, и висела маленькая круглая медаль с профилем Сталина и лавровой ветвью. В руках у него была какая-то бумага. Взгляд немного растерянный, чуточку смущённый. Увидев её, он заулыбался. Она подошла, он ей на ухо сообщил:
– Господи, как неудобно! Всем вручали боевые ордена, одному мне Трудовое Знамя и Сталинскую премию за разработки в области авиационной промышленности. Вот! – и показал мне лист, который держал в руке. – И ещё вот, – он вытащил из кармана какие-то ключи.
– Что это?
– Ключи от машины М-1. И всё это на закрытом от прессы мероприятии. Что люди подумали!
– Успокойся! Двух я видела у нас, это – чекисты! Они понимают, почему всё так!
– Ты меня успокаиваешь?
– Нет, я тобой горжусь! – она потрогала рукой его орден.
– У меня тоже событие!
– Какое?
– Я нашла в Гохране обручальное кольцо моей матери! В машине лежит! Ой, смотри! Калинин!
Все вокруг захлопали.
Кроме Калинина вошли Шверник, Микоян, Каганович, Берия и несколько незнакомых людей. Когда стихли аплодисменты, Всесоюзный Староста пригласил всех занять место за столами. Михаил Иванович сказал короткую благодарственную речь и провозгласил первый тост: «За Сталина, за СССР!» Затем слово взял Артем Иванович Микоян, который и вел весь праздничный ужин. Слово поочерёдно предоставлялось то одним, то другим участникам, но было заметно, что людям в штатском слова не предоставляли, и об их заслугах перед Родиной никто отдельно не говорит. Затем слово взял Берия. Кроме обычных поздравлений, которые уже звучали, он особо отметил воинов – чекистов, бойцов невидимого фронта, а также представителей технической интеллигенции, создающих новые образцы авиационной техники, то есть упомянул Андрея. Тостов было много, было интересно наблюдать за тем, что военная часть зала расслабилась и довольно крепко прошлась по имеющимся напиткам, их никто не ограничивал, а штатская часть участников оставалась трезвой и совсем не шумной.
К нам, совершенно неожиданно, подошёл Лаврентий Павлович. Когда он встал из-за стола, мы не заметили.
– Как настроение, Андрей Дмитриевич?
– Немного не в своей тарелке, Лаврентий Павлович. Впервые на таком приёме, хорошо, что не очень много людей. Немного свободнее себя чувствуешь.
– Помещения смотрели?
– Нет, только переговорил с Зиновием Максимовичем. Он ставит ряд условий, которые пока невыполнимы.
– Интересно, какие же?
– Он хочет нас задействовать как лекторов для слушателей!
– Он очень мудрый руководитель! А то, что немного гребёт под себя, так это ведь ради дела! А вы, Маргарита Николаевна?
– Я ещё более не в своей тарелке! А нам ещё надо…
– Вы не чувствуете радости от успехов мужа?
– Да что вы, Лаврентий Павлович! Он у меня просто маленькое чудо! Просто был не самый простой день.
– С нашей с вами профессией, Маргарита Николаевна, почти каждый день такой. Но я чувствую по всему, что вы оба устали. Давайте я вас провожу! Здесь ещё часа на два. Посидите немного.
Он подошёл к Микояну и что-то коротко сказал ему, приложив палец к губам. Прошёл за колоннами и сделал нам знак рукой, чтобы выходили по одному. Сначала Рита, а потом и я, использовав как прикрытие аплодисменты, отошли за колонну. Лаврентий Павлович сделал отстраняющий знак рукой, когда кто-то из персонала попытался к нам подойти.
– Мы только вчера вечером прилетели из Крыма, потом два совещания и подъём в половину шестого. Спали часа два! – сказал я.
– Не оправдывайтесь! Хотя я вам верю! Я сам не в восторге от того, что приходится бывать на таких мероприятиях. Но это я пропустить не мог. Здесь в основном наши товарищи, которые очень много сделали для страны. Что касается того инцидента, который произошёл утром: я прочел рапорт Павла Анатольевича и план операции «Палец» по состоянию на сегодняшний день. Судоплатов совершенно обоснованно вывел вас обоих из первой части операции. Там, действительно, достаточно бумаг, подписанных вами, Маргарита Николаевна, и сосредоточил вас на основной операции. Причем шаги продуманные и нетривиальные. Я очень надеюсь, что при таком планировании и некотором отступлении от правил… Если Андрей Андреевич узнает, во что мы его втянули, точнее кто-нибудь из его врагов узнает это, не думаю, что Андрей Андреевич будет мне особо благодарен! Но я потерплю! Маргарита Николаевна и Андрей Дмитриевич! Я на вас надеюсь!
– Мы постараемся, Лаврентий Павлович!
Берия остановился, мы – тоже. Обеими руками прикоснулся к нашим плечам:
– Какая вы красивая пара! Я очень сожалею, что не смог присутствовать на вашей свадьбе! – Мы вышли из Большого дворца, и Лаврентий Павлович сделал кому-то знак подойти. Подбежал командир НКВД, немного похожий на Лаврентия Павловича. Берия что-то ему сказал на незнакомом языке. – Подождите минуту!
Его помощник принес три рога, украшенных резьбой, две глиняных бутылки и довольно большую деревянную коробку. Лаврентий Павлович передал нам по кубку, помощник открыл одну из бутылок и передал её Лаврентию Павловичу, тот разлил её содержимое по трем кубкам.
– Это национальная гордость нашего народа: «Оджалеши», мой народ делает его пять тысяч лет. «Пусть ваш дом станет полной чашей, а чрево невесты даст сыновей! Ваше здоровье! Повесьте эти рога и этот кинжал в доме, и счастье его никогда не покинет!»
Мы поняли, что придётся пить до дна!
Утром мы были на Красной площади. К нам подошли Швецов и Поликарпов. В утренней «Правде» и в «Известиях» были опубликованы указы, подходили ещё люди, поздравления были со всех сторон. Не было только самых моих близких друзей-лётчиков. После прохождения колонны тяжелых трехбашенных танков, которые замыкали наземную часть парада, между башнями музея Ленина появился И-16. По звуку мотора было слышно, что работал М-62ФН. Он выполнил мертвую петлю и сбросил большой флаг СССР над центром площади. Я повернулся к Поликарпову:
– Уже сделали?
– Да! Две эскадрильи И-16 24 серии примут участие в параде! А к декабрю перейдём на 27-е: с металлическими крыльями. Утром привезли чертежи креплений для радиостанций. После праздников начнём! Небольшая задержка с винтами. Двухлопастной на новые моторы не совсем годится. Срочно делаем трехлопастной и новые синхронизаторы пулемётов и пушек.
После воздушного парада был парад физкультурников, затем бесконечные колонны москвичей. Прошёл и наш завод, и КБ. По окончанию я пригласил всех к нам, отметить награждение и Государственную премию.
С трёх часов дня Маргарита просто сбилась с ног, принимая гостей, ей помогали две какие-то женщины. Познакомился с Павлом Сухим, Лавочкиным, Гудковым, Петляковым и многими другими. Ближе к вечеру ввалилась наша дружная эскадрилья. Было много разговоров, шума. Даже нарком Каганович приехал и поздравил. Правда, приехал он не просто так. Вскоре, после стандартных поздравлений, он перешёл к делу и попросил разрешения пройти в мой кабинет. С ним был ещё один человек, которого я не знал.
– Знакомьтесь, Андрей Дмитриевич! Климов Владимир Яковлевич – главный конструктор 26-го завода! – У Климова было худощавое лицо, с немного узковато посаженными глазами, и высокий красивый лоб. Неприятного впечатления он не производил.
– Здравствуйте, Владимир Яковлевич! Чем могу быть полезен?
Но разговор продолжил не он, а Каганович:
– Мы, собственно, вот по какому вопросу: мы хотим использовать вашу систему непосредственного впрыска на двигателях серии М-100. Вы же понимаете, Андрей Дмитриевич, что двигатели с воздушным охлаждением не могут развить скорость выше 500 км/ч из-за большого лобового сопротивления, и за двигателями водяного охлаждения будущее! – Я не стал его останавливать, и он продолжал: – Мы обратились по этому вопросу к Швецову, и он нас послал… – он сделал небольшую паузу, – к вам. И в высотности его двигатели уступают «сотой» серии и двигателям Микулина.
– Одну минуту, товарищ нарком! Я не хочу разговаривать об этом в отсутствие Аркадия Дмитриевича! – я выглянул из кабинета и знаком пригласил Швецова войти. Повторил слова Кагановича.
– Товарищ нарком! Я читал эту статью, – я вытащил её из пачки документов на краю стола, – и считаю, что она совершенно не соответствует действительности! Именно звездообразные двигатели будут самыми мощными поршневыми двигателями, хотя бы потому, что у них гораздо больше цилиндров, чем у рядных. Реально достижимы мощности в пять тысяч лошадиных сил. Выше – нет, там предел по механической прочности шатунов, а настоящее будущее – у тех двигателей, которые мы начали разрабатывать в Перми три недели назад! – Нарком удивленно посмотрел на Швецова. Тот утвердительно мотнул головой. – А рядные V-образные двигатели имеют предел мощности в два-три раза ниже! Это – физика. Вы согласны со мной, Владимир Яковлевич?
– Ну, в общем, с точки зрения термодинамики вы правы. Но что делать с высотностью? Все высотные самолёты имеют V-образные двигатели!
– Здесь вы правы, Владимир Яковлевич! Пока, подчёркиваю, только пока это так. Аркадий Дмитриевич! Вы просили меня продумать вариант подъёма высотности наших двигателей?
– Да, Андрей Дмитриевич, но не думаю, что у вас было на это время…
– Вы правы, досконально я ещё это не проработал, но… Посмотрите вот на эти рисунки! – и я разложил «паука», которого мы с Сергеем нарисовали ещё в Крыму. Чем я больше всего гордился, так это тем, что на вопрос Сергея: «Что необходимо сделать для того, чтобы было чем вращать турбокомпрессор?» я ответил правильно, а затем, практически самостоятельно, его нарисовал.
– Кольцевой коллектор в задней части двигателя! А сопротивление?! – буквально прошептал Аркадий Дмитриевич.
– Вот так ввариваем выхлопные коллектора пары цилиндров и получаем, что коллектор ещё и высасывать выхлопные газы будет! Если высота небольшая, то выхлоп идёт мимо турбокомпрессора, а с повышением высоты вот этот барометр начнёт открывать заслонку первого контура, с дальнейшим понижением давления, один из компрессоров засасывает воздух из атмосферы, а второй, с противоположного борта, забирает предварительно сжатый воздух первой ступени. Увеличивая рядность двигателя, выхлопной коллектор не меняется, только коллекторы цилиндров. Можно располагать коллекторы попарно, освобождая место под оружие.
– Да, все понятно, Андрей Дмитриевич, надо ещё рассчитать частоты, и тогда удастся ещё и снизить уровень шумов. Всё, забираю! Огромное спасибо!
– Стойте, Аркадий Дмитриевич! Куда вы! Что НАМ ответить Владимиру Яковлевичу? – Швецов сел.
– Вы про впрыск? Если с вами договорится, то я не против!
Тут вмешался Каганович:
– А что это за тайны мадридского двора вокруг какого-то нового двигателя? Почему нарком об этом узнаёт последним?
– Я докладывал об этом товарищу Сталину, Михаил Моисеевич, – сказал Швецов. – пока работаем в инициативном порядке. Модель первого контура, Андрей, проработала восемнадцать минут, потом прогорело сопло. Заканчиваем изготовление корпуса второго контура.
– Какую тягу получили?
– Расчётную: 125 килограммов.
– Ну, что, Владимир Яковлевич, уели тебя «швецовские»? – со смехом спросил Каганович.
Владимир Яковлевич помолчал и сказал:
– Поживём – увидим. У моих движков есть целый ряд преимуществ: простота, дешевизна изготовления, меньший лоб, легкость установки навесного оборудования и вооружения.
Я повернулся к нему:
– Владимир Яковлевич, впереди – война: одна пуля в рубашку двигателя, и он запарил. А у нас, даже если шатун оборвется, двигатель будет трястись, но работать. Тем не менее ваших двигателей можно сделать больше. Обе эти системы отлично дополняют друг друга! Вы же знаете, что эта статья, – я ещё раз показал статью про двигатели с воздушным охлаждением, – наносит вред нашей авиации, так как не продумана до конца и основана на устаревших данных. Она не может служить на пользу авиастроению. Не стоит ей размахивать, как шашкой, рубя своих, не побоюсь этого слова, конкурентов. В конце концов, мы же общее дело делаем!
– Вы правы, Андрей Дмитриевич. Но не я начал эту историю. Я сейчас работаю над М-105 мощностью 1200 л/с, и есть определённые проблемы с карбюратором. Ваша схема оптимально мне подходит.
– Да, непосредственный впрыск подходит для любого поршневого двигателя. Поэтому мы с Аркадием Дмитриевичем не возражаем против использования системы непосредственного впрыска на ваших двигателях. Так как наш Пермский завод уже освоил выпуск этого оборудования, то разговаривайте вот, напрямую, с Аркадием Дмитриевичем и договаривайтесь о кооперации с его заводом.
– Андрей Дмитриевич! – неожиданно спросил Каганович. – А почему вы не переходите к нам в ОборонПром, а работаете в какой-то непонятной комиссии?
– Товарищ нарком! Кроме наличия самолётов в ВВС, должно быть умелое и рациональное их использование! А вот с этим у нас как раз и проблемы. Поэтому товарищ Сталин и создал эту «непонятную», как вы выразились, комиссию. И одной из задач он поставил согласование усилий промышленности и ВВС в деле противовоздушной обороны страны, армии и флота. А то, как мне видится, каждый из участников на себя одеяло тащит и старается раскачать лодку, в которой мы все сидим.
Михаил Моисеевич покрутил усы:
– Я Иосифа Виссарионовича давно знаю! Великого ума человек! Вождь!
Мне послышался голос Сергея: «Вопрос о твоем переназначении снят!»
Постепенно мой кабинет начал наполняться людьми, в основном конструкторами, многие курили, поэтому пришлось открыть форточки. Швецов показал мои наброски Поликарпову, а тот подозвал Павла Сухого, с которым познакомил меня на Красной площади. На их машинах стояли двигатели Швецова. К разговору подключился не очень высокий плотный молодой человек с высокой кудрявой шевелюрой:
– Это для И-180, Николай Николаевич?
– Нет, Артём, в сто восьмидесятый он не влезет! Он по корпусу коротковат!
– И кабина у него открытая, – добавил я.
– А вы откуда это знаете?
Все дружно рассмеялись
– Артем Иванович! Засиделся ты за чертежами! Андрей Андреев два месяца был у нас, за Чкалова, испытателем! – смеясь, сказал НН.
– Так вы и есть наш новый испытатель!
– Нет, к сожалению. Меня перевели на другую работу. Андрей! – сказал я и протянул ему руку.
– Артем Микоян, я сейчас работаю над И-180 с моторами М-82ФН и М-71ФН. А я думал, что вы из КБ Швецова, а вы, оказывается, наш! У меня очень серьёзные к вам вопросы. Можно, Николай Николаевич, я поговорю товарищем Андреевым.
– Артём Иванович, я сейчас закончу с Андреем, и потом отдам его вам на растерзание! То есть, Андрей, ты считаешь, что двойное нагнетание даст большой выигрыш по высотности?
– Для одновинтового истребителя? Не думаю! Но 12 000 должен держать. Выше? Я не уверен. Расчёты я не смог сделать, так как до конца не известны многие параметры. Надо ждать, что скажут пермяки, как у них всё это получится. Так что с этими вопросами больше к пермякам! Что скажете, Аркадий Дмитриевич?
– Полгода, минимум. Там достаточно сложная схема истечения. Конечно, Андрей не мог, да я даже и не думал, что он это сделает, рассчитать параметры выхлопного кольца. Одно могу сказать: для двух и более моторных самолётов – эта схема вполне рабочая, так как выхлоп можно подать назад. То есть поднять потолок бомбардировщиков с моторами воздушного охлаждения проблем нет. Жаль, что Туполев и Бартини далеко… А с одномоторным истребителем ещё намучаемся. Понятно, что выхлоп с обоих бортов, вниз в сторону из широкого коллектора, понятно, как сделать так, чтобы высасывать выхлопные газы из него. А вот по весам, Николай Николаевич, пока ничего сказать не могу. Считай, что килограммов сто прибавится. И минимум 300 миллиметров по длине двигателя. – сказал Аркадий Дмитриевич. Николай Николаевич показал пальцем на Павла Сухого и Артёма Микояна:
– Слышали?
– Товарищи! – раздался голос Маргариты. – Что ж вы в праздник производственное совещание устроили! К столу, товарищи!
Пока переходили к столу, Артём Иванович успел напроситься на завтра в гости, сказал, что у него есть задание, пока не официальное, на строительство высотного истребителя. Сергей сказал, что именно Артём Микоян развалит бюро Поликарпова в будущем, а его МиГи 1 и 3 надежд не оправдают. Но Микоян – талантливый конструктор и проявит себя чуть позже. «Кто он?» – «Брат Анастаса Микояна, которому ты будешь, официально, подчиняться за границей. С Артёмом придётся дружить, но он очень самолюбив! Пока им помыкают, как ты видишь, ему это не нравится». – «А Каганович?» – «Застрелится через два года». – «А Сухой?» – «Гениальный конструктор, я долго у него работал». Мы с Сергеем продолжали обсуждать гостей, поэтому я пропустил какой-то тост или здравицу в свой адрес, чем вызвал смех гостей.
– Андрей опять задумал что-то, на нас внимания не обращает! – услышал я чью-то реплику. Пришлось извиняться и с ходу придумывать объяснения.
– Так о чём ты задумался, лауреат и кавалер?
– О том, что дома такое огромное количество дел, а приходится уезжать! Так не хочется со всеми вами расставаться!
Последний гость был самым неожиданным! Зазвонил городской телефон, подошла Рита и помахала мне рукой:
– Тебя, Берг!
Беру трубку и слушаю поздравления.
– Как погода в Питере?
– Не знаю, я в Москве, к сестре приехал!
– Так почему же вы не у нас?
– Я адреса не знаю, да и неудобно!
Сообщил адрес и, когда раздался звонок, встретил его у дверей. Аксель Иванович был при полном параде: черная шинель с нашивками и капельками дождя на плечах, белый шарф, черный парадный, отутюженный мундир, видно, что всю дорогу стоял, развёрнутые плечи. Он уже совершенно не напоминал того сгорбленного, почти старика в лаборатории. Прошёл в зал и остановился, не доходя пары шагов до стола. Мне пришлось привлечь внимание к его появлению, он был старшим по возрасту среди нас:
– Друзья мои! Разрешите представить: капитан первого ранга Берг, Аксель Иванович. Он из другого ведомства…
Тут же послышался голос Чкалова:
– Точно! Он весь в чёрном! А тут все в синем!
– …но пройдёт совсем немного времени, и мы все будем прислушиваться к рекомендациям, которые даёт его ведомство, как мы, летчики, так и вы, авиаконструкторы. Прошу любить и жаловать!
Усадив Акселя Ивановича, присел рядом и спросил:
– Дела? Есть что-то новое?
– Есть, конечно, иначе бы не побеспокоил! Был у Михаила Васильевича. Он совсем плох! Туберкулёз и какая-то неизвестная болезнь: вылезли все волосы, бледный, тошнота, – тихим голосом проговорил Берг.
– Кто это?
– Шулейкин! Вы же говорили, что его знаете!
– Сам, лично – нет. Читал о его работах и только.
– Лаборатории все на месте, он сохранил всё и даже немного развил. Построил две станции, но дальность очень маленькая.
– Пойдёмте вон туда, если вы не голодны.
– Я только из-за стола.
Я подозвал Владимира Константиновича и попросил его пойти в кабинет. Вслед за ним пришёл Каганович и по-хозяйски уселся в кресло. Аксель Иванович прочитал отчёт Шулейкина об испытаниях. Они были признаны удачными, но их результаты абсолютно не вдохновляли.
– Моё впечатление, что мала мощность передатчика и не совсем правильно подобрана антенна.
– Аксель Иванович, а на каких лампах работает передатчик, его мощность и как передаётся энергия на антенну? – дальше разговор с Бергом взял на себя Сергей.
– На тиратроне Г-165, мощность 40 киловатт, передача сигнала по коаксиальному кабелю с экраном.
– Если запереть тиратрон магнитным полем? Закачать его энергией и разрядить, используя явление резонанса? Мощность на выходе должна повыситься в тысячи раз!
– Так, молодой человек! Только не пытайтесь мне сказать, что вы не закончили физический факультет Петербургского Императорского университета!
– Несомненно, уважаемый Аксель Иванович! Мне было год от роду, когда он перестал быть императорским! Вас не затруднит подойти вон к тому шкафу. Третья полка сверху, там рядком стоят издания BIRE за несколько лет… 1921 год, по-моему, четвертый за 21-й год. Страницу не помню, автор Альберт Халл. Всё новое это хорошо забытое старое!
– Однако у вас и память!
– Аксель Иванович! Я читал это совсем недавно! Перед тем, как к вам поехать! Поэтому помню, куда поставил! – Все рассмеялись, Аксель Иванович тоже.
– Насмешили, дорогой Андрей Дмитриевич! Но ваша мысль понятна.
– И ещё, Аксель Иванович. Не помню точно где, но я читал, что волны такой длины хорошо отражаются от внутренних поверхностей полых прямоугольных металлических труб с сечениями, кратных длине волны, которые образуют так называемые волноводы. Эти волны хорошо отражаются от металлов и сеток из металлов, но свободно проходят через нетолстые диэлектрики. То есть можно построить такой волновод, загерметизировать его диэлектриком и облучать параболическую антенну. Это тоже повысит коэффициент передачи энергии, без потерь в кабелях.
– Не знаю почему, но мне приятно находиться под руководством такого эрудированного человека, несмотря на его молодость. – сказал Берг, больше обращаясь к более старшему Кагановичу. Сам Каганович молчал и только переводил взгляд с меня на Берга, с Берга на меня.
Я познакомил Владимира Константиновича и Берга, объяснил их самые ближайшие задачи. Потом мы вернулись к гостям.
Утро было солнечным. Мы проснулись и лежали в кровати, а солнце ласково улыбалось нам в окошко.
– Как тебе вчерашний день? – спросила Рита.
– Немного суматошный, я думал, что ты упадёшь к вечеру от усталости. Но я переделал кучу дел и познакомился с очень интересными людьми.
– Правда?
– Не совсем. Кое-кто был совсем неприятен.
– Андрей! Иногда требуется контролировать выражение лица. Чаще всего тебе это удаётся, но иногда ты делаешь глупости, и твои мысли можно просто читать по лицу. Чем тебе Каганович не угодил?
– Бесцеремонностью. Решил просто давить своим положением, а физику процесса не понимает. А второй раз просто взял и припёрся в кабинет, где обсуждались процессы, совершенно его не касающиеся!
– Ты не совсем прав! Он – народный комиссар оборонной промышленности. В принципе всё, что происходит в этой сфере, его касается. А ты, вместо того, чтобы постараться объяснить…
– Просто не требовалась его помощь Климову! Я, честно говоря, не совсем понимаю ситуацию. Тебе что-то понадобилось? Приди и договаривайся. А тут: за меня выступает боксёр сверхтяжёлого веса, посмотрим, как он тебя разделает. А сам-то что из себя представляешь?
– Андрюшка! Ты – неподражаем! Ты хочешь всех заставить бороться честно! А они привыкли, что все приёмы разрешены!
– И что делать?
– Не заставляй меня решать вопросы мироздания! Просто, контролируй выражение своего лица, когда беседуешь с людьми. Они – не все агнцы небесные. Завтракать будем? Кофе или чай?
В чём-то Рита права, может быть, я и напрасно взъелся на Кагановича. Он, может быть, здесь и ни при чём.
«Сергей, а ты что думаешь?» – «Конечно, кофе. Но мне его никто не приготовит! Надо ещё посмотреть, есть ли что-нибудь, что положить на бутерброды. Вчера у меня не было ни секунды, чтобы сходить в магазин!» Сергей явно уходил от разговора, я умылся, зашёл в зал, посмотрел на разгром: гости – это хорошо, но убираться – хозяевам! После этого пошёл искать Риту. Нашёл её в столовой. Ещё одна чашка с кофе дымилась на столе. Рита была просто очаровательна. Какая-то блаженная улыбка гуляла на её лице.
– Ты о чем думаешь?
– Какая я счастливая! Какая прекрасная погода! Какой замечательный у меня муж! Какой вкусный кофе и бутерброды! – Я понял, что она не шутит!
– Тогда и я налягу на кофе и бутерброды!!!
За окном лениво катилась Москва-река, «бибикали» автомобили на набережной. Был обычный солнечный московский осенний день.
Мне было скучно, ещё раз попытался поговорить с Сергеем, задать вопросы про вчерашних гостей. На что он ответил, что я слишком мало времени уделяю семье, и при таком положении вещей Маргарита от меня попросту уйдёт! «Пойди и помоги ей по хозяйству!» – скомандовал он. «Но это же не мужское дело!» – возразил я. «Еще какое мужское! Не спорь! Она еще больше будет тебя ценить и уважать за это. И еще: чем быстрее вы справитесь с домашней работой, тем быстрее от нее освободитесь. Четыре руки лучше, чем две».
Я пожал плечами, но пошёл на кухню:
– Давай, я тебе помогу!
Рита посмотрела на меня, я был удостоен поцелуя в щёку:
– Подноси, потихоньку, посуду из зала и вытирай то, что готово! Ставь на стол! А то придёт Клавдия Петровна, а у нас такой беспорядок!
– А кто такая Клавдия Петровна?
– Мы с тобой за продуктами ходим? Ты видишь, как в доме обычно чисто? Всё это делает Клавдия Петровна и ещё две девушки из обслуживающего персонала.
– Они что, наши слуги? Ничего себе!
– Нет, они не наши слуги, они – обслуживающий дом персонал. Они работают не только у нас, но и в других квартирах. Просто у них такая работа, как в гостиницах.
– Да, Ритуля! Ты права! Надо побыстрее убираться! Надо же, а я и внимания не обращал!
Около одиннадцати позвонил Артём Микоян, сказал, что через минут десять будет. Он пришёл не один, а с невысоким лысоватым человеком в очках, которого представил, как Михаила Иосифовича. Он был старше Микояна, ему было явно за сорок, очень приветливо улыбался, о чём-то поговорил с Ритой. Рита тоже заулыбалась и сделала небольшой книксен. Она принесла чай в кабинет и вышла. Речь пошла о И-180, что новые двигатели выходят за масс-габариты и надо что-то предпринимать, а Николай Николаевич забросил эту работу и занимается исключительно доводкой И-16 новой серии, причём выделил для этого целых две группы, но они оба в эти группы не попали. Их группа, из пяти конструкторов и чертежников, пытается втиснуть новые двигатели в И-180. Дела идут совсем плохо, и надо что-то делать. Фактически срывается государственное задание. «Они пытаются твоими руками отстранить НН от проекта!» – сказал Сергей. «Похоже на то!»
– Артём Иванович! А вам не приходило в голову, что проект И-180 устарел, ещё не родившись?
– Не понимаю вас, Андрей Дмитриевич! Как может устареть истребитель, использующий последние разработки современной науки и техники?
– Очень просто! Его планер – короткий. Это практически И-16 с новым капотом и новым двигателем М-88. У вас есть безредукторный М-88?
– Нет, нам передали М-82ФН и М-71ФН.
– А они на двести и триста килограммов тяжелее, не правда ли?
– Да, поэтому мы и не влезаем в масс-габариты!
– То есть, для того, чтобы отбалансировать самолёт, необходимо ещё передвигать крылья вперёд и так далее, и тому подобное?
– Да, конечно! – вступил в разговор Михаил Иосифович. – Но задание нам не изменяют!
– А вы не думали, Артём Иванович, почему именно вам поручили довести этот самолёт?
– Нет, не задумывался. Это мой первый проект в качестве ведущего конструктора.
– Потому, Артём Иванович, что этого самолёта не будет! И Вы с Михаилом Иосифовичем должны это доказать! Двигателя М-88 нет, он более лёгкий, он влезает в конструкцию, если он появится, то истребитель начнёт летать, если нет… то истребитель не родится. Это как в песне:
Я – «И» – истребитель,
Мотор мой звенит!
Небо – моя обитель!
А тот, который во мне сидит,
Считает, что он – истребитель! —
закончил за меня Сергей.
– Николай Николаевич, – продолжил я, – ещё три недели назад сказал, дома у Чкалова, и вчера тут, что И-180 не будет. Будет И-185 двух модификаций: средневысотный истребитель непосредственной поддержки и высотный истребитель-перехватчик, если Швецов закончит доводку высотного мотора М-71ФН-К.
– И что нам делать?
– Выполнять задание главного конструктора! Доказать, что без М-88 постройка И-180 невозможна! Что в заданных массо-габаритах невозможно расположить радиостанцию, оружие, что самолёт превращается просто в рекордный, а не в истребитель. И это ОЧЕНЬ ответственное задание. Именно поэтому вам, Артём Иванович, его и поручили. Работа конструктора ведь не состоит из одних побед и победных реляций. Мы же движемся вперёд методом проб и ошибок.
– И расчетов! – добавил Гуревич.
– И расчётов! Согласен. Николай Николаевич рассчитывал, что М-88 придёт, а он – завис на стендах. И из хорошей машины получилось ничто.
– Так, может быть, вы доведёте М-88, как швецовские? – спросил Микоян.
– Я не доводил М-62, М-82 и М-71. Это сделал Швецов и его команда! Я получил Сталинскую премию потому, что Швецов решил, что моя идея сдвинула его дело с «мертвой точки». Давайте не будем преувеличивать мою роль в этом вопросе. Я больше выступаю в его команде как генератор идей, а не как конструктор. У меня нет специального образования. Я – лётчик. Это моя профессия и, если хотите, призвание. То, что приходится заниматься ещё и другими делами: просто – стечение обстоятельств!
Тут зазвонил телефон, и Владимир Константинович сказал:
– Давай в Чкаловский! Быстро! «Мессершмитт» привезли! Из Испании, республиканцы захватили!
Быстренько распрощался с гостями, они порывались ехать со мной, но я отказал, так как не знал уровня доступа, сказал, что и меня могут не пустить. Добивайтесь официального разрешения посмотреть будущего противника! Когда приехал на аэродром, «сто девятый» уже стоял на колёсах, и ему монтировали крылья. Узкий хищный нос с чуть опущенным коком винта, двигатель явно перевернут, потому что выхлопные коллекторы внизу, сверху – два пулемёта 7.9, синхронизированных, в крыльях ещё два, таких же. Техники подняли капот: непосредственный впрыск!!! Фирма ЮМО. В боковых стёклах – несколько пробоин, кабина залита кровью. Лобовое стекло необычайно толстое. Фонарь отбрасывается в сторону, влезать в кабину можно только с одной стороны. От кабины к килю тянется антенна. В воздухозаборнике трава и земля.
– На пузо садился! Проходил над позициями республиканцев, они ранили лётчика, тот сел на вынужденную на нейтральной полосе. Республиканцы сразу пошли в атаку и на руках вытащили машину к себе, – сообщил Коккинаки.
Открыли боковой люк: вот она, радиостанция! «Телефункен». Верхнерасположенные стабилизаторы с небольшими подкосами. Сзади корпус выглядел длинным и узким. Стефановский, осмотрев кабину, заявил, что он в неё не влезет!
– Худой он какой-то!
Так у «Мессершмитта» появилось прозвище. Бросилось в глаза узко расположенное шасси, и уборка шасси выполнялась от себя в сторону. Справа на приборной доске – кран уборки шасси: Вверх – убрать, вниз – выпустить. Ручного выпуска не было. Супрун сказал, что при повреждении системы замки открываются переводом ручки вниз и шасси выпадают, под своим весом встают на основные замки. Удобно! Корпус и крылья были полностью металлическими, никакого перкаля нигде не было. На земле машина не впечатлила.
«Очень обманчивое впечатление! – сказал Сергей. – Этот зверь на пикировании развивает скорость до 700 км/час. “Ишак” так не может. На такой скорости у него слетит вся обшивка. Вывод из пикирования у него свободный, для этого рули глубины сделаны выше, чем крылья. Посмотри, какой закрылок! Он не клинит, на любой скорости. Может выполнять роль воздушного тормоза. Управляется вон той кнопкой! Теперь пошли к передней кромке. Это – предкрылок, и он автоматический. Он повышает подъёмную силу крыла в начале манёвра. Это машина для вертикального манёвра. Вспомни, с какой лёгкостью мы с тобой расправляемся с лётчиками, привыкшими к бою на виражах! Потому что мы выше и скорость у нас больше. А здесь это заложено в конструкцию. Атаковал – оторвался, вышел из боя – набрал высоту, атаковал – оторвался. Это очень ранний вариант: С1 “Карл”. Всё равно очень опасный противник для “ишаков”» – «А почему прицел сдвинут в сторону?» – «Чтобы не отклонять голову при прицеливании и продолжать видеть цель, как через прицел, так и открытым левым глазом».
Техники и инженеры нас отогнали от самолёта, начали мыть, чистить, брать пробы всех жидкостей, в общем, разбираться с самолётом, а мы пошли в курилку. Почти у всех было впечатление от машины, как и у меня, до объяснений Сергея, и только Степан молчал. Я тоже молчал, понимал, что могу ляпнуть лишнее.
«Сергей, если спросят меня, отвечай сам, что сочтёшь нужным. Ты – опытнее. Я сейчас только определил, какая между нами пропасть! Мне бы твоё видение машины!» – «Это приходит с опытом! А его у тебя маловато! Да и летать ты стал много меньше. Выбирай время, целенаправленно. Летай!»
– А ты что молчишь, Андрюха? – задал кто-то вопрос.
– Серьёзный зверюга! Ещё бы и полетать на нём, да посмотреть на сильные и слабые стороны.
– Нам его и прислали для этого! – сказал Коккинаки. – Но ты же уезжаешь!
– Да, отменить поездку я уже не могу.
– Так всё-таки! Чем он тебе так понравился?! Движок слабенький, вооружение – никакое, в кабине явно неудобно, взлетать с мягких и раскисших аэродромов не может, чуть ошибся на посадке и лежи на капоте.
– А ты был на аэродроме в первый день, когда я приехал?
– Это когда ты Иваныча гонял? Был.
– А мы, между прочим, были на одинаковых самолётах. Просто у Александра Ивановича больше отточены горизонтальные манёвры, а у меня – вертикальные. А тут машина, созданная специально для вертикального манёвра. И управление одним пальцем. Триммеры под пальцем, шаг винта под пальцем, закрылки под пальцем, ещё какие-то предкрылки, так те просто ручкой управляются. Не надо думать о машине, только о бое. Не надо отрывать руку от ручки, чтобы выпустить подкрылок, убрать его. Хорошо сделанная машина. Для боя!
Ершов, задавший вопрос, откинул «ухо» шлема и почесал себя за ухом.
– Это да! У нас больше с рычагами «воюешь», чем с противником.
– Вот об этом и надо писать в отчётах, а не об общем зрительном впечатлении от внешнего осмотра.
– Андрюха в корень зрит! Меня они хорошо гоняли зимой! Еле-еле выкрутился! Теперь сам увидел почему! Очень стремительный самолет! – задумчиво сказал Степан.
Попрощался с ребятами и поехал домой. Риту нашел в зале на диванчике: обложилась книгами и увлечённо читает. Ещё и делает пометки в тетради. В обеде – отказано! Дескать, сам найди всё на кухне и в холодильнике, пока некогда. Есть одному не хотелось. Пошел в кабинет и позвонил Судоплатову:
– Товарищ Павел. Только что вернулся из Чкаловского, смотрел «Мессершмитт-109» из Испании. У него: перевёрнутый ЮМО, с непосредственным впрыском.
– Ты же говорил, что этого никто не делает!
– По моим данным, в июле этого года таких двигателей не было. Сейчас – есть.
– Похоже на наше?
– Принцип одинаковый, аппаратура – разная. Наша – проще по изготовлению. У немцев две дополнительных точки управления, а у нас – автоматическое управление.
– То есть ты считаешь, что взяли не у нас? Самостоятельная разработка? Или улучшили то, что мы сделали?
– Нет, товарищ Павел. Больше похоже, что сами делали, а вот автомат регулировки сделать не смогли.
– И то хлеб! Вы оба дома?
– Да!
– Я сейчас освобожусь и приеду.
Позвонил Аркадию Дмитриевичу. Он внимательно выслушал, но резко не прореагировал.
– Это ожидаемый результат! Скоро все двигатели будут такими. Удобнее!
Новостей больше не было, он только с самолёта. Звоню Николаю Николаевичу, и рассказал о «Мессершмитте», и визите Микояна. Его больше заинтересовал Микоян, а я пытался развернуть его на планер «Худого».
– Андрей, пойми! У нас разная производственная база! Если я выдам цельный металл, то меня сожрут металлурги! Но все несущие поверхности 185-го я планирую сделать из дюраля. Включая все рули. По прочности результаты расчётов я уже имею. При положительном ускорении мы не проигрываем, но тяжелее почти на 300 килограммов. С отрицательным – много хуже, зато двигатель должен работать. А «мессер» даст сбой двигателя и рулей глубины. К сожалению – на пределе. Усиливать киль некуда. Слишком велика прибавка в весе. Давай быстрей возвращайся, ты мне нужен в КБ.
Расстроился ещё больше, пошёл в зал к Рите. Меня встретил английский, который мы немного забросили за последние три-четыре дня. Она, оказывается, читала какую-то монографию об особенностях поведения различных языковых групп в Северо-Американских Соединённых Штатах, и решила попрактиковаться на мне!
Мне было сказано, что отныне мы будем не только говорить по-английски, но и кушать, и спать. Здорово, подумал я… Но эти замечания не вселили в меня оптимизма. Если кушать мы будем так же, как и сегодня, то меня это совсем не устраивает… И я еще больше расстроился. Рита начала меня расспрашивать о том, как прошёл день и постоянно поправляла мое произношение, подтрунивая надо мной и говоря, что это не английский, а смесь английского с нижегородским. Особенно тяжело мне давался злополучный R… После десяти минут попыток правильно произнести слово, я вдруг увидел у Риты в руках драже «лимонное», она заставила положить под язык штук пять конфет и говорить с ними во рту. Это была мука! Из-за сладкого потекла слюна, и приходилось довольно тяжело. Я, конечно, не сдавался. После того, как у меня наконец-то получилось, Ритуля сказала, что у меня есть выбор – либо прожевать конфеты, либо выплюнуть, но если я буду неправильно произносить слова, то она вернется к «лимончикам» и показала рукой на стоящий бумажный пакет.
– Я купила два килограмма, так что надолго хватит, – улыбнулась она.
Потом подъехал Павел, и они занялись мной вдвоём. Пришлось звать Сергея, в результате я получил оценку Судоплатова, что словарный запас у меня огромный, а пользоваться им – я не умею! На что Сергей пробурчал: «Ну не знаю! Меня все понимают, и я всех понимаю! А когда я рявкаю: РРРАЙТ по рации, то ни у кого желания сделать что-нибудь не так не возникает! Проверено на учениях в Росфорде. Фиг с ним, проехали!» Получили от товарища Павла все документы, билеты, последние напутствия. Предстояли долгий путь и полная неизвестность. Обстановку немного разрядил Чкалов, который позвонил и сообщил, что нашёл двигатели М-62В для всех двенадцати машин! Я представляю это «нашёл»! Бедные снабженцы! Завтра их обещали отгрузить в Ленинград и Одессу. Двигатели, не снабженцев!
На вокзал проводить нас прибыл, у меня чуть челюсть не отвалилась, народный комиссар Андреев! Явно работа Берии. Андрей Андреевич, старый подпольщик, незаметно мне подмигнул и великолепно разыграл сцену прощания с любимым сыном и невесткой. Ему подыгрывала «моя» новая мать. Надавали кучу съестного.
– Лаврентий Павлович сказал, что несколько разведок заинтересовалось твоей поездкой, Андрей! – быстро проговорил Андрей Андреевич в процессе прощания.
«Берия решил подстраховаться и повысить этот интерес!» – немедленно отозвался Сергей. – Неплохо придумано!»
Прощально машем руками из окна вагона, Дора Моисеевна вытирает платочком «слёзы». «Ну, просто семейная трагедия!» – резюмировал Сергей. Я его одёрнул: «Не смеши меня! Иначе я не выдержу!» – «Всё, всё! Иду гулять с собаками!» Тут у меня выступили слёзы, от смеха, конечно, но лицо я удержал, поэтому получилось довольно натурально. Когда мы закрыли дверь в купе, беззвучно расхохоталась Рита и прошептала мне на ухо:
– Ты та-ак вошёл в роль! «Верю!» (Станиславский). В тебе пропадает великий артист!
– Нет, правда, было очень неожиданно! Но меня всё время разбирал смех! Очень боялся рассмеяться! А как они сыграли! – сказал я.
– У меня просто слов нет! Всё было так натурально! Куда мы денем такую кучу продуктов?
– Саше надо отдать!
– Нельзя! Вдруг кто увидит! Он же даже близко к нам не подходил и делает вид, что нас не знает.
Саша, действительно, не подходил к нам всю поездку, только один раз, проходя мимо в конце вагона, сказал мне три слова: «Третье купе, дефензива». Я передал это Маргарите.
Станция Столбцы. Долго стоим, меняем колёса поезда. После революции поляки даже колею заменили на немецкую. Тронулись, немного проехали и остановились. Стук в дверь, проводник на немецком и ломаном русском объявляет о границе и проверке паспортов. Ещё раз постучали, открыли дверь: лейтенант-пограничник, а сзади красноармеец: «Пограничный контроль, прошу предъявить документы!» Внимательно сличает фотографии, осматривает каждый паспорт. «Счастливого пути!»
Через полчаса трогаемся, проехали около километра, все повторяется, но вместо пограничника – польский офицер в конфедератке, а сзади двое в штатском. Берёт паспорта, приподнимает их в левой руке, раздвигает, как карты, и показывает штатским, что оба паспорта – дипломатические! Даже не раскрыв их, подносит два пальца к козырьку, щелкает каблуками и возвращает паспорта, произнося: Serdecznie Witamy. На лицах двух штатских написано полное разочарование! Закрываем двери. Рита показывает куда сесть, и чтобы я расстегнул пиджак. Сама садится напротив, на коленях сумочка, рука в сумочке. «Засыпал к утру, курок аж палец свёл…» (Маяковский). До Барановичей доехали без происшествий. И дальше никаких происшествий не было. Поезд шёл быстро и подолгу на станциях не стоял. Десять минут в Варшаве, пять минут в Познани, за Познанью повторилась проверка документов, простояли больше часа, по вагону прошёл проводник: «Граница Рейха!» Высокий полный полицейский в серо-зелёной шинели и фуражке отдал честь, принял паспорта и передал их для осмотра человеку в штатском сзади, обвел глазами купе, но подчеркнуто не наступал на порожек двери, сделал полшага назад в сторону, для того, чтобы проверяющий документы посмотрел на нас. Принял документы от штатского, щелкнул сапогами, отдал документы: «Добро пожаловать в Рейх, господа!»
В Берлин приехали довольно скоро. Нас встретил сотрудник Торгпредства. На его машине мы приехали в аэропорт Темпельхофф, довольно быстро прошли регистрацию и вылетели в Лондон на DC-3 авиакомпании Imperial Airways. Через три с половиной часа мы приземлились в Кройтоне. Там нас встретил представитель посольства в Лондоне. Нас поселили в посольстве. На следующий день с нами познакомился Иван Михайлович Майский. Мы раскланялись с ним в коридоре столовой, он первым протянул руку Маргарите и после этого обратился ко мне, хитровато улыбаясь:
– Меня известили по поводу вашего приезда, и, хотя я припоминаю, что у Андрея Андреевича и Доры Моисеевны только дочки на выданье, тем не менее рад познакомиться с его сыном и его очаровательной женой! Всё, что зависит от нашего ведомства, мы сделаем.
И действительно, на причале, в момент, когда г-н Никольс поднимался по трапу, была разыграна сценка прощания с нами с участием самого посла! А он был широко известен в Англии.
Проработав три новых аварийных канала связи, мы, наконец, сели на огромный трехтрубный лайнер. У нас было три дня (!!!) на то, чтобы познакомиться с Никольсом. Лайнер отматывал тридцать миль в час!
Нас провели в каюту, и наша квартира показалась нам скромной лачугой где-то на островах Туамоту! Даже у Маргариты глаза были, как полтинники. Надо отдать ей должное, она довольно быстро справилась с изумлением. Подошла ко мне:
– Очни-и-и-ись, дорог-о-о-ой! Если мы не привезём этот дурацкий станок, из нас сделают котлету! Но! Когда это будет происходить, я буду вспоминать вот это великолепие и улыбаться! – И она слегка прикусила мне ухо! Чертовка, как она обворожительна! – Нет-нет! Это потом! До обеда – сорок минут, помоги снять мне платье и переодеться! И сам, пожалуйста, приведи себя в порядок! Ты должен выглядеть на все сто! Расстегни! Спасибо! Я пошла мыться! Здесь две ванные! Так что не теряй времени!
Она загрузила двух или трех горничных и, наверно, полкоманды лайнера, готовя себя и меня к «выходу в свет». Даже успела сделать новую причёску. Потом придирчиво осматривала меня, ища малейшие недостатки. Откуда у неё такие знания? Может быть, ей тоже кто-нибудь помогает? «Не говори ерунды! Она просто очень красивая женщина, у которой есть вкус! – сказал Сергей. – Остальное ей дала мать и собственные мозги». Те несколько часов, что она отсутствовала вчера в дипгородке, съездив в Сити, явно пошли на пользу её гардеробу. Когда она вышла из спальни, где одевалась, я просто сел!
– Вот, это мамино! Помоги мне надеть! – Она выложила из бархатного мешочка украшения своей матери. Обращалась с ними нежно, как будто они были живыми. Мы довольно быстро справились. Волосы обрамляла голубоватая диадема.
Она была просто божественна в своём бархатном платье со шлейфом с довольно глубоким декольте! Тёмно-синий бархат красиво переливался голубым, под цвет почти васильковых глаз Маргариты. Её волосы (цвета спелой пшеницы, сияющей на солнце) были красиво уложены и украшены фамильной диадемой. А колье, с удлиненными голубыми бриллиантами, лежало у нее на груди. Такого же цвета бриллианты обрамляли её тонкие руки. На правую руку она надела обручальное кольцо. Все подчеркивало её бледную кожу. Она была просто великолепна! Она была похожа на богиню, сошедшую с небес и озарившую серые будни своим великолепием. Рита была чуть выше среднего роста, но это не делало ее некрасивой, напротив, это подчёркивало ее точеную фигуру. Её горделивая осанка, великолепная походка, манера держать себя выделяли Маргариту среди остальных, а идеальные манеры подчеркивали ее совершенство.
– Ты знаешь, тебе даже форма идет, а уж в таком наряде ты просто великолепна! Нет, божественна!
– Посмотри внимательно! Нитки, пух, замятины, прическа? Очнись! Я же просила: внимательно!
– Всё отлично! Правда!
– Так! Разворачивайся! Сменить! Нет, вот отсюда! Так, так, отлично, но перед обедом надо зайти в магазин. Пошли! – В магазине она заменила мне ремешок для часов на браслет. – Теперь ты готов на все сто! И ты самый красивый, самый любимый муж! Не целую! Помада!
Мы вошли в обеденный салон. «Diplomats from USSR are Mister and Mistress Andreev!» – раздалось в динамиках салона. Несколько человек повернули головы. Вдруг раздались сначала редкие, а потом усиливающиеся аплодисменты! Нам навстречу, почти в черном мундире компании «Кунард» шел сам капитан Питер Мёрч:
– Вы – королева зала и королева рейса на борту «Королевы Мэри»!
Он отошёл на полшага и зааплодировал! Нас провели к столику возле эстрады. И был это явно не столик 142, соответствующий номеру нашей каюты. Маргарита обворожительно естественно воспринимала внимание всего зала. Ближе к десерту посыпались визитки, конверты с приглашениями. Когда обед подходил к концу, Маргарита наклонилась ко мне и сказала:
– Сейчас обед будет заканчиваться. Сходи, покури туда, куда пойдёт Никольс!
– Я же не курю!
– Возьмешь вон тот бокал с коктейлем. Это заменит сигару. Больше слушай, но не будь букой и что-нибудь говори! Но больше слушай. Тема разговора: контракты, которые ты едешь подписывать в Америке! Остальное – по ходу. Додумывай! А я попробую познакомиться с миссис Никольс… Хотя не думаю, что это удастся!
Я вернулся минут через сорок, мне не удалось даже заговорить с Никольсом, хотя было видно, что он прислушивается к разговорам вокруг меня. Возле «нашего» стола было довольно много народа: и мужчины, и женщины, но миссис Никольс сидела за своим столом и о чём-то разговаривала с пожилой полной, но очень богато одетой женщиной. Когда я подошёл к столу, большая часть молодых людей постепенно исчезла, а мне пришлось отвечать на многочисленные вопросы дам. Неожиданно для себя я увидел на столике на десертной тарелке желтую круглую конфету. Я понял, в чём дело, и начал более внимательно контролировать собственное произношение.
Мы пошли в каюту, а стюард сзади нёс большой поднос с визитками и записками. Рита попросила меня расстегнуть ей платье и исчезла в ванной, сказав, чтобы я тоже переоделся. С каким удовольствием я бы надел лётный комбинезон! Надев халат, висевший в ванной, вошел в гостиную. Маргарита лежала на диване и разбирала визитки в две стопки, остальные она откидывала в урну, которую поставила рядом. Даже на меня не посмотрела. Присел на кресло и включил трансляцию, пощелкав кнопками, нашёл вполне приятную мелодию:
– Да-да! Оставь эту! Я сейчас! – сказала Рита, продолжая рассматривать карточки. – Есть! Сколько времени?
Я взглянул на стенку каюты:
– Полчетвертого.
– Мы приглашены на файф-о-клок к миссис Мидлбраун! В списке приглашённых – Никольсы!
– Ты считаешь, что это что-нибудь даст? Они оба на контакт не идут!
– Они – из первопоселенцев! Так сказать, особая каста! Туда попасть очень сложно. Отбор жёстче, чем в ЦК! И только по происхождению! И по богатству! Нас туда не примут, а сейчас предлагают нам прибыть, так как мы – «местные» знаменитости. Мы ведь не будем сейчас заключать контракт с Никольсом. Важно, чтобы он тебя узнал, когда ты выйдешь напрямую на него! Надо продумать, что одеть! А почему ты сидишь так далеко? Иди ко мне. Мне так уютно, когда ты рядом! Всё-таки какой ты у меня замечательный! Расскажи, что было в курилке!
Файф-о-клок – это пять часов. Время пить чай в Англии, после обеда или до него, если не повезло. Собираются семьёй, семьями или просто знакомые, и чаи гоняют. У нас обычно собираются позже, после ужина, на кухне, и там треплются обо всём. Или в саду у самовара! Вот на такие «посиделки» нас и пригласили! Причём женщины пьют чай сидя, а мужчины – стоя. Мужчинам разрешено что и покрепче, а женщинам максимум ром или коньяк в чай добавить для вкуса. Разговаривают обо всём, почти, но говорить о серьёзных делах или обсуждать коммерческие сделки не разрешается.
Рита опять переоделась, на этот раз в чёрное объемное шёлковое платье со сборками, на плечи набросила белый воздушный оренбургский платок и взяла черную сумочку, надела жемчужное ожерелье, и распустила волосы, потом их заколола за ушами, а меня одела в черную тройку с бабочкой. Я себя чувствовал совершенно не в своей тарелке, но меня приободрили, что это последнее испытание на сегодняшний день! Я понимал, что впереди ещё ужин… Но перечить не стал! Я там был нужен, примерно, как слон в посудной лавке. Из-за моей молодости меня серьёзно никто из этих старичков и не воспринимает. Я – так: чучело возле красивой жены, ворон отпугиваю!
Каюта Мидлбраунов находилась палубой выше. На этой палубе располагались королевские апартаменты. Определить, сколько комнат в их каюте, я затруднился, а вот гостиная выходила в нос лайнера с левого борта, и из иллюминаторов был виден океан прямо по курсу судна. Таких кают на этой палубе всего три. Видимо, очень богатые люди. Я спросил Сергея, но он не смог мне ответить: кто они, эти Мидлбрауны. «Данных никаких нет! Есть какой-то фонд, который поддерживает университет в Южной Каролине, но тот ли это Мидлбраун, я не знаю!»
Рита пристроилась возле хозяйки и о чём-то оживленно болтала, показывала свой платок, как его носить, завязывать, какие-то фотографии. Ей хорошо! Она говорит по-английски совершенно свободно! Меня тоже им мучает! Даже в каюте по-русски не говорит! И чуть что: «Speak English, please!» А я слонялся по гостиной, пока не нашёл удобный закуток, откуда было видно всё и я никому не мешал. Но через некоторое время взгляд Маргариты выгнал меня оттуда. С чаем уже закончили, поэтому я плеснул себе немного коньяку и подошёл к группе мужчин, что-то активно обсуждавших. Речь шла о каких-то индексах, каких-то быках и медведях. Я ничего не понял, пришлось обратиться к Сергею. «Они разговаривают о ценах на акции на биржах. На этом они все “делают деньги”, обрати внимание, что это не считается деловым разговором, это просто прогноз возможного заработка. Каждый из них поступит по-своему, и в результате кто-то из них достанет деньги из кармана другого. Быки и медведи – это группы людей, играющих на повышении или понижении цен на акции». Блин! Как «интересно»! Плеваться хочется! Ко мне подошёл молодой человек с сигарой, и постепенно мы разговорились. Звали его Джим. Джим Уиллис. Он поинтересовался, почему я не принимаю участия в обсуждении, на что я сказал, что у нас, в СССР, бирж нет, поэтому колебания курса стоимости акций меня не очень волнуют. Он поинтересовался устройством нашей экономики. Затем переключился на меня и Риту. «Сергей! А что он ко мне пристал?» – «Работа у него такая!» «Какая?» – «Ты знаешь, кто перед тобой? Будущий сенатор, глава сенатского комитета по разведке Джеймс Дж. Уиллис, 66-й человек в Who Is Who. Вот почему, когда я его знал, у него была страшная астма! Уже вторую сигару прикуривает! La Corona. В моё время он их только нюхал!» – «Ты с ним знаком?» – «Был знаком. Он уже умер, в 98-м. Сейчас он служит на флоте, лётчиком морской авиации, и одновременно в военно-морской разведке США. Серьёзная птица! И очень влиятельный! Не смотри, что молодой!» – «Ух, ты! Ни за что бы ни подумал! Ладно, поговорим об авиации!» – «Только осторожно, не с места в карьер!» Я сказал ему, что с детства мечтал быть лётчиком, окончил летную школу, но отец настоял, чтобы я стал дипломатом. Разговор заметно оживился. Поговорили о том, кто на чём летал, об удовольствии, которое испытываешь в воздухе. И о том, что хотелось бы посмотреть, что и как в Америке с этим вопросом.
– В плане боевой авиации? – задал вопрос Джим.
– Нет! Больше интересует развитие гражданской авиации. У нас очень большая страна! Из конца в конец едешь две недели, а то и больше. А железная дорога только одна. Да и Япония проявляет большую активность на Востоке.
– В этом отношении наши интересы совпадают! Усиление Японии в Азии никому не нравится! Я служу на флоте, наш флот на Тихом океане начал пополняться новыми кораблями. Видимо, не всё так уж хорошо складывается после присоединения Японии к странам Оси. А как, вы думаете, будет развиваться европейская политика в ближайшее время?
– Наша страна была и остается против Мюнхенских соглашений, которые подписали в сентябре Англия и Франция. Нам представляется опасным наращивание экономической мощи Германии, её фактический выход из Версальского договора.
– Вы говорите об официальной стороне вопроса! А ваше личное к этому отношение?
– А я и есть официальный представитель Союза ССР, и это и моё личное отношение к этому вопросу! Англия и Франция подталкивают Гитлера к войне с нами! А это нас совершенно не устраивает!
– То есть вы считаете Англию и Францию виноватыми в обострении ситуации в Европе?
– Скорее, Гитлера, при попустительстве Англии и Франции. Гитлер – гораздо большая угроза миру в Европе, чем Англия или Франция. – К нам начали подходить другие мужчины, и мы ещё довольно долго говорили о европейской политике.
(После разговора Дж. Дж. Уиллис прошёл в радиорубку и отправил шифрограмму в Плимут.)
Всё оставшееся время рейса у нас были заполнены встречами и визитами вежливости. С четой Мидлбраунов установились очень тёплые отношения, особенно у Риты. Миссис Эвелин уже разрешала и мне, и Маргарите к ней так обращаться. Рита сказала мне, что их дочь два года назад разбилась с мужем в Андах, а Рита очень её напоминает, только немного другой цвет волос. А мистер Артур частенько приглашал меня в кресло рядом с собой поболтать, учил смешивать коктейли, которых он знал огромное количество. С Никольсами мы только церемонно раскланивались. Ни один из них на контакт не шёл. Лишь иногда мне удавалось немного разговорить его, но его интересовали только вести с биржи. Джим совершенно дружески часто и охотно общался с нами. Нам был понятен его интерес. К концу рейса и у меня, и у Риты настроение съехало совсем вниз. То, ради чего мы находились на борту «Куин Мэри», осуществить не удавалось. Ночью мы бродили по закрытой палубе и пытались приободрить друг друга. Утром мы прибудем в Нью-Йорк, а докладывать руководству было нечего.
– Ладно, Ритуль! Задачей было просто познакомиться с Никольсом. Мы познакомились. То, что они оказались такими улитками и спрятались в свою раковину? Ни ты, ни я это изменить не можем. Будем надеяться, что деловые переговоры с ним окажутся удачнее! Пошли в каюту и начнём собираться. Чувствуешь, что судно начало сбрасывать ход.
Рита вздохнула и прошептала:
– Пошли… – Плечи её вздрогнули, и она всхлипнула носом.
Войдя в каюту, она принялась встряхивать, чистить и укладывать наши вещи. Последним укладывала мой темно-синий пиджак, который я одевал один раз на первый обед, где она произвела такой фурор. Отряхнула плечи, вытащила носовой платок из нагрудного кармана. Вместе с платком оттуда выпала одинокая визитка и упала на пол. Она наклонилась, подняла её, и пошла положить её на стол. Вдруг остановилась:
– Андрей! Иди сюда! Посмотри! – Рука у неё дрожала, на карточке было написано в три строчки:
Bell Company Inc.
Arthur G. Middlebrow
Vice-President.
– Сходи в радиорубку, отправь телеграмму Павлу и поздравь тётю Бэлу с днём рождения!
Сегодня 23 февраля, мы вернулись неделю назад из Мексики в Одессу. Последние полтора месяца больше напоминали шпионский роман по духу и содержанию.
Дело было в том, что американцы продали нам оба патента, больших разногласий и препятствий не возникло. Но компания «Белл» получила контракт на разработку и поставку радиостанций для USAF и начала постройку двух новых заводов для пальчиковых ламп, а наша очередь на получение технологических линий была третьей! Причём речь шла только о том одном станке-автомате, остальные сразу же начали поставлять. А это задержка поставки на год-полтора. Благодаря тому, что мы оказались знакомы с Артуром, удалось попасть на завод в Хьюстоне и рассмотреть лейбл основного станка, который сваривал и вставлял внутренности лампы в корпус, и герметизировал стеклянный корпус. Нашли завод, который выпускал эти станки, Рита узнала точные сроки отправки станка в Аризону. После этого мы с Маргаритой вылетели из Нью-Йорка в Мехико. Там Рита превратилась в Марго Эстахьо Риверо, а я в бородатого «гринго», чем-то напоминавшего Хемингуэя. Чкалов и Коккинаки уже закончили перелёт, но одна машина осталась в Мексике: один из двигателей пришёл с браком, поэтому на правом крыле стоял новый, а на левом – старый двигатель, моторесурс которого подходил к концу. Вот на этой колымаге, с небольшими приключениями, мы долетели до Рэдфилда, где находился завод по ремонту DC-3, поставили его на ремонт, а сами купили машину и уехали в Детройт. Рита вышла на связь с людьми, которых дал товарищ Седой. В ночь отправки станков Рита и диспетчер одной из станций Детройта заменили билл оф лэйдинг на ящиках станков и всю диспетчерскую информацию. В результате станки поехали в Сиэтл, где их ждало судно «Коммунар», а в Аризону приехали холодильники. Они там нужнее! Мы добрались до Рэдфилда, но на квартире висел знак провала. В местном пабе встретили механика с самолёта, он сказал, что самолёт починен, но нас искало ФБР. Мы нарушили какой-то закон штата Южная Дакота, который не позволял иностранцам покидать город. Знакомство с ФБР никак не входило в мои планы. Если у Маргариты документы были надёжны, то у меня – нет. Механиком был бывший пилот компании, нарушивший дисциплину и переведённый в механики. Мы разделились. Я поехал в соседний городок Гурон, а Рита пошла в полицию. Заплатив штраф, они с механиком вылетели в Гурон, сели на местном частном аэродроме, якобы какая-то неисправность, пока они отвлекали всех, я проскочил на борт. Дальше всё пошло нормально, но в Мексике нас ждала телеграмма, что ААА надо бы вернуться из Мексики в США, так как произошли непредвиденные обстоятельства с исполняемым контрактом. (Ага! Уже обнаружили пропажу? Но там же лежало донесение капитана «Коммунара», что товар на борту и он вышел в море.) Здесь упёрлась Маргарита:
– Одного не пущу! – а она была с крашеными волосами. Вышли на связь с Павлом Анатольевичем.
– Андрей, тебе ещё раз светиться в Штатах не стоит. Улетайте оттуда. Двигатель починили и обкатали, бак остался на аэродроме. Владимир Константинович сейчас готовит тебе маршрут через Барбадос и Праю. Справишься один? А Марго используй для перекачки топлива. Дело сделано, поэтому нет смысла рисковать. До Европы используете текущие документы, а дальше – свои. В Порто вас будут ждать второй пилот и механик! В Испании не садиться. Республика на грани поражения, и у Марго могут быть неприятности.
Вот так мы и добрались до Одессы. В Порто нас ждали Ершов, Серов и Малыгин. Серов только-только из Испании. Там совсем плохо! Вооружения, посланные СССР, застряли во Франции. Республика доживала последние дни. Пришлось огибать Пиренейский полуостров и идти южным маршрутом вдоль Африки. Потом на Кипр, в Грецию и дома! Машина не подвела! Переобулись на лыжи и с одной посадкой в Чкаловский. Нас обоих на аэродроме затискали наши друзья: живой!!! Чкалов, Супрун, сам Александр Иванович прибежал, Стефановский просто чуть не задушил. Меня и Риту качали. Не было Владимира Константиновича.
– А где Коккинаки?
– В госпитале. Вчера поломался чуток на «Ива́нове-2».
– Сильно?
– Хорошо поломался. Врачи говорят, что жить будет.
– Ещё новости есть?
– Новостей много, но мелкие…
На аэродром въехали несколько ЗиСов. Лаврентий Павлович и Павел Анатольевич. Здесь было почти без объятий, сухо и деловито. Поздравили, постояли-поговорили, пока охрана грузила наши вещи, нас посадили в машину и оттуда поехали прямо в Кремль. Я доложил Сталину, что его задание выполнено. Самолетные радиостанции и оборудование для завода по их производству, вместе с международными патентами, доставлены. Рита впервые была представлена Сталину. Сталин заметил, что если у нас такая молодёжь, то наша страна непобедима. Пожал руку Рите. Подошёл ко мне, подал руку:
– Товарищ Андреев, это первая часть работы! С ней вы успешно справились, с помощью всего СССР. Я жду от вас в дальнейшем такой же работы!
Мы вышли, а Берия и Судоплатов остались. Они вышли через полчаса, улыбающиеся. Павел Анатольевич сказал Берия, что завезёт нас домой и будет часа через три.
– Вас обоих представляют к ордену Ленина! – сказал в машине Судоплатов.
– А вас? Без вас бы ничего не получилось!
– И меня, и Седого.
Сегодня мы едем в Кремль получать награды. Одну награду я уже получил утром: при попытке поднять на руки Риту, она сказала: «Осторожнее, пожалуйста! Мы не одни!» И показала на живот.
Да! Ещё! Чуть не забыл! Атлантический океан пересекал с нами ещё один член экипажа и член семьи. Когда второй раз мы прилетели в Мексику, я зачем-то взял телефонную книгу. Через некоторое время Сергей сказал мне: «У Риты – ярко выраженные способности художника! Предложи ей позвонить по этому телефону! Это гениальный художник и большой друг СССР. Его зовут Диего Ривера. Пусть договорится с ним о встрече!»
Рита мгновенно согласилась! Подъезжаем к имению Риверы: высокий забор вокруг имения, тут это у всех зажиточных господ так, нам открыли двери, и меня обступили голые собаки! Собаки, у которых совсем нет шерсти. Одни из них лаяли, другие ластились. «Это – мои собаки! Ты просил их показать?» – сказал Сергей. Я застыл, присматриваясь к неизвестным животным. Потом присел и попытался их погладить, но они исчезали у меня из-под рук. «Они всегда такие, когда видят незнакомого человека! Вон та вот просто красавица!» Я попытался подозвать её. Ноль эмоций! «Разреши, я попробую!» – сказал Сергей. Он подозвал собаку, и она подошла. Недоверчиво обнюхала, а потом прыгнула мне на руки! Дон Ривера, который уже почти входил в дом с Ритой, остановился и посмотрел на меня с собакой. Я погладил животное и осторожно спустил её на землю. Мы вошли в дом и сели на диван. Дон Диего позвонил в колокольчик и бросил вошедшему человеку несколько фраз по-испански. Затем сказал Маргарите дать ему одно песо. Принесли четырех щенков.
– Дон Эндрю! Я видел, как Знающая Только Себя, это её кличка по-английски, прыгнула вам на руки! Она никого не любит и никому не доверяет. Вам она – поверила! Это – её щенки! Выбирайте!
– Пусть их опустят на землю! – сказал Сергей за меня.
– Вот этот! – и моей рукой показал на небольшого остроухого темнокожего щенка, который уже вцепился в тапки хозяина.
– Дон Эндрю понимает толк в собаках! – улыбнулся дон Диего, поднял щенка и передал его Рите. – Это ваша собака!
Рита взяла собаку и, неожиданно, сказала:
– Он – теплый! И кожа, как у ребёнка! – (Причём по-русски!) Больше она его с рук не спускала в течение вечера! Он прилетел с нами в СССР. Его зовут Огонёк, Тлетль по-индейски!
С головой ушёл в подготовку учений. Для повышения точности работы пришлось поставить четыре «Редута» и работать по общей базе, решая вопросы наведения через горизонтальные углы. Сергей через меня подсказал Бергу идею использовать вычислители. Идея витала в воздухе и была подхвачена мгновенно. Первого марта, наконец, поступила новая станция «Редут-М» с волноводами. Дальность заметно выросла и составила 200 километров.
Я очень много внимания уделял методам и способам маскировки станций и орудий ПВО. Мы стали использовать раздвижные телескопические мачты, разработанные в 20-е годы для радиофикации страны, и с их помощью поднимать над станциями крупноячеистую сеть с привязанными к ней зелёными, белыми, желтыми, красными тряпочками, взятыми из отходов швейного производства. Расчёт маскировки сначала давал Сергей, затем маскировщики сами научились это делать. Я летал на «воздушную разведку», проверял их работу. С ТБ-3 сделали фотографию района, и я отдал эти снимки слушателям Академии с задачей установить месторасположение объектов. Объекты обнаружены не были.
Поступили, наконец, все двенадцать новых И-16 28-й серии. Они больше напоминали так и не состоявшийся И-180, так как Николай Николаевич полностью изменил переднее кольцо капота: он стал на шесть сантиметров длиннее и больше напоминал NACA, так как Поликарпов использовал на нём автомат регулировки температуры. Винты были трехлопастные. Вооружение было не одинаковым: на большей части машин было два синхронизированных ШКАСа и две крыльевые пушки ШВАК, но четыре самолёта имели усиленное вооружение: два крупнокалиберных синхронизированных Березина и два ШВАКа. Переговорив с выздоравливающим Коккинаки, который уже начал приходить на аэродром, я принял звено этих «уничтожителей бомбардировщиков». Начались полёты на слётанность, воздушную стрельбу, ночной перехват. Радиостанции работали стабильно, никто ни на что не жаловался, кроме как на то, что шлемофон получился тяжёлый и жаркий.
Тлюша подрос и повадился, с установлением тёплой погоды, ездить со мною на аэродром.
Большую работу провели в штабе эскадрильи: соорудили большой макет местности, большой прозрачный планшет с нанесёнными сетками направлений и дальностей. Наделали макетов самолётов. Двенадцать из них было красными, остальные синими. 25 апреля доложили о готовности к проведению учений. Все станции перевели на круглосуточное дежурство. Эскадрильей временно командовал Супрун, командирами звеньев были Ершов, Серов и я. Эскадрилью перевели на дежурство на аэродроме. Трое суток было спокойно, но 28-го над Чкаловским попытался пролететь самолет на большой высоте. Он был обнаружен за 200 километров и его вели операторы, когда стало ясно, что его курс ведёт к Чкаловскому, было поднято звено Серова, они перехватили самолёт в 50 километрах от аэродрома и принудили его к посадке. Управлял самолётом Смушкевич! Учения начались! Три дня и три ночи мы отражали атаки авиации противника. Яков Владимирович обладал потрясающей способностью не спать и не уставать. Для нас же всех эти три дня были невероятно тяжелы. На второй день учений приехали Ворошилов и Сталин. Мы находились в воздухе и «отражали» атаку целого полка ТБ-3 под прикрытием двух эскадрилий И-16 десятой серии. Все бомбардировщики тащили за собой конусы, учения были с боевой стрельбой. Какой дурак придумал это – неизвестно, потому что атаковать «внутренние» самолёты было практически невозможно: мешали конусы и тросы. Но мы развалили строй бомбардировщиков, проскочив в «щелочки» между ними и конусами. Конечно, для рядовых лётчиков это было бы невозможно, но в кабине наших камуфлированных «ишачков» сидели лучшие летчики-испытатели страны. Опасаясь столкнуться, первая девятка рассыпалась, её атаковали по очереди четыре пары истребителей, остальные занимались тем, что отвлекали прикрытие. По истребителям не стреляли, стрельба велась только по конусам бомбардировщиков. Дружной атакой соединившееся звено Серова атакует вторую девятку. Я, со своим ведомым, отстреливаюсь по крайнему в третьем звене, вертикально уходим вверх, срывая атаку прикрытия, переворачиваемся, атакуем ещё одного, видим штопорящий «ишачок» прикрытия! Не тягайся с нами на вертикали! У нас на триста сорок сил больше! И новые винты! Бой распался на отдельные очаги, затем «десятки» стали выходить из боя, так как кончилось топливо, мы «добивали» оставшиеся бомбардировщики, затем и сами пошли на посадку. О том, что за боем наблюдают нарком и Сталин, мы узнали на земле. Идем, переругиваясь и горячо обсуждая детали боя: кто, кого и как, кто помог, кто мешал. Тут к нам на полном ходу несколько «паккардов» подлетают, а оттуда Сталин, Ворошилов, Смушкевич, вездесущий Чкалов, Коккинаки с тросточкой. Супрун доложился. Ворошилов расплылся в улыбке:
– Ну и матерщинники же у вас в эскадрилье! Крепкое словцо в бою очень помогает!
Сталина обступили лётчики. Больше всего его интересовал вопрос, как им нравится новая система управления воздушным боем. Настроение всех высказал Серов:
– Товарищ Сталин! Если бы нам год назад такие машины и такие рации, и, главное (!!!), локаторы в Испанию! Эх! – и бросил на землю шлемофон.
– Не было у нас этого, товарищ Серов. Было бы – дали. Вчера японцы в районе реки Халхин-Гол атаковали позиции маршала Чойбалсана. Так что, будет у вас возможность поквитаться, товарищ Серов.
Нам дали команду паковать чемоданы. Третий день учений проводился без нас, только ПВО.
Но все поехали, а я остался в Москве. Сказалось моё неопределённое положение в эскадрилье. Официально я в ней не числился. Коккинаки ещё не выздоровел, а я оказался за штатом. Нас, тех кто всё сделал и подготовил, оставили за бортом. Собрались у меня, Рита ушла куда-то по делам, решаем, как быть.
– Звони Сталину! – сказал Владимир Константинович. – Я – ладно, мне ещё комиссию проходить, а ты должен быть там! Угробят ведь всё, и людей угробят. Локаторы с собой не взяли.
Снял трубку ВЧ:
– Товарища Ива́нова!
Сталин выслушал меня молча. Необычная у него манера разговора, иногда непонятно, слушают тебя или нет.
– Приезжайте ко мне, товарищ Андреев. Я – на даче! – и повесил трубку.
Едем в Кунцево. Ворота открыли сразу, нас ждали. Сталин принял нас в комнате с большим горящим камином. Он сидел перед камином, жестом показал на жесткие кресла рядом.
– Как я вас понял, товарищ Андреев, вы хотите ехать на Халхин-Гол? А какова целесообразность этой поездки?
– Товарищ Сталин. Система управления работает в комплексе. Супрун принял полк, а Волков нашу эскадрилью, так как Серов погиб, а он – старший по званию, но она не в полку Супруна. Волков до конца не разобрался в этом вопросе, считает, что для управления достаточно радиостанций. На учениях одна эскадрилья противостояла двум полкам ВВС, но, товарищ Сталин, фактически на стороне эскадрильи действовала рота радиолокационной разведки, два взвода связистов и средства обнаружения трех отдельных дивизионов ПВО. С высоты должности командира звена достаточно трудно понять назначение отдельных частей системы. В итоге ВВС отдельной армии в Монголии будет воевать по старой схеме, и мы понесём неоправданные потери.
– А вы что скажете, Владимир Константинович?
– Я считаю вполне оправданными опасения товарища Андреева. Я, несмотря на хромоту, вполне способен возглавить полк, в который входит моя эскадрилья. Лучше, если этот полк будет отдельным. В полку не все самолёты оборудованы радиостанциями, поэтому будет возможность сравнить эффективность применения новой системы. А товарищу Андрееву прошу дать мою бывшую эскадрилью. Необходимо срочно перебросить на восток локаторы из Чкаловского. И, до прихода радиолокаторов, запретить полёты самолётов 28-й серии.
– Товарищ Сталин! У Поликарпова готовы и облётаны две новые машины И-185 с двигателем М-82ФН. Это – опытные образцы, они ещё не прошли государственных испытаний, но лучшее испытание – это война, – добавил я.
– Иногда я удивляюсь вашему авантюризму и настойчивости, товарищ Андреев! Но в целом всё получается очень продуманно, хотя и с элементами расчётливого риска. – Сталин прикурил трубку. – Глядя на вас, вспоминаю свою молодость. Мы тоже были немного авантюристами, и очень верили в правоту нашего дела. Я поддержу ваши предложения, товарищи. Воевать надо по-новому. Соответствующие указания вам и НКО будут переданы сегодня. Группу возглавит товарищ Коккинаки, как старший по званию, вы же у нас по-прежнему лейтенант, товарищ Андреев?
– Да, товарищ Сталин! – я улыбнулся. – Меня даже жена обогнала. Она получила звание старшего лейтенанта госбезопасности…
– Не расстраивайтесь, Андрей Дмитриевич. У вас всё впереди! – Сталин улыбнулся. Стало понятно, что разговор окончен. Мы попрощались и вышли.
Настроение было приподнятое! В машине я предупредил Владимира Константиновича, что Рита ждёт ребёнка, поэтому ей – ни слова!
– Андрей! Не волнуйся! Буду нем, как рыба.
Больше недели ушло на сворачивание станций, подготовку, погрузку. Неожиданно упёрся Чкалов:
– А на чём я буду летать?
«185-71ФН ещё не готов», – пожаловался Сталину, но после этого сам руководил разборкой самолётов, упаковкой ЗиПа, отдал трех механиков, которые занимались самолётами с самого рождения. А я попробовал в воздухе И-185 перед разборкой. Валерий Палыч с меня «не слез», пока я не заполнил полностью формуляр вылета.
– Я тебе, как комбриг, приказываю: каждый вылет 185 должен быть оформлен по форме! Полётные листы я тебе положил, целую пачку! – потом сбавил звук голоса и проникновенно сказал: – А меня не отпустили! Иосиф Виссарионович даже накричал на меня! Сказал, что моё дело испытывать новые самолёты. Ты там, Андрюха, и за меня должок отдай!
Я попросил Риту купить мне билеты до Андижана, сказал, что направляют на строительство завода радиопередатчиков в Кызыл-Кия в Киргизии, что ей лучше оставаться здесь в Москве, до рождения ребёнка. Если родится девочка, то назвать Светланой, если сын, то Митей. Что буду писать часто, а после родов заберу к себе.
– Мы впервые расстаёмся и так надолго! Мне будет очень не хватать тебя! Давай я всё-таки поеду с тобой!
– Ритуля! Там абсолютно дикий край! Басмачи ещё недавно бегали. Нет жилья, нет воды, только из речки. Дизентерия, тиф. За последний год двести человек умерло. Вот список! Рудник там вольфрамовый, поэтому учёные настаивают, чтобы мы там строили электроламповый завод. Железной дороги пока нет, начали делать. Совсем другой климат. Вспомни, как тебе тяжело было в Мексике. Я хочу, чтобы у нас родился ребёнок, и в Москве это максимально безопасно, как для тебя, так и для него. Подумай о нем, пожалуйста. Время, когда мы могли рисковать – кончилось! На нас ответственность перед ним! – В общем, уговорил!
Она посадила меня на поезд, идущий в Ташкент, были слезы, но я держался молодцом и не показывал виду, что мне тоже немного страшновато. Всё-таки в первый раз на войну. Да и отрываться от семьи тоже не хотелось. В Сталинграде я догнал наш эшелон и пересел в него. Ехали с комфортом, в купированных вагонах. Владимир Константинович держал для меня место в своём купе. Ночью не спалось, попытался вызвать Сергея.
– Сергей?
– Я здесь.
– Я всё делаю правильно?
– Это дело уже стало твоим, поэтому ты заботишься о нём. Всё правильно! Хотя опытные самолёты на войне – ненужный риск! Но дело уже сделано. На них хоть радиостанции есть?
– Да, из тех десяти, которые были поставлены из САСШ после подписания контракта на продажу патента. Это 192-е, а не 160-е.
– Частоты совпадают?
– Да. Но разница в напряжении питания: 14 вольт, а не 12, как у 160-й. Блоки питания разные, и 192 легче.
– Тогда «Ой», нормально.
– Сергей, ты говорил, что воевал! Как оно там? Я смогу?
– Да, воевал. В Афгане, в Сирии, в Эфиопии, в Чечне и в Южной Осетии.
Трассера, как паутина!
Маневрирую активно!
Живописная картина!
Как Саврасова «Грачи…
Прилетели!» Выручаем!
С огоньком нас здесь встречают
Вновь земля не отвечает!
«Ну… разведка! Не молчи!»
Я кручусь и кувыркаюсь!
В сотый раз я зарекаюсь:
По прилёту – увольняюсь,
чтоб не я – двухсотый груз!
На хрена пошёл я в Качу?
Вот Ульяновск – все иначе:
Был бы дом, машина, дача
И водил бы я «Арбуз», —
Сергей напел песенку, голос у него приятный и негромкий.
– В Ульяновске нет училища! Ты Качу заканчивал?
– Да. Но после войны она в Сталинграде, он Волгоград сейчас называется, располагалась. А в Ульяновске – училище Гражданской авиации.
– А что такое «Арбуз»?
– «Эйрбас» трехсотой серии – один из самых распространённых гражданских самолётов в мире. Совместное производство Англии, Франции, Германии и Италии.
– А ты на чём в войну летал?
– В последние два раза больше на Су-25, штурмовиках. Мне вторую реактивную врачи прикрыли, дескать, старый! Это самолёты непосредственной поддержки войск. У вас таких пока нет, но скоро появятся! До этого – на истребителях.
– Как там, на войне?
– Страшно и ничего приятного. Но это – наша работа. Её надо делать. И оборачиваться почаще, каждые сорок секунд. Папа мой до самой смерти так делал: сорок секунд – поворачивает голову. Мне уже не пришлось так головой вертеть, локаторы выручали. А тебе – придётся, чтобы живым вернуться к Рите и малышу. Или малышке. Спи! Ты справишься!
В Иркутске, долго отсутствовавший Коккинаки запрыгнул в уже отходивший поезд, потом долго ходил по вагону, заходя во все купе. Вошел в наше купе и сказал:
– Андрей! С тебя причитается! – и положил на столик четыре шпалы. – Ты догнал Риту!
«Ритуля! Здравствуй!
Как же я соскучился по тебе!
Добрался нормально. Товарищи меня встретили!
В первый раз нас бомбили ещё на марше. С горизонтального полёта, поэтому не точно, но несколько машин пострадало, были раненые среди бойцов БАО.
Завод расположен в горах, но рядом довольно большая долина и неглубокая речка, воды постоянно не хватает. Работа предстоит серьёзная: это небольшой аул, а надо построить город!
Халхин-Гол называется, сейчас она пересохла, а тот ручеёк, который от неё остался, постоянно травят диверсанты самураев. С водой полный напряг. Впереди высоты, которые заняли японцы и сильно укрепились.
Погода стоит жаркая, но сегодня подул свежий ветерок!
Японцы применяют массированные налёты, до 300 самолётов в одном вылете, и, если бы мы не успели развернуть и замаскировать РЛС, потерь бы было значительно больше. А сегодня на рассвете над аэродромом соседнего полка утром появились два «японца», которые протаранили стоянки самолётов. Лётчики не выпрыгивали. Смертники. Камикадзе. Свежий или божественный ветер. А у нас самолёты не камуфлированы, кроме наших. И стоят как на параде!
Несмотря на страшную жару, мы вырыли котлованы для корпусов завода и успешно завершаем строительство. Девять корпусов уже стоит, правда, без оборудования, а я сегодня пойду смотреть место под следующий.
Применение нами РЛС и централизованного управления ВВС переломило ситуацию в нашу пользу. Мы обнаруживали взлетающие бомбардировщики противника загодя и подготавливали свой удар. Смушкевич, который командовал авиацией отдельной армии, быстро освоился с планированием по планшету, и, несмотря на ограниченное количество радиостанций, умудрялся при помощи выкладываемых знаков направлять самолёты в нужную сторону. Моя эскадрилья служила пожарной командой, вызываемой им в тот момент, когда других сил и средств уже не было. В свалки нас старались не бросать, дескать, не наше дело. Тем не менее мой личный счёт пополнился девятью сбитыми: шесть бомбардировщиков и три И-97.
Скоро, уже очень скоро строительство закончится. Осталось совсем не много! И я приеду к тебе!
Осталось только разгромить Квантунскую армию в 75 тысяч человек, 500 артиллерийских орудий, 182 танка, 700 самолетов. Наши войска, под руководством генерала Жукова, вчера перешли в наступление. Бои в воздухе переросли в непрерывную схватку с раннего утра и до самой ночи.
Твой Андрей!
20 августа 1938 г.
Рита со слезами на глазах перечитывала единственное, пришедшее по почте письмо от Андрея. Остальное были телеграммы из Кызыл-Кия, примерно такого содержания: «Ритуля, у меня всё в порядке! Люблю, целую. Андрей».
22 сентября неожиданно приехал Павел с небольшим тючком зелёного цвета. Не разуваясь, прошёл в кабинет Андрея. В глаза мне он не смотрел. Развязал тючок.
– Его вещи, его два ордена, письма тебе, их много, но он их не отправлял. Рита, неделю назад Андрей не вернулся из боевого вылета.
Если бы не Митя, которого я держала на руках, я бы упала. Павел подхватил меня и посадил в кресло, отнёс Митю в кроватку и вернулся.
– Не верю! Он живой! Я вчера письмо получила! – я вырвала из кармана его письмо и передала Павлу.
– 20 августа, он не вернулся из вылета 15 сентября. Я ждал неделю, прежде чем сообщить тебе. 16-го был подписан мир с Японией. Вот! – достал из нагрудного кармана Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о награждении многих участников боёв. – Присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина, и вот его фамилия: майору Андрееву Андрею Дмитриевичу, 1916 г. р., командиру эскадрильи N-ского полка – посмертно.
– Андрей – лейтенант!
– Давно уже майор! Я попросил Берия оставить тебе и Мите эту квартиру. Он согласен. Выйдешь из отпуска, пойдешь работать в школу. Её перевели под Подольск. Там отличный лес, озеро, мальчишке и собаке будет, где побегать. – Он сходил на кухню принёс три стакана и три куска черного хлеба. Достал из мешка водку. – Помянем! Какой человек был! Эх! – Выпил, развернулся и вышел. Видимо, зашёл в охрану, потому что в квартиру буквально ворвались Клавдия Петровна и Саша.
Следующие дни были как в тумане. На следующий день приехал Чкалов, Поликарпов, Швецов, Климов, Сухой, Микоян. Огромное количество людей, в комнатах появился портрет Андрея в черной рамке. Приехал Сталин. Что-то говорили. Пытались поддержать. У меня кружилась голова, пропало молоко. Клавдия Петровна нашла кормилицу.
– Ты должна жить, Рита! Жизнь не кончилась! У тебя ребенок!
Приехал Георгадзе, привез звезду Героя и орден Ленина. На пятые сутки раздался звонок из госпиталя в Хабаровске:
– Квартира Андреева? Ваш муж, майор Андреев, находится в нашем госпитале! Сделана операция. Состояние стабильное! Сегодня кратковременно пришёл в сознание, попросил позвонить вам.
Что со мной было! Словами этого не передать! Все же, кроме меня, его уже похоронили! Звоню Паше. Он сказал, что выделит мне самолёт! И я вылетела в Хабаровск. С Митей остались кормилица и Клавдия Петровна. Трое суток я добиралась до Хабаровска. Лётчики сказали, что это – рекордное время!
Из Москвы в Хабаровск я летела трое суток. Это были трое суток сплошных воспоминаний и тревоги!
Я еще не знала, что все, или почти все, Андрюшины опасности уже позади, но я очень хотела увидеть его и убедиться, что он живой!!!
Я с самого начала не верила в то, что его нет. Какое-то шестое чувство подсказывало, что с ним всё в порядке. Да и Митя вёл себя спокойно, и Тлетль не проявлял никаких беспокойств.
В эти пять дней, с момента как пришел Павел и звонком из Хабаровска, в доме постоянно были люди: постоянные визиты и соболезнования меня совсем измотали. Люди жестокие, они не понимают, КАК мне тяжело. Все настолько «увлеклись», что совсем забыли, что я – кормящая мать, у меня грудной ребенок. Я так перепсиховала, что молоко перегорело и пропало. Спасибо Клавдии Петровне, что она нашла кормилицу. Так у Мити появилась вторая, молочная, мама. Мама Маша. Да, как только доберусь в Хабаровск – надо будет позвонить и узнать – как там они. Павел наотрез отказался отпускать меня с ребенком. Он, конечно, прав. Но я так хотела показать Андрею сына! А он мне отрезал, что с двумя я одна не справлюсь. Да и Маша кормит Митю. Ей выпишут дополнительный отпуск на эти дни…
Я летела, а слезы лились и лились, и остановить их было невозможно. Передо мной пронеслась вся наша совместная жизнь – все 11 месяцев… Да, в прошлом октябре Андрей сделал мне предложение, я согласилась. Ах, каким же терпеливым, ласковым и нежным был он. Он старался меня беречь. А эти незабываемые три дня на «Куин Мэри»! А Ялта! Лучшего свадебного путешествия не придумать! А как мы гуляли по набережным Ялты! А как стояли на палубе «Куин Мэри»! Какие сказочные ночи нам пришлось пережить! А Мексика! А Нью-Йорк! И ведь всё время он проявлял заботу обо мне. А как было забавно за ним наблюдать, когда я сообщила, что нас будет трое… (Рита улыбнулась.) И этот безобразник не захотел говорить мне, что едет на войну только для моего спокойствия! А эти еженедельные телеграммы: «Всё в порядке тчк скучаю тчк люблю тчк скоро буду дома тчк твой Андрей»? Только для того, чтобы я не волновалась. Когда я у Павла спросила, как они могли мне столько времени врать, он ответил: «А что прикажешь делать? Тебя беременную туда везти? Что бы это дало? Чтобы ты потеряла ребенка?» Как обычно – железная логика. У него всегда так. Но как я рада, что все ошиблись и Андрей жив! Клавдия Петровна мне перед вылетом сказала: «Есть примета: если человека «заранее похоронили», то жить он будет долго и счастливо». Как я на это надеюсь! Вот опять посадка… Но на ту, в Туле, совсем не похожа… И слава богу! Пилоты говорят, что через 8 часов будем в Хабаровске…
Вхожу в палату, а он лежит и улыбается! Убила бы, подлеца! У него сломана рука, прострелена грудь, ножевое ранение: задета плевра. Начинавшуюся гангрену на месте перелома удалось локализовать. Проревела всю ночь, его перевели в отдельную палату, пришлось воспользоваться его мандатом замнаркома. Через десять дней его признали транспортабельным, и мы вылетели в Москву, экипажи менялись сразу при посадке, поэтому летели очень быстро, через 40 часов Андрей был в Центральном госпитале РККА. Николай Нилович лично делал повторную операцию на левой руке. Выйдя из операционной, он подозвал меня и сказал: «Голубушка, не волнуйтесь! Страшного ничего нет, но движения левого мизинца надо будет восстанавливать. У него компрессионный перелом двух костей пясти. Один из нервов повреждён. Видимо, обо что-то стукнулся! А предплечье хорошо восстановили в Хабаровске. Организм молодой! Всё будет хорошо». В этот день я заново родилась! Всё! К чёрту все другие занятия. Главное – это Андрюшка и Митька! И никуда больше их не отпущу! Через несколько секунд я поняла, что эти ребята, скорее всего, меня спрашивать ни о чём не будут, и разревелась от безысходности!
Лежу в госпитале и перебираю в памяти последние дни. Японцы, потерпев поражение на земле, бросили все силы на прикрытие отхода своих войск к Хайлару. Они подняли всю оставшуюся авиацию. РЛС засекли их, как только они поднялись с аэродромов. Смушкевич бросил им навстречу 205 истребителей, 8 полков из 6 дивизий. Больше ничего не оставалось. Моя эскадрилья сбила 14 самолётов. Как только плюхнулись на аэродром, Яков Владимирович позвонил мне: «Андреев! Бери свой 185-й и посмотри, что у япошек в тылу делается!» На ходу доедаю обед, несусь к «мордатым», так техники наши И-185 прозвали. На них летаем только мы с Владимиром Константиновичем, он, втайне от врачей, тоже летает, но палочку за бронеспинку прячет. Взлетел, набрал шесть тысяч, иду к Хайлару. Считаю технику, сразу отдаю данные Владимиру Константиновичу. Дошёл до города, Владимир Константинович сказал: «Посмотри за ним! Не подтягивают ли японцы войска». И тут началось! Скорость у меня большая, но мотор не высотный. Японцы подняли все И-97, которые у них оставались. Я повернул назад, Коккинаки приказал, а они встречали меня и шли в лобовую, начиная вести огонь издали: лишь бы зацепить. И старались столкнуться со мной. В общем, изображали московское метро в часы пик! Четверых я сбил! У меня всё-таки три пушки и два УБК. До линии фронта оставалось ещё 40–50 километров, когда мне в плечо попала пуля. Пока я соображал, что происходит, И-97 вышел точно в лоб, я успел чуть поднырнуть, но он срубил мне антенну и киль, перерубил управление рулями глубины. Пришлось выпрыгивать с парашютом. Я знал, что японцы расстреливают парашютистов, поэтому затянул прыжок до предела, раскрылся и сильно ударился о землю.
Я следил за его полётами всё время. Андрей действовал грамотно и целенаправленно. Пару раз ему приходилось помогать, но это из-за отсутствия опыта командования и нарушений правил радиосвязи. Остальное было «чисто». В предпоследнем вылете он на И-16-28 мастерски расправился с двумя бомбёрами. А в последнем вылете мы столкнулись с совершенно незнакомой тактикой: видимо, японцам была поставлена задача: сбить, во что бы то ни стало. Любой ценой! Иначе, как можно понять начало стрельбы с дистанции почти километр длинными очередями. Лишь бы попасть. А бронестекла нет! Двигатель, конечно, защищает, но он не вечный! Андрей вывалился из машины на высоте три километра и долго падал, но был в сознании и считал секунды. Я бы раскрылся чуть раньше, но он посчитал И-97, заходящий в атаку, опасным, поэтому поздновато раскрылся. При ударе он потерял сознание, но я видел рядом сбитый И-97. Поэтому я снял трубку и позвонил соседу.
– Сергей! Чем занят? Люда где? На даче? Слушай, ты мне нужен, подскочи ко мне, быстренько!
– Здорово, генерал! Чё звал? – Сергей – капитан 2-го ранга, спецназовец с большим боевым опытом. Костолом и душегуб. Мы с ним полные тёзки. Только фамилии разные.
– Вот, Серёга! Новая игруха, симулятор, дали протестировать. Хочу пройти уровень, но вляпался, переиграть не могу! Сохранения нет, придётся всё начинать сначала, а это – время! Даю вводную: 1939 год, пустыня Гоби, идут боевые действия на Халхин-Голе. Мой «герой» – лётчик РККА, майор, зовут Андрей. Только что ранен в грудь и сбит. При приземлении потерял сознание. Самолёт разбит, упал довольно далеко, рядом сбитый им японец. Задача: выйти в расположение своих войск и попасть в госпиталь. Вот карта!
– И чем только генералы на пенсии ни забавляются! За это хоть платят? Как управляется? Ни хрена себе! А беговая дорожка зачем?
– Да тут всё как в жизни! Надо сделать шаг – значит шагаешь! Ну и килограммы сбрасываешь! Ну что? Справишься с пустыней Гоби в сентябре?
– А водки нальешь?
– Хоть ящик, но если выведешь! И, когда что-нибудь делаешь, не забывай, что «герой» по три часа в день утром зарядку не бегает, как ты. Договорились?
– По рукам! Выведу!
– Сейчас я ему сообщу! Нет, ещё не слышит! Одевай!
– Ни хрена себе игрушечка! У меня боль, как будто бы мне плечо прострелили!
– Так и есть. Все его ощущения ты воспринимаешь как собственные. Расталкивай его и сообщи, что я поручил вести его к «своим» тебе. Если закапризничает, дашь мне верхний обруч.
Я пришёл в себя, и первая мысль была, что я умираю! «Не дрейфь, сынок! Подумаешь, дырку сделали!» – раздался чужой голос. «Чужой» сказал, что его зовут Сергей Петрович, и его другой Сергей, который генерал-майор, попросил помочь вывести меня к своим. «Если хочешь, могу его позвать, но времени у нас нет. Слева сзади кто-то ползёт».
Сергей Петрович не умел действовать мысленно, поэтому лёг на ковер и попросил спустить монитор на пол.
Я перевернулся и резко ударил нападавшего человека ногами в грудь, но тот успел ударить меня ножом! Тем не менее я вскочил и нанёс сокрушающий удар левой рукой ему в солнечное сплетение. Рука у меня хрустнула. Правая рука выдернула пистолет из наплечной кобуры и выстрелила в голову атакующего.
«Кажется, я повредил ему и себе руку!» – сказал Петрович. «Я ж тебя предупреждал! Головой думай, а не задним местом!» – «Противник был серьезный! Он использовал технику будокан! Едва удалось провести удар от раненой руки! Удара справа он ждал! Откуда этот козёл мог знать эту технику? Её уже лет семьдесят не используют! Последний учитель погиб в 39-м году!» – «Ты его и убил, Серега!» – «Ни хрена себе, игрушечка!»
«Так, парень! Давай займёмся рукой! Аптечка есть? Нету? Ну, ты – козёл! Пошли смотреть у противника! Вдруг он умнее тебя!» – голос Петровича был грубоватым, низким, но уверенным. Он в минуту заговорил мне боль в плече и руке. К дырке от пули он относился с пренебрежением, а вот рукой и раной под ребрами занялся серьёзно. В самолёте японца аптечки не оказалось, он вернул меня к нему и обыскал его. Тоже ничего, но на голове белая полоска с флагом Японии! «Камикадзе! Смертник! Самурай с черным поясом по карате! И мы его завалили! Я собой горжусь!» – сказал Петрович. Он заставил меня обрезать купол парашюта, взять с собой несколько строп, уложить купол в парашютную сумку, которую нашли в И-97, выкрутить ножом камикадзе компас из И-97 и заставил идти. Я шел всю ночь. Утром он разрешил открыть и съесть две ложки каши из НЗ. А когда я пошел по малой нужде, он заставил меня сделать это в те баночки, которые он заботливо собрал возле сбитого самолёта. Нашел для меня некоторое подобие тени, заставил раздеться, осмотрел ножевую рану и присыпал её пыльцой полыни. «Прикройся парашютом и спи до вечера! Вечером я приду!» К вечеру сильно разболелась рука, и я пожаловался Сергеям (их уже двое!!!). Петрович заставил меня походить по кругу, затем выкапывать какой-то корень. Часть корня положили в качестве лубка на руку, остальное он заставил засунуть в рот и сосать! Боль куда-то ушла, но в голове зазвенело! Я доел банку каши, страшно хотелось пить. «У тебя есть вода!» Эта самая вода оказалась моей мочой. Пришлось пить. Пей, или умрешь! Всю ночь шли. Я, правда, уже с трудом соображал, что делаю. Затем Петрович фактически подвёл меня к японскому патрулю, застрелил трех солдат патруля, и я напился воды из их фляг. В одной из них была водка, и Петрович моими руками промыл мне обе раны водкой, дал мне почти полфляги, и я, завернувшись в парашют, проспал в кустах целый день. На третий день я вышел к своим и потерял сознание.
«Ну у тебя и игрушки! Как на выход сходил! Хорошо хоть днём отоспаться можно было! Дашь списать! Тоже погоняю! Но почему в аварийном пайке не оказалось воды! Это же пустыня! Здесь вода дороже жизни!» – сказал Петрович, унося домой целый пакет бутылок!
В кабине жарко от двигателя, поэтому мы летали в одних хлопковых комбинезонах, документов, петлиц не было. В сознание я пришёл уже только в Хабаровске. Что говорил – не помню, но врач позвонил Рите в Москву. Прилетела, бледная, как смерть. Оказывается, меня уже похоронили! Дудки! Я солдат ещё живой! Я уже могу вставать и надо выписываться из госпиталя. Гной из ножевой раны уже идти перестал. Здорово он меня полоснул! Интересно, кто такой Петрович и был ли он? «Сергей!» – «Что?» – «Кто такой Петрович и был ли он? Или мне это почудилось?» – «Нет, не почудилось! Он из ГРУ, войсковая разведка. Помнишь, я говорил тебе, что есть мысль повысить твою наземную подготовку. Он – бывший командир батальона спецназа, тоже на пенсии. Когда ты брякнулся об землю и потерял сознание, я его позвал. Он по части выживания большой спец. И район тот хорошо знает. Он тебя и вывел. А то, что он тебе руку сломал… Он до сих пор не знает, что ты настоящий, считает, что ты – виртуальный герой какой-то игрушки». – «Спасибо ему передай!» – «Не передам! Пусть так и считает. Просто, я бы не смог тебя вывести».
Открылась дверь в палату. Господи! Какие люди! Павел и Ритуля. У Риты на руках свёрток! Боже мой! Это же наш сын! Какой маленький! Губы смешно поджимает, как мама!
– Привет, герой! – грохочет Павел. – Ну и каково на том свете? Как ты умудрился выбраться? Я уже посмотрел твою карточку у врача! А говорят, что чудес не бывает. Нет, мои бы ребята выбрались, но у тебя же нет специальной подготовки.
– Павел! Я не мог не вернуться. Умереть и не увидеть его! – я показал на спящего малыша.
– Вот чёрт! И не обнять, стервеца! Живого места нет! Как я рад, что ты вернулся, «Малыш»! Кстати, на Смушкевича и Коккинаки кто-то «телегу» написал, что они опытную машину за линию фронта одну послали. Пытаются из них врагов народа сделать!
– Это было нормальное обоснованное решение! Требовалось убедиться, что противник не подводит дополнительные войска. Знать точно, что резервов у противника нет. А на «мордатом» – самая мощная рация, 192-я, и самый большой радиус действия! Что и позволило давить на японцев на переговорах. Я же читал, что мир был подписан на следующий день. В том числе и по моим данным. Поэтому они так и стремились меня сбить. Они ж не знали, что сведения уже у командования.
– Ну, про тебя тоже пишут, в той же телеге, что ты слишком низко шёл, пренебрег, неопытен…
– Это – Волков!
– Ну, не только он!
– Я шёл на 6000, потому что это практический потолок этой машины: максимальная скорость, максимальная манёвренность. Выше скорость начинает падать и на высоте 8 километров сравнивается со скоростью И-97. Я ещё год назад говорил о том, что это средневысотный двигатель. Если человек не летал на этой машине, то он не может судить: верно или не верно я действовал! Просто на меня устроили облавную охоту: я уходил, боковым скольжением сбивал прицеливание, в бой не ввязывался. Но самолетов противника было штук двадцать…
– 32, по данным операторов РЛС.
– Вот видишь! Против меня действовали камикадзе. Одного я убил уже на земле. Вот, держи! – и я передал ему налобную повязку самурая. – Четырех я сбил! Если бы меня не ранило, я бы ушёл! Но пятый срубил мне антенну и киль, и перестало действовать управление. На всех блоках станции были прикручены толовые шашки. Топлива было ещё много. С такой высоты самолёт разбился в лепешку и сгорел, радиостанция уничтожена взрывом.
– Примерное место показать можешь? – Павел достал карту.
– Вот здесь!
– Пошлю туда группу. Так это тебя самурай полосонул? Тебя мама родила в рубашке!
– В свитере, Павел, в свитере! Я уже тонул, не умея плавать. Дрался врукопашную с подготовленным убийцей. Не всё хорошо, вот лежу в госпитале. Но я – живой! А Волкову я морду набью!
– Не смей! Категорически запрещаю! Кровь на повязке чья?
– Японца.
– Вот и всё! Лежи, спокойно выздоравливай! Об остальном – я позабочусь!
Весь разговор Рита сидела, прикрыв пальцами рот. Павел повернулся к ней:
– Ну что сидишь! Давай! – Рита недоумённо посмотрела на него – То, что в сумочку дома положили!
Она хлопнула себя по лбу, открыла сумочку и что-то передала Павлу. Павел одной рукой поправил гимнастёрку:
– Товарищ майор Андреев! За мужество и героизм, проявленный в боях с японскими агрессорами, вам присвоено звание Героя Советского Союза! Разрешите вас поздравить и вручить награды. – Павел широко улыбнулся. – Не получается у меня, как у Михаила Ивановича. А удостоверение придётся переписывать! Там написано: «Посмертно».
– Мне их вручил Георгадзе, но не в Кремле, а дома, из-за Мити. И сам Сталин приезжал с соболезнованиями. – сказала Рита.
– Бедная ты моя! Натерпелась сколько! Извини, без сознания был. Я более-менее очухался за день до твоего приезда.
В госпитале провалялся ещё две недели, потом упросил врачей выписать домой. Дело против меня и Смушкевича закрыли. Группа, посланная Судоплатовым, нашла то, что осталось от самолёта. Всё было размётано взрывами. Японцы интереса к обломкам не проявляли. Нашли И-97 того самурая и его труп, точнее, то, что не успели растащить волки. Группы крови совпали. На парад мы не получили в этом году приглашения, но 8 ноября мне, в числе большой группы военных, в Кремле вручили ту самую Золотую Звезду. После вручения ко мне подошёл порученец и сказал, что меня приглашает Сталин.
Вошёл, доложился. Сталин был один в кабинете, он встал и подошёл ко мне.
– Дай-ка на тебя посмотреть! Заглянул костлявой в лицо? Мы тебя уже похоронили было! Смотри-ка! Седина! То, за чем летал, удалось? Проходи, рассказывай! – и показал мне на диванчик у стенки. Сам сел рядом.
– Да, товарищ Сталин! Всё, что планировали сделать, сделали. У эскадрильи, на 14 часов 15 сентября, был самый высокий результат по сбитым и ни одной потери. Я, вот, статистику подпортил, но ещё пять машин в коробочку положил. После нашего приезда ситуация в воздухе решительно изменилась в нашу пользу. Смушкевич почти сразу перенёс свой КП к нам и активно использовал РЛС для управления. Но, товарищ Сталин, есть очень серьёзные недостатки в подготовке, особенно у лётчиков из отдалённых гарнизонов, проблемы со скрытностью размещения авиации: самолёты не камуфлированы, выстраиваются по линейке, как в мирное время, а боевой устав не предусматривает другого порядка. Наш полк был рассредоточен, и все самолёты были покрашены матовой краской. Ударов по нашему аэродрому не было, а вот соседи наши подвергались и бомбёжке, и штурмовке. И ударам камикадзе. Были столкновения в воздухе из-за построения по-уставному: звено – три машины.
Сталин внимательно слушал и делал пометки у себя в блокноте.
– Как вы оцениваете противника?
– Средний японский пилот подготовлен лучше среднего нашего лётчика. Но с нашими асами они сравниться не могут, видимо из-за физиологических особенностей. И машины у них послабее. И-16-27 и 28 превосходят И-97, особенно 28-е. Хорошо проявили себя ракеты. Вооружение японцев с нашим не сравнить.
– То есть, Андрей Дмитриевич, высокие потери первой половины войны – это результат нашей неорганизованности и слабой боевой выучки. Я правильно вас понимаю?
– Так точно, товарищ Сталин!
– Спасибо, товарищ Андреев! Мне кажется, что вы переросли должность командира эскадрильи. А как вы оцениваете И-185?
– Большинство моих сбитых – девять из шестнадцати, сбиты на нём. Этот самолёт превосходит все истребители мира. Но высотность двигателя недостаточна. Ждём М-71ФН-К.
– Сейчас готовится большая делегация в Германию, как вы отнесётесь к тому, что вас включат в эту группу?
– Товарищ Сталин! Я ещё несколько месяцев не смогу летать! Как лётчику, мне бы было очень интересно, а вот как начальник комиссии по радиофикации я ничего нового для себя не увижу. Я почти полгода не был дома. Маргарита Николаевна меня просто не отпустит.
– Передайте ей мои поздравления в связи с вашим возращением!
– Она здесь, в соседнем корпусе, наверное, волнуется, куда я делся.
– Да, пойдёмте в зал, поздравим наших командиров и красноармейцев.
От КБ в Германию поехал сам Николай Николаевич, а от НИИ ВВС – Супрун и Чкалов. Мы же, вчетвером, поехали в Ялту в санаторий ВВС, где пробыли до середины декабря.
Там произошла ещё одна встреча, которая впоследствии сыграла большую роль в моей судьбе. Вечером Рита кормила Митю, а я вышел прогулять Тлетля. Уже горели фонари, но было тепло и безветренно. Тлетль носился по дорожке, вынюхивая что-то, интересное только ему, подбежал к скамейке, где сидел полноватый отдыхающий. Послышался вопрос:
– А что это за порода?
Я подошёл поближе и узнал в сидящем человеке комкора Жукова.
– Здравия желаю, товарищ комкор! Это шолоуитцкуинтле, мне его подарил в Мексике Диего Ривера. Национальная гордость Мексики.
– Я вас где-то видел!
– На Халхин-Голе, я показывал вам и маршалу Чойбалсану новый И-185.
– Да-да, вы из полка Коккинаки!
– Так точно! Командир первой эскадрильи майор Андреев.
– Постойте! Вы же погибли! Я же подписывал представление на вас, посмертно!
– Как видите, товарищ комкор, слухи о моей смерти несколько преувеличены. Лечусь! – и я показал ему теннисный мячик, с которым не расстаюсь, как только выписался из госпиталя.
– А потом куда?
– Я возглавляю комиссию при НКО по радиофикации ВВС.
– А, так вы и есть тот Андреев, из-за которого всё авиационное начальство перегрызлось!
– Не знаю, наверное, тот.
– Присаживайтесь, майор! – Я сел, а Тлюша забрался мне на руки. – Хочу отметить, что, с прибытием вашего полка, порядка в ВВС стало много больше! Причём удары он наносил упреждающие и практически сорвал воздушную разведку противника.
– К сожалению, товарищ комкор, я так и не услышал такой оценки наших действий.
– Я писал об этом! И представлял Коккинаки ко второй звезде Героя!
– Он её не получил, насколько мне известно.
– М-да, однако! Какие-то странные игрища вокруг очень полезного дела!
– Есть такое. Моя первая эскадрилья выехала на фронт без командной станции и без локаторов. Так торопились! Потребовалось личное вмешательство товарища Сталина, и только после этого мы, с Владимиром Константиновичем, попали к вам в отдельную армию. А после боёв против меня, Коккинаки и Смушкевича завели дело об утрате опытного И-185 на разведке 15 сентября.
– Не знал! А к званию Героя я вас за те сведения и представил. Ходят упорные слухи о моём будущем назначении, но окончательного решения нет, если они подтвердятся, я вас найду, майор! Интересная у вас собака! – он попытался погладить Тлюшу, но тот отклонился и недобро посмотрел на него. – Смотри-ка! С характером, хоть и маленький.
После этого мы ещё не раз встречались в парке и довольно подробно разбирали каждый элемент системы управления. Тлюша снизошёл и залез к Георгию Константиновичу на колени.
В Москву вернулись с первыми холодами и штормами на Чёрном море. Я лёг в госпиталь на комиссию. Получил «Годен без ограничений». Митя научился сидеть и усиленно гугукал. Наша комиссия окончательно переехала в Академию Жуковского. Владимир Константинович, вернувшись из Монголии, подбросил несколько идей по поводу обучения «штурманов наведения» и с головой ушёл в эти вопросы. Он всегда тяготел к точным штурманским вопросам. Один раз у нас возник разговор о письме Волкова, но он сказал, что оно того не стоит! Незачем былое ворошить. Тем более что и перевели его от нас. Акселю Ивановичу, к Новому году, присвоили звание контр-адмирала. Аксель Иванович вплотную занялся Ленинградским военным округом и Балтфлотом, тем более что там шла война, но в составе авиации Ленинградского округа радиофицированных машин не было, а авиация Финляндии угрозы для Ленинграда не представляла. Тем не менее восемь комплектов «Редутов» встало на боевое дежурство под Ленинградом. Так как заявок от других округов нет, то и это хлеб. Завод закончил монтаж оборудования и обещает начать выпуск радиостанций четырех типов уже в апреле. В КБ тоже новости! Микоян и Гуревич выделились в отдельное КБ и попытались забрать лучших чертёжников и конструкторов. Они всё-таки получили заказ на разработку высотного истребителя с двигателем Микулина. Короче, Ник Ник и Чкалов в Германии, а КБ растаскивают. Работы по И-185 и ИВ-4 стоят, это ставят в вину коллективу. Звоню Павлу Сухому, так как организационно мы входим в его КБ. Разговор очень сдержанный, речь идёт только о недостатках И-185-82ФН и задержках в работе над остальными проектами. Несмотря на то, что Чкалов был жив, сбывались худшие опасения Сергея. Я поехал на завод. Планера И-185 под 71-й двигатель пришли с браком, и военная приёмка отказалась их принять, но назад, для исправления брака, их не принимают. Что делать – непонятно. Звоню Михаилу Кагановичу. «Хорошо, я рассмотрю возможность!» – и повесил трубку. Тупик какой-то! Позвонил в Пермь. Наконец-то живой заинтересованный разговор. Спросил Аркадия Дмитриевича о делах, он сказал, что замечательно, но он давненько со мной не общался и хотел бы меня видеть. Позвонил домой, предупредил Риту и вылетел в Пермь. Швецов встретил меня на аэродроме и сразу поволок на стенды. «Смотри! Вот что получилось! 1420 килограммов бесфорсажной тяги. Плюс форсаж до пяти минут. Правый и левый двигатели. Расчетная высотность 13 500. Расход топлива 1,3 кг/кгс*ч. Но пока только два таких двигателя. Забросали заявками на М-82 и м-63. Загрузили так, что не вздохнуть! Ты-то как?»
Рассказал о ситуации, что ни моя комиссия, ни бюро Поликарпова почему-то никому стали не нужны. Обговорили с Аркадием Дмитриевичем пробный «шарик» и решили катнуть его Сухому.
– При наличии финансирования, эти двигатели могу выдать за три месяца, и полгода требуется для вдвое-втрое более мощного двигателя.
– Давайте фотографии и масс-габариты.
Утром вылетел обратно и к вечеру был у Сухого.
– Павел Осипович! У нас со Швецовым есть предложение… Из этого может получиться высотный скоростной истребитель. При имеющихся материалах ресурс 75 часов, причём замене подлежит только сопло. Сама машина имеет ресурс более 1000 часов. Скорость 900 км/ч. Делался инициативно, но теперь есть результат, и требуется самолёт. Двухмоторный высотный истребитель. Госзадание на высотный истребитель существует, вы и сами знаете.
– А почему вы не пойдёте к Микояну и не предложите это?
– Мы с Артёмом имели разговор на эту тему год назад. Я и тогда отказался, и сейчас откажусь. Это серьёзная машина, а Артём очень молодой конструктор, а Гуревича я вообще не знаю, и ни одной его летающей машины не видел. Николая Николаевича не хочу отрывать от И-185, а наоборот, хочу ускорить его выпуск. Я уже воевал на прототипе этой машины и хочу, чтобы она пошла в серию.
Неожиданно Сухой согласился. Предстоял разговор со Сталиным.
Всё хорошо, что хорошо кончается. Андрей здорово изменился после Халхин-Гола, особенно после злополучного письма. И хотя оно, в первую очередь, било по Смушкевичу и Коккинаки, так как он был «мёртв», но он находился в кабине потерянного самолёта, и, если бы не Павел и его спецгруппа, он бы подвёл друзей и хороших людей под статью. Выписавшись из госпиталя, он засел в кабинете и много писал. Я даже подумала, что он решил мемуары написать, хотя на него это не похоже. Нет, в четырех толстых общих тетрадях, мелким бисерным почерком он излагал концепцию самолёта непосредственной поддержки войск с турбореактивными двигателями, повышенной манёвренностью и живучестью, рассчитывал единую централизованную ПВО района боевых действий, излагал основы самонаведения по двум осям при помощи полупроводникового болометра, как я выяснила, это те несколько пластин, которые он взял у Артура в лаборатории Белл. И, что было совсем удивительно: как вырастить монокристалл кремния. Зачем ему кристаллы кремния? В Крыму нас поселили в трехкомнатном коттедже, мы много гуляли, но он не расставался с карандашом и тетрадью. И мячиком для тенниса, которым разрабатывал левую руку. И каждый день занимался в спортивном городке на снарядах: лопинг, рейнское колесо, турник, кольца, батут. Он очень хотел восстановить форму, но побаивался медицинской комиссии, видимо, раны болели. Познакомил меня с комкором Жуковым, который командовал их отдельной армией на Халхин-Голе. Они довольно подолгу беседовали, сидя на скамейке, а мы с Митей и Тлюшей ходили и дышали свежим воздухом.
Времена сильно изменились: страна готовилась к войне. Удлинились рабочий день и рабочая неделя, запретили увольнения по собственному желанию. В Европе шла «странная война»: формально Англия и Франция находились в состоянии войны с Германией, но никаких боевых действий не велось. Наши войска вошли в Прибалтику и Польшу. 30 ноября началась война с Финляндией. Я боялась, что он засобирается и на эту войну, но он долечился, а по приезду в Москву с головой ушёл в дела, но вечерами подолгу писал и читал. Он изменился, стал более серьёзным. Но по отношению к нам остался таким же добрым и заботливым.
Двигатели привез сам Швецов, и мы собрались возле них в закрытом цеху: Павел Осипович, Аркадий Дмитриевич и я. Я показал свои наброски: носовое шасси, достаточно широко разнесённые двигатели, три пушки и два пулемета в носу, восемь точек внешней подвески для РС, каплевидный фонарь. С этими двигателями около 700 км/ч с полной подвеской. Мощные закрылки и воздушный тормоз. Павел Осипович сказал, что для опытной машины это многовато, и предложил строить именно опытную машину. Мои аргументы, что мы только потеряем время, так как срыв обшивки и разрушение деревянного корпуса практически гарантированы, успеха не имели. «Зато у меня есть фюзеляж для него, а вот плоскости надо делать. Через два месяца «гадкий утёнок» был готов, и я позвонил Сталину. Только что был подписан мир с Финляндией. Я выполнил несколько подлётов без уборки шасси. В этой машине всё было непривычно: не было винтов, двигатели издавали довольно громкий свист и только на форсаже грохотали. В носу стояли массовые макеты пушек. Стояла радиостанция. Приехал Сталин, и я прошёл на малой высоте над аэродромом, затем развернулся и прошел, набрав 640 км/ч. Пилотаж не показывал. Затем набрал 5000 метров за 2 минуты 20 секунд. Все результаты были рекордными, но полных оборотов я не давал. Выполнил снижение, ещё раз прошёл над аэродромом и показал действие воздушных тормозов, убрал тормоза, дал форсаж на 15 секунд, прошёл по коробочке и сел. Зарулил, механик приставил трап, спускаюсь на землю. Подхожу. А Сталин буквально разносит Сухого за то, что такую машину делали втихаря и на коленке! «А от вас, Андрей Дмитриевич, я вообще такого не ожидал!» На следующий день нас всех вызвали в Кремль. Были почти все члены ЦК. «Почему занимались самодеятельностью? Почему не известили ЦК? Тот же Андреев на недоведённой машине мог разбиться, и кто бы понёс ответственность?» В общем, попало нам крепко! Всем по выговору. Но деньги были выделены и государственное задание мы получили. Уходя, я передал Сталину две тетради из четырех, которые я писал все эти месяцы. Сталин вызвал меня на дачу в следующее воскресенье. Там было довольно много людей, в том числе Жуков, Чкалов и вновь назначенный нарком авиапрома Шахурин. Сталин попросил всех перейти в столовую, оставил только Жукова, Чкалова, Шахурина, ещё какого-то военного и меня. В руках у него были мои тетради.
– Борис Михайлович, Георгий Константинович и Алексей Иванович, знакомьтесь – Андреев Андрей Дмитриевич! – Все мотнули головой, Жуков сказал, что мы знакомы. – Товарищ Андреев передал мне свои разработки, где предлагает создать самолёт непосредственной поддержки войск и реконструировать ПВО военных округов. Можете, Андрей Дмитриевич, кратко ввести товарищей в курс дела?
– Да, товарищ Сталин! – Я достал из портфеля несколько эскизов, технические характеристики, графики и тому подобное. Раздал их присутствующим. – В течение прошлого года в Перми, инициативным порядком, проводились исследования и подготовка к серийному выпуску двухконтурных турбореактивных двигателей. Десять дней назад, 6 марта, мы показали опытный самолёт товарищу Сталину. Серийная машина, высотный истребитель, сейчас находится в разработке и через пять-шесть месяцев будет готова. Речь сейчас идёт о более мощном, бронированном самолёте, для которого, вполне реально, можно будет изготовить в течение шести месяцев более мощные ДТРД с тягой 3500–4000 кг. Боевая нагрузка этого самолёта будет составлять примерно 3 тонны в норме и до 4 тонн в перегрузе. Восемь основных точек подвески позволят разместить до 160 ракет РС-82. Или восемь ФАБ-500. Максимальная скорость 750 км/ч. Практическая дальность 2000 километров. Боевой радиус – 300 километров. Это – элементы бронирования, это контейнеры для дополнительных пушек или пулемётов, это – кассеты для ракет. Все необходимые конструкционные материалы у нас есть. Отсутствует только катапульта для пилота. Основные элементы конструкции я проработал, бюро Сухого просчитало прочность силовых элементов. Самолёт находится в предпроектном состоянии. Все заводы, которые могут делать детали для него, определены. По второй части, я предлагаю выделить ПВО западных округов в отдельное командование, срочно доукомплектовать их радиолокаторами и передатчиками, как это уже сделано в Ленинграде, и в кратчайшие сроки укомплектовать их новыми Су-9 и И-185-71ФН-К. Примерно по одной дивизии на округ. Перевести полки в режим постоянного боевого дежурства.
– Что скажете, товарищи? – спросил Сталин.
– Каково бронирование корпуса и топливных баков? – спросил Жуков.
– С опасных направлений выдерживает снаряд «Эрликона» 20 мм, в остальных местах 12,7 мм. Топливо – авиационный керосин.
– А не упрётся ли всё в двигатели? – задал вопрос Шахурин.
– Швецов говорит, что нет! 3,5 тысячи – реально достижимы в течение шести месяцев, массо-габариты уже просчитаны. Ну, получим чуть хуже характеристики. Но у нас и бомбардировщиков таких пока нет! А тут самолет непосредственной поддержки войск.
– На Халхин-Голе нам очень не хватало такого самолёта!
– А 750 км/ч даст возможность уйти от любого истребителя, даже с бомбовой нагрузкой! – вставил я.
– Товарищ Сталин! Андрей Дмитриевич говорил, что вы видели их самолёт. Нас он на просмотр не пригласил. Он – летает или стоит? – опять подключился Шахурин.
– Я видел его в воздухе. К самому самолёту я не подходил, потому что товарищ Андреев и компания нарушили государственную дисциплину и безопасность полётов. Но, по докладам Андреева, он пилотировал самолёт, на полные обороты он не выходил, так как самолёт был изготовлен из неподходящих материалов. На отчёте в ЦК товарищ Андреев доложил, что установлен мировой рекорд по скороподъёмности. И всё это на опытных двигателях.
– Сколько? – спросил Чкалов
– Пять тысяч за 2,20 (2173 м/мин).
– Да, товарищ Сталин! Это новый рекорд.
– На 50 процентах мощности.
– А почему не давал полную?
– Катапульты нет. Выпрыгнуть из него невозможно. А фюзеляж – слабенький.
– Вообще невозможно? – спросил Сталин.
– У нас предусмотрены для этого воздушные тормоза. Я их показывал вам, но требуется разработка катапульты, которая будет выбрасывать лётчика из кабины мимо киля.
– Серьёзные вы задачи ставите перед нашей авиапромышленностью, товарищ Андреев! Ну что, товарищ Шахурин? Справится наша промышленность с этой задачей? Смотрите сами: армия говорит, что это нужно! Андреев говорит, что это возможно! Швецов говорит, что готов дать нужные двигатели. Что ещё требуется нашей промышленности?
– Надо проработать эти вопросы, товарищ Сталин! Так сразу ответить не могу!
– Хорошо, товарищ Шахурин. Займитесь этим срочно! Переходим ко второму вопросу!
– Разрешите, товарищ Сталин! – спросил Жуков. – Я уже использовал разработки товарища Андреева в боях, и оцениваю их положительно! Мы пересекались с ним в Крыму, в санатории, и я подробно знакомился с тем, что он предлагает. Считаю это нужным и своевременным. Я хотел бы видеть товарища Андреева у себя в округе на должности начальника ПВО.
– Борис Михайлович?
– У меня вопрос к Андрееву! Кто, кроме вас, способен выполнить эту работу?
– Оба Коккинаки, Крюков, Ворожейкин, у нас в отделе подготовлены курсы для командиров дивизий, полков и эскадрилий ПВО.
– Это то, товарищ Сталин, что я хотел услышать. Я поддерживаю предложение Андреева. – сказал маршал Шапошников.
– Всё, товарищи! Андрей Дмитриевич, останьтесь. А вы, товарищи, не уезжайте!
Когда все вышли, Сталин меня спросил:
– Тебе жить надоело? Зачем устроил этот цирк? Почему ко мне не пришёл?
– Не хотел людей обижать! Прошлый раз вон как получилось! Мы дело сделали, а на нас – донос написали. Те, кто это дело завалил бы. Коккинаки во второй звезде из-за этого отказали.
– Донос мы прочитали и разобрались.
– Из-за меня людей в тыл к японцам посылали…
– Мальчишка ты ещё совсем! Ты делаешь государственное дело, так будь добр соответствовать! Поедешь в ЗОВО. Там самое опасное направление. Подчиняться будешь мне! Лично! Пошли обедать!
В апреле кончилась «странная война», немцы начали наступление в Европе. 24 мая Англия эвакуирует свои войска с континента, а 22 июня 1940 года наносят поражение Франции. За три месяца войска союзников разгромлены. Такого не ожидал никто!
Через 6 месяцев, 4 сентября, я взлетел на Су-9, и мы выиграли серию у Микояна! Николай Николаевич закончил работы по И-185. Чкалов показал их во всей красе! 18 августа 1940 года я ещё раз принял участие в параде на И-185 м-71фн-к. Су-9 ещё только делал подлётки. Практический потолок у нового «И» – 11 000 м! Мы показали групповой пилотаж. В июне, по завершению испытаний, самолёты И-185 пошли в серию и их начали получать полки ПВО трех округов: Одесского, Западного Особого и Киевского Особого. Я догнал Сергея, я уже комбриг. Работы по штурмовику идут: изготовили 10 фюзеляжей. Два из них обстреливали, два ломали и продували в ЦАГИ. Шесть двигателей готово, дали тягу 3200 килограммов. Это чуточку хуже, чем у Су-25, но кои наши годы! Зато двигатели для Су-9 уже выпускаются серийно!
В сентябре мы были готовы к проведению летных испытаний «девятки». Полтора месяца четыре человека гоняли все четыре машины. Отрабатывали всё. Чкалов выложился полностью. Стефановский сказал, что он похудел! А меня сорвали с испытаний дела в округе. Немецкая разведка стала проявлять интерес к тому, что происходит у нас. В ноябре начали поступать серийные Су-9, я приказал переучивание вести под Смоленском. Ворошилов сказал, чтобы Су-9 участвовали в параде 7 ноября. Едва-едва удалось отговорить Сталина не демонстрировать новую технику! Достаточно И-185, Ла-3 с м-82фн, Як-1 и Пе-2! Первый Су-12 поднялся в воздух в декабре. Он показал отличную манёвренность и огромную огневую мощь. Но катапульт, ни на Су-9, ни на Су-12, не было. На всех машинах стояли автоматы по скорости. Разгоняться свыше 900 километров – запрещалось, просто убиралась подача топлива. 2 февраля Су-12 был принят на вооружение, с оговоркой: обязать АП установить катапульту. 15 марта я сбил Ю-86 на высоте 12 500 тысяч, который занимался аэрофотосъёмкой позиций одной из моих дивизий. Был скандал с немцами, но здесь они летать перестали. 15 апреля первое звено Су-12 прибыло в Смоленск. Вместе с полковником Головановым отобрали наиболее опытных летчиков в двух полках. Спарок не было. Сергей сказал, что самолёт довольно сильно отличается от Су-25, но тем не менее я взлетел! Выполнил коробочку. Немного необычно, всё внизу, ты сидишь почти по плечи в высоком фонаре. Стёкла очень толстые. Самолёт прекрасно слушается. Заход на посадку, закрылки, воздушный тормоз, шасси, касание и тормозной парашют. Сбрасываю парашют. Заруливаю. Летает! Звонок Сталину.
14 июня 1941 года. Кремль. Заседание НКО под председательством Сталина. Разведка сообщила о сосредоточении немецких и румынских войск на протяжении всей западной границы.
Присутствовали практически все высшие начальники и руководство. От «нас», ПВО, был я и Коккинаки. Лейтмотив всех выступлений: у нас с немцами договор о ненападении, нет необходимости провоцировать немцев. Прошу слова.
– Товарищ Сталин! У меня под Смоленском на полигоне расставлены в качестве мишеней списанные танки, более батальона, автомобили, более двухсот и порядка тысячи ростовых мишеней. Давайте в среду пригласим военных атташе Германии и Италии на показательные учения 2-й дивизии ПВО и полка Голованова! Сначала ударят штурмовики, а затем мы их перехватим. Это – не провокация, а демонстрация силы.
– Сколько готовых Су-12?
– Один полк, 36 машин. По данным агентурной разведки, приказ о наступлении на годовщину капитуляции Франции отдан. Надо показать немцам, во что превратятся их войска и люфтваффе.
– Я всегда вас знал, комбриг Андреев, как прожжённого авантюриста!
– Товарищ Сталин! Мои авантюры летают, а наше ПВО готово к отражению атаки. Этими учениями мы либо остановим войну, либо оттянем максимально срок её начала. Игра стоит свеч. Полки ПВО рассредоточены, их расположение противником не вскрыто. У нас есть шанс. Большой шанс.
– Товарищ Жуков, ваше мнение?
– Если немцы планируют операцию, это может их остановить, если не планируют, то поймут, что они солидно отстали. Мы ничего не теряем, товарищ Сталин.
– Товарищ Шапошников?
– Тогда уж и румын надо пригласить!
– Товарищ Молотов! Организуйте приглашение! Товарищ Ворошилов! А вы ответственны за банкет на месте учений! Товарищ Берия! За безопасность! Товарищ Андреев – за проведение учений. Приступайте!
18 июня 1941 года. В трех километрах восточнее нашего полигона стояла большая трибуна. На трибуне почти всё руководство НКО, Сталин, Берия, Маленков, Молотов и приглашённые дипломаты. Владимир Константинович докладывает Сталину о готовности.
Над трибунами со свистом проносится полк Су-9, за ним с рёвом проходит полк И-185, затем в красивом строю проходит две эскадрильи Су-12 с инертными бомбами и кассетами НУР. Их встречают громкие аплодисменты руководства и недоумённые взгляды военных атташе, с фотоаппаратами, которых я и Павлов предварительно провезли по полигону и показали комплекс. Заходит пара Су-12 и открывает огонь НУРами! Сплошной поток огня из-под крыльев до самой земли, боевой разворот и грохот восьми пушек! Горка и самолёты исчезают в небе. Заход второй пары и 16 ФАБ-500 вновь раскачивают трибуны.
Высоко в небе появляется девятка Пе-8. Владимир Константинович громко объявляет, что на высоте 12 500 метров появилась эскадрилья самолётов противника, идущее со скоростью 475 км/час. И демонстрирует на поднятом прозрачном планшете макетики. Четверо красноармейцев с голубыми петлицами ему помогают. На перехват выходит эскадрилья Су-9. Скорость 900 км/час. Инверсионные следы пересекаются, истребители делают несколько заходов, и бомбардировщики начинают снижаться. Владимир Константинович рапортует, что противник уничтожен. Снизившиеся перехватчики идут со свистом вдоль полигона и, включив форсаж, делают свечку над трибуной. Все затыкают уши. Подъезжают машины, и все едут смотреть, что осталось от мишеней: перевёрнутые и горящие танки, разбитые в хлам машины. Сломанные стойки мишеней. Подъезжаю я и докладываю Сталину, что учения успешно завершены. Ворошилов даёт команду грузиться, и всех везут чуть дальше трибун, где всех ждёт горячий обед и большое количество выпивки. Сталин подзывает меня и Голованова, довольно пожимает нам руки.
– Товарищ Сталин! Климент Ефремович немного перестарался! Их нельзя сейчас сильно поить! Надо доставить их в Москву. Самолёты готовы!
Пообещав всем показать самолёты, принимавшие участие в учениях, везём дипломатов в полк Голованова и показываем Пе-8. «Остальное – в секретном листе! Мы – сожалеем!» Грузим атташе в три ПС-84 и отправляем на Центральный аэродром. Возвращаемся к руководству учений. Кроме Сталина, Берия и Жукова, остальные уже, довольно крепенько, приложились.
– Проводили?
– Так точно!
– Не шумели?
– Нет!
– Товарищ Сталин! Надо бы привести войска в готовность № 1. – сказал Жуков.
– Не сейчас! Ночью!
– Слушаюсь, товарищ Сталин!
Я налил себе коньяка. Сталин удивлённо посмотрел на меня.
– Думаю, что полётов сегодня не будет!
20 июня немцы начали отвод войск от нашей границы.
21-го я вылетел домой, в Москву. Завтра – выходной день, который никогда не станет чёрным днём календаря в нашей стране. Вошел домой и услышал Сергея:
– Мы с тобой уже три года! Настала пора прощаться! Подойди к Рите и поцелуй её от меня! Митю и Тлюшу! Передай Сталину, что ключ к миру, который peace, а не world, – в ядерной физике и ракетах. Ты передал болометры и кристаллы кварца Бергу?
– Да, восемь месяцев назад! Почему ты уходишь?
– Ты уже взрослый мальчик! А я сделал всё, что мог! Мне кажется, что Рита беременна. Я желаю ей дочку! Мне очень жаль, что я больше вас не увижу! Я хочу удалить программу! Прощай!
– Товарищ генерал-майор! («Надо же, – подумал Сергей, – он так ко мне никогда не обращался!») Я лично прошу вас этого не делать! Я примерно догадываюсь, почему вы это делаете. Но наш мир изменился, во многом – благодаря вам. Всё равно война с Гитлером неизбежна! И ваша помощь, как никогда, требуется стране. Сергей, пойми правильно! Не мне! Стране!
– Хорошо, комбриг! Я – подумаю.
Тут же раздался голос Риты:
– Андрей! Ты? Тебе дважды звонил Поскрёбышев! Бегом, звони ему!
– Нет у вас времени, товарищ генерал-майор!
14 июня 1941.
Берлин. Кабинет Риббентропа
– Господин Риббентроп! Радиограмма от Шуленбурга!
– Читайте!
– «Сегодня в 13.30 берлинского времени комиссар Молотов передал приглашение на учения авиации Западного Особого военного округа (группа армий «Запад», командующий – генерал Павлов) всем военным атташе стран «Оси», которые состоятся 18 июня под Смоленском. Прошу Ваших указаний!»
Риббентроп недоумённо уставился на секретаря:
– Это всё?
– Да, господин рейхсминистр!
– Соедините меня с OKW… Генерал-полковник! Из Москвы поступило приглашение для военных атташе всех стран «Оси» на учения авиации Западного Особого военного округа. Посол спрашивает меня, как реагировать на это приглашение. Насколько это нам интересно сейчас?
– Честно говоря, господин рейхсминистр, меня это мало интересует! Отказаться от этого можно? Но если нет, то я не возражаю, чтобы генерал Кёстринг и полковник Кребс поприсутствовали на них. Хайль Гитлер!
18 июня 1941.
Генерал-губернаторство, «Вольфшанце»,
Ставка Гитлера
Генерал-полковник Кейтель у стола рассматривал взаимное расположение войск вермахта и вскрытые позиции русских войск. Карту только что принесли, несколько адъютантов стояли чуть поодаль, готовые немедленно дать разъяснения. Начальник штаба Гальдер где-то задерживался. Неожиданный шум прервал размышления Кейтеля, он недовольно поморщился и посмотрел в сторону источника шума. Гальдер показывал его адъютанту какую-то бумагу. К ним через плечо заглядывали остальные присутствующие.
– Что там, Франц?
– Срочная радиограмма из нашего посольства в Москве от генерала Кёстринга. Русские показали на учениях под Смоленском новые самолёты, летающие на неизвестном принципе!
– Что?! – сказал Кейтель и протянул руку, показывая, чтобы документ передали ему.
– По докладу Кёстринга, мишени на полигоне были расставлены в виде маршевой колонны полка и опорного пункта полка. Всего четыре самолёта превратили полигон в месиво! Русские свободно давали снимать самолёты в воздухе, но не подпустили к новым самолётам на земле, даже не показали их. Он выслал фотографии, которые им удалось сделать, самолётом, сюда, – закончил Гальдер и передал радиограмму генерал-полковнику.
Перечитав радиограмму, Кейтель закрыл глаза руками.
– Они всё знают, и они готовы! – он медленным движением, как бы колеблясь, снял трубку телефона: – Мой фюрер! Из Москвы пришли сведения чрезвычайной важности! Разрешите прибыть для доклада! – он замолчал, слушая Гитлера. – Яволь, мой фюрер!
– Он уже знает! Сейчас подойдёт сюда! – он обвёл глазами залу.
Адъютанты разбежались и выстроились вдоль стены, а Гальдер подошёл к столу Кейтеля:
– Надо бы вызвать Канариса… – почти шёпотом сказал он.
– Ты прав, Франц. Он проморгал! – и стал звонить Канарису. Адмирал отсутствовал, так как выехал в Ставку.
Защёлкали каблуки адъютантов, оба генерала повернулись к двери и вскинули руки в приветствии. Адольф Гитлер приподнял правое предплечье и махнул ладонью у правого плеча. В левой руке у него была целая пачка телетайпных фотографий.
– За четыре дня до начала наступления увидеть ТАКОЕ!!! Это переходит все границы! Где Канарис? Где были глаза у этого болвана Кёстринга, когда он докладывал мне, что вооружение русских не изменилось. Я не понимаю, что происходит! Это не вермахт, а стадо каких-то баранов! Где Геринг?
– Мой фюрер! Все оповещены, и с минуту на минуту будут!
Позже всех появился адмирал Канарис, но он привез фотографии с аэродрома и полковника Кребса, их доставившего. Все внимательно рассмотрели привезённые фотографии. Особенно всех поразило фото, снятое, правда, издалека, где из-под крыльев неизвестных самолётов вырывается фонтан огня до самой земли. Больше всех волновался Геринг. Его огромное тело ходило ходуном, он постоянно вытирал пот со лба.
– Полковник! Самолётов было много? – спросил он.
– В воздухе одновременно находилось не меньше дивизии. Русские так и представили это, как учения дивизии войск ПВО и расшифровали эту аббревиатуру: «Противовоздушной обороны».
– Как вы считаете, полковник, русские знают о готовящемся ударе? – спросил Кейтель.
– Мне кажется… Нет, я уверен, что они знают, господин генерал-полковник! Это была демонстрация силы, а не случайное действие. Были приглашены все военные атташе, всех стран, участвующих во вторжении. Кроме того, японцы. Русские как бы показали нам, что произойдёт с нашими войсками в случае начала войны. Скорее всего, им известна и дата, так как несмотря на богатый стол, нас в течение получаса вывезли на аэродром, где обещали показать самолёты, принимавшие участие в манёврах, но показали только старые бомбардировщики, которые мы неоднократно видели в Москве на парадах: ТБ-7. После этого нас всех посадили в самолёты и вывезли в Москву! Нас сопровождали, по аэродрому, комбриг и полковник авиации. Один из них был в шлемофоне, явно после полётов. Второй – нет.
– Они представились? – спросил Канарис.
– Да, адмирал! Комбриг Иванов и полковник Сидоров! Есть несколько их фотографий, к сожалению, больше со спины и сбоку снизу. Их охраняли, и снимать не разрешали.
– Я так и думал! Только Петрова не хватает!
– В комментариях, которые давал известный русский лётчик Коккинаки, были некоторые технические характеристики этих самолётов: для истребителей без винтов: 900 км/час – скорость, три пушки и два крупнокалиберных пулемёта, шесть точек подвески бомб или кассет с ракетами. Для истребителей Поликарпова: скорость 650 км/час, три пушки, два пулемёта, 500 килограммов бомбовой нагрузки или две пусковые установки ракет. По неизвестному самолёту, который русские назвали «самолётом непосредственной поддержки войск», объявили следующие данные: скорость 750 км/час, несет: 160 ракет «воздух-земля» общим весом три тонны, или восемь бомб ФАБ-500, общим весом четыре тонны и четыре крупнокалиберных автоматических пушки.
– Мой друг Герман, что ты думаешь по этому поводу? – спросил Гитлер.
– Мой фюрер! У меня нет ни одного самолёта, способного сразиться с этими русскими монстрами.
– Почему они без винтов, Герман?
– Они используют реактивный двигатель!
– У нас есть такие?
– Да, мой фюрер, фирма «Хенкель» пыталась создать такую машину. Получилась не машина, а «лягушка», которая подпрыгнула в воздух на пять минут, а на третьем вылете у неё сгорел двигатель.
– Что ещё можете сказать, полковник?
– Мой фюрер! Полёт на перехват эскадрильи тяжёлых бомбардировщиков происходил на высоте 12 500 метров, по времени это гораздо больше, чем пять минут. После перехвата и воздушного боя русские снизились, прошли над аэродромом, а потом вертикально ушли вверх и исчезли. Такого я ещё никогда не видел. И ещё, русские получали курс, высоту и скорость целей постоянно и отображали это на прозрачном планшете. Сталин был очень доволен и постоянно усмехался, когда смотрел в нашу сторону.
– Благодарю вас, полковник! Вы можете быть свободны! Прошу всех, кроме командования, нас покинуть.
– Господин адмирал! Как могло случиться так, что работы противника, такого масштаба, оказались вне поля вашего зрения?
– Мой фюрер! После 37-го года мы потеряли, практически полностью, всю значимую агентуру. Оставшиеся в живых агенты реально ничего не могут дать. К тому же нас постоянно отвлекали на политическую разведку, и мы большее внимание уделяли работе против Коминтерна.
– То есть ваши агенты занимались тем, что узнавали, какие подачки дает Сталин своим агентам в Европе, чем состоянием дел в их промышленности! Мне, наверное, стоит подумать, а соответствуете ли вы своей должности! Немедленно выясните, до мельчайших подробностей, откуда у русских такая техника! Идите, адмирал!
Подождав, когда за Канарисом закроется дверь, Гитлер продолжил заседание:
– Мнение рейхсмаршала мы уже выслушали. Вы можете добавить что-либо ещё, товарищ Герман?
– Только то, что мне неизвестно, где базируются эти самолёты, кроме Смоленска, сколько их, но показанного количества достаточно для того, чтобы сделать вывод о том, что самолёты производятся серией, и представляют, и для люфтваффе, и для вермахта, огромную опасность. А судя по тому, что сказал Кребс, у русских есть пеленгаторы с очень большой дальностью. В этих условиях я всерьёз опасаюсь того, что захватить господство в воздухе будет невозможно. Скорее всего, его захватят русские.
– Если, рейхсмаршал, русская авиация не будет подавлена, то мы видели с вами, во что превратятся колонны наших войск! – сказал Гудериан, бросив на стол фотографию с перевернутым трехбашенным тяжелым танком.
В зале повисло тяжелое молчание. Все смотрели на Гитлера.
– Начинайте отвод войск! – Гитлер подпрыгнул со своего места и с силой ударил по столу с картой рукой. – Я сказал: начинайте отвод войск от границы! Иначе завтра Сталин назовёт это провокацией и ударит! – Гитлер в бешенстве рвал карту и бросал обрывки на пол.
19 июня 1941. Лондон,
резиденция премьер-министра
Соединенного Королевства Великобритании
и Северной Ирландии
Уинстона Леонарда Спенсер-Черчилля
– Милорд! Агент «Мэйк» передаёт из Польши, что эскадра Рихтгофена получила приказ на передислокацию из Польши на Западный фронт. Дивизия «Великая Германия» получила приказ передислоцироваться из Польши в Италию. Шесть пехотных дивизий должны передислоцироваться в Югославию. Похоже, что Адольф не собирается атаковать Россию! Данные подтверждены из независимых источников.
– Благодарю вас, Генри!
«Ну, каким надо быть чудаком, на букву М, чтобы не атаковать этого “колосса на глиняных ногах”! Мы же его подвели к этому, буквально! Что так его испугало?» – думал Уинстон Черчилль, раскуривая очередную сигару и перебирая донесения МИ-5. «Так! Вот это – интересно!» Двойной агент из Венгрии передавал, что русские пригласили всех атташе «Оси» на какие-то учения. Но более точных данных у агента нет, человек, поехавший на учения, – один из приверженцев Хорти, поэтому у агента нет данных о том, что происходило на учениях!!! «Адик нас подводит! Об этом мы не договаривались!»
20 июня 1941 года,
Вашингтон, Белый дом
– Фрэнк! Немцы начали отвод войск от русской границы! Они нарушили все договорённости! Им больше нельзя верить! – с такими словами Гувер буквально ворвался в Овальный кабинет.
Хозяин кабинета поморщился и сказал:
– Эдди! Я тебе сразу говорил, что Адди – ненадёжный человек! Зачем ты тащил его из последних сил? А если бы об этом прознало еврейское лобби? Нас бы сожрали с потрохами! Что он ещё натворил?
– Пока ничего, Фрэнк! Но, похоже, что усатый Джо залез ему в карман! Причём по-крупному! Теперь Адик изображает обиженного ребёнка! Он, похоже, собрался поколотить немного Винни! И у него есть шанс! Кстати, Фрэнк! Пару лет назад у меня перед глазами мелькало сообщение Джи-Джи о том, что усатому Джо можно верить? Что по «джапам» он нас поддержит! Может быть, немного помуссировать эту тему? Джи-Джи пока служит на флоте! Не пора ли ему в Москву! Вместе с Гарриманом. Я думаю, что от тебя поедет именно он! Я не прав?