Островский. Драматург всея руси - читать онлайн

200 лет назад, 12 апреля 1823 года, родился Александр Островский – самый популярный и плодовитый русский драматург, классик золотого века нашей культуры, который по праву стоит в одном ряду с Тургеневым, Достоевским, Львом Толстым – современниками, каждый из которых знал и любил его драмы. Островский создал театральный репертуар для сотен русских театров – написал под 50 оригинальных пьес и дюжину переводных.

Александр Николаевич Островский

Сын юриста

Певец (хотя и далеко не всегда восторженный!) московского купечества, «Коломб Замоскворечья», он родился вовсе не в торговой семье. Родители Островского происходили из духовного сословия, но отец избрал для себя другое поприще – юридическое. Он собрал недурную библиотеку, которая стала для сына «вратами учености». Будущий драматург изучил семь языков, русскую литературу знал в совершенстве, да и в законах был докой. Но больше всего любил театр. Он считал его и кафедрой, с которой можно просвещать людей, и волшебством – и рано почувствовал свое призвание писть именно для театра. Жили они в Замоскворечье – и Александр с детства хорошо знал купеческий быт. Его-то он и намеревался вывести на сцену. Но сперва Островский послушался отца, поступив на юридический факультет университета, хотя терпеть не мог правоведения.

Литературный драматург

Впрочем, он не внял родительским запретам, когда завел роман с «московской мещанкой» Агафьей Ивановной, которая, по-видимому, был дочерью крепостных крестьян. «Ей он был многим обязан по части знания быта и, главное, языка, разговоров, бесчисленных оттенков юмора и краснобайства обитателей московских урочищ», – вспоминал писатель Петр Боборыкин. Она слыл отличной хозяйкой, 20 лет переживала с Островским и беды, и радости, всё ему прощала, при этом держалась удивительно скромно, как будто стесняясь своего происхождения, хотя драматург терпеть не мог сословного чванства. Его театральная жизнь, как это ни банально, стала чередой взлетов и падений. Поначалу Островский стал литературным драматургом». То есть, его пьесы печатались в журналах, но не появлялись на сцене.

Полицейский надзор

Пожалуй, первой серьезной пьесой Островского стал «Банкрот» («Свой люди – сочтемся!»). Ее удалось опубликовать в журнале «Московитянин» и даже выпустить отдельным изданием. Лев Толстой назвал Островского «гениальным драматическим писателем». Но сценическая судьба «Банкрота» оказалась трудной. Отзыв цензуры оказался немилосердным: «Все действующие лица: купец, его дочь, стряпчий, приказчик и сваха, отъявленные мерзавцы. Разговоры грязны, вся пьеса обидна для русского купечества». Пьесу запретили, а автор – как кур в ощип – попал под полицейский надзор.

Триумфальные сани

Зато в историю театр вошел студеный вечер 14 января 1853 года. Первая полноценная премьера Островского – «Не в свои сани не садись». Москва, переполненный зал Большого театра, в котором в те времена давали не только оперы и балеты, но и драматические спектакли.

Ажиотажный Успех! Даже недоброжелатели Островского отныне признавали его талант. Но за эту пьесу о купеческих махинациях драматурга признали неблагонадежной личностью, чуть ли не революционером. Слишком острый конфликт, слишком искренние монологи… Всё это было внове – и для цензуры в том числе. Они привыкли к другим пьесам, о которых мы можем судить только по названиям. Например, водевиль «Я съел своего друга». Смешная, вероятно, штучка.

Но, когда «Сани» поставили в Петербурге – на премьеру явился император. В финале представления он изрек:

– Очень мало пьес, которые мне доставили бы такое удовольствие, как эта.

На следующее представление Николай I приехал в Александринку с семьей. Так на купеческих санях Островский триумфально въехал в историю русского театра.

Спор о «Банкроте»

Тут-то и назрел неожиданный скандал. Приятель юности Островского, актер Дмитрий Горев, человек глубоко пьющий, вернувшись в Москву после долгих театральных странствий, объявил, что пьесу «Банкрот» написал именно он. Они обменялись гневными письмами. Горев гнул свою линию. Недоброжелатели Островского схватились за этот шанс «свалить» драматурга. Но – не удалось. Талант Островского и безумие Горева постепенно стали очевидны современникам.

Семейный лабиринт

Казалось бы, его семейные отношения были идиллией, верная любовь-дружба. Но Островский не оформил брак с Агафьей и после смерти отца. Почему? Именно тогда он влюбился в актрису Любовь Косицкую-Никулину, первую исполнительницу роли Катерины в «Грозе». Он, собственно говоря, и написал эту пьесу ради нее.

Может показаться, что драматург был ловеласом, как многие служители Мельпомены, о которых он писал. Это не так. По сравнению с другими театральными людьми он держался с дамами скромно, и увлечений у него было немного. Но они случались. Косицкая была замужем, он – в гражданском браке. Они некоторое время встречались, но после смерти мужа актриса предпочла другого – молодого купца. Ушла из жизни и Агафья. Островский, оставшись в одиночестве, как будто оказался в собственной пьесе, среди сломанных судеб!

Следующей подругой жизни Островского стала актриса Малого театра и настоящая красавица Мария Бахметьева, игравшая небольшую роль в его пьесе «Воспитанница». С ней Островский впервые решился на официальный – то есть, по законам того времени, церковный – брак. К тому времени он, видимо, угомонился и нуждался в тихой семейной пристани, в окружении детишек. Жена перед ним преклонялась. Став Островской, Бахметьева оставила театр – ради мужа и детей.

Первый режиссер

Островский тонко понимал природу театра. В его пьесах всегда есть роли на разные амплуа, для актеров разных поколений. Там и дерзкие молодые герои, и благородные отцы, и карикатурные образы на все вкусы. И – в отличие от всех русских пьес, которые существовали к тому времени – сложные женские образы. Почти в каждой пьесе! В особенности его интересовали изломанные судьбы молодых красавиц и актрис. И совсем не случайно на каждом его спектакле женщины то и дело доставали шелковые платочки. Какой же театральный успех без слез и смеха? Островский умел вызывать и то, и другое. А для актрис он открыл новые перспективы. Каждая из них теперь могла выйти за пределы амплуа, создавая на сцене полнокровные, сложные и яркие образы.

В те времена драматурги, как правило, и режиссировали собственные постановки. Нужно было обладать актерскими талантами, чтобы по ролям читать каждую новую пьесу труппе – так, чтобы будущие исполнители прониклись характерами. У Островского это получалось превосходно. Для русских актеров – в особенности тех, кто служил в московском Малом и питерской Александринке – он стал настоящим воспитателем. Впрочем, новая система театральной игры устраивала далеко не всех. Самый почтенный актер Малого театра – Михаил Щепкин – был другом Николая Гоголя, но Островского считал самодуром. Актер хотел вкладывать душу в каждую роль, а драматург настойчиво просил его «убрать Щепкина» и играть только выдуманного героя. Между ними случались и публичные конфликты: актеры с трудом привыкали к режиссерскому театру, который тогда только рождался.

«Хоть бросай перо»

Островский примыкал к славянофилам и просвещенным консерваторам, хотя никогда не занимал крайних позиций. Но самым ревностным его поклонникам стал западник и революционер, литературный критик Николай Добролюбов. Он увидел в театре Островского «пьесы жизни». Драматург был амбициозен, на критику обижался и не умел дипломатично скрывать своих эмоций. Ведь он считал себя ни много, ни мало, русским Шиллером. В его письмах часто можно встретить жалобы такого рода: «Если собрать всё, что обо мне писали до появления статей Добролюбова, то хоть бросай перо. И кто только не ругал меня? Даже Писарев обозвал идиотом. От ругани не избавится ни один драматург, потому успех сценического деятеля заманчив и вызывает зависть».

Пьесы нового сорта

После вереницы пьес про московских и волжских купцов, на пике славы, он нашел в себе силы писать по-новому. Менялись поколения, менялись люди – к ним нужно было подбирать ключи. У Островского это получилось. «Бесприданницу» он называл «пьесой нового сорта». Почему? Великие реформы Александра II преобразили Россию. Нет, они не сделали империю и ее подданных счастливее, но изменили разительно. Исчезали – особенно в столицах – длиннобородые купцы старого образца. Все состоятельные люди старались вершить свои дела не только в Нижнем Новгороде и Москве, но и в Берлине, Париже… А бытие определяет сознание. Изменились не только моды, не только образ жизни, но и характеры. По-другому закрутились деньги. По-другому мыслили дельцы – потомки тех самых староверов-купчин.

Пьеса надолго стала основой русского репертуара. «Бесприданницу» до сих пор в России знает каждый – хотя бы по фильму «Жестокий романс». Как и другие «поздние» шедевры Островского – едкая «На всякого мудреца довольно простоты» и несколько сентиментальная «Без вины виноватые», и «Лес» с ее прославлением актерского бескорыстия. Он ухватил стиль почти капиталистической (но во многом еще феодальной!) России, в которой смещались иерархии, традиции превращались в пыль, и ломались судьбы. Поэтому в советское время пьесы Островского любили, но воспринимали их, как картины далекого прошлого. А в наше время они зазвучали злободневно. Стало больше купли-продажи, да и о ростовщичестве и олигархическом барстве мы теперь тоже знаем не понаслышке. Ну, а русская речь, которую воспроизводил Островский на сцене – живая, ироничная – так и остается эталоном на все времена.

«Я для театра чужой»

Мода переменчива. В последние годы жизни Островский уже не царил на русской сцене. Он всегда был самолюбив – и не мог с этим примириться. Однажды постаревшего драматург спросили: почему вас давно не видно в театрах. Островский грустно ответил:

– А что я там буду делать? Я для театра чужой теперь. Просветлеет, ветерок разгонит шушеру, тогда и мы пойдем туда, где послужили делу.

Пенсия от императора

На закате своих лет прославленный драматург жил бедновато, совсем не на уровне своей несомненной славы. В то же время, его младший брат Михаил сделал завидую карьеру, стал одним из приближенных император Александра III, министром государственных имуществ. Однажды самодержец спросил его о самочувствии и финансовом состоянии брата и убедился, что у автора «Грозы» и «Бесприданницы» дела плохи.

Вскоре вышел высочайший указ о назначении драматургу и губернскому секретарю Александру Николаевичу Островскому пенсии в 3000 рублей в год. Сумма солидная, она по-настоящему выручили драматурга. Островский испытывал неловкость, что получил это вспомоществование «по протекции», но отказаться от пенсиона не мог.

«Как падает боец»

Работал он до своих последних дней. Страдал от грудной жабы, все больше времени проводил в скромном имении под Костромой – Щелыкове. Несколько дней он почти не ел и не спал. Садился за письменный стол, пытался переводить «Антония и Клеопатру» Шекспира. В 11-м часу утра, за работой, он вскрикнул от боли, попросил воды и упал бездыханно.

Написал Афанасий Фет в стихах памяти драматурга. Высокопарно, но искренне. Островский прожил не так уж и долго – 63 года. Но 40 лет он плодотворно работал для театра – и это уже действительно впечатляет.

Гроб, усыпанный ландышами

Все ждали, что его похоронят в Москве, в Ново-Девичьем монастыре. Таково было завещание драматурга. Да и можно ли представить Первопрестольную без Островского? Но это сочли невозможным. Островского похоронили рядом с отцом на церковном кладбище у Храма во имя Святителя Николая Чудотворца в селе Николо-Бережки Костромской губернии, неподалеку от Щелыкова. Кстати, отпевание, прощальные церемонии и памятник обеспечила казна. На похоронах крестьяне забросали гроб ландышами, которые так любил Островский. Сначала думали, что это временное захоронение и потом найдется повод перевезти прах драматурга в Москву. Но он так и остался в родовой костромской земле. А в Москве, в Петербурге, в Саратове, во всех театральных городах России, актеры прощались с драматургом. Устраивались панихиды – с прочувствованными речами, со слезами.

Дом драматурга в Щелыкове

Драматург, которые не устаревает

После смерти Островского начался ренессанс его пьес. В Малом театре их ставили ежегодно, да и по всей России шли разные интерпретации десятков трагедий и комедий великого драматурга.

А Щелыково и сегодня – священное место для каждого актера. Да и Малый театр – дом Островского, не иначе. Таким останется вовеки. И у входа в театр – такой домашний памятник драматургу, который удобно расположился в кресле. Настоящий московский театрал. Проницательный, зоркий и вальяжный. Но главное – конечно, не памятники и не улицы, названные в его честь, а премьеры. Ежегодные премьеры пьес Островского по всей России. они не устаревают.

В этой книге мы собрали критические отклики на драматургию Островского и воспоминания о нем – пестрые и противоречивые. Как сам отец русской сцены.