Остров Робинзонов - читать онлайн

I. Под экватором

– Где мы? – спросила женщина голосом, полным отчаяния.

– В Божьей власти, – спокойно ответил мужчина.

Баркас затерялся в безбрежном океане. Волны кидали его из стороны в сторону, то поднимая, то захлестывая в пучине. В нем находилось пятнадцать человек, которые тесно жались друг к другу. Матросы пали духом и бросили бесполезные весла, болтающиеся теперь в медных уключинах. На скамейках сидели две женщины, юноша лет шестнадцати-семнадцати и девушка, немного моложе его. Морской офицер в форменной фуражке с галуном стоял, скрестив руки, готовый с гордостью встретить смерть. Вероятно, он был капитаном корабля, с которого отчалил баркас. Именно он был тем, кто твердо ответил на жалобный возглас пассажирки.

Лодкой больше не управляли. Ударившей в нее волной снесло руль вместе с рулевым, и теперь этих несчастных, потерпевших крушение, кидало туда и сюда по воле волн.

Вдруг среди оглушительного рева расходившейся стихии послышался другой, характерный шум, сухие удары, заглушавшие все остальное, – яростный вой буранов, разбивавшихся об утесы на берегу. Один из матросов машинально проговорил:

– Земля!

Но он не успел произнести следующее слово. Целая гора водяной хляби опрокинулась на баркас, и он исчез в кипящей пене. Драма пришла к роковой развязке: море поглотило свою жертву. Поверхность страшного водоворота была пуста. Люди без крика пошли ко дну.

Но нет. Море уничтожило не всех.

Одно человеческое существо еще оставалось в живых, продолжая бороться. Чья-то голова поднялась над черной водой и белой пеной. Две мужественные руки судорожно работали, поддерживая молодое, сильное тело. Земля была совсем близко, в исполинские волны врезалась мрачная скала. Руки пловца отчаянно уцепились за нее, он пополз по скользким, липким уступам и с нечеловеческими усилиями добрался до вершины. Тут силы оставили его, и он упал ничком на землю.

Но обморок длился недолго. Море не могло уже добраться до пловца. Под палящим солнцем, лучи которого временами пронизывали последние тучи стихавшей бури и сушили камни, где он нашел спасение, несчастный очнулся. Он добрел до конца усыпанного каменными глыбами перешейка, соединявшего этот мыс со скалистой массой, и увидел перед собой крутой берег, изрытый пещерами и опоясанный местами низменной полосой мелкого песка.

Дальше песчаный берег доходил до зеленой полосы, где легко было различить деревья. У подножия леса блестели лагуны стоячей воды, странно отливавшей и подернутой мелкой рябью; над ними поднимался белый туман от постоянного испарения миазмов. Вот все, что можно было окинуть взором с высоты мыса, по которому с трудом передвигался потерпевший крушение.

Это был не кто иной, как юноша, сидевший в баркасе.

Страшное потрясение, вызванное недавней катастрофой, до такой степени ошеломило его, что в нем заявлял о себе пока лишь один неукротимый инстинкт самосохранения. Благодаря этому инстинкту юноша употребил нечеловеческие усилия, чтобы добраться до берега. Избежав ярости моря, он не избавился от последствий произошедшего. Оказавшись на пустынном берегу, в незнакомой стране, не рисковал ли он погибнуть от голода и жажды, от нападения диких зверей, скрывавшихся в лесах, которые виднелись вдалеке, а пожалуй, и от руки человека больше, чем от зубов лютого зверя? Судьба хотела, может быть, только продлить его агонию.

Выбившись из сил, он опустился на песок, но палящее солнце не дало ему отдохнуть. Земля, высыхая на его теле, исцарапанном об острые камни, невыносимо жгла кожу. Молодой человек встал, тяжело дыша; его мучила сильная жажда, он окинул взглядом печальную местность вокруг. Вода в лужицах в некотором отдалении показалась ему свежей, ключевой. Юноша рванулся туда, охваченный лихорадкой, безумием неутомимого желания. Вдруг к нему вернулась память вместе с сознанием случившегося.

Буря стихала в открытом море, и отлив увлекал громадные волны, которые только что бились о скалу, куда они выбросили несчастного. Теперь они бушевали метров на сто ниже. Продержись баркас еще несколько минут, и он мог бы невредимо пристать к берегу и высадиться в этой уединенной бухточке со всем своим экипажем.

Увы! судьба решила иначе. Из пятнадцати несчастных, бывших в лодке, четырнадцать утонули; только один спасся от гибели по какой-то особенной милости Провидения.

Молодой человек вспоминал то, что произошло. Его веки горели от морской воды и нестерпимого солнечного блеска. Он сложил руки, и слезы ручьями хлынули из его глаз.

– О, мой бедный, дорогой отец! – с громким рыданием говорил он. – Жив ли ты? Не разбилась ли и твоя лодка, как наша? О, моя малютка Жанна, моя дорогая сестра! Ты только что была возле меня, в моих объятиях. Где же ты теперь? Почему Господь не спас нас обоих или не дал нам погибнуть вместе? Тогда мы не были бы разлучены.

Но юноша не двигался с места, продолжая рыдать, сломленный горем, хотя незадолго перед тем он боролся с бурей.

Но вдруг несчастный стряхнул с себя это оцепенение. Обезумевший, потерявший голову, он опять побежал по берегу, к морю, снова погружаясь в жестокую стихию, которая отняла у него все; подвигаясь вперед по мере того, как она отступала, с горькими жалобами и громкими воплями он требовал вернуть ему дорогих существ, похищенных ею.

– Отдай мне моего отца! – кричал он. – Отдай мне мою сестру! Где они?

Море не слушало его, оно, напротив, как будто смеялось над ним, выбрасывая на песчаный берег бесчисленные предметы. То были ящики, куски дерева, обломки снастей, весел, исковерканного железа и меди – доказательства катаклизма, уничтожившего большой корабль, на котором недавно находился молодой путешественник. В каких-нибудь ста или двухстах метрах влево он увидел тела утопленников.

Мальчик остановился, не смея двинуться дальше. Большие птицы, белые и черные: чайки, фрегаты, альбатросы, – с пронзительными криками кружились над трупами, готовые поделить между собой страшную добычу.

Тогда юноша сказал себе, что среди мертвых может оказаться его сестра. А он не мог допустить, чтобы хищные птицы растерзали ее тело, и направился в ту сторону.

При виде человека хищники разлетелись. Тогда он подошел к ближайшему утопленнику и решился взглянуть на него.

Это был капитан. Странное совпадение, рядом лежала женщина, которая последней разговаривала ним!

Жалость и благоговейное чувство наполнили душу мальчика.

Он не мог предать земле останки, но, по крайней мере, хотел защитить их от нападения прожорливых хищников. Вокруг него были только скалы. Он поочередно перетащил оба тела во впадину утеса, которая показалась ему более надежной, затем положил их рядом и, опустившись на колени у ног покойников, сотворил молитву, после чего завалил отверстие огромными камнями. То была, правда, могила на открытом воздухе, но туда уже не могло проникнуть ни одно животное.

После совершения печального обряда им овладело страшное изнеможение. Невыносимый зной, жгучее действие соленой воды, смертельная жажда изнуряли его силы и отнимали энергию. Он чувствовал, что близок к смерти.

Но еще раз его оживила мысль о сестре.

Он подумал о той, чье кроткое личико будет разбито об эту проклятую землю, чьи прекрасные, открытые навек глаза с остановившимся взглядом не увидят больше ни неба, ни нападения отвратительных пернатых. Он не мог выдержать представлявшейся ему ужасной картины. Что было сделано им сейчас для чужих, то он хотел сделать и для сестры.

– О, моя Жанна! Моя Жанна! – плакал юноша. – Я хочу, чтоб и ты покоилась, защищенная от всякого осквернения. Господь, может быть, соединит нас. Пожалуй, и я в свою очередь умру возле тебя.

Он вскочил с лихорадочной поспешностью и заметался, как безумный, по берегу.

Вдруг оглушительный гам привлек его внимание. Он доносился с мыса, где молодой человек сам ступил на твердую землю. Сотни птиц, с ожесточением борясь за что-то, чего нельзя было рассмотреть, затеяли яростную битву. Он видел, как они поднимались и опускались густой тучей по ту сторону скалистого выступа, вдавшегося в море.

Должно быть, там происходило нечто отвратительное, и хищники, может быть, терзали несчастный человеческий труп. Молодой человек почувствовал жестокую муку при мысли, что это тело, оскверненное таким образом, могло оказаться останками Жанны.

Бросившись туда бегом и перепрыгивая по скользким камням, он достиг оконечности мыса.

Тут юноша остановился еще раз. Его сердце дрогнуло, и он едва перевел дыхание.

Крик… Да, ему послышался как будто человеческий крик. Он насторожил слух. Раздался жалобный вопль, отчаянный зов, громкий и раздирающий. То был женский, почти детский голос, и молодому человеку почудилось, будто бы он узнает его. Увлеченный безумной надеждой, юноша побежал еще быстрее.

– Жанна! – кричал он сам, прыгая и падая между скал. – Жанна! Это я! Подожди, я сейчас!..

Действительно, храбрый мальчик мчался во весь дух, поднимая порою с земли валуны, чтобы швырять ими в зловещих птиц, но ему не удавалось попасть в них; юноша старался, по крайней мере, спугнуть хищников. Те разлетелись во все стороны.

Он влез на скалу. Крик боли и радости сорвался с его губ при виде неожиданного зрелища, которое представилось ему. Застряв между двумя каменными глыбами, бледная как смерть, но еще живая, с распущенными волосами, с бессильно повисшей правой рукой, молодая девушка лет пятнадцати защищалась, как могла, левой рукой от покушений крылатых врагов. Два альбатроса, с особенным остервенением наступавших на нее и успевших изранить в кровь нежное белое тело своими могучими клювами, грузно поднялись в воздух в ту минуту, когда мальчик показался вблизи, но не раньше того, как пущенный им камень переломил одному из них крыло.

Страшная птица упала на землю, но была все еще опасной. Молодому человеку было не до того, чтоб довершать свою победу над ней.

Он бросился к сестре и торопливо поднял ее с ужасного ложа из острых камней.

– Как милосерд Господь! – вырвалось у него. – И ты спасена! И ты жива!

Но когда он схватил ее, может быть довольно неосторожно, молодая девушка пронзительно вскрикнула.

Тут он понял всю беспомощность бедного ребенка. Море с такой силой выбросило ее на скалы, что она сломала себе правую руку; потому-то Жанна и не могла отбиться от птиц.

С бесконечными предосторожностями брат освободил ее и тихонько повел к песчаной отмели, не переставая повторять в экстазе:

– Жива! Ты жива! О, Боже мой! Боже мой!

Когда они вышли на ровное место, Жанна понемногу пришла в себя. Она как будто пробуждалась от долгого сна.

Ее глаза печально устремились на брата, бледная улыбка заиграла на губах.

– Жан, – прошептала она.

В ее чертах можно было прочесть, что она делает усилия, чтобы собраться с мыслями; в ней происходила мучительная борьба между мрачными тенями кошмара и проблесками сознания; она находилась пока только на рубеже ужасного пробуждения. Ее душевная деятельность еще не совсем восстановилась.

Между тем Жан хлопотал возле нее. Надо было во что бы то ни стало перевязать девушке сломанную руку, причинявшую ей сильную боль, и как-нибудь наложить лубки вокруг сгиба у кисти.

Оба они насквозь промокли, однако палящее солнце осушило их одежду, но бедные дети страдали от его жгучих лучей, оставаясь с непокрытой головой. Подняв глаза, Жан увидел, что оно недалеко от зенита. Должно быть, наступал полдень.

Молодой человек повел сестру к скалистому берегу, изрытому пещерами. Там, по крайней мере, они могли укрыться в тени. Он уложил ее на кучу сухих морских водорослей, которые собрал, чтобы устроить нечто вроде постели. Сам же он, быстро сплетя две толстых веревки из морского растения фукуса, сделал себе род незатейливого головного убора и побежал на низменный берег, откуда притащил два ящика из некрашеного дерева и длинный, герметически закрытый футляр из толстой кожи. Все эти предметы недолго оставались в морской воде и не успели пропитаться ею. Жан громко произнес:

– Кто знает, что находится в этих ящиках? Дай Бог, чтобы там оказались сухари.

Он вспомнил, что в кармане его фланелевой матроской блузы должен быть здоровый нож, купленный на Канарских островах, когда их корабль «Сен-Жак» заходил в Лас-Пальмас. Жан торопливо обыскал себя; нож, настоящее оружие, с клинком в восемнадцать сантиметров длиной, шириной в три сантиметра у основания, оказался в кармане. Жан обнажил клинок и смело принялся отдирать крышку первого ящика.

Бог видимо покровительствовал бедным детям. В ящике оказались не корабельные сухари, но целый запас лакомств, какой способна сделать только англичанка, и, несмотря на боль в руке, Жанна не могла не вымолвить с грустью:

– Бедная миссис Эллиот, она не успела всего доесть.

Миссис Эллиот была именно та из двух женщин, тело которой, выброшенное на отмель, было наскоро похоронено Жаном. Бедные дети, с невинной веселостью их возраста, чуть не расхохотались при воспоминании об угловатом существе, которое целый день жевало что-нибудь, никогда не думая предложить самого маленького кусочка своим спутникам.

– Нет, – серьезно сказал Жан, – не надо смеяться! Бог спас нас обоих, а эта бедная женщина умерла. Она здесь, вблизи нас, – прибавил он, указывая рукой на углубление в скале, куда положил тела англичанки и капитана парохода.

– Ах! – вскрикнула молодая девушка. В порыве набожности она подняла правую руку, чтобы перекреститься, но рука бессильно упала, и крик боли сорвался с ее судорожно искривленных губ.

– Постой, постой, моя малютка Жанна, – с живостью подхватил брат. – Я сейчас сделаю тебе перевязку.

С удивительной аккуратностью, прежде чем исследовать ящик, Жан вырезал из деревянной крышки пять узких дощечек, равных длине руки от локтя до кисти, и оскоблил их для гладкости. Потом, подняв крышку внутреннего ящика из жести, юноша вытащил оттуда великолепный черносливный кекс в тройной полотняной обертке. Молодой человек взял одну из этих оберток, разорвал ее на ровные полоски и ловко, точно искусный фельдшер, забинтовал руку сестры до кисти. Затем он с той же ловкостью наложил на переломленную кость пять деревянных дощечек, чтобы забинтованная рука оставалась совершенно неподвижной.

– Как бы то ни было, – говорил он во время перевязки, – для нас большое счастье, что мы дети доктора. Не будь этого, как бы я мог помочь тебе, Жанна?

– Бедный папа, – вздохнула Жанна со слезами на глазах.

Жан кончил свое дело. Он нежно обнял сестру и поцеловал ее в лоб.

– Не плачь, Жаннета, милосердый Господь, спасший нас, мог также спасти и нашего отца. Видишь ли, я уверен, что он выпутался из беды еще лучше нашего. Вспомни, что папа отплыл в большой лодке с помощником капитана, по крайней мере, двадцатью минутами раньше нас, а ведь «Сен-Жак» обменивался сигналами с одним пароходом, шедшим с юга.

– Да, это правда, – прошептала девушка, перестав плакать. – Может быть, их взяли на борт.

Бедняга Жан не очень верил тому, что говорил, но ему хотелось успокоить сестру.

– Готово, – сказал он, продев забинтованную руку в петлю из полотняного бинта, завязанного на шее девушки. – Теперь ты не будешь страдать, и через три недели все заживет.

– Через три недели? – опять вздохнула Жанна. – Если мы не умрем до тех пор.

– Зачем умирать? – попробовал пошутить молодой человек. – Может быть, тебе этого хочется, а мне – совсем нет!

– Мой бедный Жан! Что же с нами будет на этом берегу? Чем мы будем питаться?

– Да вот… хоть этим для начала, – отвечал он, развертывая черносливный кекс, что снова заставило улыбнуться Жанну.

Тем же самым ножом мальчик отрезал два порядочных ломтя и подал сестре тот из них, который был больше.

Она принялась за него с отличным аппетитом своего пятнадцатилетнего возраста, разгулявшимся от свежего морского воздуха и вынужденного купанья.

Утолив голод, они стали рассуждать более здраво, что не помешало, однако, Жанне повторять с тоской:

– Что с нами будет? Что с нами будет? Мы остались ни с чем в неизвестной стране, пожалуй, даже на пустынном острове.

Жан принужденно рассмеялся.

– Пустынных островов больше нет, моя милочка. Последний из них Жюль Верн подарил своим американцам, упавшим с воздушного шара. Ты сама напомнила мне о том несколько дней назад.

– Да, – продолжала молодая девушка, – но под именем пустынного острова я подразумеваю какой-нибудь далекий край, населенный только ужасными дикарями, которые станут нас обижать, а пожалуй, даже убьют и съедят.

– Ну, вот еще выдумала! – подхватил юноша тем же беззаботным тоном. – Тебе известно, что теперь нет больше дикарей в настоящем смысле слова, кроме нескольких кочующих племен на берегах Африки или Южной Америки.

– А если мы попали как раз на один из этих берегов?

– Но уж во всяком случае не на африканский.

– Откуда ты это заключаешь?

– Выслушай хорошенько. Последнее вычисление, сделанное капитаном, обнаружило, что мы находимся под пятьдесят первым градусом западной долготы и под вторым градусом северной широты. Значит, этот берег лежит на запад от парижского меридиана и, следовательно, принадлежит к американскому материку.

– Ты думаешь? Буря продолжалась три дня, и наш несчастный корабль трепало во все стороны. Кто может поручиться, что мы не очутились теперь на каком-нибудь пункте Гвинеи или Конго?

Молодой человек рассмеялся на этот раз совершенно искренно и поцеловал сестру.

– Ха, ха, вот как ты рассчитываешь! Ай да непогрешимый географ! Знаменитая исследовательница неведомых стран! Значит, ты не ориентировалась? Не смотрела на солнце?

– Зачем? – несколько вяло спросила Жанна. – Какую пользу принесло бы мне это?

– Ах, моя милая, это показало бы тебе, что солнце у нас на восточной стороне, а берег, где мы находимся, простирается от севера к югу. Куда мы ехали? В Буэнос-Айрес, не правда ли? Ну так если солнце зайдет со стороны материка, в чем мы убедимся через два часа, это послужит доказательством, что мы находимся в Америке; с берегов Африки мы увидали бы, что солнце садится в море.

– Если только мы, – упрямо возразила Жанна, – не попали на обратную сторону какого-нибудь полуострова.

– На африканском берегу нет полуостровов.

– Или если мы не находимся на западе какого-нибудь острова в Атлантическом океане. Например, на острове Святой Елены.

Приведенное доказательство было довольно основательно, тем не менее Жан отрицательно тряхнул головой.

– Это невозможно. Тогда надо допустить, что торнадо унес «Сен-Жака» больше чем на тысячу миль к юго-западу. Кроме того, такое предположение было бы самое благоприятное для нас.

Они замолчали, немного опечаленные безотрадной перспективой.

Жанна принялась потихоньку плакать. Чтобы не дать заметить сестре собственной тревоги, молодой человек вышел из пещеры и снова направился к берегу, где море обнажило песчаную отмель, шириной по крайней мере в два километра.

Когда он вернулся, то нашел Жанну успокоившейся и даже спящей. Томительная жара оказала свое действие на бедную девушку, измученную усталостью. Благодетельный сон смежил веки Жанны. Она спокойно спала на своей постели из сухих водорослей.

Жан не стал тревожить ее, хотя его беспокоило, что сестра спит в мокрой одежде. Увы! Этому горю нечем было пособить. Сам он испытывал то же неудобство, поэтому, когда несколько минут спустя молодая девушка проснулась после короткого отдыха, брат сказал с оттенком грусти, под видом напускной веселости:

– Что меня тревожит, Жанна, так это мысль, что мы не можем возобновить нашего гардероба.

Она встала, и они прогулялись по берегу. Это немного восстановило ее силы. Молодые люди миновали ряд скал, заграждавших берег слева, но едва они прошли какую-нибудь сотню метров по расстилавшемуся дальше болотистому грунту, окаймленному озерками стоячей воды, как Жан схватил за руку сестру, не пуская ее дальше.

– Зачем нам останавливаться? – спросила она. – Что такое ты увидел?

Вместо всякого ответа юноша протянул руку, указывая на стоячие воды лагуны, где необозримая живая изгородь корнепусков омывала свои древовидные корни.

Тут Жанна заметила, что под этими странными деревьями что-то копошилось, между тем как ее обоняние поразил сильный запах мускуса.

– Мы попали бы здесь в очень неприятную компанию, – прошептал Жан. – Эта лагуна кишит кайманами.

Они вернулись обратно в очень унылом настроении, Жанна робко заметила:

– Время близится к ночи, как же мы проведем ее?

Брат указал ей на подобие тропинки, поднимавшейся на крутой берег, огибая его и доходя до пещеры, метров на десять выше первой, как будто она представляла верхний этаж.

– Вот здесь, – сказал он, – мы будем в безопасности. Я перенесу туда наши запасы и устрою постель из сухих водорослей. Господь поможет нам. Завтра с зарей мы попытаемся осмотреть наши владения.

Он помог сестре подняться по довольно крутой и неровной дорожке и ввел ее в превосходную пещеру. Высотой она оказалась примерно пять метров, шириной – около восьми, а глубиной вдвое больше этого. Вход в пещеру был наполовину загражден глыбами, и при небольшом старании легко было загородить его совершенно, соорудив из других камней стену в человеческий рост, тем более что вход был довольно узким.

Оставив в пещере сестру, Жан спустился снова и принес оба деревянных ящика, а также кожаный футляр. С неистощимым терпением он сделал шесть таких переходов, что позволило ему притащить в пещеру четыре или пять охапок сухих водорослей.

Солнце скрывалось теперь за высоким берегом. Начался морской прилив. Бедные дети, затерянные в пустыне, обратились с горячей молитвой к Богу. Потом Жан положил у себя под рукой нож, обнял сестру и стал засыпать не раньше, как почувствовал, что голова Жанны отяжелела на его плече. Они молились с полной верой в Бога, и Господь оберегал детей.

II. Случайная квартира

Утренняя заря застала их в том же самом положении. Они были так молоды, а в этом возрасте так сладко спится!

Благодаря искусной перевязке, наложенной братом, Жанна почти не чувствовала боли в руке. Похвалив его умение, она сказала ему:

– Только бы мне, в качестве дочери врача, не понадобилось оказать тебе той же услуги. В настоящее время я не была бы на это способна и не знаю, милый Жан, что было бы с нами, если бы и ты пострадал.

– Но, слава Богу, милая сестра, мы не дошли до этого, – с улыбкой отвечал тот.

Жан тотчас поспешил отрезать еще ломоть от английского пирога. Затем, порывшись в ящике, он последовательно вынул оттуда сверток бисквитов, десять фунтов шоколаду, маленькую железную трубочку с чаем, бутылку рому, бутылку чистого двойного спирту и спиртовую лампочку.

– Ого, миссис Эллиот была запасливая женщина! – воскликнул он. – Мне хотелось бы засвидетельствовать свою признательность, устроив ей более приличное место погребения, чем то, где она покоится теперь.

Он подошел к краю пещеры и наклонился над отверстием. Море, гладкое и спокойное, ударяло в скалу менее чем на два метра под ними.

– Взгляни-ка, Жанна, – произнес он с легким содроганием, – мы с тобой хорошо сделали, что перебрались в верхний этаж; внизу море не оставило бы нас в покое.

Они обменялись несколькими грустными замечаниями насчет своего печального положения. Затем Жан продолжал:

– Вот, теперь мы должны дожидаться, пока океан соблаговолит выпустить нас отсюда.

И, рассчитав по пальцам, он пришел к такому точному выводу:

– Жаннета, мы пересекли экватор 12 сентября, а 19-го покинули «Сен-Жак», три дня назад. Буря шла с юга, и мы должны были находиться на высоте Бахии. Значит, тут нет никаких сомнений. И этот морской прилив – один из самых сильных, прилив экваториальный. Нас, должно быть, отбросило к северу; пункт, на котором мы теперь находимся, должен лежать под самым экватором – на американском берегу.

Жанна покачала головой.

– Тут нет ничего особенно успокоительного, потому что в этом случае мы попали на берег Бразилии или Гвианы.

– На все Божья воля! – смело возразил молодой человек. – Бог нам поможет. Как только море выпустит нас из временного заточения, мы приступим к исследованию наших владений, а до тех пор давай посмотрим, что спрятано во втором ящике.

Мальчик открыл его тем же способом, как и первый, причем нож послужил ему рычагом, чтобы поднять крышку. Увы, на этот раз находка отчасти обманула их ожидания! В ящике оказалось только дамское белье для перемены: кисейный пеньюар с красными крапинками, обшитый кружевом, несколько ночных кофточек, три рубашки, двойной фланелевый пояс, две дюжины носовых платков и шесть тонких полотенец. Девушка не могла удержать возгласа изумления.

– Еще наследство от этой бедняжки Эллиот! Только англичанка способна таскать с собой такую кучу вещей.

– Которые, к сожалению, не пригодились ей, но пригодятся нам. Она настояла, чтобы ее багаж взяли с собой на баркас.

И, не находя ответа на мучивший его вопрос, Жан прибавил:

– Но куда же девалась наша лодка? Ведь она опрокинулась вместе с нами.

Пока он рассуждал, Жанна здоровой левой рукой шарила в глубине ящика.

– Постой! – воскликнула она. – Там еще что-то есть.

И девушка вытащила небольшой сверток, также завернутый в холст. То был изящный кожаный несессер, где лежали ножницы, нитки, иголки, наперсток, затем гребенка, головная щетка, зубная щеточка, зубной порошок, полоскание для зубов и, наконец, карманная аптечка с запасами хинина, антипирина, ипекакуаны-рвотного, ревеня и т. д., причем не было забыто даже льняное семя для припарок и горчица для горчичников.

– Бедная женщина! – прошептали брат с сестрой. – Все это не помешало ей, однако, умереть.

И на глазах у них навернулись слезы искренней жалости.

Затем Жан открыл кожаный футляр и с восхищением вынул то, что в нем находилось.

Это была великолепная двустволка. Один из ее стволов заряжался пулей и обладал страшной меткостью боевого ружья. Кроме того, это оружие было с репетицией: в никелевой вращающейся коробке под прикладом Жан нашел двенадцать патронов, семь – со свинцовой дробью и пять – с коническими пулями, снабженными стальным концом.

– Чудесно! – воскликнул Жан. – Вот славное угощение для дикарей, которые вздумали бы нас побеспокоить!

И брат с сестрой испытывали детскую радость, перебирая свои богатства.

Да разве и не были они детьми, этот семнадцатилетний мальчик и пятнадцатилетняя девочка? Правда, они были высоки и сильны не по летам. Кроме того, их отец, господин Риво, чрезвычайно сведущий медик, посвятил всю свою жизнь сыну и дочери, потерявшим мать очень рано. Оба они получили самое тщательное образование и далеко опередили в этом отношении своих сверстников. В семнадцать лет Жан имел уже два диплома: бакалавра словесности и бакалавра наук. Жанна со своей стороны не пренебрегала ничем, что требуется от образованной женщины, что украшает ум и обогащает сердце, прибавив к этому и практические сведения, без которых женщина неспособна играть полезной роли в обществе. Искусные во всевозможных телесных упражнениях, дети Риво были обязаны своей физической силе, как и умению плавать, спасением от ужасной смерти, которой не могли избегнуть их товарищи по несчастью. И в настоящее время, вместо того чтобы оплакивать свою горькую участь, они хладнокровно и решительно смотрели в глаза действительности. Жан, спокойно обсуждавший с сестрой их положение, закончил беседу мужественными словами, достойными геройской души:

– Милая сестра, Господь испытывает нас. Но пословица гласит: «На Бога надейся, а сам не плошай». Сколько раз наш отец повторял нам ее! Не будем предаваться унынию. Мы восторжествуем над препятствиями, действуя дружно в борьбе, поддерживая наши усилия ласковым словом и общей надеждой.

– И любя друг друга крепко, не так ли, милый брат? – сказала Жанна, подставляя Жану для поцелуя свой прекрасный лоб.

Прошло два часа со времени их пробуждения. Море теперь убывало, позволяя им сойти на низкий берег. Жанна попросила брата разорвать ей рукав, чтобы она могла переменить свою еще сырую одежду, в которой оставалась до сих пор по необходимости.

– Если Провидение сделало нас наследниками миссис Эллиот, то я воспользуюсь этим, чтобы немного заняться своим туалетом.

– Ты права, – сказал Жан, – а я последую твоему примеру, искупавшись сперва в море.

Полчаса спустя молодые люди кое-как переоделись. Это не обошлось без восклицаний и даже без смеха, который вызвало странное одеяние Жана, облекшегося поневоле в одну из ночных кофт бедной покойницы. Молодость всегда заявляет свои права, и Жанна не могла воздержаться от припадков веселости.

– Теперь, – сказал ее брат, – мы должны предпринять экскурсию, чтобы расширить границы наших владений. Какое несчастье, что при недостатке инструментов у нас нет даже карманных часов!

– Ошибаешься, – отвечала Жанна, – мои часы никогда не расставались со мной. Поищи в моем кармане, ты найдешь их там в кожаном футляре. Может быть, они еще идут, я их завожу только через три дня.

О, счастье! Часы оказались в кармане и продолжали идти. Жан взял их и осторожно открыл. Ничто не было в них повреждено. То был превосходный золотой хронометр. Не будучи кокеткой, Жанна предпочла этот точный инструмент бесполезным, но очаровательным игрушкам, которыми любит украшать себя милая женская суетность.

– Ровно семь часов, – сказал молодой человек и, взглянув на солнце, прибавил: – Солнце описывает угол приблизительно в двадцать пять градусов. Мы в его оси. В полдень оно будет как раз над нашими головами. Знаешь ли ты, что это значит, Жаннета?

– Кажется, знаю, – отвечала та, – это значит, что мы находимся под самым экватором или близко к нему.

– Да, и сегодня вечером, если небо будет ясно, мы окончательно убедимся в этом, так как одновременно увидим созвездия обоих полушарий. А теперь постараемся осмотреться.

Они повернули вправо, то есть к югу, так как север сторожила бесчисленная армия кайманов, авангард которых дети видели вчера.

Вскоре жалобный писк заставил их повернуть голову, и Жан увидал, что эти звуки издавала раненая морская птица. Подойдя ближе, он узнал альбатроса, которому накануне подшиб камнем крыло.

– Товарищ, – сказал юноша, – таковы законы войны. У моей сестрицы была также переломлена рука; это не помешало тебе, однако, очень недобросовестно напасть на нее, за компанию с твоими товарищами. С тобой не случилось бы беды, если бы ты действовал более рыцарски.

И видя, что Жанна смеется, ее брат прибавил:

– Впрочем, мне жаль тебя. Альбатрос, который не летает, уже не альбатрос, он может пойти только на похлебку больным. Ты внушаешь нам сожаление, а мы те же больные. Услуга за услугу. Я прекращу твои страдания, а ты доставишь нам один или несколько обедов. Быть посему.

Двумя ударами приклада он прикончил птицу и стащил ее в пещеру.

– Теперь остается ее ощипать и сварить, – с улыбкой заметила Жанна.

– Конечно, сестрица, но мне всегда говорили, что мясо этих животных грубо и жестко. Мне кажется, что вкус альбатроса напоминает бекаса, его надо есть, когда он начнет слегка портиться.

Они спрятали свою дичь с остатками другой провизии под свежим слоем сухих водорослей, на который навалили три или четыре больших камня, и продолжили свою прогулку вдоль берега.

Им пришлось идти недалеко, чтобы измерить свои владения к югу. Скалистый мыс заканчивался под чрезвычайно острым углом, длиной не более трехсот метров, а по другую сторону этого мыса тянулась область лагун и зловонных болот.

– Право, – воскликнул Жан, – пока мы не узнаем его настоящее имя, можно окрестить наше местопребывание Островом Кайманов.

– Да, – отвечала Жанна тоном глубокой признательности, – и мы должны благодарить Бога, что море выбросило нас на этот клочок земли не шире километра. Немного более вправо, немного более влево – и мы наверно были бы съедены этими ужасными животными.

Тут молодая девушка не могла сдержать крика ужаса. Ее конвульсивно вытянутая рука указала Жану на небольшое болотце, в котором, как бы в подтверждение ее слов, отвратительные земноводные отбивали друг у друга части человеческого тела, еще одетого в лохмотья матросского костюма.

– Фуй! – сказал молодой человек, хватая свое ружье. – Мне ужасно хочется пустить пулю в самого крупного из этой шайки.

Жанна поспешно удержала его и обратилась к нему с такими благоразумными словами:

– Не забывай, что у тебя только двенадцать зарядов. Побереги их для более полезного дела.

– Ты права, сестра, – согласился Жан. – Если мы разбогатеем… относительно боевых припасов, я позволю себе удовольствие убивать каждый день пред обедом по десятку этих гадких животных.

– По этому расчету, – пошутила Жанна, – если мы проживем здесь год, ты уничтожишь десять тысяч девятьсот пятьдесят крокодилов. Это очень недурная цифра. Я уверена, что на всем земном шаре не найдется столько жертв для истребления.

– Жестоко заблуждаешься. Пробовали было составить приблизительную статистику пресмыкающихся и крокодилов, но были принуждены отказаться от этой мысли. В одной Америке, в реках Флориды, Мексики и Гватемалы, две тысячи охотников, с ожесточением занимавшихся их истреблением, не могли очистить от них край. Пришлось удивляться, чем питаются эти неприятные животные, и пришли к заключению, что они пожирают трупы своих издохших собратьев.

Обмениваясь такими мыслями, молодые люди дошли до оконечности мыса; оттуда, обернувшись назад, они могли окинуть взглядом порядочную часть берега, и это обозрение местности доставило им одно драгоценное сведение.

По береговой линии, километров в двенадцать длиной, море омывало низменные земли и доходило до лагун; здесь почва была перерезана местами острыми утесами, подобными тем, на которых теперь стояли брат с сестрой. Наверху лес раскидывал свой громадный непроницаемый зеленый шатер. В каких-нибудь пяти километрах к югу берег внезапно поворачивал на запад крутым изгибом; белая линия кипящих волн и пены против этой извилины указывала на присутствие здесь гряды подводных камней.

– Жанна, – громко заметил брат, – должно быть, там сильное течение.

– Да, – отвечала молодая девушка, – а еще дальше к югу опять начинается земля.

Она указала ему лиловую полосу, неясно выступавшую из тумана.

– Вот что изменяет немного мои предположения, – продолжал Жан. – Вероятно, мы находимся не на острове, а на каком-нибудь полуострове, соединенном с материком. Это жаль, остров больше нравился бы мне.

У Жанны внезапно вырвался крик радости.

– О, посмотри, Жано! Если мы вздумаем подняться к лесу с того места, где стоим, перед нами готовая дорога. Обрушившиеся скалы представляют настоящую лестницу.

И, опершись левой рукой на сильное плечо брата, молодая девушка стала карабкаться с ним по этой лестнице гигантов, которая привела их, наконец, на гребень утесистого берега у самой лесной опушки.

– Девственный лес! – воскликнули они в один голос и с одинаковым чувством страха и восхищения.

Да, то был действительно девственный лес, лес экваториальный, со своей пышной растительностью, порождавшей нездоровые испарения. Только одно море, прорезав в этом месте почву, помешало его распространению дальше к востоку. К западу лес, должно быть, простирался беспрепятственно со своей страшной и таинственной чащей, где древесные стволы баснословной величины и допотопные лианы душили друг друга в объятиях, где солнце не могло пронизать своими лучами густого сумрака, но откуда также не было выхода убийственным миазмам, где росли ядовитые травы, кишели пресмыкающиеся со смертоносными жалами, громадные удавы и дикие звери со страшными когтями.

Там росли деревья всевозможных пород, незнакомых до сих пор молодым людям, пестрели цветы с яркими чашечками, откуда пили росу дивные птицы и бабочки с пурпуровыми и золотыми крылышками.

Брат с сестрой с минуту не могли вымолвить ни слова, пораженные великолепным зрелищем. Жан первый очнулся от своего оцепенения и вскричал:

– Ну-ка, ботаник, рассмотри эту великолепную флору. Что ты видишь в ней?

Покачав головой, Жанна ответила без ложного стыда:

– Милый брат, ты, кажется, забываешь, что я изучала ботанику во Франции. Как же ты хочешь, чтобы я могла назвать деревья и растения, не умея различить их особенностей?

Однако она узнала многие из них по описаниям в книгах и по образцам, виденным в Париже в Ботаническом саду и в саду Акклиматизации. Тут ей бросились в глаза уакапу, квассия-симаруба, черный кедр, григон, лангусси, тука, каучуковое и какаовое деревья.

Между опушкой леса и хребтом утесистого берега шла полоса земли от двадцати до двадцати пяти метров в ширину, оконечности которой круто сбегали к лагунам, где породы деревьев, растущих на твердой земле, смешивались с корнепусками. Следовательно, нельзя было и думать спуститься туда, чтобы пройти к берегу.

– Ну, право, – заметила Жанна, немного упавшая духом, – мы обречены умереть на этом жалком клочке земли, где растительность с одной стороны и болота с другой отделяют нас от остального мира.

– Если только нам не удастся объехать остров на лодке.

– Но откуда же она возьмется?

– Мы ее сделаем, сестрица. Не падай духом. С помощью Божьей человеческая воля побеждает все препятствия. А до тех пор попробуем все-таки проникнуть в лес. Может быть, он не так негостеприимен, как кажется, и даст нам убежище. Впрочем, солнце начинает немилосердно палить, и деревья доставят нам, по крайней мере, прохладу в тени, вместо более существенной помощи.

Жан подал пример, решительно двинувшись под сень леса. Первые шаги не представляли затруднения. Влияние морских ветров обнаруживалось на большом пространстве, отодвигая назад слишком густые травы, лианы, заграждающие путь и опасные для путешественника, а также и вредных животных.

Двое детей, таким образом, могли углубиться метров на двести под навес зеленых ветвей, где почву устилал мягкий мох, среди которого попадались папоротники с кружевными листьями, колючие кустарники и разновидности редких орхидей, распустившихся по капризу природы между самыми скромными дикими злаками.

– До сих пор, – сказала Жанна, – этот берег не представляет существенного различия с берегами Франции.

– Разве только относительно здешних цветов, – отвечал Жан, показывая на роскошные экземпляры, красовавшиеся у него перед глазами.

Они продолжали свою прогулку и прошли еще сотню шагов. Но трава уже становилась выше, чаща непроходимее. Нечего было и думать подвигаться дальше.

Вдруг Жанна остановилась и, удерживая брата за руку, показала ему великолепное дерево в десяти или пятнадцати метрах от того места, где они стояли.

– Взгляни, как странно: секвойя под этой широтой!

Они подошли ближе. То был действительно один из тех чудных кедров, которые любят климат Калифорнии, где они достигают невероятных размеров и поднимаются на сто метров от земли. Дерево, стоявшее перед молодыми людьми, было достойно своих собратьев в Северной Америке. Оно выходило из земли одним стволом метров около шести в диаметре, опираясь на могучие корни, окружность которых превосходила по крайней мере вчетверо окружность ствола. Нижние искривленные отростки средней толщины, громадные узлы, шли от главного ствола подобно ступеням, по которым было легко взобраться на этого колосса.

– Это дерево настоящий укрепленный замок! – воскликнула в восторге Жанна.

– Влезем на него, – продолжал Жан.

Поддерживая сестру, которая могла действовать только левой рукой, он в несколько секунд взобрался на громадный ствол приблизительно на четыре метра над землей; в центре ствол разветвлялся на пять суков. От этой центральной площадки, достаточно широкой, чтобы сделать по ней шесть шагов во все стороны, отделялись пять главных ветвей, до того толстых, что трое человек, взявшись за руки, не могли бы охватить самую тонкую из них.

– Ты права: это укрепленный замок! Самое важное для нас – это овладеть им.

– А кто нам помешает в том? – весело спросила молодая девушка. – По-моему, нет ничего легче. Стоит нам взобраться на дерево и расположиться там.

– Вот и ошибаешься, – возразил Жан. – Я, напротив, уверен, что у этого мирного кедра есть уже обитатели, и, пожалуй, очень неприятные, которые имеют перед нами то преимущество, что они раньше поселились здесь.

Он не успел договорить, как поблизости послышался странный звук, заставивший детей примолкнуть. Они насторожили уши. Звуки выходили как будто из самого дерева, на котором стояли брат с сестрой.

– Постой, – прошептал молодой человек, – это неспроста.

Вдруг Жанна слегка вскрикнула и сделала два шага назад, под защиту брата.

Из круглого отверстия, не замеченного ими раньше и находившегося в самом центре разветвления, показалось что-то – плоская треугольная голова с громадными челюстями, с красноватыми глазами. Из разинутой пасти высовывался раздвоенный язык, брызгавший слюной и издававший род шипения, которое испугало детей.

То была мапана, одна из треугольноголовых змей крупного размера, так часто встречающихся в экваториальной и тропической Америке и не уступающих длиной удаву. Ее ядовитый укус приносит смерть менее чем через час.

Жан с сестрой попятились назад. Чтобы слезть с дерева, им нужно было перешагнуть через отверстие и пройти по телу отвратительного пресмыкающегося, вблизи его смертоносных зубов. Об этом нечего было и думать.

Молодой человек потихоньку помог сестре влезть на ближайший сук, который представлял как бы второй этаж этого оригинального, но опасного лесного жилища. Жану было известно, что змеи этой породы поднимаются с трудом по вертикальной линии; прежде всего, значит, следовало оградить себя от нападения.

Устроив Жанну в гигантских разветвлениях сука, мальчик сам отступил в сторону. Между тем мапана медленно выползла из дупла и развертывала кольца своего черного, глянцевитого тела, усеянного зелеными пятнами. Было очевидно, что животное готовится к наступательным действиям и ищет битвы. Шипение змеи раздавалось чаще и громче. Она вытягивала язык и брызгала пеной во все стороны. В то же время ее зрачки загорались, а грозная пасть открывалась и закрывалась с сухим щелканьем челюстей, обнаруживая ужасные кривые зубы в кровавой глубине глотки.

– Она бросится на нас, – в ужасе проговорила Жанна. – Что с нами будет?

– Подожди, сестрица, и не отчаивайся раньше времени, – отвечал мужественный юноша.

Отступая перед отвратительным гадом, он взял в руки ружье, висевшее у него на перевязи. Из предосторожности Жан зарядил его двумя зарядами, прежде чем углубиться в чащу леса. В одном из стволов был, таким образом, патрон с пулей, а в другом – со свинцовой дробью, причем юноша не знал калибра и силы последней. Однако он был принужден стрелять дробью в противника, тело которого из-за незначительного объема представляло сомнительную мишень для пули. Тем не менее Жан дал пресмыкающемуся время выставить наружу верхнюю часть туловища, чтобы прицелиться вернее.

То была действительно громадная змея, и если бы не зубы, налитые ядом, он подумал бы, измерив глазами четыре метра ее извилистых колец, что имеет дело с Пифоном.

– Стреляй, Жан, стреляй! – крикнула запыхавшаяся Жанна, видя, что чудовище свивается спиралью, готовясь развиться дугой. Мапана лишена способности влезать на гладкие стволы, зато она обладает страшным преимуществом делать скачки на расстояние, равное длине своего тела.

Но Жан смотрел в оба. Прицелившись из ружья и держа палец на курке, он следил за всеми движениями врага. Вдруг пресмыкающееся вытащило конец хвоста из дупла и бросилось вперед двумя или тремя сильными порывами. Но его скачок был разом остановлен. Заряд, стоивший пули, раздробил отвратительную челюсть и пронзил спинной хребет чудовища в двух или трех местах. Кольца змеи распустились и повисли, как тряпица.

– Слава Богу! – воскликнула девушка. – Змея издохла. Только бы там не оказалось других.

Жан снова спустился к центру дерева и толкнул ногой ужасный лоскут, все еще наводивший содрогание. Потом он вернулся на помощь к сестре. Однако Жанна, усевшись в верхних ветвях, находила, что там очень хорошо.

– А что, если бы нам поселиться совсем в нашем новом жилище? – весело спросила она. – Я нахожу его удобнее пещеры и с некоторыми приспособлениями, разумеется…

– Ты права, сестрица, и я согласен с тобой, – перебил со смехом Жан. – Но в своем теперешнем состоянии эта квартира может быть только временной.

Они оба слезли с дерева, которое чуть было не сделалось причиной их гибели, и спустились к морю.

III. Остов «Сен-Жака»

Вторую ночь потерпевшие крушение провели, как и первую, в своей пещере. Их спокойствие не нарушалось ничем, и при восходе солнца, как и накануне, они начали осмотр берега. Это не обошлось без неожиданностей. Во-первых, море убыло меньше, чем вчера, – доказательство, что день самого сильного морского прилива миновал. Зато море усыпало низменный берег обломками всякого рода, оторванными, очевидно, от остова несчастного судна, на котором ехал доктор Риво со своими детьми: тут были реи и снасти, обломки марсов, даже куски мачт, доски обшивки, доказывавшие, что корабль наткнулся на какую-нибудь из соседних скал.

– Все это, – заметил Жан, – убеждает меня, что вокруг нашего острова существует сильное течение, которое приносит сюда постепенно то, что морские волны отрывают у кораблей, погибших поблизости.

Эти слова молодого человека обнаруживали в нем большую наблюдательность. Действительно, прибывающая вода подтвердила его предположение, подвигая с юга к северу, вдоль берега, обломок доски, который в конце концов остановился на песчаной отмели.

– Как жаль, – со вздохом сказала Жанна, – что у нас нет никаких орудий, чтобы рыть землю или рубить дерево.

Брат тотчас угадал благочестивую мысль сестры.

– Да, – отвечал он, – я сам горюю о том. У наших бедных покойников очень жалкая могила.

Однако с этим приходилось смириться, хотя соседство двух разлагавшихся мертвых тел было не особенно здорово. Жан решил пока переселиться из пещеры, слишком близкой к первобытной усыпальнице капитана и миссис Эллиот, чтобы устроиться как-нибудь на дереве, отвоеванном у мапаны.

– Если только там нет других змей, – заметила Жанна, которую беспокоила мысль о таком соседстве.

– Ну что ж, тогда мы перебьем и других, – храбро отвечал брат.

Они тотчас устроили это переселение, которое не потребовало много времени, потому что запасы детей стали истощаться. Что касается альбатроса, чрезвычайно аккуратно ощипанного Жаном под руководством сестры, то его оставалось только испечь. Правда, это была самая трудная операция.

– Топлива-то у нас много, да нет огня. Откуда мы его добудем? – спросила Жанна.

– О, у меня много способов добыть огонь! – весело отвечал Жан. – Кораблекрушение оставило мне кое-какие ресурсы.

И он последовательно вынул из своего кармана довольно сильное зажигательное стекло, огниво с пружинкой, при котором сохранился еще довольно длинный фитиль из трута, и коробку зажигательных спичек. Но последние никуда не годились, потому что морская вода обратила их в бесформенное месиво, где нитки смешались с растворившимся воском и фосфором. Но трут успел просохнуть и мог отлично пойти в дело. Он воспламенился при первом ударе огнива. Опыт удался. Оставалось только отправиться к дереву и расположиться на нем. Но молодой человек предварительно стал собирать обломки, принесенные течением. Он сложил их в довольно большую кучу и при виде их невольно вздохнул.

– Ах, будь у нас пила или, по крайней мере, простой топор, мы могли бы извлечь пользу из всего этого дерева!

Однако Жанна напомнила ему о неотложных нуждах. В данную минуту самое важное было приготовить обед. Убитого альбатроса притащили к подножию дерева, а потом сложили костер из хвороста, на котором должно было жариться мясо морской птицы, разрезанное на куски. Затем Жан, раздувая зажженный трут, ухитрился развести огонь для этой стряпни под открытым небом.

Жаркое вышло не особенно вкусным: мало того, что мясо альбатроса оказалось грубым и пахло очень неаппетитно, самый способ приготовления был плох, а приправа почти совсем отсутствовала, хотя Жанна вздумала добыть соль, зачерпнув морской воды в широкие листья пальмы и оставив ее испаряться на солнце.

Однако брат с сестрой сочли настоящим пиром эту скудную трапезу и запили ее несколькими каплями рома. Пресной воды у них не было вовсе, так что горло детей пересохло от жажды.

– Погоди, – говорил Жан сестре, чтоб утешить ее немного, – через несколько дней, когда мы здесь обживемся, наша кухня будет лучше, потому что мы заведем нужную посуду. Если море по-прежнему будет так любезно, оно скоро доставит нам все, в чем у нас ощущается пока заметный недостаток. Ведь море обязано позаботиться о своих жертвах после такого жестокого насилия; выбросив нас на этот пустынный берег, оно должно искупить свою вину.

Бедняжка Жанна пыталась улыбнуться, но это было очень трудно; тоска терзала ей сердце, а рыдания подступали к горлу.

В самом деле, положение этих бедных детей, заброшенных на пустынную скалу Атлантического океана, являлось ужасным, и они были лишены всякой физической и моральной поддержки в борьбе за существование.

Теперь, когда они пришли в себя и вернулись к жизни, то хорошо поняли, что их силы слишком ничтожны, и яснее представляли себе страшную будущность, которая все более пугала их.

Но вместе с заботой к ним пришло и серьезное размышление; горькие лишения заставили их оглянуться на прошлое. Дети вспоминали своего отца, благородного и доброго человека, для которого они были единственной отрадой, единственной привязанностью, к которому сами они питали такую горячую любовь, встречая в нем полную взаимность. Брат и сестра были еще малютками, когда лишились матери, и потому эта незаменимая утрата не была так тяжела для детей, как для их отца. Впрочем, доктор Риво старался всеми силами заменить им несравненную материнскую любовь, которая, однако, увы, ничем нельзя заменить.

И он отчасти достиг своей цели. С материальной стороны дети не страдали от этой потери, но относительно сердечных чувств они, пожалуй, выиграли бы, если бы Провидение сохранило дольше ту, которой они были обязаны жизнью. Это несколько отразилось на их воспитании, которое вышло немного небрежным, со значительными пробелами, и в нем чересчур преобладало мужское влияние. Этот недостаток, конечно, более всего давал себя чувствовать в характере Жанны.

Однако молодая девушка была так кротка, так добра и великодушна от природы, что нечего было особенно пугаться ее мальчишеских манер. Время обещало сгладить эти шероховатости и придать ее поступкам и обращению ту мягкость, которая составляет неотъемлемую, почти исключительную прелесть женщины.

В настоящее же время это мужское воспитание не только не могло ей вредить, но даже оказывалось очень полезным. Привычная к телесным упражнениям, к выносливости, решительная и смелая, она служила брату драгоценной помощницей, и оставалось только пожалеть, что роковая случайность кораблекрушения осложнилась для нее переломом руки. Поэтому она грустно говорила, не жалуясь на судьбу ни в чем остальном:

– Мой бедный Жан, вот я осталась безрукой на целый месяц, и ты должен еще заботиться обо мне!

– Ну что ж такое! – говорил славный малый. – Два и один составляют три; там, где хватает на двоих, хватит и на троих, говорит пословица, значит, у нас три руки, чтоб прокормить двух человек. Это еще лучше, чем гласит поговорка.

Они снова забрались на секвойю, но на этот раз внимательно присматриваясь к тому, что происходило вокруг. Жанна, наклонившаяся над дуплом у разветвления, чтоб заглянуть внутрь дерева, тотчас выпрямилась в испуге.

– Ведь я говорила тебе, что там есть другие змеи! – воскликнула она.

Жан наклонился в свою очередь. Беспрерывный шорох, вперемешку с шипением, вырывался из отверстия. Было ясно, что дупло служило жилищем для других змей. Молодой человек заглянул в него ближе, принимая, впрочем, необходимые предосторожности. Потом он поднялся, успокоенный.

– Ты была права, но это не так страшно, как тебе кажется. В этом дупле находится гнездо, и пресмыкающееся, убитое нами вчера, по-видимому, оставило там многочисленное потомство. Надо думать, что треугольноголовые производят на свет живых детенышей подобно нашим ехиднам. Кроме того, это отверстие не настолько глубоко, чтобы в нем могли поместиться две змеи таких размеров, как вчерашняя. Убьем противных гадов, оспаривающих у нас наше жилище, и останемся единственными его обитателями.

Он схватил свое ружье и направил дуло на зияющее отверстие.

– К чему терять понапрасну заряд? – возразила осторожная Жанна. – У нас есть более действенное средство.

– Какое? – спросил немного удивленный юноша.

Вместо ответа Жанна взяла левой рукой бутылку с ромом и откупорила ее зубами.

– Браво, сестрица! – воскликнул Жан. – Если тебе не хватает руки, зато голова у тебя изобретательная. Смелей! Сожжем это отвратительное отродье.

Однако из предосторожности он помог сестре сойти на землю. Потом, зажегши фитиль из трута, предварительно намочив в спирту его конец, чтобы пламя вспыхнуло скорее, он обильно полил ромом внутренность дупла.

Шипение змеенышей сделалось яростным. Жан осторожно поместился на краю дупла, чтоб размозжить ударом приклада первую показавшуюся голову. Тогда быстрым ударом своего ножа он отделил воспламенившуюся часть фитиля, которая и упала в отверстие.

Там поднялся страшный шум. Длинные языки голубого пламени вырвались из дупла, как из трубы, и при его ярком свете Жан увидел, как в дупле прыгали и извивались штук тридцать длинных, нитеобразных тел, которые быстро пожирал неумолимый огонь этого внутреннего очага.

– Прекрасный пунш, – пошутил молодой человек, помогая сестре влезть на дерево, чтобы присутствовать при этом зрелище. – Положим, мы потеряли полбутылки превосходного рома, но я не жалею о нем.

И действительно, не стоило жалеть. Огонь пылал не более трех-четырех минут, поддерживаемый сухим мхом и хворостом, выстилавшим это гнездо мапан, но результат вышел чудесный. Противные гады совершенно изжарились, так что не только не могли вредить больше своим присутствием, но не могли и заражать воздух, предаваясь разложению.

– А теперь, – сказал Жан, – заткнем отверстие и приготовим себе ночлег.

Он набрал большое количество мха, который тотчас зажег в дупле и продолжал эту операцию до тех пор, пока хорошо осевшая зола не наполнила отверстие до краев.

Затем, при помощи Жанны, он внес до «второго этажа», т. е. до второго разветвления дерева, более легкие доски, найденные ими на берегу.

Таким образом, дети устроили помост около метра шириной и в полтора метра длиной, довольно неровный, но достаточный для того, чтобы на нем можно было растянуться, как на походной кровати. Но этого оказывалось мало. Надо было по возможности закрыть свою воздушную спальню.

Жан пустил в дело обломки рей и шестов, которые связал как можно крепче с помощью тросов и веревок разных размеров, которые ему удалось собрать. Исполнив эту работу, дети очутились как бы на ажурном балконе, поперечные перекладины которого предохраняли их от падения, всегда возможного во сне.

– Жаль, что нет крыши, – заметила молодая девушка. – А это большой недостаток.

– Правда, – согласился ее брат, – и мы лучше сделаем, если проведем эту ночь в нашем первом убежище. А до тех пор я осмотрю все этажи нашего дома. Мы вычистили погреб, но не знаем пока, что у нас на чердаке.

И он полез наверх с сука на сук. Эта секвойя хотя и не равнялась высотой со своими калифорнийскими собратьями, однако была не ниже метров шестидесяти, и Жан добрался до ее вершины не без царапин, но зато с этой высоты мог окинуть взглядом панораму, расстилавшуюся на несколько лье в окружности.

К востоку раскидывалось безбрежное пространство океана, к западу другой океан – девственный лес расстилался волнистой скатертью зелени, терявшейся в отдалении.

Но к северу и югу зрелище изменялось. По северной стороне тянулось плоское, унылое, болотистое побережье; оно развертывалось перед глазами с безотрадным однообразием до синеватой линии возвышенностей, исчезавших в тумане, так что нельзя было определять их высоты.

На юге виднелся гигантский лиман, шириной в несколько миль, но быстрое течение показывало, что тут находится устье или, по крайней мере, один из рукавов громадной реки.

Молодой человек спустился с дерева с сияющим лицом.

Он запыхался и едва мог говорить.

– Что там такое? Что ты видел? – засыпала его вопросами Жанна, которая истолковала по-другому волнение, отражавшееся в чертах брата.

– Я видел… я видел, – проговорил он, переводя дух, – наш «Сен-Жак», вон там, в какой-нибудь миле расстояния к югу.

– «Сен-Жак!»

Имя корабля, произнесенное таким образом, равнялось восторженному гимну благодарности. И в самом деле, разве бедные дети, покинутые на этом пустынном берегу, не должны были горячо благодарить Провидение? Найденный корабль был для них громадным ресурсом, обеспечением их жизни на много дней, пожалуй, на целые месяцы, до того времени, когда какое-нибудь другое судно пройдет мимо острова.

Дети прекрасно помнили, что «Сен-Жак» был одним из пароходов гаврского порта, которые доставляют в Бразилию, Аргентинскую республику и Уругвай громадные грузы зернового хлеба, вин и различных продуктов Европы, а из Америки привозят мясные консервы. Доктор Риво с детьми и немногие пассажиры, ехавшие на этом корабле, попали туда только благодаря знакомству с главой обширного торгового дома, производившего снаряжение кораблей, который мог распоряжаться этим большим коммерческим судном. Брату с сестрой было хорошо известно, что когда у парохода сломался винт, он не мог более бороться с яростью урагана, и команда не успела, ввиду громадной опасности и близости берега, спасти товары. Следовательно, они остались на судне, хотя, может быть, и сильно подмоченные; во всяком случае из них должно было уцелеть достаточное количество, чтобы спасти от голода с его мучениями двоих пассажиров, оставшихся в живых.

Поэтому неудивительно, что Жан и его сестра с несколько лихорадочной поспешностью спустились с дерева, чтоб отправиться на поиски искалеченного судна. С высоты своей обсерватории молодой человек, к счастью, ухитрился рассчитать расстояние и угадал кратчайший путь, по которому можно было достичь того пункта, где разбился корабль.

Для этого приходилось пересечь лесную чащу. Таким образом, устранялась необходимость идти по болотистому берегу, занятому кайманами, но в лесу грозили опасности другого рода, пожалуй, не менее ужасные. К несчастью, у детей не было выбора, и обе крайности этой географической дилеммы могли оказаться одинаково пагубными.

– Погоди, – сказал Жан своей сестре, когда они остановились у подножия дерева, – самое главное – это предохранить наши ноги.

Он проворно разорвал спереди и сзади платье и юбки Жанны. Потом, разорвав на узкие полоски одно из полотенец, мальчик устроил Жанне настоящие панталоны, плотно прилегавшие к ногам. Затем точно так же он сделал ей пару ботинок из парусины, и, видя, что девушка не может удержаться от смеха при таком маскараде, сожалея в то же время о потере своих юбок, молодой человек сказал:

– Экая важность, море и солнце и без того порядком измяли их! Но если ты ими дорожишь, то можешь на досуге починить свой костюм с помощью иглы и ниток.

То же самое Жан сделал и для себя, завязав низ своих брюк вокруг щиколотки. Затем он осмотрел стволы своего ружья и убедился, что один из них заряжен пулей, а другой – дробью.

– Ну, теперь вперед, сестрица. Мы пройдем не больше часу. Господь поможет нам.

Они смело пустились в чащу леса. Им не понадобилось даже и часу времени на это путешествие. Первая борьба с лианами, конечно, была очень упорна. Но, к счастью, брат с сестрой вскоре заметили, что лес поворачивал вместе с берегом, что удлиняло по всем направлениям пояс, доступный влиянию ветров, насыщенных морской солью, который поэтому не мог слишком зарасти высокими травами.

Молодые люди приветствовали криками радости, настоящего детского восторга громадный корпус судна, стоявший почти прямо перед их глазами на конце мыса, подобного тому, на который они были выброшены сами. Море очень хорошо распорядилось, и покровительство неба было очевидно. Только громадная до невероятия, сверхъестественная волна встречного течения могла унести подобную массу на такое расстояние от моря, то есть на двести метров от берега, и пригвоздить ее таким образом одним ударом на острой вершине скалы, которая вонзилась в киль и до сих пор держала судно наподобие гигантской оси.

Бедный корабль был тут, неподвижный и жалкий, выставлявший на вид свои зияющие раны.

На палубе все было поставлено вверх дном. Рубка на шканцах была на три четверти оторвана, бизань-мачта почти снесена, ее-то обломки и были собраны детьми на берегу. Фок-мачту буря пощадила больше. Ее сломило ветром на высоте марса, и весь рангоут висел кое-как. Ванты и рей перепутывались между собой, скрипя под напором морского ветра, а бессильно повисшие канаты корабельных снастей напоминали распущенные волосы неутешно плачущей женщины. Утесистый мыс, на котором скалы громоздились одна на другую, соединял как будто перешейком злополучный пароход с твердой землей.

Жан в сопровождении своей сестры полез по скалам и добрался наконец до борта судна. Оно так крепко сидело на пробившей его скале, что в нем ничто не дрогнуло, когда дети бросились бегом по трапу.

Осмотр палубы убедил их, прежде всего, что вопреки предположению, которое заставило команду покинуть пароход, он вовсе не опрокидывался. В самом деле, каким-то чудом уцелело три клетки с курами, и все птицы в них остались живы, кроме старого петуха. На баке жалобно блеяли два барана, причем один из них, наполовину задавленный веревкой, которая обмоталась вокруг его шеи, употреблял напрасные усилия освободиться.

Жан поспешил ему на помощь и выпустил на волю также и его товарища. Он вытащил из клетки мертвого петуха и бросил его через борт в песок, пропитанный какой-то влагой, состоявшей только наполовину из морской воды. Затем, откинув дверцу одного из люков, молодые люди спустились в среднюю палубу.

Она совсем не пострадала. Все там осталось на месте. То же самое было и в каютах, где прежде помещались капитан, его помощники и пассажиры. В кают-компании, служившей общей столовой, еще покачивалась лампа, которую можно было хоть сейчас зажечь, и, не считая почти незаметного наклона, судно выглядело как обычно.

Молодому человеку понадобилось некоторое время, чтоб проникнуть в помещение трюма. Однако это ему удалось, и он мог спуститься в самую глубь корабельного корпуса. Только тут он имел возможность рассмотреть существенные повреждения, которым подверглось несчастное судно. Капитан слишком поторопился покинуть свой корабль. Не считая поломки винта и связанных с нею внутренних повреждений, не было никакой иной аварии, которая угрожала бы гибелью корабельному корпусу, и даже недавняя пробоина, причиненная ударом о скалу, не помешала бы пароходу держаться на воде. Действительно, «Сен-Жак» пострадал только снаружи. Непроницаемые переборки препятствовали образованию внутренней течи.

Осмотр трюма окончательно обрадовал Жана. На судне находился целый арсенал: три бочки с порохом, содержащие в себе около ста фунтов; тюк патронов с пулями для шести карабинов системы Винчестера и другой – для шести превосходных ружей французской работы; все это оружие находилось в отличном состоянии; тут же лежала дюжина револьверов крупного калибра с патронами для них; одна митральеза Максима и одна пушка Гочкиса с достаточным количеством снарядов, чтобы дать отпор целому батальону, дополняли этот богатый склад. Кроме того, тут был запас топоров, пил, шпаг, сабель, пик и всего, что требуется для обработки дерева и для рытья земли. Теперь молодому человеку не оставалось больше ничего желать относительно необходимых инструментов и средств обороны.

В жестяном ящике, крепко принайтовленном к полу, хранилось даже несколько динамитных патронов, тщательно обернутых паклей и ватой.

Пока брат рылся в складе оружия, Жанна отыскивала съестные припасы. По этой части также были сделаны весьма утешительные открытия. На корабле ни в чем не было недостатка. Вся кухонная посуда уцелела, а в камере для топки нашлась даже целая бочка пресной воды. Правда, вода приняла несколько неприятный вкус, будучи поставлена в такое жаркое место, но прокипятив ее, можно было устранить этот недостаток. Впрочем, большой кухонный фильтр мог еще лучше помочь беде.

Спустившись вторично в подводную часть корабля, молодые люди окончательно убедились в его стойкости, увидев, что вода, которая омывала пароходный киль, приносилась громадным речным течением и опресняла морскую воду на большом пространстве. Следовательно, нечего было бояться, что море снова подхватит остов судна, отброшенного им далеко от себя.

– Знаешь ли ты, – улыбаясь, спросила Жанна, – какая странная мысль пришла мне в голову?

– Кажется, я ее угадываю, – также с улыбкой ответил Жан. – Но все равно скажи. Мне будет приятно, если мы напали на одну и ту же идею.

– Вот видишь, мне кажется, что если мы нашли себе здесь кров и пропитание, то с нашей стороны было бы очень глупо, если б мы рисковали схватить где-нибудь в другом месте воспаление легких или болотную лихорадку.

– Вот именно, моя дорогая сестрица. Я отгадал и вполне согласен с тобой. Но отсюда еще не следует, чтобы я пренебрегал нашими прежними помещениями. Болотные лихорадки также или еще в большей степени угрожают нам здесь, чем на нашей вышке, в ветвях секвойи, по причине более близкого соседства с болотами. Но так как мы можем пользоваться переменой воздуха, то нам ничто не помешает временно поселиться в нашем железном доме. Я признаю, что на пароходе мы расположимся со всеми удобствами и комфортом, а главное – на просторе. Итак, водворимся тут поскорее.

Разговаривая таким образом, они разделили между собой каюты и другие помещения.

Жан выбрал себе каюту помощника капитана, предоставив сестре более обширную капитанскую комнату, с лучшей вентиляцией. Затем молодой человек нашел нужным вытащить из трюма и поместить на шканцах взрывчатые вещества, которые он прикрыл просмоленным брезентом; вместе с тем юноша перенес поближе к себе оружие и патроны, намереваясь, как только Жанна будет владеть своей сломанной рукой, установить на баке и на шканцах пушку Гочкиса и митральезу Максима.

Так как в шкафах оказался большой запас белья, то Жанна поспешила переменить простыни на койках и навести самую безукоризненную чистоту в этой импровизированной квартире. Она перенесла в свое помещение необходимую посуду и тотчас сварила на ужин шоколаду на сгущенном и стерилизованном молоке, которое нашла в количестве около двадцати бутылок в кладовой погибшего старшего повара.

День закончился мирно, горячей благодарственной молитвой к Богу.

При наступлении вечера бедные дети, измученные усталостью в эти три дня борьбы и лишений, с истинным наслаждением улеглись на чистую мягкую постель, чтобы заснуть сладким сном. Но перед этим Жанна сообщила брату свое последнее опасение:

– Только бы, Жан, нашему кораблю не пришла фантазия сорваться с утеса и унести нас в море, не предупредив о таком коварстве.

– Ну, это радикально невозможно, – отвечал молодой человек. – Именно радикально, потому что наш добрый «Сен-Жак» крепко укрепился на этой скале. Только он мог совершить такое чудо и прилипнуть там, где не растет даже мох. Впрочем, море и не думает о нас; разве землетрясение могло бы сдвинуть наше судно с места, а без этого оно будет торчать во веки веков на этом клочке земного шара.

Брат с сестрой не долго продолжали разговор. Усталость и мягкая чистая постель вскоре убаюкали их, и детям всю ночь снились самые приятные сны.

IV. МАЛЕНЬКИЕ ПРИЕМЫШИ

На четвертый день солнце стояло уже высоко, когда обитатели разбитого корабля наконец проснулись. Они заспались очень крепко, и Жанна почти в испуге крикнула брату:

– Посмотри, Жан, скоро восемь часов! О чем мы думали?

– Да ни о чем, конечно, потому что мы спали. Какая ты смешная! – отвечал Жан Риво, переворачиваясь под простыней с громким зевком. – Вот какая польза вышла из того, что мы завели на судне стенные часы! Из-за этого мы только упрекаем друг друга в нашей лености.

Однако, продолжая шутить, он быстро вскочил на ноги и занялся одеванием.

Когда они сошлись вместе перед кухонной плитой, где милая калека вторично занялась приготовлением шоколада, Жан сделал такое замечание, звучавшее почти грустно:

– А все-таки, Жаннета, мы нисколько не подвинулись дальше и стоим на той же точке, как и в первый день. Нам даже неизвестно, находимся ли мы на острове или на материке, и вообще наша местная география сильно хромает.

– Как это хромает? – с жаром возразила молодая девушка. – И что могли бы мы сделать большего? В три дня мы прошли добрых пятнадцать километров берегом, убили огромную змею, сожгли ее потомство, устроили бельведер на ветвях секвойи, зажарили альбатроса, нашли «Сен-Жака», вычистили его и поселились в нем. Чего же тебе еще надо?

– Ты, право, рассудительнее меня, – сказал Жан, обнимая сестру, – и с этой минуты я предоставляю тебе вести счета, инвентарь и домашний журнал. Я прибью тебе кнопками бумагу на письменный стол, и тогда ты будешь в состоянии писать.

После завтрака дети поднялись на палубу, чтоб насладиться превосходным видом морского берега при утреннем солнце. Бараны бегали взад и вперед с жалобным блеянием, доказывавшим пустоту их желудков. Весь корм у них был съеден. Жаннета вздохнула при виде бедных животных.

– Милый брат, нам надо принести им немножко зелени, если мы не хотим, чтобы они околели с голоду.

– Да, – согласился Жан, – мы сейчас пойдем нарежем несколько ветвей в лесу. Для них это будет самой лучшей пищей.

А до тех пор Жанна размочила в кипятке несколько сухарей, круто посолила их, как это делывал иногда у нее на глазах старший повар парохода, и принесла это не совсем аппетитное кушанье несчастным представителям овечьей породы.

«За неимением хорошего рад и плохому», говорит пословица. Бараны, должно быть, знали ее, потому что с философским спокойствием принялись за этот корм, мало соответствовавший их вкусам.

Что же касается кур и петухов, то они распорядились лучше.

Действительно, эти милые пернатые куриной породы, снабженные не только лапами, но и крыльями, не удовольствовались благами относительной свободы. Они без церемонии перелетели через борт корабля и стали собирать себе пищу на скалах, а со скал перебрались на низменный берег. Там, как настоящие хищники, они принялись охотиться на мелких крабов, которые целыми тысячами бегали по лагунам, шлепая в грязи. И угощение, должно быть, оказалось очень сытным, потому что обитатели заднего двора отдыхали теперь в тени, которую отбрасывал корпус корабля на каменистую почву.

Жанна приманила их, бросая им зерна, и очень обрадовалась, когда они вернулись на палубу, а потом и в свои клетки. Это было началом их воспитания, потому что три курицы несли превосходные яйца, и Жанна могла надеяться развести многочисленный птичник.

Наконец пришла пора приступить к новым разведкам. Брат с сестрой начали держать совет. Теперь, когда у них был богато снабженный арсенал и такой же гардероб, они могли спокойно пользоваться тем и другим. Так, Жанна, по совету брата, переоделась в мужской костюм. Она нашла много матросских мешков, откуда можно было выбрать полное одеяние матроса, и вскоре явилась перед Жаном в широких панталонах из синего полотна, в тиковой блузе того же цвета и в широкополой соломенной шляпе, под которую она подоткнула свои длинные волосы, скрутив их в один узел.

– Так как одна рука у тебя здорова, – сказал молодой человек, – то тебя можно вооружить.

И он опоясал ей талию широким красным кушаком, какие носят южане, преимущественно испанцы. За этот кушак молодая девушка заткнула револьвер с шестью зарядами и абордажный кинжал.

Переодетая таким образом, Жанна была прямо восхитительна. Ее прекрасное лицо сияло под широкими полями шляпы, точно окруженное ореолом.

– О, какая ты хорошенькая разбойница, – с восхищением воскликнул брат, целуя ее в обе щеки.

После того они вместе отправились в лес.

Кроме вчерашнего оружия, Жан захватил с собой еще топор, пилу, две доски, оторванных от перегородки, и широкий кусок просмоленной парусины, служившей в прежнее время навесом для защиты палубы от жгучих лучей солнца.

– Что ты станешь делать со всем этим, Жан? – спросила его сестра.

– Устрою крышу и более крепкие стены на нашей даче, – весело отвечал он.

По совету брата Жанна захватила в свою очередь пук веревок, мешок крупных гвоздей и молоток.

Хотя молодой Риво был еще новичком в плотничьем и столярном ремесле, тем не менее он сотворил чудеса. Жан скорехонько приколотил гвоздями к разветвлению дерева деревянный помост, причем получилась довольно просторная площадка шириной в два метра, длиной в три, настоящая комнатка, которую он прикрыл пока полотняным навесом. Три раза сходив на пароход и натаскав оттуда достаточное, количество дерева, молодые люди устроили на первом разветвлении древесного ствола другую комнату, от двенадцати до пятнадцати квадратных метров поверхности, и при наступлении вечера могли порадоваться на дело рук своих… Обе комнаты, совершенно закрытые, представляли две воздушных будки, затерявшиеся в зелени. Они сообщались между собой подобием лестницы, вырубленной топором в толщине ствола или шедшей по остаткам узловатых сучьев и по ветвям.

Однако Жан покачал головой после тяжелого дневного труда.

– Что с тобой? – спросила девушка. – Ты как будто недоволен своей работой.

– Конечно, так, – отвечал он. – Я буду доволен, только когда мне удастся сделать обшивку стен нашей квартиры.

– Обшивку? Разве ты боишься какого-нибудь нападения? Кто может на нас напасть?

– Не знаю. Но мне кажется невозможным, чтобы эта местность была совершенно необитаема. Две защиты лучше одной.

– Чем же ты обошьешь стены?

– О, за этим дело не станет. На остове «Сен-Жака» мы можем найти так много листового железа, что им легко, пожалуй, обшить все это дерево.

– Решительно мы рождены для такой жизни, – подхватила молодая девушка, громко смеясь. – Да здравствует Робинзон!

– А с ним и Робинзонша! – воскликнул Жан, хлопая в ладоши.

Тут они вспомнили о христианском долге, который обещали исполнить, как только представится возможность.

Дети спустились к низменному берегу, близ которого опрокинулся их баркас и который они назвали бухтой Мертвых. Им хотелось предать погребению два несчастных трупа, положенных в пещере. Морская вода, мочившая их утром и вечером, предохранила тела от совершенного разложения. Жан велел сестре уйти и занялся один этим печальным обрядом. Он вырыл у самого подножия утеса в песке, куда не достигали морские волны, двойную могилу в метр глубиной и благоговейно опустил туда прах обоих утопленников, старательно засыпал их землей, навалил на нее самых тяжелых камней, какие мог найти, и поставил над этой незатейливой могилой крест из двух обструганных сучьев.

Этот обряд был совершен в одну из суббот ноября месяца. Жанна, которая вела календарь острова, объявила брату, что завтра воскресенье и что этот день следует посвятить отдыху.

Однако дети придумали воспользоваться своим отдыхом для того, чтоб предпринять прогулку вдоль берега и по лесу. Таким образом они могли не спеша осмотреть окружающую местность и определить границы своего обиталища. Жанна нанесла их на временную карту, дав названия всем пунктам, которые должны были служить им заметками. Так, на дуге приблизительно в двадцать километров юные топографы отметили кроме бухты Мертвых – мыс Альбатроса, мыс остова «Сен-Жака», залив Кайманов, лагуну Аллигаторов и виллу Мапана. Последняя была не что иное, как секвойя, на которой они устроили свое жилище.

Прошло две недели, не принеся никаких перемен в положении молодых отшельников поневоле. Ни одного паруса, ни одной лодки не показывалось на горизонте. Никакого тревожного или успокоительного звука не долетало со стороны леса, если не считать оглушительного концерта населявших его бесчисленных птиц, который ежедневно поднимался вместе с зарей.

Благодаря этому Жан много раз имел случай упражняться в стрельбе и приносил своей прелестной хозяйке то дикого индюка, то дрофу, а за недостатком этой изысканной дичи – и разноцветного попугая, так как тропические леса кишат этими птицами и здесь можно насчитать до тысячи их разновидностей.

Жану было необходимо охотиться, чтоб несколько разнообразить слишком незатейливое меню их стола. Вместе с тем молодые люди позволяли себе и другую роскошь – разнообразие в удовольствиях. Они ночевали то на корабле, то в своем лесном жилище. Жанна называла это «поездкой на дачу». В сильную жару им было приятно ютиться в зеленых ветвях секвойи.

В одну ночь Жанна погрузилась уже в сладкий сон, когда ее брату послышался шорох в траве у подножия дерева. Минуту спустя раздалось как будто царапанье когтей о толстую кору секвойи.

Молодой человек быстро вскочил и, схватив свое ружье, высунул голову в маленькое окошечко, которое он нарочно проделал в одной из деревянных стен второго этажа. Поднятый им шум, должно быть, смутил ночного посетителя, потому что молодой человек уловил звук быстрого прыжка и увидел, как в потемках сверкнули два зеленоватых огонька. Но тем все и ограничилось; животное не смело больше приблизиться к таинственному дереву.

С наступлением дня Жан сообщил сестре о своем неприятном открытии. Она пришла в некоторое волнение, но, будучи девушкой храброй, не слишком испугалась и смело ответила брату:

– Во всяком случае это был хищный зверь, и, будь он из самых кровожадных, мы можем против него защищаться. Ведь он не опаснее змеи и далеко не так отвратителен. Мне только жаль, что я не владею одной рукой, хотя и чувствую, что она уже заживает.

Они тотчас стали советоваться между собой и решили пока держаться своего морского жилища. После того дети покинули дерево, предварительно с большим старанием загородив двери, и устроились снова в каютах «Сен-Жака».

Однако неизвестное животное, пытавшееся напасть на секвойю, по-видимому, не отказалось от своих намерений. На следующую ночь дети были разбужены блеянием баранов и кудахтаньем кур, доносившимися с палубы. В то же время над их головами раздавался страшный грохот катавшихся ящиков и тяжелые прыжки. Можно было подумать, что какое-то довольно тяжеловесное животное яростно металось посреди обломков.

– Ого! – воскликнул Жан. – Неприятный гость добрался до нас и здесь.

Он схватил один из карабинов, положенных у него под рукой, и, быстро поднявшись по лестнице, откинул спускную дверь люка.

Но Жан опоздал еще раз.

Луна обдавала берег и море серебристым сиянием. Перед глазами юноши мелькнуло длинное гибкое тело зверя, перепрыгнувшего через груду ящиков и обломков всякого рода и бросившегося опрометью за корабельный борт, чтоб исчезнуть между нагроможденными скалами перешейка с громким ревом.

– Тигр! – гневно воскликнул Жан и выстрелил наудачу вдогонку зверю, который успел уже скрыться между утесами.

Жанна прибежала и принялась разбирать подробности этого ночного нападения.

– Наши барашки, наши бедные барашки! – вскричала она вдруг, охваченная состраданием, и повернулась к баку, откуда доносилось жалобное блеяние.

Действительно, тигр направил свою атаку на эту сторону. Он отчасти взломал одну из клеток, обитатель которой лежал полумертвый на полу, с окровавленным черепом, с животом, распоротым когтями чудовища.

– Ах, злодей! – воскликнул Жан, грозя кулаками в ту сторону, где исчез кровожадный зверь.

Он должен был прикончить несчастного барана, мучения которого были способны тронуть самое черствое сердце. Затем при помощи Жанны молодой человек перевел его оставшегося в живых товарища и домашних птиц в более безопасное место в средней палубе. После того, поместившись на лестнице под полуоткинутой дверью люка, он принялся сторожить, положив ружье на палубу, чтоб не промахнуться на этот раз, выстрелив по зловредному негодяю, если б тому пришла фантазия произвести новое вторжение.

Но его труды пропали даром. Бродяга, надо полагать, был так же труслив, как и прожорлив, потому что не показывался больше.

– Ничего, – сказал Жан, возвращаясь к себе, чтобы снова лечь в постель, – я ему не спущу, мошенник мне поплатится!

Он принялся обдумывать планы мести, которые не давали ему покоя, пока он сторожил зверя. Наконец юноша остановился на одной остроумной и практичной идее, которую Жанна постаралась дополнить.

Они решили провести следующую ночь на вилле Мапана. Туда следовало отвести уцелевшего барана, чтоб его блеяние приманило вора, после чего молодым людям было бы легко поразить врага под прикрытием своих стен.

Не без серьезной боязни направились они к лесу.

Действительно, они были предупреждены и знали, что животному так же хорошо известна эта дорога, как и им самим. Хотя американский тигр или, точнее говоря, громадная пантера, называемая ягуаром, не славится особенной храбростью средь бела дня, но все-таки можно было опасаться, что он неожиданно выскочит из чащи кустарника на лесной опушке. Это предположение было тем вероятнее, что они вели на веревочке несчастного барана, не перестававшего блеять.

Маленькое шествие подвигалось вперед. Жан держал наготове свой карабин, а Жанна не выпускала из своей маленькой слабой ручки револьвера. Дорогой не случилось ничего неприятного, они без помехи достигли подножия секвойи. Жан сначала помог подняться сестре, а потом стал поднимать барана, причем густая, спутанная шерсть животного не раз зацеплялась за разные препятствия.

Ночь, по обыкновению, наступила без сумерек. Брат с сестрой, запершись в своей верхней хижине, приготовили себе чай на спиртовой лампочке, чтобы как-нибудь провести время томительного ожидания. К счастью, оно было непродолжительно.

Среди глубокой тишины, наступившей после солнечного заката, Жанна первая услыхала неясный шорох в высокой траве. Она подала знак брату, и они без шума приподняли деревянный ставень, закрывавший узкий прорез, который позволял им наблюдать за тем, что происходит вокруг.

В ту же минуту слабое мяуканье донеслось до их слуха. Жанна, следившая за всем из своей обсерватории, устремила пристальный взгляд в лесную чащу и на прогалину, расстилавшуюся у подножия секвойи.

– Вот он, вот он, – сказала она, вся дрожа и дотрагиваясь до плеча брата.

На открытой лужайке, вокруг гигантского дерева, стояло большое красивое животное, силуэт которого, с гибкими и мощными формами, ярко выступал при свете месяца. Его ярко горящие зеленые глаза были жадно устремлены на хижинку первого этажа, куда заперли барана.

Вокруг тигра резвилось три маленьких грациозных создания, ростом с молодую кошку. Мяуканье этих детенышей, которым было не более нескольких месяцев, заставило насторожиться Жанну. Тигр оказался самкой, водившей свое потомство на охоту в светлые ясные ночи. В этом не было никакого сомнения.

Впрочем, недобрые намерения зверя вскоре обнаружились. Ягуар, не долго мешкая, сделал прыжок и, вонзив свои когти в кору секвойи, взобрался на первую площадку дерева. Опешивший Жан захлопнул дверь, которую только что отворил. На него напал ужас.

Обе хижины не имели другой кровли, кроме навеса из просмоленной парусины. Нет сомнения, что животное было способно продавить ее тяжестью своего тела. А что будет с ними, если произойдет свалка с тигром в узком пространстве этого дощатого шалаша? Хорошо еще, если ужасный хищник предпочтет напасть на временный приют барана.

Однако это было одно предположение. Очень могло случиться, что ягуар захочет сначала вступить в бой с людьми, чтобы прежде всего избавиться от опасности, висевшей над его головой. А вслед за одержанной победой он полакомится на досуге своей добычей или разделит ее со своими детенышами.

Все эти соображения промелькнули в голове Жана с быстротой молнии.

Под ним тигрица обнюхивала скрепы дощатой кельи. Оледеневший от ужаса баран притих, но голодное животное чуяло его запах и искало средства разрушить или сдвинуть с места преграду, налегая порой на тонкую переборку, которая трещала и гнулась под этим грозным натиском. Очевидно, чудовище не догадалось испробовать нападения с крыши.

Жан счел этот момент очень удобным. Он быстро распахнул дверь и приложился из ружья.

Однако тигр оказался проворнее его. Встревоженный стуком, он обернулся и увидел отворявшуюся дверь. Прежде чем Жан успел прицелиться, зверь присел на задние лапы и как стрела, пущенная тетивой лука, кинулся через голову юноши, которого задело ветром от этого эластичного прыжка.

Теперь он вцепился когтями в самый толстый из трех суков разветвления секвойи, очутившись над шалашом, где стояла бедная Жанна, полумертвая от страха. Ягуар яростно скрежетал зубами, размахивал хвостом, издавал хриплый рев, готовясь сделать второй прыжок. Ничто не могло помешать ему вскочить на парусинную кровлю.

– Не шевелись! – отрывисто приказал Жан своей сестре.

Он вышел из деревянной будки с ружьем на плече. Между ним и ягуаром не было и трех метров расстояния. Страшная опасность, которой подвергалась его сестра, пугала юношу еще более, чем собственное рискованное положение. Сердце Жана билось сильно, но рука не дрожала. В это ужасное мгновение его ум сохранил ту же ясность, как и его взгляд.

Ружейный выстрел грянул, раскатившись гулким эхом в заснувшей чаще леса. Пуля ударила тигра прямо в грудь, пробив ему бок и дойдя до сердца. Смертельно раненный зверь пытался кинуться на своего врага. Его когти выпустили твердую кору секвойи, и он рухнул на парусинный навес, который прорвал своею тяжестью.

– Выходи скорей, Жанна, выходи! – крикнул обезумевший молодой человек.

Второй выстрел грянул внутри шалаша, и при его вспышке Жан мог разглядеть драматическую сцену: ягуар, зацепившийся в своем падении за обрывок парусины, бился в предсмертных судорогах. Его страшные когти мелькали в воздухе в каких-нибудь нескольких дюймах расстояния от молодой девушки. Кровавая пасть открывалась и закрывалась, готовая исковеркать все, что ей попадется. Однако Жанна не потеряла храбрости. К ней вернулось все ее хладнокровие. Она поднесла свой револьвер к этой отвратительной пасти и размозжила голову чудовища. Все было кончено. Каким-то чудом дети спаслись от неминуемой гибели.

Жан вытащил еще теплое тело ягуара и кинул в валежник. Тут брату и сестре представилось успокоительное и вместе с тем тяжелое зрелище, когда трое детенышей приблизились к трупу своей матери, стараясь вернуть ее к жизни всевозможными ласками и жалобным воем.

Молодые люди тревожно провели остаток этой страшной ночи. Они были не в силах успокоиться. Недавнее нападение показало им недостаточную безопасность их жилища, и нельзя было ручаться, что в лесу не скрываются другие дикие звери, настолько же готовые напасть на них, как и тот, от которого они только что избавились. Две причины усиливали их страх. Во-первых, присутствие барана – запах животного мог привлечь новых плотоядных хищников, а во-вторых, и то обстоятельство, что убитый ими ягуар оказался самкой, тогда как вчерашний, виденный ими на пароходе, без сомнения был самец, потому что он охотился в одиночку.

О починке парусинной кровли нечего было и думать в настоящее время, так же, как и о возвращении на корабль с бараном на веревочке. Брат с сестрой поневоле решились провести ночь под открытым небом.

Им было суждено испытать сегодня всевозможные тревоги и всякие неприятности. Экваториальные страны отличаются не только изобилием растительности, но также изобилием самых отвратительных животных.

Дикие крики вскоре огласили воздух. Исполинские лягушки, которых индейцы сравнивают с быками по причине их громкого неистового кваканья, похожего на рев, оглушали детей до утра. Не смея заснуть, чтобы какое-нибудь новое вражеское нашествие не застало их врасплох, они должны были переносить прикосновение зловонных вампиров, задевавших их своими крыльями, отвратительных волосатых птицеедов, гигантских пауков, которые не боятся нападать даже на гнезда мелких птиц. Эта черная порода тарантул страшно пугала их в данную минуту, в особенности Жанну. Ее переутомленные нервы и восприимчивая впечатлительность внушали ей отвращение к летучим мышам и насекомым.

Но это было еще не все. Великое множество бесконечно малых существ принялись терзать несчастных молодых людей с настоящим ожесточением: москиты со свирепым жалом, клопы с вонючими выделениями, нигвы и корабельные тараканы, не говоря уже о тяжеловесных и неуклюжих ночных бабочках, бархатистые крылья которых беспрерывно шелестели вокруг головы и над ушами злополучных гостей секвойи.

Они горько упрекали себя за то, что покинули «Сен-Жак», и Жанна даже расплакалась.

Их мучения кончились с ночной темнотой, которая была тому причиной. Лишь только заря забрезжила над морем, подернув его белизной, и опоясала пурпурной полоской восточный край горизонта, как брат с сестрой слезли с дерева и, отвязав барана, пустились обратно к своему кораблю.

Их тела были изжалены, и жгучая боль от укусов становилась порой невыносимой. Выведенный из себя Жан воскликнул наконец:

– Нет, это решено: мы не вернемся больше на виллу до твоего полного выздоровления. Как только ты будешь владеть обеими руками, мы перестроим наши хижины прочнее, покроем их крышей и сделаем обшивку для стен.

Но прежде чем уйти от секвойи, Жанна почувствовала жалость. Трое маленьких ягуаров, совершенно безобидных, жалобно плакали над телом своей матери.

– Бедные маленькие животные! – произнесла со вздохом молодая девушка. – Неужели мы бросим их на произвол судьбы?

Жан широко раскрыл глаза и, посмотрев на сестру с немного тревожным любопытством, воскликнул:

– Ну вот еще! Неужели тебе жаль этих гадких тварей? Пускай себе околевают с голоду! Мы не обязаны о них заботиться.

– Да, но они такие хорошенькие! Мне рассказывали, что ягуар легко делается ручным и тогда заменяет хозяину верную охотничью собаку.

Жан дал себя уговорить. Он взял под мышку левой руки двоих маленьких зверьков, а Жанна занялась третьим.

– Я вернусь сейчас сюда обратно, – сказал он, – чтобы снять шкуру с убитой самки. Она так великолепна, что ее стоит сохранить.

Таким образом, Жанна Риво приняла на свое попечение троих сирот тигрицы, убитой ее братом.

V. Тревоги

Уже месяц молодые люди жили на острове или, по крайней мере, на клочке земли, который они считали островом. Два дня назад Жанна стала владеть сломанной рукой, но пока еще несколько неловко управлялась ею.

Оба жилища были теперь совершенно приспособлены к обитанию. Жан спилил бизань-мачту у самой палубы, а марс на фок-мачте обратил в некоторое подобие обсерватории. Мало того: чтобы упрочить положение корабельного корпуса на гряде скал, он умудрился спустить якоря и подкатить под кормовую часть левого борта громадные каменные глыбы, которые сами по себе могли поддержать корабль на его оси.

Так как котлы и машина были совершенно бесполезны, молодые люди использовали их для обустройства. Листовое железо, вместе с тем, которым был обшит форштевень «Сен-Жака», послужило для обивки трех комнат, выстроенных Жаном на секвойе.

В настоящее время дача отвечала всем требованиям комфорта. В ней были три комнаты, помещавшиеся одна над другой и соединенные внутренней лестницей, как и наружной, которая была снабжена веревочными перилами. Жан был творцом всех этих чудес, искусным столяром, он даже сделал самую необходимую, но достаточно удобную мебель для своей виллы.

Жанна каждый день добросовестно исполняла свою обязанность хозяйки дома, расчетливой и осторожной.

Каждое утро, вставая, она спрашивала брата:

– Что ты принесешь мне сегодня с рынка, милый Жан?

Рынком для них служил то лес, то морской берег. Из своих экскурсий молодой человек возвращался, неся в своем ягдташе: сегодня – птицу, завтра – дикого кролика, а при особенно счастливой охоте – вкусного агути или одного из тех маленьких оленей с пятнистой шерстью, которые походят издали на козлят.

Само собой разумеется, что такие дни считались праздником, и провизии хватало по крайней мере на два обеда.

Таким образом, дети не подвергались опасности у себя дома и не боялись умереть с голоду. В кладовой «Сен-Жака» было обилие съестных припасов, и Жан охотился только для того, чтобы разнообразить свой стол, принося то свежего мяса животных, то дичи.

Как только Жанна совсем поправилась, она стала сопровождать брата.

Девушка сделалась отличной матерью для троих сирот, принятых ею на воспитание. Ее «дети» скоро свыклись с новым образом жизни. Сначала им было немного противно питаться сгущенным молоком, которым Жанна делилась с ними скрепя сердце. Но вскоре они привыкли к нему и отлично росли. Миловидность этих маленьких зверьков равнялась их кротости. Они знали свои клички и шли на зов. Один из них был прозван Бархатом, другой – Золотой Шубкой, а третий – Изумрудом, по причине разного цвета их шерсти и оттенка глаз. Детеныши ягуара бегали за своими хозяевами, как щенки, играя и резвясь вокруг них, живя в дружбе даже с бараном и курами.

Но более всего молодые ягуары ласкались к Жанне, которая была их кормилицей, и хотя ласки этих животных иногда оставляли по себе царапины, молодая девушка с восторгом любовалась, как они катаются у ее ног, грациозно свертываются клубочком, стараются грызть предметы, которые им дают, ловят веревочку, мелькающую перед ними, точь-в-точь как молодые котята.

– Теперь ты видишь, – говорила Жану сестра, – что наши воспитанники самые милые сотоварищи, каких можно пожелать.

– Да, – отвечал Жан с оттенком прежнего недоверия, – но только бы они не изменили своим добрым наклонностям.

Итак, жизнь молодых людей, хотя и довольно однообразная, не была, однако, невыносимой. Корабельная, или, скорее, капитанская библиотека, впрочем, не особенно богатая, также доставляла им некоторое развлечение. Они перелистывали найденные там книжки с картинками и ради полезного упражнения вели журнал, описывая день за днем свое времяпрепровождение и украшая свои записки иллюстрациями. Жанна имела талант к рисованию и прилежно воспроизводила окрестные виды и различные сцены.

– Ах, – с сожалением говорил иногда ее брат, – какое несчастие, что у нас нет фотографического аппарата!

– Нельзя же все иметь, – отвечала кроткая Жанна. – Не станем роптать на судьбу, Господь поставил нас в условия, которым многие несчастные позавидовали бы на нашем месте. Впрочем, разве мы не художники? Разве мои кисти и карандаши не лучше всяких чувствительных пластинок фотографов?

Действительно, молодая девушка очень обрадовалась, когда в хаосе своей прежней каюты нашла невредимыми свои альбомы и ящик с красками. Мольберт был сломан однако искусный Жан снова починил его.

Таково было существование Робинзона и Робинзонши. По вечерам, когда с моря дул ветерок, они пили кофе на кубрике, любуясь величественным зрелищем океана. Дети привязали белый флаг к фок-мачте, однако в течение месяца, проведенного ими здесь, только один парус показался на восточной стороне горизонта. К несчастью, он плыл слишком далеко, и бедные путники, заброшенные на необитаемый берег, не были замечены мореплавателями.

– Днем еще можно увидеть наш флаг, – говорил Жан, – а вот ночью…

Он стал печалиться, и однажды Жанна сказала ему:

– А можем мы по ночам разводить огонь на берегу или выставлять фонарь на марсе?

Молодой человек уныло покачал головой.

– Нет, моя дорогая, это не годится. Такая мера была бы, во-первых, опасна для нас самих по причине возможного соседства людей, нравы и характер которых нам совсем неизвестны, а во-вторых, это плохо, потому что здешний берег изобилует мелями, усеянными подводными камнями. И судно, которое неосторожно приблизилось бы к ним, могло бы разбиться об утесы нашего острова.

И Жан прибавил в порыве досады:

– По крайней мере хоть бы мы знали название того места, где находимся!

– Ну, уж это наша вина, – весело возразила Жанна. – Здесь нет недостатка ни в компасах, ни в географических картах.

Жан вскочил при этом замечании, которое сопровождалось веселым смехом.

В тот же день он принялся за дело, измерил высоту солнца, отметил в точности свое положение по сторонам света и мог с безошибочной верностью определить то место, куда забросила их судьба и где Провидение поддерживало их жизнь.

Они находились под 1° 8’ 6’’ северной широты и под 52° 17’ 35’’ восточной долготы.

Взгляд на корабельную морскую карту показал им, в какой стране они находятся.

– Я был прав, – воскликнул Жан, – утверждая, что мы в Америке!

И он указал пальцем сестре пустынную местность, обозначенную на карте.

То был южный берег спорной территории между Бразилией и Французской Гвианой, так называемый мыс Гросса, лежащий между устьем Арагвари и одним из рукавов Амазонской реки.

Брат с сестрой поднялись на марс фок-мачты и там, с картой в руке, Жан стал объяснять молодой девушке местоположение.

– Теперь ты можешь ориентироваться. Вот тот рукав моря, который мы видим к югу, не что иное, как лиман Мараньона, этой царицы рек, названной португальскими мореплавателями рекой Амазонок. Лесистые пространства, выступающие за этим лиманом, представляют архипелаг из островов Маринхейрос, Виадос, Франка; самый крупный из них есть остров Байлика. Если бы мы могли пересечь мыс, идя кратчайшей дорогой через лес и держа на север, то достигли бы устья Арагвари. Но и тогда мы не много бы выиграли. Кто приедет за нами в эту безлюдную глушь?

И бедный Жан, совершенно упавший духом, спустился обратно в каюту, где упал на стул и, опустив голову на руки, горько заплакал, повторяя сквозь слезы:

– О, моя бедная сестра! Моя добрая Жанна! Я плачу больше о тебе. Мужчина всегда сумеет как-нибудь устроиться. Но женщина?.. Как вырвать тебя из этого страшного одиночества, тем более ужасного, что мы здесь настоящие пленники, заключенные между лесом и океаном? Боже мой, кто освободит нас отсюда?

На Жанну сильно подействовала эта вспышка отчаяния. Она всегда привыкла видеть своего брата бодрым и решительным.

Молодая девушка бросилась ему на шею и, обвив его руками, осыпая поцелуями, нашептывала нежные слова утешения, напоминала о необходимости мужественно переносить превратности судьбы.

– Не горюй, милый Жан, – говорила она. – Неужели ты, такой храбрый, такой предприимчивый, готов впасть в отчаяние? Наше положение сегодня не хуже, чем оно было вчера. Разве я не примиряюсь с ним? Разве жалуюсь?

И она улыбнулась, нежно гладя лоб и волосы Жана.

– Перестань, милый братец, ободрись, не падай духом! Если хочешь, пройдем лес насквозь. Или построим лодку и проникнем в лиман Амазонской реки. Ведь это невозможно, чтобы поблизости не оказалось какого-нибудь города или, по крайней мере, деревни! Вот ты увидишь! Увидишь! Мы скоро выберемся на свободу.

Теперь настала очередь Жанны успокаивать брата и поддерживать в нем надежду, которой не было у нее самой. Она сочувственно улыбалась ему, храбро выдерживая свою роль благодетельной феи, ангела-утешителя.

И молодая девушка достигла цели. Жан поднял голову, горячо поцеловал сестру и прижал ее к сердцу.

– Да, ты права, Жаннета. Мужчине стыдно малодушествовать, предаваться унынию. Мужчина не должен плакать.

Он выпрямился. Его глаза блеснули смелым огнем.

– Хорошо, мы осуществим твою мысль и начнем с постройки лодки. Вправо от нашего корабля я как раз заметил группу деревьев, необыкновенно похожих на тик, индейский дуб. Ты, наш знаменитый ботаник, должна хорошенько осмотреть их завтра, и тогда мы, не мешкая, примемся за дело.

Чтобы не поддаваться мрачным мыслям, Жанна предложила брату, не откладывая до завтра, немедленно отправиться к тому месту, где он видел драгоценные деревья.

Жан исполнил желание сестры.

С тех пор как они охотились вместе, он уступил ей свое ружье, которое было значительно легче других, найденных на корабле. Хотя рука молодой девушки все еще оставалась несколько негибкой, однако она стреляла довольно метко, и ей случалось иногда быть счастливее брата в этих охотничьих экскурсиях.

– Захвати-ка с собой топор, – посоветовала сестра. – Мы можем срубить одно из этих деревьев, чтоб лучше судить о его строении.

– Я сам думал о том, – отвечал юноша и с этими словами заткнул за пояс крепкий топор.

Жанна подумала с минуту, а потом рискнула произнести с улыбкой такую фразу:

– Не взять ли нам с собой «ребятишек»?

– Ну что ж! Возьмем! – с не меньшей веселостью согласился Жан.

«Ребятишки» были, конечно, не кто иные, как приемыши Жаннеты, осиротевшие молодые ягуары: Изумруд, Золотая Шубка и Бархат.

Они, по-видимому, очень радовались этой прогулке под сенью деревьев, вернувшись к свободе и удовольствию, которых были лишены на протяжении двух недель. Милые зверьки изъявляли при этом свою благодарность хозяевам радостными криками и забавными прыжками. Восхищенная Жанна воскликнула, залюбовавшись ими:

– Право, было бы жаль держать бедных малюток взаперти!

– Гм! Только бы они не заблудились в лесу и не избаловались через меру, очутившись на воле, – скептически подхватил Жан.

– Но пока этого не случилось, – возразила девушка, – мои воспитанники играют роль наших телохранителей и почетной стражи, придающей нам большой вес. Заметил ли ты, как все стихает в лесу при нашем приближении с тех пор, как мы обзавелись такими провожатыми?

– Действительно, я заметил это. Жаль, что мы не можем воспользоваться охраной наших молодых ягуаров, чтобы невредимо пройти мимо лагун с кайманами. Это сильно сократило бы нам путь.

Разговаривая таким образом, брат с сестрой достигли места, указанного Жаном.

Купа деревьев замечательной породы возвышалась на краю лесной опушки. То был черный кедр девственных лесов, который Жан спутал с азиатским тиком. К счастью, Жанна сумела разъяснить эту ошибку, подтвердив, однако, что хотя американский кедр и не обладает всеми достоинствами тика, но тем не менее дает превосходный строевой лес для судов. Но молодой человек, однако, с невольной грустью покачал головой.

– Все это прекрасно, милая сестрица, да вот беда: ведь нам придется срубить немало этих деревьев и напилить из них досок, чтобы сделать порядочную лодку, а я никогда не учился этому ремеслу.

– Мастером никто не родится, а дело мастера боится, – смело отвечала сестра.

– Будь по-твоему. Давай попробуем. Во всяком случае, первый, кто смастерил какое-нибудь суденышко, был не искуснее нас с тобой.

После таких дельных слов молодые люди повернули обратно к мысу остова «Сен-Жака», решив приняться за новую работу на следующее утро.

Пройдя немного, Жанна остановилась, прислушиваясь к необыкновенным звукам, привлекшим ее внимание. Они доносились из чащи леса примерно в двухстах шагах от дороги, по которой шли дети, и походили на журчание и бульканье ручья.

– Слышишь? – спросила девушка. – Вот еще небесная благодать. Должно быть, тут вблизи находится источник.

Жан вскрикнул от радости.

– Именно благодать, да еще какая! Мы должны особенно благодарить за нее Бога. До сих пор я не встречал ни одного ручья в здешних местах и сильно побаивался, не смея сказать тебе, что в бочках на корабле наберется всего каких-нибудь десять бутылок пресной воды, годной для питья. Палящее тропическое солнце сушит все.

И они, совершенно счастливые, направились к источнику. Молодые ягуары опередили их; животные с наслаждением пили влагу, вытекавшую прозрачной струей из недр известкового утеса, очутившегося по какому-то капризу природы среди лабиринта растительности.

Чувствуя сильную жажду после ходьбы, брат с сестрой бросились к источнику и принялись пить большими глотками чистую, как хрусталь, ключевую воду, почти опьяненные этим благодетельным, освежающим напитком.

– Ах, – воскликнул Жан в пылу восторга, – ну какое вино, хотя бы самое лучшее, может сравниться с этой водой!

Источник тек изобильно в бассейн, образовавшийся в плоской рыхлой почве у подножия скалы; площадь бассейна не превышала восьми-десяти квадратных метров, а глубина – одного фута. Казалось, почва бесконечно поглощала эту влагу.

– Странно, – заметил Жан, – почему вода не разливается на большом пространстве? Земля должна быть здесь чрезвычайно пористой, и надо думать, что она снова всасывает эту воду слоями; в противном случае ключ образовал бы ручьи и каскады. Но куда же тогда он впадает?

Жанна указала ему рукой на лагуны, опоясывавшие лес.

– Вот куда стекает вся вода, милый Жан. Таким образом объясняется присутствие болот под здешним жгучим солнцем.

Девушка хотела продолжать свою лекцию, но удивление, смешанное с испугом, отразившееся на лице брата, заставило ее умолкнуть.

– Что с тобой, Жан? Что такое ты там рассматриваешь? – воскликнула она.

Он схватил ее за руку и с лихорадочной поспешностью указал на один из берегов ручья.

– Вон там! Вон там! Погляди!

На влажной земле ясно виднелись парные следы, отпечаток подошв босых человеческих ног, сохранившийся на песке. Судя по размерам, то были следы женщины или ребенка. Мало того, они не могли принадлежать белому. Ступня была широка, пятка точно раздавлена. Чересчур развитой большой палец указывал на свою принадлежность лицу, привычному к продолжительной ходьбе, и даже служил характерным признаком целой расы, известной своею неутомимостью. Короче – то был след индейца.

С минуту молодые люди молчали, подавленные волнением.

То же самое должен был чувствовать Робинзон на своем уединенном острове, когда увидел отпечаток человеческой ноги на песке. Такая аналогия, конечно, припомнилась впоследствии Жану и его сестре, но в данную минуту им было не до сравнений. Они даже не могли сразу опомниться после сделанного ими открытия.

Действительно, эти следы босых ног наводили на всевозможные предположения. Прожив целый месяц на пустынном берегу, дети не встречали здесь ничего, намекавшего на присутствие человека. Это давало им повод думать, что они совершенно отделены от остального мира и покинуты на произвол судьбы. И это полное уединение, приводившее их в отчаяние несколько часов назад, было для них, тем не менее, спасительным, служило им порукой безопасности.

И вот им пришлось внезапно лишиться этой успокоительной иллюзии, отказаться от уверенности, что они одни.

Кроме докучливых насекомых, летучих мышей, змей, кайманов и тигров отшельники поневоле встречали теперь на своем пути человека, самое вредное и лютое из всех живых существ, когда оно следует только своим инстинктам, когда никакое религиозное или нравственное влияние не обуздывает его страстей.

Молодые люди вернулись на корабль, сильно встревоженные такой неожиданностью. Чего следовало им ожидать от своего открытия? Хорошего или дурного? Хорошее представляла встреча с каким-нибудь европейцем или даже с индейцем, которого уже коснулась цивилизация и заставила его утратить свою природную жестокость; дурное же заключалось в возможном столкновении со свирепыми дикарями, хуже первобытных караибов, которых встретили Кабраль или Бартоломео Диас и которые по ненависти к просвещению заимствуют у него только средства больше навредить белым.

Надо было принимать в соображение все: дурное еще больше, чем хорошее. Недаром сложилась пословица: «На Бога надейся, а сам не плошай». Поэтому Жан с сестрой держали совет. Им было известно из книг, что дикари славятся чрезвычайной хитростью, что благодаря своему необыкновенному лукавству, стойкой и постоянной энергии они нередко торжествуют над знанием и усовершенствованными орудиями обороны, которые дают такое громадное преимущество белым. Следовательно, молодым людям предстояло оградить себя именно от этой хитрости, от этой терпеливой энергии и от этого неутомимого лукавства.

За несколько часов дети организовали правильную оборону. Они начали с того, что заколотили все бесполезные выходы, закрыли все отдушины, служившие для вентиляции корабля, заперли все полупортики, законопатили даже пробоины в наружной обшивке корабельного корпуса.

Затем с помощью сестры Жан втащил на палубу орудие Гочкиса и митральезу Максима. Первое он поставил на баке, а второе на уцелевшем мостике «Сен-Жака». С лихорадочной деятельностью, занявшей у них две трети ночи, брат с сестрой изготовили двести патронов с пулями для восьми карабинов разных калибров, найденных в корабельном арсенале.

Вместе с готовыми боевыми запасами это обеспечивало за ними по шестидесяти выстрелов на каждого человека и на каждое оружие, не считая почти равной цифры револьверных патронов.

– Прежде чем дойти до схватки с холодным оружием в руках, – заметил Жан, – мы можем уничтожить шестьсот негодяев, целую армию по здешним местам.

Эти слова доказывали, что мысли молодых людей были заняты не одними мирными планами.