Отражение в зеркале, которого нет (размышления книгочея-дилетанта)

Литература многолика и многогранна. Вряд ли для современного читателя эта мысль станет новостью. Во всяком случае, даже в книжном магазине любители классики сразу же направляются к полкам с томами в строгом и лаконичном оформлении, поклонники фантастики и детективов высматривают яркие и цветастые обложки, а пришедший за справочниками студент будет искать на корешках и обложках цифры, формулы и именования наук. В свою очередь, художественная литература также разнообразна и по форме, и по содержанию, и по методу реализации. Рискну предположить, что в наше время большая часть издаваемых книг состоит из произведений сюжетных, пусть и разной степени строгости. Жанр притчи и гротеска зародился во времена античные, пережил пик популярности довольно давно, волна эта накатилась и схлынула, оставив потомкам творения Франсуа Рабле, Джованни Бокаччо и Джеффри нашего Чосера, неизбежно вспенилась на заре советской эпохи, подарив миру Ильфа и Петрова, и к середине столетия вроде бы улеглась, растворившись в куда более востребованной беллетристике. Однако и сегодня многие авторы обращаются к политической и бытовой сатире в духе «Кроликов и удавов» Фазиля Искандера.

О сущности книги, которую вы, дорогие читатели, держите в руках, подозрения закрадываются сразу же по прочтении имени и фамилии автора. Ну, кто из авторов сюжетностей по-простецки назовется не Александром, а Сашей? Единственный известный мне Саша, не склонный к едкостям сатиры, – это музыкант Саша Суббота, но он балканец, у них там все возможно. Зато стоит только подумать о фельетонах – и здрасте-пожалте, пример находится моментально: Саша Черный. Поневоле настроишься на сатирическую волну. Да и фамилия автора как бы намекает нам. Тем более, что из названия следует: речь пойдет о плаваниях и приключениях. Вы поверите после этого в подлинность фамилии Кругосветов? Да ни в жизнь. Я, во всяком случае, не поверил и, как показало дальнейшее чтение, не ошибся. Однако вынужден признать честно: от текста я ожидал совсем другого.

Книга началась вообще не как художественный текст, а скорее, как вводная к некоему то ли историческому, то ли документальному повествованию, причем терпеливо и ненавязчиво излагались факты и реалии европейского прошлого, которые рядовому обывателю вряд ли известны в достаточной мере. «Ага, – подумал я. – Нас к чему-то готовят!» И снова не ошибся. Справедливо рассудив, что учиться никогда не поздно, рядовой обыватель в моем лице погрузился в чтение. И довольно быстро снова впал в растерянность.

Повествование вроде бы вырулило к некоему сюжету, хотя манера изложения и сам материал невольно напомнили нечто среднее между «Гаргантюа и Пантагрюэлем» и «Путешествиями Лемюэля Гулливера» – взять хотя бы непременные многозначительные эпиграфы, да и хотя бы общую атмосферу. Вместе с тем прочно утвердилось ощущение честной историчности, поскольку не возникло ни единого сомнения в том, что автор разбирается в истории куда лучше читателя, то есть меня, профессионального дилетанта.

В какой-то момент я обнаружил, что узнаю среди упомянутых персонажей реальные исторические личности, однако понятия не имею – события, в которых они участвуют, действительно имели место в прошлом или же целиком вымышлены автором? Поставив галочку в памяти, я принялся читать дальше. Довольно быстро я пришел к заключению: раз автор не заморачивается технической правдоподобностью в описании плавучего острова, да и мореплавания вообще, наверное, и с исторической достоверностью он играет, как хочет. И верно: очень скоро в истории Мории (тоже ведь неоднозначное название) всплыл персонаж по имени Иоанн Летсер, в котором только ленивый не опознал бы Иоанна Богослова, тем более упомянуто даже отшельничество на одном из греческих островов, хотя название Патмос и не фигурирует. Потом возникают странные отражения Ермака, названного в тексте Гермеком, и Петра Первого в лице Государя Кифы. Уж этих-то двоих опознал бы любой русский человек, посещавший среднюю школу даже в качестве двоечника.

Так, исподволь, читатель подводится к осознанию: речь идет не о выдуманной стране, плывущей по морю, и не о дураках, ее населяющих, а, собственно, о самом читателе, кем бы он ни был.

И о его стране.

О России.

Жонглируя цитатами философов и мыслителей всех времен и народов, выстраивая из их высказываний неожиданные логические цепочки, Саша Кругосветов постепенно убеждает: мир за окном не слишком-то отличается от выдуманного мира дураков. И дураки – не такие уж и дураки, они просто любят жизнь и похожи на любого из нас. В жизни полно кривых зеркал – как и в любом сколько-нибудь стоящем тексте, и границы между жизнью и текстом размыты, если они вообще существуют.

Это вот растворение выдумок в реальности, а реальности в выдумках во все времена манило людей мыслящих, людей, которым скучно просто валяться на диване, а поскольку книги Кругосветова заявлены как юношеские, они неизбежно усилят в молодых душах пассионарный зуд. Заставят думать, искать, смотреть – и, что, наверное, важнее всего – находить и видеть.

Всем, кто помнит времена Советского Союза, памятно и душное ощущение раздвоенности бытия, когда говорилось одно, а делалось другое. Когда пропагандируемые с экранов и плакатов ценности мало соответствовали реальным ценностям повседневной человеческой жизни. Когда ложь объявлялась правдой, правда – ложью, и все это вдобавок иногда менялось местами в самые непредсказуемые моменты. По большому счету, сегодня мало что изменилось, разве что ложь стала более циничной, а правда еще более приземленной и физиологической. Возможно, именно поэтому многие сегодня ищут душевное спасение в текстах: и те, кто тексты создает, и те, кто тексты читает. Что еще остается созидателю? Высмеивать пороки, сочувствовать страждущим и открывать глаза на очевидное слепцам. Что остается читателю?

Смеяться вместе с созидателем, грустить от собственного бессилия что-либо изменить и периодически делать открытия, восклицая: «Где были мои глаза?!» Это, безусловно, до предела упрощенная схема, однако она дает достаточное представление о жизни сегодняшних россиян и о реалиях социума, в котором эта жизнь проистекает. Вряд ли, конечно, тексты Кругосветова следует рассматривать как учебники бытия, однако они способны навести на многие дельные мысли, которые остались бы за пределами восприятия читателя, не возьми он в руки «Путешествия капитана Александра».

Кроме того, как и в любом многослойном тексте, в книгах Кругосветова что-либо свое сумеют отыскать самые разные люди, интересующиеся совершенно отличными и зачастую беспредельно далекими друг от друга вещами. Взять хотя бы дискуссию героев романа о Морах, Варах и Хазах. Понятно, какие этносоциальные группы аллегорически препарирует автор – все до предела прозрачно. В кажущейся простоте, даже примитивности, и лобовых формулировках внезапно рождается откровение. Для нас, погрязших в многословии, иносказаниях и идиотической политкорректности, зачастую уже невозможно назвать кошку кошкой, обязательно станем громоздить смыслы и тонуть в намеках. А ведь можно, можно ведь быть предельно кратким и убийственно точным? Не так уж-то это и трудно – стоит всего лишь назвать кошку кошкой, даже наступив на нее в темной комнате. И все, этого достаточно, чтобы паззл бытия сложился, и картина мира стала логичной и внутренне непротиворечивой. Не зря Саша Кругостветов адресует свои истории детям и подросткам, которые еще не закостенели в собственном видении мира, не погрязли в традициях и условностях и способны то, что они видят, и то, о чем они говорят, связывать напрямую, причем переброшенные между понятиями и названиями мосты и тропки проложены по кратчайшим расстояниям. Не в этом ли – честности, краткости и смелости называть вещи своими именами – кроется рецепт спасения нашего многострадального мира? У Евгения Лукина есть замечательный рассказ «Словесники» о некоем сообществе людей, в котором любое произнесенное слово тут же воплощалось в реальную жизнь. Что-то мне подсказывает: если достаточно большое количество людей хором произнесет что-нибудь, мероприятие это не останется пустым сотрясением воздуха, воспоследуют и некоторые события, скорее всего, напрямую связанные с произнесенным.

Кстати, у такой вот манеры изъясняться помесью лобовых формулировок и эзоповым языком есть и еще одно приятное свойство: сколь эрудирован и умен ты ни будь, всех псевдонимов все равно не угадаешь. А это стимулирует жгучее желание докопаться до истины и точно установить, кого же из реальных или выдуманных, но известных личностей или персонажей Кругосветов нарек каким-нибудь Диж Быжем или Бадриком.

Но вернемся к тексту. Читая о реалиях Мории – будь то экономика, обычаи, понятия или перечень министерств – я не мог избавиться от ощущения, что автор смеется сквозь слезы. Почему – нетрудно догадаться. Уж слишком много параллелей с сегодняшней Россией. И почему-то смеяться сквозь слезы у нас на Родине доводится только тем, кто ее действительно любит. И, как правило, именно эти люди повлиять на судьбы страны способны только в условиях глобального социального стресса сродни событиям 1917 или 1991-го. Тем же, кто стоит у руля государства и по идее может и должен влиять, плакать почему-то не приходит в голову. Они только смеются – над нами. Зачем им плакать? Лучше купить очередную виллу, приехать туда на очередном спорткаре (или лимузине, в зависимости от темперамента), вкусить там недоступных большинству россиян яств и вволю посмеяться над упомянутым большинством. Цинизм такого подхода запределен, но к нему как-то умудрились привыкнуть и приспособиться по обе стороны водораздела. И только дети сохраняют в душах первозданную чистоту, покуда неизбежный процесс взросления не разбросает их вдоль все того же водораздела, и понятно, с какой стороны окажется подавляющее большинство. Неудивительно, что обращение к этим неокрепшим и несформировавшимся душам только и способно хоть как-то повлиять на гипотетическую способность плакать от несправедливости, а значит – хотеть эту несправедливость как-нибудь исправить, побороться с ней и, в конце концов, одолеть.

Однако верит ли сам Кругосветов в то, что несправедливость можно победить? Тем более посредством написания текстов? Не думаю. Иначе он не вложил бы в свой памфлет столько застарелой недетской горечи, даже если и сделал он это неосознанно. Вместе с тем есть твердая уверенность: сознает он и тот факт, что, даже не веря в победу с воцарившейся социальной несправедливостью, все равно следует бороться с нею. Любым законным способом, и текстами тоже. И невольно заражает этой уверенностью читателя, особенно такого увлекающегося и восприимчивого, как дети и подростки.

В целом текст Кругосветова трудно назвать легким – чтение памфлетов, особенно политических, всегда предполагало некоторое усилие над собой, помноженное на необходимость иметь хотя бы минимальную эрудицию и желание шевелить мозгами. И если удается подобными текстами заинтересовать подростковую аудиторию, значит, не все еще потеряно в нашем мире и России, в частности. Кругосветов об этом, безусловно, знает, и именно на этом зиждется вторая составляющая его посыла – я о смехе, если кто не сообразил. Умение смеяться, когда впору плакать, присуще людям одновременно сильным и оптимистичным, – а ведь именно такими, сильными и оптимистичными, мечтают вырасти все рожденные на Земле дети. Истории капитана Александра – это многократно опрокинутые, а порою и вывернутые наизнанку песочные часы, где смех то и дело оборачивается слезами, а слезы смехом, и этот инь-яневский дуализм исподволь заражает и душу, и интеллект. Разве не этого добивались, добиваются и будут добиваться писатели во все времена? Особенно в России, где писатель по определению обязан одновременно являться и мыслителем, властителем дум?

Помимо смысловой наполненности книги Кругосветова порадуют и удачными, вкусными фразами, которые приятно оценить и вне контекста, и своеобразным юмором; даже внезапные переходы от нарочито стилизованных под исторические трактаты фрагментов к полублатным байкам смотрятся достаточно органично. У меня, во всяком случае, перемены в лексике и манере изъясняться отторжения не вызвали, наоборот, они вносят известное оживление и то и дело заставляют встряхнуться. Да и сами по себе такие переходы интересны, потому что монотонность и одинаковость искусству чаще всего чужда, и любой новый штрих позволяет взглянуть на описываемую ситуацию иными глазами и под новым углом. А это в свою очередь позволяет снова и снова оценивать любой многогранный текст на каждом из присущих ему уровней.

Для взрослых нужно писать точно так же, как и для детей, только хуже. Памятуя, что в каждой шутке есть доля шутки, следует отметить: Кругосветов с самого начала позиционировал свои тексты как детские и подростковые, а значит, он осознанно расположил планку на известной высоте, которую обязался выдержать – только за это его уже стоило бы уважать. А чего достоин автор, успешно взявший заявленную высоту, – решайте сами, раз уж книга у вас в руках.

В заключение скажу и о том, что во времена победившей беллетристики появление подобных текстов является устойчивым маркером неокончательности победы общества над индивидуумом. Сколько ни лепят средства массовой информации вкупе с нынешней системой образования идеального безмозглого потребителя, а все еще находятся люди, которые пишут и читают тексты, подобные разбираемому. И что самое странное – находятся люди, которые в наш век чистогана и процента от прибыли подобные книги издают. Вот это, скажу я вам, загадка почище корабля дураков.

В хорошем смысле.

В. Васильев

Загрузка...