Вениамин Петрович Бабаков, болгарин по предкам, давно обрусевший, плоть от плоти советской системы, был среднего роста, худощав, прилично лысоват, но с правильными чертами лица и вполне обаятелен внешне.
Должность самая прозаическая – механик строительного оборудования в Хозрасчётном участке малой механизации, некоем тресте «Жилсоцстрой», каковых по всей нашей необъятной родине «воз и маленькая тележка». Возраста для мужчины был «критического», где-то в районе сорока пяти. Дома находилась неработающая супруга, двое почти взрослых оболтусов мужского полу, со всё возрастающими потребностями.
Перспектива карьерного роста на горизонте да и за его пределами как-то не просматривалась, – серая, довольно-таки однообразная служба до самой пенсии, вот почти полный портрет нашего героя.
Но были и сокровенные увлечения, чем мог он потешить самолюбие, причислив себя к личностям не совсем ординарным, в отличие от тех, кто кроме работы больше ничем не мог себя занять.
Иные любили охоту и рыбалку, кто-то был охотником по женской части, Вениамина Петровича это не привлекало. Касаемо любовных потуг, он их, как ему казалось, давно поистратил на семейном фронте.
И вообще прелести женского тела его как-то не трогали, в нём, это он пугающе заметил ещё смолоду, жил интерес к фигурам более мужественным: юношеским торсам, Апполоновым пропорциям. Он мечтал в душе созерцать и даже ваять божественные линии видимой натуры, прикасаться к ним, перенося чувства на свою «Галатею» мужского рода.
Эта страсть дремала до поры, он не подозревал о ней, пока не попробовал однажды лепить из глины и гипса фигуры, потом античные статуи. Оказывается, в нём давно ждали своего часа природные данные художника.
С увлечением и даже нежностью теперь в своей каморке выглаживал он ножки, спинку какому-нибудь Ахиллу или Гераклу…
В «дремучие» советские времена неоформленному таланту, без образования и протекции, просто нереально было проявить себя публично. Немало действительно талантливых, но невезучих поэтов, музыкантов, художников, поздно начав, так и не могли пробиться сквозь частокол бюрократии и ревностное охранение своих талантов признанных «Рафаэлей» и «Буонаротти». Не имея академического образования, помыкавшись, не находили поддержки спивались, пропадали за непробиваемой бюрократической стеной. Это испытал и наш лысоватый герой, почувствовавший неодолимую тягу к прекрасному.
Хотя от прекрасного никто никого не отлучал, ─ наслаждайся себе чужим искусством, сам пиши, рисуй или ваяй где-нибудь под одеялом, никто и не запрещал, но и морального удовлетворения это мало сулило.