Такими были знакомство и первые встречи с Михаилом. После этого он стал бывать у нее в гостях по два-три раза в неделю. Иногда чаще. И звонить каждое утро, справляясь о том, как ей спалось и как у нее настроение. Постепенно она привыкла к нему настолько, что отсутствие в определенное время звонка или пропущенное посещение ее не просто нервировали, но воспринимались как ненормальность. Их встречи и звонки не носили характера влюбленности, его ухаживания были дружескими, но не настолько, чтобы он и она в полной мере открывали друг перед другом свои души. Впрочем, сначала иногда, а потом чаще у Михаила прорывались признания, что он любит ее, что она приятна ему. При этом Лилия принимала безразличный вид, воспринимая его слова как обыкновенную вежливость, не имеющую ничего общего с настоящей любовью. Они беседовали о разных и многих предметах. И о Хаюрдо – тоже. В этих разговорах Лилия стала уже более покладистой, а подчас близка к тому, чтобы поверить, что Хаюрдо жив и ныне. Ибо Михаил был настолько убедителен, что она не находила весомых доводов, которые могли бы напрочь опровергнуть его утверждения. А бесконечно тупо подсмеиваться и отнекиваться становилось уже неучтиво и оскорбительно для собеседника. Чувствуя ее настроение, он не отступался и говорил, что она должна безоговорочно поверить в долгую жизнь Хаюрдо для того, чтобы ей открылись тайны прошлого. Все было заманчиво, хотя она не разумела, зачем ей нужны секреты прошлого и как вера в долгую жизнь Хаюрдо может открыть ей эти тайны. А еще не постигала, как это может знать Михаил. Что за связь у него с Хаюрдо? С тем, кого сейчас не должно существовать. Если все – игра воображения, тогда понятно. А если нет? Тогда это точно где-то за гранью существующей реальности. В голове был полный бедлам. Лилия видела в Михаиле такую же тайну, как в Хаюрдо. Но не пыталась разгадать ее, потому что чувствовала, что вход в эти секреты для нее закрыт, что для этого не пришло время. А посему бесполезно ломиться в закрытую дверь. И, видимо, дверь эта будет закрыта до того момента, пока она не поверит в жизнь Хаюрдо. Оставаясь в одиночестве, она спрашивала себя: а может, отбросить все условности и согласиться с тем, что Хаюрдо живет поныне? Вот так просто взять и согласиться. Побоку современную науку и не искать никаких доказательств. Ведь она верит в то, что Бог существует, хотя никто никогда его не видел. Почему бы не поверить в существование Хаюрдо? Разумеется, он не Бог. Но ведь долго жить никто никому не запрещает. Конечно, это так, но, к сожалению, она с молоком матери всосала в себя уверенность, что человеку не дано жить так долго. И эта уверенность всякий раз, когда Лилия готова была уже сдаться, подводила ее к отрицанию долгой жизни художника. Вместе с тем мгновенно наплывали сомнения другого порядка: а почему не может быть исключения? Известно ведь, что во всяком правиле бывают исключения. И тут они вполне возможны. Даже закономерны, потому что жизни человеческие также подчинены своим законам. В минуты таких бесстрастных, но сумбурных размышлений она осознавала, что всеми людьми управляют высшие силы, а стало быть, у нее нет оснований сомневаться, что срок жизни Хаюрдо может быть определен ими как исключение из правил. Лилия не делилась своими раздумьями с Михаилом, но чувствовала, что тот ведает о них, как будто считывает ее мысли. Поначалу, когда Лилия осознала это, ей сильно не понравилась его способности проникать в ее мозг, но постепенно привыкла и перестала обращать внимание на подобное положение вещей. Сомнения в долгой жизни Хаюрдо продолжались до тех пор, пока, наконец, не наступило нечто вроде прозрения. Вдруг пришло на ум: а чего, собственно, она сопротивляется? Зачем выносить мозг тупым упрямством? Если Михаил втирает ей мозги, то это на его совести. И если она доверчиво отнесется к его утверждениям, это тоже на его совести. И пусть без всякой насмешки Хаюрдо в ее глазах станет живым, коль Михаилу так хочется. Пусть художник живет и продолжает рисовать свои картины. Одна из них в ее прихожей. Надо просто забыть о заключении эксперта, что это копия. И поверить в утверждение Михаила, что это кисть Хаюрдо. Талантливо написанный портрет, к которому она уже настолько привыкла, что не может себе представить прихожую без этой картины. И не только прихожую, но саму себя, и даже свою жизнь. А ведь не так давно все было иначе. Она не слышала о художнике, не знала Михаила. Но вот теперь станет ждать встречи с полным сил Хаюрдо. И не считать это игрой между нею и Михаилом, как недавно для себя определяла. Что она скажет художнику, когда они встретятся? Да очень просто. Пожелает долгих лет жизни. А вот что он ей скажет, она не представляла, хотя ей было это крайне любопытно. Итак, наконец Лилия окончательно определилась. И для этого ей совершенно не понадобилось, чтобы эксперт произвел экспертизу второй картины, которая была у Эльвиры. Он так порывался сделать ее, даже назначил время, но, услышав от Эльвиры, что во время его экспертизы хочет присутствовать Михаил, отказался приезжать к ней. Исчез с концами. Тогда это привело Лилию в замешательство. Думалось: что же все это значит? Михаил в тот миг только усмехнулся в ответ на ее вопрос и ничего не сказал. Теперь же, когда ею принято нелегкое, но окончательное решение, Михаил посмотрел на нее одобрительно. Было ясно: он рад, что она бесповоротно приняла мысль о ныне здравствующем Хаюрдо.
В этот день Михаил задержался у нее до вечера. Когда за окном потемнело от внезапно наплывших на небо туч и хлынувшего дождя, он распрощался и ушел. Она не задерживала, только, провожая, предложила свой зонт, чтобы Михаил не намок, но тот отказался. Лилия пожала плечами: мол, как хочешь. Затем, закрыв дверь, глянула на время. До ночи было неблизко, тем не менее она почему-то почувствовала странную усталость, ее сильно потянуло в сон. Сопротивляться такому желанию не стала – разобрала постель, легла. И сама не заметила, как уснула. А среди ночи как будто что-то ее толкнуло. Лилия вздрогнула, открыла глаза, прислушалась. За окном продолжал идти дождь, капли били по стеклам и ручьями стекали вниз. Ей почудилось, что сквозь эти звуки она уловила какой-то шелест за дверью спальни. И хотя точно знала, что в прихожей никого и ничего не может быть, Лилия все же решила выглянуть за дверь спальни. Откинув одеяло, спустила с кровати ноги, сунула ступни в тапочки и слегка потянулась. Появилось ощущение, что выспалась. В общем-то, не удивительно. Легла рано. Сколько можно спать? Она вообще была ранней птахой. Иногда лишь по выходным дням позволяла себе расслабиться и поваляться в постели несколько дольше обычного. Но и то не спала. Или чутко дремала, или погружалась в какие-нибудь мысли, закинув руки за голову. В прихожей опять что-то прошелестело, и по спальне как будто пробежал легкий ветерок. Лилия насторожилась, встала на ноги. Дверь открыла, прислушиваясь к тишине в квартире. Никаких шумов, кроме звука дождя за окном. В голове мелькнуло, что шелест в прихожей почудился. Откуда он может быть, когда в квартире, кроме нее, никого нет? И все же надо пройти, посмотреть. И тут, в ответ на ее мысли, над входной дверью резко зазвонил звонок. Она содрогнулась от неожиданности. Сердце заколотило. Кто бы это мог быть среди ночи? Замерла. Звонок повторился. Настойчиво и противно. Тихонько по ковровой дорожке, не включая свет, Лилия пробежала к двери. Посмотрела в глазок. За дверью на лестничной площадке горел яркий свет. И никого перед дверью. Неприятный холодок прошелся по коже. Она не отрывалась от глазка, ждала. Но напрасно. Никто на площадке не появился. Странно. Она подумала: не послышалось ли ей? Хотя вряд ли. Такое послышаться не может. Отстранилась от двери, прижалась к косяку, подумала: надо включить свет. Потянулась к выключателю, как вдруг снова пронзительно разорвал тишину звон над головой. Лилия дернулась и опять прильнула к глазку. Лестничная площадка по-прежнему пуста. А свет на ней словно стал еще ярче.
– Кто там? – подала голос девушка. На всякий случай. А вдруг кто-то отзовется? Но никто не отозвался. Отчего-то ей сразу сделалось страшно. Темнота в прихожей стала пугающей. Лилия стремительно нажала пальцем на выключатель сбоку от двери. Вспыхнула люстра под потолком. Девушка вновь припала к глазку. На этот раз свет на площадке показался тусклым. Но, как и недавно, перед дверью было пусто. Она долго прислушивалась, надеясь услышать чьи-нибудь шаги, но в подъезде стояла ночная тишина. Некоторое время она, взволнованная, не отходила от двери. Звонок молчал. Еще раз Лилия задала тот же вопрос в пустоту и, не получив ответа, вздохнула. Решив, что кто-то из жильцов подъезда просто побаловался среди ночи, сделала более глубокий вздох, успокаиваясь.
Затем, проверив закрыт ли замок, подергав за ручку дверь, отступила от нее, медленно развернулась и остолбенела. На стене не было картины. Не поверила собственным глазам. Как такое может быть? Куда делась картина? Внезапно ее насквозь пробило словно током. Ведь, проснувшись, она из спальни слышала какой-то шелест. Что это был за шорох? Девушка проворно метнулась к выключателям, включая свет во всей квартире. Затем кинулась к окнам, балконной двери, проверяя, закрыто ли все. Все было затворено, а картины на стене нет. Исчезла. Лилия смотрела на то место, где висело полотно, и ничего не могла сообразить. В голове не укладывалось, как и куда мог пропасть огромный холст. Ведь она одна в квартире, кроме нее – никого. И шорох, видимо, просто почудился. Все закрыто, все заперто. Никаких чужих следов. Заикаться о краже глупо. Мистика. Тело осыпало мелкой дрожью, как болезненной сыпью. В глазах застыл ужас. Мозг точно окостенел: ни одной мысли, даже самой тощенькой. Уши заложило, и сердце остановилось. И кажется, дождь за окном тоже остановился. Сколько длилось такое состояние у девушки, она не ведала. Не чувствовала не только ног под собой, но и всего тела. Точно она была не она, а что-то совершенно бессмысленное и пустое. Исчезновение картины как будто лишало девушку опоры и некой надежды на мечту. Шок раздавил. Первая мысль, которая появилась после того, как шоковое состояние стало таять, – немедля позвонить Михаилу. Сообщить о пропаже. Но тут же остановила себя. Какой смысл среди ночи поднимать его на ноги? Ведь ей нужна помощь, а чем он поможет? Сообщить можно и утром, и днем. А помощь? Какая помощь ей нужна сейчас? Разве кто-то способен сказать, куда делась картина? Тупик. Впрочем, можно звякнуть Эльвире – узнать, на месте ли ее холст. Как-никак, две картины, хоть и с разными портретами, но связаны между собой, как две подруги. А если утверждения Михаила верны… а они не могут быть неверны, потому что идут от Хаюрдо, две подруги связаны жизнями предков. Стало быть, все теперь стянуто в одну крепкую связку: предки, подруги, картины. Лилия кинулась в спальню за телефоном. Схватила его с тумбочки и набрала номер. Сонный голос Эльвиры выдал с хрипотцой:
– Чего тебе не спится? Ночь ведь.
– Твоя картина на месте? – без всяких объяснений огорошила Лилия.
– Какая картина? – не поняла Эльвира.
– Картина в прихожей, которую подвесил Леопольд. Твой портрет.
– Ты что, с ума сошла или шутишь? Разбудила среди ночи, чтобы спросить про картину?
– Я не шучу! – едва не до крика повысила голос Лилия. – Выгляни в прихожую, посмотри! – упорно не отставала.
– Ты точно чокнулась! Чего смотреть? Где же ей быть? Конечно на месте! – не хотела подниматься подруга. – Никуда я не стану выглядывать. Я сплю, – начала нервничать она.
– Моя пропала! – объявила Лилия.
– Куда пропала? – спросонья не соображала Эльвира.
– Да не куда, а вообще! Была, и нет. Стена пустая. Представляешь, картина со стены исчезла!
– Украли, что ли? – Похоже, мозг Эльвиры стал медленно включать извилины в работу. – Вызывай полицию. Сейчас воры знаешь какие крученые: подберут любые ключи, утащат – не услышишь.
– Вызову, конечно. А ты не ленись, проверь свою.
– Сейчас. Подожди. – Эльвира растолкала Леопольда, который посапывал рядом. Спал как убитый, даже не слышал, как звонил телефон, как проснулась она и разговаривала с Лилией. Впрочем, пришло ей в голову, делает вид, паразит, что не слышит, – хитро-мудрый карась! Недовольно хлестнула его по щеке напоследок и сползла с кровати. Он промычал что-то и повернулся на другой бок. Она босиком потопала к двери, держа возле уха включенный смартфон. Вышла в прихожую. В темноте отыскала выключатель, щелкнула им. И обмерла. Стена была голая. От картины следа не осталось. – Нету, – растерянно икнула себе под нос.
– Тоже пропала? – услышала ее икоту Лилия.
– Стена пустая, – пролепетала.
– Проверь квартиру.
– Я боюсь.
– Чего боишься?
– Боюсь, и все.
– А чего твой козел делает?
– Дрыхнет.
– Козлина! Дай ему пинка! Пусть встает!
Сорвавшись с места, Эльвира вернулась в спальню, включила свет и стала вновь тормошить Леопольда. Морщась от света, тот нехотя повернулся к ней лицом:
– Что еще?
– Мой портрет сперли! Нету на стене! Проверь квартиру! Воры!
Медленно поднявшись, Леопольд протер руками глаза, поискал взглядом, что прихватить в руку для защиты на случай, если придется схватиться с похитителями. Взял с подоконника попавшиеся под руку ножницы и осторожно двинулся к выходу из спальни. Эльвира, выглядывая у него из-за спины, ступала следом. Так они вышли из комнаты. Леопольд удивленно остановился. У Эльвиры тоже расширились глаза. Оторопь прилипла к ее лицу. Картина висела на месте. На том самом, куда Леопольд подвешивал ее. Он хмыкнул сонно:
– Приснилось тебе, что ли?
– Ее не было, – прошептала Эльвира.
– Интересно, а меня ты сейчас видишь? Сомневаюсь.
– Гад. Я тебе засомневаюсь! – Стукнула его кулаком в спину. – Я же не чокнутая.
– Смотри и не говори потом, что ее нет! – Леопольд потрогал пальцами раму, проверяя, насколько надежно та закреплена на стене.
Начиная уже колебаться, что картины действительно не было, Эльвира промолчала, глядя на полотно с тайным страхом.
– Все твоя чертова подруга подняла бучу на пустом месте, – беззлобно вырвалось у Леопольда. – Звони ей. Может, и у нее спросонья тоже черти в глазах прыгали.
– Почему тоже? Никакие черти у меня в глазах не прыгали, – огрызнулась Эльвира, разворачиваясь к спальне. Там взяла телефон, позвонила Лилии.
– Ну что? – опередила та вопросом.
– Да ничего, картина на месте. – Эльвира с завистью глянула, как сожитель опять забрался на кровать, лег набок и мгновенно с удовольствием засопел. – С Леопольдом вышли – она висит. Наверно, мне спросонья почудилось, что ее нет. Возможно, и тебе впросонках показалось. А может, приснилось.
– Не говори глупости! – У Лилии кольнуло сердце от возникших сомнений. Она озадаченно отключила телефон, положила его на тумбочку и шагнула в сторону прихожей. Выйдя из спальни, захлебнулась изумлением. Картина висела на стене как ни в чем не бывало. Как всегда. Слов не было. Поверить в то, что она увидела ее пропажу во сне или что ей показалось спросонок, было бы глупостью. Стало быть, все происходило на самом деле. Тогда это мистика. Лилия обежала взором все полотно, цепко вгляделась в портрет и раму, пытаясь глазами наткнуться на что-нибудь, подсказывающее ей, что картина побывала в чужих руках. И ничего не заметила. Холст и рама безупречно чисты. Девушка облегченно потерла пальцами лоб и отошла от картины. Выключила везде свет, отправилась досыпать. Но не успела лечь в постель, только поправила подушку и расстелила одеяло, как в прихожей раздался новый звонок в дверь. «Опять», – пронеслось у нее в голове. Нет, больше она не побежит в прихожую, пусть хоть обзвонится! Шагнула от кровати к двери из спальни, плотнее закрыла ее.
Звонок давил на уши не переставая. Действовал на нервы. Из подсознания стало выбиваться раздражение, начало подталкивать Лилию: тебе звонят, не стой столбом, иди, спроси, кто это, чего хочет, может, сообщит что-то важное для тебя. Однако важного ничего она не ждала. Откуда оно появится среди ночи? Разве что с неба свалится. Девушка, начиная злиться на звонок и на себя, скрипя зубами, нырнула в постель под одеяло. Укрылась с головой, зажала уши. А звонок, казалось, принялся звонить еще громче, доставал до самых кишок.
– Негодяй! – выплеснула она из-под одеяла в адрес того, кто на лестничной площадке давил пальцем на кнопку звонка. Лилия пробовала представить его внешний вид, но в сознании этот вид менялся ежесекундно: то вытягивался вверх к потолку, то изгибался в разные стороны как попало, то расплывался, становясь бесформенной массой, то становился глыбой, то тонул в молочном тумане.
Вдруг на минуту звонок прекратил трезвонить. И на Лилию обрушилась тишина. Такая пронзительная, что почудилась еще более звучной и более едкой, просто невыносимой. Девушка застонала, скинула с себя одеяло:
– Да что это такое? Какой теперь сон? Это ужасно! Вся ночь насмарку! Что за идиот устраивает мне кошмары? Глаза бы выцарапала и руки оторвала! – Но беда в том, что она не знала, с кем желала так радикально расправиться. Да, в общем, не хотела знать. И это угнетало ее более всего. Она села. Взгляд остановился на окне. «Скорее бы наступило утро, – пришло в голову, – все равно до утра уже не уснуть».
А звонок снова прорвало. Показалось, он не просто зазвонил – он заголосил, завопил, задребезжал. Лилия взорвалась, вскакивая на ноги:
– Я не знаю, что я тебе сделаю! – яростно бросилась в прихожую к входной двери. Сейчас она уже не помнила ни про картину, ни про ночь за окном, ни про прерванный сон. Ее захлестнуло неистовство. Подскочила к дверному полотну, точно готовая с маху снести дверь.